Текст книги "Срочно требуется царь"
Автор книги: Светлана Багдерина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
После десятиминутных обсуждений, сводившихся, главным образом, к расширению, углублению и удлинению списка под рабочим названием «Сейчас больше всего меня беспокоит», двадцать пять мастеров-министров и одна Серафима решили остановиться и для почина сосредоточить усилия на первом десятке пунктов: безденежье, засилье в лесах и на дорогах разбойников, отоплении, вернее, его отсутствии, очистка улиц от мусора, чудище лесное – не то кабан, не то медведь – нападающее на углежогов и шахтеров, возвращающихся со смены, и прочая, прочая, прочая. И, естественно, возглавил его продовольственный вопрос. Продовольственного ответа на который пока не было.
– Насколько я понимаю, – проговорила царевна, обводя жирным чернильным овалом пункт с кратким, но емким названием «Еда», – свой хлеб в вашем царстве не выращивают.
Она примостилась боком на восстановленной в своей вертикальности скамейке, разложила перед собой, разгладив, как могла, запасенный в кармане лист бумаги, а мастера окружили ее озабоченной толпой и следили за каждым движением сломанного напополам в процессе качания пера.
– Нет, хлеба своего у нас нет, все покупаем в Хорохорье, – подтвердил хмурый старик в синем – глава общества каменщиков, он же министр капитального и временного строительства. – У них и на себя хватает, и на нас, и на продажу остается немеряно – там все поля, поля кругом…
– Это соседи ваши? – вопросительно взглянула она на мастеров.
– Соседи, – закивали те.
– А крупы?
– Тоже у них.
– Птица, яйца?
– Это свое, из северных деревень, – сглотнув слюнки, сообщил лысый танцор, оказавшийся на поверку министром транспорта, бывшим головой общества возчиков, извозчиков и перевозчиков. – Баранину, говядину, свинину оттуда же привозят, и у сабрумаев иногда покупаем…
– Овощи?
– Тоже у них, у нас своих немного.
– Рыбу?
– Это из наших южных деревень везут, у них там река большая, да и мелких – пруд пруди, – доложил Медьведка. – Вяленую, соленую, в основном. Иногда копченую.
– Молоко, сметану, масло?..
– Тоже наши, северные, – невесело вздохнул главный извозчик страны. – Только это всё сразу на корню казной закупалось для войска…
– Сахар?
– Переельский. И малолукоморский. Да только мы его уж не помним, когда в последний раз и пробовали-то, сахар… Предмет роскоши, однако…
– Понятно, попробуете, – оптимистично подытожила царевна, закончив список поставщиков на отдельном листке. – Сейчас мой супружник подойти уже должен – он в городской казне подсчетами наличности занимается – и мы поговорим, что и у кого в первую очередь покупать будем.
Дверь рядом с камином заскрипела, собравшиеся радостно оглянулись в предвкушении лицезрения, или хотя бы ухослышания заоблачных сумм, которых они раньше не видели и во сне, но которые должны же где-то быть, если не у них…
Но, кинув единственный взгляд на лицо Иванушки, Серафима поняла, что для начала им придется искать такого поставщика, который продавал бы деньги.
– Ну, сколько насчитал? – всё же поинтересовалась она ненатурально-жизнерадостным голосом на тот случай, если первое впечатление оказалось обманчивым, или вселенская обида и недоумение в глазах ее возлюбленного относилась к чему-то иному, нежели финансовое состояние Постола.
– Десять больших сундуков, тридцать семь маленьких, и котел пятидесятилитровый, – под всеобщий вздох восторга замогильным голосом сообщил царевич.
И добавил, видя по реакции мастеров, что его, кажется, неправильно поняли:
– Абсолютно пустые.
Заседание Временного правительства затянулось допоздна, поскольку имя продавца денег никто так припомнить и не сумел, а без денег материальные и продуктовые блага просыпаться на голодный город не собирались.
Естественно, первым вариантом заработать было традиционное «продать что-нибудь ненужное», на которое последовал не менее стандартный ответ «чтобы продать что-нибудь ненужное, надо сначала купить что-нибудь ненужное, а у нас денег нет».
