Текст книги "Клубника в горьком шоколаде"

Автор книги: Светлана Борминская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– А что он говорил? – тихо спросила Ирина.

– Он утверждал, что знает местоположение множества кладов, и если бы не нищета, сквозившая сквозь его рваные штаны, то догадаться, что этот человек уникум, обладающий колоссальной интуицией, не составило бы особого труда никому. Кстати, первое, что он обещал, это то, что вернёт долг через месяц. И не просто так, а с хорошими процентами.

– Фантазёр.

– Вы меня хорошо слушаете?.. – у Прищепского задрожали губы. – Он же обещал, что найдёт клад, так какой же он фантазёр?.. Так вот, насколько я помню, ему никто не верил, ведь все-все дураки в этом треклятом городе встречают человека по одёжке, а он был худ и плохо выбрит, в старом полосатом блейзере с чужого плеча и коротких брюках, а про ботинки я уж и не говорю – это было нечто ужасное!.. Знаете, такие, чуть ли не верёвкой подвязанные… Ну, вы же понимаете, надеюсь, что даже в костюме с иголочки, вряд ли кто-то даст взаймы абсолютно незнакомому субъекту, а?.. Вот он и обивал пороги различных организаций, то ли год, то ли три… – Прищепский прикрыл синей трясущейся рукой глаза и надолго замолчал.

– А как его звали?.. – устав ждать, спросила Ирина.

– Все его звали – Сумасшедший фотограф. Так и говорили, что, мол, был у вас Сумасшедший фотограф? А у нас был!.. И смеялись, – Самсон Иваныч растянул губы в страдальческой улыбке. – Самое-то затейливое, что я смеялся вместе со всеми, понимая, что Сумасшедший фотограф абсолютно нормален, и если бы у меня были деньги на тот момент, то я, не раздумывая, одолжил бы ему их, я клянусь вам, Ира!

– Неужели ни один человек так и не поверил ему? – спросила Ирина.

– Поверить и дать деньги – это не одно и то же, согласитесь, – вздохнул старик. – Ага, говорили ему, ты найдёшь клад, вернёшь нам эти несчастные пять тысяч, а остальные клады нам не покажешь?! Странные люди, их мучит жаба за ещё не найденное, представляете, Ира?.. Так он и ходил, пока не встретил Жилянского, тот, в свою очередь, в те дни бегал по Москве с идеей открытия своего НИИ древностей, – губы Прищепского мелко затряслись. – Два идиота нашли друг друга.

– Почему идиоты?.. – переспросила Ирина.

– Да, это я так, шутя, – Прищепский развел руками. – Понимаете, к старости я понял, что мир двигают именно зацикленные на своей идее идиоты. В широком смысле слова «идиоты», Ира! Идея – идиот… Ведь часто человек бегает со своей идеей, как одержимый, и со стороны кажется абсолютным идиотом, а потом, когда у него начинает получаться и он добивается воплощения своих идей, те, якобы умные, которые плевались за его спиной, сидят у своих разбитых корыт, а он – в фаворе!.. Идиот вдруг начинает жить на полную катушку, у него есть почти всё, чего он хотел, а ведь в начале своего пути он выглядел редчайшим идиотом!..

– Но не все же добиваются воплощения своих идей! – Ирина с опаской посмотрела бегающего по комнате старика.

– А я бы сказал, что все, – хихикнул Прищепский, показав жёлтые лошадиные зубы. – Все одержимые идиоты, которых я лично знал, стали уважаемыми и весьма известными людьми, а кто делал рассудительное лицо или исступлённо злословил за их спиной, до сих пор сидят в помоях собственных сплетен… Давайте выпьем за идиотов, Ира?..

– Давайте выпьем, Самсон Иваныч! – неожиданно для себя обрадовалась Ирина.

Плеск разливаемой водки… Звон чокающихся бокалов. И очень ломкая, как слюда, тишина.

Лев Тимофеевич, поправив микрофон в ухе, зевнул. Скомканный пакетик из-под «Корюшки вяленой» лежал на асфальте у самой машины и его трепало ветром, как чью-то душу, что выглядело, как некий совершенно несерьёзный сюр.

– Этого человека больше никто не видел, – услышал следователь.

– Но он, хотя бы жив, как вы считаете, Самсон Иваныч? – спросила Ирина.

