Текст книги "Огонь в колыбели"

Автор книги: Святослав Логинов

Соавторы: Даниэль Клугер,Людмила Козинец,Лев Вершинин,Борис Штерн,Юрий Иваниченко,Наталья Гайдамака,Микола Дашкієв,Наталья Астахова,Валерий Гаевский,Александр Зарубин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Вертисальто

глава, в которой Колдо был вручен контрольный пакет

справочного материала по так называемой планете

XX век (система ЕС-6, созвездие Волопас),

куда он направлялся для проведения

импровизированных монологов

и коротких сцен со своим участием

Три недели назад был включен его личный счетчик, его официальное время, которое продлится ровно год. Ровно год он может беспрепятственно устраиваться на любую работу, он может пользоваться любыми подмостками, любой трибуной, любыми средствами связи. Его свобода абсолютизирована ровно на год. Ровно год он может мозолить мозги человечеству, а потом… потом считается, что он надоест, устареет, утратит свежесть и гибкость, и нужен будет новый Колдо, еще более изощренный, язвительный, иррациональный. Нет, он не один – их в этом году четверо, четверо, четверо из восьмидесяти трех, бывших вначале, бывших и выпадавших, не выдержавших ни самих себя, ни условий, ни нагрузок… Так вот, его направили куда-то на окраину Волопаса, что, конечно, не за версту. Волопас уже сто лет как был объявлен спецсектором: лютовал социальный карантин. Для Колдо, впрочем, все вопросы решались просто – жетон с грифом Шэ Шэ служил ему и пропуском на все случаи. Его и еще нескольких пассажиров грузовой галактон доставил в изолированный космопорт «Рассвет жизни»…

Едва было объявлено о разгерметизации внешней оболочки, как местная система оповещения весьма остроумно принялась приветствовать немногочисленных залетных на девяноста семи основных языках Предела и пятнадцати местных диалектах. Колдо успел только подняться в лифте на верхнюю палубу, успел только выйти из кабины лифта – двое стоявших на выходе из галереи детинушек из местной охранки кинулись к нему навстречу… «Этикет», – улыбнулся Колдо… Звонко щелкнули браслеты наручников. Его взяли под локти и вытянули по стойке смирно. Группа пассажиров, с которыми летел Колдо, как ни в чем не бывало прошествовала мимо. Когда галерея опустела, пропустив людей в обширный зал контроля, он и детинушки еще минуты две стояли вытянувшись. Неожиданно на противоположной стенке галереи нарисовался контур двери, защитное покрытие и сама стенка растаяли, образовав черный прямоугольник. Из прямоугольника ударил луч голубоватого света и выскочил улыбающийся пришибленный человечек в подстреленном золотистом смокинге, хромовых сапогах и белой форменной фуражке с кокардой в виде профиля Нефертити, в руках он держал пышный веник красных гвоздик. Резвой, слегка подшаркивающей походкой человечек подошел к смирной троице, дугообразно поклонившись, протянул цветы на вытянутой руке. Колдо робко повел плечами, оглядел своих телохранителей и, насколько позволяли наручники, принял дар. Маленький человечек распрямился.

– Прошу к нашему шалашу! – он указал на дверь. – Хлеб-соль, хлеб-соль… Тут у нас, простите, все по старинке-с, запасной выход-с. Потом-с все, как положено… гимн, речь… закуска после. Разрешите представиться: дипдипкавалер Михора Бандажис.

Телохранители грубо затолкнули Колдо в черный проем двери и повели по длинному пыльному тоннелю. Дипдипкавалер пришаркивал впереди, иногда он делал на ходу несколько оборотов и всякий раз кланялся, лукавя глазами и кустистыми бровями. В нескольких местах тоннель прерывался лестницами и становился вдвое ниже и уже. Здесь проходили по одному цепочкой. Наконец добрались до люка внешней оболочки, он уже был открыт, и Колдо увидел здешний белый свет: на горизонте гигантского блюда космопорта горела не менее гигантская надпись:: «У нас XX век!» Телескопический трап-язык выдвинулся из приемного блока здания космопорта и поплыл вверх. Через несколько секунд он прилип к оболочке. Колдо завели в транспортную кабину.

