Текст книги "Реверанс со скальпелем в руке (СИ)"
Автор книги: Тамара Шатохина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)
Глава 31
Через пару дней мы по приглашению перебрались к Дешамам – тоже решили, что так будет лучше и веселее. Я заняла кабинет хозяина, которого он лишился на время, разрешив поставить там кровать. Леон потеснился ради Франсуа. А Андрэ отправился в Ло до выяснения обстоятельств – кто-то должен был там оставаться. Да и жене его было неуютно одной в большом доме.
Каждое утро, нагрузившись учебниками… плотные ковровые торбы с ними забрасывались на плечи и смотрелось это странновато – скажем так. Сумок в это время еще не было, свои вещи бедный люд перевозил в корзинах, а кто побогаче – в маленьких и больших сундуках и широких низких торбах с затяжками, которые звались баулами. И я предложила купить ребятам в подарок небольшие сундучки с ручкой поверху или подобие жестких кожаных ягдташей через плечо – это было бы и приличнее, и удобнее. Но нет…
Где-то это было даже ожидаемо. Я понимала, что сейчас круг авторитетных для мальчика людей, мнение которых он будет учитывать, ожидаемо расширится. Отсюда и нежелание как-то выделяться – в толпе ему было комфортнее. Но это не позиция лидера! Рауль с малых лет растил из него будущего командира. Раньше друзьями Франсуа были отец и Андрэ, еще были приятели из деревенских, но это другое… там изначально признавали его главенство. Сейчас начинался новый этап – узнавание общества. И влияние этого общества в любом случае скажется на ребенке.
Я понимала, что – вот оно, началось! Теперь с каждым днем незаметно и закономерно сын начнет отдаляться от меня. Сейчас он, как губка, впитывает в себя все новое и это не только знания. И только сейчас начинается истинно его жизнь, а дальше она станет совсем личной… Я не знала, как поступить дальше. И вспоминался Рауль с его словами о юбках. Наверное, сейчас он дал бы сыну возможность начать принимать собственные решения. Страшная торба была одним из них. Но сумка – ерунда! Мой менталитет она не шокировала. А вот правильно ли это было? Существовало подозрение, что за моим мужем – сыном герцога, в детстве носил сундучок слуга.
Советоваться с Дешамом по этому поводу было неловко – в силу обстоятельств перед его внуком этот вопрос не стоял. Он станет инженером и будет строить фортификационные сооружения – весьма достойное занятие, но это немного не то.
Мы с Клер договорились о фиксированной сумме, которую я буду выделять ей раз в месяц. Она привычно хозяйничала в доме, мальчики уходили в университет, а мы с Жаком – в цитадель, пропуск в которую он для меня организовал. И я вспомнила прошлые годы и прошлые заботы – помогала доктору, у которого сейчас был только один помощник-медбрат.
Всё там было знакомо – так же нависали над головой арочные своды лазаретного каземата, так же были расположены операционные столы и места хранения… Я много работала эти дни и привычно много плакала – просто так. Вытирала глаза и снова работала. Всё, как тогда – шила перевязочные пакеты и крепкие мешочки с завязками, чтобы при надобности наполнить их раскаленной в печи крупной серой солью – зима была периодом отита. Готовила болтушки на прополисе от грибка ног, и мази от радикулитных болей по рецептам Дешама, вместе с медбратом ухаживала за больными простудой, что-то еще…
Однажды, поговорив с кем-то из офицеров, он принес нехорошие вести – Габсбургов опять косила оспа и буквально на днях от нее умерла дочь Марии-Терезии, а перед этим – сын. Доктор расстроено рассуждал насколько серьезной может стать эта эпидемия. А страшная последняя, унесшая десятки тысяч жизней, случилась во Франции приблизительно пятьдесят лет назад.
Я напряженно слушала, а в памяти всплывало…
Удивительно, что и запомнилась-то информация только потому, что прозвучала в связке с пикантной сплетней многовековой давности. Будто бы школа для девочек-аристократок под названием «Олений парк» была превращена фавориткой короля мадам Помпадур в королевский гарем. Людовик XV страшно боялся заразиться сифилисом. Но по иронии судьбы в том самом Оленьем парке подхватил черную оспу от одной из воспитанниц и в итоге умер.
