Текст книги "Адмирал Корнилов"

Автор книги: Светлана Кузьмина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

…В 1837 году император посетил Севастополь. Корнилов, недавно вернувшийся из Босфора на бриге «Фемистокл», был очевидцем бурной деятельности царя: производились смотры эскадры, поездки на все укрепления, состоялись беседы с военачальниками, были заслушаны доклады командира Черноморского флота и портов вице-адмирала Лазарева. Николай I был в хорошем расположении духа и быстро принимал решения по многим вопросам строительства крепости. Он приказал заменить земляную вторую батарею на каменное трёхъярусное укрепление; разрешил построить помещение для комендатуры Севастополя; приказал перенести первый бастион за Ушакову балку, а на возвышении у берега возвести ещё один и т. д. [74]74
  Там же. С.86.


[Закрыть]

Однажды, следуя мимо карьера в Инкермане, Николай I решил посмотреть, как производится добыча камня. К его приезду не готовились, и увидев солдат из пятого пехотного полка, занятых на работах, царь выразил большое неудовольствие: толстый серо-белый слой известковой пыли покрывал одежду, лица и волосы солдат, превращая их в странных манекенов [75]75
  Там же. С.88.


[Закрыть]. Можно представить, насколько Николай Павлович, лично сортировавший солдат по разным гвардейским полкам в соответствии с ростом, обликом, цветом волос и издававший бесконечные указы об одежде военных, вплоть до вида и количества пуговиц на мундирах, был разгневан таким нелицеприятным зрелищем унижения его подчинённых! «Невозможно представить себе армию более привлекательную внешне», – свидетельствовал в то время один из иностранных дипломатов.

Немедленно последовал приказ о замене солдат в карьере, а для добычи известняка создать несколько «воспитательных» рот из цыган по подобию арестантских [76]76
  Там же. С.88.


[Закрыть].

А.Ф.Тютчева писала: «Он искренне считает себя способным видеть всё собственными глазами, слышать всё собственными ушами, устраивать всё в соответствии со своими познаниями». А вот что думал австрийский дипломат Коллоредо: «Тщательность, с которой император вникает в детали, имеет целью продемонстрировать, что он знает всё, может всё и у него на всё есть время». Весь его разговор с Корниловым является ярчайшей иллюстрацией этих мнений и того образа поведения, который характерен для людей такого типа, каким был русский император: лицедейство, поверхностность суждений, нетерпение или нежелание до конца вникнуть в суть вопроса; откровенно показная, подчёркнутая озабоченность для того, чтобы произвести наилучшее впечатление на собеседника; менторская поучительность и отеческая снисходительность, чередующаяся почти всегда неожиданно из-за крайней чувствительности, переходящей в грубую раздражительность; поразительное соседство масштабности (а скорее, попытки таковым казаться) и невероятной узколобости и упёртости в несущественные детали. «У него, – пишет А.Труайя в биографии «Николай I», – есть тайное желание стать равным Петру Великому в его бешеной энергии, решимости, вспышках озарения и стремлении к преобразованиям. Но за экстравагантными поступками его знаменитого предка были видны проблески гениальности. Удастся ли ему в глазах потомков стать царём, который коренным образом изменил свою страну, или, как он однажды скажет в порыве ложной скромности господину Ля Ферроне, он останется всего лишь «простым бригадным генералом» на троне самой большой европейской державы?» [77]77
  Труайя А.Николай I. M., 2002. С.82.


[Закрыть]

Неизвестно, думал ли Владимир Алексеевич Корнилов об императоре критически; известно нам то, что он, по его собственному признанию, был очарован.Думаю, что ещё он был взволнован и счастлив, что не помешало ему с его складом ума запомнить слово в слово всё, о чём они вели беседу; думаю также, что его честолюбие было в высшей степени удовлетворено явным расположением Николая I, которому, со своей стороны, понравился подтянутый, высокий и красивый контр-адмирал, ревностно относящийся к своей службе, отвечавший со знанием вопроса, с достоинством, мягкой настойчивостью там, где этого требовало дело. Более того, тонкой, почти женской чувствительности Николая Павловича, прикрывавшейся, как щитом, грубой деспотичностью, импонировали такие черты характера в других людях, которые не все рискнули бы проявить пред очами императора, а именно твёрдость убеждений, отстаивание своей точки зрения, честность и искренность.

