Текст книги "Дежавю"
Автор книги: Сюзан Фрейзер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Сюзан Фрейзер
Дежавю
Посвящается Молли и Джейку
ПРОЛОГ
Мы возвращались из Тулузы на машине. Шел дождь. Должно быть, это случилось, когда мы проезжали ту часть трассы, где она разделялась на две очень узких полосы. Я всегда задерживала дыхание, когда мы обгоняли вереницу огромных грузовиков, следовавших издалека, из Испании, а может, даже из Португалии; они громыхали практически у самого краешка правого зеркала нашей машины. В тот вечер мне было особенно страшно. Дождь, брызги и туман, сотканный из миллионов крошечных капель и поднятый в воздух колесами рокочущих громадин, заливали стекла нашего автомобиля так, что «дворники», работая в бешеном ритме, не могли справиться с таким количеством воды. Мы ехали вслепую.
Должно быть, это произошло именно тогда.
Я помню, что разговаривала по телефону с Чарли. Я обещала ему, что мы будем дома примерно через час. Я говорила, чтобы он наконец-то отошел от компьютера, проверил, все ли окна закрыты, и отправлялся в душ. Тогда я общалась с ним в последний раз, и это был обычный короткий разговор. Я догадывалась, что он поглощен своей игрой Age of Empires, поскольку его голос звучал отстраненно, словно Чарли хотел сказать «Мне некогда». Меня это очень злило. Не думаю, что назвала его как-нибудь ласково, например «дорогой». Кажется, я даже не попрощалась, о чем, конечно, очень жалею. Я хотела одного – чтобы он наконец оторвался от своего компьютера. Я не сомневалась, что Чарли просидел за ним весь день, хотя он и уверял меня, что это совсем не так. И потом, я всегда знала, когда он врет. Его голос сразу как-то меняется. Я не могу объяснить как, но всегда чувствую это.
– Дай ему еще пять минут, – сказал тогда Марк.
Именно в тот момент меня осенило. Да какая, в конце концов, разница? Чарли отлично проводит время, и нужно только порадоваться за него. Нас целый день не было дома, и он прекрасно себя чувствовал. Когда мы сказали ему утром, что уезжаем на целый день, Чарли воскликнул: «Круто!» Мы, смеясь, спросили его, как бы он отреагировал, если бы мы вообще оставили его одного на неделю. «Круто!», – снова ответил Чарли. – «Да уж, конечно!» – хмыкнули мы в ответ и стали шутить, что в таком случае ему пришлось бы оставлять свет включенным на ночь, чтобы не бояться инопланетян, и что ему за неделю до тошноты надоест хлеб и «Веджемайт» [1]1
«Веджемайт» – фирменное название очень популярного в Австралии пастообразного продукта темно-коричневого цвета, представляющего собой экстракты овощей и дрожжей. Впервые появился на рынке еще в 1923 году. Ему приписывают чрезвычайно питательные и даже целебные свойства. – Здесь и далее примеч. ред.
[Закрыть].
Потом я напомнила Чарли, чтобы он не засовывал нож или вилку в тостер, если хлеб вдруг там застрянет; обязательно запер за нами дверь; не открывал незнакомым людям и не ел больше трех долек шоколада.
– Знаю, мам.
Но похоже, Чарли вовсе не слушал меня тогда.
Я живо представила, да мы оба хорошо себе это представили, как он буркнул нам: «Пока» – и, не отрывая взгляда от монитора, неуклюже положил телефонную трубку на базу только со второй попытки.
Да, тогда это и случилось – мы снова оказались дома с ним.
Я даже не помню, как мы подъехали…
Стоя в дверном проеме, мы наблюдали за Чарли. Непослушные светлые волосы нашего одиннадцатилетнего сына торчали во все стороны, челка спадала на глаза. Он даже не поднял на нас глаза, продолжая барабанить грязными маленькими пальчиками по клавиатуре.
– Видишь, Марк? – проговорила я.
– Еще пять минут, Чарли, c'est tout ( и все).
Но тот был настолько захвачен игрой, что даже не удосужился кивнуть в ответ. Ну и ладно. Какое это имело значение?
Тогда Марк откупорил бутылочку «Коломбелл», нашего любимого вина, которую нам посчастливилось найти в тот день в каком-то маленьком магазинчике на окраине Тулузы. Мы сидели на диване, потягивали вино, наслаждаясь моментом, и слушали, как Чарли наверху ведет в бой целые средневековые армии. Это был хороший день, пусть даже Чарли и съел почти весь шоколад в доме.