Для меня эти воспоминания самым тяжелым образом наложились на известия из Вены – сейчас Францией правил тот самый король…
Несколько дней после страшного известия я существовала будто в параллельной реальности. Мысли скакали и метались, я часто выпадала из разговора и скоро стала просто уходить и уединяться – думала. Непродуктивно, паникуя, скачками, отчаянно! А еще было стыдно…
До сих пор я не придавала значения тому, что лица многих солдат были со следами оспенных рытвин. Для человека, жившего в XXI веке, они ожидаемо ассоциировались с почти безобидной ветрянкой. Но не для медика же? Но я и сифилис-то вспомнила, только ощутив прямую угрозу. Оспа же вообще серьезно не воспринималась. Осознание своей профессиональной никчемности буквально гнуло к земле.
Игривая справка из истории болезни Людовика прозвучала на занятиях в колледже, там же нам рассказывали и о первой из прививок – вариоляции. В Европу её идею, опять же, привезли с передового в вопросах медицины Востока. Но смертность от неё была довольно высокой и возможно из-за методов проведения. Вместо того, чтобы слегка смазать место прокола содержимым пустулы, некоторые врачи делали мышечный надрез и буквально заливали его гноем, взятым от больного.
Всё вместе – болезнь и уход Рауля, переезд, страх расставания с сыном, напряженное ожидание ответа от де Рогана, а теперь еще и эпидемия оспы, угрожающая перерасти в пандемию… Сама не ожидала, что все это ударит по мне настолько сильно. Понятно, что последние месяцы сделали психику уязвимой и нестабильной, потому и бесконечные слезы. Но их я воспринимала нормально, они давали облегчение и когда-то пройдут. Но тревожность! Она зашкаливала. Непонятное напряжение свернулось тугим клубком и буквально распирало меня изнутри. Я перестала спать – ворочалась и по полночи пялилась в потолок, заболевая, наверное, страхом.
Ко всему прочему к мои услугам была память, и она хранила общеизвестные исторические подробности. В том числе о том, как сама Мария-Терезия буквально загоняла сопротивляющихся дочерей молиться о покойных родичах в склеп, пропитанный миазмами оспы. Но она не знала… зато знала я. А еще я знала способы спасения – вакцинация и карантин.
Но чтобы организовать пограничный карантин, нужны усилия государства и настойчивое желание его главы – так в своё время сделал Иван Грозный, не пустив в Россию чуму. Достучаться же до короля можно было только с помощью человека авторитетного и ближайший, единственно доступный для меня это де Роган… снова он. Попробовать не просто стоило. Потому что военные училища и университеты… о каком локдауне в эти времена могла идти речь? И Франсуа… Под утро я проваливалась в кошмарный бред, где вокруг меня орали от боли, обрастали струпьями и сочились гноем рябые, слепые, глухие…!
– Дешам, миленький, хлебните от души боярышника и желательно валерианы сверху. Сейчас я буду убивать вас информацией, – после второй бессонной ночи уставилась я на доктора больными глазами, – это настолько важно, что стоит наших с вами жизней. Соберитесь, миленький, – не выдержав, опять расплакалась я, – мне нужно поделиться с вами, иначе это просто разорвет меня!
– Пошли, – потащил он меня за руку в дальний угол лазарета.
Было страшно до такой степени! Хуже всего, что я не знала точной даты смерти короля, а только что это случится от оспы. Может – месяцы, а может годы. Пришлось… и я рассказала все о себе – как когда-то Раулю. Вспоминала еще и тот наш первый вечер, и плакала… плакала… Но когда-то же они закончатся? Слёзы эти!
Дешам слушал молча, не уточняя и не перебивая. Долго молчал, как и мой муж тогда, потом тяжело поднялся и поторопил меня: – Переодевайтесь, Мари, поговорим дома. Тут только с коньяком…
По умолчанию оставив на будущее дебаты о множественности миров, мы устроили мозговой штурм первостепенной проблемы. Пришли к выводу, что нужно срочно собирать сведения о случаях коровьей оспы во Франш-Конте. Её вирус не смертелен для человека, но дает надежную защиту от настоящей оспы. Любопытно, что почти в это же время два врача… я не помнила их имен. Но они озвучили такие же выводы английскому медицинскому сообществу. И ожидаемо были осмеяны. И только в конце века…
Моя чертова теория исправно работала!
