Текст книги "Дежавю"
Автор книги: Сюзан Фрейзер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Самое тяжелое – собрать все в единую картину. Я помню все детали; события отложились у меня в памяти, словно кипы печатных листов. Но внезапный порыв ветра разбросал их все, и теперь я точно не могу сказать, что за чем следует. Марк утверждает, что все просто. Вопрос в том, что он не понимает самой причины. Забавно, что я как раз не могу сделать все с такой легкостью, о которой говорит Марк. Если бы я смогла сложить все кусочки в моей памяти вместе, может, он тогда бы тоже понял причину.
Как говорит Марк, все произошло сразу после того, как с Чарли поговорили те двое суровых жандармов, и мы снова остались одни. Тогда мне потребовалось некоторое время, чтобы все осознать. Это самая страшная часть. Только когда я сказала Марку, что-то вроде «Мне надо выпить еще», и огляделась в поисках своего бокала, до меня наконец дошло.
Мы больше не находились в гостиной. Нет, мы никуда не уходили, мы продолжали оставаться в той же части дома. Когда же я посмотрела на Марка, то заметила, что он пытается мне что-то сказать. Я поняла это по движению его губ, поскольку вначале ничего не слышала. Затем я снова смогла воспринимать звуки.
– Что? – Марк кричал, и я не понимала почему. – Что ты сказала, Энни?
Именно тогда я поняла, что он не слышал меня из-за шума. Да, я помню этот шум. Вначале звук был похож на отдаленный шум веселья, приглушенные голоса и смех, звон бокалов, который угрожающе приближался.
Внезапно этот шум окутал нас.
Воздух наполнился кислым пивным запахом, табачным дымом, стал теплым и влажным от пота. Мы стояли рядом, окруженные со всех сторон толпой хрипло выкрикивающих что-то гуляк. Но их крики, кажется, не сулили ничего хорошего. Я нащупала руку Марка и крепко сжала ее. Мой голос казался неслышимым шепотом на фоне этого шума, этого невообразимого шума.
– О боже, Марк… Где мы?
Наши взгляды встретились, и в глазах Марка я увидела панику. Он тоже ничего не понимал. Все произошло слишком быстро, словно нас с грохотом накрыло огромной волной. Когда же я наклонилась, чтобы взять свои вещи, какой-то парень с коротко стриженными рыжими волосами и приплюснутым носом наткнулся на меня, зацепился своим пивным бокалом за мое плечо, и темная холодная жидкость оказалась у меня на груди.
– Прости, дорогуша! – Парень так улыбался, пялясь на мою грудь, что было очевидно – он совершенно не сожалеет о случившемся. – Давай я помогу тебе вытереть тут – просто чуть-чуть потру, ладно?
– Кто все эти люди?
Когда же я повернулась к Марку, меня поразила совсем другое. Его лицо, до боли знакомое, сейчас стало каким-то другим, совсем чужим. Я только не могла понять, что же изменилось. Я ладонью прикоснулась к его щеке.
– Марк?
Он молча взирал на меня. Я посмотрела в его глаза, осторожно провела пальцами под глазами Марка. Кажется, все совсем плохо. Тут я поняла, в чем дело. Морщинки, эти милые тоненькие перекрещенные черточки в уголках его глаз исчезли! Да и под его веками почти не осталось складок, словно после подтяжки лица, словно…
– Я не понимаю… – Мои руки продолжали обследовать лицо Марка. Кончиками пальцев я проводила по его скулам, ощущая подушечками мягкость его кожи, это мягкое утолщение под подбородком… Линия скул Марка стала четче. И все это время он просто молча смотрел на меня с приоткрытым ртом, не реагируя на прикосновения. – Марк, что случилось? Скажи что-нибудь!
– Энни! – прохрипел Марк и схватил меня за руки, чтобы удержаться на ногах. Мой взгляд скользнул вниз. Изменилось не только его лицо. Он стал больше, шире в плечах, будто разом нарастил мышечную массу. Марк изменился, хотя я смеюсь, когда говорю об этом. Потому что он не изменился совершенно.
Просто это был тот самый Марк, которого я встретила пятнадцать лет назад.
* * *
Мы познакомились в Париже, в одном ирландском пабе. Я первая увидела его. Он был с другом. Передо мной сидел брюнет с голубыми глазами, чистыми, как апрельское небо в Австралии, и потягивал «Гиннесс» [6]6
Сорт пива.
