Текст книги "Служители зла"

Автор книги: Светлана Полякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– Как Бог решит, – пожала Душка плечами, опять использовав любимое бабушкино выражение.

И с удивлением отметила, что оба старикана дернулись, и на одно мгновение на их лицах появилась и исчезла злость.

«Странно», – подумала Душка. Ведь она же им ответила вполне вежливо – почему это они так скривились, будто она засыпала им в нос сухой горчицы?

Стариканы некоторое время пребывали в молчании, разглядывая Душку с явным неодобрением, и девочка уже почти потеряла всякую надежду, что они наконец-то уйдут, исчезнут, испарятся – все, что угодно!

Наконец пауза была прервана очередной порцией причмокиваний и цоканья, и старик, похожий на лысого и безбородого гнома, прошамкал:

– Что ж… Нам очень жаль, что ты заболела. Нам очень-очень жаль.

Он похож на заевший проигрыватель, решила Душка. Интересно, сколько раз еще он повторит, что ему жаль?

Они явно медлили с уходом, как бы ожидая чего-то, и Душка решила их поторопить.

– Извините, но мне надо учить уроки, – сообщила она, широко улыбаясь.

Кажется, теперь им надо понять, что их дальнейшее пребывание в ее обществе совсем не обязательно.

Они тяжко вздохнули и попрощались.

Душка с облегчением закрыла за ними дверь и сказала:

– Ну, бедный мой братец, теперь я понимаю, как тяжела твоя жизнь! Эти зануды отравят ее кому угодно.

Она представила себе, как умильно кружат они вокруг Павлика и, чего доброго, старательно пересказывают ему свои идиотские жизни. И ей так жаль стало мальчика, что она твердо решила что-нибудь придумать, чтобы он ходил туда пореже.

Она посмотрела в сторону лестницы, на верхней ступеньке которой стоял Павлик, и вздрогнула. Он стоял, прикусив нижнюю губу, и смотрел на дверь с таким ужасом, что Душке передался этот его животный страх.

Она даже оглянулась. Но никого там уже не было.

Однако малыш весь снова дрожал, как утром…

И, черт побери, это было связано именно со старыми занудами, или Душка ничего не понимает в этой жизни!

* * *

– Вообще-то тут тихо. Совершенно непонятно, зачем мы тут нужны.

Анна прислушалась. Две медсестры вполголоса разговаривали, куря в уголке.

– Может быть, стоит попроситься на станцию переливания крови? – спросила вторая, белокурая девушка с маленьким шрамом возле губы, таким незаметным и словно переходящим в морщинку. Такие появляются от улыбки. Вот и сейчас Анне показалось, что девушка эта просто всегда улыбается.

– Попросись… Я что-то совсем не хочу на эту дурацкую станцию.

Вторая, напротив, была черноволосой и немного хмурой.

– Если честно, я вообще не знаю, какого черта мы сюда приволоклись… Не сиделось нам в городе.

– Тебе тут что, не нравится?

Вопрос был задан почти шепотом. Черноволосая уже собралась ответить, но, поймав на себе пристальный взгляд Анны, явно смутилась и проговорила нарочито громко:

– Да нет. Замечательное место. Как воплощение мечты…

С этими словами она резко потушила сигарету и пошла к лестнице, ведущей в манипуляционную.

Анна посмотрела ей вслед с некоторым удивлением. Эту девушку она видела и раньше, и та ничем не выказывала недовольства. Напротив, с ее лица не сходила улыбка! Что это? Лицемерная попытка убедить окружающих в том, что это окружающее благоденствие ей не нравится? Или она, как и Анна, боится признаться а этом даже себе самой?

Боится признаться в том, что она… боится?

Найти ответа Анна не могла, поэтому она попыталась заговорить с блондиночкой.

– А вы давно здесь?

– В Старой Пустоши? Нет. Около месяца.

Девушка приветливо улыбалась ей НАСТОЯЩЕЙ улыбкой. Анна призналась себе в том, что эта милая блондиночка нравится ей.

– А я только неделю…

Анна едва заметно вздохнула. Ей-то самой казалось, что она жила здесь всегда. Она уже успела устать жить здесь.

– Привыкнете, – успокаивающе сказала девушка. – Мне тоже сначала тут не очень нравилось.

– Не нравилось? – Анна не поверила своим ушам.