– Сумасшедший фотограф?.. Думаю, жив, он же знает местоположение всех кладов! – пьяным фальцетом засмеялся старик.

– Скажите, а почему все его звали «фотографом»?..

Лев Тимофеевич прибавил звук, прошипев: «Ну, наконец-то!..»

– Да, беседа вырулила в нужное русло, – буркнул водитель.

– Тш-ш-шшш… – сделал страшное лицо Рогаткин.

– Почему звали фотографом? – переспросил Прищепский. – Ну, это очень просто на самом деле…

– Да, почему, Самсон Иваныч? – перебила Ирина. – И ещё, скажите, а вы узнали бы его, если бы снова встретили?..

– Вряд ли, наверное, он выглядит и одет значительно лучше, чем тогда, и возможно имеет охрану, не говоря уже о том, что не ездит больше ни в метро, ни на троллейбусе, – Прищепский снова надолго замолчал, опустив голову.

Ирина посмотрела в тот же угол, куда глядел старик, и увидела двух рыжих тараканов на стене, которые смотрели на них.

– Самсон Иваныч, неужели вы ему завидуете?! – вырвалось у Ирины.

– А вы бы не завидовали на моём месте? – вскинув голову, зло спросил старик. – Сама Фортуна униженно скреблась в мою дверь, а я ей не открыл, дурак-дурак-дурак…

– Самсон Иваныч, и всё-таки, как именно он собирался искать эти клады? – напомнила Ирина. – Как такое, в принципе, возможно поставить на поток?..

– Ах, да там всё просто! – махнул рукой Прищепский. – Ерунда, если знать некоторые законы физики… или метафизики? Суть розыска кладов заключалась в…

И тут от удара кулака окно распахнулось… Окно, той самой комнаты, в которой вели беседу Прищепский и его вечерняя гостья, и на створке которого висел микрофон в облике «синей навозной мухи». Из раскрытого окна показалась тощая рука Прищепского с сигаретой… Сигарета с длинным нашлёпком пепла кинематографично дымилась, но то, что произошло потом, Лев Тимофеевич не любит вспоминать до сих пор, потому что «навозная муха» с шипением отлепилась от окна и упала в траву у дома. «Мухе», видимо, этого «показалось» мало, и она, абсолютно, как живая, влетела в глубокую мышиную нору, и через несколько секунд Лев Тимофеевич услышал яростный писк рассерженной мышиной диаспоры – ему даже послышалось слово «Тель-Авив»!.. И у следователя случился незначительный шок, когда он понял, что разговора в квартире Прищепского ему более не услыхать никоим образом, а мышиного языка он не знает, потому что его не изучали во время оно в юридических ВУЗах Москвы. К сожалению, другого микрофона, который можно было бы незаметно поставить на раму окна взамен утерянного, в машине не было, а в квартире душеприказчика в это время продолжался весьма интересный диалог:

– Так вот, Сумасшедший фотограф клялся, что, будучи археологом и историком, знает расположение самых известных ненайденных кладов. Вдобавок, он утверждал, что, если ему сейчас же дадут денег, то он буквально за несколько дней усовершенствует обычный фотоаппарат, и с этим самым фотоаппаратом начнёт находить зарытые давным-давно клады, где бы они не лежали… Ну, что вы так саркастически улыбаетесь и качаете головой, Ирина?

– Согласитесь, что это необычно, – Ирина встала и выглянула в окно. – Ну, как можно поверить в такое, а?..

– Все гениальное – просто, и это не я сказал, – проворчал Прищепский. – И только одни лишь идиоты… Ну, да ладно, не буду отвлекаться, а расскажу про самую суть! Надеюсь, вы в курсе, Ира, что обычная оптика ультрафиолет сквозь себя не пропускает? Так вот, если объектив будет содержать песчинки природного кварца, который как раз пропускает ультрафиолетовые лучи, то произойдет… – Самсон Иванович хлопнул себя по лбу. – Чуть не забыл, в дальнейшем плёнка у этого фотоаппарата должна быть без желатина, который в свою очередь также не пропускает ультрафиолет. Это очень важно!.. Так вот, Сумасшедший фотограф утверждал, что если таким усовершенствованным фотоаппаратом со специальным светофильтром из песчинок природного кварца, пропускающим ультрафиолетовые лучи, целенаправленно, изо дня в день, фотографировать места, где предположительно зарыты клады – на рассвете или перед закатом, когда доля ультрафиолетовых лучей особенно велика, то на проявленных фотографиях кое-где обязательно должны запечатлеться образы прошлого, ведь пространство, в котором мы существуем – это большой накопитель голограмм всего, что было. Да будет вам известно, существует память пространства, в которой всё, что произошло, отпечатывается намертво, то есть навсегда! Хоть в это невозможно поверить, но мы с вами, Ира, останемся в памяти этой комнаты навсегда…

– Ну, теперь-то я понимаю, почему ему не верили, – пробормотала Ирина. – Но если всё так просто, то почему никто не пробует таким же образом найти, хотя бы один клад, а?..

