Текст книги "Мои Турки"

Автор книги: Тамара Заверткина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Но пока мы учились в одном классе, а вместо дружбы у Вали продолжала расти ненависть, зависть, а у всей их семьи – неприязнь ко мне: Валя жаловалась, что учителя ее унижают, а меня превозносят до небес.

Признаться, вскоре я по Вале горевать перестала, много занималась, бегала на репетиции в Дом культуры, куда Валя Рыгунова с тетей перестали и заглядывать.

Шла весна. Наша родная армия воевала уже на германской земле, загоняла фашистов в их собственное логово. Как же повеселел весь советский народ! Никто не пропускал сводок «От советского информбюро», все ждали знакомый голос Левитана.

Однажды рано утром я проснулась, но с постели еще не вставала. По радио раздался знакомый голос диктора. Он сообщал о том, что Великая Отечественная война окончена. Враг разбит. Победа за нами!!!

В страшной войне с Германией победил Союз Советских Социалистических Республик, сплоченная дружба, нерушимая дружба всех национальностей СССР, воспитанная социалистической идеологией.

Весь народ бежал на площадь. Бежала и я. Прошло столько десятилетий! Но запомнились даже мелочи: было сырое, но теплое утро, откос на горе от библиотеки к мостовой был глинистый и мокрый.

Казалось, что сбежались жители всех Турков. Начался митинг.

Это было 9 мая 1945 года.

Глава 3. Мирное время

Мир в нашем Союзе. Какое счастье! Каждая семья ждала с фронта своих сыновей, мужей, братьев, отцов. И победители возвращались в свои родные дома. Но сколько воинов полегло в боях! В марте был убит муж нашей Маруси, отец Валерика, он совсем недолго не дожил до победы. Бабушка Валерика прислала письмо с просьбой привезти ей внука, так как он – единственное ее родное кровное существо, – сын ее единственного погибшего сына. Она собралась покинуть Куйбышев и уехать в Азербайджан к сестре, надеясь, что это облегчит ей жизнь. Мама отвезла ей мальчика, старушка уехала к сестре. Но Валерик умер в возрасте пяти лет. У меня в школе приближались экзамены. Мои подружки Юля и Валя Рыгунова, как самые неуспевающие, к экзаменам на аттестат зрелости допущены не были. По закону на второй год в десятом классе тоже не оставляли. Можно было заниматься самостоятельно, а через год сдавать экстерном. Но коли дело не шло и в школе, то самостоятельную подготовку невозможно было и представить. Юльку мне было очень жаль, нам так мечталось вместе уехать учиться дальше. Рыгуновы, видимо, были в шоке. Отец Вали воспринял это событие как позор, срочно подал заявление об освобождении его от занимаемой должности и попросил перевода в другой район. Вскоре вся семья из Тур-ков выехала.

Первый экзамен – сочинение по литературе. Горький и Маяковский – вот самые основные авторы, произведения которых в то время входили в материал десятых классов. Этому в подготовке к сочинению я и уделяла самое большое внимание. И одной их трех тем на экзамене была такая: «Идейное богатство и душевная красота героев в романе A.M. Горького «Мать». У меня захватило дух: даже об одном герое можно сказать удивительно много, но я имела право писать глубже и шире – о каждом из героев. Произведение это я знала хорошо. За свое сочинение я получила «отлично».

Мы сдавали очень много предметов, все страшно волновались, готовились днем и поздно вечером. Но однажды, едва ночью задремав, увидела странный сон. Будто мы в доме Юли. Около печки у них были недостроенные полати: упираясь в потолок, стоял столб, от которого в стенку была вмазана круглая перекладина. Получалось что-то подобие турника. Снилось, что на этом «турнике», ухватившись руками, висели втроем три ученицы: Рая Федорова, Валя Шиндова (из десятого «Б») и я. Висеть было трудно, силы оставляли, и мы с Раей упали. Валя же осталась висеть.

И вот сдан последний экзамен. И тоже на «отлично». И только один человек из двух десятых классов полностью аттестовывался на одни пятерки, а это значило, что я претендовала на золотую медаль.

Директор школы поручила мне написать статью в местную газету о том, как я шла к своей победе, как занималась над собой все десять лет. Писать было неловко, но не хотелось ослушаться и огорчить директора.

Наш послевоенный выпуск – первый на аттестат зрелости, и впервые вводили награждение золотыми медалями. До этого года выпускникам выдавали не аттестат, а свидетельство об окончании школы.