Внизу его препроводили в куполообразный плац-зал. Здесь уже выстроился почетный караул, стояла крохотная трибуна, электродуховой оркестр в виде ощетинившегося трубами робота. В отдалении от центральной площадки, за огороженным красной ленточкой кругом находилось представительство: с десяток неизвестных Колдо персон сидели в креслах, мрачно и сосредоточенно ожидая. Грянула музыка. Ощетинившийся трубами робот запульсировал. Караул взял равнение и… сел на пол. Колдо также усадили, сели и телохранители, и дипдипкавалер Михора Бандажис. Отзвучала жалобно-возвышенная мелодия. Караул поднялся, выждал минуту и гаркнул: «Все здор-р-рово!», после чего одновременно поднял салютующие ракетницы и выстрелил залпом. На минуту Колдо показалось, что зал заполнили горючим газом и разом подожгли, хлопок всех снова швырнул на пол. Всех, кроме представительства, – оно нехотя зааплодировало. Колдо подняли с пола (уже без цветов) и подвели к трибуне. Один из телохранителей указал ему на заготовленный заранее текст, ткнул в бок: «Читай». Насколько позволяли наручники, Колдо взял текст и приблизил его к глазам. Стал читать:

– Граждане Земли! Я искренне и обобществленно рад приветствовать в Вашем лице новую, лишенную кризисов критической массы, заряда, потенции… накоплений и плотности… гм!.. часть человечества. Свой единственный выбор вы определили в наличии гибкой, активно регулируемой социальной платформы, способной к барометрическим погружениям во все сферы жизнедеятельности и сохранению при том неизменно строя и соответствия уровням жизнеспособности. Звено социальной эволюции только тогда не заведет в тупик, когда мы придем к неизбежности подвергать ее самое внутренним и внешним испытаниям! Сеятели доселе неведомых прогрессов, закаленные борцы, вы вправе гордиться своим выбором!

Скудные хлопки донеслись от мрачного представительства, а Колдо очень быстренько отдернули от трибуны и потащили на выход. Минут пять его еще водили по каким-то безлюдным коридорам и наконец остановились у глухой железной двери. Дипдипкавалер разомкнул наручники своим ключом, а серокожаные детинушки; кряхтя и перешептываясь ругательствами, открыли дверь и взашей вытолкнули Колдо…

Да. Да, это была улица. Пестро-развлекательная, фасадно-рекламная, подворотнисто-оборванистая, выхлопнисто-смогово-разнолюдная, тротуарно-витражная, точь-в-точь как на старинных гравюрах. Колдо вспомнил о пакете справочного материала и полез за пазуху. На двадцать седьмой странице после вводной части значился список возможных маршрутов:

1. Добровольное общество социальных возбудителей.

2. Дворец руководителя планеты.

3. Палата молчальной оппозиции.

4. Штаб-квартира повстанческой армии безработных.

5. Постоянно действующий избирательный участок № 1001 ночи.

6. Ресторан «У Минотавра».

Так, – подумал Колдо, – как это у них делается?.. Он подошел к обочине и стал «голосовать» машину. Все такси на планете XX век, очевидно, для какой-то массовой оказии комплектовались целым набором средств, характерных для передвижного тюремного сервиса, Одну из таких радужно раскрашенных бронированных машин с «шашечками» он и остановил.

– К «Минотавру», – коротко бросил Колдо водителю в сиреневой сутане.

– Пэрсона грата? – спросил 'водитель по-латински, что означало, конечно, «приятная персона».

– Нон, – ответил Колдо на той же любимой латыни, – пэр прокура, – что означало, конечно, «по договоренности».

Рассказ о посещении «Минотавра» не сводится только к тому, что на вопрос: «Есть ли у вас артишоки?» Колдо ответили, что могут предложить только артефакт… Посещение «питательного» заведения обратило Колдо к своеобразному восприятию мифа о Минотавре. Допустимо считать, что постройка лабиринта царя Миноса напоминала по идее математическую задачу: как архитектурными средствами добиться сложности, равной уравнению с многими неизвестными, то бишь этакими сюрпризами в виде проваливающихся лестниц, раздвижных стен и прочей радости… Так вот, употребление блюд, закусок и напитков в «Минотавре» чем-то приравнивалось к этим неизвестным. Дело осложнялось лишь тем, что путеводной нитью в ресторане не обеспечивали, ни меню, ни все знания о вкусной и здоровой синтетической пище не могли здесь помочь. «Минотавр» гарантировал потрясающую экзотику вкусовых ощущений, но… не ручался за психику клиентов… Несравненная изюминка была в том, что любое блюдо могло оказаться этим самым… Минотавром, а жертвой – любой из проголодавшихся. Об этом, собственно, и рассказывала, тем и отпугивала шикарная вывеска у входа.

