Текст книги "Чудовище Франкенштейна"

Автор книги: Сьюзан О'Киф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Часть третья

Окрестности Халтвисла

25 ноября

Лили сбежала…

Я гнал лошадей до рассвета, затем съехал с дороги и спрятался, чтобы передохнуть. Мы все еще находились в Англии и ехали на юго-запад от Таркенвилля. Опасно, конечно, но я бы рисковал больше, если бы сразу отправился на север и пересек реку Твид. Я намеревался следовать вдоль границы до холмов Чевиот и по низине перебраться в Шотландию. Оттуда я бы устремился прямиком к Стерлингу и, перейдя наконец Шотландское высокогорье, спустился на побережье, а там уж рукой подать до Оркнейских островов.

Лили была на удивление покорна. Связанная и с кляпом во рту, она лежала на полу кареты, куда свалилась с сиденья, когда мы подскочили на ухабе. Пока я мчался по проселку, Лили не замечала нависавших над нами туч и деревьев: в ее ошеломленных глазах застыли картины пожара. Наконец она крепко уснула, и ей не помешала ни бешеная скачка, ни даже внезапная остановка.

Я растянулся на земле рядом с лошадьми, но они шарахнулись от меня. Такое существо, как я, само должно носить сбрую, а не понукать их. Я закрыл глаза и вздремнул.

Тишину вдруг нарушил громкий топот копыт. Хотя всадников не было видно, я заглянул в карету и зажал Лили рот – мало ли, она ведь тоже могла проснуться и закричать. Этого не произошло. Я караулил ее, пока не забылся в изнеможении. Я очнулся слишком поздно: солнце уже садилось.

Лежа в косых вечерних лучах, я заметил, что поодаль на кустах колышется что-то белое. Внезапно я понял, что это было, и вскочил.

Лили пропала. Повсюду на скалах и колючих кустах висели обрывки свадебной фаты, которыми я связал Лили и заткнул ей рот.

Вдалеке белая фигура двигалась к точке на горизонте – возможно, к городу. Я так намучился, что ни в коем случае не позволил бы ей уйти. В ту первую ночь Лили охотилась за мной. Теперь же она сама стала кроликом.

Даже издалека я видел, как медленно она идет. Я побежал за ней вприпрыжку. Лили оглянулась, надеясь, что я еще сплю, и чуть не споткнулась, заметив меня. Она была в тонких белых тапочках и неловко ступала по каменистой почве, словно шла босиком. Но мое появление ее подстегнуло: она подобрала юбку и бросилась наутек.

Я мог бы ее догнать. Так почему же я медлил? Делал скидку на ее болезнь, страх передо мной? Но какое мне дело до болезни – ведь на лице Лили пока нет ни единого следа недуга? Какое мне дело до ее страха?

Вскоре я уже поравнялся с Лили. Она попыталась вырваться вперед. Я вытянул руку, чтобы притормозить ее. Она упрямо отбивалась. Вскоре мне наскучила эта игра. Я схватил Лили и повалил ее на землю. Лили жарко, тяжело дышала мне в лицо, кружево на платье оказалось неожиданно жестким, когда я припал черными губами к ее горлу. Стиснув ткань в зубах, я разорвал ее и поцеловал туда, где билась жилка. Лили боролась, извивалась, пыталась сбросить меня. Моя дремлющая плоть вскоре пробудилась: отчаянная возня Лили напоминала настойчивые ласки распалившейся любовницы.

Когда я сунул руку ей под юбку, Лили расслабленно откинулась на землю. Я отпрянул, решив, что она обмерла от страха. Но потом посмотрел ей в глаза. Страх сменился в них чем-то другим. Глядя на меня в упор, она тихо сказала:

– Мой отец мертв, верно? Иначе бы вы не говорили, что у меня не осталось никого, кроме вас. Вы убили моего отца.

Лили хорошо рассчитала, что эта фраза отобьет всякое желание, и я откатился в сторону.

Приняв мое молчание за согласие, она продолжила:

– Значит, все, что осталось от имения, принадлежит мне.

– Что?! – Меня потрясло ее хладнокровие.

– Дом принадлежит мне.

– И вы даже не спрашиваете, кто уцелел? Когда я уходил, ваша мать была еще жива.

– Вот как? Это вы ее спасли? – Ее щеки побагровели от злости. – Вначале сожгли мой дом, а теперь придумываете бессмысленные геройства?

