Текст книги "Дежавю"

Автор книги: Сюзан Фрейзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Все-таки я смогла добраться до пункта назначения. Я шла в своих туфлях по узкой улочке, хромая, словно солдат, возвращающийся домой с войны. Сначала я не была уверена, та ли это улица. Может быть, следующая? Все это было так давно, а я еле держалась на ногах от усталости. Мне было холодно и невыносимо одиноко. Тут я заметила boulangerie ( булочную) с восточными узорами, будто намерзшими на края витрины, и все вспомнила. Мы с Бетти частенько заходили сюда по дороге домой. Булочник был веселым и жизнерадостным мужчиной в белом фартуке, растянутом на большом круглом животе. Его руки всегда были в муке, и он постоянно суетился за прилавком, борясь с отдышкой, но не переставая балагурить и шутить.

– Je vous aime! Я вас люблю! – восклицал он, когда мы появлялись на пороге двери. Он говорил это всем молоденьким девушкам.

Чуть дальше по улице, на следующем углу, я узнала свой дом – четырехэтажное каменное здание девятнадцатого века, с красивыми карнизами. Здесь мы с Бетти прожили три года. Наша трехкомнатная квартира располагалась на третьем этаже.

Я порылась в своей старой сумочке в поисках ключей, проклиная все мелочи, попадавшиеся мне под руку, которые совершенно не представляли для меня теперь никакой ценности, как то: обрывки бумажек, монеты, использованные билеты на метро, заколки, рассыпавшееся драже «Тик-так» и старая помада. Здесь было все, что угодно, кроме ключей.

Полностью поглощенная поиском злополучных ключей, я совершенно не заметила фигуру, скрывающуюся в тени парадного входа. Внезапно темный силуэт двинулся мне навстречу. Я закричала, и где-то в доме, отозвавшись на мой крик, залаяла собака. Марк уже ждал меня.

– Энни! Ш-ж-ж!

Снова это назойливое жужжание. Но я слишком устала, чтобы возражать, чтобы вообще говорить хоть что-нибудь.

* * *

Очнувшись от забытья, в которое я провалилась вчера вечером, первые несколько мгновений, прежде чем открыть глаза, я была совершенно спокойна. Мною владело сладостное забвение. Я не обратила внимания, что не слышу воркования голубей, которые постоянно сидели на подоконнике нашей спальни, петуха месье Мартена, даже кукарекавшего на французский манер. Не слышно было и звуков любимого мультика Чарли, которые обычно доносились до наших ушей с первого этажа, несмотря на закрытые двери. Я совсем забыла об этом.

Звук работающего фена для волос вернул меня в реальность еще до того, как я открыла глаза. Все события прошлого вечера до боли яркой картинкой предстали перед моим мысленным взором. Кто-то насвистывал знакомую мелодию, но высоко и фальшиво. Бетти всегда свистела, причем весьма скверно.

Мелодия вдруг резко оборвалась. Возможно, мой вздох или стон, низкий, словно мычание коровы, был тому причиной. Я закусила губу, затаив дыхание, и прикрыла рот одеялом. Тело, лежавшее до этого рядом со мной без движения, пошевелилось и перевернулось. Я не решалась посмотреть на Марка. Только не сейчас.

Я хотела просто заснуть, а проснувшись, как Элли, хотела оказаться дома, в Канзасе. И пусть даже моим Канзасом был Лерма, я надеялась, что это ужасное наваждение окажется просто ночным кошмаром, который забудется после чашки хорошего крепкого кофе. Но мы все еще были здесь, в Париже, в воскресное утро пятнадцатилетней давности.

Как такое может быть?

