Текст книги "Смерть придумали люди"

Автор книги: Светлана Середа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

– Нам хватит, – кивнул Вереск, закрывая дверь.

Первая реакция при виде внутреннего убранства выделенной в мое распоряжение комнаты была лаконичной и восторженной: «Вау!» И, что удивительно, после тщательного – с заглядыванием во все ящики, уголки и подсобные помещения – осмотра я не изменила свое мнение. Дизайнеру, который проектировал интерьер, каким-то чудом удалось совместить несовместимое: роскошь, уют и функциональность. В роскоши не было ни следа пафоса или показухи. Карантелльская казна была действительно богата и позволяла не экономить на убранстве гостевых покоев. Здесь не было античных ваз, золотых писсуаров и других безделушек стоимостью в половину захудалого королевства, единственная цель которых – поразить воображение гостя. При всем своем блеске интерьер был прост и функционален. Вдоль левой стены размещались: ростовое зеркало в золоченой раме, большая кровать с прикроватной тумбочкой и изящный туалетный столик темного дерева. В ящиках столика нашелся целый арсенал средств для наведения марафета: от шпилек и булавок до набора косметики, которому позавидовал бы провинциальный салон красоты – гостеприимные хозяева позаботились о непредусмотрительных барышнях вроде меня. Правда, набор для макияжа оставил меня равнодушной, а вот костяной гребень пришелся как нельзя более кстати – беспристрастное зеркало отразило бледную девушку с изысканной прической в стиле «Утро в столичном борделе». (И ведь ни одна зараза даже не намекнула. Мужчины!)

На противоположной стене располагались двери в гардеробную и ванную комнату. В ванной я обнаружила батарею разнокалиберных склянок, несколько полотенец и купальный халат. Но самым приятным открытием стала горячая вода в свободном доступе и в неограниченном количестве. Впрочем, ничего удивительного: имея в штате Архимагистра Водной элементали, о такой мелочи, как горячая вода, можно не беспокоиться.

Правую дальнюю четверть комнаты занимала зона гостиной: там располагался стол, достаточно широкий для сервировки легкого ужина на две персоны, и миниатюрный журнальный столик, вокруг которых группировались элементы мебельного гарнитура: два стула, два кресла и небольшой уютный диванчик.

Вторым приятным сюрпризом оказался балкон, с которого открывался великолепный вид на дворцовый парк. Я подставила лицо солнцу и замерла, блаженно жмурясь и вдыхая пряные ароматы парковой зелени. Следует иногда устраивать профилактические экскурсии в мрачное подземелье, чтобы не забывать, какой восхитительный мир окружает нас на поверхности.

Когда волна эйфории схлынула, я с тоской вспомнила, что, даже поднявшись из подвалов на поверхность, все равно остаюсь узницей, и весь этот восхитительный мир могу наблюдать только с балкона своей пятизвездочной тюрьмы. До земли было метров пятнадцать. Даже если связать все имеющееся в наличии постельное белье, не хватит, прикинула я. А ведь это сущая ерунда по сравнению с несколькими кругами охраны и сигнальным куполом…

«Ты бы лучше подумала, стоит ли отсюда бежать», – подсказал въедливый внутренний голос.

«Что ты имеешь в виду?»

«Я имею в виду, что здесь тебя точно не подкараулит убийца, подосланный Корпорацией.»

«Думаешь, лорд Дагерати окажется гуманнее Милославского?» – усомнилась я.

«Лорд Дагерати – умнейший мужик, – серьезно пояснил Умник. – Избавляться от тебя он будет в самом крайнем случае. Скорее, он придумает, как твои способности использовать на благо короны.»

«Вот спасибо, порадовал! – заметила я с сарказмом. – Всегда мечтала работать на государственную службу безопасности.»

«Посмотри на это с другой стороны: зато у тебя не будет проблем с трудоустройством», – посоветовал Умник тоном закоренелого оптимиста.

