Текст книги "Бухта командора"

Автор книги: Святослав Сахарнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

БЕСКОНЕЧНАЯ ЦЕПЬ

Через стекло маски видны беловатые точки. Они снуют взад-вперед, неподвижно парят, уносятся течением. Эти прозрачные существа – рачки. Некоторые из них подрастут, превратятся в ногастых, пучеглазых, с тяжелыми каменными клешнями крабов.

Снуют рачки, охотятся за чем-то невидимым. И вдруг рыбка, маленькая, желто-синяя, как язычок пламени. Метнулась, клюнула белую точку, пожевала губками, поплыла дальше. Нет одного рачка.

А из-за коралловой зеленой глыбы уже выплывает рыба-свинья. Морда пятачком, длинные кривые плавники загнуты назад. У каждого глаза – паутинки из оранжевых тонких линий. Подплыла, распахнула рот – провалилась в него рыбка.

Неподалеку от меня охотится Пако. Вот блеснул его гарпун, ударила стрела рыбу-свинью, не пробила, отбросила на дно. Пако не видел этого, подобрал шнур с гарпуном, уплыл.

А около раненой рыбы уже колышутся тени. Два колючих краба выползли из-под камней, размахивают клешнями, торопятся урвать по кусочку от добычи.

Я неподвижно сижу на плоской вершине коралла. Трубка над водой, лицо в маске опущено под воду. Тянется перед моими глазами цепь жизни: сильный поедает слабого, быстрый догоняет неторопливого, каждый на коралловом рифе – ловец и каждый – добыча.

Курится рыбья кровь, вытекает из ранки, еще сильнее раззадоривает крабов.

Только в ней и опасность. Вот и новый участник драмы: почуяв рыбью кровь, мчит издалека скат, торопится, машет черными плавниками-крыльями. Летит над самым дном. Тенью прошел над рыбой, на лету схватил одного краба.

Только мелькнули белые крабьи ноги, только завертелась в воде, упала на дно откушенная скатом клешня.

Мчится скат, бьет изо всех сил крыльями. Глаза выпучил. Да и как тут не лететь, как не бежать сломя голову? Чуть дрогнула вода, а уж он слышит – беда! Круто вниз опускается на него тупоносая акула. Не уйти скату…

Акула небольшая. Акуленок. Я даже не кричу Пако, не предупреждаю об опасности. Моя маска по-прежнему под водой.

Вот и еще одно звено в цепи жизни – все крупнее и крупнее хищник, – скоро ей оборваться.

А впрочем, нет. Не оборвется цепь. Вырастет акула, умрет, опустится на дно, столпятся около нее крабы, приползут морские звезды. Растащат, растерзают большое обмякшее тело. Растреплют. Желтым дымом рассеется акулья плоть, смешается с водой, с песком. Маленькие, не видимые глазом существа поглотят то, что останется от хищника. За ними начнут гоняться похожие на белые точки рачки, вновь завертится колесо…

В бесконечную цепь связал все живое риф.

УБИВАЕТ И ДАЕТ ЖИЗНЬ…

Риф и сам похож на живое существо. Медленно, год за годом растет он, поднимается к поверхности моря, умирает, рушится. То вспыхивает яркими красками, то превращается в безжизненный серый камень.

Риф всегда в движении. Между изогнутыми разноцветными телами его кораллов хороводят рыбы, ползают по дну ежи и звезды, копошатся крабы.

Он полон звуков. Стоит опуститься под воду – и сразу в ушах тихий, неназойливый шум. Плещут на выступающих из моря камнях волны, ровно стрекочут крабы, пощелкивают клешнями неутомимые рачки-алфеусы. Вот послышался еле слышный хруст – это принялись за еду клювастые рыбы-попугаи. Чу! – барабанная дробь. Плывут мимо горбыли. Развеваются черные хвосты, движется мимо рыбий полк, играет полковой оркестр.