– Ну да… Знаете, когда ты попадаешь в комнату, где даже торшер поставлен именно в то место, в какое ты бы его поставила, и цвет холодильника точно совпадает с желаемым, становится немного не по себе. Сразу кажется, что кто-то…

Она прервала сама себя и оглянулась. Анне показалось, что она чего-то испугалась. Во всяком случае, она предпочла замолчать.

– А сейчас? – вскинула на нее глаза Анна. – Сейчас вам тут уже нравится?

– Сейчас?

Девушка задумалась на одно мгновение, не больше, и серьезно произнесла:

– Не знаю. Но я уже привыкла… Ко всему рано или поздно привыкаешь. Даже к Старой Пустоши.

С этими словами она взглянула на часики и, попросив прощения, резко пошла прочь.

Вслед за своей темноволосой подругой.

Но у Анны стало легче на сердце. Не то чтобы она обрадовалась тому, что эта девушка здесь страдала. Нет! Но она думала почти так же, как Анна. Она боялась того же, чего неосознанно боялась Анна, старающаяся спрятать свой страх в самую глубину души, чтобы не позволить ему разрушать себя.

Дело было не в этом!

Теперь она знала, что в манипуляционном кабинете работают две девушки, которые, как и она, умеют не улыбаться, когда им этого не хочется.

* * *

Отведя Павлика наверх, Душка уселась перед ним на корточки и тихо сказала:

– Они ушли. Не бойся.

Он смотрел мимо нее, совсем не по-детски, немного нахмурившись.

– Павлик! – позвала Душка, теребя его за плечо. – Пожалуйста, выйди из того места, где ты сейчас! Вспомни, что говорила нам бабушка – бояться совершенно не обязательно! Надо просто вспомнить о приятном! И обязательно найдешь дорогу домой из самого темного места…

Он не реагировал. Просто сидел, положив руки на колени, и дрожал.

Душка задохнулась своим бессилием и, уже потеряв всякую надежду, вспомнила: «Бадхетт!» Он наверняка его вернет.

Вскочив с коленок, Душка бросилась в угол и, найдя Бадхетта, притащила его за мохнатую лапу к Павлику.

– Вот, посмотри же! Кто к нам пришел?

Подражая голосу смешного Винни-Пуха, Душка проговорила:

– Это я, я пришел к тебе. Есть ли у тебя горшочек меда?

Павлик не реагировал. «Будто его вообще тут не было, – с ужасом подумала Душка, почти отдаваясь панике. – Будто кто-то высосал из него душу!»

– Почему ты не играешь со мной? – пыталась она продолжить игру, сама понимая, насколько это нелепо и неуместно. Сейчас малышу был нужен не Бадхетт.

Но кто?

Мысль пришла неожиданно – спасительная и немного страшноватая. «А вдруг я не сумею, – в отчаянии подумала Душка. – Вдруг у меня не получится?»

Тем не менее она закрыла глаза и начала УХОДИТЬ. Она шла по лесной дорожке, вдаль, вокруг нее пели птицы, а деревья казались врагами. Во всяком случае, они хранили загадочное и отторгающее молчание – не хотим мы с тобой знаться, глупая девчонка! Душка не обращала на них внимания, твердо зная, что ей необходимо проделать весь путь до конца.

Она ведь еще не умела просто крикнуть на такое расстояние: «Бабушка!»

Поэтому она все шла и шла, потом ехала на автобусе и уже подходила к двери, почти бегом, преодолев все это мысленное расстояние куда быстрее, чем это получилось бы у нее наяву.

– Ба-буш-ка!

«Я должна увидеть ее лицо, так она меня учила», – подумала Душка, пытаясь сохраниться в том же состоянии.

И когда наконец-то она увидела, что бабушка поворачивается к ней, немного грустная и озабоченная, с вечной «беломориной» в зубах, она опять крикнула:

– Бабушка, милая! Сделай что-нибудь! Павлику кто-то угрожает, но я не могу понять кто! Помоги нам, бабушка! Пожалуйста!

* * *

Кирилл уже оделся, когда Ариадна появилась в дверях снова.

Одетая в ярко-голубое платье, она была так великолепна, что Кирилл почувствовал опять, как бешено колотится сердце, и кровь снова и снова звала его стать «древним», не знающим еще слова «грех».