Но главное – я знала, что содержимое пустулы человека, заразившегося от коровьего вымени, введенное в царапину на коже другого человека и стало первой настоящей вакцинацией. Собственно слово «vaccina», оно и переводится, как «коровья».
Мы готовились к разговору с де Роганом. Вначале я хотела просить Дешама выдать идею за свою, а то это было бы уже слишком… Но тут выяснилось, что, как и «источник проказы» – картошка, вариоляция в данный момент была запрещена во Франции законом. И я мысленно отработала назад…
– Мсье герцог, миленький! Поверьте мне, это вопрос жизни и смерти! У вас есть дети? Да! Значит, вы должны понимать со всей ответственностью – все четверо сейчас под угрозой! Потому что между дворами Вены и Парижа однозначно есть сообщение – дипломаты, курьеры… да просто бездельники! Ну и Лотарингия… А ваши живут под Парижем – рванет именно там, где еще? – пыталась я дожать.
Перед этим разумно и совершенно безэмоционально то же самое ему изложил Дешам, добавив еще, что оспа уже замечена в Лотарингском Доме. После этих его слов меня и сорвало – понятно, что с пограничным карантином мы уже опоздали. Сейчас доктор слушал мою истерику и задумчиво изучал герцога. А тот слушал и немного странно, и будто даже виновато смотрел на меня. Не поддержит… уже понимала я.
– Послушайте, мы проведем вакцинацию тайно, никто и не догадается. И первой её пройду я, потом Дешам… и Франсуа тоже – обязательно! Да я с ума схожу все это время, пока он ходит непривитый, – промокнула я глаза, – простите. Нервы никак не придут в норму. Сыпется всё, как... Ну так что вы нам скажете?
– Луи… в разговорах конфиденциального характера, Маритт, вы можете обращаться ко мне – Луи, – прозвучало как-то… ну совсем не ко времени.
– Краткости им это не придаст, даже не надейтесь, – секунду подумав, отмахнулась я, – я буду только путаться. Простите. Так что мы все вместе решили?
– Я ничего пока не решил, мадам! – резко встал он из-за стола и прошелся по кабинету: – У меня тьма врагов в Версале, они только и ждут, когда я оступлюсь! На кону моя должность, а может и свобода. Бастилия никуда не девалась. А незначительные вспышки оспы периодически случаются. И нынешняя угроза, возможно, не требует настолько срочных решений.
Де Роган повысил голос и тон сейчас был другим – холодным, отстраненным. На что мы надеялись? Два идеалиста.
– Ну да…тогда, наверное, мы пойдем? Прошу прощения за беспокойство, ваша светлость. Всего вам хорошего, – устало поднялась я, сделала простой реверанс и потерянно посмотрела на доктора – пошли?
– Я не запретил вам, – кинул мне в спину… Луи.
– И не помогли. А я все же рискну – на кону всего лишь моя жизнь и жизнь моего единственного ребенка.
– Поймите меня верно, Маритт! – шагнул он ко мне.
– Будьте добры, отныне – виконтесса де Монбельяр, ваша светлость. Вы до сих пор так и не дали ответ по Франсуа. Очевидно, здесь для вас тоже существует определенная опасность. Я отзываю свою просьбу. Мы справимся сами – я уверена, – шагнула я за порог.
За закрытой дверью раздался грохот…
– Простите если подставила вас, Жак. Но единственный грамотный врач Безансона неприкосновенен по определению. Это нужно совсем уже быть…!
– Успокойтесь уже, Мари, – недовольно проворчал доктор, – сейчас я проведу вас домой, и вы выспитесь.
– В таком состоянии? – кипела я внутри, – я может тоже разбила бы что-то большое – о его голову!
Мы с доктором шли по площади. Когда в висках перестало бухать, навалилась дикая усталость. Наверное… Сон нужен.