Насвистывание продолжилось. Я лежала тихо, стараясь не шевелиться, отчаянно ожидая, пока успокоится мое дыхание, пока сердце перестанет рваться наружу из грудной клетки, пока я не окажусь в нашей кровати или хотя бы пока Бетти не сменит мотив. Изучая потолок моей старой спальни, а вернее, трещину на нем, глядя на которую я всегда тосковала по дому, поскольку она немного напоминала мне приплюснутый силуэт Австралии, я думала, что Марк сказал по пути к себе домой о том, что нам, возможно, будет трудно прийти туда, но не сюда. Я думала о том, что сказала тогда в кафе, утверждая, что все именно так, как было в первый раз. Я определенно заставила его задуматься, судя по взгляду, который он бросил на меня в машине. Марк был встревожен. Видимо, сделав логический вывод, он предположил, что в его квартире может оказаться она, его «бывшая». Может, он и не знал этого наверняка, ведь тогда, в первый раз, Марк пришел со мной в нашу с Бетти квартиру.

Конечно, если бы все повторилось в точности так, как тогда, я бы так и не узнала об этой девице. Тут я подумала о моей матери. Интересно, ход ее мыслей был таким же? Думала ли она: «Если бы я тогда не отправилась в город, не пошла по магазинам, не остановилась, чтобы купить это дурацкое мороженое, то не увидела бы его в кафе с той девушкой. Я бы никогда не узнала… и он остался бы жив». Забавно, но я никогда не видела, чтобы моя мать ела мороженое, ни разу за свою жизнь.

Я повернулась. Марк лежал на спине, уставившись в потолок. Ужасно было смотреть на его профиль здесь, в этой комнате. У меня есть, вернее, была фотография Марка, где вот так же он лежал на этой самой кровати. Я вздохнула, вспомнив, какие чувства я испытывала, когда делала этот снимок.

Я закрыла глаза, чтобы остановить слезы, и подумала о том времени, когда мы уехали вместе, о нашем первом лете вдвоем. Проснувшись с восходом солнца, мы запрыгнули в фургончик Марка, взяв с собой лишь палатку. Все утро мы ехали на запад, пока не достигли побережья в местечке Квиберон, в Бретани. Это был забавный серый городишко, где на каждом шагу продавались блинчики, много блинчиков, и яблочный сидр. Это все, что я помню, потому что потом мы сели на паром до Бель-Иль [13]13
  Бель-Иль – остров в Бискайском заливе у побережья французской Бретани. Во время правления Наполеона I назывался также Островом Жозефины.


[Закрыть]. Мы будто бы попали в другой часовой пояс, в другое место, отделенное от остальной Франции, от всего мира. Когда я вспоминаю об этом сейчас, я вспоминаю голубой цвет, чистый голубой цвет. Я словно разглядываю маленькие открытки с живописными видами. Вот рыбацкие лодки пришвартованы в бухте и покачиваются на воде, словно разноцветные детские кораблики, с которыми Чарли играл в ванной.

Мы ставили палатку, огромную полукруглую конструкцию, которую Марк сохранил еще с того времени, когда служил в армии, и ехали на пляж на наших велосипедах. Боже мой, нам совершенно не было никакого дела до остального мира…

Сейчас я задаю себе вопрос: понимали ли мы это тогда, резвясь в воде, или позже, когда солнце опускалось к самому горизонту, а мы, как безумные, занимались любовью на песке за скалами?

Где теперь эта страсть?..

– Больше нет, – вдруг произнес Марк.

– Чего? – Мое сердце заколотилось с новой силой. Он что, прочел мои мысли?

– Сиднея. – Марк кивнул и указал на потолок.

Я приподнялась на локтях и посмотрела на него, стараясь понять, о чем он говорит.

– Tu ne te rappelles pas? ( Тебе это ничего не напоминает?) – Марк посмотрел на меня в ответ. Я действительно забыла, какие красивые у него глаза. Ярко-голубые, с черными хрусталиками, как моя старая бутылочка духов от Ив Сен Лорана.

– Напоминает?

