Текст книги "Большая Сплетня"
Автор книги: Светлана Успенская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
– Ну, может, у нее сегодня деловая встреча?
– Никакой встречи! Якушева пришла в кафе позже, под ручку с Чигасовым. Я специально битый час пил пиво напротив входа и все видел. Это правда, что они решили разбежаться?
Молчу. У Терехина как будто язык свербит, отчего новости сыплются из него без моей поощрительной помощи.
– А недавно я видел его с одной девицей в магазине...
– Возможно, это его сестра, – быстро предположила я.
– Ну конечно!.. Знаешь, при поцелуях взасос трудно сохранять формально-родственные отношения. Короче... – Терехин сделал умелую паузу в предвкушении развязки. Понизил голос. Чуть наклонил вперед корпус, напирая ватным плечом.
Мы застыли под прицелом глаз любопытных сотрудников.
– Он ей изменяет, этой Якушевой! – торжествующе выпалил Терехин. – А она проведала об этом. В общем, свадьбе не бывать... Ромшин отъявленный дурак, коли променял Леди Ди на какую-то малолетку!
Что делать? Своей фантазией поддержать гаснущий костер Большой Сплетни или одним ударом навсегда потушить ее чадный огонь? Или оставить на разживу пару угольков, из которых потом при желании можно разжечь новое пламя всепожирающего злословия?
– Между прочим, у этой малолетки, как ты выразился, папа миллионер, – тускло заметила я.
Терехин отшатнулся, как будто ему ткнули в лицо горящей головней.
– Правда? – сглотнул завистливый ком в горле. – Везет же этому Ромшину! А ты откуда знаешь? Это он тебе сказал?
– Работа у меня такая, – прищурилась я.
Вместе с обиженной интонацией мои слова можно было расценить как пароксизм злобной ревности. Надеюсь, Терехин именно так их и расценил.
– Слушай, кто такой Михайлов? – без обиняков спросил Ромшин, покончив с дружескими приветствиями, которые в его исполнении имели явный садистский привкус.
Он выглядел растерянным. Кажется, ему не по себе – значит, сегодня он не станет томить меня своими кавалерскими ухаживаниями, намеками, мимолетными ласками, призванными не столько напомнить о наших былых отношениях, сколько обеспечить их потенциальное возобновление.
«Это твой будущий тесть», – чуть было не ответила я, но сдержалась. Вместо этого протянула, подпустив в голос наивности:
– Не знаю...
– Ну, Михайлов, один из акционеров «Стандард Ойл», чуть ли не самый крупный... Кажется, ты должна знать! Ты ведь составляла отчет!
«Ну, если уж ты сам об этом не догадывался...» – мысленно фыркнула я, но, заметив бдительный взгляд, требовательно тыкавшийся в дно моих зрачков, заученно пробормотала, припоминая собственный отчет:
– Ах да... Кажется, помню... Владелец инвестиционной фирмы «Альянс». 58 лет, женат, имеет дочь Алену...
– Точно Алену, а не Лену? – встрепенулся Ромшин.
– А какая разница? Алена, Лена... Инвестиционный фонд Михайлова владеет двенадцатью процентами акций «Стандард Ойл».
– Откуда тебе известно про его семейное положение?
Сердце предательски забилось. Сейчас он выведет меня на чистую воду заодно с Леной-Аленой...
– Из газет, естественно! Я пользовалась публикациями желтой прессы. Сам знаешь, журналисты что не соврут, то придумают...
Судя по дрожащим рукам, Игорь был в состоянии внутренней истерики. Я ни на грамм не верила в его ссору с Леди Ди: когда речь идет о миллионах, главное – расчет и осторожность. Расчетливости Ромшину было не занимать, но осторожности...
На его лице крупно, как в книге для дошкольников, читалось: «горю, тону, погибаю». Отвернувшись к окну, он не отваживался задать вопрос, который зудел и пузырился на его губах.
– Двенадцать процентов акций – целое состояние! – вздохнул он. – Но недавно я проезжал мимо его дачи – по дороге пришлось! – оказалось, обычная советская халупа... Кроме того, у него хрущевка в пригороде, сестра в Ейске...
