Текст книги "Бухта командора"

Автор книги: Святослав Сахарнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
в которой мы покидаем Владивосток

В течение тех дней, что мы провели в инспекции, я неоднократно убеждался в необыкновенной памяти нашего нового знакомого.

– Миша, дорогой, – обращался к Белову полный, черноусый, кавказского вида моряк, – лекция у меня сегодня в клубе. Хочу рассказать про локацию. Что, если им про «Стокгольм» и «Дориа», а? Популярно, наглядно.

Белов кивал:

– Расскажи.

– Где столкновение было? Где-то около Нью-Йорка? Лет десять назад?

– У плавучего маяка Нантакет. 25 июля пятьдесят шестого года.

– Швед с итальянцем? Виноват кто – итальянец?

– Суд этого не установил.

И Белов ровным голосом излагал драматическую историю столкновения, во время которого острый нос сверкавшего белой краской великолепного «Стокгольма» врезался в борт «Дориа», беспечного судна, команда которого плыла в тумане, не ведя прокладки за встречные суда, хотя их то и дело обнаруживали на экране радиолокатора.

– Нарисуешь на доске пеленга, – говорил Белов. – Бери лист бумаги… В центре – «Стокгольм». Около него пиши: момент первого обнаружения 23 часа, курс 90°, курсовой угол на «Андрея Дориа» 2° левого борта. Дистанция 10 миль… Второе определение…

Толстяк, пыхтя, послушно рисовал.

Наконец настал день, когда нам принесли билеты на рейсовый пароход до Южно-Курильска. Три билета, потому что Белов получил предписание тоже идти на Шикотан расследовать столкновение, о котором говорил нам.

Мы решили отнести ему билет домой.

Маленький инспектор озабоченно тер на кухне морковь.

– «Бира», – прочитал он на билете название судна. – Ну-ну…

Дверь скрипнула, и из-под нее показалось что-то черное, изогнутое, похожее на змею. Я вздрогнул.

– Это кочерга, – сказал Белов. – Дети, марш от двери! Не мешайте взрослым.

Кочерга исчезла.

– Я хочу пить! – сказал мальчишеский голос из-за двери.

Белов налил кружку воды.

За дверью послышались хихиканье и плеск.

– Миша! – сказала жена. – Они обливают друг друга.

Белов выскочил в коридор.

– Может быть, вы хотите чаю? Посидим, поговорим, – неуверенно, даже испуганно спросил он, вернувшись.

– Нет, нет, – улыбаясь, сказал Аркадий. – До завтра, на пароходе.

Мы встретились на палубе «Биры».

Владивосток отступал. Медленно повернулась плотно заставленная пароходами бухта. Задрожало и слилось с голубыми дымками заводов туманное пятно над восточной окраиной. Отошел Скрыплев – маяк на небольшом обрывистом островке. По правому борту потянулся бесконечный, с лысой горой и причудливыми бухточками, Русский остров.

Японское море гнало навстречу «Бире» пологую волну, раскачивало, шевелило в каюте вещи.

Мы с Аркадием сидели у иллюминатора и следили, как движется черно-зеленый берег, как сгущается над ним синева и как закипает белой пеной перепаханное ветром море.

Белов спал. Как только мы вошли в каюту, он забрался на верхнюю койку и заснул. Он лежал на спине беззвучно, вытянув руки по швам. Пухлый, огромный, покрытый царапинами дорожный портфель лежал у него в ногах.

Прошли остров Аскольд. Пять неровных, похожих на торчащие из воды зазубренные ножи скал – кекуры Пять Пальцев – прорезали горизонт, проплыли мимо борта, тая и оседая, скрылись в туманной дали.

Ночью на пароход обрушился ветер. «Бира» валилась с борта на борт. Рюкзак Аркадия упал и, как черепаха, начал медленно странствовать по полу. Я лежал на койке, ощущая сладковатый вкус обильной слюны во рту и привычную тяжесть в голове.