– Уолтон мертв. – Эти слова должны были стекать с моих губ, словно мед, однако они оказались горькими и несытными.

– Я не знала его, – сказала Лили. – А что с моими собаками?

Я потащил ее к карете. Хоть я и заспался, мне улыбнулась удача. Не надо испытывать судьбу во второй раз.

– Вы убили моего отца. И моего дядю.

– Вы не понимаете, какие у меня были отношения с вашим дядей.

– Прекрасно понимаю.

Она уперлась каблуками в землю. Я бы справился с ней без труда, но остановился и посмотрел ей в лицо: она сощурилась.

– Дядя сказал, что тут замешана шлюха. Вы променяли на меня эту мерзавку? – Она ткнула в бусы Мирабеллы, которые я по-прежнему носил на запястье. – Это ее? Какая дрянь! Не то что мои украшения. – Она дотронулась до заколки в волосах. – Потаскуха забыла ночью свою безделушку, а вы ею дорожите. Ручаюсь, что ваших сувениров она не хранит.

– Она мертва, и вы тоже умрете, если не замолчите.

Я выехал снова на дорогу.

– Убирайтесь. – Я вытолкнул ее из фаэтона: она покатилась кубарем и упала в грязь. – За мной гонятся всадники. Если их не будет, дождитесь купцов. Скажите, что за вас назначено вознаграждение (хотя сам я не дал бы и гроша), и они отвезут вас домой целой и невредимой.

– Домой на пепелище? – Лили встала. – Целыми днями золу подметать?

– А как же ваш муж?

– Нет у меня никакого мужа. Уверена, что его адвокат уже аннулировал брак и заставил переписать завещание. Мое доброе имя опорочено. – Она сплюнула, намекая на то, чего я от нее добивался. – Вы уж постарались!

Лили попыталась залезть обратно карету. Легкий толчок – и она снова в грязи.

– А ваша мать?

– Моя мать не любит никого, кроме своего брата. По мне-то она скучать не будет. Ведь я каждый месяц опустошаю ее кошелек.

Я мог бы просто заткнуть уши и уехать, но меня озадачило безрассудное упорство, с каким Лили хотела снова забраться в карету.

– Вы были моей пленницей. Всего час назад пытались убежать. А сейчас готовы поехать со мной добровольно?

Она ухмыльнулась. В глазах Лили блеснуло безумие ее дяди.

– Я вам больше не нужна, потому и поеду с вами. Я слишком сильно вас ненавижу, чтобы поступить так, как вы хотите. К тому же вы сожгли мой дом и теперь обязаны заботиться обо мне до тех пор, пока в нем снова будет можно жить.

Она думает, что я стану ее охранять? Что ее дом отстроят лишь потому, что она так хочет? Она полагает, что я возвращу ее по первому требованию? Но ведь я уже попытался ею овладеть. То ли еще будет!

Я в изумлении поклонился и пригласил ее обратно. Она аккуратно счистила грязь со свадебного платья и поднялась в карету. Теперь Лили была со мной по собственному выбору. Я временно согласился с этим, потому что мне было любопытно. Ну и еще, конечно, из-за ее красоты. Когда в следующий раз попробую ею овладеть, больше не придется напрягаться, вглядываясь в горизонт. Ну а до той поры буду возиться с ней, как с избалованным питомцем.

– Я поведу. – Лили грациозно уселась на козлы. – Как вы можете так медленно ехать? За вами же гонятся!

Голос ее дрожал. Возможно, она надумала развернуть фаэтон. Или просто озябла в своем кружевном платьице. Едва я набросил ей на плечи свой плащ, она тут же высокомерно его скинула. Я отдал ей поводья и указал на юго-запад.

Лили погнала лошадей с такой головокружительной скоростью, какая мне и не снилась. Она весьма умело обращалась с хлыстом. Как заправский кучер, щелкала им над головами лошадей и хлестала их по бокам, так что конский пот смешивался с кровью.

– Полегче, – сказал я. – Им еще завтра скакать.

– Завтра у нас будут новые! – воскликнула она и вновь подстегнула лошадей. Розовая пена отлетела назад и забрызгала ей лицо. Лили вытерла щеки и с улыбкой показала мне красноватую ладонь.

