Текст книги "Огонь в колыбели"

Автор книги: Святослав Логинов

Соавторы: Даниэль Клугер,Людмила Козинец,Лев Вершинин,Борис Штерн,Юрий Иваниченко,Наталья Гайдамака,Микола Дашкієв,Наталья Астахова,Валерий Гаевский,Александр Зарубин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

На этот раз я увидела незнакомую планету не с одной точки, а сверху, панорамно, будто медленно летела на небольшой высоте над воздушными городами. На минуту показалось, что за стеклянной стеной одного из домов мелькнуло знакомое лицо. Кажется, это был один из тех двоих, что стояли тогда, в моем прошлом сне, над рекой.

Заплакала Светка, и отряхнула этот сон или бред и снова целиком ушла в свои более чем земные дела…

Но все равно целый дань вспоминала планету, которая второй раз привиделась мне. Чем-то она была похожа на ту, о которой рассказывал вчера Ионыч.

Довольно часто в последнее время и думаю о нем. А что знаю? Ионыч появился у мае около года назад. Сказал, что переехал из Карелии, там ему не подходит климат, замучили частые ангины. Наши дамы не очень поверили в ангинную версию, ее опровергал цветущий вид Ионыча. Они склонны были предполагать какую-нибудь любопытную историю, заставившую его пересечь страну. Но Ионыч не был расположен вести доверительные беседы, и всем пришлось смириться с ангинами.

Он был совершенно равнодушен к женщинам. Даже красавица Вика не производила на него никакого впечатления. А на нее сам шеф не мог смотреть спокойно. На нее вообще нельзя смотреть, ею можно только любоваться. Один Ионыч смотрел. Просто и открыто, как на всех остальных.

Когда разговор заходил о детях, Ионыч как-то настораживался, задавал странные вопросы. Очень удивился, когда узнал, что полугодовалый сын одного нашего сотрудника хорошо ползает.

– А почему ом не ходит? – удивился Ионыч. Его неосведомленность в детских вопросах приводила наших дам в изумление. Поэтому он перестал спрашивать, зато весьма внимательно наблюдал. Я просто не знала, куда деваться от его взглядов, когда стало достаточно заметным, что у нас намечается прибавление семейства.

Потом, когда принесли Светку домой, он долго смотрел на нее, трогал ее маленькие пальцы.

– Как ты думаешь, откуда она? – спросил у меня.

Учитывая отсутствие у ребенка отца, я могла бы и обидеться. Но Ионыч не издевался. Его лицо было сосредоточенным и серьезным.

– Господи, да ты что? Даже мой Антон давно знает, откуда берутся дети.

– И ты знаешь? – вот уж правда, наивность Ионыча не имела границ.

– Представь себе, догадываюсь. У меня их теперь двое. И сейчас меня больше волнует, что делать с ними дальше, а не то, откуда они взялись.

Ионыч гулял во дворе со Светкой, заслуживая сочувственные взгляды соседок: «Надо же, дурак какой, на двоих детей идет. Жалко парня, молодой такой, красивый».

Я не разделяла сочувствия соседок. Прекрасно видела, что ни на каких детей он не идет. Не знаю, чем было вызвано его частое присутствие в нашем доме. Может быть, состраданием ко мне, запутавшейся в своей жизни.

Во всяком случае, того, о чем говорили соседи, не было. Иногда меня даже обижало его спокойствие.

Ионыч почти каждый день бывал у нас. Но после сказки о странной планете его не было целую неделю.

В воскресенье утром в дверь позвонили. Антон по случаю выходного дня еще спал, и открывать дверь пришлось мне. На пороге стоял Ионыч.

– Быстренько собирайтесь, – заполнил всю квартиру его громкий голос. – Пойдем кататься.

– Куда, когда, на чем? – Антона будто сдуло с постели, он подпрыгивал, заглядывал Ионычу в лицо.

– Предлагаю взглянуть в окно, – продолжал грохотать Ионыч. – Особо нервных просим не смотреть.

Особо нервных не нашлось, мы с Антоном бросились к окну. У подъезда стоял синенький «Москвич», не очень новый, но вполне приличный.

– Где взял? – это мы с Антоном выдохнули одновременно.

– Не задавайте глупых вопросов, лучше быстрей собирайтесь.