Риф пуглив. Стоит потянуть шквалистому ветерку, нагнать туч, мрачнеют коралловые рощи. Исчезают рыбы, прячутся в щели крабы, забиваются в траву креветки. Прошла непогода стороной – и снова заблистал риф, заиграл красками, наполнился звуками.

Он умеет бодрствовать, умеет и отдыхать.

Вот закатилось солнце, синие сумерки наполнили его гроты и ущелья. Уплыли дневные рыбы, замерли в черной траве стаи рачков. Но это затишье обманчиво. Риф только задремал. Пройдет час – и на смену пестрым дневным обитателям выплывут, выползут бесцветные и темные жители ночи. Покинут свои щели осьминоги, выберутся из пещер мурены. Из океана приплывут стаи кальмаров. Длинные и прозрачные, станут они носиться над коралловыми притихшими рощами, часто работая плавниками и устремив вперед сложенные щепотью, похожие на стрелы щупальца. Молча и угрюмо будут носиться до рассвета. Днем и ночью бурлит риф. Убивает и дает жизнь. Восхищает и пугает. Изменяется и остается все таким же прекрасным.

ПОХОЖАЯ НА ПТИЦУ

Я спросил Пако: водятся ли в здешних местах морские черепахи?

В ответ он заулыбался, кивнул и стал размахивать руками, как крыльями.

Но что общего между быстрыми птицами и медлительными, закованными в костяную броню черепахами?..

Я фотографировал горгонарии – гибкие, похожие на перья кораллы. Их лимонные и фиолетовые заросли покрывали весь внутренний склон рифа.

Цепляясь кончиками ластов за выбоины в камне, я приседал и, медленно приблизив объектив камеры к развесистому перу, осторожно нажимал спуск.

Щелк!.. Щелк!..

Мое внимание привлекла небольшая горгонария. В рассеянном солнечном свете она казалась яично-желтой. Перо покачивалось, то вспыхивая на свету, то тускнея.

Ниже склона с горгонариями лежал плотно сбитый течением и волнами песок. За ним начиналось дно, поросшее коричневой и голубой черепашьей травой.

Привычно нащупав кончиками ластов выступ в камне, я обхватил его ступнями и присел. Однако при этом, вероятно, повернулся и, когда поднес к глазам видоискатель, в нем вместо горгонарии увидел песчаное дно и странный камень, до половины засыпанный песком.

Если бы не его правильная форма – он напоминал огромный ольховый лист с зубчиками по краям, – мое внимание на нем не задержалось бы. Но эти зубчики!

Кому понадобилось так причудливо украшать подводный камень?

Чем дольше я присматривался к нему, тем больше проникался убеждением, что камень непростой.

Я поплыл к нему, но когда приблизился, произошло неожиданное. Камень подпрыгнул – во все стороны полетели фонтаны песка – и оказался большой черепахой.

Изогнув шею, черепаха уставилась на меня черными пуговичками глаз, а затем двинулась вверх. Медленно всплывая, она достигла ярко освещенных слоев воды, и тогда щит ее вспыхнул коричневыми и зелеными красками. Выпуклые костяные бляшки оказались покрытыми, как мхом, пучками тонких, нитевидных водорослей.

Теперь черепаха напоминала не камень, а цветочную клумбу. Выставив из воды кончик носа, животное шумно вздохнуло и снова погрузилось.

Мои движения – я плыл следом – испугали его. Взмахнув огромными, похожими на крылья передними ластами, черепаха быстро поплыла прочь.

Она двигалась, то опускаясь к самому дну, то поднимаясь, равномерно взмахивая ластами-крыльями, вытянув голову и плотно сжав короткие задние ноги.

Она то парила в воде, то стремительно неслась вперед, похожая на большую величественную птицу.

Я проводил взглядом это причудливое существо, вздохнул и вернулся к своей горгонарии.

