Текст книги "Выйди из-за тучки (СИ)"
Автор книги: Тамара Шатохина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
– Аня, подожди, пожалуйста.
Я остановилась, и он взял меня за руку, слегка встряхнув ее.
– Поздравляю. Уверен, что тут сейчас сидели будущие светила от физики. Было очень интересно. Я провожу вас? Здравствуй, Вова, рад тебя видеть.
Мы степенно прошли до нашего дома. Он нес наш плед и рассказывал мне, как сложно оказалось собрать технику, про слабое освещение, про то, что открытие перенесли еще на неделю, а уже идет запись.
– Я хирург, Аня. Сразу было понятно, что здесь не заработать, только дергая зубы и оперируя челюсти. Поэтому переучивался и сдавал на лечащего. В идеале припомнить бы и освоить еще и протезирование, но там нужна серьезная база и грамотный техник в помощниках. Одному не потянуть. Может быть – потом. А с того момента, как я выяснил твой адрес…
– А как ты выяснил мой адрес?
– Ну-у, Лена сказала, что здесь новая современная ферма и ее хозяйка – женщина. Навел справки, сделал запрос в Фермерский союз. Ждал…
– Лена на самом деле не знала названия поселка, – оправдывалась я.
– Да, я понимаю, – вздохнул он.
– А где ты взял деньги на все это? – решилась спросить я.
Мы уже подошли к дому и встали у крыльца, когда Вовка широко зевнул, раздирая рот. Саша взглянул на него и торопливо спросил, оставив мой вопрос без ответа:
– Антон сказал – завтра местные танцы на той поляне. Я могу пригласить вас с Вовой? Сам возьму раскладные кресла и пледы. Говорят, будет еще и концерт. Ты пойдешь, Аня?
– Да, – прогундосил сонный Вовка, – мы с мамой всегда туда ходим. Только если дождь будет, тогда не пойдем, и ты тоже тогда не ходи – зонтик не помогает.
Прощаясь, Саша опять протянул мне руку. А я тянулась к нему своею… что-то изменилось. Это было уже не просто рукопожатие, а касание… прикосновение. Он задержал мою ладонь, не отпуская ее и провел большим пальцем по коже, в такой несмелой ласке… наверное, так держат девочек за руку в тринадцать. Но это было как раз то, что и требовалось на данный момент. Иначе я взбрыкнула бы просто по привычке.
– Скучал зверски… – заговорил он.
– Я спать хочу, пошли уже, – дернул меня за руку Вовка. Я улыбнулась – мой маленький сдерживающий и отрезвляющий фактор… Все правильно – скучал он, видите ли… Тогда почему не пришел сразу же? Оглянулась на крыльце.
– До завтра, Саша. Жди нас на месте.
Этой ночью я долго не могла уснуть. Мечтательно улыбаясь в прозрачном сумраке последней майской ночи, вспоминала робкую ласку большого и сильного мужчины. Размышляла: – Не орел? Или все-таки орел?
ГЛАВА 34
Теперь я понимаю что значит – муза понесло. Прошу не судить строго…
10 июня
Этот дневник тоже неправильный. Я описываю события с большим опозданием, будто просеивая их на временном сите, давая себе время понять – стоит ли оно того, чтобы его, так сказать – увековечить? Но то, что случилось в самом начале июня, я намерена описать, потому что да – это важно.
Вот что не давало мне тогда покоя, так это вдруг всплывшее воспоминание о том разговоре в учительской. Том, что как-то подзабылся за всеми треволнениями. И вот он – вопрос: почему именно Матильда и на какой такой она охоте, а главное – каким боком все это касается меня… нас? И вообще… Матильда? Недалекость какая-то… или даже глупость? Но узнать нужно было. Я ревновала. Просто так – безо всякого повода, без причины, даже не имея на это права. Просто к возможности…
Утром субботы мы встречались с Антоном, чтобы закрыть вопрос с проектором, сдав его на склад бывшего поселкового клуба. А еще хотелось обсудить вчерашний вечер, порадоваться вместе, наметить планы на июль – только тогда мы собирались продолжить занятия. Потому что июнь обещал быть очень напряженным – в постоянных разъездах. Нас направляли принимать ЕГЭ в школы других населенных пунктов, а к нам должны приехать в это время чужие преподаватели. Уезжать приходится с ночевкой, а еще же подготовка к экзаменам в своей школе, а еще начинается ремонт классов…
Но я не про это… выдался момент спросить знающего человека про эту Матильду. Антон рассмеялся, а потом поспешил успокоить меня:
– Ты беспокоишься из-за Сани? Совершенно напрасно. Если уж он продал квартиру и машину, чтобы только…
– Машину и квартиру… – прошептала я потерянно.