Вторым вариантом был, само собой разумеется, поиск клада, к чему и приступили безотлагательно. По поручению правительства Иванушка спустился из кабинета градоначальника, куда было перенесено заседание, в подвал-тюрьму, где мотал срок разжалованный за профнепригодностью городской глава, и задал ему хитро и с околичностями, «чтобы вражина не понял раньше времени, к чему ты клонишь», как проинструктировала его Серафима, вопрос о городских финансах. Ответ был предсказуемо неутешителен и неутешительно предсказуем: покойный Костей по прозванию Бессмертный выгреб всё до копеечки на снаряжение войска. Честное слово.
Царевич развел руками и пошел, палимый совестью за несправедливое обращение с представителем старой власти, к народу.
Народ тем временем приступил к разработке варианта четвертого, потому что вариант третий – пройти по деревням с мечом и мешком – был отвергнут на корню: мечей пастухам и рыболовам было не надобно, а мешков у них своих хватало.
Поскольку кроме мечей, изготовленных в приказном порядке в таком количестве, что все их не смогла принять на вооружение даже пятидесятитысячная армия Костея, никаких иных изделий из железа на складах общества кузнецов не было, то пункт четвертый у них проходил под лозунгом: «Перекуем мечи на что-нибудь полезное в хозяйстве».
В список вещей, которые можно было обменять на сельхозпродукцию в деревнях царства, уже вошли ножи, пилы, топоры, серпы, косы, скобы, гвозди, молотки, кочерги, ухваты и прочие дверные петли, и правительство, осмелев и воодушевившись, решило замахнуться на международный бартер. Мастер-кузнец, он же министр ковки и литья, сгоряча предложил даже художественное литье и ковку, которые в Хорохорском царстве можно было выменять на зерно и крупу, и теперь запоздало думал, осталось ли еще в рядах его общества люди, способные изготовить что-то художественное, и при этом не колюще-режущее…
Внезапно дверь робко приотворилась, и в наводящий до сегодняшнего утра на простых людей страх и ужас кабинет Вранежа испугано заглянула рыжая голова.
– Ваше царственное высочество?.. – вопросительно пискнула она.
– А, Находка! – обернулась Серафима и приветственно махнула рукой, приглашая октябришну войти. – Что-нибудь случилось?
– Нет… Просто вас долго не было… и я начала волноваться… не случилось ли чего… и спустилась в город… Но Кондрат с Лукой мне всё объяснили, и я решила, что раз уж всё равно пришла, то загляну…
– Заглядывай, – задорно улыбнулась царевна. – Двадцать семь голов хорошо, а еще одна не помешает.
– А что это вы тут делаете?..
Иванушка в нескольких словах обрисовал ученице убыр всю тяжесть их положения, и та вздохнула:
– Жаль, сейчас не сентябрь-октябрь… В наших краях это самое грибное время… Бывало, мы маленькие дождемся темноты, соберемся, факелов из смолья накрутим – и в лес…
Благородные министры во главе с председателями временного правительства вопросительно уставились на октябришну, ожидая услышать продолжение столь интригующе начавшегося рассказа, и заодно узнать, при чем тут грибы, но та лишь мечтательно улыбалась, полуприкрыв глаза, и молчала.
– Кхм… Находка… – первой прервала несколько затянувшуюся паузу Серафима.
– Да, ваше царственное высочество?.. – растеряно-виновато улыбаясь, Находка неохотно вернулась из засасывающе-сладкого мира ностальгии.
– А… когда же вы грибы собирали-то? Теперь настал черед ученицы убыр недоумевать.
– Так ночью и собирали, ваше царственное высочество. Днем-то они ведь спят, а ночью зато на свет сбегаются, как миленькие. Только и слышно, как по земле ножками дроботят – успевай наклоняться да собирать. А у вас что, как-то по-другому за грибами ходят?
