Текст книги "Срочно требуется царь"
Автор книги: Светлана Багдерина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)
– Ладушки, – захлопнулась дверь, обдав хозяина постылого кабинета соболезнованием и всепроникающей холодной пылью. Царевич понурил голову, вздохнул и проговорил:
– Тогда я в следующий раз пойду. Обязательно. Пожалуйста?..
Серафима сочувственно кивнула и постаралась соврать как можно более убедительно, словно малодушный врач – смертельно больному пациенту:
– Конечно. В следующий раз. Естественно. Что мы тебе и говорили.
Иванушка поверил в то, во что хотел поверить, кивнул еще раз, и вдруг подбородок его застыл на полпути к груди, а глаза расширились и загорелись:
– У нас же в подвале сидят два десятка стражников Вранежа!
– И что? – непонимающе воззрилась на него супруга.
– Мы же можем попросить их, чтобы они записались в охотники! Они молодые, здоровые, умеют обращаться с оружием…
– И что? – продолжала упорствовать в непонимании царевна.
– Но нам же нужны люди?..
– Они не пойдут, – сухо поджала губы она.
– Я поговорю с ними, и они осознают наше положение и обязательно согласятся!
– Эти тупые самодовольные мордовороты?
– Они были неправы, и теперь раскаялись, я уверен! – окрыленный идеей Иванушка, глухой к голосу здравого смысла, бросился к двери. Серафима за ним. Догнала она его только в подземелье.
– Добрый день! – радостно отдуваясь после быстрого бега по лабиринту коридоров и лестниц Управы, приветствовал он заключенных. Ленивые презрительные взгляды из-за толстых прутьев были ему ответом.
– Я говорю… здравствуйте… – не столь уверенно повторил он.
– Жрать когда принесут? – не вставая с соломенного матраса у решетки, отделяющего его от остального подземного мира, лениво поинтересовался один из бывших стражников.
В свете факела его лицо показалось царевичу безупречным воплощением устной экспресс-характеристики, данной им Серафимой, но он упрямо отогнал от себя и без того робкую мысль о поражении, и на мгновение наморщил лоб, соображая.
– Обед через три часа, – сообщил он наконец. – А пока я хотел…
– Долго, – разочаровано хмыкнул заключенный.
– Так и похудеть можно, – ворчливо заметил другой.
– Мало того, что заперли ни за что, так еще и кормят помоями! – возмутился третий. – Через час что ел, что не ел!
– Вот я хотел вам предложить… – сбитый с толку таким приветствием, лукоморец снова собрался с мыслями и продолжил заготовленную по пути речь. – В смысле, я хочу сказать, что вам, наверное, известно… В городе очень тяжелое положение с продовольствием… И я хотел вам предложить вступить в добровольные охотничьи отряды… чтобы…
– Мокнуть под дождем?
– Мерзнуть под снегом?
– Коченеть под ветром?
– Спать под елками?
– Гоняться за зайцами?
– Лазить по деревьям за белками?
– Драться на кулачках с медведями?
Арестанты оживились, и издевательские предположения посыпались как из ведра.
– Нет… То есть, да… Я понимаю, это трудно… Опасно… Но ведь это нужно для того, чтобы накормить людей вашего же города!..
– Люди нашего города – это мы!
– Приходи через три часа накормить нас!
– Или отпусти и не выдумывай ерунду!
– Но ведь от вас сейчас зависят жизни стариков, женщин, детей – ваших же земляков!..
– Нет, это от них сейчас зависят наши жизни!
– Если они будут плохо нас кормить, мы заболеем и зачахнем!
– Ха-ха-ха!!!
– Я понимаю, вам нужно время, чтобы подумать… – растеряно предположил Иван, всё еще отказываясь верить в неудачу.
– Ну, ты правильно понимаешь! – снова развеселились арестанты.
– Так, значит, вы согласны?.. – радостно встрепенулся он.
– Нашел дураков!
– Сам иди в свой лес!
– Там таким как ты только и место!
– Мы позовем тебя, когда надумаем!
– Лет через пять!
– Проваливай!
Бывшие стражники похватали жестяные миски и ударили в них ложками как в литавры.