…Через два года, снова пригласив к себе Корнилова, он скажет ему на прощанье, что «он меня (Корнилова. – С.К.) благословляет и что желает, чтобы я ему всегда говорил правду, как до сих пор делал; что можно разниться во мнениях, но он желает всегда знать мнение других». «Это меня тронуло до того, – пишет жене Корнилов, – что я не мог удержаться, чтоб не сказать ему, что буду служить всеми своими способностями и силами».

Такие люди, как Корнилов, редки во все времена, а рыцарственный Николай I, этот «Дон-Кихот самодержавия», как о нём написала в своих мемуарах А.Ф.Тютчева, был проницателен и умел ценить неподдельные порывы. Вероятно, что он сразу понял Корнилова, как до него понял Михаил Петрович Лазарев. Подтверждение этому находим в записках П.В.Алабина [78]78
  Алабин Пётр Владимирович(1824–1896) – военный писатель и историк; в 1854–1855 гг. поручик Охотского егерского полка; старший адъютант штаба 11–й пехотной дивизии. Цитируется по книге: Алабин П.Четыре войны. Походные записки в 1849, 1853, 1854–1856 и 1877–1878 гг. М., 1892. Ч.III. Защита Севастополя (1854–1856). С.28–30, 40–41 (П.С.Нахимов. Документы и материалы. Т.1, 2. СПб., 2003).


[Закрыть]: «Государь особенно благоволил к нему. Говорят, накануне смерти Корнилову одним из прибывших из Петербурга лиц были переданы следующие милостивые слова Его Величества: «Скажи Корнилову, что как ни больно и ни тяжко мне свыкаться с мыслью, но я уже стараюсь готовить себя к получению известий о взятии Севастополя и гибели флота. За сим мне остаётся молить Бога сохранить мне Корнилова для постройки нового флота»…»

…Из письма В.А.Корнилова М.П.Лазареву:

«3 марта 1850 г., С.-Петербург.

Спешу отправить Вашему Высокопревосходительству краткий отчёт по поездке моей. На прошлой неделе я был удостоен счастия объяснять Государю о делах черноморских в его кабинете. Его Величество особенно интересовался доками и горою. Хотел знать все подробности налития доков и ввода берегами. Не нравилось только ему, что не ввели «Варшаву» [79]79
  Линейный 120-пушечный корабль, спущенный на воду в 1833 г.


[Закрыть]. Он несколько раз повторил, что он выстроил доки для того, чтобы поддерживать старые корабли, и что этим содержится Балтийский флот в комплекте. Однако все эти замечания делались самым милостивым тоном, и даже, когда я ему сказал, что Вы были во всё время открытия доков и ввода транспорта сами в Севастополе, то он спросил с большим участием: «А что, старик не простудился?»

Надо Вам прибавить, что Государь называет себя и всех своих сверстников стариками.

Когда коснулось Чоргунского бассейна [80]80
  Чоргунский бассейн – район верхнего течения Чёрной речки и дер. Верхний Чоргун, где намечалось устройством плотины образовать водохранилище для питания Севастополя пресной водой (Вице-адмирал Корнилов / Сб. док. под ред. Н.В.Новикова, П.Г.Софинова. М., 1947).


