Текст книги "Большая Сплетня"

Автор книги: Светлана Успенская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

«Мне кажется, мы уже встречались раньше, в прошлой жизни...»

«Да, наши сердца – это две половинки единого целого».

Она ловится на приманку искренности, ведется на легковесный треп – как они все, даже самые умные вроде Лилеевой. Потом торжественное предложение руки, два сердца, пронзенные стрелой, целующиеся голубки на свадебной открытке...

После этого она моя – хотя бы внешне, для нескромных изучающих взоров со стороны! Для вящей дееспособности Большой Сплетни!

И вот уже вся контора бурлит и пенится, недоумевая. Из дамской комнаты доносится: «Ну что она в нем нашла?» – «Что ты, он такой душка!» – «Он всегда мне нравился». – «Я бы с таким никогда...» Обида через край, ненависть пополам с завистью. Женская безадресная ревность.

В мужской курилке обрывистый разговор. Зло выхаркиваются наружу непрожеванные слова. «Такая девка – и что она в нем нашла?» – «Этим сучкам нужно только одно...» – «Теперь он на коне, ее папаша прибережет для него теплое местечко, будь спок...» – «Да чего мне-то волноваться! Я-то сдохну на своем месте, не то, что он...»

Пока это только мечты, долгоиграющие планы...

Пока что Большая Сплетня натужно буксует. Ей нужны доказательства – а мне как воздух нужен корм для моей породистой курочки, питающейся зерном злоречивых пересудов, клюющей все подряд, что узрит ее тревожное бегучее око. Смятенно сканирующей пространство птичьего двора в поисках пищи.

Я иду к тебе, моя пташка по имени Большая Сплетня. Я – твой добрый хозяин. Я накормлю тебя, подсыпав отборного зерна.

Вот только где его взять?

Наблюдение дает свои плоды. Теперь я знаю, что Дана обедает в ресторане, расположенном наискосок от нашего офиса. Цены на бизнес-ланч там астрономические, заносчивые официанты, учуяв чужака, окатывают пришлого надменными взглядами, а чашка кофе стоит столько, сколько в обычной забегаловке целый литр!

Тем не менее пью свою чашку долго, с демонстративной неспешностью просматривая «Коммерсантъ». Тяну резину, поджидая ее. Планирую разговор.

«Можно подсесть к вашему столику?»

«Да, пожалуйста».

«Что вы думаете о...»

«Вас правда интересует мое мнение?»

Конечно, меня интересует кое-что другое, но:

«Может быть, встретимся вечером, обсудим подробнее?»

«Почему бы нет...»

Увлекшись разговором, мы не замечаем, как заканчивается обед. Оживленно болтая, поднимаемся на лифте в контору. По дороге боковым зрением ловлю потрясенные взгляды сослуживцев.

Терехин: «Кажется, наш пентюх заарканил райскую птичку!»

Губасова: «Между ними действительно что-то есть! А я не верила...»

Фирозов, тревожась про себя: «Надо бы обойтись с ним полюбезнее... На всякий случай!»

Лида: «Это я помогла ему! Это я придумала...»

Отвечаю ей в своем разбушевавшемся воображении: «Да, солнышко, это ты придумала, и я не забуду твоей услуги!» Став главой отдела или даже начальником департамента, я приберегу для тебя по старой дружбе непыльную должность. В знак моей неувядаемой благодарности. Ведь как-никак мы сто лет друг друга знаем! «Только не говори Дане о том, кто это придумал...» – «Конечно, не скажу, Игорь! Я ведь понимаю, какое расстояние теперь между нами, вижу глубину разделяющей нас пропасти!»

Наперсточная чашка уже выпита, а Якушевой все нет. Черная крепкая жидкость плещется в желудке, провоцируя голодный спазм. Подхлестнутое кофеином сердце сумасшедше колотится, как будто трясется в тревожном предчувствии.

Официант глядит сквозь меня стеклянным взглядом. Я заслоняю ему горизонт. Я закрываю ему солнце. Я мешаю ему спокойно дышать.