Красный от обиды и стыда, Иванушка повернулся и, сопровождаемый грохочущим скандированием: «О-бед!.. О-бед!.. О-бед!..», нехотя потащился вверх по лестнице.
Серафима, безмолвно, с непроницаемой физиономией простоявшая в тени у самой двери весь разговор, недобро прищурилась, покряхтела, почесала подбородок и, дойдя почти до середины лестницы, внезапно хлопнула себя по лбу размашистым театральным жестом, сказала «ё-моё!» и повернула назад.
– Ты куда? – встревожено оглянулся Иванушка на торопливо удаляющиеся вниз шаги.
– Я носовой платок там обронила… – донеслось из темноты. – Сейчас приду…
– Но у тебя никогда не было… – начал было озадачено припоминать Иван, но супруги уже и след простыл. Невесело пожав плечами, царевич вздохнул и поплелся дальше.
Неужели Серафима была права, и им действительно безразлична судьба родного города?.. Но как такое может быть?!
Отложившие было миски и ложки и вальяжно развалившиеся на соломе под похвалы бывшего градоначальника арестанты при звуке легких шагов приподнялись на локтях и с любопытством уставились на дверь в конце коридора.
Ждать долго не пришлось: невидимый ключ повернулся в замочной скважине, дверь, которая в прошлой жизни, наверняка, была крепостными воротами, грузно скрипнув массивными петлями, отворилась, и в коридор вошел парнишка, кажется, тот самый, молча стоявший в тени, пока самозваный правитель агитировал их идти в охотники.
Также молча, не проронив ни слова и ни звука, парень деловой походкой подошел к толстому факелу, горевшему ярким ровным светом в кольце у их камеры, вынул его, развернулся и пошел обратно, словно во всем подземелье он был единственной живой душой. Первым дар речи обрел бывший младший стражник Зайча.
– Э-эй, ты куда?! Куда?! Факел верни, нахал!!!
Парнишка остановился на полпути к двери и с неподдельным удивлением оглянулся:
– А вам разве не сказали?
– Что нам не сказали, дурак? – проревел Зайчин сосед по матрасу.
– Во-первых, что ты сам дурак, – невозмутимо сообщил парень, – А во-вторых, что раз вы отказались пойти в охотники, другой пользы от вас людям нет, а в городе напряженная обстановка с горючими материалами, то факелы вам оставлять больше не будут.
– Э-э-эй, парень, не дури!
– Да это не парень, это та самая лукоморская самозванка! – осенило Вранежа, притаившегося в арьергарде и выжидающего развития событий.
– Какая разница?!
– Есть-то мы как тогда будем в темноте?
– А пить?
– А вам разве не сказали? – еще больше изумилась лукоморская самозванка.
– Что опять нам не сказали?
– Что раз вы отказались пойти в охотники, другой пользы от вас людям нет, а в городе напряженная обстановка с продуктами… Ну, дальше вы все сами поняли, да? – рассеяно улыбнулась Серафима, и с выражением полной отрешенности от внешнего мира на лице повернулась и сделала несколько коротких шагов по направлению к двери. Раз. Два. Три. Че…
– Эй, постой!!!.. – взревели заключенные в голос. – Постой, па… ваше высочество!!!
– Она самозванка!!!
– Молчи, старый пень!
– Эй, мы так не договаривались!!!
– Нам ничего подобного никто не говорил!!!
– Так нечестно!!!
– Если дело на то пошло, то мы согласны, ваше высочество, слышишь?
– Согласны!!!..
– Вернись!!!
– Пожалуйста!!!
– Высочество!..
– Мы передумали!!!
Серафима как бы нерешительно остановилась почти у самой двери, словно размышляя о чем-то, голоса в полутьме за спиной утроили усилия, и она решила, что контингент созрел.
– Ну, если вы согласны… – изобразив яркими красками, чтобы и издалека было невооруженным глазом видно, сомнение, она потопталась на месте, махнула свободной от факела рукой и повернула обратно.
– Согласны!!! – с громогласным энтузиазмом приветствовали ее решение будущие охотники.
– И не измените свое решение…
– Нет!!!
– И не сбежите, когда окажетесь на воле…
– Нет!!!