– Да всё просто-то лишь на словах! – пробурчал Самсон Иваныч. – Ведь любое успешное дело требует приложения колоссальных усилий, и им самым серьёзным образом занимаются в настоящее время профессор Жилянский вместе с Сумасшедшим фотографом. Ежедневно квалифицированные сотрудники НИИ проводят съёмки по всей России, суммируют их результаты, а затем на место выезжают экспедиции.

– Но всё-таки, почему другие этого не делают, если всё так просто? – упрямо повторила Ирина.

– Да потому что другие заняты другим, – шмыгнул носом старик. – Давайте, если хотите, составим конкуренцию институту Жилянского, усовершенствуем фотоаппарат и будем целенаправленно ездить по старым кладбищам?.. Ну, что? Всего-то, нужен фотоаппарат с кварцевой линзой, полированной вручную по специальной технологии, плёнка без желатина, и ваше драгоценное время дважды в сутки – на закате и на рассвете. Затем нужно отсмотреть полученную информацию и приехать с лопатами, чтобы вырыть клад, а?..

– Овчинка стоит выделки? – быстро спросила Ирина.

– А вы как думаете?.. – вопросом на вопрос ответил Прищепский. – Вот именно, гражданин, я с вами говорю! – вдруг возмутился Самсон Иваныч, по пояс высунувшись в окно. – Чего это вы под моими окнами лазите? Собираете собачьи какашки, да?.. Ну, не буду вам мешать, вам там, надеюсь, комфортно?..

Под окнами Прищепского на земле сидел пунцовый следователь межрайонной прокуратуры Лев Тимофеевич Рогаткин, и сосредоточенно искал микрофон.

– Я тут ключи из окна случайно выкинул, – соврал Лев Тимофеевич, решив притвориться ветошью. – Простите, что помешал вашему досугу!..

В ответ Прищепский, шипя нечто нечленораздельное, захлопнул окно, категорически не желая дискутировать.

– Ну, что, утолил я ваше любопытство? – повернулся к своей гостье Прищепский.

– Да, спасибо, Самсон Иваныч, – Ирина приложила руку к сердцу. – Профессор Жилянский в передаче о себе ничего подобного не говорил.

– Ещё бы, – Прищепский раздраженно махнул рукой. – Я бы не назвал Жилянского хорошим человеком…

– Снова зависть, Самсон Иваныч? – подмигнула Ирина.

– А вы язва! – обиделся старик.

– Ну, какая же я язва?.. Я просто журналист Телеканала, Самсон Иваныч, – вздохнула Ирина.

– А я, знаете ли, не уверен в том, что журналисты – люди, – проворчал Прищепский. – Особенно нынешние. Что вы несете зрителю на вашем Телеканале, кроме последних сплетен, а?..

– Я никогда не кривлю душой, Самсон Иваныч и не лицемерю…

– Неужели? – издевательским тоном перебил Жилянский. – А что вы в таком случае будете рассказывать обо мне?

– Только то, что вы сами сочтете нужным, – успокоила старика Ирина. – Не придирайтесь к словам, пожалуйста, Самсон Иваныч, а лучше расскажите о своей любви. Я так поняла, Жилянский как-то повлиял на ваши отношения с Лилей Юльевной?..

– Повлиял?! Да, он просто отравил последние годы жизни Лили, – Прищепский резко взмахнул рукой, словно перечёркивая что-то невыносимое. – Но если вы сейчас же сбегаете в ларёк за водкой, то, возможно, я расскажу вам, как именно он это сделал, – усмехнулся Прищепский.

– Куда-куда сбегаю? – возмутилась Ирина. – Самсон Иваныч, вы шутите, надеюсь?..