С сожалением смотрю на машину. Сегодня собиралась закончить рукопись старого заказчика. Просил побыстрей, и, как всегда, совсем не лишними были деньги.

Ионыч перехватил мой взгляд.

– Ничего, подождет. Тебе отдохнуть нужно. Посмотри, на кого ты похожа. Тонкая и зеленая, как морская капуста.

Ничего себе комплименты. Но мне не до обид. Быстро собираю Светку, бросаю в сумку бутерброды. Еще минута, и мы внизу. Проходим сквозь строй соседок. В который раз поражаюсь их способности находиться во дворе в любое время суток.

Мы уже едем. Ионыч за рулем, я с детьми сзади. Антон ерзает, никак не может устроиться поудобней, наверняка что-то задумал. Ну конечно, вот он приподнимается на сиденье.

– Родион Иванович, – он всегда его называет так, презирая всякие клички, – а моя мама тоже умеет водить машину. Дайте ей порулить, а?

Чувствую, как краснею, и ничего не могу с собой поделать.

– Что ты выдумываешь, Антон, я уже сто лет за руль не садилась. Да и прав у меня с собой нет, остановит инспектор, неприятностей не оберешься.

Приводя всякие доводы, я очень хочу, чтобы меня уговорили и дали хоть немножко повести машину. Но Ионыч молчит. Зато не сдается Антон.

– Как это прав нет? Я захватил, – Антон вытаскивает из кармана тоненькую книжечку. – Смотрите, Родион Иванович, ни одной просечки. Ну дайте, ладно?

Ионыч не выдерживает, смеется.

– Предусмотрительный ты человек, однако. Ну что с вами сделаешь? Давай, садись.

Отдаю Антону Светку и перебираюсь на водительское место. Нет, ни за что не почувствовать ни движения, ни скорости, будучи пассажиром. Это все равно, что утолить голод, глядя на обедающего. Только когда сам ведешь машину, слушая ее, подчиняясь ей, управляя ею, ощущаешь полную радость движения.

Правда, особенно быстро я не гоню. И не ездила давно, и машина незнакомая. Но все равно здорово. Ловлю в зеркальце лицо Антона. Щеки горят, улыбка от уха до уха, каждая веснушка на носу сияет от удовольствия.

– А куда это я вас везу? – спрашивает Ионыч, когда я сворачиваю с трассы в тополиную аллею. – Помнится, у меня были другие планы.

– Но ты же не местный, не можешь знать всех наших уголков, а мы тебе покажем, – уговариваю я Ионыча, не сбавляя скорости на перекрестке.

– Во-первых, кончай лихачить. Во-вторых, мне казалось, что это я вас пригласил. Ну да ладно, не все ли равно, кто кого везет. Только скажите, куда?

– Мам, мы на озеро, да? – хвастается осведомленностью Антон.

Мы приезжаем сюда очень редко. Потому что ездить не на чем, а пешком далеко, и времени мало. Но это не объяснение для Антона. Про себя я знаю, что мне бы и вовсе не стоило сюда ездить. Когда-то давно это озеро, и лес вокруг, и горы подарил мне отец Антона. Они – отец и сын – ни разу не виделись и, наверное, не увидятся. Видимо, такая же участь постигнет и второго моего ребенка. Наверное, в чем-то правы мои соседки, рассуждающие о моей нравственности.

– Ты что это помрачнела? – спрашивает Ионыч. Иногда он бывает чрезвычайно чутким, порой кажется, что видит людей насквозь. Я хорошо помню случай с кофемолкой, потому стараюсь думать только о машине.

– А что о ней думать? – врывается в мои мысли Ионыч. – Нормальная тачка. Так ведь машины теперь называют, да, Антон?

Мы приехали. Вокруг озера осень. Наверное, она и в городе, но там мне не до нее. Там об изменениях погоды я узнаю только по пеленкам. Быстро высохли – значит, солнышко, мокрые – значит, на улице дождь. Боже, как сужается мир, когда ты даришь ему новое существо.

Мы с комфортом устраиваемся на берегу. Извлекаем из машины сидения. На одно укладываем Светку, на другое Ионыч усаживает меня. Антон моментально срывается с места, исчезает в лесу. Сейчас он Маугли, и мы ему не нужны. Ионыч возвращается к машине, чем-то гремит в багажнике.