[Закрыть]. От этой бездонной синевы его глаз меня бросило в дрожь. Определенно, он был французом. Я поняла это по тому, как он неспешно отпивал из кружки, сжав губы от непривычки к горькому и терпкому вкусу темного пива. Я помню, как думала, какой милый, разглядывая и оценивая его. Я смотрела на его крепкую угловатую фигуру, на то, как он двигается, как держит кружку, на его пальцы, касавшиеся слегка запотевшего стекла. Во всех его движениях сквозила неосознанная уверенность, хотя одежда оставляла желать лучшего. Не думаю, что он заметил меня до того момента, когда почти заканчивал третью кружку.
– Ce n'est pas vrai ( Неправда), – позже не раз говорил Марк. – Ничего подобного. Я заметил тебя, как только ты появилась в дверях паба.
Но я пришла туда еще до него.
На Марке был старый синий жилет, совершенно очевидно – его любимый. Он явно оделся не для того, чтобы произвести впечатление. Но если быть до конца честной, позже он признался мне, что совсем не собирался знакомиться с девушками, и вообще в этот вечер он остался бы дома, если бы не его приятель Ив, который уговорил Марка прийти в этот паб.
– Это отличное место, где можно снять какую-нибудь рыженькую ирландочку с милым акцентом, – настаивал Ив.
Поэтому в какой-то степени Марку не повезло. По крайней мере, я так думала до того, как… Впрочем, об этом мы еще поговорим.
Я была в пабе с Бетти, рыжеволосой девицей, действительно родом из Ирландии. Мы с Бетти были знакомы уже давно, с того времени, когда я только приехала в Париж. Я прибыла в Париж в самый снегопад, невзирая на предупреждения о плохой погоде и о других предстоящих трудностях. Да, я покинула Австралию и свою мать в поисках приключений. Когда-то давно мама говорила мне, что все это глупости, блажь и нельзя идти на поводу у своих прихотей. Но молодая женщина двадцати трех лет совсем не то же, что безропотная маленькая девочка.
Моя мама воспитывала меня с верой в то, что жизнь – это борьба и идти по ней надо хорошо вооруженной. Но, несмотря на все старания мамы, я осталась неисправимым романтиком, девочкой, верящей в сказки и в сказочных принцев. Моя бабушка утверждала, что это было неизбежно, так как склонность к романтике мне передалась по наследству. Она сама не испытывала недостатка в романтизме и была замужем четыре раза. Моя мама тоже была замужем, пока не умер мой отец.
И вот я сошла с самолета в аэропорту «Шарль де Голль». По колено в снегу, поскальзываясь и спотыкаясь, я пробиралась по улице Кэй Дорсей в легком пальтишке и ботиночках на тонкой подошве, а вокруг меня свирепствовала самая настоящая буря. Ледяной ветер, налетевший с Сены, сдувал с ног и нещадно трепал волосы. Я направлялась в Американскую церковь, где обычно собираются англоговорящие путешественники, чтобы найти работу и место для жилья.
Подходящий вариант я нашла в самом верхнем углу доски объявлений. Бумажка была пришпилена в верхнем правом углу. Мне пришлось встать на цыпочки, чтобы прочесть его, отчего я едва не упала, поскользнувшись в своей мокрой обуви. В объявлении говорилось, что учебному центру Colangue требуется преподаватель английского.
Бетти уже преподавала там в течение трех лет. Таким образом, я в один день получила должность и обрела подругу. Она сразу дала мне дельный совет купить специальные утепленные стельки. А уже через месяц мы вместе снимали квартиру.
И вот одним вечером, через два года после описанных выше событий, мы решили немного развеяться и найти кого-нибудь, кто хотя бы угостит нас выпивкой. Мы только что внесли деньги за квартиру, а потому снова были на мели. Преподавание в Париже не такое уж прибыльное занятие. Но тогда мы были молоды, свободны, все еще влюблены в саму идею жизни в городе всех влюбленных, а значит наше плачевное финансовое состояние не имело особого значения.
Так мы и встретились, я и Марк. Он угостил нас.
* * *
Я пребывала в шоке. Дежавю в самом чистом виде! Да, я снова видела Марка таким, каким он был тогда, давно. На меня снова смотрели эти голубые глаза, глаза Чарли, а волосы Марка снова были черными, без седых вкраплений.