– Как хотите, – Прищепский, не раздеваясь, упал на диван, подняв тучу пыли, и прикрыл голову газеткой. – Дверь знаете где? Не промахнитесь, когда будете выходить. Я от вас устал, да будет вам известно…

Через пять минут Лев Тимофеевич изумлённо проводил глазами вышедшую из подъезда стройную девушку… Девушки на шпильках временами приводили следователя Рогаткина в радостное возбуждение, так случилось и на этот раз. Вдобавок, Лев Тимофеевич нашёл и снова установил микрофон чуть ниже прежнего места – на той же самой оконной раме. В квартире Прищепского было тихо, и Рогаткин обрадовался, увидев, что Ирина через какое-то время вернулась, держа в руках бутылку водки. И уже через минуту в микрофоне раздался звонок, затем сердитое старческое кряхтенье, звук шагов, и знакомый плеск водки, наливаемой в стакан.

– А вы Ирина?.. – тот же сварливый старческий голос.

– Я – пас, Самсон Иваныч.

– Ну и слава богу… Ой, и закусочка! Спасибо, Ирочка, люблю шпроты, – пьяно хихикнул старик.

– А кем вы работали в НИИ, Самсон Иваныч? – спросила Ирина, когда старик выпил.

– У Жилянского? Занимался оценкой и экспертизой, – икнул старик.

– Оценкой чего, если не секрет? – уточнила Ирина.

– Понимаете, Ирина, секрета тут никакого нет – НИИ древностей, да будет вам известно, скупает у населения за символическую плату всякие, я бы сказал, древности… Сейчас этот поток обмелел, но несколько лет назад было время, когда за бесценок можно было купить кое-что ценное, особенно у стариков, которым не платили пенсии месяцами! И я занимался этим… Однажды я купил чемодан документов, прочёл всё, сопоставил факты, удивился и, так как мы с Лилей нежно дружили, честно рассказал ей о своём открытии.

– А вы ничего не нарушили при этом, Самсон Иваныч? – поинтересовалась Ирина.

– В принципе, нарушил, так как документы были уже куплены для института древностей и даже проведены через бухгалтерию, – Прищепский надул щёки и стукнул по ним ладонями. – Но для чего тогда мы живём, если не можем помочь самым близким людям, а?..

– Выходит, она узнала от вас то, чего не знала? И что это, если не секрет, конечно?..

– Это касалось её наследства, – после долгого молчания произнёс старик. – Правда, чтобы его получить, нужно было пройти, – Прищепский обрисовал несколько кривых окружностей в воздухе, – сто кругов ада… Ирина, там была такая невероятная сказочно-запутанная история, что она так и не привела ни к чему хорошему. Ну, насколько я знаю, конечно…

– Самсон Иваныч, значит, Лиля Юльевна прочла эти документы?

– Да, представьте, я передал их ей! – Прищепский махнул рукой. – Вынес из НИИ и передал. А как же отчётность, спросите вы?.. Ах, Ирина, – хмыкнул Прищепский. – Я купил ещё один чемодан со всякими дурацкими бумаженциями на свои деньги и подложил вместо этого… И если бы не мой коллега по работе, некто Завалишин, очень большой сукин сын, то Жилянский никогда не узнал бы об этом наследстве.

– Я что-то не понимаю, Самсон Иваныч, – улыбнулась старику Ирина.

– Все документы до того, как я начинал с ними работать ксерокопировал сукин сын Завалишин, и они в числе прочих попали на стол Жилянскому, – Прищепский недобро взглянул на Ирину. – Что тут непонятного?.. Ирина, я устал. Прощаемся? Целоваться будем?..

Ирина покачала головой и встала.

– Жаль, – и Прищепский, ворча себе под нос про «надоедливых, как пиявки, барышень», упал всё на тот же диван, и через несколько минут квартира наполнилась кошмарным старческим храпом со вздохами и всхлипами. Лев Тимофеевич, слушавший всю эту какофонию от и до, быстро выковырнул наушник микрофона из правого уха.

– Поехали отсюда, – увидев, как Ирина выходит из подъезда, велел он водителю.

Она снова прошла мимо него, та самая девушка – на тонких стальных шпильках и с очень стройными ногами. И Лев Тимофеевич задохнулся от восхищения…

«Отличная девочка, – подумал он. – Где-то я её уже видел… Кстати, почему она тоже интересуется стариком Прищепским?»