Я еще раз вдохнула напоследок одуряющий аромат парковых трав и двинулась в соседнюю комнату, справедливо полагая, что за полчаса моего отсутствия можно обсудить все мужские тайны на свете, включая план захвата мирового господства.

Мое появление молодые люди самым бестактным образом проигнорировали. Вереск вальяжно развалился в глубоком кресле (хотя я уже знала, что ему требуется меньше секунды, чтобы из этой расслабленной позы перейти в боевую стойку). Женя сидел верхом на стуле, опираясь подбородком на руки, сложенные на высокой резной спинке. Задумчивый взгляд ореховых глаз был устремлен за пределы реальности.

– Нет, Вереск, так не получится, – подвел итог своим размышлениям Женя. – Время работает против меня. Там, в моем мире, у меня, конечно, великолепная защита, но все же…

Вереск не ответил. Все ясно: серьезный разговор закончен, появились лишние уши в комплекте с симпатичной блондинкой двадцати шести лет отроду… Я привычно проглотила обиду. Настанет день, когда ты мне ответишь за каждую гадкую мысль и каждый косой взгляд, несправедливо брошенный в мою сторону, высокомерный полукровка. Но сейчас я не могу себе позволить выяснять отношения.

Я по-хозяйски плюхнулась в свободное кресло и деловито осведомилась:

– Я уже могу задавать вопросы или вы еще хотите многозначительно помолчать?

Белль Канто обреченно махнул рукой:

– Задавай. А то скончаешься от любопытства, и нам придется объясняться с Дагерати по поводу трупа.

– Хорошо. Тогда вопрос первый: ее высочество принцесса Вероника. Кто такая и откуда взялась? Я два года тусуюсь в Вельмаре – пусть не каждый день, но регулярно, и ни разу про нее не слышала.

– Не расстраивайся. Думаю, среднестатический житель Вельмара, не говоря уже о провинциях или, тем более, других государствах, тоже про Веронику не слышал, а если слышал, то не уверен, кем она доводится королю – племянницей, младшей кузиной или еще более дальней родственницей.

– А на самом деле?

– На самом деле она его дочь. Внебрачная, разумеется. По слухам, матерью была чхенка, личный телохранитель Вильсента. Около десяти лет назад она погибла во время покушения на короля, и неожиданно для всех Вильсент оставил девочку при дворе. От придворных и Ближнего Круга он не скрывал, что это его дочь, однако никакого публичного заявления, как полагается в случае официального признания бастарда, не было. Вероника не участвует в светских тусовках, не мелькает перед прессой, не фигурирует в официальных документах – ничего удивительного, что большая часть населения про нее ничего не знает.

– Но ты-то, похоже, в курсе. Как так получилось, что ты ее не вычислил?

– Меня подвела излишняя информированность, – вздохнул Женька. – Я как-то видел копию портрета принцессы. То ли художник хотел польстить ее высочеству, то ли подлизаться к венценосному папеньке, но, поверь мне, из девушки, изображенной на том портрете, вряд ли можно было сделать худосочного парнишку. Да ты сама можешь убедиться – я думаю, оригинал портрета висит где-нибудь в местной галерее.

Я помолчала несколько секунд, обдумывая формулировку следующего вопроса.

– Как ты думаешь, лорд Дагерати поверил, что мы не причастны к похищению принцессы?

– Думаю, да. Если бы дело имело политическую подоплеку, мы бы, конечно, так легко не отделались. Но Вероника – совершенно бесполезная фигура в политической игре. Она не имеет прав на престол, не может быть матерью будущего наследника, не обладает ценностью в качестве разменной монеты в династическом браке. Даже террористам она без надобности: отцовские чувства всем понятны, но Совет Лордов не позволит королю поддаться на шантаж ради такой политически бесполезной персоны.

– Я слышала, что в некоторых случаях бастарды могут претендовать на престол.