В полночь «Бира» изменила курс. Иллюминатор оказался неплотно закрытым, стол залило струями соленой воды.

Я плотно закрутил барашки иллюминатора, потушил свет и повалился на койку.

Ветер стих так же неожиданно, как начался. Размахи судна уменьшились, а под утро совсем прекратились.

Мы сидели и по очереди играли в шахматы.

– Так что там за история на Шикотане? – спросил Аркадий. – Что вы будете расследовать?

– Столкновение, как всегда, – нехотя произнес Белов.

– Сложный случай?

– Простых у нас не бывает.

…Это случилось туманным июньским днем. Рыболовный траулер «Заная», сдав улов, закончил разгрузку и, не дожидаясь улучшения видимости, отошел от причала. Со стороны Кунашира к острову в это время подходил малый танкер «Тис». Они шли в тумане навстречу друг другу и наблюдали один другого на экранах локационных станций.

– Корабли расходятся левыми бортами, – сказал инспектор. Он повторил: – Они должны расходиться левыми бортами во всех случаях, когда идут прямо или почти прямо друг на друга.

Когда порыв ветра поднял туманную пелену, капитаны увидели то, что давно представлялось им ясным из дрожания зеленых пятен на экранах локаторов.

Капитан «Тиса» увидел судно, идущее прямо на него, и для предупреждения столкновения приказал положить руль вправо. «Тис» покатился вправо, освобождая, как думалось капитану, дорогу встречному.

Капитан «Занаи» увидел нечто иное. Он увидел судно, идущее немного правее его курса, немного, но достаточно, как утверждал капитан, для того, чтобы благополучно разойтись, не прибегая к маневрированию. Он не изменил курс траулера и тогда, когда «Тис» начал, резко поворачивая, пересекать ему путь. Он не успел ничего изменить, и железный форштевень «Занаи» врезался в хрупкий борт танкера.

Не было жертв, оба судна ушли своим ходом на ремонт, комиссия определила ущерб.

– Итак, один из капитанов обязательно виноват? – сказал Аркадий.

– Обязательно, – ответил Белов, – всегда, при всех столкновениях есть нарушение правил.

– Когда это было?

– В начале мая.

– Но почему вы должны ехать из Владивостока расследовать случай, который наверняка сразу же был расследован другими, на месте, по горячим следам?

Белов кивнул.

– Столкнулись рыбник и строитель, а наша инспекция межведомственная. Было расследование. Признали виновным капитана «Занаи».

– Почему?

– Есть правило, – сказал он. – Во время расследования проверяются судовые журналы за последние три месяца. Судовой журнал «Занаи» велся с грубым нарушением правил. Записи в судовых журналах «Тиса» и «Занаи» противоречат друг другу, – добавил Белов. – Радиолокационные станции на судах были исправны, но показания станций явно записаны в журналы после столкновения.

Он достал из портфеля тоненькую книжку в сером переплете и помахал ею в воздухе.

– Это «Правила предупреждения столкновения судов». Они родились вместе с кораблями. Не нарушая правил, не столкнешься.

Я важно кивнул. Я разделял веру Белова в непогрешимую истину правил, над хитроумным усовершенствованием которых столетиями бились моряки…

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Остров Кунашир

Вместо обещанных по расписанию пяти суток мы шли неделю – встречный ветер и пятибалльная волна уменьшили скорость «Биры» до трех узлов. Пароход шел настолько медленно, что пена, возникнув у его носа, успевала погаснуть, не пройдя расстояние до первой мачты.

Нам досаждал буфет. Мы не купили ничего на берегу и были отданы на милость двух женщин, изредка открывавших дверь с обманчивой табличкой «Обед и ужин».

Женщин укачало, вместо вожделенных супов и котлет в буфете продавали сырые яйца.

Мы пили их, давясь от отвращения, собирая у пассажиров соль, как подаяние, и бегали на палубу смотреть, как проплывают мимо берега.