[Закрыть], то Его Величество пожелал знать, какой план будет новой плотины, на что я отвечать удовлетворительно не мог. При разговоре о горе, мне удалось сказать о Волохове и о выгоде кондиций, им предлагаемых, и разъяснить, почему нельзя ожидать от него таких же, если упустим время. При разговоре и о доках, и о новом адмиралтействе заметно было, что Государь принимает в этих делах самое живое участие, но что на этот год он был стеснён в финансовых средствах. При разговоре о механической мастерской в Николаеве Его Величество изволил заметить, что, по его мнению, гораздо бы выгоднее иметь такое заведение в Севастополе и что он двух иметь не может. Что же касается до покушения неприятеля на Севастополь, то он никого не опасается. О механическом заведении приказал передать Вашему Высокопревосходительству, что хотя и во всём покоряетсяВам, но что, по его мнению, надо механическое заведение устроить в Севастополе при Новом адмиралтействе, чтобы впоследствии не заводить на зиму пароходы в Николаев, где они замерзают в реке и через то делаются для флота бесполезными несколько месяцев. Государь расспрашивал и о госпиталях, и о казармах, и о штурманской роте. О последней я ему сказал, что предположено переместить в бывшее Артиллерийское училище и что всему мешает недостаток в деньгах, требующихся на исправление. О Николаевской госпитали ему известно, что она ветха и что надо новую; спрашивал и о кораблях, и командирах, и офицерах, особенно, почему корабли «Париж» и «Чесма» не могут быть готовы прежде осени. Я сослался на трудность доставки разных вещей отсюда и об опаздывании меди и парусины по требованиям нашим. Кажется, Государю весьма желается, чтобы новые корабли поскорее выходили в море. Представлялся я и особенно был обласкан Великим Князем Константином Николаевичем. Он мне сказал, что едет в Чёрное море делать смотр. Теперь я узнал, что это будет в мае, он второго выедет. Как бы хорошо было иметь хоть одну практическую эскадру на рейде или в море, недурно также усилить артиллерийское учение в экипажах. Князь Меншиков меня принимает как нельзя благосклоннее; я имел с ним несколько раз разговор о Чёрном море и доложил всё Вами порученное, между прочим и о расписаниях Путятина, которые он разрешил пустить в ход. Насчёт Измаильского адмиралтейства [81]81
  Измаил являлся базой русской Дунайской флотилии, для обслуживания которой и было намечено создание здесь адмиралтейства (Вице-адмирал Корнилов / Сб. док. под ред. Н.В.Новикова, П.Г.Софинова. М, 1947).


[Закрыть]было в докладе третьего дня и решено строить. Насчёт пороховых погребов в Килен-балке утверждён проект Павловского. Насчёт недостатка пороху велено обратиться к военно-сухопутному ведомству, не может ли уделить из ближайших крепостей. О пароходе «Владимир» ещё не пришла Ваша бумага. Князь поручил написать Вам, что можно прямо заказать, не дожидаясь разрешения, и потому я согласно полномочия, мне на этот счёт Вами данного, пишу Кремеру с первою почтою. Остальные поручения Вашего Высокопревосходительства все в ходу, и я надеюсь привезти удовлетворительные ответы.

В начале мая Великий Князь выезжает к нам, надо готовить ему показывать, что есть. Я после начала этого письма был у князя и говорил о том, что флот не будет в море при посещении Его Высочества, на это князь отвечал, что программа утверждена Государем в присутствии Константина Николаевича.

Был и у министра внутренних дел, который был особенно любезен и выказал и даже старался выказать к Вам большое уважение. Дело о полиции в ходу и, кажется, будет решено.

Посещал графа Нессельроде [82]82
  Нессельроде Карл Васильевич,граф (1780–1862) – министр иностранных дел (1816–1856).


[Закрыть], он много расспрашивал о Вас и потом о Сулинском деле и тяжбе с Дигборном за «Тамань». Первое теперь у него для соглашения Министерства внутренних дел с Морским и в этом случае Министерство иностранных дел – наш союзник. Возвращение моё не решено. Мне бы очень желалось в конце первой недели выехать в Москву. Князь мне говорил, что, может быть, Государь пожелает мне что-нибудь приказать к Вам. Это письмо отправляю с Краббе. Ваши собственные поручения также выполнены. Деньги все положены, даже московские. Всё это я сделал чрез О. Флита. Тётушка и все родные здоровы. При желании Вашему Высокопревосходительству здоровья остаюсь душевно преданный

В. Корнилов».

Деятельность В.А.Корнилова по возвращении из столицы как нельзя лучше описывает в «Материалах» А. П. Жандр:

«Мы видели, что тотчас по вступлении в должность начальника штаба, Корнилов подал Михаилу Петровичу проект о порядке производства им инспекторских смотров судам отрядов, возвращавшихся из продолжительного плавания. Постоянное крейсерство у восточного берега Чёрного моря и заграничные кампании, конечно, всегда были лучшею морскою школою для Черноморского Флота; просвещённые и деятельные командиры пользовались ими для образования судовых команд, но как крейсеры учились обыкновенно, плавая отдельно один от другого, сменялись на своих дистанциях судами нового отряда, поодиночке возвращались в Севастополь и тотчас входили там в гавань, то им не с кем было соперничать; они не могли поверить свои успехи сравнением с другими судами, соревнования между судовыми командами почти не существовало. Возбудить это соревнование, способствовать развитию морского искусства и усовершенствованию боевой части на Черноморских судах, водворить во всём флоте однообразный военный судовой порядок – вот цель, к которой устремился Корнилов, избрав инспекторские смотры судам средством к достижению сей цели.