– Знаешь, богатые люди часто не желают засвечивать свои барыши, – возразила я. – Доброхотов у нас хватает! А халупа может стоить о-го-го сколько, если она расположена в старом дачном месте и если к ней прилагается участок в лесу, да еще и большой площади... Или, например, если она когда-то принадлежала маршалу...
Кажется, Игорь поверил мне – наверное, только потому, что больше жизни желал поверить. Расслабленно распустил узел галстука, расстегнул пуговицу на пиджаке, обмяк в кресле. Потом вспомнил про свою обязанность увлекать и очаровывать меня и решил вернуться к ней – впрочем, без былого донжуанского энтузиазма.
Для затравки спросил:
– Как ты живешь, кстати? Сто лет мы с тобой не общались, я даже соскучился... Думал про тебя весь вчерашний вечер, хотел позвонить, но...
Врет, но врет с уверенным видом! Врет, несмотря на то что мечется меж двух огней – Леди Ди и скромной регистраторшей, которая на аркане тащит его в ЗАГС. Неужели ему третьего огня не хватает?!
Он протянул ко мне руку – я ощутила уверенную мужскую тяжесть на сгибе локтя. Провел пальцем по тыльной стороне ладони – чуть шершавое, слегка царапающее прикосновение встревожило кожу. Но пальцы его при этом заметно дрожали, отчего движение получилось совсем не чувственным, а скорее испуганным, робким...
– Часто вспоминаю твой клюквенный пирог... Наши тихие вечера вдвоем... Думаю, кого и на что я променял...
Кстати, клюквенный пирог (единственное блюдо, которое я умею делать) он всегда считал условно съедобным... И потом, он прекрасно знает, кого и на что променял! Опускаю глаза, как будто прячу стыдливые слезы, на самом деле стараюсь не расхохотаться ему в лицо. Игорь нежно сжимает мою руку.
– Вот так бы сидеть с тобой... Долго... Всю жизнь... – Замолкает на минуту, затем, как бы сбросив с себя бремя мучительных воспоминаний, произносит вполне буднично, деловито: – Кстати, тебе новое поручение: нужно собрать информацию про Крысанова. Это федеральный чиновник, он управляет государственным пакетом «Стандард Ойл»... Любопытная фигура!..
Поднимаюсь, чтобы уйти. Напоследок он бросает мне в спину – похоже, как будто в воздухе со свистом проносится нож, вонзаясь между лопаток:
– Как бы я хотел вернуть все... Все, что было между нами!
И вдруг – на долю секунды, на крошечное с ума сводящее мгновение! – мне кажется, что он не врет. Не играет. Не притворяется. Я почти верю ему, я хочу ему поверить, я готова верить! Хочу броситься ему на шею, разрыдаться – сладко, в голос, истерично, по-бабьи, – а потом остаться рядом с ним, навсегда, навсегда! Неужели он хочет того же?
Нет.
Вечером к квартире надрывается телефон. Бабушка кричит: «Лида, возьми трубку!» – как будто я глухая. Бабушка уже совсем плоха...
Мне удалось договориться с соседкой, чтобы она присматривала за ней, пока я на работе. Милосердие стоит недешево – добрую треть моей не самой большой в мире зарплаты.
Бабушка часто разговаривает сама с собой. Машет перед лицом руками, удивляется, спрашивает о чем-то себя и сама же отвечает. Иногда плачет, порой смеется... Изредка у нее случаются проблески сознания, когда она становится такой, как прежде, – мудрой, всепонимающей, сильной. И тогда уже я рыдаю, пряча лицо в ее теплых ладонях. А она тихо приговаривает, поглаживая меня по голове:
– Ничего, потерпи, как-нибудь образуется...
После облегчительных слез мне действительно кажется, что скоро все образуется наилучшим образом. Но когда?
В трубке пульсируют женские всхлипы.
– Рита, это ты? – догадываюсь я.
В ответ доносится сложносочиненное:
– Ав-ав-у-а... Я-а-а...
– Где ты? Что случилось?
Из обрывистых, бессвязных воплей понимаю, что стряслось нечто экстраординарное, что Рита застряла в какой-то придорожной забегаловке, говорить не может, а может только скулить в трубку невразумительное: «Ав-ау!»
Узнаю адрес. Вылетаю из дому.