– Мы пододвинули вон тот стол, поставили на него стул, и я залез наверх, – произнес Марк и замолчал, посмотрев на меня. Затем убрал прядь моих волос, упавших ему на лицо.

Да, теперь я вспомнила. Я снова легла и посмотрела на потолок. Марк был прав, Сиднея больше там не было. Он отметил его на моей карте, стоя нагим на стуле с белым маркером в руке, стараясь найти то место, которое указывала ему я с кровати, потешаясь, как он неуверенно двигает руками, напоминая статую Давида. Тогда Марк понятия не имел, где следует изображать Сидней. Все, что он знал, – город должен был находиться в восточной части страны.

– Ты солгал мне… – Я все еще смотрела на потолок.

Марк не пошевелился.

– Je ne me rappeller plus, tu sais. Теперь это давно стало прошлым. Я не помню, что сказал тебе, Энни.

Но я-то помнила: «J'en avais une. Mais c'est fini maintenant…» ( Я справлюсь. Но я настаиваю…)

– Xa, очень удобно! – Я села на постели спиной к Марку, чтобы он не увидел, как мне больно, больно даже после стольких лет. Еще вчера мы готовы были расстаться, но все равно сейчас мне было больно. Этот молодой мужчина что-то растревожил в моей душе. Он разбередил воспоминания, которые у нас были. Которые, как я думала, у нас были.

Одежду я бросила на постели, отпихнув подальше, прежде чем отключиться. Я не имела понятия, сколько сейчас времени, потому что где-то по дороге потеряла часы. Они еще были у меня на руке в Тулузе, но потом…

Я хотела накинуть на себя что-нибудь и, потянувшись к куче белья, достала оттуда что-то черное и гладкое. Это оказался лифчик, который я носила тогда. Натягивая бретельки на плечи и стараясь понять, как справиться с чертовой застежкой, я подумала, что этот лиф весьма откровенный. Волосы, рассыпавшиеся по спине, еще больше мешали застегнуть неподатливый замок. Никогда, за многие годы, я не возилась так долго. Мои руки потеряли ту особую сноровку, которой обладают все молодые девушки, застегивая лифчик безо всяких затруднений, как бы между прочим.

– Хотя забавно, что ты помнишь эту историю с Сиднеем.

Марк потянулся, чтобы помочь мне с застежкой. Он всегда хорошо справлялся с подобными мелкими задачами. «Даже лучше, чем с расстегиванием лифчиков», – говорил Марк.

– Энни, t'es sérieuse? Ты серьезно? – Марк все еще не убрал свою теплую ладонь с моей спины. Я хотела, чтобы он продолжил, чтобы провел руками по всему моему телу, снимая напряжение… и прогоняя мысли о той женщине.

Но я отстранилась. Для меня это имело значение.

– Все было кончено, Энни!

Я потянулась за остальной одеждой.

– Надо вставать. – Я не хотела слышать его оправданий и лживых слов. Ни сейчас, ни потом. Никогда.

Мои туфли лежали у двери, там, где я их, очевидно, бросила, но этого я не помнила. Нет, я ни за что не надену эти инструменты для пыток ни сегодня, ни когда бы то ни было еще. Надо попытаться найти что-нибудь более практичное. К счастью, в шкафу должно быть что-то более удобное.

Вдруг по всему моему телу прошла дрожь. Я даже стала думать как моя мать.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Бетти стояла на кухне у окна в своем сером тренировочном костюме и рассматривала внутренний двор, заваленный опавшими листьями. Она всегда стояла там по утрам, заваривая чай, прислонившись к мойке. В ярком дневном свете я хорошо могла разглядеть ее фигуру – узкие бедра, худые плечи. Она даже не напоминала мне ту повзрослевшую Бетти, с которой мы вместе становились старше.