Ночью на теплоход надвинулся огромный вулкан. Он навис над палубой. Стеклянные звезды обрамляли его вершину. Вершина была двуглавой.

– Тятя! – назвал гору, сверившись с картой, Аркадий. – На рассвете придем в Южно-Курильск.

Южно-Курильск оказался маленьким городком на берегу неглубокой бухты.

Он встретил нас солнечной погодой. Над яркой, омытой дождем зеленью лесов синело небо. С бурых скал свисали белые ниточки водопадов. Одинокий клок тумана дрожал, зацепившись за косматый склон сопки.

По шаткому, в три доски, тротуару мы добрели до единственной идущей вдоль моря улицы.

Она была вымощена черным шлаком. Невысокие деревья, кусты за низенькими заборчиками, высоко поднятые деревянные тротуары, одноэтажные домики… Чистым и даже щеголеватым был этот маленький поселок, приютившийся у подножия холма, огибающего полукольцом бухту.

Найти музей в таком городке было несложно.

По внешнему виду он ничем не отличался от окружающих домов – дощатое одноэтажное здание. Аркадий поднялся на крыльцо.

Дверь открыла молодая женщина.

– Василия Степановича нет, – нараспев сказала она. – Они вышли.

– Скоро придет?

– Скоро.

В руке она держала тряпку. Решив, что перед ним уборщица, Аркадий сказал:

– Мы к нему. Подождем в музее, а?

– Ждите.

– Можно войти?

– А бумаги у вас есть?

– Бумаг у нас больше чем нужно. И все с печатями.

– Я супруга Василия Степановича, – сказала женщина и провела нас в кабинет – комнатку с письменным столом, плоским стеклянным шкафом и тонконогим креслом, но одних не оставила, а принялась тут же протирать тряпкой окно.

Хлопнула входная дверь, и в кабинет вошел грузный, веселый, с красным обветренным лицом и копной русых волос мужчина.

– А, ленинградцы, – сказал он Аркадию. – Долго же вы, долго добирались. Ну что ж, выкладывайте новости.

Я понял, что предприятие, затеянное Аркадием, директору по душе.

Мой друг рассказал о том, что удалось нам узнать за последние месяцы о гибели «Минина».

– Изменный? – удивился Василий Степанович. – Так это же рядом! Там есть поселок рыбаков. У меня бригадир знакомый. И добираться туда несложно.

Поговорив, мы решили, что тотчас отправляемся на Изменный.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,
в которой с помощью вертолета мы достигаем Изменного

Нас отправили с первой же оказией. По узенькому трапу мы влезли в вертолет. Загремел мотор, кабина наполнилась ревом и дребезжанием, затем звук двигателя перешел в грохот, пол качнулся, за окном начала валиться набок, съеживаться, уменьшаться земля. Летное поле превратилось в узкую коричневую полоску. Синее искрящееся море понеслось навстречу.

Подавленные шумом, мы с Аркадием молчали.

Не успел скрыться Кунашир, как на синей поверхности океана возник небольшой зеленый остров. Он был подобен пуговице – края приподняты, середина вдавлена.

Остров стремительно приблизился, остановился, и стало видно, что это вершина затонувшего вулкана. В кратере светилось голубое озеро. Туман испарений курился над ним. Ручей, синей лентой вытекавший из озера, резал край горы и с отвесной стены падал дымной полосой в море. Белая пена казалась неподвижной.

– Так вот он какой – Изменный! – крикнул мне в ухо Аркадий.

Земля стала приближаться, увеличивалось озеро, росли деревья, чудовищно увеличился весь остров. Отчаянно, из последних сил взревел двигатель. Ноги ощутили удар, мотор чихнул и остановился. Тишина, как обвал, придавила нас.

Пилот открыл дверь.

К вертолету сбегались люди в ватниках.

Сопровождаемые кучкой рыбаков, мы пошли по поселку.