На такси добираюсь до придорожного кафе, полного чернявых таджиков, которые заинтересованно разглядывают окопавшуюся в углу Риту. Рита загородилась сумочкой, эквивалентной месячной зарплате всех таджиков, вместе взятых, и тревожно блестит на них исплаканными глазами.
– Рита! – восклицаю с облегчением.
Она здесь! Она жива! Здорова – если не считать заплывший фиолетовым сиянием глаз.
– Что случи...
– Ав-ау! – Без всякого стеснения, в полный голос.
Ее машина обнаруживается на задворках кафе. Против ожидания без единой царапины или намека на аварию.
Усаживаю Риту на переднее сиденье. Отвожу от лица оборонительную сумочку – рассматриваю синяк.
– Кто тебя так?
– Ав-ау... Сама.
Ну сама так сама...
На время прекратив рыдать, Рита пьет крупными глотками воду, захлебывается, прозрачная струйка сбегает по подбородку, крупные капли, упав на грудь, расплываются по свитеру темными медалями.
Сопли, слюни, слезы.
Постепенно моя подопечная успокаивается. Всхлипывания доносятся все реже, фирменное «ав-ау» – все тише. Шмыгнув в последний раз, Рита по-детски утирает нос рукавом.
Нос красный, мокрый, распухший, губы дрожат, мазок жирной помады алеет на подбородке, потек фиолетовой туши волнисто спускается по щеке.
– Что, наконец, стряслось?
– Он хочет со мной развестись! – взревывает Рита, захлебываясь новой трелью.
– Это он тебя так? – показываю на синяк.
Мотание головой.
– Я с-сама... Упала... Он сказал, что... Он узнал, что я... Мы… А ведь ничего такого между нами не было... Просто...
– Да объясни ты толком!
Она воет. Единственный выход – схватив ее за плечи, потрясти как грушу.
Трясу. Растрепанная голова мотается из стороны в сторону, слипшиеся пряди лупят по щекам. Если она не успокоится, придется влепить ей реанимационную оплеуху.
Но Рита вдруг успокаивается.
– Он узнал, что мы раньше встречались. Я ему объясняла, что ничего такого не было, но он... Разве я виновата, что он ненавидит этого Лернера? Он вообще не в моем вкусе, он толстый!
Постепенно картина проясняется – как будто с нее сорвали маскирующую холст мешковину. Очевидно, Фукису доложили, что его жену засекли на вечеринке с Лернером, вот он и взбеленился. Дальше – синяк, угроза развода, девичья фамилия и прочее...
– Он припомнил, что раньше...
– Что раньше? Объясни толком!
– Я тогда думала, что Лернер на мне женится... Это было лет десять назад! Но я же тогда не знала, что когда-нибудь выйду замуж за Фукиса. Разве я могла тогда предположить?
Действительно! Девушке невозможно предположить, за кем в конце концов она окажется замужем, тем более если кандидаты в женихи выстраиваются в очередь.
– Теперь он думает, что я изменила ему.
Черта с два! Фукис не дурак, чтобы взбелениться из-за измены жены. Верно, он решил, что Лернер через Риту узнает о коммерческих планах своего конкурента. Хотя что ценного может сообщить ему недалекая Рита?
– Все ясно! – обрываю навязший в ушах скулеж. – Значит, план такой: сейчас едем в больницу, получаем справку о побоях. Устраиваем тебя в гостиницу.
– Зачем справку? – спрашивает Рита, сразу прекратив выть.
– Там видно будет, – туманно отвечаю я.
Рита кивает, согласна. Она мне верит.
Я и сама не знаю зачем. Зачем мне Рита, больница, справка, фиолетовый синяк... Зачем?
ОН
Во имя тайных целей мне приходится постоянно поддакивать своей суррогатной невесте – даже в пустяках, особенно в пустяках! Захочется ей в выходной отправиться к черту на кулички, чтобы присмотреть себе очередной наряд, который даже африканскому дикарю покажется чересчур минималистическим, – пожалуйста! Пожелает отправиться в зоопарк, чтобы там битый час сюсюкать над вонючими, истомленными жарой животными, – извольте! Захочет посмотреть тупую комедию – ради бога! Я тоже буду смотреть и хихикать, подавляя приступы спорадической зевоты.