Странно, но мы не услышали стука в дверь. Вспоминая об этом, я часто задаюсь вопросом: может быть, это вино притупило наши чувства? Мы ведь были так расслаблены.
Чарли наконец-то выключил компьютер и направился в ванную. Я услышала, как он необычно резко закрыл воду. Звон и гудение старых труб разнеслись эхом по дому, словно звуки тех древних баталий, когда лязг доспехов сопровождался стонами раненых. А когда Чарли громко прокричал: «Кто там?» – мы с Марком посмотрели друг на друга и улыбнулись, не понимая, о чем он. Марк в ответ спросил его: «Qui, chéri?» ( Что, дорогой?), но Чарли не ответил. Может быть, не расслышал. Он только как-то чересчур шумно завозился наверху. Я только подумала, что он наверняка не успел помыться как следует, как Чарли сбежал вниз по лестнице и, как всегда, перелетев последние четыре ступени, приземлился с грохотом на пол. Он едва успел вытереться, с его волос капала вода, и все, что он успел надеть на себя, – это шорты.
Мы проследили взглядом, как Чарли с шумом пронесся мимо нас к входной двери, оставляя на полу влажные отпечатки босых ног.
– Что случилось, Чарли?
Он не ответил. Это напомнило мне времена, когда Чарли ходил во сне. Тогда его глаза были открыты, но смотрели будто бы сквозь вещи, в кристальную синеву, Но сейчас его рука оказалась на задвижке замка. Чарли поворачивал ручку, родимое пятно на спине в форме Африканского континента пришло в движение, когда его лопатки зашевелились.
Мы с Марком одновременно вскочили, держа бокалы в руках, вино расплескалось на ковер. На пороге, под проливным дождем, стояли двое – мужчина и женщина в темно-синей полицейской форме.
Оба были молоды, даже слишком. Девушка так вообще почти подросток. Ее прическа с туго собранными назад волосами открывала круглые румяные щеки и только подчеркивала ее молодость. Она, очевидно, совсем недавно поступила в полицейскую академию, или как там это называется во Франции. Я помню ее глаза – они были почти черные и смотрели очень сурово, несмотря на то, что все внимание она сфокусировала на Чарли. Да, в тот момент она смотрела именно на него. Даже когда я поставила бокал и протиснулась в дверной проем мимо Чарли, чтобы узнать, что случилось, девушка по-прежнему продолжала смотреть только на него. Тогда я поняла, что разговор поручено вести мужчине. Я должна была бы сама догадаться, что девушка, при ее возрасте и совершенно новой форме, определенно являлась стажером в этой паре. Офицер вошел в дом, каким-то образом проскользнув мимо меня, при этом разговаривая с Чарли. Я попыталась преградить ему дорогу, но мужчина продолжал идти и что-то обсуждать с Чарли, положив ему руку на плечо, словно меня и не существовало вовсе. Офицер говорил по-французски, и поскольку я пропустила начало, то не могла понять, о чем он, Я разбирала отдельные слова, но за всю свою жизнь не смогла бы собрать их вместе, чтобы уловить смысл сказанного.
Чарли открыл рот. Его губы замерли в форме идеальной буквы «О», а по телу прокатилась судорога, такая же, как была давным-давно, когда у него была температура под сорок. Его уши густо покраснели.
– Что случилось, Чарли? Скажи маме, что случилось!
Тогда я посмотрела на Марка. Он все еще стоял не двигаясь у дивана с бокалом в руке, но вино лилось на ковер.
Марк понял все, что говорил полицейский.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
С тех пор мы много раз спорили о том, как развивались события в этой истории. Марк рассказывает ее иначе. Меня это не особо удивляет, хотя мы были в Тулузе вместе, вместе возвращались на машине и наконец вместе очутились дома с Чарли.
Или, по крайней мере, мы так думали.
И все же мы сходились в том, что это оказался хороший день: символичный с одной стороны и ироничный с другой. Прежде всего, это был конец довольно трудной недели, недели борьбы одновременно со всем и ничем. Таким образом, мы подошли к опасной черте, когда ты невольно спрашиваешь себя: что происходит с твоей жизнью? Или, уж если быть совсем точной, куда, черт подери, она подевалась, эта жизнь?