Она гнала упряжку все быстрее, выделывая отчаянные виражи. Одна лошадь охромела, дернулась и потянула за собой другую, фаэтон рванул вперед и наскочил на обеих: мы чуть не опрокинулись.

Лили выпрыгнула из экипажа и ударила хромую лошадь. Потом так же злобно набросилась на меня и стегнула по лицу. Я выхватил хлыст, сломал рукоятку и отбросил ее в сторону. Выкрутив руку Лили, я притянул ее к себе. Сколько еще мне терпетьэту стерву? Нет уж, я получу удовольствие, сверну ей шею и выброшу труп на помойку. Раньше или позже – какая разница? Блюдо ведь не ахти какое, на один зуб. Теперь, когда я расстался со вздорными иллюзиями насчет ее отца, меня ничто не остановит.

Образ Грегори Уинтерборна встал перед глазами, точно призрак, легкий на помине. Но то был не выживший из ума старик – он походил на мудрую, умиротворенную птицу, нежно и сентиментально говорившую о дочери. Кто позаботится о ней теперь, когда сам он мертв, а ее брак – да и крыша над головой – разрушены? Одним махом я сломал ей жизнь и взял на себя ответственность – все из-за какой-то рюмки бренди и часовой беседы.

Я отпустил руку Лили и отвернулся.

Лошади встали на дыбы и заржали при моем приближении. В панике они запутались в постромках и поводьях. К счастью, хромая лишь подвернула ногу, и я не прикончил ее, а лишь развязал упряжь и отпустил на волю. Лошадь быстро поковыляла прочь, а я успокоил вторую и перепряг ее, чтобы она одна везла экипаж.

Вдруг я почувствовал на щеке что-то мокрое. Пощупав место, куда пришелся удар хлыстом, я испачкал пальцы в крови.

– От одного шрама вы страшнее не станете! – съехидничала Лили.

Неотвязные мысли об Уинтерборне смирили меня. Я промолчал, памятуя о том насилии, что учинил над ним, и о том, что хотел сделать с его дочерью.

Снова утро, мы разместились в хижине. Живущий тут пастух оказал нам невольную услугу: оставил немного каши – уже затвердевшей и приставшей к котелку, но еще теплой. Съев немного, Лили закуталась в одеяло и уснула на полу, а я все никак не могу забыть об ее отце.

Он был богачом, которого я за глаза презирал. В один прекрасный вечер он стал для меня отцом, которого я надеялся полюбить, но потом он вдруг предал меня. Уинтерборн и впрямь был соткан из противоречий. Или я просто не постиг его натуру во всей полноте? Мое горе усиливалось чувством вины.

Уинтерборн убедил меня, что я равен ему во многих отношениях. Возможно, в смерти мы и сравняемся. Но в жизни – никогда.

26 ноября

Пока Лили спала, я достал из кармана книгу, которую взял в комнате Уолтона в ночь пожара. Но вместо печатных букв увидел знакомый почерк – такой, как в письмах из стола Маргарет. Уолтон, как и я, вел дневник. Возможно, темными ночами мы сидели в одно и то же время и описывали свои обоюдные мучения. Мне стало не по себе: Уолтон по-прежнему со мной, я прижимаю к сердцу его дневник. И он продолжает жить в Лили – его кровь струится в ее жилах, ее глаза горят его безумием. Уолтон следует за нами по пятам, будто невидимый дух.

Тетрадь не исписана даже наполовину. Записи не датированы. Я могу читать лишь по одной за раз: гнев Уолтона переполняет злобой меня самого.

Маргарет не понимает, не в силах понять. Что, если бы она увидела меня таким, каким я стал? Она бы меня не узнала. Маргарет утверждает, что впала в отчаяние, но все же заставила себя действовать, нашла утешение с другим – по-моему, слишком уж быстро. Она говорит, что едет на север из-за девочки. А я-то думал, она всегда будет поддерживать огонь в моей старой спальне. Однако на севере никто уже не зажигает свет и не ждет моего возвращения.

Я выследил чудовище! И на этот раз не оплошаю.

В иные дни я десница Божья, исполняющая Его волю. А в иные – лишь тень этой твари, обреченная вечно ей подражать.

Когда-то я был разумным человеком. Теперь я знаю, что разум тоже не вечен.