Ладно, ладно, ухожу... Оставляю в кожаной книжке меню чаевые – большие, слишком большие для меня. Подавись, сволочь! Когда-нибудь, уже очень скоро, ты будешь пресмыкаться передо мной, а я буду смотреть на тебя как на пустое место. Когда-нибудь это обязательно случится!

Ухожу, свернув газету небрежной трубкой. Она так и не пришла.

По дороге в офис набрасываюсь на черствую булочку, старясь не думать о том, что изюм в ней подозрительно напоминает запеченного в тесте таракана. Позже узнаю: начальство всем кагалом отправилось на деловую встречу – и Рыбья Кость, и Леди Ди, и Чигасов... День прожит зря!

Официанты смотрят на меня как на личного врага. Иногда – как на приблудную кошку, которую не гонят прочь лишь из жалости. Почему – непонятно, ведь народу в зале, несмотря на обеденное время, с гулькин нос. Наверное, своей куцей чашкой кофе я наношу удар по их самолюбию, поддержанному черными бабочками неудачливых пианистов. Нет ничего несноснее высокомерия лакеев!

Однако, хотят они того или нет, им придется смириться с моим присутствием. Я пью кофе, демонстрируя безудержное наслаждение. Но как я ненавижу этот кофе! Как болит от него желудок! Однако самоотверженно глотаю адское варево так, будто каждый глоток приближает меня к неведомой цели. Я хожу в ресторан до тех пор, пока в один прекрасный день не осознаю – прошла уже целая неделя, а я ни на йоту не приблизился к своей мечте.

Леди Ди появляется в ресторане вместе с Чигасовым. Щебечет самозабвенно, как тропическая птичка. Садится у окна, бросает официанту, поправив небрежность милым оскалом ничего не значащей улыбки: «Мне как обычно». При ее появлении хмурые лица подавальщиков зримо светлеют. Официанты носятся, как июльские мухи в полдень, тепля на лицах угодливые ухмылки.

В чем тут дело? В чаевых? Или в том, что им нравится обслуживать не хмурого типа в плохих ботинках, а хорошенькую девицу на острых каблуках? Или дело во флюидах уверенности, которые лучеобразно расходятся вокруг Якушевой? Которые пьянят их так же, как и меня?

Мне не удается перекинуться с Леди Ди словом или хотя бы обменяться взглядами. Она вполголоса беседует с Чигасовым, стараясь не нарушать молитвенную тишину в храме желудка (в храме моего больного желудка!). Я тщетно напрягаю слух. Газета дрожит в руках, а расфокусированный взгляд не в силах прочитать ни строчки.

Когда она протягивает кредитку, расплачиваясь за обед, я тоже заржавело подымаюсь из-за стола. Еще один даром прожитый день...

Ее замыленный взор равнодушно скользит по моей фигуре, скатывается по лицу, как лыжник по обледенелой горке, – не оставляя следа.

Терпение, терпение, терпение! А что еще мне остается?

Случайно, на повороте офисной лестницы, одним боком прижавшись к перилам, подслушиваю ее разговор с подругой. А вдруг они говорят обо мне? Вдруг?

– Сколько? – интересуется Дана.

– Двести пятьдесят.

– Светлые или темные?

– Светлые.

Нахмур светлой бровки, изгиб пухлой губы.

– Я бы взяла...

Обычная легковесная болтовня двух хорошеньких дамочек. О чем они треплются? О новой туши, на пятьдесят процентов (если верить рекламе) увеличивающей ресницы? О хорошеньких туфельках с весенней распродажи?

Лихорадочный перебор в мозгу – что еще может интересовать ее, мою тонкую, мою недостижимую прелесть? Было бы кощунством заподозрить ее в интересе к чему-либо, кроме приятных женских пустячков: духов, пудр, ярких тряпок, кокетливых сумочек – будуарной прелести вещественного женского мира.

Продолжение фразы – как удар обухом:

– Я бы взяла десять цистерн. Мой клиент ищет светлые нефтепродукты. И цена годится...

От неожиданности чуть не зарываюсь носом в ступеньку.

Светлые нефтепродукты, клиенты, доллары – многие тысячи долларов! Миллионы! Деловито оттопыренная губа, оценивающий прищур бестрепетных глаз. Обпиться ядом без надежды на спасение. Повеситься в укромном уголке. Прыгнуть в бурлящий кипеж водопада. Нырнуть с головой в черный омут! Умереть и не встать!