Ирина в это время быстро шла к метро, оглядываясь на полную луну, которая бежала по крышам за ней. «Странно, что профессор Жилянский не поделился с дочерью информацией о наследстве графа Калю, ведь она, не раздумывая, выкинула собранные с таким трудом Лилины вещи на помойку? Весьма интересно, как Жилянский мог отравить жизнь Лиле Юльевне? Шантажировал или имел виды? На Лилю Юльевну или на наследство графа Калю?.. А может быть – на всё сразу?»

Когда утром следующего дня Ирина варила для сыновей манную кашу, зазвонил телефон.

– Я вам, кажется, вчера наговорил лишнего? – без предисловия, начал разговор её вчерашний визави. – Так вот, я решительно не хочу принимать участие ни в какой телепередаче, вы слышите, Ирина?

– Вы уверены, Самсон Иваныч? – на всякий случай спросила Ирина, но про себя вздохнула с облегчением.

– Да, уверен, что я совершенно не телегеничный старик, – проворчал Прищепский. – Ирина, я хотел бы вас попросить никому не рассказывать о нашем с вами разговоре….

– Я обещаю, – быстро проговорила Ирина, накладывая сыновьям кашу, – что никому не расскажу о нашем с вами разговоре, если вы этого не хотите! Спасибо, Самсон Иваныч, было очень интересно пообщаться с вами.

– Ну да, в некотором смысле, до свидания, Ира. В общем, буду на вас надеяться, – буркнул Прищепский. – Ответная благодарность, что выслушали старика… – и положил трубку.

Ирина посмотрела на измазанных кашей сыновей, и настроение у неё сразу же улучшилось. «Что бы ни случилось, буду ли я любить, будут ли любить меня, я всегда нужна своим сыновьям», – подумала она.

ШКУРА СЛЕДОВАТЕЛЯ РОГАТКИНА

Лев Тимофеевич покосился на побагровевшее лицо зам. прокурора Чашкина и повторил:

– Всеволод Иваныч, я подозреваю, что Лиля Калюновски жива…

– Не сошли ли вы с ума, Лев Тимофеевич? – привстал зам. прокурора и на его лице появилась страдальческая гримаса. – А кого сожгли в крематории в таком случае, а?..

– Похоронили приходящую прислугу Золотайкину, делом о розыске которой занимается милиция, Всеволод Иванович, – Рогаткин кашлянул в сторонку и извинился. – Но как выяснилось в дальнейшем, труп Золотайкиной перед самыми похоронами исчез в неизвестном направлении, и доблестные работники легендарного Кунцевского морга «заменили» труп прислуги на труп ни в чём не повинной перед законом неизвестной бомжихи.

Зам. прокурора побледнел, и чуть не сел мимо кресла. Следователь Рогаткин успел поддержать начальника под локоть.

– Да ты что?! – разъярённо цыкнул Чашкин. – Выходит, два трупа исчезли?..

– Нет, всего один, Всеволод Иванович, – терпеливейшим образом объяснил Рогаткин. – Так вышло, что Хазаров похоронил вместо своей тёщи труп неизвестной бомжихи, а сама тёща, вполне вероятно, жива. Пропал лишь труп приходящей прислуги Золотайкиной.

Следователь и зам. прокурора некоторое время гипнотически разглядывали друг друга. Первым отвёл взгляд Лев Тимофеевич.

– А давай подождем? – неожиданно вскочил, чтобы пробежаться по кабинету, зам. прокурора, таким образом Всеволод Иванович имел обыкновение успокаивать свои нервы.

– Но, – заикнулся следователь.

– А какие могут быть претензии у Хазарова? – перебил его зам. прокурора. – Он же сам её опознал!..

– У предположительно трупа тёщи Хазарова не было лица, и опознание произошло в основном по халату и дорогому перстню, но затем я получил свидетельские показания няни детей Хазарова, что Лиля Юльевна Калюновски ввиду слабых сосудов никогда не принимала ванну, – доложил тем временем Лев Тимофеевич.

– А как же она мылась-то?.. Дама – музейный работник, если я не ошибаюсь? – саркастически поморщился Чашкин. – Лев Тимофеевич, какие у вас доказательства, что Лиля Калюновски жива, кроме того, что она всегда мылась в душе?..

– Никаких, кроме устного свидетельства эксперта-криминалиста Чудотворцева, который, прочитав приметы прислуги Золотайкиной, уверенно заявил, что они идентичны трупу под фамилией Калюновски, – признался Рогаткин. – Но что-то мне подсказывает, Всеволод Иванович, что скоро Лиля Калюновски объявится.

