Текст книги "Срочно требуется царь"
Автор книги: Светлана Багдерина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
Точнее сказать, заволновался еще больше. Потому что просто волноваться он начал сразу, как только охотники Сойкана сообщили, что их гуру старый браконьер, гвардеец Кондрат и царевна Серафима ушли на пару часов в лес, но когда курьеры покидали заимку, то от них всё еще не было ни слуху, ни духу. Но только когда со всеми делами было покончено, люди, которым нужно было мясо, хлеб, дрова, справедливость, внимание или совет разошлись, оставив его почти одного в пустой управе, он получил возможность начать волноваться в полную силу, не отвлекаясь на управление городом.
Погода на улице проливалась неистовым дождем, клочковатые комки густых фиолетовых туч забили небо, отняв у людей последнюю полагающуюся пару часов дневного серого ноябрьского света… Вернулась ли Сенька? Успели ли они дотемна? Не попали ли под снег или дождь? Не заплутали ли? Не напало ли на них то самое чудище лесное, не то огромный медведь, не то еще более громадный кабан, про которое каждый день говорилось пострадавшими горожанами столько недобрых слов? Не наткнулись ли они на разбойников, донимавших бедных постольцев уже который месяц?
Конечно, если подойти к проблеме рационально и логично, то волноваться было вовсе и не о чем. Потому что скорее дождь бы хлынул с земли обратно в небо, чем его дражайшая супруга заблудилась бы в лесу, пала жертвой разбойников, или позволила какому-нибудь неотесанному медведю или недальновидному кабану одержать над собой верх. И единственной возможной причиной задержки их маленького отряда могло стать такое изобилие добычи, что унести ее так просто не представлялось возможным, но…
Но наступала ночь, лил дождь, а сердце сжималось от тревоги в маленький тяжелый холодный камушек. И он не находил себе места.
Макар уже не раз уговаривал его ехать отдыхать во дворец, но царевич махнул рукой и сказал, что раз завтра все равно спозаранку возвращаться сюда, так отчего же не переночевать ночь здесь, отыскав уголок помягче и потеплей.
Гвардеец, обдумав идею, нашел ее вполне резонной и вызвался разыскать такое местечко, а Иван тем временем вспомнил еще об одном важном деле.
– Ты иди, поищи пока, пожалуйста, а я еще должен посмотреть, как устроились дети, – попросил он Макара.
Осторожно ступая по гулкому каменному полу коридора, Иванушка направился в левое крыло городской управы, отведенное сегодня утром для проживания маленьких бездомных граждан Постола.
Вообще-то, он не намеревался предпринять ничего более рискованного и авантюрного, нежели поинтересоваться у матушки Гуси как прошел день, сколько набралось воспитанников и не надо ли чего сверх того, что им надо было до этого, но чего все равно пока нет…
В полутемной натопленной комнате воспитателей было душно и тихо. Сияли на полках два Находкиных светящихся шара, догорали и покрывались белым налетом пепла дрова в позабытом камине, корыто, котел, чаны и ведра неприметно ждали завтрашних чумазых дикарей в темном углу у двери, а на скамье у стены, сложив головы друг другу на плечи, спали утомленной кучкой матушка Гуся и пятеро ее помощниц. Спали так крепко, что не услышали ни медленных шагов по коридору, ни легкого скрипа открываемой двери, ни нерешительного покашливания Ивана.
Увидев, что все вокруг погружены в глубокий сон, он хотел было на цыпочках удалиться, пока ненароком не разбудил кого-нибудь, но взгляд его случайно упал на дальний конец прихожей.
Дверь в противоположном конце комнаты была призывно полуоткрыта, и Иванушка вдруг подумал, что если он просто подойдет и заглянет, поглядит одним глазком, как там спят постольские найденыши, и сколько их, то не будет большой беды ни им, ни воспитательному процессу…
Он снял с ближайшей полки светящуюся восьмерку, быстро пересек небольшую приемную и заглянул в темноту.