В то давнее утро, после того, как я познакомилась с Марком, мы с Бетти стояли здесь на кухне и вместе смеялись над его сапогами, пока она пила свой чай. Сегодня я надеялась, что мы успеем проскользнуть незаметно и она не увидит Марка. Но, должно быть, она слышала наши голоса, потому что обернулась в тот момент, как Марк появился в дверном проеме за моей спиной.

– Доброе утро, ковбой! – улыбнулась Бетти. Я заметила, как сияет ее лицо. На ее чистой белой коже не было ни следа косметики. – Чаю?

В ответ Марк лишь неловко улыбнулся.

– Прости, Бетти. – Я подтолкнула его мимо кухни по коридору к входной двери. – Мы уже уходим!

Из дома мы направились к Пер-Лашез [14]14
  Пер-Лашез – кладбище в Париже, на котором похоронены крупнейшие деятели культуры и науки.


[Закрыть], хотя совсем не собирались идти туда. Раньше мы иногда прогуливались там по воскресеньям, вытаскивая себя из кровати так поздно, что день быстро перетекал в вечер, и выходные заканчивались слишком быстро.

Сейчас я просто хотела посидеть под деревом, побыть среди зелени, в тихом месте. Лерма был далеко от нас.

Мы остановились перед небольшой калиткой, увитой виноградом. Это был один из входов на кладбище, место, более всего напоминающее парк в этой части Парижа. Когда Марк потянулся, чтобы взяться за ручку калитки, я вспомнила, как он вот так же стоял здесь, как держал ее открытой, пропуская меня вперед. А я декламировала первую строчку из истории про Мадлен: «В одном старом доме в Париже, который был увит виноградными лозами…» Интересно, помнит ли Марк об этом эпизоде?

Он потянул за ручку, и калитка, скрипнув, отворилась.

– Жили двенадцать маленьких девочек… – медленно произнесла я с надеждой, что он вспомнит о том же. Марк посмотрел на меня и улыбнулся. Отступив назад, он ждал меня, придерживая калитку. Но я ничего не сказала. Почему я что-либо должна говорить? Теперь все по-другому. Он солгал мне.

Я шагнула вперед. Марк обвил меня свободной рукой за шею, и я почувствовала, как его губы, коснувшись моего уха, остались поцелуем у меня на щеке. Возможно, в конце концов он вспомнил. Неожиданно я пожалела, что не сказала ему этого сразу, но теперь уже было поздно – мы миновали проход, и калитка с лязгом закрылась за нашими спинами.

Мы прошли по булыжной тропе мимо оголенных платанов, которые распростерли над нами свои переплетенные ветви, словно узловатые пальцы. Когда-то мы сидели здесь, чуть дальше, на каменной скамейке, но я точно не могла вспомнить, где именно.

Внезапно Марк выступил вперед меня:

– Здесь.

Скамейка была на месте. Смешно, но я почти ожидала увидеть ее заросшей мхом. Или же, наоборот, ожидала увидеть современную металлическую конструкцию вместо старой каменной плиты на столбиках, которая исчезла бы, как мы с Марком. Но нет, скамейка была на месте, будто бы мы никогда и не уходили. Усевшись на каменное сиденье, Марк пнул ногой землю, и на мои туфли опустилось облачко пыли.

– Она говорит, что собирается съехать, как только найдет жилье…

Я подняла руку, выставив ладонь словно щит. Я до сих пор представляла, что она все еще в квартире Марка, в той кургузой футболке.

– Не говори мне ничего! Я не хочу ничего об этом знать.

Но я хотела, и Марк знал это. Он тихо засмеялся и покачал головой. Все дело в том, что теперь он очень хорошо меня знал.

– Tu sais, Энни, когда ты говоришь так, это выглядит очень глупо.

Я смотрела, как он пригладил пальцами волосы, и у меня в голове пронеслась мысль о том, касались ли вчера его пальцы волос Фредерики, этих ее завитков, когда он пытался успокоить ее?

Похоже, Марк читал мои мысли.