– Если объявится, пусть ещё докажет, что это не её похоронили такого-то числа, – хмыкнул зам. прокурора. – Выходит, и по телефону тогда говорил не призрак, а самая настоящая тёща со своим зятем? Ну, дела… А где она, не знаешь, Лев Тимофеевич?..

– Нет, Всеволод Иванович, – пожал плечами Рогаткин. – Душеприказчик Калюновски, некий Прищепский, также про это ничего не знает.

– У Калюновски был душеприказчик?! Ух, какие мы особенные и не простые! – протянул зам. прокурора и посмотрел на часы. – Ну, одной тёщей больше, одной тещей меньше! Да, облажался ты, Лев Тимофеевич, с этой Калюновски, не подведи меня хоть с маньяком, Рогаткин! – прищурился полковник Чашкин. – А то шкуру спущу…

«Как можно, Всеволод Иваныч? – выходя из кабинета зам. прокурора, поёжился следователь. – Куда же я без шкуры-то?»

ТЫ ТОЖЕ ДУМАЕШЬ ОБ ЭТОМ?..

Оглядев гостиную Ядвиги Ворожцовой орлиным взором, Лидия Францевна Клушина плюхнулась на диван напротив хозяйки и свободно вытянула длинные ноги в летних шлёпках.

– Ты тоже думаешь об этом? – быстрым шепотом спросила гостья, покосившись на жемчужное ожерелье пани Ядвиги.

– Да, – кивнула пани Ядвига. – Лидка, и тебе тоже показалось, что это была не она?..

– А как ты догадалась?

– А ты?..

Дамы вскочили и ошеломлённо посмотрели друг на друга.

– Звони Хазарову! – синхронно закричали они, показывая друг на друга пальцем.

– Занято… Слушай, а давай я позвоню следователю? – задумчиво сказала пани Ядвига и, порывшись в визитках, быстро набрала номер мобильного Рогаткина.

– Лев Тимофеевич, это пани Ядвига… Да, Ворожцова. Мы были в крематории и хотим вам сказать, что Лиля не была похожа на себя! Да?.. Да, это я, вы не ошиблись. Понимаете, смерть не могла исказить черты Лили до такой степени.

– Э-э-э… Гроб открывали при вас? – уточнил Рогаткин.

– При нас, – подтвердила пани Ядвига, передавая трубку Клушиной. – Скажи ему сама про гроб, а то он не верит.

– Вы ничего…

– Послушайте, – яростно жестикулируя, перебила следователя Лидия Францевна. – Я хочу сказать, что в том гробу лежала совершенно незнакомая спившаяся бабка с грубым лицом! Лев Тимофеевич, вы слышите меня хорошо?

– Слышу, – подтвердил следователь. – Что же вы замолчали?..

– И главное, что у неё был не Лилин нос, а просто какая-то сизая картофелина вместо носа, я вам скажу.

Лев Тимофеевич вздохнул и поинтересовался:

– А почему вы сразу не подняли шум, прекрасные дамы?..

– Где… в крематории? – почему-то шёпотом спросила его Лидия Францевна.

– Ну да, – вздохнул Рогаткин. – Почему вы не позвонили мне сразу, дорогая Лидия Францевна, а зачем-то ждали два дня?..

– Я только сейчас пришла в себя, Лев Тимофеевич, – после долгого молчания, пожаловалась Клушина. – И потом, у меня же сломана нога…

– Да, я – Лев Тимофеевич, – вынужден был согласиться Рогаткин. – Хорошо, приходите, поговорим, я сегодня до вечера в прокуратуре. Адрес знаете?

– Нет, только не сегодня, – решительно отказалась Клушина. – Вы должны меня понять, Лев Тимофеевич, я сегодня иду на похороны своего очень близкого друга. Можно сказать, боевого товарища.

– Сочувствую, а что с ним случилось? – донельзя грустно спросил Лев Тимофеевич.

– Мой друг был совершенно здоров, ну, насколько можно быть здоровым в его преклонном возрасте, и вдруг после посещения ресторана скоропостижно скончался… Алло, Лев Тимофеевич, вы меня слышите? – шёпотом спросила Лидия Францевна.

– В каком ресторане?