Обо мне заговорило и местное радио.

И вот выпускной бал. Все получают аттестаты зрелости. Что касается меня, то сказали на вечере о том, что мне будет позже вручен аттестат особого образца, а пока меня наградили коричневым кашемиром на платье и деньгами в сумме двести рублей. На вечере учителя (да и ученики) наперебой спрашивали, куда я хочу поступить учиться. Любой институт страны мог принять без экзаменов. Многие годы я хотела походить на нашу умницу Марусю, стать инженером-строителем. А в глубине души тайно ото всех мечтала стать актрисой, все годы, сколько помню себя, выступала на сцене в Доме культуры и в школе на вечерах: и танцевала, получая призы, и пела в хоре, дуэтом, один раз даже соло – «Колыбельную» Моцарта, много читала стихов, поэм, играла в спектаклях со взрослыми и в школе. Кажется, пробовала себя во всех жанрах, все нравилось необыкновенно. Но я считала, что артисты – это люди особые, а я обыкновенная, и меня не примут. Да и жаль было бессонных ночей над уроками; артисты, мне казалось, не обязательно должны знать тригонометрию или химию. Им достаточно обладать сценическим талантом. Учителя давали советы каждый на свой лад:

– Ей надо только в институт иностранных языков, так как акцент удивительный и память прекрасная. Слушай только меня, непременно будешь послом, – убеждала учительница немецкого языка Эльза Иогановна Роот.

– Ни к чему ей это. Иди только в технический вуз, ты обязана стать инженером, – советовал математик Н.И. Кижаев.

– Не морочьте ей голову, – вмешалась учительница русского языка и литературы. – У меня, может быть, за всю жизнь и ученика не было лучше нее. Но скажу другое: она же создана для искусства. Иди, Тома, в театр, только там ты найдешь свое призвание.

Она словно угадала мое тайное желание. Дома я посоветовалась с мамой.

– Нет, Тома, не думай, что это уж такая хорошая специальность. Да и рост у тебя маленький. Пока молодая, будешь играть роли детей, а что потом? Роль героини не дадут. А мне так хотелось бы, чтоб ты стала врачом, – мечтательно сказала мама.

Почему врачом? Может быть, со смертью Лиды наша семья потеряла надежду иметь среди родных доктора? Даже в учителей я в детстве играла, но во врачей – никогда. У нас в доме редко кто простужался. О лекарствах, врачах как-то не заходило и речи.

Однажды мне передали, чтобы я зашла к директору школы домой. Но там меня встретила не директор, а учительница русского языка и литературы. В комнате я увидела Раю Федорову и Валю Шиндову из десятого «Б». Нас всех троих попросили переписать свои сочинения заново. Я удивилась. У меня уже стояло «отлично». У Раи же была всего лишь лишняя запятая, но ей комиссия поставила «хорошо». У Вали была единственная грамматическая ошибка (наречие «навстречу» написала раздельно: «на» и «встречу»). Стояла тоже оценка «хорошо».

Медали утверждались в облоно, в Саратов решили отправить вместо одной три работы в надежде на то, что школа получит три медали. Но в десятом «Б» лучшей ученицей была Клава Авдонина, она часто заканчивала учебный год с похвальной грамотой. Вале обычно не везло: то по одному, то по другому предмету в конце года у нее были твердые четверки. Авдониной я бы не удивилась, но Валей Шиндо-вой я была удивлена.

Большинство моих одноклассников уже подали документы в различные вузы. Устав ждать своего результата, я пошла в школу.

– Тамара, – сказали мне в школе, – аттестат особого образца задерживают, там недоразумение, и тебе с классным руководителем необходимо ехать в Саратов в облоно.

Там нам с Лидией Ивановной предложили пройти в кабинет председателя комиссии. Лишь открыли дверь, мое сердце сжалось: за столом председателя сидела тетя Шура Рыгунова, родная тетя Вали. Она сказала, что мое сочинение не удостоено высокой оценки. Классная руководительница убеждала, что с первого класса по десятый я учебный год заканчиваю только на «отлично», что лучше ученицы в школе нет, и мои знания они могут проверить здесь, что для этого меня сюда и привезли.

Я плохо соображала, что дальше говорила некогда ласковая и приветливая тетя Шура, позже так злобно ко мне относившаяся еще в Турках.