Она улыбалась, с легким оттенком превосходства и снисходительности.

– Деньги, – напомнила она ему, взглядом указывая на тумбочку.

Он почувствовал себя так, как если бы его ударили.

Впрочем, так все и было. Она же била его постоянно, пытаясь унизить, заставить в очередной раз почувствовать себя никчемным уродцем, невесть почему выбранным ей для совершенно неизвестных ему целей.

Из кухни доносилась совершенно идиотская, навязчивая песня. «Ты в ритме танца, тебе некуда деваться», – без устали тараторил какой-то мужик одну и ту же фразу, как будто хотел запрограммировать его, Кирилла, что ему действительно некуда бежать. Некуда деться!

Он – в ритме танца. Неведомого ему, но явно ритуального, пахнущего костром языческих капищ, первородным грехом и сгоревшей кожицей змеи.

Он в ритме танца, который танцует Ариадна, пленительная, коварная, заманивающая его в ловушку, и черт его побери – как он сможет оттуда выбраться?

И – хочет ли он выбираться оттуда?

Она склонилась над ним, изящно выгнув спину. Язычок медленно облизывал губы, а в глазах сверкали отсветы того, древнего костра, в котором собиралась сгореть вся его прежняя жизнь.

– Пожалуйста, – проговорила она капризным голосом, немного растягивая слова, – будь хорошим мальчиком, ладно?

Он хотел сказать ей, что ему, в сущности, наплевать на нее, хотелось послать ее ко всем чертям, прямо в ад, из которого она, похоже, неизвестно как смогла выбраться, но вместо этого он улыбнулся и кивнул.

Как хороший мальчик.

Ну просто ОЧЕНЬ хороший мальчик!

– Душка?

Она подняла с кресла свое грузное тело. Сейчас услышанный голосок казался ей миражом, но она знала – это совсем не так.

Она звала ее.

Старуха даже умудрилась расслышать фразу «Помоги нам, бабушка!».

– Что-то там происходит, – произнесла она, глядя на распятие, висевшее над ее кроватью. – Если бы я была глупой атеисткой, я бы, конечно, постаралась успокоить себя тем, что мне просто померещилось. Но так как Ты миловал меня от такой участи, я все-таки рискну поверить в то, что Душка звала меня на помощь. А это значит, что надо думать, что нам надо делать.

Были бы у нее здоровые ноги, она бы пошла на автобусную остановку, доехала бы до Гиблого Болота и там что-нибудь придумала. Но ее ноги вряд ли будут такими милыми, что позволят ей уйти далеко. Скорее всего, у нее ничего не получится.

Оставался еще один способ.

Тряхнуть стариной.

– Но Ты запретил мне это делать, – посмотрела она в сторону распятия. – Хотя… Может быть, ради моих ребятишек стоит рискнуть?

Она подошла к телефону и набрала номер.

Сначала ответом ей были долгие гудки, но потом трубку все-таки сняли.

Глухой голос сказал:

– Я слушаю.

– Это я, – сказала старуха. – Ты мне нужен. Пожалуйста, приезжай.

После этого она повесила трубку и судорожно вздохнула. Потом опять подняла глаза на распятие и тихонечко спросила:

– Ты меня простишь?

Собрав в сумку все, что Игорь считал необходимым (а в разряд необходимого входили самые неожиданные вещи, как то: Евангелие, блок сигарет, зажигалка, теплый свитер и почему-то детская игрушка, которую Игорь любил уже двадцать пять лет, а именно совсем старая собака-сенбернар, плюшевая и с оторванным ухом), он немного подумал и засунул туда еще и охотничий нож.

Теперь он был полностью экипирован.

Присев на кровать, он закурил и подмигнул собственному изображению.

– Не знаю уж, куда мы отправляемся, ну да такова, видно, воля Божья.

Он посмотрел на икону и собрался уже задуть лампаду, но передумал.

Ничего не случится. Пусть горит, пока его не будет. Он терпеть не мог, когда в его доме НИКОГО не было.

К тому же Игорь рассчитывал скоро вернуться.

Он перекрестил порог и вышел навстречу холодному ветру, бросившему ему в лицо пригоршню мелкого колючего снега.

Автобусная остановка была совсем близко.