– Д-да нет… – неровно пожала плечами погруженная в изумление царевна, успевшая слегка подзабыть их краткое, но красочное путешествие по стране победившего Октября пару недель назад. – Точно так же… Только наоборот. И тут неожиданно октябришна внесла еще одну идею:
– А еще я помню, старики рассказывали, что раньше, до Костея, мужики из нашей деревни, что охотились, в город шкурки куниц, белок, лис и прочую пушнину возили. Говорили, ее где-то за границей на хлеб купцы выменивают. Можно по нашим, по южным деревням проехать, спросить, есть ли шкурки, только, наверное, нет, потому что как мужчин в армию ловить в городе стали, они и ездить перестали, и охотиться… Ведь если не на продажу, так чего зверье губить, гондыра гневить…
Иванушка задумался, кивнул головой и принялся записывать еще один пункт их плана: «Пушнина на экспорт», как вдруг Серафима взорвалась восторгами, вскочила с места и порывисто обняла и гулко заколотила по спине ошалевшую от такого напора эмоций октябришну:
– Находочка!!! Что бы мы без тебя делали!!! Молодец!!! Нет, мы бы конечно, и сами до этого когда-нибудь додумались, но когда еще!.. Вовремя ты пришла!
– До чего додумались?.. – серые глаза колдуньи недоуменно округлились.
– До охоты, конечно! – перестала мять девушку царевна и с не меньшим недоумением уставилась на нее. – Менялы из деревень когда еще вернутся, а зверья здесь полные леса, мне стражники из дворца говорили! Олени, кабаны, медведи так и шастают, даже ягоды собирать не дают – из рук вырывают! Если за это дело взяться умеючи, то и мясом город подкормим, и шкурам пропасть не дадим! А если еще на чучела моду ввести!.. Всех соседей завалим! Хорохорье, готовь булки! Иваша, пиши: охотничьи артели.
Но не успел Иванушка обмакнуть перо в монументальную чернильницу, изображающую сражение стаи волков с неприятного вида кабаном, как масляная лампа перед ним, и до того не радующая яркостью, судорожно замигала и быстро погасла, проникшись, видно, общим упадочным духом дефицита.
– Сейчас я схожу за новой… – пробормотал кто-то из министров рядом с Серафимой и начал было на ощупь выбираться из круга плотно составленных стульев, наступая на ноги и попадая растопыренными пальцами вытянутых рук в невидимые глаза и уши товарищей по кабинету, но вдруг мрак растворил пушистый шарик теплого желтого света.
– Что это?.. – охнули мастера-министры.
Находка смущенно потупилась и протянула на всеобщее обозрение источник чудесного света на веревочке.
– Это я придумала, пока вас с царевичем Иваном не было, чтоб с факелами не возиться… Наговорила, и она теперь в темноте светится, если ее три раза в кулаке крепко сжать. Не хуже свечки получилось. И веревочку привязала, чтобы на шее носить сподручнее.
– А… штучку такую где нашла? – полюбопытствовала царевна, с интересом разглядывая, прищурившись, яркую восьмерку, вырезанную из тонкой серебристой жести.
– Да это не я, это Бирюкча, стражник. В подвале Северного крыла их, говорит, полным-полно. И таких, и других разных – всяких. Я такие штучки на рубахах умрунов раньше видела нашитыми…
– ПолнС, говоришь, – невесело хмыкнула Сенька, подумав о том, что бы это могло значить, и еще раз порадовалась, что в биографии Костея поставлена точка.
– Ага… – уже не так энергично кивнула октябришна: кажется, ей в голову пришла такая же мысль.
– А послухай, девка, – подал хриплый простуженный голос невысокий мужичок с впалой грудью и лицом то ли смуглымЈ то ли просто грязным, сидевший ближе всех к Находке. – А погаснуть твой светильник может?
– Может, дядечка, как не мочь, – с готовностью подтвердила молодая колдунья. – Сожмете три раза в кулаке – и погаснет. А если так его оставить, то он сам потухнет, когда солнце ярче него светить будет. А темно станет – снова засветится.
– А ежели в воду упадет?
– Да ничего ему не станется, дядечка, это же магия, – как неразумному дитяте терпеливо стала объяснять она. – Хоть молотком по нему стучите, хоть в воду, хоть в кипящее молоко роняйте. Ну, месяца через три, конечно, магия ослабеет, через полгода совсем рассеется, но до этого ему сносу не будет!