Там оказалось помещение побольше, заставленное сдвинутыми попарно полированными столами на витых позолоченных ножках и невысокими табуретками с округлыми мягкими сиденьями. На широком массивном столе у стены, рядом с белеющим заготовленными на завтра дровами камином, под картиной, изображающей сердитого бородатого всадника с копьем и факелом, во мраке мутно поблескивали закопченными боками перевернутые котлы, окруженные составленными стопками деревянными тарелками. Столовая. В дальнем конце которой чернел прямоугольник еще одной двери.
Иван с минуту поколебался, пожал плечами и двинулся дальше, на волшебный головокружительный запах свежеструганного дерева новых кроватей, проникавший даже сквозь закрытую дверь спальни.
Тихо улыбаясь неизвестно чему, он осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь.
В спальне, в сиянии еще одного Находкиного шара, в проходе между светящимися желтизной новых досок кроватями, кого-то били.
Наказуемый стоял тощей спиной к полукругу своих катов. Один из них с силой стукнул жертву кулаком в спину, тот обернулся и ткнул пальцем в кого-то наугад, но не в того, кто его только что ударил.
– Мимо! Мимо! – засмеялись они и весело отвесили каждый по смачному щелбану неудачнику.
Тот громко вздохнул, пробормотал что-то на потеху остальным, развел руками и снова отвернулся в ожидании нового тычка.
То, что все они были одеты в единственную модель готового платья, которую удалось отыскать на скорую руку, и без того неприятное зрелище только усугубляло. Рубахи и штаны умрунов мало кого наводили на радостные мысли.
– И за что это вы его колотите? – грозно вопросил Иванушка и переступил порог спальни, не дожидаясь развития событий. – Как вам не стыдно!
Девять одинаково неумело, но любовно постриженных голов моментально повернулись в его направлении, и восемнадцать пар глаз с настороженным любопытством уставились на него.
– Ты – новый помощник матушки Гуси? – с невозмутимым достоинством спросил самый высокий мальчик, только что подставлявший свою спину ударам.
– Да, – непреклонным тоном сообщил царевич, подумал, что это не совсем так, и поспешно добавил: – Почти. В некотором роде. Но маленьких костеев такие тонкости не интересовали.
– Мы не бьем его, дяденька! – подошла к нему девочка с тонкой красной полоской ткани, призванной изображать ленточку, вокруг головы. – Что вы!
– Никто его не бьет!.. Зачем нам его бить?.. Он сам всех побить может!.. Мы же понарошку!.. Это игра такая!.. Ее все знают!.. – загалдели все в голос, устремились к смутившемуся Иванушке, как булавки к магниту и стали наперебой объяснять нехитрые правила.
– Он, Кысь, как будто булочник…
– У него как будто вор каравай украл …
– Вор его ударит…
– А он должен угадать, кто…
– Если на честного показал, то ему все по щелбану дают и снова стукают…
– А если угадал, то на его место становится вор…
– И он уже как будто булочник…
– Это же такая игра, дяденька!
– Хороша игра! – не уступал Иванушка, хоть уже и без того благородного гнева, с которым пару минут назад влетел в спальню. – Бить человека! Что вы, других игр не знаете? Ребята переглянулись, пожали плечами.
– Так ведь тут бегать – не разбежишься…
– Простыню на мяч жалко переводить…
– Никто свою отдавать не хочет почему-то…
– И подушку тоже…
– А остальные они все неинтересные…
– Только для маленьких…
– А ты бы, дяденька, научил нас другим играм-то, – хитро прищурился на него большеголовый лопоухий мальчуган с щербатой улыбкой. Играм?.. Играм?!..
Но Иван, проведший свое детство в четырех стенах библиотеки, ничуть не ограничивающих его бескрайний воображаемый мир приключений и подвигов, не знал никаких игр, кроме шахмат, а они без доски и фигур явно не имели шанса тут прижиться!
Если не знаешь, что ответить, отвечай уклончиво, учила его в свое время Серафима.
– Ишь, устроили тут тарарам! Безобразие! Дети ночью спать должны! – с преувеличенной суровостью, стараясь ничем не выдать охватившей его легкой паники, строго погрозил лопоухому пальцем царевич. – А ну-ка марш все в постели! Немедленно!
– А я не хочу спать, – заявил высокий, тот, кого назвали Кысем.