– Вы были правы, с верой в людей нужно осторожнее. Преданный делу и болеющий за народ чиновник – нонсенс. Почти дружбу прошлый раз обещал… А всё просто – оказался трус обыкновенный. Ну ладно…
– Вы абсолютно уверены в успехе вакцины, Мари? – похоже, не особо слушал меня доктор.
– Не я – медицинская наука будущего. Я просто пользуюсь её плодами, плодами трудов умных людей. И это не герцог, к сожалению. Что вы так смотрите? Тоже сомневаетесь?
– Нет, я вам верю. Леон и Клер тоже пройдут это. Но вы поспешили с обвинениями. И не подумали – как возможно будет сохранить в тайне массовую вакцинацию, запрещенную законом? И это в случае, если вы на себе докажете её действенность. А как вы докажете? Потом нужно будет заразить вас черной оспой. И только ваше выживание после этого может стать настоящим доказательством. Иначе пришлось бы принять ваши слова на веру. Одно дело – я, но почему он должен это делать?
Я не подумала… А почему он раньше молчал? Может считал, что сделать такие выводы – само собой разумеющееся? А у меня паника отшибла мозг напрочь.
– Простите вы меня, Жак, – вздохнула я, – и герцог, наверное, тоже. Я так устала… А мыслить глобально и в масштабах… вообще не обучена. Но он мог нормально сказать – как вы, а не рычать, как собака.
– Он рычал не потому, – расстроенно отвернулся Дешам, – выспитесь сейчас спокойно. Де Роган не запретил нам – вы помните? И закроет глаза на наши действия. А мы с вами будем ждать известий о больных коровах. Губернатор не может… не имеет права, но он прикроет нас и в случае чего поможет с защитой. Значит с начальником гарнизона говорить буду я – один на один. Уже сегодня, я уверен, будут разосланы гонцы в поисках больных коров.
– Нам нужно быстрее и надежнее, Дешам. Пойдем по пути первооткрывателя – нужно взять содержимое пустул у доярки, заразившейся от коровы. Эта форма оспы проходит у людей доброкачественно. То есть, желательно доставить сюда доярку, а не корову, но тактично и вежливо. И пообещать ей лечение и хорошую плату. Потом привьем вирус мне, а от меня – остальным.
– Я понял. Всё хорошо, Мари…
– Всё будет хорошо – любимая присказка Рауля, – улыбалась я всю дорогу до дома, а потом и засыпая, наконец.
Доярку звали Берзэ, как одну из служанок в охотничьем домике дю Белли. Плотная приятная женщина испуганно притулилась на скамейке в полупустом помещении, на всякий случай приготовленном мною для прохождения прививочного карантина. Я боялась, как бы дополнительно не подключилось что-то отягощающее.
Женщина показала мне подсохшую уже язвочку на тыльной стороне ладони, а вокруг нее – несколько свежих папул, наполненных жидкостью, и хрипло спросила: – Что теперь со мной будет, мадам?
– Вы получите денег, милая. А за это несколько дней проведете в отдельной комнате с удобствами. Мало ли – нужные мне признаки не проявятся с первого раза? Тогда повторим. А язвочки нужно обрабатывать, я научу как это делать. Сейчас мы тоже кое-что сделаем, это не больно и не опасно для вас. Как вы себя чувствуете…?
Я сделала всё сама – от начала и до конца, а Дешам внимательно наблюдал. Берзэ помогла аккуратно спороть один рукав с моего платья. Потом я протерла кожу коньяком, дождалась, когда высохнет и нанесла капельку жидкости из её пустулы себе на предплечье. Дальше сделала в этом месте прокол стерильным инструментом для пускания крови. Страшно мне не было, все было обыденно и просто, испытано сотни тысяч раз другими людьми – бояться просто не имело смысла. Закончив, мы поговорили на тему возможных осложнений и разошлись по разным помещениям.