Она – моя погибель. Или мое спасение.

ОНА

Игорь вытребовал у меня помощи. Занял денег. Затащил в магазин. Не смущаясь старыми туфлями и галстуком с красными черепами, вцепился в вешалку.

– Мне нужно прибарахлиться. Помоги выбрать костюм!

Такое свинство трудно простить даже близкому родственнику, тем более возлюбленному – даже если до сих пор он не знает о своем высоком звании. Но ему плевать на приличия. И на меня тоже плевать!

– Пожалуйста, в примерочную! – Продавщица заученным жестом загоняет его в закуток.

Он вертится перед зеркалом, как барышня. Крутит рыхлый узел галстука. Зеркало послушно отражает только что приобретенные ботинки, выдающие новизну своим глянцевым блеском, мешковатый костюм, вспотевшее от напряжения лицо.

– Ну как?

Небрежное подергивание верхней губы.

– Он тебе велик.

– В нашем ателье можно бесплатно подогнать костюм по фигуре, – щебечет продавщица, потряхивая легкомысленными кудряшками.

Пренебрежение, замаскированное под предупредительность, фальшивая угодливость с гнилостным душком. С миазмами разложения. Блудливый взгляд по залу в поисках стоящего клиента.

Возвращая костюм на вешалку, девушка бархатно интересуется:

– Вам ведь для свадьбы, да? Вашей невесте можно подобрать прекрасное платье прямо из Италии. Новый фасон. Скидка для молодоженов. – Окидывает взглядом мои потрепанные джинсы. – Останетесь довольны, уникальный дизайн. На всю Москву всего два таких.

Игорь взбешенно сглатывает слюну. Его выводит из себя любое, даже мнимое сопоставление меня с ним. Даже мнимая виртуальная связь между нами. Особенно – мнимая и виртуальная.

Сейчас он начнет оправдываться, отнекиваться, врать, что мы просто знакомые, что он – это одно, я – совсем другое...

– Спасибо, – торопливо перебиваю его начальное «э-э-э». – Мы уже все купили!

Вытаскиваю его за рукав из магазина.

– Зачем ты... – начинает он запальчиво.

Но вдруг замолкает, услышав дробный цокот каблуков по тротуару. Внезапно он видит ее, Леди Ди.

Якушева с потусторонним лицом плывет нам навстречу. Ее взгляд цепляется за фешенебельные вывески. В руке покачивается микроскопическая сумочка.

Ровно через секунду, после очередной саккады глазного яблока, она увидит нас. Вдвоем!

Мне-то плевать: я уверена, она нас не узнает – ни его, ни меня. Но Игорю – нет, совсем не плевать! Схватив меня за руку, он вертко ныряет в подворотню.

– Зачем? – вырываюсь обиженно.

– Не хочу, чтобы меня видели в старом костюме, – оправдывается, пряча глаза.

Врет! Не хочет, чтобы его видели рядом со мной. Я как будто снижаю его котировки на любовной бирже. Я обесцениваю его, выводя из оборота.

Пианинным стаккато по подворотне прокатывается звук ее шагов, потом стихает, слившись с автомобильным гулом.

– Кстати, – произношу с демонстративным равнодушием, – есть кое-какая информация...

Он поднимает на меня замутненный мучительным видением взор.

– Клуб «Гейтс», пятница. Она будет там.

Взор его проясняется... Он думает о ней, да. И надеется на пятницу, на новый костюм, на Большую Сплетню.

Как я узнала о пятнице? Да никак – сама все организовала!

Позвонила по телефону в кабинет Даны. Трубку, естественно, подняла секретарша.

– Якушевой нет на месте. А кто ее спрашивает? – Заученная вежливость профессиональной гюрзы. Вместо языка – раздвоенное жало, источающее яд секретарской любезности.

Не отвечаю на вопрос – как будто имею полное и абсолютное право не отвечать. Как ни странно, секретарша признает за мной это право, словно оно флюидами передается по телефонному проводу.

– Передайте, мы ждем ее в «Гейтсе», как всегда, в пятницу. – Нажим на слове «мы». – Просто передайте...