По возвращении от восточного берега Чёрного моря, отряд крейсеров собирался на Севастопольском рейде. Приезжал Корнилов и начинал осмотром на всех судах размещения всех судовых принадлежностей, предстоявших капитальных исправлений, вооружения, артиллерии, расписания команды; потом поднимал гребные суда в ростры, снимался иногда с якоря, смотрел тревогу, перемену парусов во время боя, вызывал абордажные партии, требовал со всего отряда вооружённые гребные суда с десантом и т. п. Такие смотры или, лучше сказать, публичные экзамены судов, электризовали Черноморских моряков, знакомили Корнилова с искусством и способностями командиров, доставляли ему случай видеть познания и распорядительность старшего и подчинённых офицеров, развязность и уменье команды. Заметив найденные недостатки командиру, Владимир Алексеевич записывал свои замечания в памятную книжку, дабы видеть, при следующих смотрах, постепенные успехи каждого судна; заносил способнейших офицеров в список кандидатов в командирыи отмечал кто из командиров заслуживает повышения.

Понимая, что привести все суда к одинаковому совершенству в артиллерии и в боевом корабельном порядке можно только при однообразном обучении матросов действию орудиями и при одной системе основных расписаний, Корнилов обращал на смотрах особенное внимание на эти два предмета: скоро на всех судах было принято в руководство артиллерийское учение корабля «Двенадцать Апостолов» со всеми современными усовершенствованиями, и в Николаеве началось издание нумерных таблиц расписаний для судов всех рангов. Михаил Петрович давно желал напечатать подобные таблицы, и мы видели, что составленные первоначально, по его поручению, расписания были испытаны на корабле «Двенадцать Апостолов». В 1850 году, по исходатайствовании разрешения печатать расписания, адмирал Лазарев поручил мне пересмотреть их и переделать по указаням Владимира Алексеевича. Посему составлены были новые таблицы расписаний, в которых сохранена превосходная основная мысль прежних – назначать людей по способностям…»

Инспекторские проверки Корнилов начал с осмотра черноморских и азовских портов. В течение года он посетил Севастополь (причём многократно), Одессу, Очаков, Херсон, Галац, Тульчу, Измаил, Ялту, Феодосию, Керчь, Бердянск, Таганрог, Ейск, Новороссийск, Геленджик, Сухум и другие порты.

Инспекторские смотры дополнялись, как правило, плаваниями отрядов судов под флагом начальника штаба флота. Обычно в состав подобных отрядов включалось до шести фрегатов, бригов и корветов. В море Корнилов лично руководил боевой подготовкой кораблей, производя с ними учения по маневрированию и артиллерийской стрельбе. Состав отрядов менялся с таким расчётом, чтобы пропустить через эти учения как можно больше кораблей. За время пребывания на посту начальника штаба Черноморского флота Корнилов посетил с целью инспекторских смотров, в том числе с выходом в море, более 50 кораблей.

…Из письма В.А.Корнилова брату А.А.Корнилову:

«16 октября 1850 г., Одесса:

В сотый раз на пути в Севастополь, но это мой отдых. Если б не эти поездки, то я бы захворал от дел правильного течения. Ты не можешь себе представить, любезный друг Александр, до какой степени много поступает бумаг и, по крайней мере, на сто бумаг девяносто девять самого пустого содержания. Чувствуешь, как тупеешь! И что самое печальное: встречаешь зло, видишь, что даже подлежишь за него ответу если не начальству, то совести, и вместе с тем видишь, что бессилен еси, как в постели под гнётом кошмара. Сто раз давал себе слово не тревожиться об участи дел, не стоящих в непосредственной зависимости начальника штаба, и предоставить их правильному течению, но не такова натура, не то старик заповедал нам…»