– И не обратите свое оружие на жителей Постола…
– Нет!!!
– Тогда… тогда…
Если быть откровенным, последние два «нет» по части искренности недобирали очень и очень много. Царевна это почувствовала и снова замедлила шаг.
Выпустить этих головорезов, чтобы при первой же возможности они набросились на нее, Ивана или инвалидную команду его правительства или присоединились к разбойникам? Ну, уж нет. В списке проблем этого несчастного царства и без того не было ни единой свободной строчки, и начинать новый лист или, что скорее, новый том, только из-за того, что доверчивость и вера в лучшую сторону человеческой натуры ее дражайшего супруга оказалась заразной?.. А чего еще она от них ожидала? Хм. А вот чего ожидали они от нее… Или, точнее, не ожидали.
Она едва заметно усмехнулась, выудила из кармана не горящий сейчас светильник-восьмерку и быстро пробежалась в уме по инструкциям Находки.
– Ну, что ж, – неторопливыми мягкими шагами приблизилась она к решетке. – Не передумаете, говорите?
«Нет!» выстрелили залпом в ответ, не задумавшись ни на мгновение, арестанты.
– Я вашим словам верю, – не скрывая гримасу, прямо противоречащую наивному заявлению, проговорила она. – Но чтобы вы и сами в них поверили, всё, что вам надо сделать – это принести свою клятву на волшебном амулете, который видит вас и все ваши помыслы и желания насквозь, – и под аккомпанемент звенящей предчувствиями тишины царевна продемонстрировала почтенной публике бледную невзрачную цифру на шнурке.
В представлении бывших сливок городских силовиков, фигурно вырезанная жестянка до волшебного амулета – помесь переносного рентгена и детектора лжи – явно не дотягивала.
– Это?.. – разочаровано нахмурились арестанты.
– Да, это он, таинственный и жуткий талисман, вместилище магии дикой и древней, как само мироздание, – загадочно подвывая через слово, ответствовала Сенька, и мурашки поползли по коже ее впечатленной аудитории. – Узрите его форму – сходящиеся петли бесконечности, ибо однажды дав над ним обет, вы будете верны ему до самого конца вашей жизни. Только смерть освободит вас от вашего зарока, запомните это. Трепещите и благоговейте, ибо равного этому талисману нет и не было в мире, и узреть и прикоснуться к нему дано не каждому, но избранному.
Речь свою царевна заканчивала в абсолютной, замершей и окаменевшей в страхе перед неизведанным, тишине.
Чтобы вернуть будущих кормильцев Постола в состояние коммуникабельности, она сделала паузу, откашлялась, протянула руку с восьмеркой к решетке и деловито проговорила:
– Решившийся принести клятву должен сжать талисман в кулаке и от всего сердца произнести свое обещание. Если оно искреннее, и частичка вашей души вложена в него, то амулет загорится. Если нет… Кто первый?
К ее удивлению, пыхтя, отдуваясь и расталкивая сокамерников разжалованный градоначальник вылез вперед.
– Господин Вранеж? – вскинула брови домиком Серафима. – Ну, что ж, попробуйте, почему бы и нет. Смотрите все, как обет, принесенный от всей души, зажжет опасный талисман!
Арестанты отступили, образовав идеально ровный полукруг вокруг припавшего к решетке начальника, вытянули шеи и затаили дыхание.
Беззвучно шевеля толстыми губами, по которым, тем не менее, весьма четко читалось «фокусы, дешевка, самозванцы», бывший городской голова почти выхватил из рук царевны светильник. Он сжал его в своей мясистой лапе, процедил сквозь зубы нечто вроде «Обещаю, буду верным, клянусь» и разжал ладонь, самоуверенно ухмыляясь и ожидая увидеть если не вспышку света, то хотя бы обещанный огонек… Стражники ахнули и отшатнулись. Света не было.
– Следующий, – скомандовала Сенька.
– Н-нет! Это ошибка! Я попробую еще раз! – вырвалось у грозного слуги Костея, и, не дожидаясь разрешения царевны, он судорожно сжал, едва не сплющивая, бедную восьмерку и выкрикнул новую версию своей клятвы, на этот раз замысловатую, обильно сдобренную обращениями и посулами всем заинтересованным богам, царям, героям, оккультным силам и персонально присутствующему высочеству (шесть раз)… Но с таким же результатом.