Там я заранее подготовила всё, что могло понадобиться, чтобы не выходить лишний раз – постель, горшок, воду. Устроившись на лежанке, укуталась, стараясь не касаться ранки и уснула. Это была середина дня. Но скоро меня разбудил стук в дверь и доктор потребовал точные инструкции по пользованию отваром и маслом. Скрывать причину своего интереса он не стал:
– Через стену от вас находится губернатор, Мари, и по той же самой причине. Я не посмел отказать в том, чего от меня требовали в приказном порядке. Очевидно, ему докладывают о происходящем в лазарете. Я всё сделал с соблюдением правил, которые мы с вами обсуждали. Объяснил, что раны нельзя касаться, остальное…
– Отвар петрушки ускорит заживление, когда появится пустула… или многие пустулы. Крепкий отвар ромашки и шалфея – ванночки для рук Берзэ. Подживающие пустулы потом смазывать маслом чайного дерева – я подумала, что поможет от зуда. Ну, вы знаете... а зачем он это сделал, Дешам? – терялась я.
– Очевидно потому, что вы обвинили его в трусости, мадам, – расстроенно хмыкнул доктор, – отдыхайте, спите, – прикрыл он за собой дверь.
– Подождите… передайте пожалуйста, что я сожалею о своей несдержанности.
– Это всё? – интересовался доктор.
– Да, – удивилась я, – не так и сильно я была неправа. Он сейчас что-то кому-то доказал, но проблема-то не решена? И с Франсуа тоже. Да еще и осложнения возможны – герцог тоже уже не мальчик. Не было печали… – бормотала я, снова укутываясь в одеяло и прислоняясь к теплой стене, подогретой с той стороны камином.
К утру место прокола чуть вспухло и поднялась довольно высокая температура. Продержалась она сутки. У де Рогана еще и сильно болела голова, и ныли мышцы. Но у обоих прививка могла считаться успешной – через три дня на месте укола появился характерный пузырь. Я передала через Дешама, что малейшее касание к нему разнесет заразу по всему телу – табу!
Еще через сутки содержимым наших папул были привиты Дешам, Клер, Франсуа, Леон… а дальше мы использовали уже их материал. Молодежь перенесла прививку намного легче. Кто были люди, которые потом подходили один за другим – я не знала. Знал мэтр. Но насколько хорошо он их знал? Когда дело было сделано, только тогда у меня и проснулись опасения.
– Если эти люди проговорятся… а кто-то обязательно это сделает, Жак, – как всегда с опозданием доходило до меня, – а если у губернатора есть враги, то есть и наблюдатели. Как вы считаете, что нам может грозить? Я впутала вас. И что мне так в Бастилию не хочется?! – грустно шутила я.
– Все может случиться. Если что – попробуем разъяснить угрозы. Судейские тоже хотят жить и у них тоже есть дети. К тому же можно опротестовать – вакцинация не есть вариоляция, а запрещена именно последняя. Разницу мы сумеем грамотно объяснить. Но думаю, герцог уже позаботился о соблюдении конфиденциальности.
– Он ушел молча. И не смотрел в глаза, так что особо не рассчитывайте, – расстроено заключила я.
Еще неделя прошла спокойно. Несколько пациентов с небольшими осложнениями помещены были в лазарет. Необходимости сидеть при них круглосуточно не было, и я вернулась домой. И был семейный вечер у камина, и праздничный ужин с пирогами и запеченной уткой, который приготовила для нас Клер. Аппетит у мальчиков был замечательным. Но на руках у нас всех пока еще были повязки, чтобы не расчесывать струп. А на сердце… Главная проблема будто решена и всё равно было неспокойно.
Если бы не Франсуа, наверное, я сорвалась бы в Ло. Тянуло пройтись по нашим комнатам, потрогать вещи Рауля, зарыться в них носом – мог еще остаться его запах. Хотелось сходить к нему, посидеть около, поговорить, рассказать обо всём.
– Мама, вы опять печалитесь, – заметил мой внимательный сын.
– Заскучала по Ло. Сорвалась оттуда, а теперь понимаю, что половина души осталась там, а вторая – возле вас, мой мальчик, – обнимала я Франсуа, а пальцами тихонько расчесывала его кудри. Сын притих, прижимаясь к моему плечу. Понятно, что сейчас застесняется и отодвинется, а мне так не хотелось этого! Чтобы хоть немножко задержать его, я зашептала:
– А помните, я делала маленькому Франсуа вот так… и говорила, что даже поросята любят когда им чешут за ушком? И мы повизгивали и похрюкивали – вдвоем.