– Вы что – не поговорили вчера? Нет? – не особо и расстроился Антон, – ну, значит, я немного поспешил. А что – с этим знанием для тебя что-то меняется? Что тут такого?
– Нет… ничего такого. Просто если он прогорит тут, то виновата буду я.
– Не пори чушь. Он сам принял это решение. Значит, не сомневается в нем. И чего это вдруг он прогорит?
– Про Матильду говори, – напомнила я.
– Да какая она Матильда? Матрена. Матильда она только тогда, когда наметила себе жертву и вышла на охоту на очередного мужика. Наши бабы предупредили ее, чтобы к женатым не подкатывала – ноги выдернут. Ты считаешь, она Саню заметила?
– Я не знаю. Но он оставлял тогда в «Сквозняке» сумку, еще когда первый раз приезжал.
– Ну, и не повод паниковать. Мотя баба видная, но он к нам не за этим. Сейчас пойдем, распишешься в накладной. Проектор я сдал, а документ на тебя был выписан, говорят – непорядок.
Да, пожалуй, паниковать не стоило. И вся ситуация казалась какой-то нелепой, какрикатурной, что ли? Но совсем не смешной… Его бывшая жена такая же фактурная – грудастая и пышная. Я, скорее – наоборот. А, ну – на фиг! Медведь еще не убит, шкуру делить рано. Но и слишком затягивать с этим, пожалуй, не стоит. Это я тогда поняла совершенно отчетливо.
Вечером были кружания. И «концерт», который обещал Антон Саше. У Василия сейчас был период душевной ремиссии, очевидно на ферме и в семьях у детей царила благодать, а потому и репертуар разнился с тем, что ошеломил меня тогда. Сейчас песни были о горластых соловьях и ласковом свете звезд, о текущей в вечность талой воде и бесконечной любви. Мы сидели в двух кругленьких удобных креслах, которые Саня тиснул у Антоновича со двора – видела их там. Я с любопытством наблюдала за его реакцией на местные бардовские песни и сами кружания – оригинальную разновидность русского хоровода, скорее всего – древний его прототип.
Он не расслабился и не растекся в кресле, как отстраненный зритель, а подобрался и с улыбкой наблюдал за действом, словно тоже участвовал в нем – внутренне. И в самом деле – увидев, что Антона потянула танцевать хитрюга Вика, он подхватился и приподнял Вовку с моих коленей.
– Вова, посиди и посмотри, как мы с мамой будем танцевать. И потом скажешь, у кого лучше получилось – у нас или у дяди Антоновича?
– Ладно, – встрепенулся, вырываясь из объятий дремы Вовка, – посмотрю.
Мы вышли в третий круг и потихоньку затоптались. Я – в длинной юбке от тети Рисы, а он в джинсах, светлой рубашке и кроссовках. Высокий, чуточку грузноватый, широкоплечий – как большой стриженый медведь. Дико притягательный – темными с прищуром глазами, хитроватой улыбкой, всем выражением лица… когда смотрит на меня. Я едва доставала макушкой до его подбородка, хотя и была не маленького, а среднего роста. Вначале мы просто притирались друг к другу в танце, привыкали. Потом он стал кружить меня увереннее, и мы даже стали выделывать какие-то танцевальные па. Вовка это оценил и присудил нам победу.
А дальше были еще танцы – и один, и другой. Саша держался на пионерском расстоянии, только по необходимости придерживая меня. И вскоре я стала ощущать эти скупые, сдержанные касания, как небольшие ожоги. Явное несоответствие между чем-то, так ожидаемым мною и нагло отрезвляющим настоящим безбожно возбуждало и заводило меня. Вскоре я заметила, что сын уснул, а потом вдруг увидела страшное! И тихо ахнула.
– Что, Аня? – встрепенулся Саша.