– Мы не хотим спать! – тут же поддержала его ребятня помельче.
– А вы пробовали? – резонно поинтересовался Иванушка, довольный, что вопрос с играми удалось так удачно замять.
– Н-ну… – замялись найденыши, тоже не лишенные чувства истины.
– Тогда договоримся, – присел на край незастеленной кровати царевич и оглядел ребятишек. – Вы ложитесь в постели, а я вам что-нибудь расскажу, чтобы вы уснули.
– Такое скучное? – разочаровано захлопала глазами девочка с ленточкой.
– Нет, такое интересное, – стараясь не показать внезапной неуверенности, сообщил Иван.
– От интересного не засыпают, – убежденно заявил лопоухий малец.
– Вот мы и проверим, – натянуто улыбнулся Иванушка, сраженный железной логикой лопоухого наповал.
– А что ты расскажешь? – заинтересовался Кысь.
– Увидите. То есть, услышите, – пообещал лукоморец.
Через две минуты все воспитанники городской управы лежали по своим кроватям, тихо, словно мышата в норке.
– Ну, рассказывай, – требовательно, будто барышник на базаре, выполнивший свою часть сделки, проговорил Кысь, прижимая край выцветшего лоскутного одеяла, наверняка принесенного из дома кем-нибудь из воспитателей, к подбородку.
Иванушка откашлялся в кулак, набрал полную грудь воздуха, вызвал перед внутренним взором знакомый пятнадцатикилограммовый том объемом в несколько тысяч страниц, начиненный приключениями, свершениями, походами, странствованиями и битвами, как ядро – гремучей смесью, и начал с первой страницы, как стихотворение стал читать:
– В тридевятом царстве, в тридесятом государстве, что прозывается людьми добрыми Лукоморьем, жил-был царь Егор. И был у него единственный сын – витязь доблестный, богатырь сильномогучий, воин непобедимый, царевич-королевич Елисей…
Он почти потерял голос и дошел до двести тридцать третьей страницы, пока, отчаянно борясь со сном и проигрывая ему в неравной борьбе, не засопел последний и самый стойкий его слушатель – долговязый Кысь.
Не веря свои глазам, Иван, не переставая автоматически, хоть и беззвучно, шевелить пересохшими губами, тихонько приподнялся с жесткой кровати, заглянул при свете Находкиной восьмерки в бледные, безмятежные лица спящих постолят и вдруг почувствовал, как все дневные заботы, треволнения и усталость обрушились на него будто полоумная Прыгун-гора на королевича Елисея в Закопайском царстве.
«Наверное, Макар уже нашел какой-нибудь широкий стол, застелил его портьерами и улегся спать», – медленно заползла в затуманенную коварным сном голову мысль.
Неуклюже ступая на цыпочках, вздрагивая и замирая всякий раз, когда набойки звонко клацали по каменному полу, царевич поспешил к выходу из детского крыла. Волшебные видения просторных уютных столов и мягких от пыли десятилетий портьер соблазнительно плавали перед его затуманенным сном внутренним оком, заслоняя темную серокаменную реальность впавшей в ночное оцепенение управы. Одинаково безликие коридоры проплывали мимо него как бы сами по себе, а ноги все несли и несли его к заветному ночлегу… Вот, наконец-то, и лестница. Была. Должна была быть. Тут. Раньше.
Не желая признавать очевидное, он подошел к холодной, непроницаемой, как лицо шулера стене, бугрящейся булыжником, вплотную и ткнул ее несколько раз растопыренной ладонью. Нет, никакой ошибки. Это действительно стена, а лестницы и впрямь нет. Первая мысль, естественная: украли!.. Мысль вторая, возмущенная: замуровали!.. Мысль третья, робкая и нерешительная: неужели заблудился?..
Ругая себя растяпой и сонной тетерей, Иванушка на прощание, ни на что не надеясь, ткнул все же кулаком в несколько камней понахальнее, самоуверенно вылезших из неровной кладки вперед и ухмыляющихся теперь ему в лицо кривыми трещинами, и тут стена внезапно ожила.