Пользуясь тем, что меня никто не видит, достаю конверт. Я умудрилась вытащить письмо из ящика, когда мы спускались к машине, кажется, даже Антон ничего не заметил.

Признаться, никак не ожидала вестей от этого человека.

Прошел почти год после того, как он исчез из нашего дома, казалось, что навсегда. Зачем теперь возвращаться, пусть даже так, письменно.

«Здравствуй, лапа!

Все это время подсознательно пишу тебе письма. Разные. Письма обличающие, холодно-расчетливые, с мстительным желанием кольнуть больно в уязвимое место, спокойные и рассудительные, хвастливые и глупые.

Немного о себе (не думаю, что ты так быстро утратила интерес к моей персоне). Собран и спортивен. Просыпаюсь в шесть утра, иду в парк заниматься йогой и бегом трусцой. Отличная штука: заряжает на весь день.

Ты была права, жизнь быстро вошла в свои берега. Теперь я бреюсь каждый день, хожу по воскресеньям в сауну, вожу знакомых барышень в кафе и рестораны, нахожусь в отличной форме и хорошо выгляжу (на миллион долларов). Выкраиваю время для ухода за собой, паровые ванночки с ромашкой, зверобоем, мятой – отличная вещь. Сейчас я по-настоящему рад, что мы не унизились до обмана и не переступили черту. Я имею в виду наш брак.

Ни ты, ни я никогда бы не поступились своими привычками. За то время, что я пробыл в твоем доме, я оброс десятком комплексов неполноценности. Меня раздражало отсутствие денег и твоя назойливая проповедь независимости от родителей, смущала сомнительная роль мальчика-мужа, лезущего на ручки. Последнее – плод твоей фантазии и женского тщеславия. Никак не мог свыкнуться с твоими нарядами (хотя иногда ты чудно выглядела), ведь я привык, что мои ухоженные благовоспитанные барышни выглядят на миллион долларов.

Блудный сын радостно принят в родительское лоно, и в честь этого зарезан был тучный телец. Я получил кучу денег, японский зонтик, итальянские сапоги, кроссовки фирмы „Адидас“. На деньги накупил книг и пластинок.

Чувствую, что твои родные тоже вздохнули с облегчением, как это сделала ты сама в последний день перед моим отъездом. Я рад, ужасно рад, что все именно так кончилось, впрочем, так оно и должно было кончиться.

Большое спасибо за урок. Теперь я куда меньше болтаю и бахвалюсь. Сегодня мой новый стиль – сдержанность в речах (но не в мыслях), приветливость ко всем без исключения и мягкая (внешняя) доброжелательность.

Твои уроки не проходят даром. Неплохой я ученик, а? Сергей».

Вот такое письмо на хорошей почтовой бумаге держала я в руках. Кажется, оно даже источало легкий запах духов.

Наверное, это тот случай, когда несчастной одинокой женщине, имеющей двоих детей от разных отцов, полагалось бы поплакать. Хотя бы над тем, какая она дура: до сих пор, в свои почти тридцать, не умеет разбираться в людях.

Может быть, стоит поплакать. Но и смеюсь. Сначала тихо, потом громче, падаю на траву, на желтые листья и хохочу.

Прибегает встревоженный Ионыч:

– Что случилось? Кто тебя развеселил?

Протягиваю ему письмо.

– Ты даешь мне прочитать? Кажется, это неприлично – читать чужие письма.

– О господи, какое же оно чужое? Оно – достояние всего человечества. Его нужно поместить во всех хрестоматиях, чтобы мальчики учились, какими не нужно быть, а девочки чтобы знали, что их ждет, если они не будут думать, прежде чем выйти замуж.

Ионыч берет письмо. Пока он читает, поудобнее устраиваю дочь. Она и не собирается просыпаться. Дома бы так спала, я бы и горя не знала. Ложусь рядом с ней и смотрю в синее-синее, уже холодное небо. Ни облачка, ни тучки. Вспоминаю: «На душе, как в чистом небе…» Если бы. На душе как раз не очень.

Дочитал. Кладет письмо рядом со мной, быстро прячу его.