И я знаю: она передаст, и Дана придет.

Но разве это поможет ему? Если не помогу я?

ОН

Пятничным вечером, нарядившись в новый с иголочки костюм, испытывая предчувственный трепет в левой половине груди, прибываю в клуб.

Фейс-контроль.

– Простите, но... – Охранник преградительно вырастает на входе.

– В чем дело? – Моя надменная холодность должна его отрезвить.

– Вы один или с боссом?

– Что-о-о?

Он принял меня за охранника богатого завсегдатая этого гадюшника! Через секунду, парализованный собственным бешенством, выкатываюсь на улицу.

А вот ее автомобиль... Сейчас я... Она обязана меня узнать!

И она меня узнает.

– А, это ты! Привет! – Полуоткрыв объятия, Дана идет мне навстречу.

Обмякаю лицом.

Но она, проскользнув мимо, дружески обнимает какого-то типа в таких брюках, в которых я бы постеснялся чинить автомобиль!

Типичный хиппоза: сальные волосы по плечи, тесемка с бусинками поперек лба, вместо сумки через плечо – старый эмалированный чайник с цепочкой от унитазного бачка. В чайнике – пачка сигарет и разный мусор. Дорогая визитница, из которой торчат скомканные деньги, много денег.

– Моя прелесть! – произносит этот жуткий уродец, прижимаясь отвратительной щетиной к ее вожделенной щеке.

– Я сразу поняла, что это ты мне звонил.

– Я? Я не... Я вообще-то здесь случайно.

– Не важно... Сто лет не виделись!

Вертящиеся двери послушно пропускают внутрь странную парочку. Охранник как-то опадает плечами при виде хиппозы, являя собой высшую степень служебной почтительности.

А я, в дурацком костюме стоимостью в целое состояние, униженно подпираю стенку на улице! Если бы я мог, я бы взорвал целый мир, дайте мне только бомбу. Мне не жалко ни детей, ни стариков, ни кормящих матерей, ни кормильцев семейства. Мне никого не жалко, пока на свете царит подобная несправедливость! Кому нужен этот безумный мир, где давно не мытые хиппари с чайниками вместо сумок ценятся выше, чем прилично одетые молодые люди, талантливые и с большими амбициями?

В своем безупречном костюме я возвращаюсь домой, в свою берлогу. Вешаю обновку на плечики, убираю в шкаф. Я еще припомню вам этот костюм, господа!

– В костюмах туда не ходят, – просветил меня всезнающий Терехин, пыхнув в потолок слоистым дымом. – «Гейтс» – ужасно стильное место!

– А ты откуда знаешь? – буркнул я, подозревая престарелого донжуана в беззастенчивом вранье.

– По телевизору видел... Там собираются неформальные тусовщики. Если бы ты пришел туда в ночной пижаме с куриной косточкой за ухом, тебя приняли бы с распростертыми объятиями. Попробуй в следующий раз пижаму, очень рекомендую!

– Да пошел ты... – обиделся я.

– А я в такие места не ходок! – торжественно объявил Попик, обхватив себя за плечи толстыми сосисочными пальцами. – И потом, в городе море мест, где пиво дешевое, девки красивые и аквариумы вполне деловые стоят...

– Кстати, зачем ты поперся в это пафосное заведение? – поинтересовался Терехин.

– Одна девушка пригласила, – многозначительно проговорил я. – Ты ее знаешь...

– Кто, Лидка, что ли? Лилеева?

Тупоумный болван с единственной извилиной, патентованный идиот, утративший способность соображать! Как он мог подумать, что Лилеева и я... Что мы... Как он вообще догадался сопоставить нас!

Еле сдержался, чтобы не двинуть ему в ухо.

– Лилеева... – фыркнул нарочито небрежно. – Мы уже сто лет как разбежались...

В этот момент Лида шла мимо нас, сосредоточенно листая бумаги. Привычным движением поправила очки на носу. Ее напряженная спина говорила о том, что она прекрасно все слышит.

Ну и плевать! Вообразила, что у нее на меня какие-то права!

