Текст книги "Большая Сплетня"
Автор книги: Светлана Успенская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
И я с восторгом сделал это. Ведь она так просила меня...
ОНА
– Послушай, так на ком все-таки женится Ромшин? – громко шепчет Губасова. – Я совсем запуталась!
Головы сотрудников живо поворачиваются в нашу сторону – всех, всех интересуют свежие сплетни!
– Откуда мне знать? – усмехаюсь. – Думаете, он пригласит меня на свадьбу?
– Но ведь ты... Ты же общаешься с ним! Я имею в виду по работе, – спохватывается Губасова. – Мне-то ты можешь сказать!
Большая Сплетня буксует в нерешительности, не зная, какую жертву назначить себе для потехи. Облизывается, глядя то на одну, то на другую персону. Нет уж, увольте, я больше не желаю участвовать в этих забавах! Теперь я лишь сторонний наблюдатель, внимательный зритель, замечающий фальшивые гримасы в отрепетированной актерской мимике...
– Говорят, у него сейчас новая пассия... – тоскливо начинаю я.
– Кто она?
Оглядываюсь – как бы пытаясь подстраховаться насчет тайных ушей и наблюдающих глаз.
– Ее зовут Рита Фукис...
– Да ты что! – Губасова верит сразу и до конца, как дитя.
В разговор вклинивается Терехин:
– Неужели это жена того самого Фукиса?.. Того самого, который через Якушева купил долги «Стандард Ойл»? Вчера об этом писал «Коммерсантъ»...
– Что? Где? Покажи! – спохватываюсь я.
Итак, если верить печатному слову, договор с Лернером уже подписан. И значит, цессия вступила в силу. При этом срок возврата денег по кредитным обязательствам, если я не ошибаюсь, истекает через две недели. Значит, через две недели в преддверии внеочередного собрания акционеров Фукис потребует возврата долгов, которые «Стандард Ойл» вернуть не сможет, а потом запустит процедуру банкротства. Если только...
Если только ему не помешать!
– То-то Ромшин в последнее время гоголем ходит! – усмехаются разведенки, восторженно переглядываясь.
– Конечно, ведь он теперь в силу вошел... Скоро Эльзу скинет, единолично станет здесь заправлять.
– Ну уж Эльзу-то он не скинет, Лернер ему не даст, – объясняет Попик с гримасой превосходства.
Занимался бы лучше своими рыбками!
– Нет, знаешь, Лернер уже не тот, – возражает Терехин. – Он Крысанова боится, потому и избавляется от компании.
– Да кто такой этот Крысанов? – фыркнула Губасова. – Обычная чиновничья пешка! Что он сделает против Фукиса? Против этой американской акулы с его миллионами?
– Есть сотни методов! – высокомерно усмехается Попик. – Тем более что у Фукиса рыльце в пушку... Можно, к примеру, натравить на него ФБР!
– У ФБР на Фукиса ничего нет, иначе он давно бы видел мир в клеточку... «Стандард Ойл» практически у него в кармане.
– Ну, я бы так не сказал... Компания может продать активы, может выпустить дополнительную эмиссию акций, можно, наконец...
Я уважительно посматриваю на Попика: чего только в его огромную голову не понапихано, а этот увалень рыбками интересуется!
В перерыве набираю номер Галактионова. С нежным придыханием в голосе спрашиваю:
– Ты ждал моего звонка, правда? Скажи, что ждал!
– Ну что еще? – мрачно интересуется он.
– Тут у Даны идея возникла... Без твоей помощи нам не справиться...
Витек быстро соглашается на встречу.
Чтобы подразнить его, намекаю на клюквенный пирог. Спрашиваю: «А ты думал обо мне?» Протяжно вздыхаю в ответ на лживое «Да, конечно»... Ласково шепчу в трубку:
– До вечера, Витюша... Буду тебя жда-ать! Давлюсь от беззвучного хохота, нажав «отбой». Я так близка к осуществлению своих планов, что даже Ромшин не сможет им помешать! Правда, сейчас он увлечен своим жениховством и проходит мимо меня с потусторонним лицом. Не видит, не смотрит, не замечает...
