Текст книги "Мои Турки"

Автор книги: Тамара Заверткина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Глава 7. Дети выросли

Это было в Октябрьские праздники. Как обычно, Игорь в праздничные дни приезжал на несколько дней домой. Учился в это время он на четвертом курсе.

Приехал и на этот раз, но вскоре уехал. Его беспокоила судьба одной девушки их института, которая собиралась покинуть институт и Куйбышев. Игорь решил, что если она уехала, то необходимо ее возвратить.

Я поняла, что эта девушка ему очень дорога, что не исключено, что в ближайшее время они могут пожениться, а это может отразиться на дальнейшей его учебе не только после института в аспирантуре, но и в институте. Было горько от того, что учителя прочили ему большое будущее в ученом мире. Да что греха таить, видя его способности, все годы эту заветную мечту вынашивала и я.

Ровно через месяц Игорь позвонил домой и сказал, что с этой девушкой они поженились, и что в ближайшее время он привезет ее к нам в Орск познакомиться.

Незадолго до Нового года они приехали вместе с двумя другими студентами. Я расплакалась. Было жаль расставаться с надеждой о его ученом будущем. Да и было ему в то время всего лишь двадцать лет. Сердце металось и рвалось до тех пор, пока я не взглянула на Валю. Ни тогда, ни теперь я не знаю, красива она или нет, она показалась мне родной, нашей. Ее приняло сердце. Ребенок, например, никогда не знает, красива ли его мать: просто она лучше всех. Так не знает и мать, красив ли ее ребенок: он ей мил, а значит, красив. Валя была худенькой, беззащитной. Но она была нашей и больше ничьей. А значит, родной.

Успокоившись, я собрала скромный стол, и стали планировать, как они будут жить дальше.

– Ты не тревожься, мама, я буду учиться столько, сколько надо.

– А я пойду работать на завод, а учиться буду на вечернем отделении. У меня болеет отец, мама не работает, помогать они материально не смогут.

Я убеждала их в том, что учиться им желательно вместе. Меня тревожило то, что когда родится ребенок, Валя не потянет весь груз, может бросить учебу, несколько дома опустится, а Игорь, вращаясь в кругу ученых, может разочароваться в же не-домохозяйке, уйти из семьи и повторить судьбу отца.

– Вот и Люда, – говорю, – начала работать. Невелик заработок, но все-таки вам будет помощь: ведь мы теперь – одна семья.

Договорились, что в Куйбышеве они подыщут себе частную квартиру, непременно будут заканчивать дневной институт оба, а деньгами систематически мы будем помогать.

Они уехали. Мне жаль было сына, но жаль было и девушку. Сколько у них впереди будет трудностей! Они молоды и ничего этого не понимают.

Позже я узнала, что приезжал отец Вали, он помог с оплатой квартиры. А мы с Людой завели специальный конверт, куда складывали в основном зарплату Люды. Из этого конверта помогали ребятам, мою тратили на нас. На самое необходимое нам вполне хватало.

Все успокоились, все было хорошо. Правда, один семестр Валя была без стипендии, но мы, сколько позволяла возможность, высылали ежемесячно, и свою неизменную десятку от пенсии каждый месяц посылала им мама Катя.

В наступившее лето отпуск у нас с Людой не совпал, в родные свои Турки я поехала одна. В Самаре в поезд ко мне пришли ребята. Они оба были такие симпатичные! У Игоря был букет красных гладиолусов, а Валя передала для мамы Кати подарок – штапель на платье.

Папа Сережа встретил меня в Летяжевке на своей «инвалидке». Он выглядел в то время еще неплохо. А мама мне показалась заметно постаревшей. Но, тем не менее, она оставалась такой же шустрой, непоседливой. В выходные дни и в любые праздники она непременно уходила к Елисеевым или к тете Лизе Панкратовой играть в карты. Во-первых, как и все ее предшественники, она увлекалась этой игрой, а во-вторых, по своей натуре она была человеком сверхобщительным, ей непременно требовалось быть на людях, домашняя обстановка ее давила. Даже когда приезжали в гости мы, в ком она не чаяла души, оставалась в доме она на день или два и больше не выдерживала: ее тянуло к народу, хоть бы на посиделки на лавочку. В холодное время года посиделок не бывало, тогда она, освободившись от дел по дому, шла к соседке Вере Алекаевой. Та была моложе, постоянно где-то бывала и рассказывала маме Кате новости, без которых мама задыхалась: она же знала всех сельчан, и ей была интересна судьба каждого, о котором слышала.