Зачем, спросите вы? Затем, чтобы после бесконечных титров, во время которых она зевает, потягивается, разминая застывшее тело, пьет жадными глотками яблочный сок, по-кошачьи перекатывается с боку на бок, требует, чтобы ей чесали спинку, щекотали за ушком, – поинтересоваться как бы невзначай:
– Пупсик, что-то давно твой папа не звонил...
Ее хорошее настроение мигом улетучивается. Лена надувает губы, откатывается от меня на противоположный конец дивана, пробурчав недовольно:
– Ты же знаешь, что мы в ссоре!
После этого я зачитываю ей небольшую проповедь, достойную миссионера в стане язычников: про почитание предков, про то, что надо любить ближних, что родителей не выбирают, про то, что мы еще не встали на ноги и всецело зависим от внешних обстоятельств, про то, что ее отец мог бы нам помочь, и, кроме того, не стоит портить и без того небезоблачные семейные отношения...
– А я думала, он тебе не понравился! – удивленно роняет она. – Между прочим, ты ему тоже не приглянулся – это уж точно!
Что ж, очень жаль...
– Все равно нужно поддерживать отношения, – монотонно бубню я.
– А я не собираюсь поддерживать никаких отношений! Я хочу, чтобы мы с тобой начали все с нуля! Без поддержки родителей! Сами! – горделиво заявляет она. Дура!
Лопочу что-то про трудные времена, про то, что хорошие отношения с родителями никому не повредят.
– Ну, знаешь, – обижается она, – можно подумать, что ты хочешь жениться на моем папаше, а не на мне! Зачем он тебе сдался? И потом, у него зимой снега не выпросишь.
«А просить и не надо! – внутренне улыбаюсь я. – Можно взять взаймы или создать концессию по совместной разработке прошлогоднего снега... Да мало ли способов!»
– Между прочим, я согласилась выйти за тебя замуж только потому, что ты полюбил меня, а не... – Она выразительно замолкает.
«А не капиталы моего отца», – про себя заканчиваю мысль.
Пусть думает что угодно!
– А еще мне кажется, тебе рано увольняться с работы, – назидательно замечаю я. – Я пока не встал на ноги, мое положение в конторе не такое уж завидное...
Потом то лаской, то таской уговариваю ее помириться с отцом.
Уступив моим домогательствам, Лена послушно набирает номер. Чирикает полчаса со своей мамашей, так что я даже устаю потеть в ожидании решительного диалога.
– Как поживает тетя Вера в Ейске?.. Так кто там у них родился?..
Потом, наконец, неохотно переключается на отца.
– Угу, угу, угу... Ну да... Конечно, я не права... Ладно, па, проехали! Ну да, прошу прощения. Больше не буду... Ну, до встречи? Когда, в воскресенье? Да, мы вдвоем приедем... Нет, Игорь не против, ты ему ужасно понравился... Нет, это тебе только показалось, что лицо у него потустороннее, просто его в тот день понос обуял... Да, я рада, что он тебе тоже понравился. Думаю, вы подружитесь. Вы даже чем-то похожи: Игорь тоже поет в ванной, когда бреется. И тоже никогда не кладет мыло на место...
Разговор окончен, и Лена (как выяснилось недавно, Алена на самом деле) с чувством выполненного долга опускает трубку.
– Ну что, доволен? – капризно, через губу спрашивает у меня. – Теперь в воскресенье мне придется битых два часа выслушивать отцовские нотации.
– Ты прелесть! – поспешно произношу я, обнимая ее.
Она послушно подставляет губы.
– Есть кое-какая информация, – произносит она. В ее бестрепетном голосе, как мне чудится, звенит с трудом сдерживаемое чувство. – Насчет Фукиса.
Очевидно, информация об американце – только предлог, чтобы в очередной раз увидеть меня. Бедная девочка, она все еще надеется! Она все еще ждет моего звонка, ловит мой взгляд! Она все еще мечтает обо мне, готова простить все, если я вернусь к ней! Она будет безмолвной и молчаливой, послушной и преданной, исполнительной и готовой на все – только бы я вернулся!
Беда лишь, что мне совсем не нравятся девушки вроде нее...
Вопросительный взгляд из-под опущенных ресниц. Печально просевшие плечи. Тусклые, ровные волосы.