Но я-то замечаю все! Замечаю собачью преданность, которую выражает его лицо при появлении Якушевой, замечаю тщательно ретушируемую тревогу, которую не скрыть бравадой, замечаю подкожный страх, заставляющий его вздрагивать и ежиться, когда к нему обращаются с вопросом. Чего он боится?
Мне это пока не известно, но я обязательно узнаю!
Галактионов сомневается в эффективности предложенного лекарства – равно как и в успехе всей затеи.
– Да, мы уже составляли проект дополнительной эмиссии, – скучно тянет он. – Но Лернер не захотел принять акции в счет погашения долга, и выпуск бумаг заморозили.
– Почему не захотел? Это же выгодно!
– Откуда мне знать? – Витек пожимает плечами. – К нему в голову, знаешь ли, не залезешь. Выпустить бумаги просто, а вот продать... Долго и нудно!
– Если бы нам удалось уговорить Лернера! Если нам удастся его уговорить... – Я раздвигаю губы в мечтательной улыбке, посматривая на своего визави. – Не хотелось бы загадывать так далеко, но... но, по-моему, тебе светит пост председателя совета директоров!
– С чего ты взяла?
Я демонстративно молчу. Многозначительно молчу.
Это сказала я – разве ему мало?
Вечерний пряный пар зримо густел в овражных логах, травы томились, наливаясь соком, вдали молодецки ухала электричка, с разбегу подлетая к платформе.
Фирозов слушал меня не перебивая.
Мы сидели на мосту через протоку, под ногами мягко журчала текучая вода, привнося в разговор нотку зыбкости, неуверенности, тревоги...
– Ты сама это придумала? – оборвал он меня, глядя расфокусированным взглядом в розовеющую закатную даль.
– Ну... – замялась я. – Как-то связалось все в единый узел... Так вы поможете мне?
– Ну, – вздохнул он. – На Каймановых островах тепло и сыро и все цветет пышным цветом... Мне не хотелось бы все потерять...
– Если собрание закончится в пользу Лернера, акции новой эмиссии значительно поднимутся в цене против номинала. Вы заработаете кучу денег.
– А если нет? – спросил он.
Мы помолчали.
– А ему не позавидуешь, – обронил он вполне равнодушно. – За что ты так ненавидишь его?
Я поняла, о ком речь, но отвечать не стала.
– Если уговорить Лернера... – переменила тему.
– Об этом не волнуйся! – усмехнулся Фирозов. – Лернер согласится – я уверен.
Я вскинула на него удивленный взгляд.
– Для него нет большего удовольствия, чем натянуть Фукису нос, – объяснил Фирозов. – У них давние нелады.
И поведал вполне обычную историю.
Все началось, когда Лернер и Фукис учились в одном институте. В молодости они были друзья неразлейвода, вместе ездили на картошку и в стройотряд, вместе влюблялись в признанных факультетских красавиц. Во всех делах – как мушкетеры, даже куда ближе и благороднее. Как пальцы одной руки, как зубы в одной челюсти, как два близнеца в одной утробе! До тех пор, пока не встал вопрос об аспирантуре на престижной кафедре – что-то там про углеводороды и методы их переработки. Ведь место было всего одно!
И не надо думать, что Лернер скромно удалился в сторону, уступая своему другу звание аспиранта. И не надо думать, что из благородства Фукис отказался от дружеской жертвы и, завернувшись в плащ, отошел в сторону, чтобы достойнейший последовал путем избранных.
Однако и не надо думать, что друзья, некогда бывшие как два пальца в одной варежке, два зуба в одной челюсти и два близнеца в одной утробе, изменили своим нравственным убеждениям и стали кляузничать и доносить друг на друга, интриговать и наушничать. Нет! Фукис неизменно утверждал, что Лернер конечно же более достоин занять это место, а Лернер на это отвечал, что никто, как Сема Фукис, не сможет принести отчизне большей пользы на ниве переработки углеводородов. Друзья неизменно проявляли чудеса благородства и душевной чистоты. Даже злые языки, утверждавшие, что дружба между немцем и евреем похожа на дружбу между водой и пламенем, оторопело умолкали.