– Смотри, – потерянно кивнула я в сторону. На «танцполе» вяло топтались и увлеченно целовались Антон и Вика. Причем, инициатором была явно она – слишком уж крепко, почти судорожно прижимала она к себе его голову обеими руками.
– Тоша определился?
– Нет, Саша, ты просто не понимаешь! На кружаниях нельзя целоваться просто так. Это уже что-то вроде ритуала, как обручение… место и время слишком знаковые. Это не мистика, нет, просто люди не поймут. Уже нельзя будет сказать, что ошибся, что не хотел, ну как тебе это объяснить…? – потерялась я, с беспокойством глядя на увлекшуюся парочку.
– Почему это? Все я понимаю, – прихватил он меня плотнее и шепнул на ухо: – Вовка уже спит.
А потом всей своей большой пятерней зарылся в мои волосы, обхватив голову, и совсем остановился, тесно прижав меня к себе и глядя в глаза. И мы потянулись друг к другу – с моего молчаливого согласия. И казалось – не было места, более подходящего для первого поцелуя. Выстраданного и желанного, так долго откладывающегося и вот наконец… О таком можно было только мечтать, потому что к Сашиным губам потянулось не только тело, но и моя душа – совершенно определенно. Иначе, отчего я так не хотела отстраняться, отлипать от него, хотя слышала тихий присвист со стороны зрителей, а потом и сердитое шиканье… Свистун умолк, но я уже очнулась и легонько оттолкнула его, прошептав:
– Приходи сегодня, Вовка будет спать.
– Да, Аня… давай сейчас отнесем его и я быстро прибегу.
– Куда… прибежишь? – не поняла я.
Саша остановился, уже почти дотянув меня до спящего Вовки, повернул к себе, опять заглянул в глаза.
– Так… мы опять не понимаем друг друга. Я пойду за своими вещами, Аня. Бегать туда-сюда не вижу смысла. Я приду жить к вам навсегда – только так. Ты согласна на это?
– Согласна, – ответила, хотя и не была готова ни к чему такому. Не так внезапно, не так резко. Но поняла, что очень хочу этого, что он нужен мне сейчас, вот прямо сегодня – немедленно. И если это его условие… да какая разница – днем раньше, днем позже…
– Согласна… Пошли.
Я ждала его. Уложив Вовку, намывшись до скрипа в ванной и надев красивую сорочку. Ходила от окна к окну, а потом решила еще раз почистить зубы. Внутри поселилось ожидание, нагнетая напряжение и вгоняя тело в нетерпеливую дрожь – лихорадило, а в низу живота тянуло и приятно ныло…
Когда я вышла из ванной, Саша уже стоял в дверях прихожей.
Сумки стали на пол прямо там, а он как-то очень быстро оказался рядом, подхватив меня на руки. Я чувствовала наше стремительное движение в сторону спальни – от этого кружилась голова и путались мысли. Дверь закрылась, скрипнула кровать… Я слушала такое же сумбурное месиво из слов, вылетающих из его рта, когда он отрывал его от меня:
– Рубашечка…, скромненькая… не донесу до тебя…, полный конец, Аня-а-а… давно же как… опозорюсь же. Сними, снимай ее…
До меня будто сквозь плотный туман медленно доходил возможный смысл словосочетания «полный конец» и чем он полный я тоже сообразила и вдруг вспомнила…!!!
– Мне нельзя беременеть. Нельзя, Саша! Нужна подготовка? Или нет? – запаниковала я со страшной силой, – если стенокардия? Что же я такая тупая? Что ж я никогда не соображаю вовремя?!
Он замер, а потом опять жадно накинулся на мой рот. Сделав несколько резких движений рукой, протяжно застонал мне в губы и пробормотал:
– Фальшстарт, ясочка моя… на рубашечку пришлось. Снимай потихоньку, я отнесу в ванную. Я не планировал пользоваться резиной, у меня ее нет. Сейчас вернусь… я все понял, не переживай.
Вернувшись вскоре из ванной, он подгреб меня к себе, поцеловал в мокрые от слез щеки.
– Дурочка, ну что ты сразу паникуешь? Тебе ставили ишемию?
– Нет. Стенокардию…, но я не обследовалась, мне здесь хорошо, – судорожно вздохнула я, справляясь со слезами.
– Сейчас будет еще лучше, – притиснулся он ко мне под одеялом, давая свободу своим рукам.