– Хм… Ишь ты… – завистливо прищурился и поскреб темную от въевшейся подземной грязи щеку мастер рудокопов – министр полезных ископаемых. – Нам бы в шахту таких, да побольше…
– Ты бы лучше пожелал, чтоб от этой штуки не свет, а тепло было, – пошутил над приятелем глава общества целителей, теперь министр охраны хорошего самочувствия. – А то ваших застуженных наши лечить не успевают.
– Для тепла-то и я бы своим орлам такой взял… – вздохнул бывший мастер золотарей и мусорщиков, а сейчас – министр канавизации.
– А нам бы всё равно для свету сподручнее, – поддержал рудокопа министр кройки и шитья.
– Если бы от нее еще моль разлеталась, – хмыкнул молчавший до сих пор министр шкурной промышленности…
– А деньги, наоборот, слетались, – язвительно договорил за него министр ковки и литья. – Кончай разговоры, ребята. Утро уж скоро на дворе, скоро вставать пора, а мы еще и не ложились. Завтра договорим. В смысле, уже сегодня, но попозже. Если ваши высочество ничего против не имеют?.. – поспешно оглянулся он на лукоморцев.
– Наши высочество имеют только «за», – широко и заразительно зевнула Серафима, и ее тут же поддержали остальные. На том первое заседание и закончилось.
Утром ворота царского дворца снова оказались заблокированными.
Серафима окинула прищуренным полусонным взором переминающуюся и перешептывающуюся в нетерпеливом ожидании толпу горожан, в которой количество мешков, авосек, котомок и прочих средств для переноса добра превышало количество человек, по крайней мере, втрое, и философски изрекла в пространство:
– Теперь я понимаю, почему все нормальные люди добрые дела предпочитают делать анонимно.
– Почему? – ускользнул смысл афоризма от Иванушки, не отрывавшего страдальческого взгляда от изможденных голодных лиц за оградой с того момента, как их увидел.
Она странно покосилась на него, ничего не ответила, и дала сигнал стражникам открывать ворота.
– Доброе утро, граждане Постола! – демонстративно-весело приветствовала она собравшихся.
– Здравствуй, царевна-матушка! – подобострастно ответствовал ей разноголосый хор.
– Рады видеть вас снова здесь, горожане! – преувеличенно бодро улыбнулась им она. – Вижу, хорошие новости в вашем древнем городе перемещаются быстро!
Толпа посчитала это за шутку и сочла необходимым поскорей заискивающе рассмеяться.
– Откровенно говоря, некоторые из нас опасались, что никто не придет сегодня к дворцу, – доверительным тоном сообщила царевна, словно продолжала начатый ранее разговор. – Но я им всем говорила: «Не выдумывайте, народ Постола – не сборище захребетников и бездельников, которые только и ждут, где бы чего на дармовщинку урвать! Они не станут равнодушно смотреть, как погибает их город! Они обязательно предложат свою помощь!» И вот – я оказалась права.
Народ Постола смущенно и встревожено запереглядывался, забормотал, закивал, сам не зная чему, а разнокалиберные кошели и сумки как-то сами по себе стыдливо уползли с первого плана за линию статистов.
– Сень, ты о чем? – шепотом изумился Иван не меньше озадаченных горожан.
– О том, о чем мы вчера не успели поговорить, – исчерпывающе пояснила она. Толпа колыхнулась.
– Так это… мы ведь ничего… – давешний старик в армяке цвета осеннего болота, стыдливо пряча одной рукой за спиной большущий мешок, развел другой. – Мы ведь поработать не отказываемся…
– Мы ж понимаем, что еда с неба не валится… – запричитала одна женщина, и тут же, едва не хором, вступили остальные:
– И деньги тоже…
– Так ить ежели б была работа, рази ж мы попрошайничали ходили…
– Самим душу воротит, ежели по совести-то…
– Токмо кому мы нужны такие… – поддержал товарок однорукий бородатый мужичок, оправдываясь и лихорадочно заталкивая кошелку в дырявый карман с таким усилием, что она начинала вылезать сквозь дыру.