Фукис убеждал, что он даже не станет поступать в аспирантуру, чтобы не создавать конкуренции своему приятелю, а Лернер божился, что на экзамен явится только для проформы, а отвечать нарочно станет неверно, чтобы дать возможность своему другу занять вожделенное место.
Руководителем кафедры, куда одновременно баллотировались друзья, был старенький профессор, подозрительный по своему еврейскому происхождению. Не то бабушка его была из Гродно, не то брат когда-то проживал на оккупированных территориях – об этом толковали как-то смутно. И наверное, не то в силу своей бабушки, не то в силу подозрительного брата профессор Фельдман постепенно стал склоняться на сторону Фукиса. Отвергнув честные принципы соревновательности, он открыто высказывал предпочтение ласковому как телок Семе, тогда как Лернеру, менее ласковому и не имевшему достославной бабушки из Гродно и брата на территориях, а происходившему из поволжских немцев, профессор ничего такого не высказывал, отделываясь сомнительными сентенциями насчет того, что всякое место службы почетно, особенно если место это находится где-то в Туруханском крае. Для такого блестящего юноши, как Лернер, лучшего и сыскать нельзя.
Август, выслушивая профессорские наставления, тихо свирепел.
Неизвестно, чем закончилось бы противостояние справедливости и протекционизма светловолосого ария и рыжеголового иудея, потомка славного Вильгельма и потомка не менее славного Соломона, как вдруг внезапно профессора вывели из игры силы, независимые от нашего повествования. Кто-то накатал на него телегу куда надо, да к тому же в несколько разных мест для верности, обвиняя мученика науки в том, в чем принято обвинять его соплеменников, после чего профессора внезапно и без предупреждения отправили на пенсию, заслуженную, разумеется, а аспирантское место отдали некоему славянину, безупречному как по расовому, так и по социальному происхождению, хотя бы в силу своего потомственного алкоголизма.
В результате оба пальца в варежке и оба зуба в челюсти остались без диссертаций, а углеводороды остались без обработки.
После этого Сема Фукис в три месяца, пользуясь одним лишь самоучителем и не оставляя письменных записей, позволивших бы заподозрить его в шпионаже, выучил английский язык. Через каких-нибудь полгода он уже осматривал Колизей, Авентинский холм, фонтан Треви и прочие исторические развалины Рима, где находился перевалочный пункт для эмигрантов из Союза на историческую родину и далее везде.
Склочный кафедральный народ еще долго мусолил слухи о том, что автором анонимки, послужившей черной меткой для уважаемого профессора, был будто бы сам Лернер. Оставим этот слух на совести его недобросовестного автора, ведь Лернеру светил Туруханский край – и чем дальше, тем ярче. Только срочная женитьба на некоей студентке, согласившейся прописать мужа в своей коммуналке, спасла его. Приняв в дополнение к прописке фамилию жены (Есенская), Лернер избежал Туруханского края и обвинений в антисемитизме, равно как и в сионизме: ведь его собственная фамилия, звучавшая подозрительно для русского уха, достаточно терпимого к разным там внутрисоюзным «швили», «дзе», равно как и «заде», но негативно настроенного к заграничной иноязычности, была не самой удачной для карьерного роста на ниве углеводородов.
Потом началась перестройка, во время которой оставаться Есенским было решительно глупо. Лернер вернул себе родовую фамилию, что позволило ему отбыть на историческую родину в Баварские Альпы, однако в этих самых Альпах он прожил не долго, ощущая сильный недостаток в углеводородах, без которых Август Львович давно уже не мыслил своего существования.
При этом он был наслышан об успехах своего неназванного брата Саймона Александера Фукиса, который в США не только в избытке обладал углеводородами, но вдобавок и приличной зарплатой. Поэтому Лернер даже немного сожалел о своем поступке с анонимкой, которая послужила к вящему прославлению Саймона Александера в далеком заграничье.