– В июле обследуемся. Не переживай зря, не накручивай себя. Ишемия дала бы о себе знать, а вы на лыжах ходили… Я поберегу тебя, не бойся сейчас, расслабься… Дай сюда. Дай губы, Анька моя… золотиночка… ясочка моя…
ГЛАВА 35
Среди ночи я завела будильник на мобильном – нужно было подняться до того, как встанет Вовка. И когда он проснулся, мы уже заглядывали в его комнату посмотреть – как он, спит еще? Потому и вошли вдвоем. Саша улыбался:
– Доброе утро, Вова. Как оно спалось?
– Хорошо, – смотрел на нас сын с подозрением, – ты что – теперь живешь у нас? Хочешь быть моим папой?
Прозвучало ревниво и недовольно, но Саша в отличие от меня не растерялся:
– Нет, парень, папа у тебя уже есть. Меня, если захочешь, можешь звать батей. Тоже нормально и не перепутаешь.
– Тогда ладно, – оттаял Вовка и даже подобрел: – Тогда можешь жить у нас.
– Отлично. Так я тогда заношу сумки? А то стоят на проходе…
– Давай. Я помогу, если хочешь, – выползал сын из постели – в свободных цветных трусиках и растянутой футболке.
– Не нужно, сюда сам дотянул и здесь тоже как-то справлюсь. Лучше иди умывайся, сейчас все вместе будем готовить завтрак.
– А ты умеешь? – не забыл вставить шпильку Вовка, – мой папа умеет.
– Все мужики понемногу умеют, если они, конечно, не тюти, – парировал Саша.
Я ушла на кухню, полностью успокоившись и расслабившись. Мне тогда было так хорошо… просто нереально. И в том числе оттого, что с Вовкой так легко все вышло, будто играючи, а я ведь волновалась. Как оказалось – зря. И от такого великого облегчения и счастья я радостно выдала откровенную чушь, просто потому, что захотелось что-то сказать ему:
– А почему «конец»? Что за странное определение? – и прикрыла рот рукой, увидев выражение Сашиного лица. Отвернулась к холодильнику, заливаясь краской. Он аккуратно развернул меня к себе, прижав к прохладной дверце.
– Развращать тебя еще и… развращать, – прерывисто шептал мне в ухо, а сам подозрительно трясся всем телом, – концом на кораблях называют канат. Это… не самореклама. Я… срочную служил на флоте, Аня-а-а… – и заржал уже в голос, вытирая глаза рукой.
– Я не могу… – упал на стул и прикрыл лицо ладонью. Его плечи тряслись.
На кухню заглянул Вовка и спросил, почему мы смеемся.
– Взрослый анекдот вспомнили, Вова, ты иди одевайся, мы ждем тебя.
А только малой скрылся, опять оказался рядом со мной и прижал к себе, приговаривая что-то совсем несуразное:
– Это же медовый месяц… все неправильно… бабушка в доступной близости – это круто, согласись?
– Я не улавливаю, Саша, не вижу никакой логики… – нещадно тупила я, беспомощно кося глазом на дверь.
– Какая тут на хрен логика, Аня? Сейчас одни инстинкты. Бабушки и дедушки забирают внуков на выходные. Это время просто необходимо, чтобы голова и… и… кон…ец пришли в норму и успокоили-ись, – помирал он опять со смеху.
– Ну, хотя бы весело с тобой будет, – захотела я обидеться.
– Так, все! – хлопнул он ладонью по столу, широко улыбаясь уже Вовке: – Что будем на завтрак?
Я облегченно вздохнула и поддержала обсуждение:
– Будем голосовать или все за гречку с молоком? И то и другое уже в холодильнике.
– Это реально сэкономленное время, – согласился Саша, – и мы сможем сразу пойти посмотреть мой новый кабинет. Кто за гречку? Единогласно. Я рад, – на самом деле радовался он чему-то.
Кабинет был, как кабинет – белый, чистый, местами поблескивающий хромированными деталями медицинской техники. На окнах – аккуратные жалюзи салатного цвета, такие же небольшие металлические шкафы. А Саша так по-хозяйски оглядывался, с таким удовольствием осматривал все это… А у меня сердце защемило, когда представила себе, что что-то у него пойдет не так, что вдруг никто не пойдет лечиться платно? Ведь запросто может случиться и такое – люди умеют считать свои деньги, особенно в небогатой глубинке.