Папа Сережа тоже никогда в доме не бывал. У него находилась масса дел во дворе, огороде, но любимым местом был гараж. Там он мог сутками зимой и летом что-то точить, чинить, выпиливать. Он собственноручно без помощи посторонних смастерил трактор, пахал на нем огород, увозил со двора мусор.

Возможно, его привычка не находиться в доме тоже была одной из причин, что маме хотелось на люди, чтоб не оставаться все время одной.

Папа Сережа был человек хозяйственный, по-своему заботливый, но слишком вникал во все дела других: что делаешь, что у тебя кипит в кастрюле, куда и зачем пошла, не так закрыла дверь, не так подметаешь пол и прочее. Он делал это не со зла, а для порядка, но его дотошность порою раздражала, хоть человек он был добрый. С виду же казался угрюмым, сердитым, любителем поучать, поворчать.

С отпуска он поехал провожать нас снова до Летяжевки. При посадке на поезд ночью я выронила кошелек с деньгами. Денег, к счастью, там было мало, но поезд стоял две минуты, и я уехала без кошелька.

По пути домой в Самаре заглянула к нашим, но дома не застала. Потом к поезду прибежал Игорь и сказал, что осенью у них должен родиться ребенок, и мать Вали обещала приехать и им помочь.

Саша родился 30 октября 1979 года. Мать Вали не могла находиться у них долго и вскоре уехала из-за болезни отца.

Нелегким был для ребят пятый курс. Порою приходилось пропускать занятия Вале. У нее пропало молоко, мальчик стал искусственником. Но самое трудное – это то, что его не с кем было оставлять. Оставляли иногда со студентами, которые по какой-либо причине не ходили в институт.

Будучи занятой, Вале приходилось трудновато и оттого, что младенца простудили тогда, когда он находился еще в роддоме. Саша стал тяжело болеть. С ним ложилась в больницу и Валя, и ее сестра, жившая у них некоторое время, но мальчик первые месяцы своей жизни был очень слабым.

Когда Саше исполнилось пять-шесть месяцев, навестить их поехала Люда. Долго задерживаться не позволяла работа. Приближалось лето, с ребенком трудно без холодильника, и Люда купила им холодильник, деньги на который, работая вдвоем, мы без труда смогли скопить.

Возвратившись домой, она рассказывала, какой Саша слабенький:

– По-моему, у него даже нет сил плакать, он вообще никогда не плачет. Головку держит еле-еле. Ношу его на руках, а он положит головку мне на плечо и, не переставая, тихо стонет.

Ребята в это время сдавали последний экзамен. Впереди – дипломная сессия.

На лето они приехали в Турки. Милый старый дом! Кто только не жил под его крышей? Скольким поколениям он был приютом! Для Саши нашли старенькую кроватку. Валя постоянно старалась быть с ним на воздухе. Мальчик по-прежнему никогда не плакал. И даже тогда, когда его брали на руки незнакомые люди, которых он видел в первый раз. Свое недовольство он деликатно выражал тем, что хмурил бровки.

Получив отпуск, я тоже приехала в Турки, увидев Сашу впервые в восьмимесячном возрасте. Уже тогда он был красавец и очень забавный.

Мои молодые пошли на Хопер. Саша, проснувшись в своей кроватке, позволил взять его на руки, не заплакал, не развеселился и ничему не удивился. Бедняга давно смирился с участью, что его оставляли с разными людьми. Но вот он увидел возвратившихся родителей. От радости он хохотал в голос, как взрослый, до слез. Вот так это крохотное существо умело любить своих родителей. Мама Катя Сашеньку полюбила необыкновенно, можно сказать «заболела» этим ребенком. Когда они уехали, ей пришлось давать успокоительное. Найдя однажды в сенях под столом при уборке корочку хлеба, которую когда-то сосал Саша, она вновь залилась слезами, размочила эту корочку в воде, ела по крупицам со слезами пополам, будто тем самым соединяя свою любовь с Сашей.

А у ребят начался новый учебный год, они должны были приступать к своим дипломам. Естественно, на руках с ребенком сделать это было не под силу. Мы приняли решение взять Сашу к себе, другого выбора не было. Как и с кем оставлять, пока не знали сами.

В поисках няни исходили весь Орск и почти отчаялись. Однажды, возвращаясь с очередных поисков, увидели около соседнего дома группу пенсионеров, сидящих на скамеечке.

Так в нашем доме появилась изумительная няня – баба Варя, деликатная, честная, чистоплотная, но самое главное – любившая Сашу – это было видно.