Легкое течение колебало перо. Поверхность его мерцала. Желтые солнечные блики бродили по тому месту, где только что была черепаха.

ССОРА

Пако поцарапал острым кончиком гарпуна руку и решил, что лучше надеть на гарпун какую-нибудь трубку. Пластмассовая оказалась скользкой – все время слетала. Он выбросил ее и нацепил резиновую.

Выброшенная пластмассовая трубочка осталась лежать около камня.

Здесь-то я и подсмотрел эту сцену.

Около трубочки появился рак-отшельник. Ему, видно, стала тесной раковина, в которой он жил.

Трубка ему понравилась. Рачок обошел вокруг нее, сунул в трубку усы, одну клешонку, вторую… Еще раз обежал кругом и, пристроившись к трубке спиной, начал пятиться – осторожно вползать брюшком в трубку. Может быть, края трубки царапали мягкое, слабое, не защищенное броней тело – рак ежился, вертелся.

В это время около трубки появился второй рачок. Этот был тоже без домика, и трубка ему тоже приглянулась. Осмотрев ее, рак принял решение. Когда первый отшельник только забирался в пластмассовый дом, второй уже сидел в нем.

Затем оба рачка решили, что пора в путь. Оба высунули ножки, уперлись спинками, приподняли трубку и, цепляясь лапками за камень, пошли.

Трубка заерзала. Она дергалась из стороны в сторону, катилась то вправо, то влево, поворачивалась, замирала и снова начинала движение. Рачки ничего не понимали. Им, наверное, казалось, что кто-то держит трубку и хочет утащить ее. Они барахтались изо всех сил, цеплялись ножками. Никто не уступал.

Если бы один оказался намного сильнее – может быть, все решилось само собой. Он утащил бы трубку вместе с соперником, а потом, поняв, в чем дело, прогнал бы его.

Но на беду рачки оказались одной силы. Они выбились из сил и одновременно пришли к решению – бросить затею. Оба вылезли – каждый из своего конца трубки – и не оглядываясь отправились продолжать поиски.

КРАБ-ТРЯПИЧНИК

Я сидел на верхушке сглаженного водой мертвого коралла и, то и дело опуская лицо в воду, рассматривал через стекло маски, что делается внизу.

Там не было ничего интересного: вертелась пара лилово-оранжевых лоретто, мерно покачивалось желтое перо горгонарии, шевелилась мелкая травянистая зелень.

Внезапно мое внимание привлекли два пучка травы. Вместо того чтобы стоять на месте, как полагается водорослям, они двигались! Покачиваясь и развеваясь, зеленые пучки совершали путешествие по дну.

Это было очень странно. Я сполз с коралла и осторожно погрузился. При моем приближении загадочные пучки остановились.

Так, так, так!.. Я подплыл и осторожно тронул один пальцем. Пучки подпрыгнули, двинулись было в сторону и снова припали к камню, прижались, слились с ровным ковром водорослей.

На мгновение под одним мелькнули… ножки! Суставчатые, красненькие.

Осторожно взяв двумя пальцами пучок, я поднял его. Открылась спина небольшого краба. Убран второй пучок – теперь виден весь краб.

Хозяином пучков оказался крабишка, пучеглазый, с небольшими острыми клешонками.

Лишенный своего украшения, он отбежал в сторону, спрятался было за камень, потом, сообразив, что его никто не преследует, осмелел и показался снова.

Я был уже в стороне – опять сидел на верхушке коралла – и внимательно наблюдал за хитрецом.

А тот уже принялся за работу. Острой клешонкой срезал пучок зелени и начал старательно прилаживать его себе на спину. Водоросли зацепились за щетинки, которыми была покрыта крабишкина спина. Тогда крабик отрезал от зеленого ковра еще полоску и, смешно вскидывая клешнями, укрепил и ее.

Его снова не было видно. Он постучал ножками, точь-в-точь как боевой конек перед дорогой, и в путь.