Здесь Марк со мной не соглашается. Он говорит, что я, как обычно, преувеличиваю и что он совершенно так не считал. Но я-то думала именно так. Во Францию мы приехали из Австралии. Проблема была совсем не в том, что мы очутились именно во Франции, а в том, что мы оказались именно здесь, в этом крошечном богом забытом городке под названием Лерма.
Мы просто потерялись. Потерялись в Лерма.
Даже если смотреть через лупу, то этот городок всего лишь крошечная точка на карте. Чтобы попасть сюда, нужно долго ехать вверх по извилистой дороге, заканчивающейся заросшей грунтовой колеей, по краям которой тянутся зеленые поля и холмы. Несколько часов утомительного пути, и вот наконец вы оказываетесь здесь, в Лерма, конечной точке. Единственный путь отсюда лишь тот, каким вы только что добрались сюда, потому что вокруг нет ничего, кроме лесов.
Рай, скажете вы? Действительно, когда мы первый раз приехали сюда по этой узкой и грязной дороге одним поздним вечером в начале мая, обогнули поле, обсаженное старыми яблонями, и остановились посередине городка, я признаю, что сказала то же самое.
Время, казалось, остановилось в этом тихом местечке. Старые дома, каменные стены которых дождь, ветер и солнце сделали почти белыми, выделялись на фоне омытого серебристо-голубого неба, такого, какое бывает в пасмурный день. Возле каждого дома был старый яблоневый сад, а на ветхих изгородях надменно восседали петухи. Средневековая церковь – гордость городка – возвышалась над окрестностями, довершая живописную картину. Мы прошлись по тропинкам, обрамленным зарослями штокроз. На высоких стройных стеблях этих величавых цветов распускались кроваво-красные бутоны, рядом с которыми кружились пчелы, лениво жужжа и перелетая от одного цветка к другому, чтобы собрать благоуханный нектар.
Мы искали старый кирпичный дом, тот, что был запечатлен на фотографии, которую нам вручил агент по недвижимости. Этот дом, как объяснил он нам, раньше являлся одновременно местным кафе и почтой. Мы обнаружили это здание, каменные стены которого розовели в сгущающихся сумерках, практически рядом с церковью.
Чтобы добраться до него, нам пришлось пройти на другой конец городка, к лесу, мимо древнего заброшенного кладбища на вершине холма. Некоторые надгробия давно упали и едва угадывались в густой траве. Надписи на плитах, сделанные сотни лет назад, поросли серым лишайником и ярко-зеленым мхом и казались каким-то причудливым орнаментом. Мы сели на невысокую каменную ограду и посмотрели на городок. Вся долина раскинулась перед нами, как на ладони, и словно горела в лучах кроваво-красного солнца, опускающегося за холм на горизонте. Эта картина напомнила нам цветастую целлофановую бумагу, в которую заворачивают рождественские подарки.
Тогда я повернулась к Марку. Вот оно!
Он понимающе кивнул. Я видела, что Марк чувствовал то же самое – нас двоих охватила успокаивающая магия этого городка, мы оказались во власти его чар.
Хотя, несомненно, добрые чары существуют наравне со злыми. И иногда, когда очень долго и упорно пытаешься обрести то, чего когда-то лишился, можно не заметить разницы.
Но я забегаю вперед. Я должна объяснить, как случилось, что мы оказались здесь, в Лерма, в этой богом забытой дыре.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Я не знала своего отца. Он умер еще до того, как я появилась на свет. Моя мать так никогда и не смогла до конца оправиться от этой потери. Боль утраты сделала ее грубее, изменила ее отношение к жизни и ко мне.
– Бессмысленно рассуждать о судьбе или невезении, – твердила она. – Ты сама отвечаешь за свою жизнь, Энни Макинтайр!
С годами я узнала, что в жизни есть некоторые вещи, над которыми ты не властен. Иногда они просто случаются, вне зависимости от того, сделал ты что-нибудь или нет. Наглядным примером может служить тот случай, когда Марк потерял работу.
Вот тогда все и началось. Мы жили в Австралии. Марка уволили. Я хорошо помню, как все было, потому что это произошло ровно за два года до того дня, когда мы вечером возвращались на машине из Тулузы.
– S'il vous plaît ( Пожалуйста), Энни, я не потерял работу, – любит утверждать Марк. – Компания «Алстел» сделала мне предложение. Она сделала нам всем предложение, и я согласился принять его. C'est tout ( Всего-то).
Чарли сказал бы: «Человек не желает признаваться, мам».