Привезли его из Самары в десятимесячном возрасте. Он был как картиночка. И все такой же не плакса. И невольно я сравнила его со своими крикунами.

Вспомнился случай, когда мы жили еще в Пензе. На экранах шел популярный фильм «Тарзан». Так как Люду оставлять не с кем, решили посмотреть фильм по очереди. Фильм, к сожалению, был двухсерийный. Когда я возвратилась домой, лицо Люды опухло от слез. И Рэмир сказал:

– Никогда больше не останусь с ней. Как ты вышла, и вот до сих пор она не унималась от крика. И забавить ее невозможно.

Не спокойнее был и Игорь.

Сашенька был совсем не такой. И вообще таких детей я не встречала. Росли же у нас Слава, Сержик. Случалось всякое.

Саша не плакал вообще. Никогда.

О том, что родители его оставили, он понял сразу. Проснувшись утром, протянул вдруг ко мне ручки и, показывая пальчиком, повел через всю квартиру из детской сразу к входной двери.

Баба Варя была таким чудо-ребенком очень довольна. Но несмотря на то, что из-за работы Саша нас с Людой видел меньше, чем бабу Варю, любовь своего детского сердечка больше отдавал нам с Людой. Он отмахивался ручонками от бабы Вари, заливисто хохотал, глядя на Люду и истошно визжал от радости. Хоть уши затыкай. Неожиданно Люда заболела. Долго надеялись, что бронхит пройдет сам по себе, но кончилось тем, что ее положили в больницу. Вечерами мне нужно было с работы заходить в магазины за продуктами, навещать в больнице Люду, порою задерживаться на собраниях и переносить на ногах прицепившееся острое респираторное заболевание.

Баба Варя выразила недовольство, она спешила домой и вечерами задерживаться у нас отказывалась.

Я написала два письма – в Сызрань родным Вали и маме Кате с просьбой приехать ненадолго и помочь. Валины родители прислали письмо с отказом и довольно обидное. Решила, что мама Катя, так любившая к нам прежде приезжать в гости зимой, приедет и в этот раз.

Но приехал папа Сережа. Маме было уже семьдесят пять лет, папа Сережа ее не отпустил.

– Ну, какая она нянька? – сказал он мне, – она совсем старуха. Папа Сережа видел, что меня и саму острое респираторное заболевание валит с ног, а баба Варя дольше шести не задерживается.

Он предложил поискать еще одну няньку, которая бы сменяла бабу Варю вечером и оставалась до утра, до ее прихода к нам. Я же должна прежде всего вылечиться и делать все свои дела и навешать Люду. Вот таков был план папы Сережи.

Но на мне висели еще и дипломы, а сроки поджимали, я продолжала подрабатывать на студентах техникума.

– А сколько же платить ночной няне? – посоветовалась я с папой Сережей.

– Придется так же, как и за дневное время, – ответил он.

– За такую плату и я согласна, – сказала баба Варя.

И я согласилась. Ну, где я срочно буду искать няньку? Да и будет ли она так ухаживать за Сашенькой? Проблема – деньги. Но папа Сережа обещал прислать рублей пятьдесят. Надежда, конечно, на дипломную подработку вечерами, когда дом спит.

Люда пролежала в больнице двадцать один день. За это время наш Саша начал ходить. Вернее, он не пошел, а побежал вдруг бегом от бабы Вари ко мне, а от меня к ней. Да так до самого отъезда из Орска и не ходил шагом – только бегом.

Пока Люда лежала в больнице, Саша от нее совершенно отвык, и первое время ему не нравилось, если она хотела взять его у меня из рук. Стоит ей к нам чуть приблизиться, он тут же на нее махал рукой, отталкивал и сердито произносил: «ф ф ф»…

Светом в окошке у него стала я, ждал с работы с нетерпением, мчался от бабы Вари с криком: «Баба! Баба!». Невозможно было ни раздеться, ни разложить вещи – вцеплялся ручонками как клещ – и не оторвать. Я старалась вставлять ключ в замочную скважину наитишайшим образом, авось не услышит. Все напрасно. Бежал к двери и кричал во все горло:

– Баба! Баба! Уа!

Это значит, ура!

Мы все привыкли к бабе Варе, а она к нам, как к членам своей семьи. Родных у нее не было, сын сидел в тюрьме. Так она и осталась жить у нас, заходя иногда в свой дом за чистым бельем. Между всеми нами никогда не было никаких трений, она восторгалась дружбой. Но от двойной платы она все равно не отказывалась, хотя видела, что нам не так уж легко, знала, что мы помогаем в Куйбышев и понемногу откладывали деньги хоть на скромные подарки ребятам в честь защиты дипломов и окончания института.