Но у меня даже не было шанса что-либо сказать, так как я почувствовала сильный удар локтем под ребро. Я резко повернулась. Рядом со мной стояла девушка. Ее лицо, это лицо… Копна волнистых рыжих волос, словно огненный шар, освещающий правильное, точеное личико, словно у королевы, и острый взгляд зеленых глаз были до боли знакомыми.
– Энни Макинтайр, ты что, совсем замечталась?
Это была Бетти, только моложе. Только тут я поняла, что мы снова оказались в маленьком ирландском пабе «Китти О'Ши» на узенькой улочке за зданием Оперы.
Я повернулась к Марку, продолжая осторожно проводить пальцами по его лицу, отчаянно пытаясь найти хоть какое-то логическое объяснение произошедшей со мной метаморфозе. Понять, что это – игра света или, может быть, плохая шутка, которыми когда-то грешил Марк? Но по его глазам я видела, что это не шутка.
Чарли назвал бы это виртуальной реальностью. Да, это было в каком-то смысле так. Хотя Марк и я продолжали находиться в гостиной, одновременно мы пребывали в другом месте и в другое время. Мы словно наблюдали за собой со стороны по старому домашнему видео. Одновременно мы сами были непосредственными его участниками, тогда и сейчас, оказавшись в трехмерном пространстве. Мы не могли остановить воспроизведение или покинуть эту реальность. Марк и я потеряли дар речи, столь сильный эмоциональный удар лишил нас способности мыслить трезво. Нас, но не Бетти.
– Стоит оставить тебя одну на минуту…
Ее внимание переключилось с меня на Марка. Он же в задумчивости смотрел на Бетти. Их взгляды встретились, и Бетти опустила глаза. Она снова оглядела Марка, его куртку и джинсы, остановившись на ботинках.
– Потрясные ботинки!
У Бетти всегда хромало чувство юмора. На Марке были старые, потертые ковбойские сапоги. Настоящие кожаные сапоги с вытянутыми приподнятыми носами и каблуками. Похожие сапоги, наверное, носил Нил Даймонд, что вполне было бы нормально для него, но Марк сам носил их не снимая. Я уже забыла о тогдашнем стиле Марка в одежде, если это вообще можно было назвать стилем. Правда, меня волнует то, что даже сейчас он не считает, что с его манерой одеваться все было так плохо.
Должно быть, я запаниковала при виде его сапог, тех старых сапог, в которых потом Чарли, когда ему было четыре, вышагивал по комнате с игрушечным пистолетом в ковбойской шляпе и от которых я с трудом избавилась, когда Чарли вырос из них, хотя даже его отец не смог этого сделать.
Да, именно эти нелепые старые сапоги стали причиной первой волны настоящей паники. Мне нужен был воздух. Я потянулась к Марку, схватила его за рукав и едва слышным шепотом проговорила:
– Нам надо убираться отсюда!
Тем временем Бетти молча посмотрела на меня, хотя ее взгляд задержался на моем лице лишь на секунду.
– Постой-ка, Энни! Кто этот ковбой? – Ее рука оказалась на моем запястье. – Ты же не уйдешь с ним?
Но было слишком поздно. Я уже ушла.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Мы шли по узким улочкам холодным серым парижским днем. Знакомый влажный запах поднимался от тротуара, заставляя мое тело дрожать, когда мы пытались пройти путь, которым шли в тот первый вечер. Тогда Марк предложил мне подвезти меня домой. Мы шли и шли, плутая по серым унылым улицам, в тени старых каменных строений, мимо отелей, баров и кафе. Была суббота, и мимо нас то и дело проходили шумные компании.
Мы снова оказались там, где были двадцатью минутами ранее, опять миновав старый театр с замысловатым каменным фасадом девятнадцатого века, который находился на улице Дану. Это была узкая улочка, начинавшаяся сразу за углом от паба «Китти». Через пятнадцать лет непросто найти то место, где ты когда-то оставил машину.
Наверное, холод ночи и ледяной обжигающий мартовский воздух утомил и угнетающе подействовал на наши чувства. Схожие ощущения испытываешь, восстанавливаясь после операции, когда твое тело пребывает в каком-то оцепенении и всего несколько шагов по палате отнимают у тебя все силы. Ведь вроде бы мы очнулись, но все так же продолжали находиться в мрачном безвременье, в Париже.