– И куда будешь держать экзамены?

– В медицинский, – я едва прошептала. Работу Раи тоже оценили только на «хорошо».

Сначала у меня появилась обида на Валю Шиндову, словно бы она меня обокрала. Она не была круглой отличницей, ее в школе и в лицо мало кто знал. Но, возможно, в конце учебы и после экзаменов вкупе у нее получились все пятерки.

Хорошо подумав, поняла: мы с Раей были бельмом в глазу у Вали Рыгуновой, нам она непередаваемо завидовала, на нас жаловалась дома. И нам отомстили. Шиндову Валя Рыгунова вообще не знала. И ей повезло. Но, думаю, Шиндова не перешла мне дорогу. Даже не будь ее, тетя Шура Рыгунова легла бы трупом, лишь бы лишить меня медали.

Переживала я здорово. Этого и не описать. И спешила скорее уехать из Турков, так как перед всеми чувствовала себя виноватой: перед школой, которая всегда гордилась мной и которую я очень любила, перед домашними, знакомыми. Я не оправдала доверия и испытывала жуткий стыд.

Скорее, скорее в Саратов!

Было все равно в какое учебное заведение поступать после всего случившегося. Лично самой уже ничего не хотелось. Но если мама мечтает сделать из меня врача, пусть так и будет. Начались сборы. Надо срочно успеть подать заявление, сдать документы.

Я стала агитировать ехать учиться в Саратов и Юльку. Не вся же молодежь учится только в институтах. Можно поступить в техникум и приобрести специальность. За нами потянулась и Зинка, а вслед за ней и Сима. Сима, или Сара, как называли ее в детстве, училась вместе со мной с первого класса, но в девятом классе школу оставила в связи с особыми обстоятельствами. Ее отец воевал на фронте, мать осталась с пятерыми детьми, старшей из которых красавице Лиде шел в начале войны шестнадцатый год. Остальные – мал-мала меньше. В первые годы войны семья как-то перебивалась. Но год от года становилось голоднее, помощи никакой, и бедная их мать, тетя Надя, крохотная и щупленькая, только что не рвала на себе от горя волосы: малыши кричали от голода, а выхода не было. Урожая картошки на такую семью хватало лишь на три-четыре месяца. Потом ее берегли для малышей как лакомство, а взрослые ели лепешки из картофельной кожуры с запаренной сухой лебедой. Лида была красива, как кукла, а худа, как тень. Юра, не переставая, болел воспалением легких, но помышлять об усиленном питании не приходилось.

И вот однажды Лиду пригласила на свадьбу подруга Клава Попова. Клава не успела с женихом зарегистрироваться, как его вдруг забрали на фронт. Невеста осталась беременной, потеряв надежду на счастье. Но жених сумел приехать на несколько дней, чтоб зарегистрировать брак. На радостях мать Клавы зарезала и потушила курицу, сварила яичек, поставила на стол целую тарелку отварного картофеля и миску соленой капусты. На свадьбу были приглашены три подруги Клавы. Когда голодная до обморока Лида увидела весь этот стол, она решила, что Поповы богаты. Конечно, Клаве с матерью вдвоем картошки хватало на целый год. И Лида с матерью решились на отчаянный шаг – забраться в погреб к Поповым за картошкой. Попытка не удалась, и их обеих приговорили к тюремному заключению. Симе стало не до школы, при ней оставались еще трое малышей. После Победы заключенных отпустили, вернулся с фронта и отец, а Сима собралась с нами в Саратов учиться.

Узнав о нашей поездке, примчался и мой одноклассник Юрка Шарашкин:

– Я тоже еду с вами.

– А в какой институт? – спрашиваю.

– Ну, в какой ты, в такой и я.

Юрка пришел в нашу школу в первой половине девятого класса. До этого он жил в каком-то городе с родителями и братом. Отца за что-то арестовали, а вскоре умерла и мать. Родственники не захотели отдавать мальчиков в детдом, а воспитывать до освобождения из-под заключения отца. Одного ребенка взяли родственники отца, другого – сестра матери. Так Юрка оказался в Турках. Это был застенчивый интеллигентный мальчик лет четырнадцати, очень худенький, но удивительно красивый, почти с девичьим лицом: волосы светлые, брови же – как смоль черные, большие голубые глаза с длинными пушистыми ресницами.

