Текст книги "Мои Турки"

Автор книги: Тамара Заверткина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Глава 5. А все-таки жизнь прекрасна

Жизнь хороша. Дети росли бодрыми, жизнерадостными. И как не хотелось, чтоб они чувствовали, что в доме порой туговато с деньгами. Конечно, Люда видела, что свои платья она носит перешитыми из моих, но часто шутила: «Мама, сшей мне новое платье из своего старого». Тут уж я прикладывала искусство художницы. А все, что в доме не очень нужное, без чего можно обойтись, мы относили в комиссионный магазин. Это было подспорьем. Иногда я подрабатывала на шитье детских платьиц из разных старых и новых лоскутов, мне помогала шить и Люда. Это тоже несли в комиссионный магазин, и платьица не залеживались.

Однажды моя бывшая соседка А. Д. Вейгандт помогла приобрести три путевки по льготной цене в семейную турбазу в Сочи.

Дети обезумели от южной экзотики. Они на юг попали впервые, и им нравилось все. Мы сразу накупили южных фруктов, но съесть их все потом не смогли: питание на турбазе было великолепное.

Игорек плавал в море, как рыба, так как еще в Турках в Хопре плавать научился очень хорошо. Я была довольна, что дети на море хорошо отдохнули, поездили с экскурсиями.

Оставшееся время каникул ребята поехали проводить в свои родные Турки, а мне нужно было возвращаться на работу, так как отпуск заканчивался, и от Москвы мы поехали в разные концы.

В Турках папа Сережа еще не был на пенсии, он работал. Пришлось устроиться на работу и маме Кате, так как в молодости она не сохранила справок с места работы в Махачкале, не взяла и трудовую книжку, уехав в Турки в отпуск да так в Дагестан и не возвратилась. Стаж же к пенсии оказался невелик, и требовалось доработать.

Люда и в Турках целыми днями была в доме за хозяйку: стирала, убиралась, гладила белье. Не снималась с нее и забота об Игоре. Они по-прежнему и там очень дружили.

Осенью Игорь пошел уже в пятый класс, а Люда в десятый. На здоровье они не жаловались. К фтизиатру Люде не было нужды обращаться уже года четыре, а когда ей исполнилось пятнадцать лет, врач пригласила и сказала, что от детского бронходенита не осталось и следа, и с учета ее снимают. И хотелось петь о том, что жизнь прекрасна.

К этому периоду мои двоюродные братья Слава и Сережа отслужили в армии, закончили институты и обзавелись семьями, обосновавшись в Саратове. Сережа и Маруся жили в Аркадаке, воспитывали Вову и Сашу.

След моей двоюродной сестры Лильки после нашего развода с Рэ-миром затерялся, из Орска она куда-то уехала.

Мама Катя, проработавшая всю жизнь в гуще народа и будучи по характеру очень общительной, выйдя на пенсию, не могла усидеть в четырех стенах и поехала в гости в Молдавию к своему брату Николаю. Лилька, оказывается, жила в Челябинске, но в тот момент проводила отпуск у родителей. Дядя Коля о наших размолвках не знал, не посвятила его в это и мама Катя, так как у него было очень больное сердце. С Лилькой же у мамы разговор был. Она не отрицала, что они с матерью тогда подлили масла в огонь, но считала, что это было не основной причиной ухода Рэмира из семьи. Идею эту, якобы, он вынашивал давно, так, по крайней мере, мол, говорила его мать. Тамара чувствовала, страдала, и конец наступил бы все равно, возможно, только позже.

По окончании десятилетки Люда решила выбрать себе ту же специальность, что и у ее родителей – стать инженером-строителем, поступила в политехнический институт. А в каникулы, как всегда, уезжала с Игорем в Турки. Игорь сдружился там с Сашей Чеботаревым, а у Люды был целый хоровод подруг и товарищей по Дому пионеров, по школе, по самодеятельности. Вечерами они собирались на лужайке и у них были своего рода зарянки: там танцевали, пели, играли, рассказывали содержание книг. С неохотой, порою, ребята возвращались с приволья в наш пыльный Орск. Для детей турковский дом с его свободой был вторым родным домом.