В недрах ее что-то сухо заскрежетало ржавым, заскрипело тяжелым, загромыхало каменным, и непроходимая еще минуту назад стена медленно отъехала влево, бормоча то ли извинения, то ли ругательства на своем булыжном языке.
В лицо ему пахнуло спертым сухим воздухом с привкусом консервированных столетий, и перед вмиг позабывшим про сон и дрему взором лукоморца открылась пропавшая лестница.
Только вела она теперь почему-то не вверх, а вниз, и была покрыта таким ровным, толстым и пушистым слоем пыли, что его можно было бы с легкостью использовать вместо матраса. И если найти пару портьер-одеял…
Иванушка сурово тряхнул головой, отгоняя провокационные видения, поднял над головой светящийся шар, и решительно двинулся вперед. То есть, вниз. И оказался в раю.
Слева, прислоненные к стене и укрытые то ли полупрозрачной тканью, то ли паутиной, стояло несколько десятков картин. А справа и насколько хватало глаз, уходя в глубины подземелья, скрывали стены и подпирали сводчатый потолок бесконечные стеллажи, прогибающиеся под тяжестью книг.
Царевич восторженно ахнул и, поднимая за собой пыльные бури локального масштаба, кинулся к полкам и начал смахивать с корешков напластования десятилетий и забвения вперемежку с пылью и тенетами. «Приключения лукоморских витязей»!.. «Укрощение хищников и развитие свирепости у травоядных»… «Грибоводство и выращивание плесени для начинающих»… «Полет дракона над гнездом кукушки»!.. «Как завоевывать друзей. Пособие начинающего военачальника»… «Сто знаменитых битв, которые не изменили карту мира»!.. «Занимательное шмелеводство»… «Пение на три голоса под рожок и трещотки»… «Фестивали, конкурсы, концерты»… «Человек в железной майке»!.. «Мокро… мокра… нет, макро… э-ко-но-ми-ка»?..
Иванушка осторожно, словно зверюшку неизвестной породы и кусачести, вынул толстый фолиант с его насиженного места и раскрыл на первой странице.
«Со-дер-жа-ни-е», – словно не веря своим глазам, по слогам прочел он. – «Методы определения валового… национального… продукта… Фазы… экономического цикла… Прогнозы… экономической активности… и антициклонное… антициклевочное… антициклическое… регулирование…»
Он почувствовал, что мозги его от этих загадочных слов раскаляются и сплавляются в один большой неаппетитный серый комок, которому не поможет даже валовое антициклическое регулирование, и хотел уже было захлопнуть книгу и вернуть ее доживать свой век на старое место, как вдруг взгляд его упал на строчку внизу. «Деньги и их функция в экономике». Так это ведь то, что надо! Наконец-то он узнает, откуда берутся деньги!
Иван опустился на пол, положил рядом с собой восьмерку, торопливо раскрыл на коленях том, быстро долистал до нужной страницы, и углубился в чтение.
* * *
Сухой снег плавно перешел в мокрый дождь, потом обратно, потом еще раз, потом еще…
– Кондрат?.. – повернулась и позвала тихим шепотом Серафима солдата.
– Да?..
– Как ты думаешь, сколько мы уже идем?
– М-м-м…
– Где полчаса – там и сорок минут, ваше высочество! – бодро сообщил из головы их маленькой колонны проводник. – Не думайте – не заплутаем! Я здесь каждый кустик знаю!
– И это радует, – подытожила Серафима таким тоном, как будто ей только что сообщили о смерти любимой кобылы. Снег перестал, потом, отдохнув немного, передумал и начался опять.
– С-сойкан?.. – холодно окликнула костея окончательно промокшая и замерзшая царевна.
– Э-э-э?..
– П-почему мы уже… в т-третий раз… п-поворачиваем… н-назад? Объяснение «где с-сорок минут – там и д-два ч-часа»… не п-принимается…
– Кхм…
– И, по-моему… п-последние минут… д-двадцать… мы идем к-круто… в г-гору… вместо т-того, ч-чтобы… с-спускаться… – подал осипший простуженный голос из-за ее спины Кондрат.
Охотник неожиданно остановился, и следовавшие за ним налетели сначала друг на друга, а потом на него.