– Это не тот случай. Теоретически можно внести незаконнорожденного наследника в список претендентов на престол. Прецеденты были. Но для этого кандидатуру должен утвердить Совет Лордов. А Веронику с ее более чем сомнительной родословной они даже рассматривать не станут. При других обстоятельствах ее мог бы пролоббировать папаша какого-нибудь подрастающего оболтуса в надежде породниться с королевской семьей, но жениться на чхенке-полукровке, дочери не то рабыни, не то наемницы – это позор для всего рода на несколько поколений вперед. Тем более, что у них там и так недостатка в наследниках нет. Вон даже Вереск в список претендентов на корону затесался. Номер восемьдесят третий, если не ошибаюсь. Да, Вереск?

– Я отказался от права наследования в пользу Глена, – равнодушно обронил Вереск.

– Правда?! – изумился Женька. – Ты мне не говорил.

– Просто к слову не пришлось.

– А я все никак не мог в толк взять, почему это Дагерати ни разу не обратился к тебе «милорд белль Гьерра»… А как на это отреагировали члены Совета Лордов?

– А то ты сам не догадываешься. Восторженно, разумеется, – все так же бесстрастно пожал плечами полуэльф. – Когда граф белль Гьерра официально признал эльфийского ублюдка своей сестры наследником графства, у них чуть было не приключился коллективный инфаркт от злости. Ему это сошло с рук только потому, что в то время у графа не было надежды получить законнорожденного наследника, и все это знали.

– Из вас вышел бы неплохой граф, – машинально заметила я, но под убийственным взглядом Вереска осеклась и поспешила вернуть разговор в исходное русло. – Так что, раз мы чисты перед законом, лорд Дагерати нас отпустит?

– Это вряд ли, – вздохнул Женя. – Мы засветились, как рождественские елки. Если Дагерати нас и отпустит, то исключительно под надзором верных ему людей.

– Превосходно! – меня разобрал нервный смех. – Картина, достойная кисти великого мастера: троица смелых охотников за артефактами бесшумно крадется по континенту в поисках оставшихся Лучей, за ними незаметно следует отряд агентов Канцелярии Тайного Сыска, агентам в затылок нежно дышат наблюдатели Корпорации, за наблюдателями нестройной толпой плетутся агенты разных других разведок… Жень, а ты там больше никому из сильных мира сего не насолил? А то, может, у тебя на хвосте еще пара непризнанных мстителей висит? Так ты сразу скажи, не стесняйся, мы их в свиту пригласим.

– Очень остроумно, – хмуро буркнул Женя, из чего я сделала вывод, что у него действительно есть все основания опасаться за свой хвост.

– В сложившейся ситуации нам выгоднее всего договориться с Дагерати, – негромко обронил Вереск. – Карантелла контролирует ход поисков, а за это прикрывает нас от Корпорации и при необходимости обеспечивает магическую поддержку.

– Подождите, Вереск, не так быстро. Что-то я не улавливаю глубину вашей мысли. Если Дагерати будет контролировать ход поисков, то Лучи в конечном итоге придется отдать ему. Чем он принципиально лучше Милославского?

– Не Дагерати, – поправил Вереск. – Магистру Астэри. А если у нас будет свобода диктовать условия, то – Совету Архимагистров. Эльфы не допустят экспериментов над Звездой. Они слишком боятся повторения Смутной Эпохи. Не знаю, почему. Прошла уже не одна тысяча лет, история во многом забылась, но они действительно все еще боятся.

– Чего ж тут непонятного, – хмыкнула я. – Скорее всего, Найэри объяснили эльфам, что с супер-чародеем они в любом случае справятся, а то, что при этом погибнет добрых две трети населения спасаемого региона – это уже, извините, неизбежные издержки.

– Откуда вас такая информация? – настороженно спросил Вереск.

– Догадалась, – пробурчала я. – Если эпидемию не удается победить медикаментозными средствами, вызывают команду зачистки.

Полуэльф посмотрел на меня… странно. Нехорошо так посмотрел. Словно я была той самой командой зачистки.

От очередной разборки нас избавил деликатный стук в дверь – распорядитель гостевых покоев зашел засвидетельствовать свое почтение новым гостям.