Выручало черчение. Как же здорово ночью работается! Полная тишина, вроде и голова еще светлая, спать не хочется – все получается здорово.

Но очень сердилась Люда. Она знала, что после переутомления у меня устает голова, закладывает в груди, болит крестцовая область. Одним словом, начинается обострение. Но ведь пока не болит, а работа движется, ни о чем больше и не думаешь. Я очень любила чертить, пожалуй, не меньше, чем шить. Шила простенькие вещи: халатики себе, Люде, Вале, маме Кате.

Продолжала студенческие работы выполнять украдкой и в тресте, все равно с основной работой справляюсь, и чертежей у меня больше, чем у остальных конструкторов. Начальство, наверняка, знало, но замечаний не делало.

Шла зима. Баба Варя вдруг сказала, что к ней скоро приедет дочь и нас, пожалуй, она оставит. Я расстроилась. Ну где я найду няньку? Предложили ей доплату, понимая, что приезд дочери – это предлог. Никто к ней, конечно, не приезжал.

На Новый год у Люды был в институте концерт, бал-маскарад. Часто репетировали дома, Саше нравилось.

Концерт удался, Снегурочка у Люды получилась удачная. Люда осталась довольна, пела, много танцевала.

По окончании института Игорь и Валя приехали к нам и забрали Сашеньку.

Глава 8. На пенсии

После отъезда ребят все в доме стало непривычно тихо и грустно. Тяжелее всего было расставаться с Сашей. Набралось и много каких-то вещей, Сашиной одежды. Люда поехала провожать их прямо до Самары.

По привычке я некоторое время продолжала делать дипломы, но вскоре пришлось оставить: я выдохлась. Временами самочувствие было такое плохое, что я не в состоянии была дожидаться выходного дня. Чем поможет врач? На что я пожалуюсь? Устала? Но это не болезнь. И будучи дисциплинированной прежде, теперь частенько в предвыходной день я не выходила на работу. Пусть ставят в табель что хотят, пусть ругают, пусть будет, что будет. Ну не было сил работать, словно вся я выработалась. Но, отлежавшись, в понедельник чувствовала себя лучше и работала.

Однако, начиналось лето, а с ним и жара. Комаров, начальник отдела, видел, что я изнемогаю, из-за трудного дыхания лицо становилось кумачовым. Он с третьего этажа перевел меня работать на первый, где прохладнее, там пол цементный. Прохлада состояние слегка облегчала, но несколько раз в неделю в этой комнате печатали чертежи, и приходилось дышать парами аммиака.

У меня давно была болезнь позвоночника, но я этого не совсем понимала, все сводя к одной лишь усталости.

С превеликим трудом дождалась отпуска и уехала в Турки. Там уже отдыхал и Игорь с семьей. Состояние здоровья у меня ухудшалось, начались пояснично-крестцовые боли, и мне пришлось дней через пять уехать назад. Ребята уезжали в Самару, мне удобнее было ехать с ними, так как одной мне было бы не добраться. Обезболивающие уколы делали медики «скорой», соседка Вера Алекаева, в Самаре – наша Валя. Ничто не помогало. Игорь проводил меня до самого Орска.

Амбулаторное лечение не помогало, состояние ухудшалось, падало давление, начались рвоты. Приезжала одна «скорая» за другой, и вскоре положили в больницу с диагнозом: обострение шейного остеохондроза и коронарная недостаточность.

Были непрекращающиеся головные боли, сопровождающиеся рвотой, давление шестьдесят на сорок. В больнице ко всему прочему присоединился грудной остеохондроз.

Пролежала в стационаре два месяца и столько же потом поддерживала постельный режим дома. До пенсии оставалось меньше года, и на работу я уже больше не вышла. Мне шел пятьдесят пятый год.

Вскоре подошел срок пенсии.

Многие люди, уходя на заслуженный отдых, страдают, тяжело расстаются с производством. Я не страдала, хоть Бог тому судья: я любила чертить. Но я словно выработалась, словно вся опустошилась.