– Ни два, ни полтора, как говорится… – пожаловался стоявший с ним рядом кривобокий одноглазый.
– А вот об этом мы сейчас и побеседуем, – уже с искренней улыбкой пообещала горожанам царевна. – Проходите, гости дорогие. Сейчас я распоряжусь, и на кухне нам чего-нибудь сообразят. А за накрытым столом и разговоры веселее.
* * *
Чумазый черноволосый мальчишка со злостью выдохнул зловонный холодный воздух и нехотя, словно ловец жемчуга без заветной живой перламутровой коробочки, вынырнул из гулкой полупустой утробы мусорного бака.
Три пары голодных карих глаз, не мигая, уставились на него в немом ожидании чуда, счастья или хотя бы заплесневелой горбушки, что, впрочем, на сегодня было для них абсолютно равнозначно. Хотя, если разобраться, горбушка туманно-абстрактное чудо и расплывчато-непонятное счастье все-таки по важности перевешивала.
– Ну?.. – тихо пискнула худенькая, почти прозрачная девочка, закутанная не то в армейскую палатку, неоднократно побывавшую под обстрелом, не то в поношенную слоновую шкуру.
Нет, она, конечно, понимала, что если Кысь молчит, когда вылез, не улыбается и не показывает добычу, то улыбаться, говорить и показывать нечего, но кто его знает, может, он просто решил сейчас над ними немного подшутить, хотя за ним это раньше и не водилось…
– Нету ничего, – угрюмо бросил мальчишка и стал неуклюже выбираться на свободу.
Самый маленький мальчик утер грязным кулаком нос, недоверчиво поглядел на сумрачного Кыся, страдальчески нахмурился, и вдруг заревел во все горло, словно прорвало дамбу горя и слез, и все беды мира хлынули разом на его чернявую невезучую головушку с оттопыренными холодными ушами.
– Тихо, Векша, тихо, ты чего, охрана прибежит! – испугано зашикала и замахала на него веточками-руками девочка.
– Пусть прибежит!.. – икал и всхлипывал мальчонка.
– Нас поймают! – присел перед ним на корточки мальчишка постарше.
– Пусть поймают!..
– К Вранежу отведут! – пригрозил Кысь и, ухватив пацаненка за рукав дырявого армячка размера на три меньше и лет на сорок старше его обладателя, стал тянуть его к потайному ходу в заборе.
– Пусть отведут!.. – ревел и упирался Векша, и ветхое гнилое сукно трещало и разъезжалось под пальцами брата. – Пусть!.. Пусть!.. Пусть отведут!..
– Он тебя сварит и съест! – прибег к последнему, самому убойному аргументу Кысь. Такая возможность в голову малышу раньше не приходила.
Он в последний раз икнул, хлюпнул носом, мазнул рукавом по мокрым глазам и умолк, усиленно сосредоточившись. Поразмыслив несколько секунд над угрозой брата, Векша наморщил лоб и упрямо мотнул непокрытой патлатой головой:
– Врешь.
– А вот и не вру!
– У Вранежа на стеклянном блюде требуха баранья с черной кашей горкой навалена!.. и холодец в золотом тазике из ушей свиных!.. и яблоки моченые!.. и рыбы сколько хочешь! Хоть вареной, хоть жареной!.. И… и… – Векша задумался, напрягая всё воображение, представляя неслыханное и невиданное простым смертным изобилие на белой обеденной скатерти небожителя-градоначальника, – и черный хлеб скибками!.. Вот такенными!.. А посредине – молока топленого крынка, а в ней половник серебряный! И будет он тебе после этого меня лопать, как же!..
– Он тебя на десерт съест, с канпотом! – сердито пригрозил средний брат и потянул упрямца за другой рукав. – Пошли скорей!
– С канпотом булки едят узюмные, с… – буркнул Векша, но не успел добавить, с чем конкретно рисовались ему обмакнутые в канпот узюмные булки, как из-за угла выглянула усатая голова в блестящем шлеме и басом радостно воскликнула:
– А тут еще четверо!