* * *

«Мда… из этой барышни действительно сделать мальчика было бы крайне затруднительно,» – скептически хмыкнула я, разглядывая картину. Вообще-то, определенное сходство с Ником можно было найти – если знать, что искать. Девушка на портрете могла бы быть его старшей сестрой. Длинные волосы, темно-каштановые с медным отливом, уложены в сложную прическу. Зеленое бархатное платье с открытым лифом подчеркивает прелесть юной, но уже сформировавшейся женщины. Такую грудь не замаскируешь под одеждой, и плавный изгиб плеч едва ли можно превратить в хрупкие подростковые ключицы. Но главное – взгляд: серьезный, проницательный. Взрослый. Этот взгляд никак не мог принадлежать бесшабашному шалопаю Нику.

Я отступила к противоположной стене и еще раз с удовольствием оглядела картину. Девушка на портрете была бесспорно хороша. Настоящая принцесса. Интересно, почему любящий папа поместил портрет сюда, а не повесил в собственной спальне?

Читая надписи на картинах и пояснительные таблички, я уже успела понять, что это не галерея фамильных портретов. Здесь встречались военачальники, министры, придворные маги. Про некоторых из них я слышала, большинство имен было мне не знакомо. Из ныне здравствующих обитателей дворца, помимо принцессы, я заметила только магистра Астэри. Он был в точности такой же, каким я видела его два часа назад: те же серебристые волосы до локтя, бархатно-синие глаза, перстень с неприметным голубым камнем на пальце, даже одежда – темно-синяя, под цвет глаз, мантия – не изменилась, хотя со времени написания картины прошло более ста лет.

Портрет Архимагистра был последним в галерее, дальше глухая стена заканчивалась, и начинался ряд больших, почти до потолка, окон. Я с любопытством заглянула в первое, ожидая увидеть внизу внутренний двор, – и замерла в удивлении. За стеклом был виден сад, причем не далеко внизу, а прямо перед окнами, словно и не было под нами трех этажей дворцовых помещений. С ветки ближайшего дерева на меня настороженно смотрела крохотная разноцветная пичужка. Неужели я упущу возможность впервые в жизни прогуляться по висячему саду? Да ни за что.

Я прошлась вдоль ряда окон в поисках двери, ведущей в сад. Двери не оказалось, зато одно из окон было приоткрыто, и я, конечно, не могла не воспользоваться столь любезным приглашением.

Сад, по крайней в той его части, где оказалась я, не предназначался для прогулок. Здесь не было дорожек – ни рукотворных, аккуратно засыпанных песком или выложенных каменными плитками, ни «ноготворных», вытоптанных сапогами высокородных гостей и башмачками их прекрасных спутниц. Было тихо, только в дальнем конце сада выводила трели какая-то птица. Когда она замолкала, тишина не нарушалась даже шелестом листьев – ветер не залетал сюда. Словом, у меня были все основания предполагать, что моей экскурсии никто не помешает. И когда я, обогнув очередной экзотический куст в полтора моих роста высотой, увидела человеческую фигуру, у меня невольно вырвалось удивленно-испуганное «Ой!»

Впрочем, человек на мой возглас никак не отреагировал – все его внимание было приковано к мольберту. Лица художника я не видела, но его поза: отставленная в сторону рука с палитрой, слегка наклоненная голова с куцым, небрежно стянутым шнурком хвостиком – демонстрировала, что он поглощен работой. Правая рука с пятном зеленой краски на локте уверенно взлетала над холстом, накладывая точные отрывистые мазки. Любое вторжение в этот маленький мирок казалось кощунством. Самое разумное, что я могла сделать в данной ситуации, это тихо и незаметно уйти, оставив художника наедине с его музой. Но любопытство в который раз победило здравый смысл, и я сделала несколько осторожных шагов вперед – чтобы разглядеть изображение на холсте.