– Т-так мы… это… об-бходили… ну…
– Это? – строго уточнила Серафима.
– Д-да… д-деревню… п-проклятую… з-значится… Похоже, проводник продрог не меньше провожаемых. Или дело было в чем-то другом?
– Но раньше ты г-говорил, что эта п-проклятая д-деревня…
– Д-да… она в д-другой стороне б-была… м-маленько… но мы же решили с-срезать… и с-снег п-пеленой… и мы взяли с-слишком много к с-северу… а там т-такие дебри… м-медведь ногу с-сломит… и т-тогда мы западнее з-забрали… а там эта д-деревня… ее обойти надо б-было… и… э-э-э… но мы в-выберемся, вы не д-д-д-думайте!..
– П-понятно говоришь.
– А, по-моему, надо з-забыть про С-сойканову избушку… и начать искать, где п-переждать… н-ночь… – непроизвольно выбивая зубами лезгинку и чудом не лишая себя при этом языка, решительно проговорил Кондрат. – На к-костер я не рассчитываю… Но, м-может…
– Смотрите! – воскликнул вдруг охотник, забыв дрожать, и вытянул шею в попытке выглянуть из-за плеча солдата. – Там что-то темнеет! На склоне! Я сейчас погляжу!
– Э-э-эй!..
Но не успели они остановить его или хотя бы уточнить, что конкретно там, на склоне, темнело, как Сойкан пропал во тьме.
Хоть проводника не было всего минут десять, но для промерзших охотников время тянулось по своим, нелинейным законам, когда каждая минута распухала до размеров часа. И они уже начинали беспокоиться, уж не старый ли их знакомец кабан темнел там, на склоне, и стоит ли идти искать костея, или оставить место его внезапного, но вечного упокоения в нетронутом виде и позаботиться о выживших, когда из пелены мелкого, но настойчивого дождя выскочил он сам.
– Там пещера! Сухая! – восторженно доложил он, схватил за рукав Кондрата, тот торопливо нащупал руку царевны, и они бросились к месту чудесного спасения от страданий ноябрьской погоды.
Слово «сухая» открывало список достоинств одинокой пещеры и тут же его и закрывало. По ее непроглядному мраку, пахнущему запустением с обертонами зверя, привольно гулял пронизывающий ветер, неровный ее потолок грозил сюрпризом каждому желающему выпрямиться во весь рост, а запаса сухих веток для разведения костра или хотя бы для подкладывания под промокшие и холодные спины никто сделать за все ее существование так и не удосужился.
Поэтому охотники, с разочарованием забыв про волшебное горячее, брызжущее искрами и теплом слово «костер», устроились на полу у стены, подальше от входа, сгрудились кучкой, прикрылись с головой всеми имеющимися тулупчиками и армяками, набрякшими и противными на ощупь, и стали ждать, что случится быстрее: согреются они или окончательно замерзнут.
– Далеко пещера уходит, Сойкан? – поддавшись дурным мыслям, спросила костея Серафима. – Что-то не верится мне, что такая квартира в такую погоду пустует.
– Не знаю, – пожал невидимыми в ночи плечами он. – Я метров десять вглубь прошел – никого, тихо, и за вами сразу побежал. Если бы там кто был, так он бы уже, поди, вылез бы.
– Может, он ждет, пока мы заснем, – оптимистично предположил Кондрат. – Или согреемся. В такую погоду холодное-то в глотку не полезет.
– Тогда он может прождать, пока мы не вернемся на заимку, – кисло сообщила царевна. – Лично я себя чувствую как селедка в бочке, только соли не хватает.
– И каравая… – мечтательно вздохнул Сойкан и сглотнул голодную слюну.
– Я, пожалуй, тоже не усну, – то ли со вздохом, то ли с попыткой ускорено обогреть их подтулупное пространство признался солдат.
– Сойкан, а, Сойкан? – позвала через пару минут их проводника царевна.
– Аюшки, ваше высочество? – дохнул он ей в ухо справа.
– А что это за проклятая деревня такая? Может, нам туда было лучше идти? В такую погоду мы тут сами как проклятые, а там, наверное, все-таки крыша, и тепло, и поесть бы дали?..