Самые первые годы наши приезды в Турки папу Сережу утомляли, это было для него непривычно. Случалось, что на этой почве у них с мамой были сильные трения, доходившие почти до развода. Позже он – с одной стороны – смирился, а с другой – стал к ребятам привыкать. Об этом я узнала от мамы много лет, а точнее, десятилетий спустя. А до этого ничего я не подозревала: ездила и ездила себе в свой родной дом, в котором родилась сама, ведь я ехала домой к маме. А хмурость папы Сережи мама прежде объясняла таким уж его характером.

После Тур ков физически я тоже чувствовала себя лучше. Зной и загазованность Орска для меня тяжелы. Особенно зной, от которого за ставнями, как в Турках, не спрячешься.

Как и в предыдущие годы Игорь учился только на «пять» и в шестом классе. Он участвовал в школьных и городских олимпиадах по различным предметам, завоевывая призовые места. По окончании шестого класса он был награжден путевкой в Артек – пионерский лагерь на Черном море в Крыму. Уезжать надо было в августе, а пока мы поехали в Турки. Из Турков же пришлось выехать в самый разгар лета. В Куйбышеве наш вагон на несколько часов загнали в тупик, и мы пошли погулять по городу. В большом магазине неподалеку от вокзала я сделала сыну первый по тому времени дорогой подарок – купила ручные часы. Он был очень рад. Имея каждый из нас на руках часы, мы засекали время, расходились по этажам магазина, договаривались встретиться в определенное время и в определенном месте того же магазина.

Международный лагерь оставил в памяти Игоря необыкновенное впечатление. Он после много и подробно рассказывал о днях, проведенных в Артеке. Не часто посчастливится какому ребенку побывать в таком райском уголке, познакомиться с пионерами других республик страны, с лучшими детьми земного шара.

А мы не переставали удивляться тому, что за месяц, единственный месяц, проведенный в Артеке, Игорь вдруг подрос на шесть сантиметров. Уезжал совсем мальчиком, а вернулся подростком с ломающимся голосом.

В младших классах Игорь увлекался фотокружком, а вскоре «заболел» химией. Каких только пробирок, банок и склянок у него не было! Тут и спиртовки, и кислоты. Не обходилось дело и без взрывов.

Увлекался он и музыкой. Пианино у нас было куплено давно. Люда начинала учиться в раннем возрасте, возить ее приходилось далеко, в музыкальную школу старого города. Этот период совпал с нашими семейными неурядицами. Люда охладела к музыке. Одним словом, пианино стояло без дела.

Однако Игорь стал часто подбирать на нем мелодии на слух, и у него это получалось легко, а позже договорился со старенькой немкой-учительницей и стал брать у нее уроки музыки.

Возможно, эти занятия продлились бы долго, учительница очень хвалила Игоря, но вскоре с ним случилась беда.

Это произошло после окончания восьмого класса – его ранили.

Около самого дома на него напала шайка подростков, старших по возрасту, ранее исключенных за хулиганство из школы. Они отняли у него какие-то копейки, сдачу от покупки, и ударили ножом под лопатку. Я была в то время на работе. Горестный удар приняла на себя бедняжка Люда. Она вызвала «скорую», но та, почему-то притормозив, поехала прочь от дома. Лил дождь, Люда, обливаясь слезами и дождем, догнала «скорую», возвратила. Игоря доставили в больницу. И когда он был уложен в палату, позвонила мне, чтоб я после работы приехала в магазин. И только там все рассказала. Домой одна идти боялась.

После выписки Игоря из больницы плечо и рука стали опухать сильнее, усиливался и «крахмальный» хруст. Я волновалась, медики от меня отмахивались, и я вызвала Рэмира, а он через секретаря райкома пригласил главврача. Показание рентгена было такое: ранение не поверхностное, а проникающее. Игорю же наложили только поверхностные швы. При дыхании воздух через легкое и плевру проникал в мышцы, оттого и ощущался хруст. Теперь Игорю назначили дополнительное лечение и уколы.

Люда, оберегая его, сопровождала на уколы, она же потом и повезла его в Турки поддерживать свежими яичками, витаминами, чистым воздухом. Там, в Турках, он даже начал девятый класс, но проучился недолго, так как надо было возвращаться в свой математический класс.