– Кстати, кажется, я забыла упомянуть, что этот талисман сделан единственной и любимой ученицей самой могучей и древней убыр из народа октябричей. И обмануть его не под силу никому из смертных, – многозначительно кивая головой при каждом слове и прищурив лукавые очи, царевна обвела изучающим взглядом притихшую толпу.
Искушенная в истории и географии родной страны публика с ужасом выдохнула и уже не просто отшатнулась, а в ужасе шарахнулась, будто в руках у Вранежа манипуляциями самой могучей и древней убыр из народа октябричей вдруг оказался не маленький кусочек жести, а огромная ядовитая змея.
– …И у кого он в руках загорится, тому уж возврата нет, – словно не замечая произведенного впечатления, звучным зловещим полушепотом продолжила она. – Ибо каждый ребенок в царстве Костей знает, что происходит с тем, кто нарушит клятву, данную на амулете убыр…
Неизвестно, действительно ли это знал каждый ребенок многострадального царства (уж она-то не знала точно), но эффект ее тихие грозные слова вызвали неожиданный: Вранеж с перекошенным лицом и сдавленным криком швырнул бедный, ни в чем не повинный светильник через решетку и отскочил в гущу своих соратников с проворством блохи на допинге.
Гуща при его появлении расступилась, словно дрессированное море перед настойчивым пророком, и всем своим видом поспешила показать, что раньше она с этим человеком не встречалась, не знакомилась, и впредь не желает.
– Следующий, – ровным голосом произнесла Серафима и застыла в ожидании.
Почти минуту следующих упорно не находилось, и царевна уже начала думать, что с театральными эффектами, намеками и недомолвками она переборщила, как вперед выступил здоровяк без передних зубов, которого, вопреки очевидному, все почему-то именовали Зайча.
Он зажмурился, на ощупь нашел на полу амулет, стиснул его в кулаке и быстро прокричал: «Клянусь слушаться только их высочеств Ивана, Серафиму и самозваное правительство!!!»
И в дрожащих, боязливо разжимавшихся миллиметр за миллиметром пальцах под благоговейный выдох толпы вспыхнуло маленькое солнышко.
Дальше процесс пошел медленно, но верно, и спустя час в зарешеченной камере оставался один Вранеж. Благодаря ловким маневрам Сеньки он благополучно запорол еще две попытки выбраться на волю, и теперь с бессильной злостью взирал на старательно пересчитывающую рекрутов царевну, на погасший амулет и на своих пособников-ренегатов.
– На построение – шагом марш! – весело скомандовала Серафима, и будущие охотники, как один, рьяно ударили подкованными каблуками в пол и затопали-зашагали вслед за ней к лестнице, ведущей к новой жизни. В кольце рядом с камерой багрово догорал факел.
Через пару часов, конечно, сторож придет его заменить и покормить жидкой баландой единственного оставшегося заключенного, но утешение для недавнего хозяина города и несостоявшегося владельца замка с виноградником на теплом морском берегу и батальона танцовщиц это представляло слабое.
* * *
День клонился к вечеру.
Серафима окинула критическим взором результаты первого дня охоты и осталась довольна. Три молодых оленя и восемь больше не страдающих от ожирения кабанов для восьмитысячного города, конечно, капля в море, но ведь где-то километрах в двадцати от них, на другой стороне Сорочьей горы, старался второй охототряд под руководством Лайчука. А через день-другой Сойкан обещал навестить в лесной глуши охотничью избушку брата, и тогда уже три отряда будут добывать мясо для голодающего города…
Двенадцать добровольцев – бывших городских стражников, а теперь учеников царского охотника, методом проб и ошибок под его авторитетным и шумным руководством снимали шкуры и разделывали туши. Процесс, спотыкаясь и пробуксовывая, всё же двигался к завершению.
Двое заканчивали сооружать волокуши, на которых шестеро назначенных курьеров потащат мясо в город сразу, как только потрошение и раздевание добычи будут закончены. Остальные останутся, и утром с первым светом снова выйдут на охоту. Царевна и Кондрат переглянулись.