– Стража!.. Бежим!.. – отчаянно выкрикнул Кысь, рванулся к тайному лазу под забором, метнулся обратно, чтобы поторопить малышню и оказался прямо в объятьях усатого охранника.
Двое его братьев и сестра уже трепыхались словно пойманные воробьи в мощных лапах трех других солдат.
– Пусти, пусти!!!.. – истошно орал и отбивался руками и ногами Кысь, но усатый стражник лишь довольно похохатывал и крепче сжимал обреченного на муки неизвестности мальчишку.
Через несколько минут солдаты доставили панически верещащий и вырывающийся улов в городскую управу и, пройдя по широкому пыльному коридору первого этажа несколько поворотов, внесли детей в небольшую, ярко освещенную разложенными на полках желтыми шарами и очень теплую комнату.
На полу ее кипел и булькал, исходя матовыми клубами пара, огромный котел, хоть огня под ним и не было. Рядом стояли чаны с холодной водой, выводок разнокалиберных ведер и пустое корыто размером с небольшую лодку.
– Принимай, матушка Гуся, еще отловили, на самом нашем заднем дворе паслись, короеды! – доложили стражники, гордо демонстрируя испугано притихших ребятишек сутулой старушке в коричневом платье с закатанными выше локтей рукавами и мокром синем фартуке.
– Вот молодцы, – ободряюще заулыбалась та. – У вас родители есть, детки?
– Сироты мы, – ожесточенно зыркнул на нее искоса Кысь.
– Ну, тогда мы сейчас вами займемся… – нараспев протянула она и махнула рукой отряду женщин, усталой стайкой присевших на длинную скамью у стены.
– Только меня тогда первым, – угрюмо глянул на старушку старший брат. – А их не трогайте. Они еще маленькие.
– Чего тебя первым? – удивился за ее спиной сморщенный старичок в накинутом на плечи заношенном армячке цвета ноябрьского болота и с пустым ведром.
– В-варить… – сглотнул сухим горлом Кысь.
* * *
«Здравствуй дорогой дневничок.
Пишет в тебе (или в тебя?) некто Макар. Лично я считаю, что более дурацких слов придумать трудно, но Кондрат, который согласился учить меня грамоте, говорит, что самый лучший способ выучиться писать и излагать свои мысли – это вести дневник. То есть, книжицу, куда я буду записывать всё, что произошло со мной интересного. Или вообще интересного. Или просто произошло. Не обязательно со мной. А когда я спросил его, как такую книжицу вести, он ухмыльнулся как распоследний хмырь и сказал, что все, кто ведет дневник, должны начинать каждую запись вот этими словами. Может, он врет? Если выяснится, что да, я ему в чай как-нибудь насыплю соли с перцем, и тогда посмотрим, кто будет смеяться последним.
Кстати, первый раз сегодня видел, как Кондраха с Находкой поссорились. Ей обрыдло в пустом дворце сидеть, на горушке, от людского рода вдалеке, и она решилась комнатушку себе в управе подыскать, и там поселиться, как мы, пока вся эта неразбериха идет. Попросила своего спасенного помочь ей обустроиться, он пообещал, но тревога прошла, что разбойники на лавку в рудокопской слободе напали, он с мужиками побежал, да весь день за ними и пробегали. Не поймали, зато согрелись. А октябришна наша в обижданки ударилась – забыл. Я, конечно, как мог – пособил с переездом, а потом лекцию ей прочел про суровую необходимость и мужскую работу, но, по-моему, не проняло. Расстроилась деваха шибко. К чему бы это?.. К дождю, наверно.
А еще сегодня в управу приходили новые жалобщики. Поскольку мы с Кондрахой единственные грамотеи в Ивановом отряде, а хитрая Кондрахина морда успела ускакать ловить креманальный алимент, как их называет Иван, то помогать нашему лукоморцу ходоков принимать пришлось мне, так как он решил, что жалоб так много, и что их надо записывать подробно, чтобы ненароком что не забыть, а то перед людями конфузно будет. Вот я и просидел целый день записываючи. Аж мозоль на рабочем месте натер.