– А ничего живут, весело, – сам себе сказал Колдо и решительно вошел в пустынный каменный зал, в голове его уже созрел план, как вывести на чистую воду злосчастного содержателя ресторана…

Во-первых, рассуждал Колдо, в характере Миноса не должно быть ни единого плюса, и время теперь такое, что от Миноса потребовалось несколько смягчить вывеску. Для этой цели он и решил – проще и выгодней кормить пациентов мясом этого… ну да, Минотавра. Таким нехитрым образом тот, кто съедает это мясо, сам и становится Минотавром… ну, пусть не в буквальном смысле… Значит, уловка проста: необходимо заказать контрольное блюдо, хуже другое – сколько уже тепленьких и кровожадных Минотавров гуляет на свободе во всех мирах. Получите, однако: нам, пожалуйста, запеченую говядину в соусе из вашей собственной крови, дорогой Минос! Едва только Колдо успел сделать свой заказ, седовласый пожилой хозяин ресторана упал на колени, стал целовать пыльные ботинки посетителя, умоляя не рассекречивать его миф, ссылался на свое доброе имя, на авторитет и уважение, которые нынче так трудно даются, говорил о том, что входит в Центральный совет планеты, что кое-кто из влиятельных кругов заинтересован в тайной поставке минотаврятины на социальный рынок Галактики… что на планете XXI и XV век работает подпольная фабрика экспериментальной генинженерии… и так далее, и что он вообще выполняет долгосрочную программу…

– О боги, это крах… крах! – восклицал, умолял и трясся в душном ознобе седовласый хозяин. – Не погуби, не погуби!

– Несчастный, – сказал Колдо презрительно, – только из любви к мифологии я прощаю твою кухню и душу. Живи, но дай слово, что ты в течение ближайшего года будешь обслуживать интуристов, желательно негуманоидных…

Колдо ушел, накормленный отменной «всякой всячиной», а Минос после его ухода воздел руки к небу и пустился в « плюсовую».

Что мог сделать сытый Колдо за оставшиеся полдня? Он отправился в Добровольное общество социальных возбудителей. Как следовало из справочного материала, общество это пестовало своих членов с особой любовью, которая, конечно, сама требовала определенного возбуждения, а наследуемый демок– эротизмцаривших здесь взглядов не отрицал ни одного из способов… вплоть до подкорковых, не считая уже так называемых политических игр в эрогенныхзонах Великих целей. Теоретики этого движения утверждали, что возбуждение как таковое венчает всякую здоровую и стихийную социальность, а потом борьба любых общественных интересов должна носить как бы любовный характер, как бы добровольный. Социальные идеи должны отдаваться друг другу без насилия и, таким образом, создавать полисимбиоз. Единственным камнем преткновения остается давний вопрос: какое начало считать активным, а какое пассивным. Увы, выяснение этого вопроса привело к естественному расколу общества на мужское и женское начало в социальной борьбе… Колдо был мужчиной, он это чувствовал… Поэтому, когда пресс-секретарь общества проводил его в зал, где происходили ежедневные заседания активников, Колдо был уверен в себе на все сто процентов, но когда он оказался там за дверью – уверенность покинула его… зал был до отказа набит лучшей половиной.