Оглядев ее с ног до головы, я удивленно обнаруживаю, что в последнее время она изменилась: шелковистые колготки, плотная ткань дорогого костюма, изысканный запах духов... Бедная Лида! Она надеется вернуть меня – при помощи чулок, костюмов и престижного парфюма. Она стоит передо мной, и вся ее сутулая фигура точно молит меня о скупой, кратковременной ласке!
Нет! Еще возомнит, что все вернулось на круги своя, станет претендовать на меня...
Лида вынимает из папки мутно-серую ксерокопию.
– Это медицинская справка, – объясняет, – жена Фукиса обратилась в районную поликлинику с побоями, которые нанес ей муж.
Честно говоря, я его понимаю: женщины порой сами напрашиваются...
– Помнишь прошлогодний скандал с поглощением компании «Данако»? – интересуется она.
Вспоминательно морщу лоб. Ничего такого я, конечно, не помню, но ей совершенно незачем это знать: пусть думает, что я помню все, обо всех, всегда!
– В США Фукиса обвинили в международных махинациях и взятках. Кстати, на предварительных слушаниях звучала фамилия американского федерального чиновника, некоего Паркинса... Но Фукис под присягой засвидетельствовал, что никогда не встречался с Паркинсом и не давал ему денег. Дело было приостановлено. Но если ФБР вдруг станет известно, что Фукис лгал под присягой, что он встречался с чиновником в присутствии свидетеля, дело возобновят. Фукис – американский гражданин, а в Штатах очень трепетно относятся к взяткам. Таким образом, попав под следствие, он устранится от борьбы за «Стандард Ойл».
Ничего себе сюрприз! И это тогда, когда Якушев уже договорился с Фукисом о совместных действиях... Если сделка не выгорит – не видать мне ни должности, ни Леди Ди.
– А кто этот свидетель? – тревожусь я.
– Его жена, Рита...
Вот болван этот Фукис! У него рыльце в пушку по самые уши, а он избивает важного свидетеля!
– При разводе по условиям брачного контракта жене Фукиса причитаются жалкие крохи, – объясняет Лида. – Поэтому она готова на все, чтобы насолить своему мужу. Тогда эта справка, – она кивает на листок, – будет иметь совсем иной вес...
– Откуда тебе это известно? – недоверчиво щурюсь я.
– Из источников, близких к семейству Фукис. Моя бабушка дружит с бывшей домработницей американца, они вместе вставляли зубы в районной поликлинике...
Даже если это ложь, то она звучит весьма правдоподобно.
– А у кого хранится подлинник справки?
– Конечно, у самой Риты!..
– Можешь ее достать?
– Зачем? Фукис вам мешает?
Вот глупенькая! Снисходительно объясняю (уж ей-то я могу довериться, поскольку она мало что смыслит в туго закрученных финансовых махинациях):
– Наоборот, помогает... Якушев сговорился с ним насчет покупки кредитных обязательств «Стандард Ойл». Формально долги выкупает фирма Якушева, но деньги под это дает Фукис. Потому что если Лернер узнает, что Фукис заинтересован в поглощении компании, он может отказаться от сделки. Когда-то давным-давно Лернер не поделил с американцем не то дохлую кошку, не то еще что-то столь же актуальное. Поэтому, если Фукис выйдет из игры, вся цепочка разрушится, Якушев останется на бобах – ему не хватит средств для борьбы. Хорошо бы эту справку уничтожить... Будет жутко обидно, если из-за пустякового фингала сорвется такая игра!
– Обидно, – соглашается она и как-то гаснет. Бедная дурочка! Она мечтала осчастливить меня своими сведениями.
Между тем я доволен: если Фукис вдруг пойдет на попятный, отказавшись от сделки, можно будет подстегнуть его интерес, манипулируя показаниями обиженной жены.
Поэтому, подпустив нежности в голос, говорю Лиде:
– Спасибо, милая... Я рад, что ты работаешь со мной. И рад, что мы снова вместе...
Она молчит.
Настал момент выбора. Решаю, на кого поставить – на Михайлова или на Якушева? На Лену или Леди Ди? Кто доступнее, кто перспективнее, кто приведет меня к цели, наконец?