– Ну что я могу сказать, – голосом секретаря на летучке вещает Ионыч, – многовато скобок, автор не вполне владеет материалом, порой перескакивает с одного на другое. Но стилистически выдержано верно. А что это еще за блудный сын и какой такой тучный телец?

– Ну как ты не понимаешь? Блудный сии – это он. Его родители, конечно, были не в восторге, когда он собирался связать свою жизнь с женщиной, у которой ребенок. Ну, а когда он одумался, на радостях отвалили ему жирного тельца, золотого и тучного, – закидали подарками.

– А он не знает, что ты теперь женщина с двумя детьми?

– Откуда ему знать?

– Послушай, я никогда не спрашивал, почему ты решила Светку оставить? Кажется, это так называется? Насколько я понимаю, ты могла этого и не делать.

– Правильно понимаешь. Мужа нет, зарплата маленькая, на руках Антон. Какие уж тут новые дети. Всем и все понятно, все объяснимо, и никаких проблем. Оказывается, оправдать нерождение ребенка легче, чем его появление на свет. Хотя по логике должно быть наоборот. Не могу я тебе ответить. Родилась, значит, так надо.

– Кому надо? Ты фаталистка?

– Конечно, как всякая женщина. Все свои глупости на судьбу сваливаю.

Я снова откидываюсь на спинку и смотрю в небо. Но теперь вижу его сквозь желтые листья. Поворачиваю голову, и вот уже только желтое перед глазами, ветки густо сплелись, и неба почти не видно, один маленький голубой кружок. Получается на желтом небе голубое солнце.

– Как на той планете.

– Что? – не понимает Ионыч.

– Если смотреть отсюда, из-под веток, то кажется, что это небо на той планете, о которой ты рассказывал. Небо – желтое, солнце – голубое. И Сережа тоже с той планеты. Он ни женщина, ни мужчина, существо без пола, без обязанностей – или без обязательств. Как правильно?

– И то, и другое неправильно. У человека должны быть обязанности и обязательства, на какой бы планете он ни жил. Скажи, а почему…

Я перебиваю:

– Нет, это ты скажи, зачем меня из дому вытащил? Чтобы вопросы задавать? Пресс-конференцию устроил. Ничего не хочу говорить. Буду лежать на спине и смотреть в небо.

Нет, не получается. Приподнимаюсь на локте, ищу Антона. На берегу озера он строит что-то из круглых камней. Дети рядом, им хорошо. А мне все-таки не очень. Беспокоит Ионыч. Он как-то стих, задумался. Если уж не врать хотя бы себе самой, то мне совсем небезразлично его состояние. Потому что… да не все ли равно почему?

Ионыч жует травинку, смотрит куда-то в сторону и вдруг снова возвращается к той планете.

– Видишь, ты уже тоже поверила в существование других миров. А когда-то возмущенно отвергала мое предположение о том, что инопланетяне выбрали тебя для контактов.

– Я и сейчас не очень-то верю, что гожусь для этого.

– Разве кто-то может о себе точно знать, для чего он годится? Вот ты можешь, например, представить, что это я тот самый инопланетянин с той самой планеты, которая тебе снилась? Потому, наверное, и снилась, что тебя хотели приучить к мысли о ее существовании. Можешь?

Сейчас Ионыч похож на моего Антона, когда он представляет себя вождем краснокожих, или Маугли, или кем-нибудь еще. И я вхожу в его игру, мне интересно продолжение этой сказки.

– Могу, конечно, представить тебя кем угодно. Что же тебе как представителю другой цивилизации нужно от меня, простой машинистки? Мог бы выбрать для контакта кого-нибудь поумней.

Ионыч смеется. У него открытое лицо, а когда смеется, оно становится просто красивым. Мне нравится смотреть на него. И почему-то немного грустно. Будто-я прощаюсь с ним. Будто он и вправду прилетел откуда-то издалека и может исчезнуть в любую минуту…

Подходит Антон. Руки у него мокрые и красные. Так и есть, возился в воде, теперь жди ангины. Я вытираю ему руки, ворчу. Наконец-то просыпается Светка. Она уже проспала одно кормление и теперь не дождется очередного, придется ломать график.