Только ещё приняв новую для себя должность, Корнилов был поражён обилием бумаг, поступавших в штаб флота из Петербурга и исходивших из его канцелярии. Уже после первых дней службы в штабе Владимир Алексеевич записал в своём дневнике: «От бумаг пошла голова кругом… Трудно выдумать ловчее путаницы нашей отчётности». В 40–х годах через канцелярию штаба Черноморского флота прошло до 70 тысяч «входящих» и «выходящих» номеров, но, как писал М.П.Лазарев, «толку от этого обилия бумаг, равно как и от всей отчётности вообще, было мало» [83]83
  Зверев Б.Вице-адмирал В.А.Корнилов. Симферополь, 1957. С.74.


[Закрыть].

6 февраля 1850 года начальнику штаба Корнилову пришёл доклад командира 2-го учебного морского экипажа капитана 1-го ранга Я.М.Юхарина, в котором он описывал неблагоприятные условия учёбы юнкеров в Николаеве:

«…Юнкера живут на вольных квартирах и должны для ученья приходить по два раза в день в казармы. Принимая в соображение едва проходимую грязь в это время года, столь обыкновенную в Николаеве, и дальнее расположение их жилищ от казарм, молодые люди эти, приходя уже утомлёнными, мало оказывают успеха на ученьях, следить же за теоретическими их занятиями и в особенности за их нравственностью я не имею никакой возможности, а потому полагал бы поместить всех юнкеров на казённом содержании в казармах вверенного мне экипажа или в штурманской роте, по примеру тому, как юнкера Черноморского флота уже помещаются в Кронштадте при первом учебном экипаже, и потому почтительнейше прошу, если Ваше Превосходительство таковое предложение моё изволите найти полезным, не оставьте об оном ходатайством вашим».

Владимир Алексеевич ещё в 1849 году сделал себе «зарубку» в памяти насчёт этой Николаевской штурманской роты, когда, посетив её, отметил, что в ней «нет ни успеха наук, ни гимнастики, столь нужной для развития способностей… По осмотре – экзаменовал желающих в юнкера: очень мало способных, другие из рук вон как слабо приготовлены, а мальчики уже не первой молодости» [84]84
  Там же. С.79.


[Закрыть].

Теперь же, прочитав записку неравнодушного капитана Юхарина, Корнилов обратился к Лазареву за помощью, и тот пишет рапорт А.С.Меншикову о необходимости организации в Николаеве школы юнкеров флота:

«…Находя такое представление г. Юхарина совершенно уважительным, я предоставлял г. исправляющему должность начальника штаба Черноморского флота и портов составить под его председательством комиссию, назначив в оную членами как самого Юхарина, так и равно командира южного округа морской строительной части полковника фон дер Вейде, члена хозяйственного комитета того же округа капитана 1-го ранга Плетенева 2-го и инспектора классов Черноморской штурманской роты чиновника 5–го класса Латышева, и войти в подробнейшее рассмотрение возможности не только помещения юнкеров в одном из казённых зданий, но и доставления им вообще средства к лучшему себя образованию…

…Рассмотрев составленные этою комиссиею положение и штат о содержании и обучении 70 человек юнкеров Черноморского флота в Николаеве и находя их вполне соответствующими цели означенного предположения и даже необходимыми для приобретения флоту офицеров образованных, я имею честь представить всё это на благоусмотрение Вашей Светлости с покорнейшею моей просьбой, если проекты удостоятся одобрения Вашего, то о приведении оных в исполнение не оставьте испросить Высочайшее Его Императорского Величества утверждение и о последующем почтить меня предписанием, причём докладываю, что расход на первоначальное обзаведение юнкерской школы мебелью и другими вещами полагаю возможным отнести на экономический капитал Черноморского интендантства.

Адмирал Лазарев. Начальник штаба контр-адмирал Корнилов».

В дальнейшем попечительство над новым учебным заведением Владимир Алексеевич взял на себя. Он лично разработал положение о школе, подобрал для неё опытных руководителей и воспитателей и участвовал в разработке программы. В положении о школе говорилось, то она имеет своим назначением дать «однообразное образование в науках, необходимых морскому офицеру» [85]85
  Там же. С.80.