Лена (на самом деле Алена) – привычная, доступная, домашняя. Она у меня в руках. Она лишена недостижимой прелести своей соперницы. Каждый вечер, сидя на диване, она жует жвачку, качая тапок на пальце ноги. Зевает, чешет голову. Оставляет ватные шарики на раковине. Она глуповата, не слишком сообразительна. Через слово у нее «потрясно». Мечты ее – мечты типичной пэтэушницы, обыкновенные, земные.
Леди Ди – совсем иное! Она словно вся соткана из желаний и восторгов, из лунной зыбкой прелести и солнечного манящего жара. Она то обжигает, то замораживает меня, то притягивает к себе, чтобы в следующую секунду оттолкнуть прочь. Она относится ко мне как одному из сотни своих поклонников. Лишь изредка подбрасывает ласковый взгляд или пустяковый телефонный звонок – чтобы я не сдох от тоски и безнадеги. А потом забывает обо мне на долгие дни, бесконечные в своей вакуумной пустоте.
Кого выбрать, на ком остановиться?
Пожалуй, пора в очередной раз проявить благоразумие и выбрать беспроигрышный вариант.
Беспроигрышный вариант – это Лена. А Леди Ди, моя великая мечта...
Пора завязывать с этими глупостями, шутка с Большой Сплетней слишком затянулась. Ерунда все это – то, что Лилеева наплела мне про значение слухов для карьеры... Самой-то Дане на меня совершенно наплевать (вот уже две недели не могу дождаться ни звонка от нее, ни ласкового взгляда), да и ее отцу тоже. Тогда ради чего я стараюсь?
Тем более что никаких дивидендов от сотрудничества с Якушевым я еще не снискал. Правда, меня назначили начальником отдела – однако на этом карьера моя застопорилась. Но Есенская все равно отдала бы эту должность мне – кто, как не я, достоин ее?
Итак, решено. С сегодняшнего дня телячьи нежности – в сторону, влюбленный рыбий взгляд – прочь, комплименты – долой! Холодность при встрече, легкий кивок, чувство собственного достоинства в повороте головы, во взгляде, в речах. Плюс немного мужской надменной снисходительности. Такой дезинфицирующий стиль поведения покажет Якушевой, что между нами все кончено. Впрочем, между нами ничего и не было... Почти.
Перестану появляться в кафе – отговорюсь занятостью, неотложными делами, да к тому же и дорого выходит, а мне надо копить деньги на свадьбу, и долг банку за машину не выплачен... Насчет дальнейшей карьеры я не беспокоюсь. Думаю, Есенская изменит свое отношение ко мне, услышав фамилию моего будущего тестя... Надеюсь, игра в семейной команде будет более удачной...
Итак, отказавшись от журавля в небе, выбираю синицу в руках. Впрочем, выглядит эта синичка вполне мило. К тому же с ней в любой момент можно развестись, пока у нас нет детей...
Холодно оглядываю подчиненных. Делаю замечание Губасовой:
– В вашей сводке, Люся, я обнаружил серьезную ошибку относительно перспектив среднеазиатского рынка металла. Вы пользуетесь непроверенными сведениями. Надеюсь, это больше не повторится!
Губасова вжимается в стул. Разведенки склоняют головы над бумагами. Терехин, подбежав трусцой, заискивающе предлагает покурить.
– А вы, Терехин, стряхните перхоть с пиджака! – сурово обрываю его. – Вы работаете в престижной организации и, кажется, можете позволить себе приличный шампунь...
Терехин так пугается, что начинает стряхивать перхоть прямо на голову Попика.
– Послушайте! – рявкаю я. – Для подобных манипуляций существуют места общего пользования!
Терехин вылетает из комнаты, путаясь в собственных ногах, мыслях и чувствах.
Вечером, невидимый для своих подчиненных, я слышу их разговор:
– Что это с ним? Какая муха его укусила?
– Не муха, а Леди Ди... Они поссорились.
Надрывный шепот:
– Из-за чего? Из-за очередной юбки, конечно?
– Главное, кому принадлежит эта юбка...
– И кому же?
– Очередной миллионерской дочке!
Заключительным аккордом раздается завистливый вздох Терехина:
– Везет же некоторым – миллионершам счет потерял... А тут загибаешься на проклятой работе без всяких перспектив...