Колдо ничего не знал об установленном регламенте, поэтому начал свою речь прямо в проходе между рядами кресел:

– Милые дамы!., простите, я хотел сказать уважаемые… м-да!.. добровольного общества! Очень прошу вас не смущаться моим внезапным появлением. Я как представитель спаренного набора хромосом, как носитель определенных рудиментарных аксессуаров вашего пола… в конце концов как социальный продукт намерен внести ясность в образовавшийся раскол вашего модного… м-да!.. течения. Интеллектуальный аутосекс, которым мы с вами беспорядочно занимаемся на протяжении всей жизни, к счастью, в отличие от обыкновенного, не обладает столь явной полярностью природных начал, как секс обыкновенный. Возможно, я не скрою, возможно, что кто-то там в нашем мозгу и совершает, простите, акт… но, милые дамы, – разглядеть-то мы его по-настоящему не в состоянии! Согласитесь, это делает честь мозгу. Он стыдлив, наш мозг, а стало быть, его сексуально-мыслительная работа от нас скрыта. Не обращает ли это вас к мысли, что социальная природа человека крайне безобразна и остается таковой на протяжении всей последней истории нашего… м-да!.. развития?.. Ставлю вопрос: в чем дело? Отвечаю: наш секс и наш соц утратили духовное начало, заметьте, не мужское и не женское, а это третье состояние мира…

С позволения читателя, реакцию зала мы опускаем, так как нет ничего более трудного, чем передать реакцию женской аудитории, ограничимся поэтому протокольным стилем.

Вопрос из зала:

– Это какое же третье состояние – импотентное, что ли?

Ответ:

– Ну что вы, я говорю о радости, о социальной любви, вы же этим занимаетесь?

Возражение из зала:

– Нет, вы говорите об импотенции.

Ответ:

– Нет, я говорю применительно к социальным вопросам…

Возражение из зала:

– Нет, вы подразумеваете как раз это!

Ответ:

– Вы неправильно меня поняли.

Возражение из зала:

– Мы вас правильно поняли. Вам нечего делать на нашем заседании.

Вопрос:

– Это правда?..

Он не верил своим глазам, неужели вот так уйти?! Ни одной улыбки, ни единой! Нет, одна все-таки была. Она сидела в чудесном бело-голубом платье, совершенно далекая от всякой активности, и улыбалась ему. Он долго и спокойно удерживал ее глаза. Она долго и спокойно отвечала ему тем же. Тогда он подумал, что их знакомство продлится недолго. Она все узнает о нем, кем он был и кем он будет, она подумает и о том, что может быть с ней, если она будет с ним, и отшатнется, ведь он сделает ее такой же сумасшедшей… он лишен будущего во всех привычных представлениях. Он не из ее века, но он любит ее как самого себя! Нет, боже мой, скажет она, нет!

Колдо продолжал свой экскурс. Уже поздно вечером он устроился в гостиницу «Иммигрант-турист» и посвятил себя усиленному проникновению в дебри справочного материала по планете XX век системы ЕС-6, созвездие Волопаса.

Молчальное сословие было единственным в своем роде глухонемым сословием, из представителей которого была создана политическая оппозиция. Вообще, правильнее было бы им называться «скозловием», потому что… ну да что говорить! История этого сословия уходит корнями вглубь, в «золотой век», когда, как считали, молчание было золото, но в один прекрасный день золота стало так много, что из него начали делать водопроводные трубы, тогда-то и вспомнили о молчании. И здесь, на планете XX век, первыми это вспомнили политики. Они так устали от ежедневных скандалов с оппозицией, что выход, кажется, подсказала сама жизнь: оппозиция должна быть единой и безгласной. И вот сначала создали сословие привилегии, а потом уже возникла партия глухонемых, единственной задачей которой было побольше и получше молчать. Дело осложнилось (а любое достойное дело всегда осложняется) тем, что, как и всегда, вначале спекуляции были невозможным явлением, но потом выяснилась нежелательная картина: глухонемых рождается все больше и больше, а ряды партии досадно редеют. Тут кое-кто решил, что глухонемую оппозицию выгоднее фабриковать из вполне гласных членов общества, расплачиваясь за их «молчание» опять же золотом, точнее, тем новым и все еще благородным металлом, что был открыт в галактике. Правящие круги еще крепче принялись обвинять глухонемых во всех своих промашках, дело дошло до того, что оппозиции вменялась в вину ее «золотая привилегия». Оппозиция беспомощно и бессвязно заметалась.