Было заметно, как он тоскует по матери, скучает по родному городу, товарищам и брату. Он был моложе нас всех, мать-учительница отдала его в школу на два года раньше. Учился Юрка неровно: то мог «заткнуть» за пояс и отличника, то еле тянул на тройки.

С мая ему пошел только шестнадцатый год, но после летних каникул он пришел в десятый класс неузнаваемым: высокий, энергичный, живой. Теперь от застенчивости не осталось и следа, и от учителей без конца сыпались замечания:

– Юрка, не шали.

– Юрка, не вертись!

– Юрка, не мешай другим, не то – выгоню.

Позже он говорил, что его почему-то никто никогда и нигде не называл иначе, как Юрка. Зимой в десятом классе он как-то сблизился с нашей девичьей компанией, сначала гонял снежками до самого дома, потом стал нашу стайку мирно провожать, а затем по пути от другой тети стал заходить к нам домой под различными предлогами. Мне льстило, что свое предпочтение он отдает мне, с ним всегда было весело. Мои подружки привыкли к его обществу, но он злился на Юльку, из-за которой ему часто не удавалось застать меня одну. Даже сочинил о ней глупую дразнилку:

Толстая как боров,

Угрюмая на взгляд

Идет-бредет по улице

Мясокомбинат.

Вот и поехали мы всей пятеркой сдавать документы в Саратов в учебные заведения. Подружки мои никогда не видели города, они всему удивлялись, восторгались. Улица Ленина идет от вокзала до самой Волги. Туда в дом № 39 я и повела всю свою гурьбу к родным Ма-руси, Сережиной жены. Нас напоили чаем, угостили семечками. И вот мы все на их большом балконе. Любуемся ночным Саратовом.

Утром подруги пошли искать строительный техникум, в который я их убедила поступить, рассказав о специальности нашей Маруси. А мы с Юркой отправились искать медицинский институт, который, как нам объяснили, находится недалеко от вокзала. Вот и четыре одинаковых корпуса, на которых можно издали прочитать выложенные камнем слова: «Институт экспериментальной медицины». Стрелки с надписью «В приемную комиссию» на первом корпусе. Попросили познакомить нас с условиями приема. Нам выдали пачку листовок. На каждом листке – подробности о своем факультете. Но что это? «Исторический факультет», «механо-математический», «химический» и так далее. Оказывается, мы попали в приемную комиссию университета, занимавшего первый и третий корпусы, а второй и четвертый – принадлежат мединституту. Присутствующий в комиссии профессор Додонов поинтересовался нашими аттестатами и спросил, имеем ли мы склонность к медицине. По наивности я призналась о желании моей мамы, но не о собственном желании.

– В таком случае вам, молодые люди, незачем уходить отсюда. Вслушайтесь только в само слово: университет! Универсальное учебное заведение. И равных ему нет. Поступите, например, на химический факультет. И перед вами в будущем откроются двери удивительных лабораторий с их открытиями.

И я подала свои документы на химфак, а Юрка на механо-математический.

Девочки оставили документы в строительном техникуме. Мы уезжали домой до вызова нас на экзамены, но достать билеты до Тур ков не могли и рискнули ехать на платформе товарного вагона. Вот, наконец, и Ртищево, а скоро и Летяжевка. Но именно здесь нас, как безбилетников, забрала милиция, посадили в какую-то зарешеченную предварилку. Только Юрка успел юркнуть под вагон, и милиционеры не заметили.

Прошло какое-то время и он пришел в милицию с просьбой:

– Посадите меня в тюрьму.

Сначала приняли за сумасшедшего, но когда он все объяснил, работники милиции расхохотались и всех нас выпустили на свободу. Дальнейший путь домой был благополучный.

Но вот однажды пришел Юрка и сказал, что документы из университета он забрал, так как тетка дома учинила скандал, убеждая, что в трудное послевоенное время она не имеет возможности дать ему высшее образование, одевать его, кормить, посылать деньги. Третья тетка из Ярославля убедила его ехать к ней и поступать в военное училище, где курсантов одевают и кормят бесплатно. Так я рассталась с этим веселым пареньком. На вступительных экзаменах по литературе я писала о поэзии Маяковского, получив за сочинение «отлично», а на экзамене по физике преподаватель даже спросил фамилию моего школьного учителя. Но из-за ожидания аттестата особого образца и поздней сдачей документов я сдавала экзамены во второй поток, и мест в общежитии уже не было. Жила пока у родных Маруси, но здесь нас с Зинкой обокрали приятели хозяев. У меня украли новое платье из материала, подаренного школой, а у Зинки единственную комбинацию. Она перешла жить к Юле и Симе, снимавшим частный уголок в квартире подвального типа. Мне идти было некуда. Но настоящее горе началось тогда, когда в университете у меня выкрали хлебные и продовольственные карточки на весь месяц. Не знаю, как я все же выдержала шестнадцать дней учебы и дождалась от мамы письма с советом возвращаться домой. Я издергалась из-за аттестата, экзаменов, отсутствия средств существования и крыши над головой. Мама советовала набраться сил, а с будущего года все начинать сначала.