– Она ничего не значит для меня. Она больше не существует в нашей жизни. C'est le passe ( Это в прошлом).

Ком подступил у меня к горлу. Больше не существует? Выходило, что до этого она была важна ему, как и ее существование, о котором я и не подозревала.

– Так сколько это продолжалось, Марк, после того как мы познакомились?

Он пожал плечами:

– О, Энни, я не знаю!

Но это были совсем не те слова, что я хотела услышать. Я бы предпочла, чтобы Марк все отрицал, сказал мне, что ничего не было вовсе, хотя сам факт ее нахождения в его гостиной говорил об обратном.

– Ты что, ничего не понимаешь, Марк? Она же существовала! И существует. А ты солгал мне про нее. – Я наклонилась вперед, чтобы видеть его лицо, чтобы заставить его понять. – Сейчас она имеет значение.

Марк тяжело опустил ладони на колени и потер их.

– Mais de quoi tu parle ( Но что ты такое говоришь), Энни? – Его слова на холоде взвились к небу облачками белого пара. – Вчера вечером между нами ничего не было, если ты думаешь об этом. Я поехал на машине за тобой, сразу после…

Но я думала о том, сколько ночей они были вместе тогда, в первый год нашего знакомства, потому что мы ни разу не были у Марка дома. Холодный порыв ветра обжег мне лицо, бросив волосы на глаза. Я поняла.

– Скажи мне, Энни, enfin ( детка). – Голос Марка стал низким, его терпение начало подходить к концу. – О чем ты думаешь?

Было холодно. Сырость каменного сиденья проникала сквозь джинсы к постепенно коченеющим бедрам. Я встала и, обхватив себя руками, начала переминаться с ноги на ногу, как неугомонный ребенок.

– Я спрашивала тебя о прошлом, о том, что случилось тогда…

– Но какое теперь это имеет значение, Энни?

Я в изумлении посмотрела на Марка. Он вообще любил меня когда-нибудь? Но гордость не позволила мне задать этот вопрос сейчас. Кроме того, речь ведь шла не только о любви, а о гораздо, гораздо более серьезных вещах.

– Я спрашивала тебя о… Чарли. – Мне было так трудно произнести его имя.

– Quoi? ( Что?)

Я наклонилась к Марку так близко, что почувствовала тепло его дыхания щеками, губами.

– Чарли – наш сын, ты помнишь?

Он смотрел в мои глаза, словно ища в них подсказку.

– Oui?

Я выпрямилась, посмотрела в небо, все еще затянутое плотными зимними облаками, и подумала, как мне сделать так, чтобы мои последние слова шмели хоть какой-то смысл?

– Мы ехали к тебе домой – она была там. Теперь все по-другому. Ты должен был мне сказать по дороге.

Марк покачал головой:

– Non, Энни. Я не мог этого сделать. Ты была слишком уставшей. Как я мог тебе тогда сказать об этом?

– У тебя было для этого пятнадцать лет, Марк. Если бы я знала, я бы никогда не предложила отправиться туда. Мы могли бы сразу ехать ко мне. Но теперь уже поздно.

– Что значит уже поздно?

– Мы изменили ход прошедших событий, изменили то, как это должно было быть, и теперь будущее изменится, станет другим, разве ты не понимаешь?

В небе раздался далекий и грозный раскат грома.

Марк посмотрел на меня, и в эту минуту он наконец понял.

– Tu… Ты имеешь в виду?..

В нашу сторону направлялась молодая пара. Они вдвоем толкали перед собой в горку детскую коляску и смеялись.

– Да, – ответила я, кивая. – Я не хочу потерять его, Марк.

– Mais, attendez… – Он схватил меня за руку и приблизил к себе. – Это не означает, что мы не получим Чарли!

Но откуда ему было знать? Как он мог быть уверен в этом? Ведь теперь мы ступили на другую тропу.