И вдруг сын тихонько хрюкнул, поднял голову и рассмеялся, глядя мне в глаза. Смеялись мы все – первый раз с тех пор. И первый раз с тех пор мне было хорошо.
В дверь стукнули, потом застучали настойчивее. Жаль… такой момент ушел. Дешам спокойно кивнул нам и вышел посмотреть – обычное дело. А вернувшись, молча протянул мне письмо, опечатанное восковой печатью со знакомым оттиском. Я хмурилась, вскрывая его. Прочитала…
– Что там, Мари? – не выдержал Дешам.
– Приглашение. Завтра в полдень за мной пришлют ландолет. Скорее всего, принято решение по Франсуа. Ну, я только рада, – вздохнула я, – а то ждать у моря погоды...
Глава 32
Утром проснулась с поганым чувством. Что-то не ждала я от этой встречи ничего хорошего. Потому, может и готовилась к ней так, будто от этого зависела чья-то жизнь. Нужна была уверенность, а она куда-то вдруг испарилась. И зеркало не радовало – лицо бледное, сухие губы искусаны и потрескались, еще и пальцы дрожат… иногда. Но я бодренько улыбалась Клер, что-то пихала в себя через силу…
Провожая на учебу Франсуа, обняла и расцеловала его в обе щеки, с удовольствием глядя в глаза с сумасшедшими ресницами, на мягкий темный пушок над верхней губой. Вот она – моя уверенность и сила. Умница и необыкновенно понимающий ребенок…
– Вам не по себе перед этой встречей, мама? Если желаете, я составлю вам компанию.
Я со смешком успокоила его – просто волнение.
То самое, с претензией на роскошь, платье из черного муарового шелка было уже готово – совсем закрытое, с изысканными серебряными кружевами. А еще черная шляпа. Куда я без любимой шляпы – уютной, с большими полями? Её я украсила большим бантом . Концы шарфа падали на спину, теряясь в кудрях. Помада, перчатки, капелька духов… и молитва, как перед сложной операцией:
– Ну… благословите, шеф!
Мотнула головой, с желанием прогнать неправильное настроение – да что за гадство? Скоро должен был подъехать ландолет… Дешам сегодня отпустил меня, дав время на сборы, хотя сам почти непрерывно делал прививки солдатам гарнизона. Там работы выше крыши. Сейчас бы нам в четыре руки, а я тут…!
В вестибюле дворца у меня приняли пушистый палантин из драгоценной шерсти и любезно проводили до самого губернаторского кабинета. Нацепив на лицо улыбку, я расправила плечи и прошла в открытую для меня дверь. Там меня ждали двое – де Роган и ла Марльер. И… время вдруг замедлилось, став тягучим и вязким, странным образом меняясь и начиная течь как-то иначе… будто в обратную сторону.
***
Реверанс я не делаю. Прохожу и молча сажусь в кресло – это необходимость. Спина прямая, подбородок вздернут, а вот с ногами беда – держат с трудом. Предчувствие существует, надо же… Глядя в пол, я собираюсь с мыслями. Говорить первой смысла нет, да и трудно себя заставить – де Роган вызывает сейчас не просто неприязнь. Это полное отторжение и даже отвращение – как к гниющей на берегу рыбе или раздавленному слизняку.
– Мадам, – глухо раздаётся из-за стола, – я не обещал вам хранить тайну рождения Франсуа – только подумать. И еще тогда принял это решение и отослал письмо. В первую очередь я действовал в интересах мальчика. Давайте обсудим ситуацию спокойно, без лишних эмоций.
Чего он ждал – каких-то слов, понимания? Так я его понимаю! Но от этого ни жарко, ни холодно – дело сделано. Или все же холодно? Меня знобит и это на нервной почве, прививка уже не должна... Но он прав – эмоций не нужно. Прошлый раз показал, что демонстрировать их – много чести. Чистые и открытые – они для своих, для тех, от кого ждешь понимания, кому доверяешь. Но это уже не о нём. Я жду что скажет ла Марльер.