Восемь кабанов и три лесных бычка, конечно, хорошо, но день выдался солнечный, до заката оставалось еще пара часов, и если уйти совсем недалеко, просто посмотреть, что там, в нехоженой еще стороне, то если повезет…
Сойкан, незаметно оказавшийся рядом, перехватил оценивающие взгляды, устремленные в лес, и как бы невзначай изрек в пространство, задумчиво растягивая слова:
– Знаю я к северу одно место недалеко от проклятой деревни – там дубов, что крапивы в твоем огороде. Кабаны там частенько бывают – жируют…
– Дотемна успеем обернуться? – с сомнением склонил голову Кондрат.
– Должны, – важно кивнул бывший браконьер, явно наслаждаясь новой для него ролью официального охотника короны, персоны значительной и облеченной властью. – А ежели и подзадержимся, то не заплутаем. Я здешние места как свой огород знаю.
– Веди, – загорелись азартом глаза Серафимы.
Сойкан неторопливо отдал последние распоряжения благоговейно внимающим каждому его слову ученикам, которые еще несколько дней назад схватили бы его и упрятали за решетку, попадись он им на глаза в недобрый час, повесил на плечо колчан, свистнул Рыка и зашагал в дышащий сыростью и холодом лес бесшумным пружинистым шагом.
Не прошло и получаса, как Рык заволновался, ткнулся носом в бурую листву и довольно заурчал. Костей остановился рядом с псом, наклонился, сделал шаг вправо, два шага влево, три вперед, потом вернулся и снова повернулся вправо… Или он пытался изобразить странную смесь вальса и ча-ча-ча, или…
– След? – осторожно выглянула царевна у него из-за плеча.
– Угу, – кивнул костей, не отрывая глаз от упругого, покрытого влажной коричневой листвой танцпола.
– Медведь?
– Угу.
– С медведем нам не по пути, – покачал головой Кондрат.
– Маленький… – себе под нос, словно продолжая прерванный разговор, стал говорить охотник. – Года нет… Один… Стрелой завалить можно, если знаешь, куда и как…
– Да много ли с полугодовалого медведя возьмешь? – с упрямым сомнением нахмурился Кондрат.
– Это ты зря, – улыбнулась царевна. – Полугодовалый медведь – это не только малахай, но и пятьдесят-шестьдесят килограммов ценных мясопродуктов.
– Может, лучше кабанов поищем? – не уступал гвардеец. – Хороший кабан потянет кило на сто пятьдесят. И кожаную куртку.
– Поздно уже кабанов искать, – охотник поглядел на быстро темнеющее низкое небо, упершееся, казалось, в верхние ветки деревьев и только поэтому не падающее на пологий склон Сорочьей горы. – А этот след свежий, разве что не теплый. И получаса не прошло, поди, как твой малахай, царевна, тут прошел. Рык, след!
Барбос уткнулся мокрым носом в невидимый отпечаток прошедшего тут зверя, фыркнул, чихнул и устремился резко в бок.
– Айда за медведем!.. – не дожидаясь согласия друга, Серафима наложила стрелу на лук и с пылом доброй гончей устремилась по едва заметному в сумерках следу вслед за лайкой.
Одинокий мишук, казалось, не знал, что значит ходить по прямой: отпечатки его лап то петляли по кустам, то выписывали кренделя вокруг деревьев, то виляли от пня к сухостоине и обратно…
Какую-нибудь девицу, имеющую высшее образование по домоводству и ученую степень по рукоделию, его блуждания наверняка натолкнули бы на идею нового узора для кружева или вышивки, и она покорила бы им сердце прекрасного принца или практичного оптовика.
Сеньку же, искренне считающую, что домоводство – это наука о домовых, что рукоделие – это всё, что делается руками, включая колку дров и мытье полов, и которую принцы не интересовали в принципе, потому что одно чудо в короне у нее уже имелось и никого другого ей не надо было, бестолковое петляние глупого медвежишки только раздражало.
– Ну вот чего бродит, чего бродит… А то не понимает, что ночь на дворе, холодина, и людям под крышу пора и жрать охота…
– Давайте вернемся, – быстро предложил Кондрат. – Ну его…
Но не успели царевна и костейский охотник всерьез задуматься над его идеей, как след оборвался, упершись в дуб.