– А, так это та самая красотка, которая похожа на тропическую рыбку? – хихикнул Попик. В его устах любой звук, кроме чавканья, звучит неуместно, как будто хихикает ошкуренная туша мамонта, пролежавшая в земле пару миллионов лет. – Такая красивая... Якушева, кажется...

– Леди Ди? – вскинулся Терехин – недоверчиво и подозрительно.

Я смущенно потупился:

– Попик, я ведь, кажется, просил...

Терехин забегал глазами, не в состоянии вот так просто, за здорово живешь поверить в сногсшибательную новость – удивительную, сумасшедшую новость!

– Нет, правда?

Я покачал головой, изображая искреннее смущение и юношескую застенчивость.

Получилось хорошо. Большая, тяжело груженная телега Большой Сплетни наконец-то сдвинулась с места – еле-еле, чуть-чуть.

Пусть даже на миллиметр, но все же...

Рано я радовался. Единственная награда – заинтересованный взгляд Тамары, устремленный на мои сверкающие отраженным электричеством ботинки.

– Ромшин, где такой костюмчик оторвал? – Тамара иронически хмыкает, скосив безмужние глаза от карманного зеркальца, в котором изучает очередную морщинку, приобретенную в схватке с неумолимым временем. – Небось на Черкизовском рынке?

Подобные идиотские замечания я вообще оставляю без внимания!

Я выше этого.

Прыгнуть в огонь, чтобы спасти ее из-под обломков обрушившейся крыши. Защитить в темном подъезде от бандитского ножа, пожертвовав своим распахнутым настежь сердцем. Когда она будет захлебываться в пене мутных волн, отчаянно борясь со штормом, вытащить на берег. Если в скалах она, оступившись, повиснет на страховочном тросе, жадно цепляясь свободной рукой за скользкий выступ, протянуть ей спасительную руку. Рискуя собственной жизнью, вытащить ее из-под колес вылетевшего из-за поворота автомобиля. Бросить ее под колеса подлетевшего автомобиля. Столкнуть в пропасть. С улыбкой отмщенного самолюбия смотреть, как она будет тонуть в штормящем море. Самому затаиться в темном подъезде, пропотелой рукой сжимая бандитский нож. Поджечь, наконец, дом, предусмотрительно подперев дверь с внешней стороны...

Что мне делать? Что предпринять?

Кажется, Лида дуется на меня. Кажется, ее обидели слова, брошенные Терехину. Но ведь между нами действительно ничего нет – и уже давно, дней пять. Впрочем, никогда не поймешь, что у нее на душе, порою чудится, что она обиделась, хотя никакой обиды на самом деле нет, – по крайней мере, она так утверждает.

К тому же Лида не может не понимать, что между нами действительно теперь все кончено. Ведь она сама придумала Большую Сплетню. Теперь шутки в сторону, каждый шаг – как по минному полю. Движение в сторону – расстрел на месте. Шевеление рукой – автоматная очередь поверх головы. Теперь вся моя жизнь подчинена Большой Сплетне. Теперь я работаю на нее, чтобы через короткое время она заработала на меня. Теперь я ее пасынок, ее добровольный или принудительный любовник, ее покорный слуга. Теперь прошлые отношения заморожены – до лучших времен или навсегда, пока прожорливое чудовище Большой Сплетни не насытится мной или пока я не пресыщусь им.

Но сплетня буксует. Ей нужны доказательства. Ей нужна горсточка крупки, питательный бульон скабрезных слухов – но мне нечего ей предложить. Вот уже неделю я держу свою питомицу на голодном пайке, вот уже неделю она поднимает на меня голодные глаза, предсмертно шевеля извивами ослабелых щупальцев.

Скользкий взгляд в коридоре, многозначительная улыбка: «Как прошли выходные?» Затухающая амплитуда общественного интереса. «Вы слышали, что...» – «Не очень-то я в это верю». – «А мне кажется, в этом что-то есть – видели, как он преобразился? Костюм...» – «Я бы не придавал этому такого значения. Подумай сама – кто он и кто она...» – «Да, она – это да!» – «То-то же...»

Мужская курилка увлечена обсуждением последних перестановок в руководстве.