Однако он не унывал. Начал с одной бензоколонки, взятой в аренду, потом прикупил вторую, третью, пятую... Через пару лет он уже обладал разветвленной сетью бензозаправочных станций, которые нужно было снабжать бензином и прочими светлыми нефтепродуктами. При этом высокооктановых сортов явно не хватало, и Лернер путем нехитрых химических манипуляций стал из обыкновенного семьдесят шестого бензина делать не только девяносто второй, но и при необходимости французские духи, пену для бритья или вологодское масло высшего сорта, безупречное как по своим органолептическим качествам, так и по заключению санинспекции. Потом вдобавок к заправочным станциям он приобрел нефтяной заводик, потом другой, потом третий... Затем потребовалось организовать банк, чтобы кто попало не распоряжался его деньгами и не отправлял их куда придется...
А потом из-за границы вернулся Саймон Александер и положил свой масленый глаз на «Стандард Ойл», прекрасно понимая, кто на этой нефтяной помойке заказывает музыку...
Но Лернер был уже не тем Лернером, исповедовавшим с младых ногтей девиз «Бороться и искать, найти и не сдаваться». Это был потрепанный старый волк, которого заедали более молодые и зубастые конкуренты. Он вынужден был согласиться на продажу долгов, ища в жизни не столько удовольствии, сколько отдохновения, не столько деятельности, сколько созерцания, – во всяком случае так казалось со стороны. Но то была одна лишь видимость.
Закончив историю, Фирозов сказал:
– Впрочем, к Якушеву Лернер тоже не испытывает особой нежности. Их кривые дорожки пересекались не раз, да не под тем углом. Именно Август подарил Есенской компромат на Якушеву, который не дает девушке в полную силу развернуться в конторе... Что-то там насчет незаконных сделок с драгметаллами.
Поднявшись с мостков, Фирозов поежился от незаметно подкатившей вечерней свежести и буднично добавил:
– А Эльза, его жена...
– Так, значит, – встрепенулась я, – Эльза Генриховна – жена Лернера?
Фирозов улыбнулся краешком рта.
– Бывшая, конечно... Знаете, Лида, партнеры, хорошие в постели, не всегда хорошие партнеры в бизнесе. А потом, еще существует женское самолюбие. Да вы же сами это знаете...
Да, и знаю очень хорошо.
– Пусть твой отец еще раз предложит Лернеру выплатить долг бумагами допэмиссии Ситуация изменилась, – сказала я Галактионову, который ждал меня у офиса, напряженно поглощая бутерброды, как будто тем самым можно было заглушить сосущее чувство неуверенности.
– Легко сказать, – уныло проговорил мой туповатый, но исполнительный напарник. – Вчера отец заявил мне, чтоб я не вмешивался не в свое дело. И что подобные решения не в моей компетенции. Что я ничего не смыслю в бизнесе. Старики вечно загораживают дорогу молодым!
– Ты прав, – поддакнула я.
– Из-за него я с моим-то умом вынужден тусоваться на скамейке запасных! Отец сам загоняет меня в угол, из которого мне придется пробиваться с боем.
– Конечно, ты пробьешься! – воскликнула я. И вывела разговор из неинформативного лирического русла: – Что еще сказал твой отец?
– Сказал, что один из крупнейших акционеров, Михайлов, на стороне совета директоров. Вместе у них двадцать три процента... Плюс государственный пакет...
– Посмотрим, – холодно проговорила я. – Не Фукисом единым, как говорится... Существует еще Якушев со своей сообразительной дочуркой... Вряд ли они откажутся от планов поглощения компании.
«И потом, существует он», – чуть не добавила я. Впрочем, о чем это я... Ведь скоро он перестанет существовать... Уже очень скоро!
ОН
Моя невеста сделала все, о чем я просил, даже не поинтересовавшись, отчего акции ее отца перешли на чей-то счет. Это было подозрительно. Либо она не знала, как называется контора ее батюшки, либо ее вообще не интересовали такие скучные материи, как ценные бумаги. Либо же из мелкой мстительности, памятуя недавнюю ссору с отцом, она нарочно делала вид, что странная сделка ее не касается. Впрочем, для Лены у меня была припасена правдоподобная версия: мол, некий важный клиент, приобретя акции у ее родителя, попросил меня срочно зарегистрировать куплю-продажу, поскольку узнал, что у меня существуют неформальные отношения с одним из сотрудников регистратора.