Рык поднялся на задние лапы, упершись передними в ствол дерева, и звонко залаял. На темных бороздах коры выступали косые светлые полосы. Все трое, не сговариваясь, задрали головы и присвистнули.
– Ёлки-моталки… – тоскливо выразила общее мнение Серафима, разглядывая равнодушно зияющее чернотой дупло метрах в пяти от земли с бессильным раздражением уставшего человека, неизвестно зачем наматывавшего круги в полутьме по бурелому и буеракам последний час, и которого ожидает дорога домой по той же самой полосе препятствий. – У-у-у, малахай криволапый…
Дуб был основательный, толстый, надменно-неприступный, как и полагалось приличному дубу в любом уважающем себя дремучем лесу. Первые сучья начинались немногим пониже дупла. Последние терялись на фоне сонно темнеющего неба и, не исключено, уходили в стратосферу и дальше.
– Хитрюга… – то ли осуждающе, то ли одобрительно покачал головой Сойкан, подобрал с земли корягу и постучал по стволу. Звук был глухой, плотной здоровой древесины, простоявшей под солнцем лет сто, и собирающейся продолжать в том же духе еще лет двести как минимум.
Он подпрыгнул и ударил по коре суком в паре метров от земли – с тем же результатом.
– И там не трухлявый…
– А если еще постучать, может, выскочит? – озарило царевну, которая все еще не могла простить безвестному косолапому безрезультатную прогулку и замаячившее бесславное возвращение в лагерь.
– Может и выскочит, – задумчиво согласился Сойкан, бережно повесил колчан на ближайший куст, ухватился покрепче обеими руками за корягу и начал со всей дури лупить ею по дереву – только брызнули во все стороны сухие сучки и ошметки коры. Пес на каждый удар хозяина отвечал россыпью заливистого лая.
Хоть бессовестный медвежка и остался равнодушен к тактическим изысканиям охотников, но кое-кого в чаще на Сорочьей горе они все-таки заинтересовали. И он захотел узнать о них получше, и желательно из первых рук.
За спиной у увлечено наблюдавших за бесстрастным провалом дупла лес вдруг затрещал, захрустел, вспоров полумрак и тишину предсмертными вскриками ломающихся веток…
Рык на полугаве подавился собственным лаем и сделал почти успешную попытку вскарабкаться на дерево.
– Что это? – тише, чем хотела, произнесла царевна, повернулась на звук и, благоразумно не дожидаясь ответа ни от компаньонов, ни из кустов, натянула тетиву.
Белый как бумага костей не успел и рта открыть, как заросли малинника метрах в семи от них отпрянули в стороны, и на нарушителей лесного спокойствия неодобрительно глянула морда исполинского кабана, вообразить которого не могла и самая изощренная фантазия самого хвастливого охотника во всем Белом Свете.
Маленькие, налитые кровью свинячьи глазки оказались почти напротив огромных серых Серафиминых, ощерившаяся тремя парами желтых изогнутых клыков пасть издала не то злобный хрип, не то свирепый рев, щетина на горбатом загривке встала дыбом… Стрела ударилась в лоб монстру и отскочила, как соломинка от забора.
– Мама!.. – пискнул Сойкан.
Слева мелькнул и пропал белый хвост колесом – это Рык внезапно вспомнил, что у него в будке остались недоделанные дела, требующие его неотложного внимания.
Подумать только, еще три минуты назад они искренне считали, что пять метров от земли – это высоко…
Сенька оглянулась по сторонам, оценивая ситуацию: прямо под ней чернело дупло с упорно не подающим признаки жизни медведем. Слева и на полметра ниже толстый кривой сук оседлал ошеломленный не столько внезапным явлением монстра, сколько собственным проворством Кондрат. Еще левее и ниже на метр на таком же суку, но чуть потоньше, висел и скреб ногами по коре, пытаясь найти опору, Сойкан.
А на усыпанной желудями земле грузно топталось и утробно хрюкало лесное, покрытое жесткой, как проволока коричневой щетиной, чудище.