Начиная с первого класса пятерки с неба не сыпались – это труд; повышенная стипендия в институте при систематическом послевоенном недоедании – тоже колоссальный труд. Будучи дисциплинированной с детства, не могла халтурно работать на производстве, получая за свой труд благодарности, одну медаль за другой, выполняя добросовестно все общественные поручения. Не малый шрам на сердце оставила семейная трагедия, когда не знаешь, бросят тебя завтра с детьми или нет, и страшишься за то, чтоб детям не пришлось повторить мое детство, воспитываясь у бабушки и живя с чужими отцами. И умом, и сердцем я обо всем догадывалась и страдала, не подавая вид чужим. И, наконец, не так уж порою легко было одной вырастить детей, кроме алиментов, не получая ни малейшей помощи; дать детям высшее образование, воспитать так, чтоб ими везде гордились. Я, конечно, не знала, как надо воспитывать, просто считала, что нужно быть самой во всем примером. Не рассчитала силы, надломилась.

Теперь они выросли. А я на пенсии. Пенсия по тому времени была приличная – «потолок», сначала сто двадцать рублей, чуть позже сто тридцать два. А цены на все были низкие: буханка самого белого хлеба – девятнадцать копеек, литр молока – двадцать копеек, килограмм сахара – семьдесят восемь копеек, килограмм муки высшего сорта – сорок одна копейка.

На пенсию можно было жить безбедно. Летом каждый раз ездили в Турки. Билет до Турков стабильно, десятилетия, стоил десять рублей девяносто копеек. Магазины были завалены всевозможными тканями, их уценяли в специальных уцененных магазинах.

Безостановочно работали заводы, как правило, в три смены шло строительство, на три смены мы всегда и составляли календарные графики; куда ни глянешь, леса строительных кранов, кругом новостройки. По всему городу, как и по всей стране, были расклеены объявления о том, что на каждое предприятие требовались новые и новые рабочие.

Игорю после защиты диплома предложили остаться работать в стенах своего же института на кафедре прочности, Валя получила направление на авиационный завод в Куйбышеве. Квартиры на первых порах не было, снимали частную, но вскоре получили комнату. Зарплаты у них были, как и у всех начинающих специалистов, мизерные, и материально мы им по возможности продолжали помогать. А они нам, отрывая последнее от себя, присылали мясо, так как в Орске в ту пору с мясом было плоховато. Понимая, что у них так многого еще нет, мы не делали дорогих подарков. Люда покупала и посылала то, в чем они нуждались в первую очередь: ей доставляло удовольствие покупать детские трусики, маечки, голь-фочки, костюмчики, ну, и иногда зимние пальтишки, шапочки. Услышав на работе, что в «Детский мир» завезли что-то новенькое, Люда спешила туда, и, счастливая, приносила домой то сандалики для мальчиков, либо свитерочки. Это была самая обыденная одежда, но она была необходима, так как начинали свою жизнь ребята с нуля.

Иногда мы пытались помочь и взрослым, помочь от всей души: купить Игорю на костюм, шапку, Вале на платье, помочь деньгами. Каждый родитель радуется, когда приобретет своему ребенку какую-нибудь обнову. Но ребята часто пытались отказываться от помощи, сердились, грозились чуть ли не вернуть назад. С одной стороны – они стеснялись, воспринимали это как унижение, а с другой стороны им всегда приятно приобрести что-то лично самим.

Но я их успокаивала:

– Разбогатеете, тогда вы нам будете помогать. Валя только усмехалась:

– Уж мы разбогатеем!..

Саше исполнилось два года, и его привезли к нам погостить. Он уже разговаривал, но многие буквы выговаривать не мог. Однако, обладая прекрасной памятью, знал наизусть всего Корнея Чуковского. На магнитофонную пленку мы записали «Доктора Айболита», «Фе-дорино горе», «Тараканище».

Мама Катя, как это было прежде в каждую зиму, не приезжала уже несколько лет подряд. Ей было уже около восьмидесяти лет. Но летом мы непременно ездили в Турки, и ждала она необычайно, уже с самого начала весны в каждом письме сообщала о своем нетерпении увидеться.

Первые дни она была с нами очень радостной. Но стоит нам вспомнить о расписании поездов или еще о чем-либо подобном, она грустнела:

– Я на вас и не насмотрелась, а вы уже о дороге ведете речь.

– Мама, а поедем с нами в Орск недельки на две. Потом Люда тебя привезет или Игорь.

– Ой, да я с радостью! – и лицо ее расцветало.

Однако, за несколько дней до назначенного дня отъезда ее часто заставали в слезах. Она не хотела нас огорчать, но мы догадывались, что папа Сережа был категорически против ее поездки, и она потом говорила:

– Ладно, девчата, мы уже повидались, а Орск смотреть мне нечего. Я постараюсь приехать зимой, а вы только пишите почаще: я ведь письмами только и живу.