День начал уже окрашиваться голубым цветом сумерек, а Душка все сидела рядом с молчащим братом, пытаясь понять, что же произошло с ним.

– Они… плохие, – наконец вымолвил он одними губами. Обернувшись к сестре, мальчик смотрел на нее. В его огромных глазах, ставших из синих почти черными, Душка уловила упрек: «Вы бросаете меня. Вы живете своей жизнью, бросая меня на этих непонятных стариков».

– Почему они плохие?

– Не знаю.

Мальчик тихо вздохнул. Получилось у него это как-то уж чересчур по-взрослому – я знаю, что завтра я умру от рака, но что же с этим поделать?

– Они делают тебе больно?

Он замотал головой:

– Нет, нет! Но…

Он замолчал и прикусил нижнюю губу. Душка терпеливо ждала ответа.

– …они делают мне СТРАШНО!

Он взмахнул рукой, как бы пытаясь разрубить собственный маленький мир, наполненный одиночеством и страхом, найти выход оттуда, и, когда рука бессильно упала на колени, словно ее маленький хозяин понял бессмысленность и тщету собственных потуг, продолжал почти шепотом:

– Например, они после обеда обязательно укладывают меня спать. И мне снятся какие-то ужасные сны. Например, как мама становится вампиром и набрасывается на тебя. Или вот еще был сон – папа совершенно голый стоял на поляне, а в груди у него торчало лезвие ножа, на рукоятке которого была змея. Он стоял и улыбался, а изо рта у него хлестала… – Он вздрогнул и зажмурился. Потом все-таки собрался и продолжал: – Кровь и гной… Это так отвратительно все и страшно, Душка! – Он поднял на нее глаза, полные мольбы: – Можно, я буду приходить после школы домой? Можно, да? Я лучше посижу один! Честное слово, я совсем не боюсь сидеть дома один! Но по крайней мере, я не стану СПАТЬ ПОСЛЕ ОБЕДА!

Она почувствовала, как его страх начал передаваться ей. Прикрыв глаза, она как бы повторила в воображении Павликовы сны и почувствовала приступ злости.

«Бабушка, – тихонько позвала она, – ты же обещала приходить ко мне, когда будет нужна помощь. Где же ты? Или ты обманула меня, как все взрослые, и никаких ВХОЖДЕНИЙ ЗА ГРАНЬ не существует? И значит, мы совершенно одиноки и беспомощны? Кто угодно может пугать моего братишку страшными снами?»

Осознание бессилия ворвалось в ее душу, почти полностью парализуя волю, вызывая к жизни колючие и злые слезы.

И вдруг мысль, ясная и четкая, пронзила ее, наполняя силой, – если допустить, что эти дурацкие сны навеваются малышу, то почему бы тогда не поверить во ВХОЖДЕНИЕ?!

Почему хотя бы не попробовать самой сделать что-то подобное?

Раз уж никто не может им помочь, то она сама попробует понять, что тут происходит, и, если это у нее получится, тогда она попробует справиться!

* * *

Он ехал в насквозь промерзшем автобусе и смотрел на запотевшие стекла, на которых уже проступала изморозь.

Обычно ты привыкаешь к тому, что в автобусе холодно. Обычно даже становится теплее…

Но сейчас все было совершенно не так. Сейчас чем дальше он отъезжал от города, тем сильнее становился холод.

Игорь закутался поглубже в теплую альпинистскую куртку, которая раньше могла согреть его даже в сорокаградусный мороз.

Теперь она почти не спасала.

«Такое чувство, что я проваливаюсь в могильную яму и меня уже начинают засыпать землицей, а я еще слышу все это, и мне ужасно неприятно, – мрачно усмехнулся он. – Наверное, это связано с переходом в новую жизнь!»

* * *

Звонок раздался внезапно.

Старуха встала, поморщившись от резкой судорожной боли. Человек, стоящий на пороге, был высок и сухощав. Седые волосы были коротко пострижены, а большие спокойные глаза смотрели с легким оттенком насмешки.

– Ты решила вернуться? – спросил он, проходя в комнату.

– Нет, – покачала она головой.

– Тогда зачем?

Он обернулся. В это время его взгляд уперся в «горку». При виде фигурок, выставленных лицом к стене, он едва заметно поморщился.

– Мне нужна помощь, – тихо сказала старуха. – Мне надо узнать что-нибудь об одном месте. Ты это сможешь?