– Саша… ты брал кредит?
– Нет, что ты? Я никогда не беру кредиты, не люблю азартные игры. Справился сам, а тут, на месте, помогла ваша Антоновна – ссудила беспроцентно на стройматериалы и бесплатно дала своих рабочих, а Антон поработал прорабом. Это небольшая сумма, но у нее же шкурный интерес, а я этим воспользовался. Надо что-то оставить и на прокорм, пока дело наладится.
– А какой интерес?
– Зубы запустила. В самом начале у многих мамочек зубки портятся. Тут важно правильно…
– Так Тоня беременна? – ахнула я.
– А ты не знала? Хмм… ну, может она мне, как врачу сказала, а всем остальным пока не говорит, чтобы не сглазить? Да, точно – только так. Тогда не выдавай меня.
– Саша, а если мало людей будет, еще же никто не знает – что ты за врач?
– Значит, первое время кормить меня будешь ты, – подмигнул он, – не переживай, желающие уже есть – Марковна ведет журнал. Я умею работать, и если нужно – работать много, привык уже.
– Марковна – тетя Лена?
– Согласилась помогать мне, кивнул он, – пенсия пенсией… Так что теперь у меня есть опытная медсестра. Пока работы мало – на четверть ставки. Будет больше, стану платить больше, если потянет… все-таки – возраст. Это еще не все, Аня. Здесь катастрофически не хватает медиков, и меня взяли на ставку хирурга. Нет-нет, – поднял он шутливо руки, – никто не говорит, что я буду проводить сложные плановые операции – полостные, например. Имеется в виду хирургия скорой помощи, а в серьезных случаях – грамотная профессиональная поддержка при доставке больного до районной хирургии.
– Ты прямо многостаночник какой-то. Это много… как-то много всего, но если ты уверен, что справишься… я очень рада, Саша, – хотела я сказать о том, что рада тому, что он так хорошо устроил свое рабочее место и нашел помощницу, и работа эта, а нечаянно сказала то, что само собой вырвалось откуда-то изнутри: – Так рада, что ты приехал!
– А уж я как рад, Аня, – шагнул он ко мне.
– И я тоже, да, – откликнулся добрый Вовка, сползая с зубоврачебного кресла.
– Ну вот, – обнимал нас Саша, – у меня такая мощная поддержка, крепкая, как… как… канат. Ох, Аня…
Похоже, что выступила я один раз, а аплодисменты буду срывать еще очень долго. Надо же было сморозить такую глупость.
Перечитала и поняла, что на своих восторженных эмоциях описала самые приятные для меня, а еще – немного смешные, но тоже не самые плохие моменты. И может показаться, что вот так – с разгону, я влетела в самый рай. А, вдумчиво проанализировав все происходящее со мной… с нами, я понимаю, что пока так оно все и есть. Но потом же, по закону подлости, обязательно всплывет что-нибудь эдакое – в разной степени «порочащее» его или меня. Все мы не без греха. Я, например, умею вот так – сказать, не подумав, откровенную глупость. Но это только тогда, когда чувствую себя до изумления счастливой, до такой степени, что даже не считаю нужным думать головой в этот момент. Бывает…
А о Саше я уже знаю, что он оказался не таким хорошим отцом, как я о нем думала, глядя на их общение с Вовкой. Когда я спросила его о дочери, он постарался перевести разговор, и я насторожилась.
– Что не так, Ань? Ну, нет у нас с ней контакта. Я мог сходить с ней в зоопарк или цирк, но мне был интересен именно цирк и зоопарк. Я отвык от Таньки, да и воспитание ее оставляет желать лучшего, и тут я ничего не могу поделать. Не мог, даже когда жил с ними в одной квартире. Отобрать у жены? На каком основании? Потому что ей ребенок по фигу? Я не смогу доказать это, а если и смогу – сам буду таким же отцом. Я не знаю, что с ней делать, Аня. Может, пускай подрастет? Мне не интересны все эти глистоподобные куклы, черепашки и смурглики… или как их там? Машу с медведем я еще мог бы обсудить. Жил в Питере – забирал ее по субботам на весь день. Так еле дожидались вечера и я и она. Я не знаю в чем тут дело. Во мне, конечно. Я ее мать на дух не переношу. Может, поэтому? Мне Вовка в сто раз ближе, мы думаем на одной волне. Мне интересно с ним, а ему, надеюсь – со мной. Ну порви меня на лоскуты за это – ничего не изменится, даже если бы я очень захотел.