Как бы Марк ни называл это, но он оказался лишним. Ему трудно было признать это. И все же первые несколько недель, последовавших за этой новостью, мы очень радовались. Марк проработал в компании «Алстел» десять лет, устроившись туда в первый же год, когда я привезла его в Австралию, поэтому выходное пособие оказалось довольно внушительным. Тогда-то мы и сказали друг другу, что у нас появился шанс; это было нашим билетом обратно во Францию, где мы впервые встретились. Где были счастливы.
Мы начали строить планы и размечтались, как дети о большой коробке с конфетами. Будущее уже давно не сулило нам столько радостей, как в тот момент. Это казалось началом новой замечательной жизни. Мы бы купили дом во Франции, где-нибудь за городом, на юго-западе страны. Там, где река Лот течет мимо маленьких городков и деревень, извиваясь, словно серебристый хвост сказочного дракона. Жизнь во французской провинции – в другом мире, подальше от всей этой суеты. Это наш второй шанс.
Итак, каждую ночь я лежала, не смыкая глаз, и думала о том, что нам предпринять. Мы должны были бы продать наши апартаменты в Сиднее, машину и гараж. Я наконец-то отделалась бы от этого старого дурацкого дивана, отправила на помойку весь хлам из гаража; может быть, даже разобрала старую одежду Марка, пока его не будет дома. Пришло время ему надевать свои ковбойские сапоги, чтобы отправляться в путь, а мне пора было увольняться со своей работы. Да, я даже уволюсь с работы! Сейчас это решение совсем не казалось мне таким тяжелым. Мне никогда не нравилось работать в сфере права, приходить в суд, притаскивая с собой тяжеленные папки или прикатывая тележку с различными бумагами, стоять перед судьей с выскакивающим из груди от волнения сердцем и кивать, отвечая на вопросы: «Да, ваша честь, три полные коробки, ваша честь».
Я помню, как однажды ночью, когда мы легли в постель, я не давала Марку заснуть; я хотела не переставая говорить о будущем переезде.
– Tu es comme Perrette, et le pot au lait ( Ты как Перетта, с кувшином молока), – простонал он, зарываясь головой в подушку. – Дай мне поспать!
Марк часто сравнивает меня с Переттой, с девицей из известной французской нравоучительной истории. Однажды Перетта якобы пошла на рынок, чтобы продать кувшин молока. По дороге она стала мечтать о том, что сможет купить на вырученные деньги. И в результате, замечтавшись, уронила кувшин. Бедная девочка! По крайней мере, ей никто не мешал мечтать.
Марк считает, что я не поняла смысла этой истории. Но разве не интересно мечтать и строить планы?
И вот на следующий год мы переехали в этот старый каменный дом в Лерма, в глухую провинцию на юго-западе Франции. Действительно, прочь от всех! Этот дом обошелся нам почти даром, чему мы очень радовались. Само собой, здание требовало немалых вложений. Нужно было провести воду, электричество, залатать крышу. Но это все обещало стать таким занимательным занятием! Я устроилась бы работать преподавателем, а Марк полностью занялся бы домом. По сравнению с работой в суде преподавание просто отдых. Я смогу делать это даже стоя на голове, смеялась я. Конечно, все это далось бы нам не так легко, но все же сулило интересную жизнь.
Увы, тогда у нас не было магического шара, чтобы увидеть будущее, и мы не знали, чем все обернется.
* * *
Да, в наше первое лето в Лерма мы были счастливы. Мы катались на велосипедах вниз, к реке, в деревню Кастельфрейн, которая располагалась примерно в десяти километрах от нас, туда, где встречаются реки Верт и Лот. Хрустально чистая вода шуршала и пенилась у наших босых ног, когда мы шли по гладким плоским камешкам на берегу.
Мы ездили по старому каменному мосту через реку Верт, на каменных перилах которого сидели местные рыбаки, словно чайки на пристани в ожидании рыбы, чтобы поприветствовать и поговорить с нами. Они кричали: «Étrangers ( иностранцы)». Мы проезжали мимо старой водяной мельницы с давно заколоченными ставнями, мимо маленького железнодорожного полотна местного значения, теперь заросшего лавандой и кустами розмарина, жгучий аромат которого преследовал нас до самой реки.
Оставшись только в купальных костюмах, мы шли босиком по травянистому берегу, под тенью плакучих ив, вверх по течению к плотине, где бешено бурлил поток. А там, смеясь и крича от радости, мы ныряли в воду.