– Я могу многое, – усмехнулся он. – Могу и не это… Твоя просьба только просьба? Или…

Она знала, ЧТО он имеет в виду.

Приказа было бы достаточно, чтобы смести с лица земли многие города. ЕЕ приказа.

И еще она знала одно – именно этого от нее и ждут.

– Просьба, – сказала она. – Только узнать, что за место эта самая Старая Пустошь.

Он еле уловимо приподнял бровь – удивление его не было наигранным.

– Как? – переспросил он. – Старая Пустошь?

Она кивнула.

– Почему тебя туда понесло? Это запретное место.

Она испуганно подняла на него глаза:

– Что ты этим хочешь сказать?

– Ничего. Ты и сама прекрасно знаешь о «запретных зонах». Я бы не рекомендовал соваться туда простым смертным, поклоняющимся… – Он вздохнул, посмотрев на распятие. – Поклоняющимся Назарею.

– Что может там произойти с простыми людьми?

Старуха чувствовала, как напряжение охватывает ее, грозя достичь своей высшей точки, за которой следует взрыв.

– Не знаю. Но уж точно ничего хорошего там не происходит, – усмехнулся он. – Ты хочешь, чтобы я узнал все об этом месте?

– Не только, – покачала головой старуха. – Я хочу, чтобы ты вытащил оттуда моих детей.

Он удивленно посмотрел на нее, но промолчал. Лишь, уже поднявшись, насмешливо поинтересовался:

– А Он? – Кивком показал на распятие. – Он не может им помочь?

Старуха окинула его гневным взглядом:

– Я просила тебя. В память о…

На какое-то мгновение ей стало больно дышать – воспоминания, подумала она, знаете ли, бывает такая любовь, о которой лучше никогда не вспоминать… Она кажется сладкой на вкус, но спустя много лет она душит. Лучше не вспоминать.

– О нашей любви… – закончила она, отвернувшись.

Он понял ее – усмехнувшись, наклонил голову, взял в свою ладонь ее морщинистую руку, прижал к своей щеке и коснулся губами.

Она вытерпела это, хотя глаза полыхнули огнем, и больше всего ей сейчас хотелось быстрее отнять руку, избавиться от прикосновений его губ – и ужасных воспоминаний, которые закончат настигать ее только в тот день, когда жизнь покинет ее.

«Отвратительный, как доктор Фаустус».

Он снова едва заметно улыбнулся, выпуская ее руку, отошел к окну, долго смотрел туда, в темнеющее пространство.

– Я не отказываю, – наконец ответил ее гость. – Но – одна услуга. Так сказать, за ту услугу, которую я окажу тебе.

Он подошел к «горке» и задумчиво посмотрел на три фигурки.

– Ты отдашь мне эти фигурки. Потом, когда твои дети вернутся домой. Пойдет?

Она бы никогда ему их не отдала!

Она напряглась, подалась вперед.

«Правду говорят – те, кто продал душу дьяволу, уже не способны на человеческие чувства – они становятся актерами, изображающими чувства, но никогда уже не могут испытывать ничего, кроме самых низменных, самых отвратительных!»

– Они должны быть у меня, – процедила старуха сквозь зубы.

– А твои дети должны быть в Старой Пустоши, – холодно улыбнулся гость. – Оставляем все на своих местах? Или…

– Я подумаю, – сказала женщина. – Сначала узнай все про это место.

– Хорошо, – кивнул он. – До завтра.

И, легко поклонившись, вышел за дверь, впустив на мгновение холодный воздух и запах страха.

Она отвернулась к стене, сжала кулаки.

С ненавистью посмотрела туда, на проклятые фигурки.

– Я ненавижу вас, – прошептали ее губы. – Боже, как я вас ненавижу…

Глава 5

«…под пальцами чувствуя холод змеиной кожи уробора, держа эту книгу, чьей главой являешься и ты сам, тот, кто это читает, тот, кто ищет себя, тот, кто отправился в путь за собой, но при этом не понял, что он и сам – кусающий свой хвост, не знающий ни своего начала, ни своего конца…»

«Иногда все происходит настолько странным образом, что начинаешь чувствовать себя не в своей тарелке. Вроде как взяли тебя, как восьмимесячного мальца, и, поставив в ходунки, потащили неумолимой взрослой ручищей, требуя, чтобы ты наконец-то научился ходить. А если тебе нравилось лежать в промокших памперсах, спокойненько посасывая палец?»