«Они вводят должность президента по PR». – «Это сейчас модно – связи с общественностью». – «Лакомое местечко!» – «Еще бы! Делать-то ничего не надо, трещи на людях, как попка, все, что в голову взбредет. Говорят, у начальства большие планы на одну нефтяную компанию, вот они и решили...» – «Да, «Стандард Ойл», я что-то слышал об этом...» – «Интересно, кого назначат?» – «Кого-нибудь из своих». – «Чигасова или Касаткина, наверное. Чигасова проталкивает Якушева, а Касаткина – Рыбья Кость». – «Тсс, тише...» – «Да ладно, можно подумать, что она не знает, как ее у нас кличут!» – «Так, значит, Чигасов или Касаткин? Что ж, посмотрим, кто кого...» – «Да уж, ясно одно, что не мы их, а они нас... Тепленькие места исключительно для своих...» – «Нет, все же, интересно, кого назначат?»

Почему не меня? Ну почему не меня!

ОНА

Фирозов входит в комнату. Головы склоняются еще ниже, демонстрируя прилежание, – начальник все-таки. Кому охота влететь под дежурный выговор: «В рабочее время вы позволяете себе...» Варианты: разговаривать по телефону, рисовать рожицы на полях отчета, болтать о модах, листать журнал, торчать в Интернете на порносайте, обсуждать служебные перестановки, смотреть в окно, чихать, морщиться, плакать о несложившейся жизни, вздыхать об умершей любви, дышать полной грудью, мечтать о свободном бесслужебном существовании, не работать над отчетами и документами, работать над отчетами и документами.

Выплеск начальственного рвения – понурый взгляд в пол – вынужденная улыбка, соперничающая своей бледностью с поганкой, – губы затравленно лепечут оправдания – усиленное погружение в бумаги – ненависть и презрение.

Презрение и ненависть! Ведь каждому ясно, что начальник, пошедший на понижение, как бы и не начальник вовсе. Как бы он ни выслуживался, как бы ни воспитывал персонал в духе обостренной ответственности и любви к конторе, но сквозь контуры невнятного будущего ясно рисуется его персональный конец. Существуют только два варианта – возвращение наверх, в крону разросшегося начальственного древа, на олимп бессмертных, или вылет из конторы, стремительный и безвозвратный, Третьего не дано. Но для рядового персонала все варианты одинаково равны, потому что и взлет и вылет одинаково их не касаются. Какая разница, кто будет на тебя орать по поводу пустяковой ошибки в отчете?

Впрочем, разница есть.

Блуждающий взгляд останавливается на мне.

– Лилеева, зайдите в мой кабинет!

Придавленные демонстративным трудолюбием взгляды быстро вспархивают от бумаг. В них вопрос: «А зачем?» Зачем вызывают: чтоб намылить шею или похвалить?

На подгибающихся ногах плетусь в кабинет. Все едино – воля, неволя, милость, немилость. Ни начальственная выволочка, ни руководящая похвала ничего не изменят в моей жизни. Они не сделают меня красавицей с идеальной фигурой, уверенной в своей неотразимости, не подарят мне богатого папочку, не дадут престижного диплома или высокооплачиваемой должности. Все будет одно и то же – через двадцать, тридцать, сорок лет: контора, шуршание бумаг, шорох остро заточенных карандашей, дым в курилке, сквозняк на лестнице, шаги по коридору, дождь по стеклу, калейдоскоп времен года, колесом летящих в вечность, жизнь, похожая на смерть, смерть, похожая на жизнь...

– Кажется, у вас сейчас не слишком много работы? – произносит Фирозов, тщательно пожевав губами. Слова пузырятся на губах капельками слюны. – Нужно собрать данные о компании «Стандард Ойл».

«У меня полно работы! – хочется заявить. – Мне некогда!» Мне нужно заварить адское варево под названием «Большая Сплетня», чтобы от души накормить им весь коллектив. Чтобы все едоки остались довольны. Чтобы не было жалоб на качество изысканного блюда.