Большая Сплетня чадит, испуская зловонный пачкающий дым. Скоро она догорит совсем... Еще несколько конвульсий, парочка эвтаназных судорог, предсмертные корчи, перемежаемые вздохами, – и все будет кончено. Скорей бы!
Ночной звонок вытряхивает меня из постели.
– Из-за разницы во времени с Америкой у меня сна ни в одном глазу! – Голос Леди Ди звучит жалобно.
Мой – холодно:
– Я уже сплю, между прочим!
Та особа, которой предназначена роль брачной замены журавля, тем временем мирно сопит бок о бок со мной. Пусть сопит, я не потревожу ее сон! Ведь я отныне на ее стороне...
– Надеюсь, ты встретишь меня в аэропорту? – щебечет моя отгоревшая мечта, не замечая замороженной интонации ответных реплик.
– Ладно, – привычно соглашаюсь, запамятовав про недавнее решение. Придется выполнять обещание...
– Знаешь, я соскучилась, – роняет она после многозначительной паузы. Или пауза только кажется мне многозначительной?
Бегло попрощавшись, в бешенстве кладу трубку. Черт, как мне все это обрыдло – обещания, недоговорки, игра в любовь! Я устал.
– Кто звонил? – сонно мычит Лена, стягивая с плеча жаркое одеяло.
– Спи, спи... – Ныряю в спасительную прохладу простыней. – Никто... Так...
Еду в аэропорт. На лице – маска холодного небрежения. Абсолютное спокойствие, равнодушие, индифферентность. Напоминаю себе: долой телячьи взгляды, долой донжуанские подкаты, долой нежности – как словесные, так и телесные! Тем; более что они на нее совершенно не действуют...
Дана, как всегда, так прекрасна, что хочется зажмуриться. Она беззаботно щебечет, сообщая мне последние новости, удивляется моему стылому спокойствию и явной безучастности.
Она немножко раздосадована моей холодностью. Чтобы побороть ее, обволакивает меня кошачьей ласковостью, приторным и притворным интересом к моей персоне. А я, чтобы вновь не угодить на удочку ее разящего бронебойного обаяния, напоминаю себе про свою невесту. Припоминаю прошедшую ночь. Думаю о грядущем воскресенье. От встречи с ее отцом зависит моя карьера...
– На Фукиса в Штатах заведено дело! – сообщает Дана.
Равнодушно молчу в ответ.
...А тело у Лены прохладное и гибкое, послушное каждому моему движению, покорное воле моей диктующей, даже диктаторской плоти. Волосы у нее шелковистые, длинные, пряно отдающие заманчивым бисквитным запахом...
– Он подтвердил под присягой, что они не встречались... Но они, конечно, встречались!..
...А какая она ласковая! Через слово у нее – пупсик, котенок и прочие животные... И готовит хорошо: яичницу и картошку... И одевается в высшей степени соблазнительно...
– Я сразу вспомнила про тебя... Ты ведь у нас такой умный!
...Никогда она не осмелится на мелкий подхалимаж, потому что не хочет манипулировать мной, да и не умеет. Не то, что эта, другая...
– Отец сказал, что никому не может довериться, кроме тебя...
...А Михайлов ничуть не менее влиятелен, чем этот надменный выскочка Якушев! Конечно, он непременно ухватится за мою идею, предложит помощь. При его опыте и деловых связях и при моей деловой сметке...
– Вот мы и приехали... Ты, конечно, поможешь мне донести чемодан до квартиры?
...А еще Лена никогда не помыкает мной. Она относится ко мне с уважением, которого я достоин, бесспорно отдавая мне должное... И сама носит свои чемоданы...
– Черт, замок не поддается! Попробуй ты!
...Лена всегда самостоятельно открывает дверные замки, не тревожа меня по пустякам, а как она чувствительна к переменам моего настроения! Заметив, что я не в духе, она, конечно, не решится докучать мне разными глупостями...
– Ты не в духе, Игорь? У тебя что-то стряслось? Ничего? Кстати, я привезла натуральный «Уокер», говорят, он здорово повышает настроение. Хочешь попробовать?
...А еще Лена прекрасно знает, что я не перевариваю крепкий алкоголь вообще и виски в частности (уже целых две недели). Конечно, она бы ни за что не стала мне предлагать...