На моем лице застыла маска безумия, ведь куда легче являть миру эту маску, нежели то, что скрыто под ней. Я несчастный, забытый Богом выродок. Не в силах искоренить в себе противоестественное, я обращаю его вовне. Вот почему я преследую эту тварь – преследую самозабвенно, чтобы не задумываться ни на секунду. Существо так же несчастно, как я, и, вероятно, оно гораздо меньше, чем я, виновато в своем несчастье. Мне бы сжалиться над ним, но жалость сделает меня слабым.

27 ноября

Меня раздражало, что пришлось ехать окольным путем на юго-запад, но вчера я удостоверился, что мое решение было правильным. На закате мы собирались выехать из чащи, где провели день. Но, услышав свист, я прокрался к дороге и заметил человека, шагавшего навстречу. Я собирался напасть на него и отобрать кошелек, но несколько всадников догнали прохожего и спросили, не видел ли он девушку в белом кружевном платье. А огромного страшного урода?

Человек помотал головой, но ему стало любопытно.

– Он не мог так далеко уйти, – сказал один всадник.

– Наверное, хочет прорваться в Лондон, – возразил второй.

– И для этого повернул на запад? По-моему, он едет по какому-то проселку.

– Нет, он ждет, пока мы махнем на него рукой, и тогда он попытается переправиться через Твид.

Двое всадников решили двинуться на юг, а затем разделиться и прочесать проселочные дороги. Подстегивая лошадей, остальные вернулись на север, чтобы выставить еще часовых вдоль Твида.

Я прокрался обратно к экипажу.

– Заночуем здесь, – сказал я Лили. – Всадники на севере и на юге. Они по-прежнему вас ищут.

– Как бы не так. Они мечтают поймать вас.Меня уже считают мертвой, и это справедливо: вы же зверюга.

– Вам не надоело меня провоцировать? У вас есть удобная возможность уйти. Воспользуйтесь ею. Уходите.

– Я как раз собиралась это сделать. Но раз уж вы прогоняете меня с таким пылом, я останусь.

Сдерживая свой гнев из страха, что она никогда не оставит меня в покое, я повел лошадей через заросли. Спустя полчаса Лили указала пальцем:

– Туда, Виктор!

Мы подошли к деревне. Я не хотел двигаться дальше.

– Мы не можем остаться в лесу, – захныкала она. – Я проголодалась. Вы давали мне лишь корешки да воду из родника.

– Вы бы заглушили голод, если бы съели хотя бы это.

– Я же не такая дикарка, как вы. Мне нужен сладкий пудинг или, например, торт с цукатами и смородиной.

– Все это пустые желания. А на самом деле вы бы вполне насытились той репой, что я нашел.

– Значит, вы вынуждаете меня попрошайничать?

Она вылезла из кареты, взяла меня за руку и зашагала к огням. Я удержал ее.

– Пошли со мной, – вкрадчиво уговаривала она. – Защитите меня.

Ее легкомыслие выводило из себя и сбивало с толку. Она хочет заманить меня в ловушку или и впрямь не понимает всей опасности?

– Вместе мы привлечем больше внимания, – сказал я.

– Тогда я пойду одна!

Она щелкнула лошадь кнутом. Пока я удерживал кобылу на месте, Лили помчалась к деревне. По тропинке шагал одинокий прохожий, она поздоровалась с ним.

Все кончено, решил я. Он узнает о нас и сразу поймет, кто она. Мышцы мои напряглись, я приготовился к бегству.

Я не слышал, о чем спросила Лили. В ответ человек показал на один из домов под соломенной крышей. Лили поспешила туда и постучала в дверь. Явно не догадавшись, кто она, человек продолжил путь.

Связав поводья, я подкрался поближе. Я не мог расслышать, что за жалобную историю рассказывала Лили, – лишь видел, как отчаянно она жестикулировала и как озадаченно посмотрела на нее седая старуха с руками по локоть в муке. Женщина захлопнула дверь. Лили топнула ногой и постучала в другую избу. Ей и там отказали.

– Какие жадные, – сказала Лили, заметив меня. – Им что, куска торта жалко?

– Пошли, пока они не вызвали полицию.

Она постучала в третий дом. Дверь открылась так быстро, что я едва успел спрятаться. Я впервые услышал историю Лили.

– Простите за беспокойство, – сказала она робко и виновато. – Я и мой друг, мы ехали с труппой в Лондон. В пути нас застала страшная гроза, и мы разделились. Теперь нам нечего есть, пока не нагоним остальных. Не могли бы вы угостить нас куском торта?