Похоже, оно не просто издавало жуткие звуки, призванные устрашить и деморализовать предполагаемого противника, как мог бы подумать наивный наблюдатель, а само с собой обсуждало курс дальнейших действий. Потому что когда раскатистое рокотание громового хрюка замолкло, кабан вразвалочку подошел вплотную к дереву и заскреб копытами по коре, поднимаясь на задние ноги прямо под филейной частью охотника. И двигало им нечто большее, нежели простое любопытство.
Панически дергающиеся ноги костея внезапно ощутили под собой нежданную, но такую нужную опору.
– С-спасибо… – облегченно выдохнул он перед тем, как воспользоваться ею и взгромоздиться на спасительный сук, выгнул шею и кинул полный благодарности взгляд на неожиданного помощника. И встретился глазами с налитыми кровью и предвкушением свиными очами.
Сойкан взвыл, в мгновение ока оттолкнулся от пятачка размером с поднос и белкой взлетел на ветку Кондрата.
– Я тебя держу! – бодро возвестил гвардеец, сжимая одной рукой свою опору, а другой удерживая охотника от дальнейших попыток побить олимпийские рекорды по скоростному запрыгиванию на ветки. – Тут он нас не достанет! Спокойно!
– С-спасибо… – пришел в себя и нервно сглотнул охотник.
Он с ненавистью глянул вниз на разочаровано тыкающееся рылом в кору чудовище, повернулся, устраиваясь поудобнее на хлипком насесте, и вдруг услышал под собой тихий нерешительный треск.
– Что это?.. – застыл в позе взлетающего пингвина Сойкан.
– Где? – закрутил головой Кондрат.
– Здесь… – дрожащим шепотом прояснил ситуацию костей и осторожно шевельнулся.
Треск слегка осмелел, и теперь его услышал и Кондрат, и Серафима и, наверное, даже кабан.
Он радостно всхрапнул, опустился на все четыре ноги и принялся рыть землю под корнями дуба с азартом угольного комбайна. На что у простого кабана ушло бы две недели, у лесного чудовища грозило получиться за двадцать минут. Дерево качнулось, ветка затрещала, уже не стыдясь и не скрываясь…
– Он сейчас дерево уронит! – ахнул Сойкан.
– Сначала мы на него уронимся, – мрачно предрек Кондрат, выглядывая в быстро сгущающихся сумерках самозабвенно храпящее и разбрасывающее землю чудище.
– Перебирайтесь на мою ветку! – скомандовала царевна. – Быстро!
– А она нас выдержит? – с сомнением оглядывая их новое кабаноубежище, с виду ничем не крепче старого, задал риторический вопрос Кондрат.
– Заодно и проверим, – резонно предложила царевна.
Сук под мужчинами затрещал уже совсем весело, явно предвкушая отделение от своего постылого дерева, свободный полет и самостоятельную жизнь…
Горе-медвежатников не надо было долго уговаривать. Первым на кривую короткую голую ветку, не украшенную ничем, кроме Сеньки, перебрался гвардеец, за ним был затащен охотник.
– С-спасибо… – только и успел проговорить он, как дуб дрогнул, и без того напружиненная ветка согнулась под тяжестью третьего постояльца, звонко хрупнула, переломилась в нескольких сантиметрах от ствола и повисла на толстом языке коры.
Серафима охнула и съехала в Кондрата, тот ахнул и налетел на Сойкана, а костейскому охотнику уже не оставалось ничего другого, как с душераздирающим воплем устремиться по гладкой коре туда, куда направляла его предательская ветвь.
Через секунду вся честная компания в составе Сойкана, Кондрата и ее высочества друг за другом оказалась в дупле. На чем-то мягком. Или на ком-то.
– У меня ноги не помещаются, утрамбуйтесь!..
– Да мы стараемся…
– Лезь вперед, Кондрат!..
– Тут занято!..
– Подвинь его!..
– Кыш отсюда, кыш, кыш!..
– Чего ты толкаешься?!..
– Это не я…
– Ай!..
– Где он?..
– Мне на голову наступил!..
– Из-звини… Это твоя голова?
– Нет, медвежья!
– А где тогда он?
– У меня на спине топчется, гад!..