Рвать его на лоскуты было жаль. Но понять его в этом вопросе я так и не смогла. Может, на контрасте с Андреем? Тот все так же регулярно звонил Вовке и разговаривал с ним по скайпу. А может, я не особо и пыталась понять – что не так с отцовскими чувствами Саши? Для меня важно его отношение к нам, и я не собираюсь его перевоспитывать. Мне он нравится таким, как есть. Я ведь тоже далеко не подарок – со всеми своими странностями поведения и болячками.
ГЛАВА 36
29 июня
Мы потихоньку притираемся друг к другу, но только в бытовых мелочах. Я никогда сколько не смеялась, никогда не чувствовала себя так беззаботно и под такой надежной опекой и защитой, как с этим большим, сильным и добрым мужчиной. И хорошо, что у нас здесь Вовка, иначе общение Саши со мной в основном свелось бы к горизонтальной плоскости – продолжается медовый месяц. В прошлую пятницу мы тихо и спокойно расписались в поселковом совете. Саша хотел сделать это как можно быстрее.
– Я чувствую себя неправильно. Ладно, если бы только мы с тобой, но есть Володя. Он должен знать, что я твой муж, а значит – он имеет полное право называть меня батей. И поселковый менталитет… можно сколько угодно доказывать, что просто сожительствовать – это нормально, но здесь зрят в корень и понимают причины. Я против ожидания непонятно чего, Аня. Сейчас нет денег на пышную свадьбу… ну ладно-ладно, согласен – я тоже не люблю помпу.
Но если потом тебе все-таки захочется отметить, то лучше мы съездим и посмотрим новые места – море, например. Только не этим летом. В июле ты ложишься на обследование, а у меня пока нет права на отпуск, могу взять только отгулы. Я уверен, что с тобой все не так плохо, как ты думаешь, но удостовериться в этом необходимо. Мы едем все вместе. Я проконтролирую как тебя устроят, а Вова сможет увидеться со своим отцом. Мне не хотелось бы видеть его здесь. У нас с ним, мягко говоря – недопонимание…
И опять я не стала выяснять – где и как они пересекались? Счел бы нужным – рассказал сам. А мне пришлось позвонить Андрею, чтобы сказать ему, что мы скоро будем в Питере, и он сможет несколько дней провести с сыном. И еще спросила:
– Андрей, а как звали мать Зины?
– Зачем тебе, Аня? – насторожился он.
– Просто… меня только самым-самым краешком задело этим… страхом смерти, Андрюша. И как-то уже… Хотела зайти в храм и поставить свечку, а за кого – не знаю.
– Илана. Что у тебя со здоровьем, Аня? – забеспокоился он.
– Надеюсь что ничего страшного. Мы как раз едем обследоваться, я уточню дату и Вовка скажет тебе. Я вышла замуж, Андрей, – решилась я сказать и замерла, прислушиваясь, а потом предварила вопрос: – Ты его не знаешь.
– Я?!
– Что такое? Знаешь?
– Ничего. Спасибо, я возьму выходные… Я знаю про свадьбу – Вовка уже сказал.
– Андрей? Не вздумай превращать его в соглядатая и…
– Ты с ума сошла?! Я никогда и ни о чем его не выспрашиваю. Он сам говорит то, что считает нужным сказать.
– Извини… Тогда еще – ты теперь можешь переводить нам меньше денег. Сколько там положено – двадцать пять процентов?
– Это мое дело. Я задолжал тебе за те полуголодные годы. Не спорь, пускай будут для Вовки. Свозишь его на теплые моря. Помнишь – мы мечтали? Меня повысили, Аня, нам достаточно. И… солнышко, – трудно вытолкнул он из себя, – ты натерпелась, да… у тебя сейчас все хорошо?
– Да, все очень хорошо.
– Ну, тогда…? Счастья тебе, – шумно выдохнул он, а я нажала отбой.