Раскладываю на салфетке бутерброды, наливаю из термоса чай в пластмассовые чашки, которые тоже захватил мой хозяйственный сын. Пока мужчины завтракают, мы со Светкой перебираемся в тень кизилового куста и тоже кормимся.

Задумалась и не слышу, как сзади подходит Ионыч, вздрагиваю от его голоса.

– А Светке кашу мы не захватили? – спрашивает он и застывает с полуоткрытым ртом, увидев, чем питается Светка.

Я запахиваю блузку.

– Нехорошо, Ионыч, отвернись. А каша нам нужна только вечером, на одно кормление, днем нам своего молока хватает. Ну что стоишь, разинув рот? Ты что, не знаешь, почему ребенок называется грудным? Конечно, это тебе не инкубатор.

Ионыч молча отходит к Антону. Все-таки странный он, хоть и очень мне нравится, но все же… Или это уже у меня крест такой – влюбляться в мужиков с какими-то отклонениями? Стоп, говорю я себе. Почему это слово возникло? Никто ни в кого влюбляться не собирается.

Мы до самого вечера остаемся в лесу на берегу озера. Бродим вдоль берега, забираемся в чащу, собираем кизил и шиповник, сушим на орешнике Светкины пеленки. Антон перепачкался, порвал куртку, но доволен ужасно. Светка почти все время спит, молчит даже в мокрых пеленках, случай небывалый. Интересно, что эта спящая красавица устроит мне ночью?

Ионыч время от времени начинает увлеченно рассказывать о далекой планете. Он настолько вошел в роль пришельца, что уже в земных делах начинает меня расспрашивать так, будто в самом деле с луны свалился.

Из его фантазии следует, что люди на той планете достигли такого высокого уровня развития, что могут посещать другие планеты, не обременяя себя космическими кораблями и прочим тяжеловесным и не всегда надежным оборудованием. Они пересылают себя, как луч, материализуясь в нужном месте, предстают перед обитателями других планет в приемлемой для тех форме.

На других планетах они ищут продолжение или начало своей жизни. Их ученые считают, что жизнь каждого существа в Галактике, оборвавшись на одной планете, продолжается на другой. И даже приняв другие, присущие этой планете формы, все равно сохранит в себе остатки старей.

Путем долгих расчетов они пришли к выводу, что люди, умершие на их планете, продолжают жизнь на нашей. Я пыталась возразить Ионычу, но у меня не хватило знаний. Тогда пошли в ход эмоции.

– Легко тебе фантазировать, у тебя нет детей. А как мне быть? Послушаешь тебя, и выходит, что мои дети, рожденные и вскормленные мною, были когда-то неведомыми существами, бесполыми, не имеющими детства, проживавшими жизнь без любви на планете с желтым небом. А куда же ты тогда денешь поколения наших предков? Ведь мы не первые люди на Земле. Вообще, Ионыч, все это попахивает мистикой, какое-то переселение душ. И потом, даже если согласиться с тобой и предположить, что ты прилетел откуда-то издалека, снова выходит неувязка. Что тебе здесь делать, в нашем городе, в маленькой редакции? Место пришельца в крупном научном центре, где его мысли могут выслушать умные люди, а не бестолковые машинистки вроде меня. Нет, Ионыч, не вяжется все…

Кажется, довольно ладно привожу я доводы против сказок нашего странного секретаря, но что-то меня смущает. Может, он задумал какой-нибудь фантастический роман, сейчас все фантастику пишут, мода такая пошла, и на мне проверяет свои мысли, предположения? А может быть, у него и вправду не все дома?

Ионыч не сдается, отстаивает свои бредни.

– А может, этот пришелец здесь нелегально. Никто там не знает, что он сюда прилетел, и здесь знать не должен. Он долго считал и узнал, что в определенный год, в определенном месте, у определенного человека появится ребенок, который там много веков назад был известным ученым.

Он почти убедил меня в вероятности того, что определенное место – это наш город, определенный человек – я, а ребенок – моя Светка. Моя маленькая дочь, которая пока только и умеет, что пачкать пеленки, могла, оказывается, быть когда-то великим ученым, основателем той самой теории о переходе разумных существ с планеты на планету.