– Их к бригадиру надо! – сказал кто-то.

В бараке в низкой и тесной комнатке сидел за столом худощавый чернобородый человек. Он сидел согнувшись в три погибели над громадным, разграфленным на мелкие клеточки листом и с ожесточением вписывал в них тупым карандашом неуклюжие большие цифры.

– Совсем задурили голову, – сказал чернобородый, поднимая от листа невидящие глаза. – Кому это, скажи, пожалуйста, нужно? Вот сижу. Нет чтоб в море ходить.

Мы с Аркадием вежливо слушали.

– Без статистики нельзя, – сказал я, поняв наконец, о чем идет речь. – Это у вас улов?

Чернобородый кивнул.

– Матевосян, – сказал он. – Моя фамилия Матевосян. Вы кто – туристы? Жить у нас будете?

Мы объяснили, что хотели бы остановиться на месяц-два.

– У нас свободно, живи где хочешь, – сказал бригадир. – Раньше народу было много, комбинат хотели строить, не стали. Теперь мы от Кунашира работаем…

Аркадий сказал:

– Может быть, поговорим? Нам нужна ваша помощь.

– Потерпите немного. Совсем пропадаю. – И, обращаясь к рыбаку, который привел нас, бригадир сказал: – Григорьев, покажи им какой-нибудь пустой дом. Если стекол нет – фанеркой забей, дров принеси, в общем – сообразишь.

Дом, в который привел нас Григорьев, был действительно пуст, двери и окна прихвачены гвоздями, в щелях гулял ветер.

– Прекрасно! – Аркадий сиял.

Скоро в железной круглой дымной печке гудело пламя.

Вечером, прежде чем заснуть, я вышел на крыльцо. Звездный свет лежал на уставшем за день океане, на горизонте то разгорался, то погасал огонь далекого маяка, в поселке в окнах слабо и неверно светились оранжевые огоньки.

Утром нас разбудил кто-то шумный и властный. По комнате ходил человек, он гремел сапогами, переставлял на плите посуду, распахивал одно за другим окна.

Это был Матевосян.

– Проснулись? – сказал он. – Долго у нас не спят. Это что у вас – ботинки? В ботинках здесь тоже не ходят. Возьмите на складе резиновые сапоги. – Он уселся на табуретку. – Так что за дело? Короче – мне через час в море.

Аркадий рассказал, что мы приехали искать следы «Минина».

– А в памяти ни у кого не осталось: на скалы ведь выскочили сразу два парохода, – закончил он. – Может, какие разговоры, слухи?

Бригадир пожал плечами:

– Чего-чего, а обломков всяких тут хватает. Идешь с тралом, особенно если с донным, зацепит, поднимешь – кусок железа. Все время цепляем. Я почему про донный – это мы гребешка ищем. Ведь у нас что в плане? – гребешок, трепанг, морские ежи, мидии… Одним словом, морепродукты… Вам на острове сидеть расчета нет, надо в море идти. Хотите завтра к Двум Братьям?

Мы радостно переглянулись.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
где меня облачают в водолазный костюм

На следующий день маленький водолазный бот, деревянный, с высокой надстройкой на носу, тарахтя и раскачиваясь, вынес нас из бухты, чтобы направиться к двуглавой скале, которая одиноко возвышалась на горизонте.

Здесь бот поставили на якорь. Григорьев натянул на себя толстое, в два пальца, вязаное белье, напялил сверху оранжевые резиновые штаны, надел стальное кольцо-пояс, резиновую рубаху с капюшоном и маской, накатал подол рубахи на кольцо, затянул пружиной.

Запустили помпу.

– Давай! – сказал Матевосян.

Григорьев, тяжело ступая медными башмаками, пошел к трапу. Ему подали веревочный мешок с петлей – питомзу и острый багорок с ручкой.

В том месте, где исчез водолаз, вспыхнуло, забурлило облако пузырей.