Так думал Игорь, нахмурившись и разглядывая еле видные за запотевшим стеклом деревья. У деревьев настроение тоже было никудышное – или он просто нахально переносил на них свое негативное восприятие окружающей действительности, а вот только мрачноватым ему все казалось.

Наконец автобус остановился.

– Конечная, – объявил водитель.

Игорь подпрыгнул.

Все выходили из автобуса, а Игорь, остановившись возле водителя, с плохо скрываемым бешенством спросил:

– Я же покупал билет до Старой Пустоши! Почему вы не остановились?

– У Старой Пустоши автобус никогда не останавливается, – недоуменно ответил старый водитель. – Не понимаю, как вам не сказали этого в кассе. Зачем? Вы охотник?

– Черт возьми, – процедил Игорь. – А что, вы останавливаете там только охотникам?

– Просто там обычно выходят охотники. Или те, кто желает попасть на пикник. Поэтому все остановки там делаются летом, в выходные. Но вам-то в такой холод зачем гулять по лесу?

– По какому лесу? Там же есть маленький поселок…

Водитель странно посмотрел на него. Как на сумасшедшего.

– Ах да… Поселок. Если хотите, я подвезу вас на обратном пути. Завтра. Сегодня мои рейсы закончены. И вы… – Он опять взглянул на Игоря, как на психа, и пробормотал: – Поищете ваш поселок.

– Вы хотите сказать, что там ничего нет?

– Наверное… Во всяком случае, я там никогда никакого поселка не видел, – сказал водитель. – Но если вам кажется, что он там был, попробуйте. Многие его ищут. Может, он и впрямь там есть?

Странные речи водителя никак не повлияли на Игоря – только разбудили в нем дух противоречия. Раз уж он настаивает, этот осел, что там нет никакого поселка, значит, он обязательно должен попытаться проникнуть туда. Нет так нет, убедится и поедет назад.

– Здесь можно найти машину? – хмуро спросил он.

– Можно. Но никто туда не поедет. Вы можете попытаться добраться туда пешком. На это место, где все пытаются найти ваше Эльдорадо…

Игорь разозлился окончательно. Спрыгнув на землю с подножки, он со всего размаху хлопнул дверцей.

– Так вас завтра подвезти? – спросил не обративший внимания на его ярость водитель.

– Доберусь сам, – процедил Игорь и отправился к пустой станционной будке.

Там никого не было.

Игорь уселся на лавку и достал сигарету.

– Ну и что мы будем делать? – спросил он себя. – Ничего, пойдем по лесу. В конце концов, не заметить поселение я не смогу, так?

Он не отказался бы от помощи, но раз уж так получилось, не сидеть же ему тут до завтрашнего утра?

Какая-то собака ткнулась носом в его спину.

Игорь обернулся и не поверил своим глазам.

На него грустными глазами смотрел сенбернар. А рядом с собакой стоял подросток. Рыжеволосый, с синими глазами. Одетый совершенно не по сезону – в легкую джинсовую безрукавку. В майку с «Лед Зеппелин». Обычный хайрастенький мальчуган.

За одним но. Маленький, но потрясающий.

Во-первых, пацан явно не мерз.

А во-вторых, Игорь уже видел его в городе.

– Пойдемте, – тихо сказал парень, глядя поверх Игоревой головы. – Я покажу дорогу, пока у меня еще есть время…

* * *

Кирилл сидел в кресле, тупо уставясь в телевизор.

«Я выбираю здравый смысл», – сообщила с экрана какая-то смазливая девица (кажется, поп-звездочка. Из тех, что вспыхивают ровно на сутки, чтобы потом навеки погрязнуть в духовном убожестве постоянных тусовок, подумал Кирилл). Девица торжественно продемонстрировала похожую на конфетку упаковочку презерватива.

Кирилл усмехнулся.

Девица сменилась женщиной с бульонными кубиками.

Кирилл услышал, как хлопнула входная дверь. «Анна», – подумал он, удивляясь тому, что его начала раздражать собственная жена. Да и дети тоже. Все раздражало Кирилла так, что он был готов взорваться, сам раздолбать этот домик, взорвать к чертовой матери весь этот мир, лишь бы ему НЕ МЕШАЛИ.