Между тем планы Лены менялись по сто раз на дню. Она все уши мне прожужжала насчет свадьбы: то хотела устроить сабантуй в дорогом ресторане, то отказывалась от ресторана в пользу маленького кафе и экономии средств, то склонялась к домашнему застолью исключительно для своих... Чтобы сохранить видимость жениховских отношений, пришлось представить ее своим предкам.
Семейный ужин был отвратителен до тошноты. Отец выглядел напыщенно-важным, а будущая невестка в ответ на его сентенции о женском предназначении откровенно зевала. Лариса, новая супружница отца, добродушно двигала защечными, как у бурундука, мешками, уплетая оливье, мама незаметно давила платком выступавшие на глазах слезы – будто вскорости я собирался повеситься, а не жениться.
– Когда же мы, Леночка, познакомимся с вашими родителями? – вдруг вспетушился отец, которого после энной рюмочки совершенно развезло.
В ответ моя мнимая невеста равнодушно пожала плечами... Странно, доселе семейно-брачные формальности имели для нее грандиозное значение.
– Отец Лены очень занятой человек, – оправдываясь, произнес я. – У него мало времени. Познакомитесь как-нибудь потом, на свадьбе...
– Чем он занимается? – поинтересовалась Лариса, налегая на селедку и с наслаждением хрумкая репчатым луком.
– Работает мастером на заводе, – с коротким смешком ответила Лена. В голосе ее прозвучал вызов.
Услышав это, Лариса небрежно фыркнула, я хмыкнул, мама вздрогнула, отец нервно кивнул. И только моя нареченная осталась абсолютно невозмутимой.
– Но Игорек говорил, что... – начала моя наивная матушка.
– Мам, не надо, – оборвал я.
Зачем ей объяснять, что Михайлов этим заводом владеет?
– Мой папуля по натуре очень простой человек, – продолжала расписывать Лена, приподняв уголок рта в надменной ухмылке. – У него такие милые причуды! Например, он обожает воблу с пивом!
– Я тоже очень даже... – начал было отец, но одним предостерегающим жестом я оборвал его неуместные откровения.
– На одной машине ездит уже целых семь лет и не желает менять автомобиль, хотя я буквально умоляю его об этом! Несмотря на то что и деньги, кажется, есть...
– Дело в том, что раньше машины были лучше, чем теперь! – дипломатически заметил отец. – А потом, знаете ли, к ним привязываешься...
Семейная пытка продолжалась достаточно долго и была совершенно нестерпима. Но я терпел...
Возвращались мы пешком по ночному городу. Лена пребывала в легком подпитии, отчего ее неудержимо тянуло на подвиги – то ей желалось пройтись по разделительной линии скоростного шоссе, то она предлагала поймать частника и отправиться встречать рассвет на реку.
Я же был трезв как стеклышко. Злость, воспаленно поднимавшаяся в груди, темнила голову, толкая задать вопрос, которым я промучился весь вечер.
– Зачем ты наболтала ерунды про своего отца? – наконец осмелился я. – Тебе нравится играть в Золушку?
– В Золушку? Ха! – заливисто расхохоталась Лена. – Если я Золушка, то мой папаша – лесник! И потом, я говорила правду!.. Ну ладно, почти правду... Ты боишься, что я не понравилась твоим предкам? Но ведь после свадьбы мы будем жить отдельно.
– Они бог весть что про тебя подумают! Что ты какая-то пэтэушница... Кстати, ты даже не спросила меня насчет списания тех акций с лицевого счета «Ярвекса»...
– Обычная процедура... – неохотно обронила Лена.
– Ведь это бумаги твоего отца! – проговорил я, пристально вглядываясь в ее бездонные по ночному времени зрачки.
– Да? – зевнула она. Потом добавила совершенно утомленным голосом, в котором звучала сонная нега: – А я и не знала...
И повисла у меня на шее, устало обмякая в руках.
– Ну почему мы не поехали на машине... Я хочу спать, давай возьмем частника!
– Мы уже пришли! – возразил я, показывая на притаившийся в густых тополях дом и на всякий случай поинтересовался: – Ты скажешь отцу о списании акций? Позвонишь ему?