[Закрыть].

Корнилов постоянно интересовался тем, как идут занятия в морской школе юнкеров, которую он «лелеял, как своё дитя». Он часто присутствовал на занятиях и участвовал в приёме выпускных экзаменов, помогая руководителям школы в создании учебно-лабораторной базы и внедрении наиболее рациональных педагогических методов обучения юнкеров. В одной из докладных записок Владимир Алексеевич писал: «Присутствуя на последнем публичном экзамене… я заметил в воспитанниках недостаток наглядного знакомства с орудиями, станками и вообще всей артиллерийской принадлежностью. Будучи убеждён, что преподаваемый предмет тогда только прочно вкореняется в понятиях и памяти учащихся, когда вместе с книжным объявлением он показывается им на самом деле, я имею честь просить сделать для школы флотских юнкеров модели орудий… Кроме того, отпустить одну бомбу, брандскугель, дальнюю и ближнюю картечь и вообще по одному из всех употребляемых в нашем флоте снарядов».

В.А.Корнилов уделял большое внимание и практической подготовке юнкеров во время учебной практики на кораблях. Он ежегодно плавал с гардемаринами Морского корпуса и юнкерами Николаевской школы и лично руководил их морской подготовкой; при этом подготовку будущих офицеров ориентировал на их службу как на парусных, так как и на паровых кораблях.

В служебной деятельности Корнилова большое место занимала гидрография, имевшая солидное хозяйство: дело навигационных карт, типографию, обсерваторию, специализированную библиотеку, а также довольно разветвлённую сеть черноморских и азовских маяков. В. А. Корнилов глубоко вникал во все виды гидрографических работ, проводившихся на черноморском театре, в том числе и в научную работу, связанную с исследованием Чёрного моря и его побережья. В 1847–1850 годах на Чёрном море под руководством Корнилова лейтенантами Г.И.Бутаковым и И.А.Шестаковым была проведена на тендерах «Скорый» и «Поспешный» большая работа по изучению течений, глубин, отмелей, фарватеров, акваторий, якорных стоянок, портов, навигационных ориентиров, ветров и других навигационно-гидрографических и метеорологических элементов Черноморского бассейна. Результатом этой работы явилось издание в 1851 году Лоции Чёрного и Азовского морей, которая являлась основным руководящим документом для моряков Черноморского флота вплоть до начала XX века.

Корнилов не только сам любил заниматься научно-исследовательской работой в области военно-морского дела, но и всячески поощрял научную работу командиров кораблей, в том числе и во время плавания. Он считал, что командиры, находясь в море, должны постоянно и внимательно следить за навигационной обстановкой и все сведения фиксировать в специальных журналах, чтобы впоследствии можно было бы употребить их на пользу гидрографии.

Объясняя командирам кораблей необходимость проведения такой научной работы, Корнилов писал: «Во время плавания командир обязывается при всяком случае проверять русские и иностранные карты; найденные погрешности, перемены, новые мели заносить в свой журнал, наполняя его и другими для гидрографии полезными сведениями, как то: наблюдением над склонением компаса, над господствующими ветрами и течениями, об опасности при приближении к разным якорным местам; о снабжении, которое суда или флоты могут получить в разных портах, и другие всегда нужные замечания как о самих портах, так и о жителях в них живущих. Если обстоятельства позволят, то, кроме заметок своих, командиру надлежит поручать штурманскому офицеру производить описи портов и берегов (с разрешения местных властей) и потом как свой журнал, так и произведённые описи представлять по окончании плавания в Гидрографический департамент».

Корнилов считал, что морские офицеры, независимо от своей специальности, при исполнении обязанностей вахтенного начальника должны уметь определять местоположение корабля в море и вести прокладку на карте. Для этого он требовал, чтобы командиры кораблей обязывали офицеров ежедневно тренироваться в навигационных вычислениях и определении места корабля.

Но особенно высокие требования Владимир Алексеевич предъявлял к подготовке штурманов, считая её главнейшим фактором обеспечения навигационной безопасности плавания. Для того чтобы сами штурманы были заинтересованы повышать свой профессиональный уровень, он полагал, что «весьма было бы полезно ввести английское постановление о вычете с штурманских офицеров за требование лоцмана в своём порту и вознаграждение этих офицеров в случае, если они своими познаниями в чужих лоцмейстерских водах избавят корабль от требования иностранного лоцмана».