– Да, он там встречался с нашим общим знакомым Юриком… Мы раньше вместе трудились в Пушпроме, – проглатывая окончания слов, сообщила Лидия Францевна. – Алло, Лев Тимофеевич? Я завтра к вам зайду, а Ядвига, может, и сегодня к вам забежит. Или нам лучше завтра вместе придти?.. Куда вы пропали, Лев Тимофеевич?

– Я тут, Лидия Францевна, – севшим голосом отозвался Рогаткин. – Лидия Францевна, а что за Юрик и где пройдут похороны?

– На Даниловском кладбище, в секторе Г, я уже туда еду, к вашему сведенью, – несколько удивленно сообщила Лидия Францевна. – А Юрик – наш общий друг, он сегодня тоже будет на похоронах. А что?..

– Лидия Францевна, вам цены нет! – успел сказать следователь.

– Да, ерунда, – кокетливо улыбнулась Клушина, положив трубку. – Комплиментами меня осыпал, – покосилась она на Ворожцову. – Волокита!..

– Неужели?.. А он меня замуж звал, – не осталась в долгу пани Ядвига.

– Кто?!

– Лев Тимофеевич. Не веришь?.. А вот и звал, – и пани Ядвига, хлопнув в ладоши, задрала ногу.

– А ты? – подумав, спросила мадам Клушина. – Согласилась?..

– Думаю… – выдохнула пани Ядвига, и дамы разошлись.

Одна поехала на похороны, а другая пошла в косметический салон – на соседнюю улицу 8-го Партсъезда.

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С КОБЫЛИНЫМ?

Они медленно шли из сектора Г мимо мраморных, обросших мхом, зеленоватых ангелов и ангелиц Даниловского кладбища… Земля после дождя была мокрой и пахла, как старая женщина. Траурная церемония похорон бывшего начальника соболиного сектора Виктора Николаевича Кобылина завершилась буквально несколько минут назад.

– Вы тоже знали Витю, Лев Тимофеевич?.. – вытирая платочком сухие глаза, шмыгнула носом Лидия Францевна и чуть не упала, заглядевшись на двухметровый крест из чёрного гранита.

– Мир тесен, – галантно поддержал за локоть госпожу Клушину следователь. – Скажите, а вы не знаете, отчего помер Кобылин?..

– Его отравили, – оглянувшись по сторонам, прошептала Клушина. – Витя был очень близким мне человечком, но он очень любил поесть, – Лидия Францевна вдруг оживилась. – Видите бабку в голубом платье и шляпе с чёрной вуалью?..

Лев Рогаткин оглянулся и увидел нарядную долговязую старуху в костюме из панбархата, которая, задирая ноги, решительно пробиралась между оградами к выходу с кладбища.

– Некая Дмитриева Елена, она присутствует на всех известных похоронах и поминках! – у Лидии Францевны возмущённо затряслись губы.

– И кто она?

– Зевака… Нашла себе занятие до конца жизни – чужие похороны! – Клушина приостановилась и погрозила старушке пальцем. – А Юрик почему-то не пришёл… Я его так ждала, хотела спросить, что они ели в этом ресторане с Кобылиным, ну, чтобы знать, чем там могут отравить?

– А что вы знаете об Юрике? – осторожно спросил Лев Тимофеевич.

– Я?! – удивлённо воззрилась на следователя госпожа Клушина. – Ничего не знаю, кроме того, что он – бумажный червь и канцелярская крыса в одном флаконе. Я в Пушпроме работала всего ничего, Лев Тимофеевич, разве я вам не говорила?..

Рогаткин всего на секунду позабыл смотреть под ноги и налетел на корягу большого дерева, торчащую из старой могилы.

– Вас подбросить до прокуратуры? – предложила Лидия Францевна, когда следователь догнал её.

– Лучше подбросьте меня до Пушпрома, – оглянулся на кладбищенские ворота Лев Тимофеевич.

– Так ведь Пушпрома больше нет, сейчас там пушной холдинг, насколько мне известно! – Клушина кивнула водителю, и через секунду, подняв тучу пыли, «брабус» отъехал от центральных ворот Даниловского погоста.

– Лидия Францевна, без вашей помощи я вряд ли обойдусь. Взгляните, вот, – Лев Тимофеевич вытащил из портфеля ориентировку на отравителя и передал её Клушиной.