В период последних школьных лет Игоря и начальных студенческих лет Люды у нас в доме часто звучала музыка. Через приемник ребята записывали любимые песни на магнитофонную пленку и постоянно прокручивали, пели сами. Люда интересовалась всеми делами Игоря. А он, придя обычно перед выходными днями из школы, спрашивал:

– Люда, начнем убираться?

Им обоим хотелось, чтоб выходной день был и для меня днем отдыха, а не уборки. Одним словом, жили мы на редкость дружно. Может быть, эта наша спаянность стала причиной того, что Люда, будучи уже девушкой, никуда не хотела отлучаться из дома. Ей казалось, что интереснее, чем с мамой и братишкой, ей ни с кем не будет. И постоянно не хватало времени, все дела казались такими нужными и интересными, если они были для брата и матери. И по сей день, если она что-то делит, то себе в последнюю очередь и то, что поменьше, то, что похуже. Тогда всему этому особо не придавалось значения, но прошли годы, и как же теперь жаль, что она всю себя без остатка посвятила мне и Игорю. В чем-то мы с ним оба виноваты, особенно я, когда-то не проследили, не подсказали и не помогли ей, этому добрейшему человеку. Игорь, конечно, был мал. И винить я должна себя, что общительная от природы Люда ради нас оставалась все время в скорлупе, словно в футляре.

После «Артека», уже будучи комсомольцем, Игорь дважды побывал и в лагере «Орленок», тоже на Черном море. Награжден путевками он был также за победы в олимпиадах. Победы одерживал не только на школьных, городских и областных олимпиадах. По химии его направляли в Баку на олимпиаду Всесоюзную, где занял он третье место. Такое место среди лучших учащихся пятнадцати республик необъятного СССР – это высокое место.

Среднюю школу Игорь закончил с золотой медалью. Мы все были счастливы.

Летом по пути в Турки Люда с Игорем заехали в Куйбышев и подали документы в авиационный институт. Условия для медалистов были такие: если первый экзамен сдашь на пять, от остальных будешь освобожден.

Первый экзамен – математика письменно, на которую было отведено четыре часа. К счастью, Игорю не пришлось выполнять сначала начерно: все показалось ему хорошо знакомым. Выполнив задание за несколько минут, он покинул аудиторию.

С жалостью на него смотрели родители, ожидающие с экзамена своих чад. Они решили, что паренек не справился и сдался. А Игорь за свой первый экзамен получил пять и в институт был зачислен без сдачи других экзаменов.

А в Орске на каждом шагу меня встречали учителя и расспрашивали о сыне. А Симонову я стала обходить стороной, все-то она твердила при каждой встрече, что Игорь непременно сделает какое-либо сверхоткрытие, ибо такого ученика за всю ее долгую практику еще не было и она уверена – никогда не будет.

Учился Игорь на повышенную стипендию. В большие праздники получал денежные переводы от отца, и даже мама Катя по десяточке в месяц посылала от своих тридцати семи пенсионных рублей.

Но теперь у меня стало двое студентов и одевать их с головы до ног обязана я, тем более, что один живет в областном городе, а Люда два последних года училась в Москве. Значит, надо где-то еще искать подработку.

Как бы я в тресте ни старалась, зарплату больше штатного расписания все равно не дадут.

И мне посчастливилось: пригласили в строительный техникум давать рецензии на дипломы студентам, потом стали доверять довольно большие группы студентов консультировать на период дипломных сессий. Наконец, предложили рассчитаться в тресте и перейти официально работать в техникум. Но жаль оставлять трест, да и работа в техникуме вечерняя, а я боюсь темноты. От преподавательской работы отказалась, хотя у меня это бы получилось. Работа интересная, но я зачастую сталкивалась с такими «дубами», которым не поможет никакая консультация. Оставалось одно – делать чертежи самой, а они копировали своей рукой. Так постепенно пришла к выводу, что диплом полностью нужно делать самой, но за соответствующую с них плату.

Конечно, здорово не хватало времени. Чертить приходилось не только дома, но и на работе украдкой. Рабочий лист приколот к кульману, а студенческий к доске на столе. Все идут на обед, а я, проглотив стакан чая с пирожком, успеваю за обед кое-что вычертить. Кроме того, у меня хорошо развита техника черчения. В отделе я далеко уходила с проектом вперед безо всякого старания. Правда, порой учащались обострения в грудном и крестцовом отделах. Боль в крестце я воспринимала как боль в кишечнике, плохо переваривалась пища. Врачи рекомендовали есть больше свеклы, пить вазелиновое масло. Свеклы я съела тонны, но это не снимало проблем и пришлось постепенно переключаться на слабительные таблетки.