Солнышко… какой же страшной тучей ты накрыл это солнышко… заболело оно. Я решила больше не допускать таких бесед «по душам» – незачем. И еще был один разговор – с Леной. Я еще только начала говорить, а она прервала меня:
– Андрей сказал – вы с Сашей женились?
– Андрей? – как-то сразу сделала я выводы, – вы что – вместе?
– Да с чего? – удивилась она, – мы терпеть друг друга не можем! Сказал – на порог больше не пустит.
– А ты ходишь? Ох, Лена… прости. Это не мое дело. У нас все было в спешке и без помпы – просто роспись. Я сразу не позвонила, хотела сделать сюрприз – на днях мы будем в Питере. А что тогда у тебя с Андреем?
– Ну, не к нему же я хожу?! Он из Зинки урода сделал бы, если бы не я. На руках таскал… нянька – тварь в наушниках.
– Алена Викентиевна?
– В жопу Алену! Она не справилась. Другая… ребенок чуть грыжу не наорал. Я ее за патлы вышвырнула. Аня, я не могу слышать, как плачут дети, и знаешь – почему? Три выкидыша, а потом после тяжелого сохранения, на поздних сроках – опять… Михаил бросил меня из-за этого, у него уже был сын… где-то там. А Зинка хорошая, сидит уже, улыбается, как солнышко. Ею заниматься нужно, ее лечить нужно грамотно – уже с этих пор. В рамках держать, уже сейчас воспитывать, а не тупо таскать на руках, бл…!
– Тебе же нравился Андрей? – пыталась я понять, что происходит.
– Когда это он мне нравился? Когда человеком притворялся? Я же говорю – мы постоянно лаемся.
– Да из-за чего? Ну… не матерись тогда – он терпеть этого не может. И Зина скоро станет повторять слова.
– Да сейчас! Не заслужил. Зато я выгавкала Зинке хорошую няню из реабилитационного центра. Она детский психолог, работает с проблемными детками. Но я все равно бдю – стеночки тоненькие. А Зина ничего не слышит – я его шепотом и… усложненным вариантом – освоила сложные обороты.
– Лена, все равно я не поняла. Объясни по-человечески! Ты любишь Зину, ходишь к ним, ругаешься… это что?
– Да блин! Для тупых – я Зину не люблю, а по-человечески жалею. Не дала изуродовать ей душу… надеюсь. Но на этого ребенка нужно положить всю жизнь, понимаешь? Я просто не готова на такие подвиги – хочу своего. А у нее есть отец, вот пусть и воспитывает, а я дожму его. Я кучу литературы откопала о таких детях – не таких и сложных, хороших детях. Распечатала важные места, принесла ему. Как человеку, для изучения, а где нах… благодарность? Сказал, что его терпение лопнуло и на порог он меня…, а распечатки все-таки взял, урод. Ну… это самое главное – убедится и хоть гарантия какая-то будет. Я его за Зинку порву. У меня тут агентура остается, няня меня поддерживает. Настрогал – воспитывай. Лаской он, видите ли! Какая на хрен ласка? Такая безграничная ласка – это вседозволенность. Я чего так упорно лезу к нему? Времени мало осталось – я уезжаю, Аня, роспись там будет. Но теперь я вначале убедилась – мы совместимы, резусы не противоречат. В Красноярск, Анька и через две недели. Я познакомлю тебя со своим Брыжуком. Я буду Брыжук, представляешь? Не Лебедева, а Брыжук. П…ц!
– А кто он? Ты по любви?
– Он мой заказчик, давно уже. А с какого бы я тогда, если не по любви? А рожу – вообще его на руках носить буду.
Вот такая Лена. Я рассказала Саше о нашем разговоре. И услышала в ответ:
– Ребенок орал за стенкой – любая среагировала бы. Все равно, Ленка твоя – фурия. Я этому Брыжуку очень даже сочувствую.
– У нее выкидыши из-за резуса, тяжелое сохранение. Мертвый ребенок… Она плач детский слышать не может, меня чуть не побила за Вовку. А муж ее бросил – жестоко, грязно. У него уже кто-то был на стороне. Она не фурия. Довести до края можно любого человека, Саша, абсолютно любого, ты сам говорил. А она всего-то – матерится. Родит – перестанет.