Завтра на трезвую голову она вряд ли вспомнит этот странный разговор – впрочем, при желании его можно расценить как предлог для новой встречи с ее родителем. Во всяком случае, я очень на это рассчитывал...
– Я? Что? Ты о чем? Ах, об этом... – зевая, проговорила она. – Нет, не скажу. К тому же он мне вовсе не отец...
И, ввалившись в квартиру, рухнула на кровать как подкошенная, после чего добиться от нее вразумительных объяснений оказалось совершенно невозможным.
«На самом деле он мне не отец, а отчим» – так впоследствии объяснила она свое странное замечание, послужившее причиной моей томительной бессонницы. Оказывается, Михайлов воспитал ее с младенческого возраста как родную дочь. Однако он все же не родной отец Лены, и потому она принципиально не суется в его дела. Даже если все его бумаги в один прекрасный момент испарятся с лицевого счета, она и бровью не поведет – из-за вечных семейных разногласий. Недавно он заявил ей, чтобы она на него не рассчитывала, пока сама не встанет на ноги, – а она не собирается никуда становиться! Не больно-то охота! Между прочим, при своих капиталах отчим мог бы обеспечить ей грандиозный стартовый рывок, однако вместо реальной помощи он постоянно читает нотации – от них ее тошнит, как во время беременности.
Итак, в данной ситуации лучшего и желать нельзя: дочка в ссоре с отцом, все шито-крыто... После общего собрания акционеров, думал я, акции тихонько вернутся обратно на счет Михайлова, старикан ничего не заметит. Даже не нужно просить его о помощи на общем собрании – впрочем, судя по словам Лены, он полностью на стороне нынешнего совета директоров во главе с Галактионовым-старшим.
Что-то, кстати, Витек давно не подает признаков жизни...
Не откладывая дела в долгий ящик, я набрал номер.
– Да? – отозвался хмурый голос.
– Как дела? – осведомился я, сразу хватая быка за рога. – Ты получил у своего отца доверенность на голосование бумагами? Знаешь, у нас на счету каждая акция, сейчас каждый голос может оказаться решающим... Между прочим, Дана помнит про свои обещания...
Но Витек, наверное, нынче встал не с той ноги.
– Доверенность на голосование? Черта с два! – разозлился он. – Старикан не желает ничего слушать! Скоро старые пердуны типа моего папаши своей недальновидной политикой загубят нашу компанию. Дождутся: Фукис скупит на корню «Стандард Ойл», после чего за ненадобностью избавится от рядового персонала... И от совета директоров тоже... Я слышал, американец затеял переговоры с Лернером насчет покупки долгов?
– Слухи, как всегда, преувеличены, – покровительственно произнес я. – Кстати, не стоит бояться Семена Александровича, он не так уж страшен, как его малюют... Конечно, Фукис вовсе не мать Тереза, но и на разрушение компании он не пойдет – невыгодно. Целиком она стоит дороже, чем в раздробленном состоянии... Попытайся, Витек, надавить на отца. Кстати, у меня есть знакомый нотариус... Если что, он поможет... Помни, в нашем деле важна каждая голосующая акция!
– Ладно, – нахмурился по ту сторону трубки Витек. – Только что-то ты раскомандовался, у меня своя голова на плечах есть! И потом, а что я за это получу? Я хочу гарантий!
– Договоримся, – пообещал я, неодобрительно усмехнувшись.
Ну и болван этот Витек! Сказано же ему: работай на нас, и все будет тип-топ! Так и быть, заняв пост генерального директора, я сделаю его своим заместителем без права финансовой подписи. Вообще, с такими акулами, как Фукис и Якушев, не пропадешь! Под прикрытием их крепких спин хорошо устраивать собственные мелкие игры. Я, например, так и делаю, рассчитывая на крупный выигрыш.
Да я уже в двух шагах от него!
Днем, как всегда, встретился с Даной. Все было как обычно, только в самом конце обеда наш сладостный тет-а-тет был нарушен юристом Бойко.
– Нотариус нас ждет, – поведал он в соответствии со своей фамилией напористо и бойко. – Подпишем – и через пять минут вы свободны, Игорь.