Он поставил полупустую банку на стол. Теперь он не мог существовать без пива. Анна называла это «пивной наркотической зависимостью». «Теперь весь твой душевный мир зависит от этой пивной баночки», – говорила она.

«Да и пускай, – усмехнулся Кирилл. – Значит, таков мой душевный мир. Убогий, как эта полусмятая банка».

– Кирилл? Ты дома?

– Нет, – проворчал он едва слышно. – Меня нет. Есть только физическая оболочка, да и та принадлежит теперь ведьме с чарующим голосом.

Он прикрыл глаза. Сделаем вид, что мы спим. Тогда нас не станут беспокоить.

Дверь скрипнула.

Чтобы его сон выглядел натуральнее, правдивее, он всхрапнул.

Дверь так же тихо закрылась. Кирилл усмехнулся. Можно быть спокойным – некоторое время его не будут тревожить. Он ведь теперь «работает». Он приносит деньги и устает как собака. Он, черт побери, заслуживает отдыха. Кирилл хихикнул, вспомнив про свою «работу».

Жеребец-производитель. Ответственный за Ариаднино потомство.

Если у нее родится змееныш, он станет отцом змеи. Какой бред – просто наркотическая смурь! Кирилл, спокойный в прошлом парень, нормальный, как дерево, растущее в поле, станет отцом «уроборосика»!

«А ведь Анька была права насчет моей матери, – зло подумал Кирилл. – Дерево начинает болеть, если у него, черт побери, гнилые корни».

Его корни, благодаря матери, подвержены гниению.

Ее детские увлечения магией сыграли решающую роль в становлении психики маленького ребенка.

Теперь ребенок, верящий в колдовство, проснулся. Нравится это Кириллу или нет, а только ничего не исправишь.

– Не исправишь, – сказал Кирилл, рассматривая банку.

На экране популярная певичка, обтянутое платье которой делало ее тонкую фигуру змеиной, улыбнулась. Кириллу показалось, что она смотрит прямо на него. Ее лицо стало похожим на Ариаднино.

Теперь он был уверен – это Ариадна в роли певицы совершенно с другим именем (Кирилл его и не помнил, знал только, что она чья-то там дочь) смотрит с экрана. Это она призывает его к себе, маня легкими движениями длинных и пластичных рук.

Ее глаза приближались, ее улыбка становилась все шире. Все больше напоминала оскал змеи…

Кирилл не выдержал.

– Уйди, – захрипел он. – Пожалуйста, уйди!

Она все приближалась, явно намереваясь выйти из этого «магического ящика». Она…

Рука ее плавно коснулась Кирилловой щеки.

– Милый мальчик, не будь таким жестоким, – выдохнула она прямо ему в лицо.

Кирилл был готов закричать.

– Уйди, – снова попросил он.

Он закрыл глаза. Она рассмеялась – тихо, почти едва, и Кирилл, почувствовав ветерок движения рядом, боялся открыть глаза.

Он знал, что она уходит.

Наконец он решился открыть их.

Певица все пела, там, на экране, мелькали ее руки, и Кирилл не смог сдержаться.

Схватив пустую банку и смяв ее, он швырнул ее прямо в экран.

На одно мгновение там снова появилась Ариадна. Она мягко погрозила пальцем и укоризненно покачала головой.

– He надо быть дурным мальчиком, – проговорила она.

После этого экран погас.

– Ты не хочешь пойти со мной в библиотеку?

Душка взглянула на часы. Конечно, мама и папа уже были дома, поэтому за Павлика опасаться не стоило.

Уже несколько дней малыш сидел дома один. Он повеселел, хотя поначалу вел себя настороженно, утверждая, что несносные стариканы разгуливают под окнами и приглашают его к себе.

Мама сначала пыталась протестовать, но сдалась. Тем более что она сама видела, что с малышом не все в порядке.

Теперь он возвращался из школы, пытаясь миновать уютный домик с застывшими розами и парой старичков как можно быстрее. Забегал в дом и только там, заперев дверь на задвижку, спокойно дожидался Душку.

– Уже поздно, – ответила она Мире.

Девочки сидели на лавке в небольшом саду.

Из дома Миры доносились бормотание телевизора и голоса Мириных родителей.