Колдо собрался в Палату «молчальников» на следующий день после того, как навел несколько справок о положении дел. Пестрое бронированное такси прикатило по вызову прямо к гостинице. Рядом с водителем сидел: еще один человек. Он назвался депутатмергером и предоставлял собой крупногабаритного молодца в бронзовой кирасе поверх белой батистовой рубахи, пурпурных шальварах, к поясу его был пристегнут бумеранг, здешний символ аристократа. Колдо позволил себе скривиться при пожатии руки, чем, конечно, расположил к себе депутатмергера, последний хмыкнул нечто самодовольно-презрительное и стряхнул с языка реплику:

– Мне кажется, мое присутствие будет вам желательно.

– Я точно на свет народился, – сказал Колдо. Машина рванулась в стеклянно-бетонные каньоны города.

Их встретили не особенно дружелюбно, вероятно, раздражал депутатмергер с его властьпредержащим видом. Депутатмергер языка немых не знал, кроме нескольких фраз.

«Вы кто? – прожестикулировал Колдо дежурный. – И что вам здесь нужно?»

«Я – один из вас… Я лидер новой фракции!»

«Какой новой, ничего не знаю…»

«Узнаете.»

«А почему этот центурион с вами? Что ему нужно?»

Колдо присел на корточки, поднял руки к груди, как цирковая собачка, и стал подпрыгивать на месте, потом схватил себя за синий галстук, скрутил его, как веревку, и очень впечатляюще изобразил повешенье. Депутатмергер заволновался, и справедливо, потому что едва смысл оценки дошел до дежурного немого, он вытащил из стола внушительных размеров электроразрядник и ткнул его в бронзовую кирасу депутатмергеру.

«Вы можете проходить, – показал дежурный Колдо, – направо лифт. Идите без записи, у нас внеочередное совещание, вам повезло. Поднимайтесь на пятнадцатый этаж».

Тут надо сказать, что речь Колдо, прожестикулированная им на экстренном «замолчании» оппозиции, вызвала бурю восторгов и сомнений одновременно. Приведем ее всю:

«Дорогая оппозиция! Ваши озабоченности представляются мне в той степени их созревания, когда надо бы уже говорить о спелых и даже слегка подточенных яблоках, которые все еще держатся на своих окаменевших плодоножках вместо того, чтобы посыпаться на головы глупцов, как истребляющий град! Глупо ждать, что политическое провидение склонится в вашу сторону. Уверяю вас, ему больше некуда склоняться. Истинное зрение обязано только истинной слепоте, буквальной глухоте! Подумайте, мой друг Эдип понял это так поздно, но ведь понял… Только подпольная глухонемая, только глухая подпольная борьба, граничащая с подпольной слепотой, выявит у вас истинные провиденческие способности, даст вам реальное оружие. Усильте свои ряды проверенными врожденными элементами, объявите самих себя на нелегальном положении, и вы убедитесь в правоте моих слов! Этого шага от вас не ждет никто, даже я от вас его не жду, но я дарю вам эту идею легко, как легкий завиток легкого узора. Дышите глубже…»

Увы, мы не можем рассказать о последствиях революционных преобразований, потому что никаких вестей о глухонемой оппозиции с планеты XX век не поступало, но сам факт отсутствия таковых вестей говорит о многом. Должно быть, Колдо сделал невозможное – он повернул историю политической борьбы на планете XX век в русло колдобинарной теории… Многих ей лет. Нам же остается дописать эту третью главу по возможности в словесной форме.

Колдо продолжил свои посещения достопримечательных мест, и практически везде, где только ступала его нога человека – оставался неизгладимый свет, яркость впечатлений при том была так внушительна, что из самого «следа» можно было бы сделать достопримечательность. На планете умели делать достопримечательности изо всего, да вот беда – след витал в воздухе и был совершенно неосязаем. Практичные и уверенные в себе люди таких феноменов не любят, любая бестелесность для них живой укор, если не ругательство.