И где же, где же сейчас находится Чарли? Его лицо стояло у меня перед глазами. Я видела его взгляд, видела, как он дрожит, и эта дрожь передалась мне.
Марк двигался впереди, все ускоряя и ускоряя шаг. Я пыталась не отставать, но мои туфли были слишком тесными, да и каблук был довольно высок, в результате чего я до крови стерла кожу на лодыжке, где застегивались ремешки туфель. В походке Марка было нечто – это была пружинистая походка молодого человека. А может, причиной его поспешности стала паника, которая и толкала его вперед? Тем не менее мы никуда определенно не продвинулись. К тому же было так холодно, что я обхватила себя руками, стараясь сохранить те крохи тепла, что оставались под одеждой.
– Марк?
Он продолжал идти.
– Марк, пожалуйста! Остановись!
Тогда он повернулся, замерев на месте прямо посреди улицы, и вскинул руки к небу:
– Je sais pas! Я не знаю, куда идти.
Я не понимала, о чем он. Имел ли он в виду дорогу к машине или дорогу домой, к Чарли?
– Где он, Марк?
Марк смотрел на меня в упор, качая головой.
– Je sais pas, Энни! Я ничего не понимаю!
От жуткого холода мои зубы уже отбивали барабанную дробь, и я не в силах была совладать с собой. Это оказалось последней каплей в чаше моего терпения. Уставившись на тротуар, я почувствовала, как горячие слезы полились у меня по щекам.
– Allez… Ну перестань, Энни.
Марк прошептал, но я не могла ослышаться – в его голосе тоже был страх. Я боялась взглянуть на него, увидеть страх в его глазах. Не поднимая глаз, я проговорила:
– Мне нужно в туалет. Марк шагнул мне навстречу.
– A… D'accord ( Допустим). – С этим он явно мог справиться. – Вон там кафе, через дорогу, Пошли! Viens.
* * *
После второго бокала коньяка я начала чувствовать действие огненной магии. Теплая янтарная жидкость проникла из пищевода в кровь, окутав мой разум своеобразным облаком, притупившим все ощущения. После третьего бокала дрожь в теле утихла. Я допила последние капли, и у меня в руке оказалась пустая, большая и весомая стеклянная сфера, которая придавала мне некоторое спокойствие.
В самом эпицентре урагана.
Мы сидели за столиком в углу напротив друг друга у окна в тускло освещенном кафе. Молча разглядывая улицу через стекло и пытаясь осознать происходящее, мы походили на отставших от своего поезда путешественников, которые ждут, зная, что никакого поезда уже не будет. В кафе мы были одни, не считая какого-то пожилого мужчины, который полностью растворился в своих хмельных фантазиях за барной стойкой, и официантки в снежно-белом фартуке и туфлях на каблуках. Она стояла в проеме двери и курила, ожидая, когда мы уйдем.
Но куда мы могли пойти?..
По пути из дамской комнаты я краем глаза увидела свое отражение в старом грязном зеркале над раковиной. Я была поражена. В равнодушном и жестоком свете ламп дневного света я увидела в зеркале молодую женщину с длинными, темными и блестящими волосами. Ее карие глаза блеснули, поймав мой взгляд. Я подошла ближе, разглядывая свое лицо, бархатную алебастровую кожу. Ну да, вот и веснушки. Целая россыпь золотисто-коричневых пятнышек на носу, которые поблекли к тридцати. Я и забыла…
Первыми словами Марка, обращенными ко мне, прежде чем мы познакомились и даже прежде, чем я успела сказать «Bonjour», были: «J'adore test taches de rousseur» ( Обожаю веснушчатых).
– Вам нравятся мои веснушки? – засмеялась я. Тогда у меня не хватило смелости признаться, что в Австралии на веснушки давно никто не обращает внимания.