Зеленые тряпочки развевались над ним, а когда краб останавливался, накрывали с головой.

Низко над самым дном проплыл скат, не заметил крабишку – ушел.

ТЕРЕМОК

Однажды мы с Пако подобрали на дне у самого берега ветку коралла, похожую па обломанный лосиный рог. Ее я приволок домой и бросил в таз с пресной водой.

Коралл, понятное дело, не был живым, был ноздреват, порист, кое-где запачкан, оббит.

В таз я положил его для того, чтобы промыть, а затем высушить на солнце.

«Пусть полежит! Таз закрывать сверху не буду – мертвый камень, что от него ждать?»

Но тут мое внимание привлекла одна из дырочек. Кто-то старательно пытался там выбраться наружу. Порск! – из норки выскочила с голубыми искорками рыбка хромис – одна из самых маленьких рыб кораллового рифа.

Из другой показались мохнатые ножки краба. Малыш вылез наружу, перебрался на эмалированную стенку, попробовал бежать по ней, сорвался и замер на дне, испуганно тараща глазки.

Выплыла креветка. Она тоже пряталась в какой-то дырочке. Показался червь – ярко-красный, с пучком усиков-щупалец на голове, повертел головой, хлебнул пресной воды да так и замер, пораженный ее вкусом.

Таз наполнялся с каждой минутой. Изо всех щелей, дырок, впадин лезли, выкатывались, выбирались усатые, колченогие, головастые обитатели кораллового дома.

Терем-теремок, кто в тереме живет?..

Я торопился к Родольфо, который должен был ехать в тот день в город. Подняв таз, я отнес его на берег и осторожно вылил воду вместе с ее беспокойным населением на клыки себорукко. Очутившись на мокрых камнях, рачки, рыбки, черви запрыгали, заметались. Легкая волна накрыла их. Когда она сошла, никого из беспокойных обитателей теремка на берегу не было.

Я отнес таз назад в комнату, снова налил его пресной водой и плотно накрыл листом фанеры: «Может, там еще кто, в теремке?»

БЫВАЕТ И ТАК

В море так: у кого зубы больше, тот и прав. Ну как камбале от акулы уйти? Мчится камбала над самым дном, к песку, к камням прижимается – не отстает от нее мучительница. Голова – с ведро, рот – во всю голову.

Каждый зуб что твой нож.

Считай, нет камбалы.

…Случилось мне плавать около мертвой рощицы оленерогих. Маленькие строители-кораллы не рассчитали, подвели свои домики чересчур близко к поверхности воды. Прошел шторм – переломал, переколотил хрупкие известковые ветви. Остались лежать на дне побелевшие стволы, сучки… Как бурелом в лесу.

Впереди забелело, замельтешило – прямо на меня плыла стая серебристых рыб. У каждой желтые галунчики – плавники. «Кахи» – называл их Пако.

Кахи плыли не торопясь, каждая соизмеряя свое движение с движением всей стаи. Они тянулись нескончаемой процессией, медленно, как проходит улицей пестрый, уставший на параде полк. И вдруг среди ближайших ко мне рыб произошло движение.

Круто набирая высоту, к стае приближалась большая зеленоватая барракуда. Не обращая на меня внимания, она проплыла рядом. Подуздоватая нижняя челюсть приопущена, желтые, торчащие вверх зубы обнажены.

Я не успел пошевелиться, как барракуда атаковала стаю.

«Ну, конец! – подумал я. – Сейчас полетит брызгами чешуя!»

Но произошло неожиданное. Щука промахнулась. Когда она врезалась в стаю, та расступилась. Хищница сделала бросок вправо. Щелкнули зубы – промах. Жертв было слишком много! Они суетились перед глазами, появлялись под самым носом, исчезали, сбивая прицел.