Хотя история была горестная, голос и лицо Лили лучились весельем. Немудрено, что перед ней захлопывали двери. Откуда столь странное настроение?

– Какая еще труппа? – спросил молодой голос.

– Ох! – Лили наигранно взмахнула рукой. – Театральная! Актеры, акробаты, фокусники, шпагоглотатели, певцы, лилипуты и даже один великан! Ну пожалуйста, мы с другом страшно проголодались.

– Друг? Никого, кроме вас, не вижу.

– Он очень застенчивый. – Лили махнула мне: – Виктор, идите сюда.

Я выглянул из-за угла дома. На меня уставилась молодая женщина, точнее, девушка: широкое угреватое лицо, спутанные каштановые волосы. На боку она держала ребенка. Из избы доносилось хныканье младенца.

Невзирая на темень, при виде меня девица вылупила глаза и стала похожа на диковинное насекомое.

– Великан? – спросила она.

– Он? Да что вы, – презрительно хмыкнула Лили. – Это обычный актер. К тому же очень скверный. Ему редко дают роли.

– Но он высоченный!

– С нашим великаном не сравнить.

– Почему он прячет лицо?

– Он такой красивый, что привлекает чересчур много внимания. Для сцены это, конечно, превосходно: никто не замечает, как плохо он играет. Но в остальное время – просто мука!

Я молчал, не веря своим ушам.

Девица смотрела на меня, разинув рот. Затем вздохнула, и взгляд ее стал томным.

– Всегда представляла себя на сцене. – Она густо покраснела. – Я ведь пою.

– Правда? – весело сказала Лили.

– Да, но… – Девушка показала на ребенка.

– Мы бы с радостью вас послушали. Может, за чаем и тортом?

Девушка перекинула ребенка с одного бока на другой. На ее лице явственно боролись противоречивые чувства. Конечно, мы подозрительные незнакомцы, которым нельзя доверять, с нами, наверное, даже не следует разговаривать… и все-таки… ей казалось, что она хорошо понимала нашу кочевую актерскую жизнь. Вдруг во взгляде девушки появилась решимость.

– На задах есть изба, – затараторила она, – всего одна комнатка. Я хотела перевезти туда свою матушку из Спеннимура, но Гарри сказал, что лучше сдать жильцам. Понимаете, так выгоднее, да и спокойнее, ведь матушка любит поболтать. Но думаю, не будет большого греха, если вы там переночуете (только сидите как мышки!), чем-нибудь перекусите, ну и…

– Послушаем, как вы поете? – сказала Лили.

Девица улыбнулась щербатым ртом.

– А Гарри? Он меня не тронет?

– Гарри… – Девица осеклась, щеки ее вспыхнули, и она взглянула искоса. – Не тронет, если будете сидеть тихо. Гарри нелюдим. Но я могу спеть для вас, пока его нет дома, я ведь всегда пою сама с собой. Только он недолюбливает людей. Я даже не скажу, что вы здесь, когда он вернется: он ничего и не узнает, верно? Вы же не будете шуметь?

Девушка была столь бесхитростна, что я не опасался подвоха, – ну, разве что она случайно проговорится. Но при каждом упоминании Гарри девица так менялась в лице, что я понял: она не расскажет о нас не только мужу, но и соседям. Постепенно я догадался, как она рисковала, попросив нас послушать ее.

«Изба» оказалась простой лачугой с грязным полом. Судя по запаху, там раньше держали домашний скот. Но горел очаг, было тепло и сухо.

Пока Лили ходила по нужде, девушка принесла миски с дымящимся жарким и ломтями хлеба, которые я припрятал в карман на завтра. Поставив поднос, девица пролепетала:

– Меня зовут Кэсси Купер. То бишь Кэсси Берк, миссис Берк.

Ее лицо носило печать страданий. Она была еще молода, как я и предполагал, лет шестнадцати, но широка в талии, с обветренной кожей и глубокими морщинами в уголках рта: жизнь уже успела ее потрепать.

– А меня Виктор… Виктор Оленберг. – Для меня собственное имя тоже звучало непривычно.

Она отрывисто кивнула.

– Сэр, вы ведь правда великан? Почему же ваша подружка вас дразнит?