Я провела рукой по волосам, пытаясь найти то место, где недавно появилась седая прядь, Серебряный рубец Зорро, как назвал это Чарли. Ничего. Девушка из моего прошлого в зеркале выглядела очень молодо. И одежда на ней была весьма забавная: черный приталенный бархатный жакет с пуговицами в виде крупных бриллиантов. Эти пуговицы, помнится, я купила на блошином рынке в Порт-де-Баньоле. Тогда я поняла, что все выглядит именно так, как выглядело тогда. Потому что на мне были потертые джинсы пятьсот первой модели, единственные джинсы, которые можно носить в Париже, как говорили мы с Бетти. Одежда была такой же, вплоть до туфель на ногах, которые теперь причиняли мне уже нестерпимую боль. Это были черные остроносые туфли на высоком каблуке, которые никогда бы не одобрила моя мама. Я же купила их вместе с Бетти совсем недавно. Сегодня! Мы же вместе ходили с ней по «Галери Лафайет». [7]7
Крупнейший парижский универмаг.
[Закрыть]
– Вот они! – воскликнула она, когда мы сошли с эскалатора. – Они отлично подойдут к твоему шикарному жакету!
Когда же я наклонилась, чтобы подтянуть ремешок застежки на ноге, положив одну руку на живот, то заметила еще кое-что необычное: мой кругленький животик, который так и не исчез после родов, сейчас был абсолютно плоским и твердым, как стиральная доска. А я даже не вдыхала.
Марк определенно тоже это чувствовал, это временное спокойствие. Хотя в отличие от меня он глотал коньяк так, будто завтра не наступит вовсе. Может, так оно и есть? Я видела его глаза. Марк смотрел на меня.
– Tu es si belle ( Ты такая красивая).
Я покачала головой. Нет, сейчас я не хотела этого слышать. По-моему, в данной ситуации подобный комплимент совершенно неуместен. Я взяла его за руку:
– Ты должен рассказать мне о полицейском. Что он сказал, Марк, что он сказал Чарли?
Но Марк отвернулся к окну, заставляя мое сердце снова забиться быстрее, несмотря на теплую негу, рожденную коньяком.
– Он разговаривал с ним о нас, да, Марк?
Марк покачал головой и вдруг тихо засмеялся. Он смеялся так, когда немного перебарщивал с выпивкой. По пути обратно к бару официантка не отрывала от нас взгляда. Я чувствовала, как под столом у Марка от смеха трясутся колени, когда он обратился к ней:
– Un express, s'il vous plait ( Один эспрессо, пожалуйста).
Он явно увиливал от ответа.
– Марк?
Марк не смотрел на меня.
– Il a dit que nouns étions.
– Они сказали, что мы… что?
Почему он отводит взгляд? Но тут же Марк посмотрел мне прямо в глаза:
– Que nous étions morts.
Я услышала звон разбитого стекла. Только потом, когда к нам подошла официантка и, недовольно ворча, собрала осколки в фартук, я поняла, что это я разбила свой бокал.
– Мертвы? Они сказали, что мы – мертвы?
Мой возглас привлек внимание пожилого мужчины в баре. Его рука тяжело опустилась на барную стойку.
– Эй! – Определенно, мы разбудили его. – Du calme! ( Тише вы!)
Я с такой силой сжала руку Марка, что он поморщился. Слезы застили мне глаза. Но ужас на лице Чарли, его дрожащая фигурка отчетливо отпечатались у меня в памяти.
– Но зачем ему понадобилось это говорить, Марк? Зачем говорить такое ребенку?
– Не помню, Энни…
– Не помнишь? Не помнишь что?
* * *
Когда Чарли терял какую-нибудь деталь конструктора «Лего», какую-нибудь самую малюсенькую детальку, которую, как оказывалось, ему совершенно необходимо было использовать именно тогда, в ту самую секунду, а отсутствие ее означало катастрофу практически вселенского масштаба, я всегда говорила:
– Надо было думать раньше. Тебе нужно вернуться назад и продолжать идти назад, пока ты не найдешь ее.
– Это как? Идти задом наперед?
– Да, наверное… Что-то вроде лунной походки Майкла Джексона!
– А что если я окажусь на краю обрыва? Я пойду назад и…
Именно так я чувствовала себя сейчас – я была на краю обрыва. За нами была бездонная пропасть, почти такая же, как и провал в моей памяти.
Я помнила только то, что мы на целый день поехали в Тулузу, чтобы развеяться, сменить обстановку.
Мы сидели у моста Понт-Нёф, любуясь живописным видом на Гаронну [8]8
Гаронна – река во Франции и Испании. Берет начало в Пиренеях, впадает в Бискайский залив.