– Извини… – резко встал он, подошел и обнял меня, успокаивая: – Правду говорят – не суди. И правда – кому, как не мне это знать. Ну перестань, Аня, улыбнись. Там не твое – понимаешь? И болеть этим не нужно – нет смысла. Я признаю, что был неправ. Судить больше никого не буду, тем более – за глаза… Давай баньку организуем?
К этому времени мы с ним научились топить баню. Парились, не особо налегая на жар – мне нельзя. Зато подолгу млели в ароматном ласковом пару, мылись с травяными напарами, со скрабом из меда, пряных специй и крупной соли. Кожа после него становится мягонькой и тонкой, пахнет летом и пряностями. А тело дышит каждой порой и радуется. В бане мы договорились больше не конфликтовать из-за других людей. На первом месте всегда должны быть интересы нашей семьи. Иначе просто не хватит сердца.
Поэтому снова о нас: Саша уже работает. Кроме него, в медпункте еще два врача – педиатр и терапевт. Чем хороша работа в поселке, так это тем, что совсем не обязательно сидеть на рабочем месте от звонка до звонка. Тем более что и вызовы часто бывают в самое неподходящее время – и в выходные, и даже по ночам. Травмы разной тяжести, острая зубная боль. Я специально интересовалась – кто те люди, которых он лечит? Оказалось, что о новом враче знают не только в близлежащих деревнях, но и в соседних поселках. Люди разговаривают, делятся между собой впечатлениями. И я не удивлюсь, если Сашу ценят не только как специалиста, но и как приятного в общении, хорошего человека. Я тоже работаю, дорабатываю последние дни перед отпуском…
Нет, это еще не все… сделано еще одно большое дело – я разобралась с Матильдой. Вынуждена была. Позавчера Саша пришел с работы и в числе других новостей, неопределенно хмыкнув, доложил:
– Матильда приходила… хотела отбелить зубы.
– Ты отбеливаешь зубы? – удивилась я.
– Нет. Так ей и сказал.
Больше он ничего не рассказывал о ее визите, но я знала про Матильду. И потому по дороге из школы зашла в «Сквознячок». Хлебный магазинчик назвали так, потому что он стоял на самом юру – в таком месте, что на его крыльце всегда тянуло сквозняком из-за соседнего здания.
Я вошла внутрь и прошла к прилавку. В очереди стояло всего три человека. А в помещении вкусно пахло свежим пшеничным хлебом, остреньким ржаным духом, пряной сдобой. Товар поступал из дровяной пекарни, которая находилась в поселке. Увидев меня, Матильда слегка приосанилась за прилавком, тяжело колыхнув при этом грудью. Я наклонилась к ней и негромко сказала:
– Матрена, даже не вздумай, ты поняла? Даже не помышляй и не пытайся. Ноги повыдергаю.
Из очереди послышался смешок, и я перевела суровый учительский взгляд туда. Мужик, что хмыкал перед этим, вдруг вспомнил:
– Ну, так и Степановна резкая была, что уж тут…
Учителей и врачей в поселке уважают, как и счетоводов (читай – бухгалтеров) с механиками. Разборки такого рода, возможно, и не самое умное и достойное дело но, повторюсь – я была вынуждена. Саша много работает, и мешать ему и мотать нервы я не позволю. Мотя будто бы поняла меня. Я надеюсь на это. Во всяком случае, я настороже и она об этом знает. За этого своего мужика я точно и ноги вырву и глаза выцарапаю. Научена… У нас с ним планы… Когда я собрала себя обратно в кучку после первой нашей ночи и проанализировала его слова и действия, то сделала очевидный вывод:
– Ты собирался сразу же делать мне ребенка. Не спрашивая моего согласия на это.
– Да, собирался, – последовал честный ответ, – но пару секунд на размышления и принятие решения я тебе дал бы. Не сомневайся.
Я сомневалась как раз не в этом, а в том, что способна была тогда размышлять, и уж тем более – принимать решения такого рода. У него все получилось бы, вот в этом сомнений не было. Я не злилась. Просто прислушалась к себе и поняла, что была бы не против. Все-таки Вовка уже большой, еще немного подрастет, и малыш будет ему уже не интересен. И Саше уже тридцать пять. Так что если мне разрешат – будем рожать. Я надеюсь, что куделинская магнитная аномалия поспособствует восстановлению моего здоровья.