Для этого нужны десятки шустрых поварят, не знающих главного рецепта, но служащие умелым подспорьем опытному кашевару. Нужны сотни ингредиентов – случайные взгляды, прикосновения, встречи, улыбки, вскользь брошенные фразы. Из этих свежайших продуктов шеф-повар, патентованный виртуоз, признанный мастер изысканной кухни, смастерит роскошное блюдо для всеобщего удовольствия. Чтобы после обеда у едоков не было изжоги или гадкого послевкусия, чтобы их не одолела медвежья болезнь и безвременные сожаления. Чтобы не посетило несварение желудка, похожее на ощущение неправдоподобия происходящего. Мне нужна добротная, хорошо состряпанная сплетня, еда стопроцентного качества. А тут какой-то «Стандард Ойл»...

Но я, конечно, произношу с повышенной боеготовностью:

– На что обратить внимание?

– Нужно оценить плюсы и минусы компании. Годовой оборот, чистые активы, перспективы развития. Инвестиционная привлекательность. Особо – плюсы и особенно – минусы. Но главное – перспективы.

Ага. Ясно. Дважды два – четыре. Волга впадает в Каспийское море. В пятиэтажном доме пять этажей. Кто-то хочет купить эту компанию. Кто-то хочет наложить на нее свою жадную, загребущую лапу.

– Поняла, – киваю, черкнув пару слов в блокноте. Рисую огромный плюс, а рядом с ним – минус в траурной рамке. Добавляю после паузы: – Эльза Генриховна будет довольна.

Фирозов испуганно косится на дверь, как будто опасаясь невидимого соглядатая. Тревожно сглатывает слюну.

– Да, конечно... Но только не стоит об этом говорить ей пока. Вам хватит недели? Отчет положите мне на стол. Или нет... Лучше я сам заберу его у вас. Можете идти...

Интересно, почему он испугался? Занятно!

«Стандард Ойл». Дивная компания с шикарным капиталом. Предназначена на убой кем-то богатеньким и прожорливым. Была государственной, приватизирована десять лет назад за смешные пять миллионов. За это время она превратилась в откормленного бройлерного цыпленка с бледной шкуркой и желтоватым жирком. Сочащегося мясным соком. Теперь этот цыпленок, по оценкам экспертов, стоит минимум в сто раз дороже. Неплохой привес для бройлерной птички!

Сама компания – лишь верхушка огромного айсберга, его мизерная надводная часть. Но даже эта надводная часть выглядит весьма внушительно: лицензия на разработку Кышканарского месторождения, активы стоимостью едва ли не полмиллиарда долларов, выпущена чертова прорва акций номиналом сто рублей, которые, между прочим, идут нынче по десять долларов, причем с хорошей годовой доходностью. Однако существует дисбаланс между активами и биржевой стоимостью акций – компания явно недооценена рынком. Кажется, есть за что побороться...

Хотя ценные бумаги «Стандард Ойл» не входят в котировочный лист Российской товарной биржи первого эшелона и не относятся к числу «голубых фишек», это ни о чем не говорит: бывает, что вполне привлекательные в инвестиционном смысле компании прозябают в третьем эшелоне только потому, что не желают рассекречивать свою отчетность.

Крупнейшие акционеры, если судить по данным прессы, – это государство (принадлежит двадцать процентов акций от уставного капитала), паевой инвестиционный фонд «Ярвекс» под управлением некоего Михайлова (двенадцать процентов), в собственности членов совета директоров компании еще десять процентов (по два процента на брата), у таинственной фирмы «F», зарегистрированной на Каймановых островах, восемь процентов, у Лернера, известного финансового магната, – пятнадцать... Остальные ценные бумаги распылены среди мелких акционеров. То есть, если договориться с крупными держателями акций, без хлопот можно овладеть контрольным пакетом. Только как с ними договориться?

Генеральный директор – Автандил Беридзе. Двадцать семь лет, образование – нефтяной техникум в городе Бузулуке. Личное состояние – прочерк. Руководит компанией четыре года. Значит, когда он занял ответственный пост, ему было всего двадцать три... Неплохая карьера! До этого он, если верить прессе, отслужил в армии, водил грузовик на нефтепромысле, а потом сразу шагнул в кресло генерального директора. Не обладая опытом или даже соответствующим образованием! Любопытно!