– Мне кажется, что тут нет слова «поздно», – задумчиво сказала Мира. – Сколько здесь уже живу, а ничего не могу понять. Твои родители ссорятся?

Душка задумалась и ответила:

– Да. Кажется, они просто перестали друг друга любить. Хотя и делают вид, что это не так.

– Знаешь, тут вообще нормальный взрослый только один, – поделилась своим наблюдением с Душкой Мира. – Библиотекарь. По крайней мере, он не улыбается так по-идиотски. И еще у него там всякие книжки есть. Интересные.

– А твои родители… они давно ругаются друг с другом?

– С тех пор, как умерла Маринка, – сказала Мира.

– Маринка? – удивилась Душка. – Кто это?

– Моя младшая сестренка. Мама очень хочет уехать отсюда. А папа уже не хочет. Он говорит, что тут теперь Маринкина душа. Но мне кажется, это только отговорка. На самом деле ему тут стало нравиться… – Она усмехнулась.

Душка поняла, что Мира больше не хочет говорить о своих родителях.

– А от чего…

Душка не договорила. Мира посмотрела на нее так странно, что Душка поняла без лишних слов – Мира не скажет ей, почему умерла ее младшая сестра. Не потому, что она не хочет об этом сказать, а потому, что некто запрещает ей говорить об этом вообще.

– Ну, мы идем? – Мира поднялась со скамейки. – А то окончательно стемнеет.

– Пойдем, – вздохнула Душка, и они пошли вдоль аккуратной до невыносимости улочки туда, где виднелось здание городской библиотеки.

* * *

Анна наслаждалась жалкими крохами покоя. Сейчас ей не мешали это делать ни ее вечно недовольный и полупьяный муж, ни даже мысли. Она постаралась их изгнать – нет ничего. Есть только чашка кофе. Есть сигарета. Есть уютная музыка, льющаяся из приемника.

Она устало провела рукой по лбу, убирая выбившуюся прядку. В висящем напротив зеркале она видела лицо, лишь отдаленно напоминающее ее прежнее лицо.

Запавшие глаза и похудевшие щеки. Даже волосы стали жидкими – что-то нет в ней той розовощекой живости соседских старичков…

– Черт возьми, у вас даже воздух не такой уж замечательный, – пробормотала она, с ненавистью глядя на темнеющий вдали лес. Сейчас он казался ей живым, таинственным и угрожающим.

Не то чтобы она ожидала, что из-за кустов вот-вот появятся банальные и смешные «живые мертвецы» из Павликовых дурацких фильмов – нет! Это было бы еще ничего, подумала она, совсем не страшно.

Нет, она боялась чего-то другого.

Самих этих деревьев, которые явно ПОДСЛУШИВАЛИ ее мысли, улавливая даже самые смутные и неясные их движения. Ей казалось, что в их замерших сейчас кронах таится такой же подвох, как и в угрожающем шелесте листьев под порывами ветра.

«А что мы будем делать с этими ребятами, поселившимися в доме с красной черепицей?» – спрашивал дуб, нависший над тополем. «Заманим их в ловушку и позабавимся», – усмехался в ответ тополь, сразу ставший зловещим.

– Ты сходишь с ума или деградируешь, – улыбнулась Анна своему отражению. – Лучше займись уборкой. Сама видишь, что в кухне бог знает что творится.

Присмотревшись, она обратила внимание на то, что внизу, рядом с плинтусами, кто-то из детей развлекался обычным своим дельцем – стремился попортить обои.

– Ах, маленькие негодники, – усмехнулась Анна и, намочив тряпку, наклонилась, чтобы вытереть то, что они там намазали.

Сначала ее удивил цвет.

Это было написано не ручкой!

Она выпрямилась и выдохнула:

– Что за чертовщина?

Анна прекрасно знала, как выглядит запекшаяся кровь.

Это было написано кровью!

– Они что, совсем заигрались в детские страшилки? – пробормотала Анна, снова опускаясь на корточки.

Буквы были корявыми и мелкими. Ей пришлось изрядно поднапрячься, чтобы прочесть написанное.

«Никогда не разговаривай с собой».

Анна не могла отделаться от ощущения, что фраза закончена не была. Что кто-то или что-то помешало автору закончить эту странную формулу, похожую на предсмертную просьбу, на заклинание.