Во-первых, толпа народу жалилась на то, что топить нечем – лесорубов мало, старики получахлые одни, и валить за день они успевают ровно столько, чтобы обогреть свои времянки в лесу. А ведь дрова, те, которые чудом после этого остаются, еще из леса и вывезти надо, а лошадей и возов в городе еще меньше, чем лесорубов. Но тут Бирюкча – дворцовый стражник бывший, сейчас в городе служит – вспомнил, что вверх по Постолке лагерь войск Костея стоит в сутках пути от столицы. И казармы там все из бревен рубленые. И что ежели их разобрать, в плоты связать и по реке сплавить, то глядишь, потихоньку зиму и протянем. Так что, из бывших дворцовых стражников да из челяди сколотили отряд человек в тридцать под его, Бирюкчиным, командованием, и отправили военное Костеево имущество ломать и сплавлять народу в мирных целях.
Следующая делегация – два мужика из какой-то деревни – плакалась, что они в город баранину да шкуры продавать везли, а разбойники по дороге все и отобрали, вместе с телегой и конем. А еще до того на их деревню и на соседнюю с ихней тоже разбойники ночью набег устроили, всю еду, что на ощупь нашли, утащили, даже картошку зеленую семенную и зерно с отравой крысиной. После того, конечно, ихнего брата поменьше стало, но все равно озоруют, спасу нет. Да и крысы расплодились. Иван сказал с крысами им своими силами справляться, а за разбойниками еще два отряда в тот же день снарядили – почти все наши гвардейцы туда ушли. Мужики довольные раскланялись и пошли было во свои свояси, но в коридоре их перехватила ее высочество (Кондрат на ушко сказывал) и намекнула, что борцов с разбойниками и их семьи кормить надо. Мужики жались поначалу, но посмотрел бы я, как они супротив нашей Серафимы выстояли! Минут пять, конечно, продержались, а потом все равно пообещали налог на безопасность оставшейся на своем ходу бараниной пригнать, по две головы за одну замеченную разбойничью голову, то есть, десять баранов всего. Если не соврали, надо будет думать, как на всех разделить. Мясо-то, оно надо. Ее высочество с нашими пробовали вчера на охоту сходить, весь день под снегом проболтались, с одним лосем вернулись. Да и то не они за ним, а он за ними полдороги гнался, пока об упавшего Прошку не споткнулся и шею себе не сломал.
Чтобы толк был, надо человека, леса местные знающего, да где же его взять?..»
* * *
Серафима соскочила с коня перед вычурным парадным городской управы, бросила поводья подбежавшему конюху и уже хотела войти, как вдруг за спиной у нее раздались возмущенные выкрики, возня, звон оружия и лязг сотрясаемых ворот.
– …А я говорю – пропусти!
– А я тебе отвечаю, что новым хозяевам на твоего арестанта – тьфу!
– Каким это – новым?
– Временному правительству и их лукоморским высочествам, вот каким!
– Да как это тьфу, если я его полгода ловил?!
– Ну, и зря ловил, значит!
– Как это зря?!
– Отпустил бы ты меня, Лайчук…
– А ты вообще молчи, уголовник!
– Ступай домой, борода, говорят тебе! Без твоего деревенщины тут делов хватает!
– Слышь, Лайчук? Без меня тут…
– Цыц, холера!..
– Эт-та что за беспорядок в общественном месте? – заинтригованная царевна с виноватым удовольствием позабыла про дела чужого государства и направилась к воротам выяснять обстоятельства перепалки.
– Разрешите доложить, ваше высочество! – вытянулся в струнку румяный молоденький стражник. – Царский лесничий Лайчук привел браконьера в кутузку, а поскольку вы вчера всех арестантов распустили, то я ему и говорю, чтобы он занятым людям мозги не кочкал, а валил бы на все четыре стороны!
– Браконьера?! – глаза Серафимы загорелись радостным огнем. – Это ты не прав, рядовой. Хорошие браконьеры стране сейчас ой как необходимы.
– Вот видишь! – торжествующе расправил плечи, обтянутые поношенной униформой царского лесничего заросший курчавой черной бородой по самые глаза Лайчук. – Много ты понимаешь в государственных делах! Деревенщина!