Барракуда выскочила из стаи, описала крутой вираж и бросилась в повторную атаку. Снова расступилась перед ней серебряная стена, замелькали-завертелись желтые плавнички. Еще промах!

Огромная стая повернула и стала отступать. Обескураженная хищница сделала еще одну попытку – неудачно! – и остановилась. Тяжело раскрывая рот и приподнимая жаберные крышки, она смотрела вослед удаляющейся стае. Кахи исчезали, поблескивая желтым и белым. И только тогда барракуда вспомнила обо мне. Она изогнулась, посмотрела бесцветными, холодными глазами на странное существо, застывшее у поверхности воды, и пошла прочь.

Она плыла, едва заметно двигая хвостом, постепенно приходя в себя и набирая скорость.

Большие зубы на этот раз не помогли. Все случилось как в лесу у того волка, который погнался за двумя зайцами.

БЕЛЫЙ ПЕСОК

Плавая у коралловых скал, я всегда удивлялся: откуда около их подножия белый песок?

Неоткуда взяться тут песку!..

На опушке коралловой рощицы – стайка попугаев. Бледно-зеленые, с розовыми крапинками рыбы деловито суетятся около раскидистых оленьих рогов.

Оленерогий коралл – если он, конечно, живой – желто-зеленого или горчичного цвета: умирая, коралл сереет, и на нем появляются красноватые пятна. Затем исчезают и они, и причудливая роща стоит, поднимаясь со дна бесформенной кучей хвороста, а океан неторопливо засыпает ее порошинками ила.

Эти кораллы были живыми. Попугаи то и дело подплывали к ним, и, сунув головы между ветвей, застывали, занимаясь каким-то своим, важным и непонятным для меня делом.

Я подобрался поближе и стал наблюдать.

Большой попугай, обманутый моей неподвижностью, подплыл и начал обследовать ветку. Он тыкался губами-клювом в желтые липкие отростки, ухватывал их, повернувшись на бок, отламывал кусочек и начинал, смешно подергивая головой, жевать.

Пожевав, попугай сплевывал. Желтое мутное облачко, клубясь, опускалось на дно. С завидным проворством рыба налетала раз за разом на это облачко, что-то выхватывая из него. Облачко вытягивалось. Раньше других на дно опускались светлые каменные частички мертвого коралла.

Я осмотрелся. Вокруг меня кипела неустанная, хлопотливая работа. Сотни рыб набрасывались на причудливые оленьи рога, на изогнутые чаши, перетирали-пережевывали кусочки камня, отделяя от него крошечные комочки вкусной слизи. Желтые облачка, клубясь, опускались на дно – падал, падал белый коралловый песок, который так удивлял меня раньше.

ОПЯТЬ ЧЕРЕПАХА

В этот же день, возвращаясь с рифа, я снова встретил черепаху.

На этот раз она бродила в зарослях травы – талассии.

Черепаха копошилась у самого дна, ластами подминала под себя траву и, вытягивая шею, щипала ее. Кончик морды ходил вверх-вниз. Не переставая жевать, черепаха подняла голову и настороженно посмотрела на меня. Я висел над ней, раскинув ноги и опустив лицо в воду. Черепаха поняла, что бояться меня не надо.

Несколько минут мы смотрели друг на друга. Потом она опустила голову и, набрав полный рот травы, принялась жевать снова.

Я поплыл прочь. Вот еще на кого похоже это морское животное! В тот момент, когда черепаха щипала траву, она была похожа на обыкновенную медлительную корову.

НАХОДКА

Километрах в пяти от деревни был пляж. Тусклый, серый песок, неглубокая, изогнутая серпом бухта.

Мы попали туда с Родольфо душным полднем, после того как тропический ливень остановил на дороге нашу машину. Он начался внезапно. Белая пелена упала на рощи и поля. Свет померк, стена водяной пыли отделила машину от остального мира. На автомобиль с ревом надвинулся вал, в котором вперемешку бесновались брызги воды, сорванные с деревьев листья, мусор, подхваченный с дороги. Дорога стала невидима.