– Чур меня, чур! Что ты такое говоришь, ваше высочество! – испуганно охнул костей. – Ты само не знаешь, чего предлагаешь! Да лучше тут от холода замерзнуть, чем там оказаться! Это раньше, давно, там деревня была. Небольшая, но охотники да пчеловоды жили – не тужили, говорят. А однажды она в ночь вся вспыхнула, как куча сухих опилок, и сгорела дотла, только головешки и остались. Ни человек, ни скотина не уцелели. Ни стар, ни мал. И с тех пор, люди бают, там привидения завелись, духи тех, погибших, стало быть… Так и стонут, так и воют, сердешные… Ажно мороз по коже продирает, как мочалкой из шиповника. И, самое главное, кто из других деревень туда ни ходил – никто не возвращался.
– Может, их звери поели? Или в болоте утонули? – усомнился в правдивости истории Кондрат.
– Где ты видел на горе болото, служивый? – ворчливо фыркнул Сойкан. – А звери… Так не с пустыми же руками мужики ходили, да и не первый день в охотниках, поопытнее меня были, сказывают… Ан всё одно никто не ворочался… Звери…
– Тьма-то вокруг какая, а? – выглянул наружу из-под тяжелого от воды тулупа в ожидании непонятно чего гвардеец. – Пока мы тут с вами сидим, вокруг нас весь мир мог бы обрушиться или разбежаться… И мы бы ничего не увидели. Костей задумался над этой сентенцией и покачал головой, не соглашаясь:
– Не-а, увидеть – не увидели, но услышали бы все равно… Мир – он, говорят, большой, раз в сто больше нашего царства, если не в сто с половиною… Тут ночью кружку на пол со стола смахнешь, так весь дом перебудишь, а ты говоришь – целый мир… От тоего грохоту у тебя бы потом год уши болели. Придумал, тоже… обрушился… Вот разбежаться еще мог бы. Если на цыпочках. И в валенках. Я вот помню, случай один был с дядькой моим пасечником, покойником ноне…
Нахохотавшись и даже позабыв мерзнуть, Сенька повернулась к невидимому во тьме охотнику.
– А еще что-нибудь веселое ты знаешь? Расскажи, хоть все вместе посмеемся, глядишь – согреемся…
– Веселое? – задумчиво хмыкнул костей и улыбнулся. – Эт завсегда можно… Вот, слушайте. Еще такой случай был. Пошли мы как-то раз с братом Бурандуком белку бить. А, надо сказать, его Красавчик моего Рыка на дух отчего-то не переносил…
Рассвет настал неохотно, кое-как, когда его уже почти отчаялись дождаться. Впрочем, Серафима его не винила – на его бы месте в такую холодину и мокреть и она бы двадцать раз еще подумала, прежде чем выбираться из теплого уютного ночного убежища и возвращаться на не такой уж и белый продрогший и озябший Свет.
Подождав, пока разбежавшийся на ночь мир вокруг них скинет валенки и вернется на свое место, и очертания входа в пещеру и леса за полупрозрачной вуалью мелкой мороси не станут видны и без волшебного кольца, царевна дала команду подниматься, разбирать одежки и отправляться домой. На прощание она окинула любопытным взглядом приютившую их пещеру.
Похоже, тут и вправду раньше жил какой-то зверь, может, даже с родственниками, и им повезло, что до их прибытия они выписались и убыли с этой квартиры в неизвестном направлении. Она поняла, что именно хрустело у них под ногами, когда они вошли: пол был усеян осколками крупных и мелких костей и сухих, ломких веток – остатков гнезда любителя местной фауны.
– Белка… куница… заяц… олененок… – раздвигала она носком сапога кучу останков на полу.
– Бобер… тетерев… барсук… – продолжил меню бывших хозяев Сойкан.
– Медведь… – меланхолично добавил Кондрат.
– Где?! – враз повернулись к нему компаньоны, не забыв сначала кинуть опасливые взгляды на вход в пещеру и в ее глубину.