Зинка, оказывается, была принята без стипендии, девочки голодали и присоединились ко мне уехать домой. Голодные, безденежные, мы ехали от Саратова на подножках вагонов. Лишь Юльке удалось взобраться на крышу вагона, но в Летяжевке, боясь, что поезд долго не задержится, она бросила свой деревянный баульчик прямо с крыши, и он, ударившись о рельсы, разлетелся в щепки.

Милые Турки! Вон уже и станция, а вон и крыши, утопающие в садах!

Мы дома. Это был удивительный год. Вернувшийся с фронта Сережа работал в райкоме и жил со своей семьей отдельно. В доме оставались только мама Наташа со стареньким папой, да мы с мамой. Маму вновь назначили директором Дома культуры, и со свойственной ей страстью она принялась восстанавливать заглохшую там работу, а я была ее правой рукой. Какую же мы вновь организовали самодеятельность! Но я заглядывала и в учебники, помня о том, что с нового учебного года пойду учиться. Подружки мои тоже настраивались на дальнейшую учебу.

В Саратове открылся строительный институт, и я решила продолжать дело Маруси, стать строителем.

Мама, будучи в командировке в Саратове, взяла в университете мои документы и отнесла в строительный институт. Там, просмотрев школьный аттестат и экзаменационный лист из университета, сказали, что согласно этих документов я буду зачислена в строительный институт без вступительных экзаменов.

К этому периоду относится мамино знакомство с папой Сережей. До службы в действительной армии он был женат и имел сына. Но, попав после двух лет службы сразу на фронт, да не вдруг демобилизовавшись, он не виделся с семьей семь лет. Вернувшись, узнал, что в его совхозе за эти годы жена изменяла, и он уехал из совхоза в Турки искать работу и начинать жизнь сначала. Впервые с мамой он встретился в сберкассе, а потом, случайно, у моей крестной Татьяны, которую он знал по экспедиции Студеновского совхоза.

Знакомство мамы с Сергеем Венедиктовичем крепло, она познакомила его со своим братом Николаем, приехавшим в отпуск. Дядя Коля одобрил ее знакомство. Но когда папа Сережа сделал ей предложение, она поначалу не соглашалась выходить замуж.

– Ну сколько раз можно выходить замуж? – упрекал отец. – И молод он.

– Да и не пара он тебе, – продолжала мама Наташа, – вы у меня – кто директор, кто инженер, кто комиссар, а то и секретарь партийный, а этот просто шофер. Разные вы, ничего и не получился.

Я тоже не была в восторге от ее выбора. Прежние ее мужья или поклонники были интеллигентнее и симпатичнее. Но в папе Сереже была другая замечательная черта: какая-то прочность, надежность.

– Да что я теряю? – подумала мама, – не сложится жизнь – разойдемся.

Они сошлись. Свой рабочий кабинет в Доме культуры мама оборудовала под жилую комнату. Но жили там недолго: через дверь слышались голоса репетирующих, в комнату то и дело по привычке забегали участники самодеятельности. Они раздражали уставшего после работы Сергея Венедиктовича. В это время брат мамы Сережа был направлен на учебу в партшколу, и Маруся с детьми вернулась в родительский дом на Лачиновку. Мама же Катя с папой Сережей стали мечтать о собственном жилье, пусть маленьком. На улице Советской продавали полдома, но денег на эту покупку было маловато, и треть стоимости за дом им предложила мама Наташа.

– Мы обязательно возвратим. Хочешь, напишем тебе расписку? радостно говорила мама.

Мама Наташа только рукой махнула. Неужели она с родной дочери возьмет долг?

И новая семья зажила своей жизнью. В их домике было спокойно и уютно.