– Сам-то… – разочаровано буркнул солдатик и исподтишка, пока тот не видит, показал лесничему язык.
Охотник без лицензии – худощавый, жилистый мужичок невысокого ростика – обреченно ссутулился и поник лохматой головой.
– Как тебя, господин браконьер, звать-величать? – обратилась к нему Серафима, пока они, перепрыгивая через три лесенки, поднимались на третий этаж, в ее с супругом штаб-квартиру.
– Сойкан, ваше высочество, – ответил за него лесничий. – Неисправимый истребитель царской живности. Но ничего, набегался, друг. С поличными попался. Отдохнешь теперь на казенных харчах в руднике. Есть у него еще брательник, Бурандук, ваше высочество, такой же изворотливый хитрюга, но и он от меня не уйдет!
– Это хорошо, – довольно кивнула царевна. – Сразу, как только словишь его, сюда тащи.
– Будет сделано, ваше высочество! – лучась от чувства собственной важности и полезности, гаркнул Лайчук так, что пыль посыпалась с портьер на окнах коридора, а дверь прямо перед ними приоткрылась, и из нее выглянуло встревоженное усталое лицо.
– Что слу… Сеня?.. Ты не слышала – кто-то в коридоре только что так кричал…
– Ваньша, это мы кричали! – возбужденная царевна весело взъерошила светлые волосы на распухшей от забот Ивановой головушке и рывком распахнула дверь бывшего Вранежева, а теперь Иванова кабинета перед лесничим и его пленником так, что супруг ее чуть не нырнул носом в пол. – Трубим сбор! Скликаем людей! К оружию, граждане! Два пишем – один в уме!
– Да что случилось?!.. Напали враги? Нашли деньги?
– Лучше! Никто не напал, но зато нашли лесничего и полтора браконьера! Срочно снаряжаем команды охотников, и вперед!
Одну чрезвычайно простую вещь Серафима поняла очень скоро: чтобы снарядить команду охотников, надо иметь этих самых охотников или, по меньшей мере, просто людей, обладающих всеми отпущенными природой человеку конечностями и передвигающихся хотя бы по ровному месту без помощи костылей и поддержки других стариков и калек.
– Я пойду, Макар пойдет, на воротах парнишка стоит – уже трое… – медленно начал загибать пальцы Кондрат, составляя список будущих кормильцев Постола.
– Четверо, – рассеяно поправила царевна.
– Пятеро, – решительно уточнил Иванушка.
– А править кто будет? – испуганно вытаращил глаза министр полезных ископаемых, случившийся на тот момент в Ивановом кабинете.
– Ну, полдня страна и без управления никуда не денется… – попробовал пошутить царевич, но его юмор был не понят и не оценен.
– Полдня охотники не ходят, разрешите сообщить, ваше высочество, – поклонился Сойкан.
– И зверям шкуры портить всякий может, а государством управлять – тут голова нужна, – подержал его Кондрат.
– Не царское это дело, – торжественно кивнул главный рудокоп. – Не царское.
И тут Иван возмутился. Ему хотелось спорить, доказывать, убеждать, что он даже дома – младший сын, а этой стране он вообще никто, и звать его тут никак. Что управлять государством он умеет еще меньше, чем портить шкуры зверям. Что если еще хоть один человек придет к нему со своей проблемой, жалобой, сетованием или челобитной, то он просто сойдет с ума. Что единственная его мечта последние несколько дней – вырваться из стен этой ненавистной управы чего бы это ни стоило ему, стране или зверям, и он уже набрал полную грудь спертого, пыльного, пресного городскоуправского воздуха, чтобы озвучить всё это твердо и непреклонно, но дверь кабинета сухо скрипнула, приоткрылась, и впустила озабоченного Макара:
– Иван, там от углежогов и рудокопов делегация пришла, расстроенные как сто гармошек. Потом от Новоселковской слободы делегация с прошением, от Кошкалдинской, от мыловаров двое старух, от колесников дедок – спина колесом, от веревочников…
– Попроси их подождать минут пять, пожалуйста, – пристыжено выдохнул весь запас атмосферы и бунтарства лукоморец.