Я сидел, прижав к уху телефонную трубку, и слушал, как хрипит, откашливается водолаз, как шумит, врываясь из автомата в маску, воздух.

Григорьев работал молча. Только один раз я услышал от него:

– Подтяни!

Матевосян подобрал свободные метры шланга. Теперь пузыри всплывали у самого борта.

– Дай питомзу! – послышалось в трубке.

Бригадир поднял с палубы второй мешок, зацепил его защелкой – карабином, бросил в воду. Когда веревка дернулась, стал неторопливо, с усилием выбирать.

Из воды мешок всплыл раздутый, полный черной слизистой массы. Вдвоем с матросом Матевосян перевалил его через борт, на палубу хлынул поток шевелящихся шишковатых морских червей. Трепанги были похожи на резиновые игрушки. Их свалили в ящик. Матрос взял нож, сел, опустил в ящик ноги, не торопясь начал вспарывать им животы.

Очищенных бросали в бочку с водой.

Дважды сменились водолазы. Подул было и затих ветер.

Когда все бочки были заполнены до краев, Матевосян сказал не глядя:

– Может, кто из вас сходит?

– Я.

На меня надели костюм, сунули в рот загубник, я судорожно вдохнул сухой теплый воздух, кто-то толкнул в плечо, сказал: «Можно!»

Я вспомнил свои последние погружения на флоте, замахал руками, открыл окошечко маски:

– У меня неважные уши.

– Тут всего метров десять, – сказал Матевосян.

Повиснув в зеленоватой, наполненной солнечными пылинками воде, я, задрав голову, рассматривал темный силуэт катера. Он парил надо мной, как дирижабль, поблескивал винт, подрагивала, свисая с борта, узкая металлическая лесенка.

Когда боль в ушах утихла, попросил опустить пониже и очутился на дне. Всхолмленным полем лежала мелкая серая галька, туманилась сумеречная зеленоватая даль.

С трудом отталкиваясь ногами, я сделал шаг, второй…

– Куда влево забрал? – раздался в наушниках жесткий дребезжащий голос.

Я повернул вправо. Из зеленоватой полутьмы выплыл светящийся, голубой от падающего на него света якорный канат, тут же оранжевый от ржавчины якорь, одна лапа в гальке, вторая торчит вверх…

Я обошел вокруг него.

– Ну вот, – сказал дребезжащий голос. – Запутал шланг. Как теперь тебя поднимать? Стой!

Я остановился.

– В обратную, в обратную иди. От якоря отлепись. Якорный канат и мой воздушный шланг дважды перекрещивались.

– Опять путаешь! – сказал телефон. – Стой уж… Или с якорем его вытянем?

– Не надо с якорем, – ответил кто-то.

– Тогда жди!

Надо мной появилось темное пятно. Оно увеличивалось. Стали видны ноги, зеленая рубаха, блеснул шлем.

Водолаз сел на дно, повернулся, подошел, приблизил лицо. Через стекла на меня смотрели глаза Матевосяна.

– Он говорит, чтобы вы не шевелились! – произнес голос в моих наушниках.

Матевосян осторожно взял в руки мой шланг, затем медленно, толчками стал подниматься. Его подтаскивали, а он, перебирая руками, отделял шланг от каната.

Водолаз уменьшился, превратился в неясное пятно и исчез.

– Все в порядке! – передали сверху…

Когда бот шел назад, к острову, Матевосян сказал:

– Спрашивал я рыбаков. Погиб где-то здесь пароход. Только давно, слух есть, а никто ничего не помнит. Поискать придется…

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Остров Шикотан и некоторые обстоятельства еще одной аварии

В конце недели неожиданно прилетел Василий Степанович. Он привез письмо.

– Написал! – удивленно и обрадованно говорил Аркадий. – Узнал адрес и написал. Вот человек!

Письмо было от Белова.