Прошли десятилетия. В 1989 году, когда боли в крестце стали нестерпимыми, сделали снимок и вынесли диагноз: остеохондроз четвертой степени и деформирующий спонделез. Массаж не разрешили, так как костные разрастания назвали слишком мощными.

Постоянно беспокоил меня и кишечник. В период сильных обострений обращалась к врачам. После обследований (а переносила их очень болезненно) врачи давали заключение о том, что раковых явлений нет. Одни считали боль от воспаления, назначали лечения, давали советы. Я стала сама приспосабливаться к своему организму. Иногда боли в позвоночнике или кишечнике надолго затихали.

Итак, Игорь учился в Куйбышеве, Люда периодически то в Орске, то в Москве, а летом съезжались в неизменные Турки. Часто, правда, Игорь уезжал с группой студентов в строительные отряды, но ненадолго в Турки заглядывал.

Сдав некоторые курсовые проекты и экзамены, Люда ненадолго приезжала в Орск, а потом вновь я ее провожала в Москву. Сколько денег требовалось на одни только билеты, на питание, одежду! В сущности, мы разделились как бы на три семьи. И хоть деньги тратили экономно, они бежали, текли, словно вода. Это был нелегкий момент.

Счастьем еще было то, что я не испытывала трудностей в работе, привыкла со школьной скамьи все выполнять точно. Но технолог, в чьем подчинении мы были, к нам относился архитребовательно: ему нужно было не только качество, но и количество выполненных чертежных листов. Так, однажды он вызвал к себе Н. Оськину и попросил подсчитать по журналу регистрации, сколько же каждый из нас сделал листов за год, поделить количество на двенадцать и выдать ему цифры, подтверждающие, сколько в среднем каждый из нас вычерчивает в месяц листов.

К стыду одного из конструкторов у нее получился один лист в месяц. У кого-то три листа, у кого – четыре, и лишь у двоих еще по четыре с половиной листа. У меня, к удивлению меня самой – двенадцать.

Долго шло собрание, долго выпускал свой яд Понькин, стыдил, уверял, что в проектных институтах считается нормой выдать шесть листов. Вот на них должен равняться и трест.

Едва мы возвратились в свой кабинет и сели за рабочие столы, раздался телефонный звонок. К Понькину вызывалась я одна.

Ну, что, думаю, ему еще-то надо?

Усадив меня, он сказал:

– Я вот чем недоволен, Тамара Петровна. Зачем такая гонка? Уму непостижимо, двенадцать листов в месяц! Поверь, тресту это не докажешь, и трест это не оценит, а угробить себя сможешь. Не спеши, умей отдыхать – вот моя просьба.

А мне казалось, что не очень я и спешу. Напротив, подворовывала время, чтобы урывками чертить на студенческих листах. Но «шила в мешке не утаишь». Сослуживцы знали, хоть и помалкивали, что в рабочее время я нет-нет да и отвлекусь на посторонний лист. Видимо, нажаловались Понькину, а он по-своему крепко утер им нос.

И во мне снова проснулась гордость: гордость прежней школьной отличницы, гордость лучшей студентки в группе, лучшей проекти-ровщицы в тресте, потому что все у меня получалось легко, словно играючи.

– Мама, вы с Игорем одаренные, а я только тянусь за вами. Я ведь очень стараюсь, достигая свои успехи трудом, – говорила Люда. Но это было не совсем так: она училась и одновременно на ней были многие обязанности по дому. Она была моей опорой.

Каждый год Оренбург объявлял конкурс на лучший проект. Участвовали все стройтресты области. Первое место из года в год занимал Орск. Среди орских трестов уж, конечно, не «Жилстрой», а наш промышленный трест, а это значит, первое место по области занимал мой проект – других на конкурс в область не посылали.

Глава 6. Люда становится инженером

Тема дипломного проекта «Деревообрабатывающий цех». Работа продвигается медленно, сдерживает архитектор. Ему платят за те часы, пока он консультирует, он и стремится оттянуть свой срок:

– Исправьте вот здесь и придите через неделю.