Лежа на спине и раскинув руки, словно Христос на распятии, мы смотрели на небо и полностью отдавались во власть быстрого течения, которое несло нас к новому, большому и современному железному мосту через реку Лот. Мы втроем проплывали в его тени, словно дети: Марк, Чарли и я. И никого, кроме нас, будто не существовало, хотя по берегам отдыхали и загорали группы людей, чьи французские собаки с остервенением лаяли на нас. Мы были австралийцами, отважными австралийцами, смело бросавшимися в эти жемчужные воды, словно в кипяток, в который страшно сунуть даже палец.
Вот так мне нравится рассказывать об этом – эта река была нашей, потому что мы были большими, крепкими австралийцами, плавающими как сам Ян Торп [2]2
Ян Торп – австралийский пловец, пятикратный олимпийский чемпион.
[Закрыть], который смог бы проплыть против течения.
– Как лосось, – смеялся Чарли. – Розовый лосось.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Мы отправили Чарли учиться в маленькую местную школу, примерно в десяти километрах от города. Снаружи школа выглядела довольно сурово: уродливое здание из серого кирпича, построенное в семидесятых годах двадцатого века, с заасфальтированным школьным двором, Я представляла себе что-то более романтичное, возможно бывший монастырь, где в классах были бы высокие сводчатые потолки, с окнами, выходящими на бескрайние пастбища с сочной травой, и огромными фиговыми деревьями вдалеке. Я представляла себе пару гнедых лошадей у школьного забора, Дети каждый день кормили бы их яблоками и катались без седла после уроков…
Но лошадей здесь не было и в помине.
Я знала, что это будет самой сложной частью нашего переезда. Да, Чарли говорит по-французски, но не может читать и писать. Да и потом, он вообще другой. Он – австралиец, то есть иностранец, несмотря на то, что его отец – француз.
Начало учебного года здесь совпадает с тем сумасшедшим периодом, когда все французы возвращаются из летних отпусков. В это время интенсивность дорожного движения по всем дорогам определена красным цветом, а все трассы и прилегающие к ним дороги забиты мини-вэнами, легковушками с багажниками на крыше и с прицепами. В общем, наступил тот день сентября, когда начинается новый учебный год. Когда я села за стол, наблюдая, как Марк макает свой рогалик в кофе, а Чарли уплетает хлопья, мне в голову вдруг пришла мысль о том, что с этого дня мой сын будет питаться в школьной столовой, причем каждый день. А ведь я забыла предупредить его о коровьем бешенстве.
– Чарли, не важно, насколько ты голоден, но не ешь говядину, du bœuf, ты понял? Или телятину, которая называется du veau, хорошо? Или макароны по-флотски. И мясо по-татарски тоже, потому что оно, как правило, сырое…
– Но я люблю макароны по-флотски!
Марк посмотрел на меня так, словно я сама была коровой, страдающей от бешенства:
– Энни, s'il vous piaît! La vache folle, c'est fini! ( Пожалуйста! Коровье бешенство закончилось!)
– А вот и нет, Марк, эпидемия совсем не закончилась! Просто французское правительство и производители мяса хотят, чтобы все в это поверили. Они как охотники!
Рогалик Марка с плеском шлепнулся в его кружку, разбрызгав кофе по столу.
– Охотники?..
Я потянулась за багетом и «Веджемайтом». На всякий случай я сделаю Чарли наш бутерброд.
– Да. Охотничий союз настолько силен, что правительство не способно даже принять закон, запрещающий охоту во Франции… И такая же ситуация с производителями мяса и коровьим бешенством!
– А как мычит бешеная корова? – спросил Чарли, хихикая.
– Чарли, прекрати, я серьезно…
– Ку-ка-ре-ку?
Тогда я поняла, что объяснять теорию сговора производителей мяса и коровьего бешенства здесь и сейчас совершенно бесполезно. У нас не было времени.
– Просто не ешь это, хорошо, Чарли?
– Даже макароны по-флотски?
Мы с Марком отвезли его в школу. Это совсем не было похоже на тот день, когда мы отдавали его в детский сад в Сиднее, в Паддингтон-паблик, где все родители сбились в одну кучку, нервно хихикая и наблюдая, как наши дети в новой форме, на три размера больше, и в сияющих черных ботиночках уходили от нас, словно выводок утят. Они так трогательно шагали парами за своей «новой» матерью, держась за руки. Тогда они пребывали в том нежном возрасте, когда мальчику вполне нормально держать за руку другого мальчика, и при этом со стороны не будет казаться, что они потенциальные гомики.