Но я колебался.
Дана, заметив мою нерешительность, произнесла:
– Если ты мне не веришь, можем оформить дополнительное соглашение. – Голос ее звучал холодно, с презрительным оттенком. – Текст, к примеру, будет звучать так: в случае успешного исхода внеочередного собрания акционеров тебя назначают генеральным директором компании, в противном случае доверенность на управление акциями аннулируется. Надеюсь, нам не придется включать в договор пункт о наших личных отношениях...
Пренебрежение, звучавшее в ее тоне, вдруг разозлило меня, хотя я прекрасно понимал его истинную причину. Любой девушке обидно, когда любовные отношения тесно сплетаются с деловыми и денежными. Девушки предпочитают, чтобы кавалеры любили их, а не их миллионы. Но что поделать, если женская красота усиливает свое магическое воздействие в соединении с большими капиталами, а мысль о миллионах служит надежным катализатором любовного процесса...
Пока мы мрачно молчали, храня вооруженный нейтралитет, Бойко быстро набросал примерный текст будущего соглашения.
– Ладно, вы, ребята, обсудите его, а я пока покурю, – бросил он, поднимаясь из-за стола. – Сдается мне, вам надо потолковать наедине.
Я пробежал текст глазами. Он казался безупречным, комар носа не подточит.
– Вот видишь, все честно, а ты мне не веришь! – Обида прорвалась сквозь деловые интонации в голосе Даны. – Кстати, срок действия доверенности истекает сразу после собрания, после чего ты автоматически возвращаешь себе право распоряжаться акциями. Отдашь их своему будущему тестю...
– Он вовсе не мой тесть... И потом, я хочу гарантий! – произнес я напористо. – В наше время, знаешь ли, никому нельзя доверять...
– Каких гарантий? – удивилась Дана. – Договор – это и есть гарантия. Железобетонная гарантия!
– Ты права... Но потом... Что будет потом, скажи? После собрания кем я останусь для тебя? Всего лишь деловым партнером – не больше...
– Чего же ты хочешь? – нахмурилась девушка. Привыкнув разделять дела и личную жизнь, она не понимала, к чему я так старательно клоню.
Грустно улыбнувшись, я бегло коснулся ее трепетных пальцев. К сожалению, решиться на большее мешали бездельно слонявшиеся по залу официанты. Проговорил с чувством:
– Я хочу быть с тобой, Дана... Долго... Может быть – всегда...
Девушка пожала плечами:
– Но при чем тут...
– Это предложение, если ты не понимаешь, – перебил я, нежно глядя на нее. – Но это не деловое предложение, Дана, это предложение руки и сердца. Я тебя люблю, как ты могла заметить...
Против ожидания, мой голос звучал предельно сухо, как будто мы обсуждали текущие котировки акций или планировали фьючерсные контракты на ноябрь. В конце концов, это она меня соблазнила...
– Думаю, сейчас не время обсуждать наши личные отношения... – нахмурилась она, выпрастывая пальцы из вязкого кольца моих охватывающих рук. – Сейчас нужно думать о другом...
– Нет! – проговорил я твердо. – Сейчас или никогда, Дана... Без тебя мне не нужен ни этот договор, ни должность генерального директора, которую мне посулил твой отец, – ведь я не ради нее работал все это время! Ну... Не только и не столько ради нее...
– А ради чего тогда?
– Чтобы стать ближе к тебе. Только ради этого!
Дана отвернулась. Твердость моего голоса не допускала двоякого толкования: или она выходит за меня замуж и я подписываю бумаги, или... Кажется, у нее не было особого выбора.
Когда она повернулась вновь, ее глаза влажно блестели... Неужели показалось?
– Ладно, я согласна, – обронила она, чеканя слова, как серебряные монеты.
Несмотря на присутствие официантов, я обнял ее за плечи, отыскивая губами обычно такой податливый рот. Но на сей раз поцелуй оказался непривычно деловым, с оттенком сухой расчетливости.
Дана первая отвела неподвижные губы. Ну вот, обиделась...
Я беззвучно подмахнул соглашение.