– Да что вы? Тут и исправлять-то нечего. Я это сделаю сейчас при вас за десять минут, – убеждает Люда.

– Нет, прошу ко мне через неделю.

Можно бы двигаться дальше, делать другие части, но рискованно: архитектор может видоизменить любую конструкцию, а она потянет за собой остальное. И Люда изводилась.

После архитектора дело пошло как по маслу, ей подписывают часть диплома за частью. Но время упущено, а впереди самая большая часть – технология, составляющая почти четвертую часть диплома. Можно к назначенному сроку защиты успеть, но это риск. Просчитав, что выгоднее – рисковать здесь или, потеряв несколько дней на дорогу, мчаться к маме, чтоб делать в четыре руки. И Люда выбирает второе: мама не подведет.

Приехала Люда в самый мой день рождения. Ее еще тянуло и это – вручить подарки, поздравить.

Возможно, с чертежной работой она справилась бы к сроку и там, но тут рядом была мама, это вселяло уверенность. Тем более, у нас был абсолютно одинаковый шрифт, мы даже сами с трудом различали, кто из нас чертил тот или иной лист.

Консультант Карпов, старый строитель, работавший в институте в качестве почасовика, одобрил диплом, похлопал ее по плечу и сказал студентам:

– В мое отсутствие по любым вопросам диплома консультируйтесь у Людмилы Рэмировны. Я ей доверяю.

Люда смутилась, уже сворачивала все листы диплома в рулон, но неожиданно вошел заведующий кафедрой и спросил:

– А могла бы ты все чертежи разложить и вот так сразу, без подготовки, защитить свой диплом?

Это было совершенно неожиданно. Откуда и смелость взялась? Отчеканила все без подготовки.

Карпов предложил после защиты диплома остаться работать в Москве:

– Я найду тебе хорошую работу в тресте. Правда, на первых порах придется пожить в общежитии, но наш трест строит очень много жилья. Будет, разумеется, со временем и у тебя своя квартира.

Люда не согласилась.

Наверное, напрасно она считает одаренными только нас с Игорем. И сама Люда далеко не глупа.

В день защиты диплома комиссия уже успела прослушать многих. Заметно было, что уже успела устать, все надоело. Да и понятно: каждый студент, повернувшись зачастую спиной к комиссии, что-то бубнит под нос, порою с трудом пытаясь прочесть, что это у него там написано на листе.

Подошла очередь Люды, и стало грустно: комиссия «спит». Один, закрыв глаза, дремлет, другой уткнулся в газету, двое следующих беседуют между собой, и ни до чего им нет дела. А она-то так готовилась к защите, так тренировалась. И даже на последние гроши купила новое платье, белые туфли, сделала прическу…

Встала к комиссии лицом, сделав маленький полуоборот и начала доклад своим звонким, чистым голосом. И комиссия начала «просыпаться». Да вот она уже вся «проснулась». Да как слушает!

Но, закончив доклад, оговорилась:

– Защита окончена.

Вместо того, чтобы сказать, что закончен доклад. И все дружно заулыбались:

– Ну, коли защита окончена, вопросов не будет, – и поставили «пять».

Свою трудовую деятельность начала конструктором в проектном институте «Оренбургражданпроект». И вскоре почувствовала себя так, будто она тут работает давно. Она сумела проявить себя за короткое время как грамотный специалист и активный участник общественной жизни. В праздничные дни ее награждают то грамотой, то ценным подарком. Через год комсомольская организация выбирает ее своим секретарем. Не совсем легко совмещать производственную работу с общественной. Но ей помогает партбюро и местком.

– Запомни, Люда, общественная работа не менее важна, чем производственная, – сказал ей директор института Меркитанов.

В институт один за другим приходили молодые специалисты, росла ее комсомольская организация. Но и проекты – к строго определенному сроку. Особенно требовательна Сусанина. Но и она обратила внимание на исполнительную Люду, ни разу не сделав ей замечания. Уж много позже, когда я случайно познакомилась с Сусаниной, она Люду в разговоре сравнила с собой:

– Я по характеру такая же исполнительная и беспокойная, как ваша Люда.