– Не знаю, зачем она все это говорит.

Кэсси с чувством кивнула, словно тоже не понимала, почему люди поступают так, а не иначе.

– И еще, – она украдкой глянула на меня, – вы носите этот капюшон вовсе не потому, что вы слишком красивый, да?

Я покачал головой.

Ее словно прорвало:

– Раз Гарри сказал, что наденет мне на голову овсяный мешок перед сном. Понимаете, я сама виновата: я горько плакала над одной грустной историей. Я услышала ее, а потом вспоминала много лет подряд, и лицо всегда краснело и отекало.

Она смяла в руке передник и умолкла так же внезапно, как заговорила.

– Глаза краснеют от слез даже у королевы, – успокоил я.

– Королева? – Кэсси тотчас забыла о своих невзгодах. – Вы видели ее? Нет, не как она плачет, ведь ей нельзя плакать, а вообще – вы видели королеву? Ох!

В дверях появилась Лили. Наверное, заметив надменность в ее осанке, девица слегка присела в реверансе.

– Что за байки вы тут рассказываете, Виктор? – спросила Лили. – Как вы ходите на прием к королеве, словно к себе домой?

Голос у нее стал сердитым и недовольным.

– Я принесла вам поесть, мисс, – сказала Кэсси.

Лили уселась на полу. Она ткнула пальцем комковатое блюдо, скривилась в отвращении и отодвинула миску.

– Я же просила торта. Даже не знаю, как это назвать.

– Она вырвала еду изо рта у детей, – строго сказал я. – Спасибо, миссис Берк.

– Какое красивое на вас платье, мисс, – Кэсси нарушила молчание. – Сразу вспоминается свадьба. Наверное, когда вы играли невесту, вдруг разразилась гроза, потому оно такое грязное и порванное. Когда догоните свою труппу, вам придется найти новый костюм, пока не починят этот.

Лили промолчала. Под ее каменным взглядом девушка опустила глаза. Она стояла перед нами неподвижно и теребила передник. Было ясно, чего она так униженно ждала.

– Хотите спеть для нас сейчас? – спросил я.

Кэсси радостно вздохнула, но едва открыла рот, как из дома донеслись грохот и оглушительный кошачий концерт, сменившийся тоненьким хныканьем.

– На минуту нельзя одних оставить! – Она выбежала из лачуги.

Послышались крики, вопли и шлепки, внезапно наступила тишина, а потом разразились рыдания. Не знаю, кто плакал – Кэсси или ребенок: когда она вернулась, лица были мокрые у обоих. На одном боку она несла того, что мы уже видели – теперь он извивался и ревел, а на другом – орущего младенца с огромными волдырями на шее и щеках. Кроме того, на лбу младенца мгновенно вскочила шишка.

Не обращая внимания на детей, девица решительно прошагала на середину комнатки и запела.

Будь ее голос таким же приятным, как характер, девушку можно было бы сравнить с розой, расцветшей на навозной куче. Но, увы, она выла, как пьяная буфетчица из ночной гостиницы. Старший ребенок корчился и брыкался, умоляя отпустить. Кэсси не обращала внимания, и тогда он со всей силы ударил ее по лицу.

Губы девушки задрожали, она разрыдалась и выбежала.

– Гадкое хнычущее отродье, – Лили скривила свое красивое личико в омерзении. – Нужно было утопить их сразу после рождения, как слепых котят.

Она прислонилась к стене и закрыла глаза.

Поздней ночью спотыкающиеся шаги и негромкие проклятья возвестили о том, что Гарри вернулся. Я собрался уходить. За руганью последовали удары и плач – в последнее время я слышал эти звуки слишком часто. Глядя на Лили, я приложил палец к губам и тихо вышел наружу.

Гарри разозлился оттого, что остался без ужина.

– Он бы высох и зачерствел, – оправдывалась Кэсси, икая и всхлипывая. – Я сейчас состряпаю. Подожди минуточку.

– Он и без того как подошва, – проворчал Гарри. – Куда ты его дела? Я съем черствым.

– Я… отдала приблудному псу. Знала, что ты не захочешь, а пес был такой голодный…

– Ты отдала мой ужин собаке?! Черт бы тебя побрал! Стоит мне отвлечься – и ты обдираешь меня как липку!

Я поскребся под самым окном.