Конечно, теперь Чарли стал намного старше, ему давно уже минуло девять. Это было заметно по тому, как он стоял, ожидая, когда назовут его имя и фамилию. Он немного ссутулился, не поглядывал в мою сторону, а смотрел только вперед, Чарли словно хотел сказать, что он не желает, чтобы я выдавала себя как его мать и не совершала ничего, что могло бы как-то скомпрометировать его. Чарли старался изобразить самого Мистера Спокойствие, засунув руки в карманы джинсов. Стоя на почтительном, по его мнению, расстоянии в метре от Марка и меня, Чарли пытался всем своим видом показать, что я должна играть роль матери взрослого человека, держать себя в руках и не говорить что-нибудь нелепое, типа: «Ты хочешь, чтобы я пошла в класс и объяснила другим ребятам, что они должны вести себя особенно хорошо по отношению к тебе, потому что ты из другой страны?» Тем более что теперь я и сама стала матерью со смешным акцентом, с нелепой манерой строить фразы.
Директор, суровый мужчина с трубкой в зубах, похожий на генерала, поочередно громко называл имена и фамилии каждого из учеников, чтобы распределить их по новым классам.
Мы молча наблюдали, как мальчики собираются в группы со своими одноклассниками, вальяжно волоча ноги и засунув руки в карманы, будто бы им совершенно нет никакого дела до того, что сейчас происходит. Девочки, восторженно галдя, раскрыв объятия навстречу друг другу, совсем как голливудские звезды, приветствовали своих самых-самых лучших подруг поцелуями в щечки.
Без школьной формы все дети казались старше своего возраста и определенно старше Чарли. На девочках были джинсы с заниженной талией и облегающие футболки, оставлявшие живот открытым. Спереди на футболках у мальчишек красовались всевозможные лейблы, а их короткие, торчащие в разные стороны волосы были густо намазаны гелем и напоминали острые шипы, которыми при желании можно было, наверное, что-нибудь проткнуть.
Я посмотрела на Чарли. Нет, он совсем не был похож на них, с его аккуратной стрижкой и ниспадающей на глаза челкой.
Я заметила группу мальчишек, чьих имен еще не назвали. Они стояли в дальнем углу школьного двора, облокотившись на забор. Мальчишки были значительно старше Чарли, на год или на два, и снисходительно посмеивались над всеми остальными, кто был меньше. Их прически были особенно специфическими: волосы коротко стриженные, за исключением волос на макушке, зачесанных на лоб. Эта группа почему-то стала причиной моего особенного беспокойства. Я еще подумала: не совершила ли я ошибку, приведя нашего сына в этот странный новый мир, который я теперь не могу контролировать. И я тут же забыла о правилах, о кодексе молчания крутых ребят.
– Ты как, Чарли?
– Нормально, – пробурчал он себе под нос, даже не взглянув на меня.
– Arrête ( Остановись), Энни. Ты смущаешь его! – прошептал Марк.
Конечно, Марк был прав. Но заметил ли он тех парней?
– В каждой школе есть свои бунтари и хулиганы, Энни. Разве в Австралии ты не видела таких?
Значит, он заметил и, значит, снова оказался прав. Хулиганы, действительно, есть в каждой школе. Может, все дело именно в этих прическах? Они все – всего лишь дети, просто дети других матерей, и к тому же не намного старше моего сына.
Внезапно похожий на генерала выкрикнул имя Чарли или слова, созвучные с его именем:
– Шарли Мааакинтиир-Моруан!
Чарли не пошевелился.
Марк шагнул к нему и положил руку на плечо.
– Иди, сынок!
– Non, non… ( Нет, нет) Это не я! – Чарли не понял этого странного словосочетания, означавшего его имя во французской версии.
Марк подтолкнул его вперед:
– Si, si, Чарли! Allez! ( Да, Чарли! Иди!)
Я почувствовала панику в его голосе. Ну а теперь кто смущает Чарли?
– Шарли Мааакинтиир-Моруан! – снова раздался зычный окрик.
На этот раз Чарли понял и двинулся вперед, резким движением смахнув отцовскую руку. Я прошептала ему вслед: «Пока!», подавив желание снова напомнить о коровьем бешенстве.
Тогда я еще не понимала, что это будет его наименьшей проблемой.