Хлесткие струи били в ветровое стекло. Внутри автомобиля все покрылось влажной, липкой пленкой.

Ливень кончился так же неожиданно, как и начался. Белая пелена дождя разорвалась. Наша машина стояла посереди огромной лужи коричневого цвета. Дождь превратил дорогу в жидкое месиво. Вязкая, перемешанная с водой земля пузырилась.

Родольфо включил сцепление, колеса с натужным чавканьем завертелись. Мы поползли по воде со скоростью улитки.

Кряхтя и переваливаясь с боку на бок, машина выехала на пляж и покатила по нему, то и дело замедляя ход, чтобы перебраться через русло очередного ручья, рожденного только что закончившимся ливнем.

Эти ручьи рассекали однообразную поверхность берега, прорезали пласты песка, обнажали то, что еще недавно было скрыто от глаз.

На дне одного ручья я заметил черепаший панцирь и попросил Родольфо остановить машину.

Это были останки крупного животного. Черепаха лежала спиной вниз, полузанесенная песком. Маленький череп с пустыми глазницами, отделенный от шейных позвонков, валялся поодаль.

Шагах в трех ниже по течению из песка выступал красноватый камень. Я присел и стал руками откапывать его.

Камень оказался панцирем второй черепахи. Он тоже был перевернут.

Меня окликнули – Родольфо нашел еще несколько черепах. Они лежали, беспомощно раскинув остатки лап, спинами вниз, панцири полны мокрого песка.

– В чем дело, Родольфо? Почему они перевернуты? Что случилось? – спросил я. – Шторм? Звери?

– Человек, – горько ответил мой спутник.

И всю дорогу, пока наш автомобиль, буксуя и скрипя шинами, преодолевал песчаные завалы, он рассказывал о том, как еще полстолетия тому назад на песчаные пляжи острова каждый год приплывали тысячные стада черепах. Закованная в панцири армия по ночам бороздила песок, и сотни тысяч белых, похожих на шары для пинг-понга яиц сыпались в ямки, вырытые нежными ластами самок.

…Он был тогда мальчишкой и жил на южном берегу острова. Там еще сохранялись остатки черепашьих пляжей, но ловля черепах во время кладки яиц была уже запрещена.

Рано утром Родольфо увидел на берегу трех больших черепах, перевернутых на спины. Они лежали на полпути от воды до того места, где кончались их следы, оставленные ночью во время кладки.

Мальчик присел около одной. Животное лежало опрокинутое навзничь, медленно шевеля лапами, тщетно пытаясь зацепиться когтями за рыхлый песок. Утреннее солнце уже начало раскалять панцирь. Мальчик заглянул черепахе в глаза. Они были полны слез.

Тогда он присел на корточки и попытался перевернуть черепаху. В ней было больше ста килограммов.

Послышался скрип колес. Родольфо отбежал к ближайшим кустам и спрятался в них.

На пляж выкатилась повозка, запряженная лошадью. Человек в соломенной шляпе, надвинутой на глаза, спрыгнул с повозки. Торопясь и поминутно оглядываясь, он стал нахлестывать лошадь. Та сдала повозку назад и остановилась около одной из черепах. Подошли еще два человека. Втроем браконьеры погрузили черепах. Увязая в песке, лошадь потащила груз…

– Они ловили ночью черепах и переворачивали их, – закончил Родольфо. – А утром забирали…

Он рассказал, что на дальних пляжах, откуда черепах можно было вывезти только лодкой, браконьеры оставляли черепах лежать по нескольку дней. Если случалась непогода или кто-то мешал им, браконьеры не приходили. И черепахи перестали класть яйца на этих пляжах. Они ушли в океан искать безлюдные острова…

Мы обогнули бухту и возвратились на дорогу в том месте, где снова начинался асфальт.