[Закрыть]. С водной глади реки налетал холодный ветер, отбрасывая волосы с лица и шурша листьями у меня под ногами. Впервые за долгое время мы спокойно говорили о том, что нам следует делать дальше. Тогда я поняла, что из-за работы, из-за волнений за Чарли и из-за всех дел по дому мы перестали разговаривать нормально. И вот сейчас мы снова говорили друг с другом. В этом вся ирония: наконец мы пришли к решению, без угроз, криков или даже слез – без этих бурных сцен, когда я говорила Марку, что больше не могу терпеть эту смертельно скучную деревенскую жизнь, а он отвечал, что ни за что не станет снова «вонючей городской крысой». Марк никогда не мог спокойно говорить об этом.
Но на сей раз все было по-другому. Было решено – Чарли уезжает вместе со мной. Марк не сопротивлялся.
– Просто проведем разведку… Un essai, c'est tout, – проговорил он.
Настоящая ирония заключалась в том, что, когда Марк улыбнулся мне, а в его голубых глазах блеснуло некоторое беспокойство, я подумала про себя, что он милый парень, действительно очень милый парень. Но он не потянулся к моей руке, а я не взяла его руку. Мы сидели на скамейке, смотрели на водную гладь, и никто из нас не хотел нарушить свое уединение.
Я повернулась, разглядывая нависающий над нами старый каменный мост. Мой взгляд задержался на молодой паре. Юноша и девушка, возможно студенты местного университета, стояли на середине моста Понт-Нёф. Они наклонились, разглядывая реку под собой, и словно дети проводили руками по холодной шершавой поверхности каменных перил. За ними, как на картине Ван Гога, закручивались в красные спирали облака, предвещая скорую непогоду. Волосы девушки, длинные и темные, словно черный шелк, развевались на ветру. Маленькая русалка и принц, подумала я. Они смеялись и целовались, а ветер играл с подолом ее платья, вздымая его вверх. Когда девушка оказывалась в тесных объятиях молодого человека, их силуэты становились единым целым. Тогда я подумала, что все не совсем так, как говорил Марк. Мы оба знали, что это не просто «разведка». Я собиралась найти в Париже работу, устроить там Чарли в школу, а Марка оставить доделывать дом в Лерма. Нас будет разделять примерно шесть сотен километров.
Мы собирались разойтись.
* * *
Однажды, давным-давно, я пылесосила под маминой кроватью и нашла старую фотографию моего отца. Я отодвинула массивную кровать от стены, чтобы собрать накопившуюся за ней пыль, как велела мне мама.
– Нет смысла в работе, – говорила она, – если ты не делаешь ее как следует.
Между стеной и деревянным плинтусом торчал желтый уголок бумаги, когда-то бывший белым. Сначала я попыталась вытянуть его с помощью узкой насадки, поскольку думала, что это просто бумажный обрывок. Но потом, оставив тщетные попытки, я выключила пылесос. Наклонившись, я потянула за край. И вот фото оказалось в моих руках.
Я никогда не видела отца. Мама не сохранила ни одной его фотографии. Когда я спросила ее почему, она разозлилась. «Потому что дом сгорел!» – закричала она, и больше я не спрашивала ее об этом. Но я сразу же поняла, что это он.
На фото отец был изображен по пояс раздетым, полулежащим на траве. Мне нравится думать, что это было где-нибудь на берегу реки, под деревом, когда они с мамой устроили пикник. Точно я не знала. Отец улыбался в объектив, как улыбаются друг другу любовники. Одну руку он подложил под голову. Отец был очень, очень красивым: темные глаза и волосы черные, как вороново крыло. Я сразу узнала его улыбку, мою улыбку. А на левой щеке у него была ямочка, всего одна, как и у меня. Поэтому у меня не было никаких сомнений, что это он.
Я спрятала фотографию. Знала, что не должна этого делать. Но так я мстила матери. Она не спрашивала про нее. Да и как она могла, ведь сама же сказала, что ничего не сохранила.
* * *
Официантка с силой опустила металлический кофейник на барную стойку. Пожилой мужчина поежился. Я взглянула на Марка, чтобы удостовериться, что он смотрит на меня.
– Но мы же не умерли, правда, Марк?
Его улыбка напомнила мне первую вспышку молнии вечером жаркого дня – предвестницу дождя, смывающего удушливое марево и напряжение. Я уже забыла, как люблю эту улыбку. Я понимала, что все слишком глупо, нелепо и невозможно, чтобы серьезно говорить об этом. Нам просто надо успокоиться и набраться терпения. Все это, несомненно, скоро закончится.