Маленький инспектор сообщал, что он задерживается на Шикотане, где расследование аварии идет очень медленно. Затем он писал, что ему удалось узнать новые обстоятельства, связанные с судьбой «Минина» и «Аяна». Дело в том, что один из этих двух пароходов, находившихся с 1922 года на камнях Два Брата, был снят в 1927 году и переведен на остров Шикотан. Остатки его, как утверждают рыбаки, лежат у берега и их можно осмотреть. Этим объясняется указание лоции на остатки всего одного парохода близ Двух Братьев…

– Так, так, так… Надо срочно ехать к нему! – сказал Аркадий. – А вдруг это и есть «Минин», а? Как отсюда добраться до Шикотана?

– Через Кунашир, – ответил Василий Степанович, – рейсовым катером «Орлец».

Следующим утром «Орлец» уже принял нас на борт.

Был штиль, неправдоподобный штиль со стеклянной водой и синими островами на горизонте. За кормой таял в белой дымке вулкан Менделеева, двуглавый Тятя угадывался с левого борта, справа в белесом небе висели розовые облака.

Мы сидели на носу «Орлеца» и молчали.

Шикотан возник слабым рисунком на голубом стекле, плоским и длинным, коричневым и зеленым.

В Мало-Курильске на причале нас встретил Белов. Усевшись на ящик из-под сайры, маленький инспектор достал из портфеля лист чистой бумаги и начал рисовать остров. Он вытянул его наискосок с северо-востока на юго-запад и нанес с океанской стороны в верхнем углу аккуратную звездочку. Около нее он написал: «Мыс Край Света», пониже – там, где берег делал изгиб, – понаставил в воде крестиков и нарисовал упавшую мачту. У нее было несколько перекладинок.

– Так обозначают затонувшие суда, – объяснил я Аркадию.

Потом Белов вытащил из портфеля пачку потрепанных машинописных листков, и мы с Аркадием принялись их читать.

Вот что узнали мы из немногословных донесений тридцатилетней давности.

«…Пароходы, затонувшие у Изменного, решили обследовать японцы, у которых в двадцатые годы широкое развитие получили легководолазные работы.

Один из пароходов оказался в хорошем состоянии: его днище было пробито только в одном месте, в районе мидель-шпангоута, судно лежало на боку, доступ к пробоине открыт. Водолазы работали около года, они наложили на пробоину пластырь, а изнутри залили ее цементом. После этого из парохода откачали воду. Работа была закончена осенью, пароход всплыл. Его потащили на Шикотан в ближайшую бухту.

Двум буксирам, которые вели судно, оставалось только обогнуть мыс Край Света, как неожиданно погода испортилась. Подул резкий юго-восточный ветер, буксиры попытались отвести пароход в море, но это им не удалось: прижимной ветер развернул пустую, высоко поднятую над водой коробку, уперся в борт, как в парус, и погнал судно на камни.

Когда на следующий год судно обследовали, стало ясно – вторично снимать с камней его нет смысла, днище и борт разрушены.

В отлив обломки парохода значительно выступают из воды». —

Так заканчивалось описание.

Белов забрал у нас смятые листки, аккуратно сложил и, сколов скрепками, сунул обратно в портфель.

– Ну что же, – сказал Аркадий. – Прекрасно. Если это и верно «Минин» и он возвышается над водой, то лучшего нельзя желать.

В день, который предшествовал нашей поездке на Край Света, я стал свидетелем того, как работает Белов.

Инспектор сидел в углу дощатого барака, на массивной табуретке за таким же, рубленным из тяжелых корабельных досок, столом и терпеливо выслушивал здоровяка в синей капитанской куртке, аккуратно записывая каждую его фразу.

– Восстановим еще раз последовательность ваших действий. Начните с момента отхода.

– Вышел я из бухты. Иду.

– Каким курсом?

Капитан вздохнул:

– Триста десять.

Белов взял со стола из стопки один журнал, полистав его, подтвердил:

– «Заная»… Триста десять… – И внес запись в опросный лист.