В отличие от коллеги, написавшего портрет Вероники, этот человек не делал никаких попыток приукрасить действительность. Женщина на картине была откровенно некрасива: скулы слишком резко выдавались вперед, кривой шрам рассекал щеку, уголки чересчур тонких губ угрюмо опускались вниз… Но это я осознала лишь через несколько минут – когда сумела оторвать от портрета завороженный взгляд. Задний план отсутствовал, поза и одежда женщины были пока только обозначены крупными мазками, но художнику каким-то мистическим образом удалось передать контекст, в котором любые суждения о красоте или некрасивости героини картины становились неуместными и бессмысленными.

Мужчина, не оборачиваясь, отступил от мольберта на пару шагов, полюбовался на свое творение, и неожиданно спросил:

– Ну как? Нравится?

– Потрясающе! – честно ответила я. – Вы либо гениальный художник… либо вам очень дорога эта женщина. Впрочем, второе куда более вероятно.

– Вот как? – мужчина обернулся и внимательно посмотрел на меня. – Могу я полюбопытствовать, почему вы столь уверенно отказываете мне в гениальности?

– Попробую объяснить. Вы только не обижайтесь, ладно? – я подошла поближе, остановилась на расстоянии вытянутой руки. – Сейчас, когда я смотрю на вас, я припоминаю, что на холсте изображена молодая, очень грустная и не особо красивая женщина. Но стоит мне перевести взгляд на картину, – я повернулась в сторону мольберта, – и все меняется. Она выше понятий «красота» или «уродство». Глядя на картину, я вижу не женщину, вернее, не просто женщину, а нечто большее – какой-то цельный образ, и рассуждения о ее внешности теряют смысл. Но никак не могу уловить, что это за образ, понимаете? – я помолчала, разглядывая печальное лицо со шрамом. – Если бы гений взялся донести до зрителя какой-то контекст, он бы сумел сделать так, чтобы я прониклась им до мельчайших деталей, ощутила себя в этом контексте. Скорее всего, вам удалось передать это мистическое «нечто» не за счет таланта, а за счет сильных чувств к модели.

Мужчина задумчиво обхватил подбородок пальцами (кисть, которую он продолжал держать в руке, оказалась в опасной близости от лица) и посмотрел на картину, словно видел ее впервые в жизни.

– Может, вы и правы. Смею надеяться, я не самый плохой художник королевства, но до гениальности мне действительно далеко. Хотя наши всезнающие искусствоведы из Академии Изящных Искусств наверняка обвинили бы вас в консервативном подходе к живописи. На картинах, которые они объявляют гениальными, не всегда поймешь, в какой части тела лицо находится, а вы говорите – контекст.

– Я не искусствовед, – заметила я, пожимая плечами. – Просто зритель.

Мужчина улыбнулся неожиданно весело и задорно, от чего сразу помолодел лет на пять, а то и на все десять – теперь ему можно было дать не больше сорока.

– Это хорошо. Не люблю искусствоведов. У нас с ними затяжные военные действия… Кстати, раз уж вы не лазутчик из стана искусствоведов, то кто вы?

– Меня зовут Юлия. Я здесь живу.

– Живете? Здесь? – Мужчина оглядел меня с явным недоверием. – Вы не очень-то похожи на придворную даму. К тому же, если не ошибаюсь, они обитают этажом ниже.

– Я тут вроде как в гостях, – пояснила я, махнув рукой за спину. – А вы?

– Мое имя – Сэнтар. Я здесь, – короткий кивок в сторону картины, – работаю.

– О! Вы случайно не придворный художник? – оживилась я.

– Не совсем, но… в некотором роде, можно и так сказать. А что?

– Может, вы мне раскроете загадку одной картины? Я видела здесь в галерее портрет принцессы Вероники. Почему ваш коллега – к сожалению, забыла его имя – изобразил ее в таком странном виде?

Мужчина остался невозмутим, но в уголках глаз появились едва заметные лукавые морщинки:

– Вам не понравился портрет? По-моему, ее высочество там весьма недурна собой.

– Ее высочество там бесподобна! Но… Вы же сами сказали, что у меня консервативный подход к живописи. Я – за реализм. Такой взгляд у Вероники появится хорошо, если годам к тридцати. А грудь такого размера она не отрастит вообще никогда – по крайней мере, без помощи магии. Телосложение не то.