– Вот, – солдат выпрямился и показал что-то, только что поднятое с пола. – По крайней мере, если бывают медведи с тремя рогами…
В пальцах его тускло поблескивала на коротком – в четыре звена – обрывке цепи нечто, напоминающее по форме верхнюю часть туловища медведя, вставшего на задние лапы.
– Золотой… – протерла рукавом ржавчину на пятисантиметровой рельефной фигурке царевна.
– А на голове у него не рога, а колпак шутовской… – прищурившись на нежданную находку, пришел к выводу Сойкан. – И сам он лыбится, как дурак на самовар…
Там, где должны были по всем законам медвежьей анатомии быть передние лапы, половина живота и задние ноги, на которых предположительно золотой зверь должен был стоять в тот момент, когда его запечатлел ювелир, металл заканчивался кривой зазубренной волной: вторая половинка фигурки была оторвана, словно бумажная. И тут Серафима вспомнила, что золото не ржавеет.
– Кровь… – сообщила она, ни на кого не глядя. – Это кровь. Тот, кто жил в этой пещере, однажды решил, что бобрятины и зайчатины ему не хватает…
– Или в недобрый час к нему заглянул охотник, – тихо предположил Кондрат.
Костей с боязненным уважением покачал головой и на всякий случай еще раз покосился на вход:
– Это какие ж когтищи должны быть, чтоб вот так, пополам такую блямбу одним махом разодрать…
– И не только блямбу, наверняка, – мрачно уточнила Сенька, машинально сунула обрывок медальона в карман и чересчур поспешно добавила: – Ладно, ребята, погостили – пора и честь знать. Задержавшийся гость – как в горле кость… Кхм… Короче, пойдем.
Ребят долго уговаривать не пришлось. Подхватив немудрящие пожитки, охотники торопливо двинулись в направлении леса.
Они уже почти подошли к дубовой роще, где накануне так бесславно закончился их поход за кабанами, и Серафима как бы невзначай стала вытягивать шею – не пасется ли там их давешний приятель – как вдруг в кустах справа кто-то застонал, тонко и жалобно.
– Тс-с-с! – замер Сойкан с луком в руках.
– Кто это?.. – подозрительно прищурилась Серафима, пытаясь рассмотреть, кто скрывается за ощетинившимися широкими зелеными иголками кустами.
Кондрат же, ни слова не говоря, нырнул в обитаемые зеленые насаждения с такой непоколебимой уверенностью, словно у него там было назначено свидание.
– Эй, ты куда!.. – только и успел выкрикнуть охотник, как ветки зашевелились, и над ними показалась взлохмаченная голова гвардейца.
– Там еще один медведь… – сообщил он таким тоном, словно нашел пропавшего котенка или попугайчика.
– Беги!.. – во все горло посоветовала царевна, но Кондрат ее не дослушал.
– …В смысле, по-моему, тот самый, вчерашний… который нас от кабана спас. Малахай. И, мне кажется, у него сломана лапа, – озабоченно договорил он.
Серафима и Сойкан моментом оказались рядом с ним и с полугодовалым, мокрым, как водяная крыса и замерзшим медвежонком.
Из зарослей бурой шерсти на них вопросительно-доверчиво глянули два черных влажных блестящих глаза.
– Видите? – осторожно дотронулся до широкой когтистой передней лапы мишука гвардеец. – На когтях кровь, а на нем ран нет. И на остальных лапах так же. Это он кабана вчера так подрал, видать.
– Эт хорошо, что вчерашний… – довольно вытягивая из-за голенища сапога курносый острый нож, проговорил костей. – Вот какой полезный мишка оказался… Вчера от кабана спас, сегодня от голода спасет…
– Нет. Запястье охотника мягко, но прочно обхватила сильная рука Кондрата.
– В смысле? – непонимающе уставился на него Сойкан.
– Он нас вчера спас, а сегодня мы ему помочь должны, – проникновенно заглядывая ему в лицо, пояснил простую в его понимании истину солдат.
– Помочь?! – прыснул со смеху охотник. – Медведю? Это как же? Лечить его, что ли, станешь? Со сломанной лапой он все одно не жилец: не рысь, так волки достанут. Не волки, так куница. Не куница, так лисы – на дармовую медвежатинку в лесу желающих много найдется.