Впрочем, милейшему Автандилу есть чем похвастаться: за время его пребывания на посту генерального директора капитализация компании значительно увеличилась. Было выпущено три серии акций, которые на бирже расхватали, как горячие пирожки. Потом уже родились три дочки, три хорошенькие девочки с немалым капитальцем: «Стандард-добыча», «Стандард-синтез», «Стандард-сбыт». Три дочки неустанно трудятся на свою жирную мамашу, напаивая ее первосортным земляным молоком. Старшая из них занимается добычей сырья, средняя управляет нефтеперегонными заводами в разных городах, младшая ведет сбыт переработанной продукции – бензин и все такое. Три дочки – в них сила «Стандард Ойл», в них же ее слабость. Отними одну из них – и мамочка останется голодной. Без добычи нет переработки, без переработки нет сбыта, без сбыта нет денег. Каюк! Удобство работы превращает компанию в лакомую мишень. Впрочем, акции ее стабильно высоки, хотя и подупали в последнее время – из-за слухов о том, что на модернизацию производства компания взяла огромный кредит. Только непонятно, отчего встревожился рынок – ведь заем у прикормленного «Траст-банка» выглядит так, как будто жена одолжила у мужа сотню на обед или муж занял самому себе двадцать рублей на бутылку пятничного пива.

При этом интерес СМИ к «Стандард Ойл» в последнее время стабилен. Пресса мусолит перипетии аукциона на получение лицензии на разработку нового, только что разведанного Кышканарского месторождения. Результат: на торгах акции поползли вверх, объем сделок увеличился.

Конечно, Автандил Беридзе фигура подставная, прикрывающая истинного владельца компании, послушный попка, выполняющий чужие указания, зиц-председатель, который, случись что, попадет под раздачу. Или я ошибаюсь, и он – финансовый гений, самородок, сумевший практически из ничего получить тройную прибыль?

Совет директоров компании – пять человек. Их фамилии мне ни о чем не говорят, кроме одной – Галактионов. Знавала я одного Галактионова, закадычный друг Ромшина, редкий выродок... В институте они были неразлейвода, вместе кадрили девушек, передавая их друг другу по наследству, вместе путешествовали по окрестным кабакам. Только у Галактионова папа был какой-то шишкой в министерстве, впоследствии расформированном, а Игорьку такого выгодного папы не досталось, его предок торгует поддельным моторным маслом и может предложить сыночку только должность своего полномочного заместителя по канистрам. С Галактионовым, думается мне, дело обстоит получше. Наверняка состоит на теплой должности при своем папаше... А что, если в этом самом «Стандард Ойл?»

Как узнать, тот ли это Галактионов или нет? Имя и отчество председателя совета директоров мне ни о чем не говорили. Ведь в то время, когда мы знались, приятель Игоря свободно обходился без всякого отчества, попросту отзываясь на имя Витек.

Отвратительный тип, между нами говоря... Меня он не отличал от бетонной стенки, даже имени не удосужился запомнить. «Эта... как ее, – однажды сказал Ромшину, – такая страшненька... Как думаешь, она даст мне скатать курсовую по мировой экономике?» – «Она не только «мировую» тебе даст, – глумливо усмехнулся тот, – но и просто даст... И будет счастлива!» Они довольно расхохотались, даже не подозревая, что мне прекрасно слышен их разговор. Конечно, Игорьку я простила его свинство, он часто выглядит таким болваном, особенно когда перед кем-то старательно заискивает, но Витьку подобного глумления я извинить не могла.

И поэтому, когда он обратился ко мне с вопросом о курсовой, тревожно захлопала глазами, как курица подрезанным крылом.

– Конечно, Витя, – пролепетала, умело зарумянившись. Пар девичьего смущения зримо клубился над моей головой. – Но только...

А тот нависал сверху, как коршун над распластанной жертвой.

– Надеюсь, вечером ты свободна? – осведомился, искренне полагая, что одним только вопросом он делает меня счастливой. – Посидим в кафе, там и отдашь мне курсовую... Я вроде как тебя приглашаю. Лады?

Я так бурно закивала, что его сомнения в искренности моего очевидного счастья быстро развеялись.

После разговора я зашла на кафедру, где находился список студентов, прикрепленных к преподавателям. Нашла в списке Галактионова. Напротив него значился Бучанов, профессор, большой умница, автор фундаментального учебника по соответствующей дисциплине...