* * *

Бывают такие моменты в жизни, когда чувствуешь: вот оно, счастье, в самом чистом виде! Конечно, они редки и мимолетны, эти моменты, но, я думаю, именно это и делает их особенно яркими по сравнению с обыкновенным состоянием, в котором пребываешь каждый день.

Когда родился Чарли, я заплакала, как только мне принесли его. Я испытала абсолютный восторг при виде этого забавного маленького человечка с той самой шишкой на пушистой голове и большим беззубым ртом, сжимающего крохотными ручонками мой палец.

Врачи сказали, что после Чарли я не смогу больше забеременеть. Я не поверила им – раз родился Чарли, то я смогу родить снова. Годами мы безуспешно пытались зачать – я не желала верить в приговор врачей. Только теперь, оглядываясь в прошлое, я, кажется, наконец смирилась с ним.

Чарли, мой чудесный ребенок, оказался, как сказали врачи, «одним шансом на миллион».

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Я никогда не любила понедельники, и, без сомнения, этот не был исключением. В воскресенье мы просто парили. Но понедельник тяжело упал на наши плечи. В шесть утра небо было багрово-серого цвета, словно гигантский кальмар выпустил свое чернильное пятно прямо на окно моей спальни. Такие же мрачные мысли крутились у меня в голове, пока я лежала вместе с Марком в постели. Пусть все остается так, думала я. Если время остановилось, пусть оно остановится здесь. Мы должны возвращаться на работу, которую оставили в пятницу, до того как познакомились.

– Я не смогу, – прошептала я.

– У нас нет выбора. – Голос Марка прозвучал глухо, словно из преисподней. Так что его слова не помогли.

Я знала, что Марк так и не заснул, я слышала это по голосу и видела по его профилю. Марк осунулся, и лежал со мной рядом на спине, прикрыв одной рукой глаза, и напоминал скорее труп, чем живого человека. Вообще-то он никогда не был жаворонком, и, полагаю, на этот раз у него было хорошее оправдание. Мне не хотелось думать о том, что он пойдет к себе, чтобы переодеться перед работой, и, возможно, увидит ее. Надеюсь, к тому моменту она сможет отыскать себе какую-нибудь одежду.

– Скажи что-нибудь хорошее… – Мои пальцы пробежали по груди Марка. – Скажи что-нибудь, что поможет нам пережить все это.

– Ça ira ( Идет). С нами все будет в порядке, – произнес он, запинаясь. – Просто не думай об этом.

И это тоже не помогло. Марк стоял в двери моей спальни, собираясь уходить, собираясь оставить меня здесь. «Не уходи!» – хотела воскликнуть я, шагнув к нему. Возможно, я никогда больше не увижу его снова, и больше мы не будем вместе, мы трое.

– Встретимся в «Жюльене»? – Я заглянула в его глаза, такие же нежные, как у Чарли. Видел ли он нашего сына где-нибудь, где-нибудь в чертах моего лица? Где же он сейчас, Чарли?.. – Я закажу столик на семь тридцать.

Я кивнула. Это должно помочь. Когда я потянулась рукой к его лицу, такому молодому и открытому, я вспомнила, что теми же улыбающимися нежными глазами Марк смотрел на меня в пабе «Кити», в кафе Les Deux Magots, в ту первую пятницу после нашей первой встречи… И утром следующего дня. В этом его взгляде была пьянящая страсть.

– Я хочу познакомить тебя с моими друзьями, – произнес он. – Я хочу, чтобы они познакомились с тобой. Ce soir ( Сегодня вечером).

Я помню, что гадала, сколько времени он бы смотрел на меня так, пока я не потянулась за бокалом у кровати. Неужели я стояла с открытым ртом?

– Я им понравлюсь?

– Non. Они подумают, что ты очень страшная. Марк провел ладонью по моей щеке. – Я думал, что всегда нужно умываться перед сном, non?