– Опять эта шавка! Бьюсь об заклад, она снова пришла за твоей жратвой. Сейчас я попотчую ее от души!

Ставни широко распахнулись. Из окна высунулся большой кулак, сжимающий сапог, затем мускулистая рука и, наконец, озирающееся бородатое лицо. Гарри Берк был высоким и толстым, с важной, злобной миной и перекошенным ртом. Не успел он меня заметить, как я сцапал его за глотку и с такой силой выдернул из окна, что он сломал ставню. Сверху на нас сыпалась солома, я долго бил его о стену, и он громко вопил. Я не боялся переполошить соседей, ведь они привыкли к насилию в этом доме. Схватив сапог, я ударил Гарри каблуком, точно молотом, по лицу и разбил ему нос. Захлебываясь кровью, Гарри взмолился о пощаде.

Справа от меня пискнула мышь. Я попятился, не отпуская Гарри, и увидел в оконном проеме Кэсси, зажимавшую рот рукой. На лбу у нее выскочила свежая шишка – точь-в-точь как у младенца.

Приняв позу целящегося лучника, я замахнулся кулаком, и у Гарри округлились глаза. Я сломал ему челюсть одним ударом. Изо рта посыпались выбитые зубы, глаза закатились, и он лишился чувств. Я отшвырнул тело в сторону и улыбнулся, заметив кровь на костяшках, которые Гарри царапнул зубами. Вдруг я подумал: быть может, я избил его только ради этого ощущения, а вовсе не из-за Кэсси?

Но я понимал, что Гарри обвинит во всем ее – хотя бы потому, что она была свидетельницей.

У меня из-за спины выскочила Лили.

– Пошли с нами. – Она схватила Кэсси за руку. – Прямо сейчас. Не раздумывай.

Кэсси заглянула через плечо в избу.

– Дети, – прошептала она.

– Оставь их! Это бремя раздавит тебя рано или поздно. Ты можешь пойти с нами, но только прямо сейчас и только одна!

По щеке девушки сбежала слезинка.

– Пошли, – настаивала Лили. – Ни о чем не думай. Проще сделать, чем думать.

Девица покачала головой.

– Тогда скажи Гарри, что мы грабители. Дескать, нас было пятеро, чтобы это не задело его самолюбие. Выверни ему карманы, забери кошелек и поищи по всему дому тайники. Но не трать ни гроша из того, что найдешь, а не то он узнает. Даже если пройдет много месяцев! Закопай деньги так, чтобы никто не видел – никто на свете!Там, где никто никогда их не найдет. Сбереги их для будущего побега. Если родится третий, уже не сбежишь. Главное, чтобы Гарри ни на секунду не заподозрил, что незнакомцы пытались тебя спасти.

Девушка кивнула: поразительно, как быстро они поняли друг друга.

Я побежал обратно в лес и замедлил шаг, лишь когда очутился под сенью деревьев. Чуть позже я ощутил, как Лили коснулась моего плеча, давая понять, что вернулась.

Я был в крайнем смятении и терзался вопросом, почему так вышло, что в своем бессердечии она совершила больше добра, чем я, несмотря на все мои попытки выразить сострадание.

Дрэксем

28 ноября

– Что случилось? – спросил я Лили в полдень.

– Червь, – шепнула она.

Она почти не притрагивалась к еде. Сначала я подумал, что это наши странствия отбили у нее аппетит. Истощение тоже сыграло свою роль, ведь с самого утра мы шли пешком: Лили загнала и вторую лошадь, которая тоже охромела. В полдень Лили с тоской смотрела, как я ел. У нее затряслась рука, едва она попыталась поднести к губам хлеб, который я сохранил со вчерашнего дня. Глаза наполнились слезами, и Лили швырнула кусок на землю.

– Вы так и не выздоровели? – спросил я.

Она вымученно улыбнулась.

– Вы думали, что уничтожили болезнь вместе с моим имуществом? Жаль, но это не так. – Лили устрашающе оскалилась. – Она сжирает меня заживо.

– Мы недалеко от границы. Я собирался обойти Дрэксем стороной, а затем пробраться в Шотландию. Но я вижу, что ошибался. Дрэксем – большой город. И врачи там, наверное, получше, чем тот, что был у вас в Таркенвилле.