«Если когда-нибудь попадешь в сильный поток, Чарли, не борись с ним. Плыви поперек, а не против течения…»
Нам нужно просто переждать. Я окинула взглядом интерьер кафе, довольно посредственно имитирующий стиль рококо, и вдруг вспомнила.
– Точно!
Марк удивленно поднял бровь.
– Это то самое место.
Он неуверенно проследил за моим взглядом.
– Peut-être… ( Можем быть)… Я не знаю, Энни.
– Я тебе говорю, это то самое кафе, куда мы зашли той ночью, после паба… Разве ты не помнишь?
– Non. – Марк кивнул официантке, когда она подошла к нам с кофе. Ее груди колыхались, словно массивные маятники. – Ее там не было. Я бы ее точно запомнил. Ça c'est sur! – Он ухмыльнулся.
– Ты всегда был мерзавцем, Марк. Серьезно, я думаю, что мы даже сидели за этим столиком.
– Ну, я точно помню, что кофе был отвратительным. – Он сделал глоток и страшно поморщился, на свой обычный, немного театральный, французский манер. – Он и остался таким. Такой же отвратительный, как… моша.
– Ты хотел сказать «моча», Марк.
– Дьявол, Энни! Да, моча, если тебе так угодно.
Когда я познакомилась с ним в баре, Марк едва смог выговорить по-английски «привет». Теперь же он сидел напротив меня в том самом кафе и ругался словно солдафон. Вернее, французский солдафон, служащий в английской армии.
– Ты слишком придираешься к моему акценту, – говорит Марк.
– Я так не считаю. Как сказал бы Чарли, «Человек не хочет сознаваться, мам». – Я наблюдала за Марком, за тем, как смешно он шевелит губами. Его мимика была довольно характерной для всех галлов, но не такая резкая, более сглаженная. Никогда я не видела большего сходства между Марком и Чарли, чем в данный момент. Я кое-что вспомнила.
– Посмотри в свой бумажник.
Марк взглянул на меня, приподняв бровь, но все же потянулся к карману брюк. Очевидно, он уже все забыл.
– C'est fou, tu sais! ( Сумасшествие какое-то). – Он качал головой, рассматривая старое и потертое кожаное портмоне, которое когда-то таскал с собой. – Что же с ним случилось?
– Понятия не имею, – солгала я. Вообще-то это портмоне вместе с ковбойскими сапогами и джинсовкой отправилось в корзину Армии спасения, когда Марка не было дома. Да и потом, я имела в виду совсем другое. – Загляни внутрь, Марк. – Мне пришлось быстро сменить тему. – Сколько у тебя с собой денег?
– Нисколько. – Он начал нервно просматривать бумажник. – Merde ( Черт!) надеюсь, у тебя хоть есть немного денег!
– Ну да, Марк. – Я улыбнулась. – Вот об этом я и хотела тебе сказать. Разве ты не помнишь, как пригласил меня выпить кофе, а потом обнаружил, что у тебя совсем нет денег?
– Oui, mais ( Да, но) я не специально, Энни. – Он говорил словно Чарли. – И потом, зачем вообще было вспоминать об этом сейчас, в данной ситуации?
Я взяла руку Марка и посмотрела ему прямо в глаза.
– Слушай, Марк, разве ты не понимаешь? Сейчас все так, как было, все именно так! Tu vois? ( Да?)
Он покачал головой:
– Нет, Энни, я так не думаю.
Несколько секунд мы сидели молча, в отчаянии разглядывая улицу, ту самую улицу. И тут я заметила его, ржаво-белый фургончик Марка. Он был припаркован на той стороне улицы, там, где он припарковал его обычно в те годы. Мы стояли практически рядом с ним, прежде чем пересекли улицу и зашли в это кафе, после безумных поисков. Мы смотрели и не видели.
Я отодвинула стул и положила на поверхность стола три монеты по десять франков.
– Вставай. Поехали к тебе домой.
– Oui, – проговорил Марк, рассеянно поддев пальцами одну из монет. – Все еще франки. Не евро.
Верно. А я только привыкла к этим новым забавным маленьким коричневатым монеткам. Правда, к своим сорока, как я уже поняла, мне придется надевать очки, чтобы разобрать их достоинство.