В этот период совсем неожиданно позвонил Рэмир из Ростова и предложил Люде путевку на юг. Она согласилась. Встретив Люду на вокзале, он завез ее домой и поехал на работу. Жена его на Рэмира Люде пожаловалась:

– Ты думаешь, он изменился? Уезжает на работу рано, приезжает поздно, а выходные дни посвящает спорту. Я уже измучилась, а здоровье у меня очень плохое.

Поездкой на юг Люда осталась очень довольна. К Новому году ей прибавили зарплату, а зимой к нам приехала мама Катя. Правда, в этот раз она приехала не как обычно, не к Игореву дню, а ближе к весне. Похоже, что долго не могла уговорить папу Сережу ее отпустить.

Ей нравилось у нас. Вечерами мы любили петь. Записали на магнитофонную пленку много песен. Она записала «Сироту», «Лучинушку», втроем пели «Гречаники» и многое другое.

После завтрака она с удовольствием садилась в зале за стол и читала книгу «Медная пуговица», потом ложилась вздремнуть, а после обеда шла прогуляться на воздух и встретить с работы Люду.

– Я у вас как на курорте, – говорила она, улыбаясь.

Но вскоре позвонил папа Сережа и попросил собираться в дорогу. Она расстроилась до слез.

– Я же не нагостилась. Погощу у вас ну хоть еще три денечка. Но папа Сережа неожиданно приехал сам:

– Я там Махрача оставил, чтоб пока печку топил. Поедем домой. И мама Катя расплакалась:

– Господи, да что ты за мной гоняешь? Надоело уж мне дома в четырех стенах сидеть.

Летом с детьми побывала и в Турках и даже навестили родных в Аркадаке.

А осенью Люда со своим комсомолом готовилась к празднику – Дню рождения комсомола. Концерт был интересный. Посреди сцены инсценировали костер: накрытые красной тканью электролампочки, а сверху уложили поленья. Вокруг костра – комсомольцы разных поколений – в шинелях и буденовках, в красных косынках и кожаных куртках, в гимнастерках и пилотках. По обе стороны сцены ведущие в комсомольских формах со значками – Люда и Сережа Кожевников.

Начала Люда стихом:

Есть у партии сын молодой,

Боевой, непреклонный, веселый.

Он родился под Красной звездой,

И назвали его Комсомолом.

Дальше прозой она рассказала, как в стране создавались первые комсомольские ячейки, о комсомольском съезде, на котором присутствовал В. И. Ленин.

И Сергей продолжил:

Скажи, Ильич, что сделать нам с собой?

С сердцами вдребезги готовы мы разбиться,

В боях мы были, вновь готовы в бой

А он нахмурился и вдруг сказал: «Учиться!»

– Учиться? Как, великий командир!

В стране дела найдутся поважнее.

А он свое о том, что новый мир

Без знанья мы построить не сумеем.

А у костра сидевшие и стоявшие комсомольцы запели на два голоса «Там вдали за рекой». Снова ведущие на сцене рассказывают о гражданской войне. Люда читает:

Этих дней никогда не забыть.

Дым застлал горизонт.

Вспомни! На двери райкома

Табличка гласит: «Комитет закрыт —

Все ушли на фронт».

И ведущие рассказывают о героизме комсомольцев в годы становления советской власти.

И в великом строительстве вновь,

Взяв тяжелую ношу на плечи,

Проявил себя так комсомол,

Что опять был наградой отмечен.

Они рассказывали о молодой цветущей стране и о том, как внезапно и вероломно на нас напал фашизм, и как защищали Родину комсомольцы.

Люда и Сергей, сменяя друг друга, говорят дальше стихами:

Люда:

Вышла в сражение Зоя,

В битву Матросов пошел.

Стала повсюду для немцев грозою

Правда твоя, комсомол.

Сергей:

Юноша с бессонными глазами

Закрывает грудью пулемет.

Ну, скажите же, скажите сами,

Разве он когда-нибудь умрет?

Люда:

Девушка молчит перед расстрелом,

Крепко стиснув безответный рот.

Разве эта молодость истлеет?

Разве эта молодость умрет?

Сергей:

Комсомолец, к сердцу прижимая

Гроздь гранат, бросается под танк.

Вот как бьется молодость живая.

Разве раньше умирали так?

А хор у костра уже поет победные песни. Ведущие рассказывают о том, как восстанавливается великая держава, наш СССР, растут заводы и целые города.