Так получилось, что в Дом руководителя планеты Колдо пошел не один, а с Ней. Она, как все женщины, была чувствительна к удовольствиям, а к удовольствиям высшего разряда тем более… что в сравнении с этим жалкий Минос! Нет, застолье здесь, впрочем, было, и обслуживал его, конечно же, он – подрядчик особых служб, магистр коварной экзотики… и речи здесь говорились, и вина пились, и музыка фонила, но вот развлекались как-то странно… Время от времени какая-нибудь особа, или парочка, или целая группка изъявляла желание войти в одну из четырнадцати дверей зала… Двери эти охранялись специальными системами замков и специальными людьми, каждый из которых знал код только своей двери. Удалившись, гости скоро возвращались, но это были уже другие гости, не те гости, точнее, не те люди… Менялись лица, гримасы, глаза, менялись характеры и речь… жизнь, и все это поменявшееся сочилось каким-то больным, исступленным удовольствием, запечатленным в лицах, гримасах, глазах… Им хотелось продолжать. Они больше не интересовались друг другом, они стали друг другу чем-то вроде мертвечины. Что происходило за каждой из четырнадцати дверей? Какие степени раздражения, какие полеты или погружения, какие симбиозы? Впервые Колдо испытал колебание. Не готов! Это продолжалось минут пять, те самые пять минут. Она теребила его за рукав и уговаривала зайти в красную дверь, а в нем все сжалось… Нет, все стало ясно! Он отпустил Ее руку, взял бокал и спокойно сел на мраморную оградку бассейна ^{2} с голубой ароматической водой… Она вернулась возбужденная, легкая и, сев рядом с ним, задрожала. Ее били озноб и смех одновременно… Она хотела еще туда, еще и еще… Он не глядя поднес ладонь к ее волосам… Волосы зашевелились и зашипели… «Змеи», – подумал Колдо и, поставив бокал на мраморную оградку, пошел к выходу. Ему не дали уйти. Его скрутили трое из свиты руководителя, в их числе был и знакомый нам депутатмергер. Колдо не сразу увидел, что его рот и нос срослись в мощный клюв, а на лысой голове реденько торчали короткие сиреневые перышки, как на недощипанной курице… Колдо подвели к одной из четырнадцати дверей, куда, кажется, мало кто заходил, и… так от души прокатиться на спине по кафельному полу, затормозив затылком как раз под белоснежным бутоном писсуара…

«Они как в воду глядели, – подумал он с улыбкой, – именно сюда меня и тянуло, только я никак не мог определить, какая из четырнадцати дверей окажется уборной… О, да тут и свой персонал есть!»

Двое серокожаных детинушек вышли из соседней комнаты… Звякнули наручники… Колдо вытянули по стойке смирно. Дипдипкавалер Михора Бандажис не заставил себя долго ждать. На этот раз вместо букета гвоздик он нес раскладывающийся стульчик для себя. Стульчик сей он приготовил себе тотчас, сел, скрестив ножки в сапожках.

– У вас неудобный стул, – сказал Колдо, – здесь есть поудобнее…

– Все шутишь! Ну пошути, пошути… я послушаю. Где колпак забыл, придурок?

– Да вот же он.

– Где?

– Да у вас на затылке…

Дипдипкавалер схватился за фуражку, словно боялся, что она вдруг слетит с его головы.

– Болван! – заорал он. – Ты, может быть, думаешь, что у нас тут ваша Шэ Шэ, Школа Шутов! Ты, может быть, думаешь, что мы дадим здесь разгуляться всем этим мозглякам из разных там обществ… ты думаешь, мы дадим им рукоплескать тебе?! Ты, керосин занюханный… ты ничего не стоишь, понял! Да тебя через пять минут вышвырнут на твою родную помойку!

– Простите, – Колдо мучительно завел глаза, – мне бы хотелось помочиться перед стартом…

Дипдипкавалер подскочил со стульчика, выхватил из левого кармана смокинга весомый кастет, зарядил в него правую пятерню…

– Ты у меня сейчас сделаешь…

Он размахнулся снизу. Метил в живот… Колдо как-то неловко поднял сцепленные руки. Кастет врезался в шарнирное сцепление… Дипдипкавалер дико завыл и рухнул… Серокожаные детинушки оробели и выпустили Колдо… Пока они относили тело поверженного дипдипкавалера в соседнюю комнату, Колдо спокойно воспользовался кафельным настенным «бутоном» (насколько позволяли наручники) и вышел из уборной. Зал торжеств обезлюдел. Ее не было, не было даже хранителей дверей, только одинокий Минос сидел за торцом длинного стола и, оперевшись щетинистым подбородком на ладошку, медленно доедал последнюю порцию минотаврятины… «Прощай, XX век», – подумал Колдо.