– Откроешь бутылку? Рюмки возьми в шкафу... Господи, как я устала от этой поездки... Не очень-то люблю виски, но за компанию... Плесни немного...
...Та, другая, не стала бы требовать от меня подобных услуг. Она постаралась бы не обременять близкого человека, то есть меня, своими капризами и своей усталостью...
– Расстегни-ка мне «молнию» на платье... Вот так... Спасибо... Фу-у, как здорово вернуться домой!
...Она не стала бы просить меня расстегнуть ей «молнию», а легко сняла бы платье через голову... И не стала бы проводить своей ладонью по моей щеке, низко наклоняться над столом – так, чтобы в глубоком вырезе призывно качнулась яблочная грудь...
– Еще раз за встречу! Мы ведь столько не виделись. Я скучала по тебе... А ты?
...Не задавала бы мне дурацких вопросов, не заглядывала бы в глаза своими чудесными опаловыми очами, не обвивала бы меня руками, не дразнила бы полуоткрытым ртом, скользя в миллиметре от моих испуганно пересохших губ...
– Ты, наверное, нет... Или все же да? Скажи! Знаешь, я столько думала о тебе! О нас...
...Не отводила бы смущенного рта, не падала бы па постель, лихорадочно стаскивая с себя остатки одежды, не прижималась бы ко мне горячими бедрами, не переплетала бы вокруг меня длинных ног, не вжималась бы в мое тело с силой и страстью...
– С самого первого дня, с нашего знакомства еще тогда, год назад... Поцелуй меня... Крепче, вот так...
...Не стонала бы сомкнутыми губами, загнанно дыша, не выгибала бы гибкий стан, не прижимала бы мою голову к себе, закрыв глаза, открыв глаза, соединив руки, разъединив руки, прижимаясь, потом отталкиваясь, потом опять прижимаясь, чтобы в следующую секунду оттолкнуться для нового, еще более крепкого и тесного, чем предыдущее, объятия...
– А ты, ты? Ты?!
Нет. Да. Нет. Да. Нет.
Да.
ОНА
Внешне он совсем не производит грозно-царственного впечатления: смешной лысый толстячок ростом, как говорится, метр с кепкой. Живые темные глаза навыкате, красноватые щеки, выдающие характер апоплексического склада. Пух рыжевато-седых волос, облепивший веснушчатое яйцевидное темя. Август Лернер – натура жизнелюбивая, деятельная, энергичная.
– Моя цель – выгодно избавиться от долгов этой компании, – втолковывает он мне, улыбаясь по-лисьи.
Слова вылетают из него пулеметной очередью, прозрачная пенка слюны вспухает на влажных губах. Фарфоровая улыбка, прорвавшись через заграждение серо-мясистых губ, ослепляет.
– Зачем? – вежливо интересуюсь я. Действительно, зачем резать курицу, которая несет золотые яйца?
– Хлопотно! Опасно и вовсе не так уж прибыльно. Мне ли вам говорить, что в нашей стране нефть – дело политическое. А я не люблю политику, – фарфорово скалится он.
– В нашей стране деньги – тоже дело политическое, – мягко возражаю я. – Особенно большие деньги.
– Ох как верно! – привзвизгивает Август Львович, короткими пальчиками треплет мою щеку – я вынуждена терпеть его снисходительное прикосновение. – Эльза тоже вечно талдычит об этом. Авгуша, говорит, тише едешь – позже сядешь... Вы, женщины, – воплощенное благоразумие! – Смеясь, Лернер потирает короткопалые, обметанные рыжеватыми волосками ручки.
Вежливо улыбаюсь в ответ.
– Мы с ней вместе начинали в министерстве топлива... Кстати, знаете, Лидочка, как тогда ее звали между нами, рядовыми сотрудниками?
Почтительно молчу, всем видом выказывая заинтересованность.
– Рыбья Кость! – Смех рассыпается по комнате, на полную катушку сияет фарфоровый рот. – Правда, вы не знали?
– Нет, – качаю головой я. – У нас ее зовут Железной Леди.
– Ну, – возмущается Лернер, – это прозвище ей совершенно не подходит. Какая же Эльза железная? Она нежная, мягкая... Вы бы знали, как она заботится о своей престарелой матери!