Вся неусыпная деятельность по улучшению организации службы на кораблях, боевой подготовке, воспитанию достойных кадров, работе гидрографии, интендантства, строительства доков, магазинов, складов, новых кораблей и многого другого, что входило в обязанности начальника штаба, была всегда поддерживаема адмиралом Михаилом Петровичем Лазаревым. Между адмиралом и его любимым учеником царило полное взаимопонимание; результатом этого согласия явилась высокая боевая готовность Черноморского флота.

2 ноября 1850 года Лазарев пишет рапорт князю А.С.Меншикову:

«Обращая внимание на отлично усердную и деятельную службу начальника штаба Черноморского флота и портов контр-адмирала Корнилова и примерный порядок, в котором содержатся все части, начальству его вверенные, а также успешное исполнение многих других поручений моих, до пользы службы относящихся, я долгом счёл свидетельствовать о том перед Вашею Светлостью и покорнейше просить Вашего предстательства перед Его Императорским Величеством о Всемилостивейшем награждении контр-адмирала Корнилова орденом Святого Станислава 1–й степени, представляя при сём формулярный и краткий о службе его списки.

Генерал-адъютант адмирал Лазарев».

Это была последняя милость, оказанная Михаилом Петровичем Корнилову, как он надеялся, своему преемнику на посту главного командира Черноморского флота и портов.

«Наш достопочтенный адмирал хворает серьёзно. Я четыре раза писал о нём в Петербург. Наши немецкие доктора очень встревожены, но теперь, кажется, пойдёт лучше. О болезни его ты знаешь от К.Л.П., которому поручено тебе рассказать. Он ходит и занимается делами, но очень слаб. Боже, храни его. Неужели не пришлют лейб-медика», – тревожился Владимир Алексеевич в письме брату от 26 декабря 1850 года.

В феврале 1851 года, по совету врачей, Лазарев уезжает на лечение в Вену, надеясь на скорое выздоровление. Но собравшийся консилиум ставит страшный диагноз: рак желудка. Вскоре адмирал скончался. До последней минуты с ним находился его ученик, капитан 1-го ранга Владимир Иванович Истомин, сопровождавший адмирала и его семью в этой поездке; его письмо от 15 (27) апреля, адресованное его брату, К.И.Истомину [86]86
  Истомин Константин Иванович(1805–1876) – адмирал (1870); в 1827 г. мичман на корабле «Азов»; в 1846 г. капитан-лейтенант, офицер для особых поручений при М.П.Лазареве; в 1848 г. эскадр-майор при Николае I; в 1853 г. контр-адмирал, начальник штаба главного Кронштадтского порта; в 1855 г. начальник штаба при генерал-адмирале великом князе Константине Николаевиче (П.С.Нахимов. Документы и материалы).


[Закрыть], рассказывает об этих печальных днях:

«Вчера мы совершили обряд погребения над телом покойного адмирала Михаила Петровича, и я считаю нелишним уведомить вас (для надлежащего сведения) о внимании, оказанном здешним правительством при этом случае.

На другой день смерти адмирала я был потребован к нашему посланнику при здешнем дворе, который мне объявил, что австрийский император, желая воздать праху покойного воинские почести соответственно его званию, изволил осведомляться, не оставил ли Михайло Петрович завещания, которым отклоняется от всяких посмертных церемоний при погребении его тела. На мой ответ, что такого завещания нет, барон Мейендорф вошёл в соображения по поводу предстоящего церемониала, которые кончились тем, что в пятницу вечером в 9 часов, 13 (25) числа, тело адмирала повезут в посольскую церковь без всякой церемонии; на другой день, т. е. 14 (26) числа, в 10 часов утра, начнётся литургия, в 11 часов отпевание. Так и сделалось. Когда же 14–го числа время стало подходить к 11 часам, посольская наша церковь начала наполняться генералами, штаб– и обер-офицерами до такой степени, что когда изволили прибыть два эрцгерцога Вильгельм и Эрнст, то их имп. высочества могли насилу пробраться. В 11 часов кончилось отпевание и 8 человек унтер-офицеров в трауре, полка Мариасси, подняли фоб, снесли и поставили его на катафалке. От церкви шествие двинулось следующим порядком: впереди дивизион кирасир, за ними 6 орудий при батальоне инфантерии, потом дивизион гренадер, ордена адмирала, там певчие, духовенство и гроб; за гробом траурная лошадь с рыцарем в чёрных латах; потом семейство покойного и все члены нашей миссии; за ними весь наличный в Вене генералитет, имея в голове их и. к. высочества; инфантерия и артиллерия заключали шествие. Парадом, состоящим из 3–х батальонов полка принца Эмиля, из гренадерского батальона Брода, двух дивизионов кирасир полка короля Саксонского и двух пеших батарей, командовали: фельдцейхмейстер граф Фалкенхайн, фельдмаршал-лейтенант принц Виртембергский и генерал-майор фон Кордон.