– И зеленый цвет она терпеть не может! – подхватил мужчина, уже откровенно улыбаясь. – Я говорил мастеру Хогарту то же самое. Но старик уперся. «Я, говорит, так вижу! Право художника.»

– Один мой друг предположил, что живописец хотел подлизаться к его величеству. Или польстить принцессе.

– Да вы что! – мужчина так энергично взмахнул руками, что с кисточки полетели брызги краски. – Ваш друг не знаком с мастером Хогартом, иначе бы у него даже мысли такой не возникло. Он совершенно не способен ни льстить, ни подлизываться. К тому же король и так в старике души не чает, зачем к нему подлизываться, тем более такими сомнительными средствами? Знаете, – Сэнтар немного понизил голос, – я подозреваю, что почтенный Хогарт пожалел девочку и надеялся таким образом устроить ее личную жизнь.

– В каком смысле?

– Ну, вы, наверное, знаете, как устраиваются династические браки: засылаются сваты с портретом кандидата, условия обговариваются между родителями или опекунами, так что будущие супруги встречаются друг с другом только на свадьбе. Старик Хогарт, видимо, посчитал, что если на портрете будет писаная красавица, охотников жениться на полукровке будет больше.

– Ерунда какая, – фыркнула я. – У Ники совершенно нормальная внешность. А родословную масляными красками не замажешь.

– Абсолютно с вами согласен, – весело кивнул мужчина. – Но если повстречаетесь с мастером Хогартом – лучше не поднимайте эту тему. Он болезненно обидчив и к тому же души не чает в девочке. Впрочем, здесь ее все любят.

– Да? – удивилась я. – У меня сложилось впечатление, что Ника страдает от одиночества.

– Это действительно так, – Сэнтар печально вздохнул. – Она здесь вроде дочери полка: каждый норовит пожалеть, погладить по головке, сунуть конфету. А в шестнадцать лет такой уровень общения, сами понимаете, уже не удовлетворяет.

Со стороны коридора донесся приглушенный крик:

– Юлькаааа! Ты здесь?

– Ой, – спохватилась я. – Вот балда. Я же никому не сказала, куда ушла, а ребята, наверное, волнуются. Вы меня извините, я пойду.

– Конечно. Было очень приятно с вами познакомиться, Юлия. Надеюсь, еще увидимся: я здесь довольно часто бываю.

Петляя между кустами и перепрыгивая через клумбы с экзотическими цветами, я добежала до открытого окна. Там меня уже поджидал недовольный Женька.

– Юлька, где тебя черти носят? – сердито спросил он, помогая мне перелезть через подоконник. – Другого времени для прогулки не могла найти? Лорд Дагерати ждет.

От моего приподнятого настроения моментально не осталось и следа.

* * *

Предчувствие не обмануло: вечер выдался на редкость отвратительный. Разумеется, до такого варварства как пытки герцог не опустился. Но я ничуть не сомневалась, что причиной этому гуманизму послужило не врожденное благородство главы Канцелярии, а мое благоразумие: в первую же минуту разговора я изъявила готовность честно отвечать на поставленные вопросы и вообще оказывать следствию всяческое содействие. Лорд Дагерати, надо отдать ему должное, вел себя в высшей степени учтиво, ни разу не позволив себе повысить голос, но его дотошность заставила бы взвыть даже надгробную плиту. Когда я, наконец, рухнула в постель, было уже далеко за полночь, и у меня не осталось сил даже на традиционное проклятье в адрес вероломного красавчика барда, который втравил меня в эту авантюру.

К счастью, кошмары не снились – я всю ночь проспала, как убитая. Но все равно, когда утром меня разбудил стук в дверь, настроение было далеко от радужного. Невероятным усилием воли я подавила желание запустить в источник беспокойства подушкой и огласить список из всех двадцати сугубо нецензурных эпитетов, которые пришли мне в голову. Но лаконичное «Кто там?» постаралась произнести таким тоном, чтобы нежданный визитер самостоятельно воспроизвел этот список и ретировался с максимально возможной скоростью. К моему разочарованию, из-за двери послышался не удаляющийся топот, а до отвращения жизнерадостный голос:

– Гэндальф Серый, конечно. Кто еще может стучаться в твою дверь в полдесятого утра? Вставай, светлое будущее проспишь.