– Я думал, это медведь…
– А это – не медведь!..
– Да ты не толкайся, чего ты толкаешься!
– Р-р-р-р…
– Ай!..
– Уйди, кому говорят!.. Кыш!..
Такой бесцеремонности и вторжения в его личное пространство топтыгин стерпеть уже не мог, но было поздно. Экспериментальным путем люди выяснили, что облюбованное мишуком убежище может вместить только троих, и кто тут был четвертый лишний ошалевшему от такого нахальства медведю было сообщено немедленно и без обиняков.
Обнаружив к своему изумлению, что его передние лапы цепляются за чью-то шкуру на самой вершине кучи-малы, а задние болтаются снаружи, а под ними кто-то злобно хрипит и сотрясает дуб, мишка запаниковал и сделал отчаянную попытку втиснуться обратно…
Шкура, принадлежавшая когда-то в незапамятные времена престарелому зайцу, а теперь защищавшая собой спину Сойкана от капризов погоды, внезапно подалась под острыми медвежьими когтями, и косолапый, не успев ничего понять, бурым мохнатым камнем полетел вниз. На что-то мягкое. Или на кого-то.
Если бы злосчастный медвежка знал, что переворачиваться в воздухе, чтобы упасть на лапы могут только кошки, он бы не стал и пытаться. Но в лесной школе он в отличниках не числился, и поэтому налету извернулся, как мог и, падая, вцепился всеми когтями и зубами в первый попавшийся предмет. Оказавшийся ухом гигантского кабана.
Свинья – она и трехметровая свинья, как заметил потом философски Сойкан, немного успокоившись.
И если на громадного хряка внезапно с неба рушится нечто, разящее медведем, и ни слова не говоря, принимается драть его почем зря, то реакция того будет вполне предсказуемой.
Кабан заверещал как недорезанный поросенок и кинулся со всех копыт прочь, напролом, сквозь кусты и подлесок, исступленно мотая башкой в попытке избавиться от нежданной напасти на его свиную голову.
– Где медведь?..
– Где кабан?..
– Где я?..
Любители медвежатины медленно и недоверчиво приходили в себя, насторожено прислушиваясь к звукам окружающего мира, но все, что доносилось до их слуха в тесном душном дупле – пыхтение и кряхтение втиснутых в однокомнатную берлогу товарищей по несчастью.
Серафима, с усилием отделив себя от клубка тел, протиснулась к дуплу и высунула голову наружу. Ничего. Так она остальным и сообщила.
– Что – ничего? – брюзгливо просипел голос Сойкана откуда-то из-под ног, с самого трухлявого дна.
– Ничего не видно и ничего не слышно, – терпеливо пояснила царевна. – Потому что во-первых, ночь, во-вторых, пошел снег, а в-третьих, никого нет. Ни куртки, ни малахая.
Сразу, как только все трое оказались вновь на твердой земле, царевна положила в ладонь охотнику кольцо-кошку:
– На, держи.
– Что это? – недоуменно стал ощупывать незнакомый предмет тот.
– Надень, – посоветовала она. – Сможешь видеть в темноте. И довести нас до своей избушки. Твой бобик наверняка уже там, кости грызет, печенкой закусывает.
– Предатель, – сурово, но без особого убеждения вынес ему приговор хозяин.
– А нас мужики, наверное, потеряли уже, – вздохнул в темноте невидимый гвардеец.
– Наверное, уже похлебку сварили… – сглотнула слюнки Серафима.
– И печку протопили… – грустно поежился Кондрат.
– Ничего, сейчас в два мига дома будем! – бодро потер озябшие ладони Сойкан.
– В два мига – это через сколько? – педантично уточнила царевна.
– Да… не больше часа так-то… Но если тут срезать чуток, самый бурелом обойти, то и за полчаса доберемся, ваше высочество! Хватайтесь за меня!
* * *
Поздно вечером, когда стратегия на завтрашний день была выработана, запасы зерна в городе национализированы, подсчитаны и распределены по дням с точностью до пригоршни, когда богатая добыча вернувшегося отряда Лайчука и четверых посланников отряда Сойкана разделена по справедливости, а маршруты продовольственных отрядов намечены на картах, Иванушка заволновался.