Откашлявшись, тот тихо говорит:
– Мадам, позвольте мне пускай и с опозданием, но просить прощения за тот инцидент. Я был крайне расстроен, даже взбешён состоянием дел в Безансоне. Адъютант ввел меня в заблуждение – я считал, что в Домике находится…
– … дама с низкой социальной ответственностью, – бормочу я себе под нос, чувствуя их обоих какими-то стервятниками. Бормочу, заговаривая для самой себя первую – самую болезненную волну стыда. Накрывает с головой и щеки не горят – они белеют и кажется даже немеют. Он рассказал! Эта мразь еще и рассказала всё де Рогану. Может и в подробностях, и даже скорее всего. А чего я ждала, советуя уточнить подробности у друга?
– Не дама, – расстроенно возражает ла Марльер, возможно расслышав только первое слово: – Иначе я никак не посмел бы. Подойти потом с извинениями показалось мне невозможным, слишком болезненным для вас. Если бы я только знал!
– Что вы предлагаете, мсье граф? – тороплю его я, буквально хватая себя в руки. В извинениях нет смысла – раньше он был, сейчас же это простая формальность. Задав вопрос, я уже в состоянии поднять взгляд и рассматриваю его – мой Франсуа будет выглядеть так же в свои… сколько ему?
– А сколько вам лет? – звучит немного растерянно, потому что вырывается нечаянно.
– Вскорости исполнится сорок пять, мадам, – с готовностью докладывает он, – прошу вас обращаться ко мне просто – Алекс. В свою очередь разрешите и мне звать вас по имени, это сделает наше общение более непринужденным.
А я понимаю, что тянет смеяться… нет – неприлично ржать! Красивое здесь время, что ни говори! А еще я потрясенно понимаю, что думаю сейчас на русском. Больше того – способ мышления, мысленные обороты! Сейчас душой я за триста лет отсюда! Что это? Отрицание всей этой ситуации, такой странный способ побега из нее? Психика чудит...
– После всего, что между нами было, так и быть – разрешаю, мсье, – выпрямляюсь я в кресле с придурковатой лучезарной улыбкой.
Де Роган делает какое-то резкое движение, или мне кажется? Отмечаю это краем глаза, на него не смотрю. Глупо, наверное – такой игнор… Но я и правда верила в него и надеялась на понимание.
– Я думаю, теперь последуют предложения относительно дальнейшей судьбы моего сына, – тороплю я графа.
– Да, мадам, – соглашается он. А я жду продолжения, и отвести взгляд трудно. Настоящая мужская красота штука редкая. Такая вот полная, безусловная, когда всё в комплексе – внешность, стать, голос, спокойная уверенность. Подрастет мой Франсуа и разобьет не одно женское сердце. Что не совсем и есть хорошо. Да… граф, как выдержанное вино, стал только лучше с годами – тут не отнять.
– Если бы я получил известие о мальчике раньше, когда ваш муж был еще жив, скорее всего, искал бы личной встречи с виконтом. Чем бы это закончилось, затрудняюсь сказать, – медленно подбирает он слова, – возможно, что ничем хорошим. Но теперь, когда Франсуа остался без надлежащей поддержки, я прошу вашего разрешения уведомить его о настоящем положении вещей.
– А что потом – дальше? – ровно интересуюсь я.
– Потом я изложу свои предложения, надеясь на его и ваше благоразумие.
– Мадам… – напряженно доносится из-за стола.
– Мсье полковник… – понимаю я, что рефери нам не нужен. Слишком личным становится разговор. А если даже «драка» и случится – это только наше дело.
– Бригадный генерал и мастер гардероба королевы, – мягко исправляет меня ла Марльер.
– Поздравляю, – глубоко втягиваю я носом воздух – истерический смех сейчас не ко времени: – Наверное, вы долго шли к этому.
– Несомненно – и долго, и трудно. Вы хотели что-то сказать? – с готовностью наклоняется он в мою сторону.
– Да – наедине, если можно, – встаю я.