– Врачи… – Ее лицо странно просветлело. Неужели надежда? – Вы правы, Виктор. Меня осматривал лишь один, и кто поручится за его способности? Дрэксем и впрямь большой город. Там много врачей, – свет снова померк, – но у меня нет денег, чтобы им заплатить.

– Вы могли бы рассчитаться заколкой. Если она очень дорогая, оторвите хотя бы камешек.

Своей тонкой рукой Лили накрыла заколку – последнюю память о свадьбе. Она взглянула на меня с ненавистью:

– Вы дорожите бусами своей шлюхи. Отдайте их мне, и я расплачусь – они ведь такие ценные на вид.

У нее на языке вертелись и другие колкости, но она не произнесла их. Под конец Лили затрясла головой, схватилась руками за живот и поморщилась.

В сумерках на горизонте замаячил Дрэксем, а ночью мы вошли в город. Мы держались поближе к окраинам, чтобы легче было уйти от погони. Бедные районы, осевшие здания, узкие переулки. Повсюду мусор – от гниющих отбросов до сломанной мебели, вроде той, что подобрала для нас Мирабелла.

Из темноты выступили четверо хулиганов в обносках и преградили нам путь.

– Вы нарываетесь на большие неприятности, – сказал я, не желая затевать драку.

– Ты слыхал, Джек? – сказал один из них своему тощему приятелю с пронырливой физиономией. – Этот чертов джентльмен решил нас осчастливить: советует драпать вчетвером от одного.

По знаку Джека они окружили нас.

Лили показала на ближайший ящик:

– Я ужасно устала. Можно мне смотреть сидя?

Ее просьба так удивила бандита, что он рассмеялся и кивнул. Когда Лили села, одеяло из пастушьей хижины – она носила его вместо шали – свалилось у нее с плеча.

– Эдди, глянь, какое белое платьице! – сказал Джек тому, кто был ниже всех их ростом, а затем обратился ко мне: – Я знаю, кто ты. За твою голову обещали награду. – Он ткнул в заколку Лили: – И этоне картон.

Я увидел, как его алчность обрела форму намерения.

Все вчетвером набросились на меня.

Парой умелых ударов я откинул двух, но Джеку нравилось драться, а Эдди обладал раздражающим упорством. Они решили, что я играю с ними, и дразнили, дергая за плащ, пока я не развернулся, размахивая кулаками в воздухе.

– Что случилось, Виктор? – подзуживала Лили. – Вы деретесь будто слепой.

Мой следующий удар попал в цель, и она захлопала в ладоши.

Джек запрыгнул на меня сзади и стащил капюшон. Эдди в изумлении попятился.

– Немудрено, что он похищает женщин. – Эдди содрогнулся. – Как подумаешь – мороз по коже. – Ухмыляясь, он сказал Лили: – Мы оказываем вам громадную услугу, мисс.

Он поднял из мусора доску и, взвесив ее в руке, взмахнул ею, словно битой.

– Попробуй ты, Эдди. – Джек сделал глубокий реверанс, а затем отступил к Лили и бесцеремонно обнял ее за плечи.

Эти букашки не понимали, как легко их раздавить.

Эдди махал, тыкал и колол доской. Я двигался с такой же скоростью, отражая его удары. Я отталкивал его раз за разом, но ему улыбнулась удача, и он попал доской мне в ухо. Я шумно выдохнул. Выхватив доску, словно у шалуна, я огрел его кулаком по груди.

Джек был осторожнее и проворнее. Он ловко уворачивался, осыпая меня градом ударов со всех сторон, пока не обнаружил слабину чуть ниже пояса и не принялся бить по этому месту. Каждый удар все больше выводил меня из терпения.

– Виктор, если вы не поторопитесь, они лишат меня девичьей чести, – Лили притворно зевнула.

Эдди присоединился к атаке, но пожаловался:

– Ну и дылда! Стоит перед тобой этакая громадина – даже головы не видать.

– Но вы все равно меня перехитрили. – Я заскрипел зубами, готовясь дать сдачи, и театрально схватился за бок. – Теперь неделю буду кровью исходить.

– «Перехитрили»? – жеманно передразнил Джек. – За это вознаграждения не дадут. Ты уже покойник, только еще не знаешь этого.

– Да знает он, – сказала Лили так весело, что я даже обернулся. Эдди снова схватил доску и хватил меня по лицу. Тогда я сбил его с ног, и он без чувств упал в лужу.