– Десятый раз спрашиваете, – сказал капитан.

– Триста десять… – протянул Белов. – Дальше?

– Тут он.

– Кто он?

– «Тис».

– Где вы находились в момент обнаружения?

– На мостике, где же.

– На мостике…

– Туман. Помощник доложил: «Судно!»

– Время.

– В журнале записано. Белов опять листает журнал:

– 9 ч 43 мин.

Капитан опять вздыхает:

– Значит, 9 ч 43 мин.

– Вот вам чистый лист. Будем восстанавливать прокладку.

Они выписывают из судового журнала доклады помощника и начинают прокладывать на бумаге пеленга и расстояния.

– Так?

– Так! – соглашается капитан.

– Хорошо. Теперь берем журнал «Тиса».

Они наносят на лист то, что записал в журнал второй капитан столкнувшегося судна.

– Получается… – тянет Белов. – Что получается?

– Ерунда, – говорит капитан и багровеет. – Как же так: я его обнаружил справа, в стороне, а он меня – прямо по носу? А шли мордотык: я – 310, он – 130.

– Ерунда, – соглашается Белов. – Значит, или у одного из вас был неисправен радиолокатор, или – записи фальшивы.

Белов берет со стола еще один журнал.

– Вот записи, которые вы вели с двенадцатого марта по двадцать седьмое августа. Это ваш журнал?

– Мой.

– Страница двадцать вторая. 3 ч 15 мин. Курс 27, скорость 12 узлов. Вот обсервованное место. Берите карту… Следующий момент. 4 ч 5 мин. Еще одна обсервация. Какое расстояние между ними?

Капитан раздвигает циркуль и снимает с карты пройденный путь.

– 18 миль.

– А сколько вы могли пройти за 50 минут при скорости 12 узлов?

Капитан достает из кармана огрызок карандаша и начинает подсчитывать на уголке карты. Белов морщится и подвигает к капитанской руке остро отточенный карандаш.

– Без малого десять миль.

– Без какого малого?

– Ровно десять.

– Другое дело… Так как это могло быть?

Шея капитана из розовой становится багровой.

– Сколько же вы прошли за 50 минут – 10 миль или 18?

Капитан молчит.

– Вот акт проверки радиолокационных станций. На обоих судах станции исправны. Вы говорите – неверны записи «Тиса». Почему я должен верить вашему журналу, а не его?.. Кстати, я проверил его журнал. Он велся предельно аккуратно.

– Суд? – прямо спрашивает капитан.

Белов поднимает плечи:

– Не знаю. Ущерб выплачен?

– Нет еще… Могу идти?

– Идите.

Капитан мнет в руках фуражку, кивает Белову и выходит, опрокинув по дороге стул.

– Так что и верно – суд? – спросил я Белова, после того как перед моими глазами дважды прошли оба капитана. Они были очень похожи, водители «Тиса» и «Занаи», но, вероятно, только внешне, так как безукоризненная аккуратность документов, представленных «Тисом», убеждала в точности поступков и слов его капитана.

– Может быть, обойдется одним арбитражем.

– Но ведь дело это как будто ясное? Коли записям журнала «Занаи» верить нельзя, остается принять за истинную прокладку «Тиса».

– Выходит так. Если бы можно было восстановить, как они шли на самом деле…

И тут в голову мне пришла мысль.

– Михаил Никодимович, в районе острова были в тот день еще судна?

– Конечно.

– И на них работали радиолокационные станции?..

Белов понимающе кивнул. Я предлагал ему непосильный труд: если собрать журналы всех судов, которые плавали в тот день в районе столкновения, и выписать их радиолокационные наблюдения, то среди сотен безымянных отметок где-то есть места «Занаи» и «Тиса»…

Каторжный, неблагодарный, рискованный труд…

Позвонили из рыбного порта и сообщили, что машина, выделенная в распоряжение инспектора для поездки на мыс Край Света, уже вышла.