– А что? – отпустил руку проводника и пожал покатыми плечами Кондрат. – И стану лечить. Находке отнесу – она займется. Он у нее через неделю танцевать будет!
– Через неделю не будет, – с видом знатока покачала головой царевна, уже решившая для себя судьбу мохнатого больного. Медвежьи отбивные, конечно, дело великое, но и чувство благодарности еще никто не отменял. – Чтобы евойного брата танцевать выучить, надо, говорят, полмесяца как минимум. И гармошку.
– Ну, если дело только в гармошку упирается, так это не беда, – ободряюще улыбаясь, склонился солдат над мишуком и потрепал его по взъерошенному горбатому загривку. – Что-нибудь придумаем. А только танцевать он через неделю начнет, вот увидите. Он у нас страсть какой умный. Правда? И подмигнул медвежонку.
Серафима могла бы поклясться, что тот улыбнулся и подмигнул в ответ обоими глазами.
* * *
Десятилетние, спонсируемые короной изыскания лотранской научно-исследовательской академии показали, что сорок восемь процентов людей просыпаются от крика петуха. Двадцать девять – от шума, гама или лая. Десять – оттого, что спать в них больше не лезет. Шесть – от вопроса преподавателя или начальника, чем они это тут занимаются. Четыре – от падения с кровати. Два – от ночных кошмаров. Один – от звона будильника.
Иванушка проснулся оттого, что его мучила совесть. Причем измывалась она над ним особо изощренными способами, показывая во сне все восемь с небольшим тысяч добрых работящих постольцев – портных, столяров, воспитателей, кузнецов. И всех – с тощими пустыми карманами, печально вопрошающих поочередно и все вместе, не знает ли он, где купить немножко денег.
Где продают, или, предпочтительнее, раздают деньги, он не мог сказать и после пробуждения, даже будучи вооруженным авторитетной «Макроэкономикой», но после тщательного обыска всех уголков памяти он пришел к выводу, что в каждой столице должно быть такое замечательное место, как монетный двор – источник всяческих материальных благ.
Каковой идеей он и поспешил удивить Временное правительство Постола, прихватив для убедительности десятикилограммовый трактат. Но удивился вместо этого сам.
– А… где все? – недоверчиво протирая заспанные очи и широко зевая, оглядывал он пустые скамьи Большого Пурпурного зала заседаний.
– Не приходили, – коротко ответил Макар, на долю которого как-то невзначай с их первого дня в Постоле выпала роль секретаря, делопроизводителя и адъютанта Ивана.
– А-а-а?..
– Ничего не передавали.
– А-а-а?..
– Сейчас пошлю курьера к портным – они ближе всех – и узнаем.
– А. И ко всем остальным – тоже! Недоумевающие министры прибыли через час.
– Зачем звал, твое высочество? – с порога обеспокоено закидали они Ивана вопросами вместо приветствия. – Случилось что?
– Н-нет, – замотал головой Иванушка. – Я думал, это с вами что произошло! Вы же должны были собраться здесь…
– Зачем? – искренне удивился министр водоснабжения, бывший просто главным водовозом еще несколько дней назад.
– Управлять государством? – предположил Иван.
– Опять? – с ужасом вытаращили на них глаза мастера. – Мы ведь вчера управляли, позавчера управляли…
– Но это надо делать каждый день!
– А работать когда?
– Но это тоже работа!
– Не-а, – хитро, как крестьянин на базаре, которому пытаются продать быка с надувным выменем, покачал головой министр стеклоснабжения, он же мастер-стекольщик. – У нас своя работа, а у царей – своя. Мы же не заставляем тебя выделывать шкуры или валить лес!
– Но я ведь не царь!
– А мы тебя выберем.
– Царей не выбирают, – с философской ноткой покорности судьбе сообщил Иван.
– А как тогда они заводятся?
– Обычно трон передается по наследству, – начал пересказывать главу из другого школьного учебника Иванушка. – Но если законных наследников не осталось, то в час горьких испытаний появляется достойный человек, отважный и мудрый, который с мечом в одной руке и с книгой в другой объединит и поведет за собой в сражение или светлое будущее всю нацию…