Люда:

Час настал.

И туда, где возводятся стройки,

Где лежала века целина,

Комсомольцев отважных и стойких

Посылает страна.

И колеса стучат без умолку,

Километры глотая пути. А

в вагонных купе и на полках

Старше лет двадцати не найти.

Сергей:

На то и молодость,

Чтоб рук не покладая,

Творить, работать, строить, побеждать,

Чтоб не смолкала песня трудовая,

Чтоб спеть одну и новую начать.

Люда:

Строить! Строить! Творить!

Так народ нам велит,

Так нам партия наша диктует.

Слышен звон голосов

Под землей, средь лесов —

Это молодость вновь атакует.

Вспоминая слова боевых командиров,

Нам трудиться с сознаньем одним:

Коммунизм – это молодость мира,

И его возводить молодым!

Зал очень хорошо принял монтаж. А после начался веселый концерт с песнями, плясками, музыкой, стихами. Директор института купил комсомольцам пианино, магнитофон.

В числе почетных гостей Люда пригласила на праздник и свою бабушку Елену Петровну, старейшую комсомолку. Она и открывала их праздник, рассказала о первых комсомольцах нашей страны. По окончании вечера ей преподнесли подарок и выразили благодарность.

Подарок в день годовщины комсомола получила в Турках и мама Катя: книгу «Сыновья» и какую-то еще, которую она кому-то дала почитать, но ее не вернули.

С детских лет я помню о маминой непримиримости к неправде, о чувстве патриотизма, о помощи слабым. Помнится, колхозница Панкратова в колхозе получила травму головы, результатом чего стало умственное расстройство. Никому не было дела до несчастной, даже руководству колхоза. Ходатайствовать принялась мама Катя, добилась больной инвалидности и пособия.

Был и другой случай. Встретившись с женщиной из Трубетчино, с которой вместе были на трудовом фронте, где мама была политруком, мама Катя узнала, что у старушки развалился дом. А ведь в войну кроме рытья окопов на трудовом фронте она возила зимой на салазках из деревни посылки в Турки на почту для отправки фронтовикам, по своей же инициативе собирала теплые вещи солдатам на фронт среди односельчан, по своей инициативе ухаживала за ранеными в госпитале. Теперь престарелая женщина воспитывала внука-школьника, а жить им было негде, и уж какие пороги начальства обивать, она не знает.

И с этой бедой мама справилась. Построил колхоз старухе новый дом, и они спокойно в нем жили с внуком. Теперь внук той старушки давно взрослый самостоятельный человек, живет в Турках, художник Владимир Пономарев. От него я и узнала эту историю, он рассказывал, что оставляя его с бабушкой ночевать в своем доме, мама Катя неустанно изо дня в день ходила к руководству района и помощи им добилась.

А сколько писем, сколько всевозможных заявлений она писала по просьбе жителей своего села. Много можно привести примеров. До последнего времени мама интересовалась политикой; пока существовала партийная организация, посещала партсобрания, интересуясь делами производства. До несчастного с ней случая она трижды перечитывала каждую газету, непременно их выписывая. В день пятидесятилетия пребывания в рядах коммунистической партии ее чествовали, вручили удостоверение ветерана и значок ветерана – члена КПСС.

Родители Рэмира были также пламенными коммунистами, беззаветно любили свою Родину.

Отец Анатолий Заверткин начинал учиться в медицинском институте, был большим активистом и партией отозван на партийную работу. В 1937 году по недоразумению был арестован, в 1938 году – расстрелян, а впоследствии реабилитирован в связи с невиновностью.

Мать Рэмира почти всю жизнь была секретарем партийной организации, борясь с бюрократизмом и взяточничеством.

А однажды произошел даже такой случай. Возвращаясь домой, она увидела около подъезда своего дома служебный автобус. Возмущенная тем, что кто-то посмел в личных целях воспользоваться служебным автобусом, она решила вмешаться в это дело и разоблачить. Но мешала сумка с продуктами, и лучше сначала от нее избавиться, а потом с возмущением пойти по квартирам и наказать виноватого. Воинственная, вошла Елена Петровна к себе домой и увидела своего сына Рэмира, заехавшего к ней по пути с завода, куда он ездил по делам на автобусе политехнического института.