Я видела, что Ионычу очень хотелось, чтобы я поверила ему, поддержала, как вначале, его игру, но в меня прочно вселился дух противоречия. Продолжала настойчиво возражать. Опять не ладится у этих умных с желтонебой планеты. Мы – не они. У вас мужчины и женщины, дети и старики. Наверное, их великие не очень великие попадают куда-то еще, не к нам. Ведь мы так не похожи на них.

Ионыч усмехнулся и дотронулся рукой до моего кармана, где лежало письмо от Сережи.

– Ты что же, хочешь сказать, что там такие все неприспособленные, ничего не умеющие, ни за что не отвечающие люди? – спросила я.

– Нет, я думаю, что там скорее такие, как ты.

– Ну, здравствуйте, приехали. Я-то как раз самая обыкновенная женщина.

– И давно это считается нормальным для женщины самой растить и воспитывать детей? Самой добывать себе пропитание, не рассчитывая ни на чью помощь? Ты разве не видишь, что ты самодостаточна и в принципе никто тебе не нужен?

– Ну и дурак же ты, Ионыч. Совсем нормальный, обыкновенный, ничего не желающий понять.

Мы чуть не поссорились. Но потом снова стали говорить о той планете. Вернее, говорил Ионыч, а я слушала и уже почти не спорила с ним.

Он доказывал, что скоро и мы придем к бесконфликтному существованию между полами, потому что грани между нами стираются, и примеров тому множество. Он приводил наизусть целые страницы из нашумевших газетных дискуссий о том, кого нужно беречь – мужчин или женщин, и получалось, что наши отчаянные попытки разобраться в том, кто есть кто, просто не нужны. Мы сопротивляемся нормальному ходу вещей и пока не знаем, что со временем эти понятия отпадут, как ненужные, и все станет на свои места. Та есть будет, как на планете с голубым солнцем.

Честно говоря, устала я от всего и больше не хотела чужих планет, тем более, что здесь, на родной, было так хорошо.

Стояла осень, и мы бродили по берегу озера. Думала, что расскажу Ионычу о том, что связывает меня с этими местами, но потом не стала. Он весь в этой своей планете. Что прибавит к его научным фантазиям еще одна земная любовная история? Ведь там, под желтым небом, люди свободны от этого чувства и счастливы тем, от чего мы чувствуем себя особенно несчастными.

И все-таки мне было тревожно, все время не покидала мысль, что скоро Ионыч должен исчезнуть. Так же внезапно, как однажды появился. И я решила снова вернуть его к сказке.

– Послушай, а если бы этот инопланетянин в самом деле прилетел сюда, ну, как ты говоришь, нелегально, он долго смог бы пробыть у нас?

– Не думаю, что долго. Наверное, около года. А что? Ты уже поверила в мою инопланетную сущность и теперь интересуешься сроками пребывания?

Он улыбнулся, как всегда, открыто посмотрев мне в глаза, но улыбка была грустной, а глаза невеселыми.

Вернулись в город поздним вечером. Долго сидели на кухне, как в тот раз, когда мы с Антоном впервые узнали о далекой планете. Потом сын ушел спать.

– Проводи меня, – попросил Ионыч. Что-то новое, обычно он всегда уходил сам, не считая даже нужным ставить меня в известность.

– Куда же я тебя провожу? За околицу?

– В городе ее, кажется, не бывает. Проводи до порога. Так ведь принято провожать человека, отбывающего в дальнее странствие.

– А ты уезжаешь? В командировку?

Ионыч молча кивнул.

– Скоро вернешься?

Он отрицательно покачал головой.

– Ты что, говорить разучился?

– У тебя есть хлеб? Есть, я видел. И вода, и свеча. Для случайного путника. Если его все время ждать, он когда-нибудь непременно придет.

Я поднялась на цыпочки и поцеловала его в прохладную щеку. Мягко хлопнула дверь. Затихли шаги на лестнице. Заурчал внизу мотор «Москвича» и вскоре стих вдали. Подошла к окну, чтобы посмотреть на звезду, о которой говорил Ионыч. Но ветер пригнал облака, и они закрыли небо.

Комната наполнена дыханием спящих детей. Они проснутся и будут задавать вопросы, им в короткое время нужно много узнать о планете, на которой предстоит жить. У нас нет никаких инкубаторов, и на многие вопросы придется отвечать мне.

Спят дети. Мои дети. Что я о них знаю?