Изучая бумагу, как будто ожидая от нее подвоха, Дана с заметным напряжением в голосе спросила:
– А как же та девушка, Игорь?
– Какая? – спросил я без всякой задней мысли.
На этом наш разговор закончился.
Ревность, прозвучавшая в ее последней фразе, подкупила меня. Ревность – это власть над женщиной, это право руководить ею, козырь, приберегаемый для решающего момента, а сейчас я кропотливо собирал в своих руках козыри. Меня не так-то просто провести. Даже если они захотят надуть меня – дочь Якушева теперь практически моя заложница. И я буду распоряжаться ее чувствами по собственному усмотрению, так, как выгодно мне! Как я один умею это делать...
Нотариус оказался приятной молодой женщиной с внимательным взглядом. Оформление документов не потребовало много времени. Как глава фирмы «Игром» я подписал доверенность на голосование бумагами, принадлежащими моей фирме. Нотариус изучила каждую закорючку паспорта, каждый завиток договора.
– Кстати, если вы вдруг передумаете, доверенность можно отозвать, – предупредила она с милой улыбкой. – Но тогда дополнительное соглашение о браке, заключенное между вами и Якушевой, будет автоматически расторгнуто.
– Вряд ли я передумаю, – усмехнулся я, нежась под признательным, почти влюбленным взглядом моей невесты.
Изобразив свою подпись с залихватской завитушкой, я увидел, с каким облегчением Дана выдохнула застоявшийся в груди воздух. Пустяковая бумага внушала ей уверенность в исходе затянувшегося финансового сражения.
Ей – значит, и мне.
Внеочередное собрание акционеров должно было состояться через неделю. За двадцать дней до него, как и положено, участникам разослали извещения, опубликовали объявление в газете – напечатанное петитом, оно затерялось на последней странице финансового еженедельника, который редко попадает в руки рядовых граждан (поскольку там не бывает последних сплетен о Пугачевой и советов по консервированию овощей).
Ввиду предстоящего наступления нашей команде пора было обсудить свою тактику. Хотя численный и финансовый перевес, казалось, был на нашей стороне, но загнанное в угол руководство «Стандард Ойл» могло отважиться на какой-нибудь казуистический ход в надежде разрушить наши планы. Владельцы нефтяных миллионов так просто не сдаются!
Расширенная встреча проходила в неприятно знакомом мне особняке на Дебрянке. Я настоял на своем участии в ней.
– Зачем? – удивилась Дана.
– Мне нужно быть в курсе дел, – объяснил я. – Как будущий генеральный директор я, кажется, имею на это право!
И она, видимо вспомнив об отзыве доверенности, согласилась без звука.
В назначенный день двор особняка, огороженный высоким кирпичным забором, заполнили дорогие машины. Моей бедняжке «киа» не хватило места среди помпезных «мерседесов» и «лексусов», пришлось оставить ее снаружи, на подъездной аллее. Перед началом встречи Фукис и Якушев вальяжно прогуливались по саду, охрана бдительно скучала у ворот, а Дана в совокуплении с телефонной трубкой старательно отворачивала в сторону встревоженное лицо, как будто хотела скрыть от меня нечто важное.
Я чувствовал себя не в своей тарелке.
Кажется, не будь меня здесь, ничего не изменилось бы – разве что неприязненный взор начальника службы безопасности, чьи ватные плечи квадратно вырисовывались на заднем плане, стал бы менее штормовым. Я чувствовал себя пасынком в семье, вынужденно принявшей на воспитание прожорливого нахлебника. Как я ненавидел высокомерную ласковость, которой обливал меня сиятельный Якушев, как я ненавидел вежливое равнодушие Фукиса, преувеличенное внимание юриста Бойко, своим вкусом напоминавшее пропахшую мышами лежалую карамель! Как раздражала меня озабоченная уклончивость Даны – при встрече она даже не удосужилась поцеловать меня, своего жениха! Вместо ласки влюбленных, вместо поцелуя, на который я рассчитывал как на открытое объявление о нашей помолвке, она лишь протянула мне равнодушную руку – я глупо объяснил этот жест волнением перед грядущей нефтяной битвой. Впрочем, я так много додумывал за нее...