Тут же зайдя в ванную и оказавшись перед зеркалом, я вскрикнула от неожиданности. Тушь размазалась черными кругами вокруг моих глаз. Я слышала, как Марк засмеялся, упав на постель, и от его прекрасного грудного смеха вибрировали и стены, и моя кожа.

Я оказалась в пропасти с самого начала.

Я приехала на вечеринку поздно вечером. В неярко освещенной гостиной, в клубах сигаретного дыма стояли весьма хорошо одетые люди. В углу комнаты, на краю дивана, словно эльф на веточке, примостилась девушка с шикарной, но совсем короткой, как у мальчишки, стрижкой. Я оправила волосы, нервно убрав непослушные локоны, и внезапно почувствовала себя очень passe ( древней). Девушка разговаривала с мужчиной в шляпе, надетой задом наперед. Запрокидывая голову назад, она смеялась над тем, что шептал ей на ухо собеседник, при этом совершенно забыв о сигарете в руке. Я завидовала этому особому шику во французских девушках.

Я не знала здесь никого, кроме Марка, но его нигде не было видно. Мы договорились встретиться здесь, так как у него были какие-то дела. Я помню, как он что-то тихо говорил мне, пока его губы двигались вниз по моей шее и ниже, отчего мурашки пробегали у меня по спине, а бедра непроизвольно сжимались. Великолепно, думала я, у меня будет целых полдня, чтобы пройтись по магазинам и подобрать себе что-нибудь интересное.

Но теперь мне было интересно, был ли Марк с ней сегодня днем, то есть тогда давно? Забавно, но все эти годы мне ни разу не приходило в голову, что кроме меня у него может быть кто-то еще.

Я выбрала довольно смелый наряд – небольшое черное платье с глубоким вырезом, слишком короткое, чтобы быть удобным, но страсть придала мне уверенности, когда я выбирала его в магазине.

Я окинула комнату отчаянно самоуверенным взглядом в поисках Марка. Двое молодых людей, стоявших рядом с дверью, тут же замолчали и оценивающе посмотрели на меня. Я поежилась в своем платье, подумав о том, что лучше было надеть джинсы. Тот, что был выше, с гладкими волнистыми волосами, спадающими на глаза, подошел ко мне. Наверное, на мой вырез он смотрел с высоты птичьего полета. Я протянула руку.

– Bonsoir! Je suis Annie ( Добрый вечер. Меня зовут Энни).

Молодой человек улыбнулся и пожал мне руку, в то время как его друг ухмыльнулся.

– Bonsoir! Je suis Gilles.

Затем кто-то включил музыку, как раз когда Жиль подошел ближе, и я не расслышала, что он говорит. Я лишь улыбнулась и пожала плечами. Его губы коснулись моего уха, а рукой он дотронулся до моего плеча. Я не заметила, как его пальцы скользнули под лямку сумочки, пока она тяжело не упала на пол.

– Vien danse ( Потанцуем?)

Рука Жиля скользнула вниз в поисках моей ладони, и его потное объятие увлекло меня в глубину гостиной. Я хотела сказать ему «Non, merci» потому что мне совсем не хотелось сейчас танцевать, и я с удовольствием просто постояла бы в сторонке с бокалом шампанского, чтобы отдышаться и еще раз поправить платье. Внезапно мне в голову пришла мысль: а что если это совсем не та вечеринка?

Жиль придвинулся ко мне близко, даже слишком близко, пока я усиленно крутила головой, пытаясь не упускать мою сумочку из виду.

Тогда я и увидела Марка.

Он стоял, прислонившись спиной к косяку двери, сложив руки на груди, и улыбался мне. Мое сердце снова затрепетало, как раньше, еще тогда…

– На помощь! – проговорила я одними губами.

Но Марк не пошевелился. Что ж, по крайней мере, я попала туда, куда надо, и поэтому теперь уже не так переживала.

Марк не отрывал от меня взгляд. Я танцевала для него.