– А не пошел бы ты, Гэндальф Серый, в… морийскую бездну. Говорят, очень способствует просветлению.

– Я уже там был. Не помогло, как видишь.

– Я ничего не вижу. Я сплю. Уйди, слуховая галлюцинация.

– Я велел накрыть завтрак на троих, – бодро сообщила слуховая галлюцинация. – Мы тебя ждем.

Я все-таки запустила в дверь подушкой. Но было уже поздно: сон безвозвратно ушел.

Когда я, одетая, умытая и слегка повеселевшая, вошла в комнату к приятелям, там меня действительно ждал щедро накрытый стол, однако хозяев за ним не наблюдалось. Лишь через несколько секунд я заметила Вереска: он стоял у окна и пристально разглядывал что-то в дворцовом парке.

– Доброе утро, Юлия, – рассеянно поздоровался он, не отрываясь от своего занятия, – присаживайтесь. Женя в ванной, сейчас выйдет.

– А откуда вы знаете, что это я?

– Слышал, как вы выходили из своей комнаты.

Вереск выбрался из-за тюлевой занавески и бросил на меня насмешливый взгляд:

– Разочарованы? Вы думали, я тщательно скрываю от вас магические способности?

– Угу, – со вздохом призналась я. – Вы же как-то узнали о присутствии Архимагистра до того, как мы с Женькой увидели его.

Полуэльф устроился за столом напротив меня, окинул взглядом стол, выбирая блюдо по вкусу.

– Рискую вас разочаровать еще больше, но разгадка до крайности банальна: я его услышал. За мгновение до материализации объекта телепорт издает весьма характерный звук. А поскольку в комнате после этого никто не появился, я догадался, что это верховный маг. В Карантелле найдется не так уж много магов, которые способны перебить сигнализацию на невидимость высокого уровня.

– Здорово! – воодушевилась я. – А я тоже смогу так научиться?

– Сомневаюсь. Даже для меня этот звук находится на пределе слышимости, а ведь у меня слух почти такой же острый, как у чистокровных эльфов.

– К тому же Вереск не один год тренировался на мне, – добавил Женя, выходя из ванной и надевая на ходу рубашку. – Ему приходилось охранять мой переносной телепорт, из которого я имею обыкновение вываливаться в самый неподходящий момент.

– А откуда вас знает магистр Астэри?

– Я два года посещал вольнослушателем теоретические курсы в Академии, – неохотно ответил полуэльф. – Магистр Астэри уже давно не преподает ничего, кроме спецдисциплин на Пятом факультете, но мне повезло: именно в тот год он вел два курса – по теории и по истории магии. Мы довольно много общались, и я даже участвовал в одном проекте вместе с его студентами, хоть это обычно и не практикуется с вольнослушателями.

– В том самом, куда он приглашал вас вернуться?

– Нет.

Вереск, который и до этого не пылал энтузиазмом, после вопроса о загадочном проекте совсем скис. Я поспешно перевела разговор на другую тему:

– А что это за мифический Пятый факультет? Он так и называется? Никогда о нем не слышала.

– Это закрытый факультет. На него нельзя поступить, туда отбирают студентов старших курсов стихийных факультетов. Не знаю, какое у него официальное название, но все называют его просто Пятый факультет.

– У нас бы его назвали факультет социального управления, – мимоходом заметил Женя, поливая блинчик густым сиропом ядовито-зеленого цвета.

– Так кого там учат? Королей и госчиновников, что ли?

– Нет. Тех, кто управляет королями и госчиновниками.

– То есть?