– Нет, этого не может быть… Неужели, вы думаете, что отравитель и Юрик одно лицо?! – воскликнула Лидия Францевна, прочитав ориентировку. – Ну, что вы язык проглотили, Лев Тимофеевич?.. – и Клушина, жестикулируя, выдала многословную тираду о жестокости мужчин, которую тут приводить не имеет смысла, потому что она не вписывается в сюжет. Следователь слушал и кивал, на его лице было написано безграничное терпение, хотя не все аргументы Лидии Францевны выдерживали критику, и когда водитель припарковался у бетонной коробки с вывеской «Пушнина», Клушина первая выскочила из машины. Лев Тимофеевич едва успел догнать её у самой двери.

Анастас Кузьмич Спиваковский, кадровик сталинской закваски, с недоверчивой улыбкой старого лиса встретил свою знакомую в компании долговязого следователя.

– Никакого Трунова за последние тридцать пять лет в Пушпроме не было, клянусь вашим здоровьем, Лидия Францевна, – процедил Анастас Кузьмич, едва Клушина заикнулась о цели визита. – И не стройте мне глазки, – без тени улыбки предупредил он. – К тому же, насколько помню, я уже дал письменный ответ на запрос прокуратуры ещё зимой.

– Анастас Кузьмич, умоляю, дайте мне взглянуть на фотографии из личных дел, и я обязательно его найду, – Лидия Францевна, перегнувшись через стол, чмокнула кадровика в щёку.

– В архиве прохладно, будь он неладен этот ваш Трунов, – накинув пиджак от Моржелли в крупную фиолетовую клетку, кадровик направился к двери, и тут неожиданно выяснилось, что у Спиваковского одна нога короче другой. – Вообще-то, я не обязан показывать вам личные дела уволенных сотрудников, – оглянулся на Льва Тимофеевича Спиваковский. – Ну, да ладно… Пойдёмте, пока я добрый.

ВСЁ ПОД КОНТРОЛЕМ

Ему часто снился этот сон из его прошлой жизни, ведь сны – это ни что иное, как наши воспоминания, переиначенная явь и щепотка соли из будущего.

Первый раз он попал в больницу, когда его звучную пощёчину начальнику сектора выдр все сочли за драку, устроенную на рабочем месте. Его объявили психом, с диагнозом вялотекущая шизофрения, а он всего лишь ударил одного из тех, кто коварно присвоил себе его открытие века – «Выделка мездры отчебучиванием». Он даже в припадке бессилия укусил одного из милиционеров, выковыривающих его из шахты лифта, где он спрятался от трудового коллектива.

Сегодня он так и не пошёл на похороны В. Н. Кобылина, того самого начальника соболиного сектора Пушпрома, который организовал его травлю двадцать лет назад. Именно смерть Кобылина он оттягивал, сколько мог… Зато какой же нечеловеческий восторг он испытал, когда Кобылин пришёл в ресторан и с жадностью съел ужин, который он для него заказал.

«Хоть бы ты подавился!» – наблюдая, как пенсионер Кобылин глотает ореховое в белом шоколаде пирожное, предвкушал неизбежное он. Из ресторана они вышли вместе, весело переговариваясь, – вспомнил официант, обслуживавший их столик. Изобретённая им схема отравлений не давала сбоев – шесть человек он отравил прошлым летом, а шесть – в этом году.

«Я – санитар зла! – разглядывая трубящих ангелов на потолке над собой, почёсывал пятку он. – А без этой дюжины никуда не годных людей мир стал чище, как не крути…»

На мёртвого Кобылина уже сутки была навалена целая тонна земли, а может быть, и две, а он, вялотекущий шизофреник, завтра, наконец, летит домой – в Швецию.

ВСЁ В ЭТОМ МИРЕ – ДЛЯ ЛЮБВИ

На стеллажах архива Пушпрома стояли тысячи обгрызенных папок с личными делами уволенных сотрудников, а спёртый воздух пах толстыми мышами. Лидия Францевна, нацепив на нос очки, стала с ходу листать и отбрасывать папки, подаваемые ей кадровиком Спиваковским. Лев Тимофеевич весьма удивился такой оперативности, а затем стал помогать ставить просмотренные папки обратно на стеллажи в строго алфавитном порядке.

– Вот он подлец! – через час с небольшим выдохнула вспотевшая от усердия госпожа Клушина и взглядом победительницы одарила суетящихся рядом с ней мужчин.