Что-то там ворчит герцог. В ушах шумит кровь, язык чешется… Это черт знает какие нервы! Бесят все эти приличия! Реверансы со скальпелем в руке… Здесь и правда – красивое, но и страшное время. Чего стоит тот же контактный бой, когда холодная сталь – прямо в тело! Мой скальпель тоже своего рода колюще-режущее... Это оружие из той моей жизни, созданное чтобы спасать. Меня он может и не спасёт, но капельку уверенности, которой так не хватает, точно придаёт. Я сжимаю его крепче, что не остаётся незамеченным.
– Вы не раз доказали, что являетесь незаурядной женщиной, мадам. Но, судя по последним событиям, все же способны на импульсивные поступки. Я надеюсь на вашу разумность и прошу не делать глупостей, – настораживается де Роган.
– Понимаю, насколько сильно вы меня боитесь – вышли против слабой женщины вдвоем. Но граф, надеюсь, рискнет – один на один, – выхожу я из кабинета. Сзади раздаются шаги графа. Смелый, собака… И опять глухой удар в стену. И я опять завидую ему – ох, я бы тоже!
Мы медленно идем по дорожкам маленького парка. Ходим туда-сюда… он действительно небольшой – дворцовая территория. И просматривается насквозь. Голые ветки уныло роняют редкие холодные капли – только что закончился тихий дождь. Я кутаюсь в огромный палантин и говорю, говорю… доходчиво, разумно, без нервов – как просили. Рассказываю, как не хотела для Франсуа участи бастарда, насколько близки были сын и отец и как тяжело перенес мальчик потерю. Привожу все мыслимые доводы против того, чтобы ставить Франсуа в известность об отцовстве графа. Он внимательно слушает и во мне просыпается надежда – вспоминаю, как Рауль называл его достойным человеком, как хорошо относится к нему Дешам. Я с надеждой заглядываю ему в глаза и даже улыбаюсь.
И тут он показывает зубы:
– Не надейтесь, я не отступлюсь, мадам, и только от вас зависит сделать это известие для мальчика безболезненным. Франсуа нужен мне и Дому и Дом его получит. Каким образом, вас не должно трогать, но он получит в итоге имя де ла Марльеров, замок во владение в Изере подле Гренобля, а после моей смерти и графский титул. Ради того, чтобы больше быть с сыном, я на время оставлю войска, сейчас это возможно – ныне мой полк влит в состав Фландрских волонтеров.
– А как же «мастер гардероба»? – вырывается с бессильной злостью и желанием уколоть. Но шпилька не замечена, сейчас другое время… Граф отвечает со всей серьезностью:
– Должность формальна и моего присутствия в Версале не требует.
И кто его знает… но шутить по этому поводу больше не хочется. По крайней мере он боевой генерал, а не паркетный шаркун. И я пробую еще раз – со всем уважением к его заслугам:
– Новость искалечит Франсуа душевно, мсье. Он уважает и любит меня, как мать. Его отец умер. Что останется у него после того, как он узнает обо мне такие вещи?
– Я найду слова, полностью оправдывающие вас в той ситуации и обеляющие в его глазах.
– Это возможно для человека взрослого, но ребенок еще не готов к таким откровениям. А как вы сами будете выглядеть, не подумали? – теряла я терпение.
– Он уже не ребенок, мадам. Я…? – помолчал он, – я безусловно буду выглядеть не лучшим образом. Но постараюсь быть с ним максимально откровенен – правда не так и страшна. Случилось недоразумение. Мы с вами совершили ошибки – я должен был сразу же, как только понял своё заблуждение, просить вас о прощении, вы – открыться в том, что ждете ребенка.
– Чтобы он стал бастардом? Это было бы!
– Вы не дали нам и шанса – узнать, что бы могло быть, – тяжело роняет он. Видно, что ему и правда трудно говорить. Он останавливается и, пристально глядя мне в глаза, медленно подбирает слова: – Я запретил себе тогда думать о вас. Уже понимал, что раздражение и неудобство, которое вы вызываете своим присутствием, могут иметь неправильную природу. Этот больной тянущий интерес легко мог перерасти во что-то большее. И я запретил себе его – мне нужен был сын, а его, я считал, могла дать только Генриетта-Луиза. Но вы обязаны были сообщить мне!