Но и зимой папа Сережа ее не отпускал. Она была уже стара, он ее оберегал. Знала и она сама что ехать ей нельзя, но жалела нас, успокаивая надеждой.

Но вот однажды получили от него телеграмму о том, что мама Катя выехала в Орск, указал и номер ее вагона. Мы не могли себе объяснить столь поспешный ее визит. Обычно она готовилась, мы обо всем заранее списывались. Прежде все было ясно. Не иначе по какой-то причине она там на этот раз подняла бунт. Зима на этот раз стояла невиданно суровая. Пожалуй, холоднее этой зимы не было со времен войны с Гитлером. Стоял лишь ноябрь, а на дворе мороз в тридцать градусов. Мы заволновались. Ну, как она в поезде в таком-то возрасте? Она разменяла уже свой девятый десяток. сильным. Рос он очень хорошо, далеко опережая своих сверстников.

А мы с Людой теперь уже в Орске с любовью подбирали костюмчики обоим малышам. Саша любил своего младшего брата. Когда в очередной раз Сашу привезли погостить в Орск, он сказал, что больше всех скучает по Сержику. Гуляя со мной по магазину, он просил подарок не для себя, а для братишки:

– Баба Тома, ну если не игрушку, то давай купим Сержику хоть сапожки.

И, конечно же, многие детские вещички мы старались покупать. Возможно, оттого, что у Люды своих детей не было, любовь своего сердца стремилась отдать племянникам. Как когда-то в раннем их с Игорем детстве, я шила для них новогодние костюмы, то Люда, хоть жили в разных городах, мастерила к елке то кота в сапогах, то черта и спешила эти костюмы упаковать в ящики и отправить в Самару.

Если ехали в Турки, то старались везти с собой картонку со всякой мелочью для самарцев, чтоб вручить во время пересадки. Там, разумеется, ничего особенного, но от души. А малыши всегда любили гостинцы.

Валя с Игорем отказывались от материальной помощи на полном серьезе. Дело доходило чуть ли не до скандала. И мне обидно было: я же мать, у меня ничего нет дороже детей. А они, словно от чужого человека, пытаются помощь не принимать. И я видела, как приходится им порою трудно. Во время декретных отпусков Валя денег получала мало, и сколько раз видела я, как бедняжка штопала и перештопывала разные вещички. Легко ли прожить вчетвером на одну зарплату? И у меня ныло сердце. Заметив однажды, как Игорь на расходы достает деньги из шифоньера из-под стопки белья, туда незаметно подложила им и я. Ну что делать, если добром не берут?

В Турки раза два или три они приезжали всей семьей, но ненадолго.

В школе учились ребята не плохо, но и не блестяще. С Сашей, например, много дома занималась Валя. Память у него была очень хорошая, но в некоторых вещах была заторможенность: он очень медленно одевался и раздевался, забывал порою, какое задание было задано на дом. Готовя домашнее задание, он в любое время мог отвлечься и заниматься чем-либо, не имеющим никакого отношения к урокам. Поэтому над ним нужен был постоянный контроль.

Их школа была с уклоном английского языка. Много внимания занятиям уделяла Валя. Вот с английским языком Саша очень ладил.

И однажды, пройдя несколько туров конкурса, он попал в группу учащихся, которые ездили на несколько дней в Англию.

От поездки он был в восторге. И мы все за него были очень рады.

Но эта поездка была не единственной. Посчастливилось Саше побывать в Англии и еще раз, а затем с группой ребят из своей школы он побывал и во Франции, в Париже. Кроме английского языка в этой школе, где учились наши мальчики, изучали и французский язык.

Самым страстным увлечением Саши в старших классах был компьютер. За ним он мог просиживать целыми сутками.

У Сержика были совершенно другие увлечения. Сначала он очень увлекался спортом, а потом любимым его увлечением стали танцы. Он самостоятельно записался в кружок при Дворце культуры, все у него очень ладилось.

День был, конечно, насыщен до предела. Одно время он занимался спортом и танцами одновременно. Кроме того, не мог позволить себе плохо учиться. Он участвовал в городских конкурсах по танцам, областных, региональных, занимая неплохие места. Приезжали и в наш Орск.

По характеру Сержик был общительнее Саши, у него много друзей и в своем дворе. С возрастом братья стали меньше ссориться, перестали драться. В школе учились на четверки и пятерки с преобладанием пятерок.