Когда же вышли из городских ворот, то при гробе остались только два дивизиона кирасир, которые провожали тело покойного до кладбища; остальные же войска выстроились на гласисе, где ими было сделано 36 пушечных выстрелов, в трёх промежутках 9 ружейных залпов. Тем церемониал кончился, и тело адмирала поставили в капеллу до отправления его в Россию. Я до сих пор не знал, что без Высочайшего разрешения не дозволено ввозить покойников в наши границы и, признаюсь, был очень встревожен, когда барон Мейендорф мне объявил об этом. Пока его депеша дойдёт в Петербург, пока там доложат и Высочайше разрешат, пока разрешение это придёт в Вену, пройдёт добрый месяц. Всё это время вдова адмирала с детьми должна проживать в Вене; а денег, как вам известно, адмирал не копил. Всё это, повторяю, меня очень встревожило, и я стал просить господина посланника, нельзя ли каким-нибудь образом умалить обыкновенный срок проживания в ожидании ответа из Петербурга на его представление. Барон Мейендорф мне ответил, что всё, что он может сделать при этих обстоятельствах, заключается в том, что он будет просить, чтобы из Петербурга разрешение на ввоз тела покойного адмирала в Россию отправили в Николаев, откуда пришлют или пароход в Галац, или же, если это найдут неудобным, разрешение; а мы между тем отправляемся отсюда на Дунай в Галац, откуда, если не найдём казённого парохода, а одно лишь разрешение, пойдём на пакетботе парохода «Пётр Великий» в Одессу, а уж оттуда препроводим покойного адмирала в Севастополь для окончательного предания земле.

Барон Мейендорф точно таким образом и поступил, и от 11 (23) его представление пошло в Петербург; но скоро ли оттуда пойдёт разрешение, предвидеть не могу».

Гроб с телом Лазарева был привезён в Севастополь, и «горько рыдая, Черноморцы опустили в могилу прах незабвенного адмирала», написал очевидец. Похоронили его в склепе, находившемся между фундаментами заложенного Владимирского собора, место для которого Михаил Петрович выбрал сам, но так и не успел начать строить.

…В сентябре 1867 года по инициативе учеников и соратников Михаила Петровича на средства, собранные среди офицеров флота, ему был открыт в Севастополе памятник (работы известного скульптора Н.С.Пименова) в виде бронзовой фигуры адмирала, установленной на гранитном постаменте. На открытии памятника контр-адмирал И.А.Шестаков произнёс проникновенную речь, преисполненную глубокой признательности М.П.Лазареву за его бескорыстное и беспредельно преданное служение Отечеству: «Снова любимый предстал перед нами, и мы, свидетели дел адмирала, стеклись у подножья этого памятника напомнить России о её достойном сыне и деятеле. Не гражданская доблесть, выказанная Михаилом Петровичем в молодых ещё годах, не Наваринский погром, в котором «Азов» стяжал память, достойную ревностного хранения, не эти случайности, достигнутые для озарения всякой жизни лучами известности, передают имя Михаила Петровича потомству. Труд упорный, неослабный, не утомлявшийся препятствиями, польза истинная, не доставляющая выгод труженику, безграничное усердие к обязанности, целая жизнь, отданная долгу, – вот из чего вылит этот знаменательный памятник».