Вереск посмотрел на меня, как на приготовишку, который после трех часов объяснений так и не понял принцип рисования закорючек. В воздухе отчетливо запахло очередной ссорой, и Женя привычно переключился в режим «Миротворец»:

– Я объясню, ешь спокойно. Кстати, рекомендую попробовать эту подозрительную зеленую субстанцию. Не знаю, из какой травы ее делают, но на вкус бесподобно. – Женя отправил в рот еще кусок блинчика, прожевал и деловито продолжил. – Так вот, про Пятый факультет. Если помнишь, уходя, Наэйри поручили эльфам заботу о людях. И не смотря на то, что прошло много тысячелетий, эту задачу никто не отменял. Правда, в последнее время среди эльфов нет былого согласия по «человеческому вопросу». Одни говорят, что поскольку Найэри, образно выражаясь, забили на этот мир болт, с возложенной ими миссией можно поступить аналогично. Другие полагают, что если предоставить людей самим себе, то очень скоро можно недосчитаться пары континентов. Эта фракция пока что более многочисленная, а главное – более влиятельная. Вот на Пятом факультете как раз и готовят специально обученных товарищей, которые управляют человечеством.

– В каком смысле – управляют? То есть любой задрипанный эльф… – я покосилась в сторону Вереска, – ну ладно, любой специально обученный эльф может заявиться к королю и потребовать, например, снизить налоги?

– Во-первых, не любой. Переговоры с главами государств ведутся на уровне Эльфийского Совета. Во-вторых, в политику и экономику эльфы особо не вмешиваются, если только это не какие-нибудь глобальные вопросы. А вот потенциально опасные научные исследования могут притормозить.

– Например, изобретение огнестрельного оружия? – догадалась я.

– Умница, возьми с полки пирожок, – Женя положил мне на тарелку крошечную булочку с кремом.

– А человеческих правителей это устраивает? Почему они не могут отказаться подчиняться эльфам?

– Нет, пирожок ты не заслужила, – белль Канто сокрушенно покачал головой и сделал попытку цапнуть булочку обратно, но я перехватила его руку.

– Ты имеешь в виду, что человеческая цивилизация всецело зависит от магии, монополией на которую обладают эльфы? Но ведь и среди людей рождаются маги. Пусть редко, но опытному генетику и нескольких разнополых экземпляров достаточно.

– Слишком редко. К тому же, – Женя зловеще ухмыльнулся, – хотел бы я посмотреть на того Вавилова, которому удалось бы уговорить Аллотара Повелителя Воды или Эстер Огненную поучаствовать в генетических экспериментах. Нет, если бы это был перспективный путь, эльфы бы давно его исследовали. Некое подобие магии есть у чхенов, но она весьма специфическая, базируется на ритуалах и обрядах и к применению в быту малопригодна. Скорее, это даже не магия, а клерикалка. Чхены – единственный народ Эртана, у которого есть зачатки религии. Видимо, потому что они мало попали под влияние эльфов…

– А при чем здесь эльфы?

– Ну сама подумай. Как возникла религия на земле? Люди начали задаваться различными вопросами экзистенциального характера, а ответить на них было некому. А в Эртане у них нашлись добрые пастыри, которые моментально просветили людей насчет происхождения мира, появления живых существ и всего такого.

– Я так поняла, что согласно местной мифологии, мир был сотворен неким Создателем. Это разве не религия?

– Не совсем. В отличие от земных религий, ему тут никто не поклоняется, не возносит молитв, не ожидает от него решения проблем и не обвиняет в несправедливости мироустройства. Он просто сотворил мир. Потом пришли Найэри.

– А они не боги?

– К ним относятся как некой высшей расе, а не как к божествам. То есть опять же – никаких молитв и поклонений. В качестве сильно упрощенного примера можно было бы привести отношение индейцев к конкистадорам – если бы испанцы вели себя менее агрессивно: за ними охотно признают превосходство, но никто не испытывает энтузиазма при мысли об очередном пришествии… Да, кстати! – неожиданно спохватился лектор. – То, что я тебе рассказал про Эльфийский Совет, это строго засекреченная информация. Пожалуйста, не обсуждай ее ни с кем. И особенно – с Вероникой.