Текст книги "Узлы"

Автор книги: Сулейман Велиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Велиев Сулейман
Узлы

Сулейман Велиев

Узлы

1

Как только объявили посадку на поезд "Москва – Баку", Васиф, с трудом сдерживая нетерпение, заторопился к вагону. У входа скучала немолодая проводница. Васиф заставил себя замедлить шаг. Собственно, к чему пороть горячку – еще целый час! Можно доехать до Красной площади и вернуться к отправлению. Можно поесть в той привокзальной забегаловке, откуда с утра так аппетитно пахнет жареным луком и пивом. Можно... Да и как-то неловко лезть первым, – подумал Васиф. Сейчас он дойдет до края перрона и решит.

Он подхватил свой легкий чемодан и... направился к вагону. И снова, как было уже утром, больно екнуло сердце, охваченное тоской, как будто только эти три вагонные ступеньки отделяли его от родных мест.

Нервно, суетливо искал он в карманах шинели билет, и, пока проводница отмечала что-то в своей книжечке, он уже впихнул в тамбур чемодан.

– Билетик возьмите, гражданин пассажир! И куда спешить, целый час еще.

Женщина недобро скользнула любопытным взглядом по его мятой шинели, аккуратно залатанным ботинкам.

– Постель будете брать или так?..

– Да, да, конечно, – отозвался он уже из тамбура. "Постель"... Да он может на буфере, на крыше, на ступеньке – только бы скорей, только бы скорей...

В купе он повесил на крючок шинель, достал из кармана кипу свежих газет, отложил их, даже не развернув, и, только устроившись поближе к окну, почувствовал, как устал от ожидания, от всей суеты и напряжения последних дней.

Еще пятьдесят минут. А может, отстают часы? Отдернув занавески, Васиф посмотрел в окно, – нет, и на вокзальных часах столько же.

За несколько минут до отхода в купе вошла стройная, большеглазая девушка. Элегантный парень с тонкими усиками над ярким ртом втащил за ней большой кожаный чемодан.

– Ну... Вот и все, – весело сказала девушка.

Спутник осторожно взял в руки ее маленькую ладонь, что-то хотел сказать, но, покосившись на Васифа, промолчал. Пронзительно, коротко гуднул паровоз. Юноша заторопился к выходу. Через несколько секунд он был уже под окном вагона.

– Пакиза! Дай телеграмму, как доедешь! Слышишь? Обязательно дай!

Лязгнули буфера, медленно поплыли мимо веселые и грустные лица провожающих, вскинутые руки. Последним мелькнуло и исчезло красивое лицо юноши с тонкими усиками.

Пакиза села, откинув лицо в тень, задумалась и вдруг показалась Васифу старше, взрослее, что ли. О чем она думала? Переживала разлуку или мысленно повторяла слова, которые не успели они сказать друг другу? Поймав взгляд Васифа, девушка доверчиво улыбнулась ему. И что-то вдруг показалось ему знакомым в прищуре больших темных ее глаз, в чуть вздернутой верхней губе. Интересно, где он мог видеть эти глаза, такую же открытую улыбку? Чудак. Уж не в Сибири ли ты мог встретить такую смуглокожую красавицу? Чудак...

Васиф усмехнулся, отвел глаза. И все-таки он уже не мог не смотреть, как устраивается она в своем углу, как рассеянно роется в дорожной сумке, как поправляет рассыпавшиеся волосы.

Чем-то она напоминала ему олененка, еще не пуганного, доверчивого.

Девушка вышла из купе и через несколько минут вернулась в синих брючках и мягком свитере. Она подтянула рукава, и Васиф увидел на ее руке темное, пушистое пятнышко. Он поймал себя на странном желании коснуться пальцами родимого пятна и поспешил отвернуться. "Еще этого не хватало. Раскисать от первой хорошенькой девчонки".

Мимо бежали березовые перелески, золотистые скирды сена и русские села с колодезными журавлями.

Поезд набирал скорость, пролетая мимо полустанков, дощатых перронов, вагончиков-времянок, меж которыми сушилось белье.

Что она там притихла за его спиной? Читает? Или легла отдохнуть? Ей, наверно, вовсе неинтересно говорить с таким увальнем. Не могут же они вот так, молча, прожить в одном купе почти трое суток. Дорожное соседство имеет свои законы – легкие, многое упрощающие. Васиф оторвался от окна, смущенно откашлялся и спросил:

– Вы давно из Баку?

– Нет. Месяц. А вы?

– Я?

Васиф растерянно умолк. Что ей сказать? Солгать, выдумать какую-нибудь легенду о долгой командировке? А если рассказать правду, все, что пришлось пережить... Сколько раз давал он себе слово избегать всяких откровений, не бередить то, что еще не отболело. Он поднял голову и встретился с внимательным, ожидающим взглядом соседки.

– Девять лет я не был в Баку.

– Девять лет! Наверное, в армии служили?

Васиф, не ответив, вышел в коридор, стал у окна.

Она смотрела ему в спину из полумрака купе и только сейчас заметила худые лопатки под вылинявшей, застиранной гимнастеркой, деревянный, грубо сколоченный чемодан. Каким жалким выглядел он рядом с ее дорогим кожаным чемоданом.

Мимо двери неторопливо проходили пассажиры, успевшие переодеться в полосатые пижамы. Потянуло запахом дорогого табака, свежезаваренного чая. Словом, налаживался тот приятный дорожный уют, в котором угадывались не только характеры, но и привычки и жизненное благополучие тех, кто умеет ценить комфорт даже здесь, в поезде.

"Он одет хуже всех, – сочувственно подумала девушка. – И не так прост, каким кажется с первого взгляда".

Когда Васиф вернулся в купе, соседка его, казалось, целиком была поглощена журналом.

– А знаете что, – весело предложила она, – давайте вместе поужинаем!

Она достала из дорожной сумки термос, жареную курицу, яблоки. Васиф потянулся было к своей сетке, искренне обрадованный предложением, но что он мог добавить к этой изысканной закуске? Картошку в мундире и ломти черного хлеба. А она, болтая и подшучивая над своей вместительной сумкой, продолжала выкладывать конфеты, пирожные, лимоны.

– Простите, но я... Я лучше в ресторан. Там, наверное, есть горячее, суховато сказал он, поднимаясь.

– Горячее? Пожалуйста! У меня в термосе горячий бульон. Как говорят, дервиш богат тем, что у него с собой. Ну, пожалуйста...

– Спасибо, – буркнул он, закрывая за собой дверь. В коридоре уже никого не было. Пройдя поближе к тамбуру, Васиф устроился на откидном сиденье.

Подождав немного, Пакиза нехотя отломила крылышко и, едва попробовав, отодвинула курицу. Может быть, самой заварить чай? Такого он не найдет ни в одном самом лучшем ресторане. Разве что в геокчайской чайхане. Да, конечно, от чая он не откажется. Она взяла банку, вышла в коридор. И не сразу заметила склонившуюся к бумажному свертку фигуру. Глядя прямо перед собой в стенку, Васиф чистил холодную картофелину. Едва не выронив банку, Пакиза бросилась обратно в купе. Боже мой, хоть бы не заметил, не догадался бы, что я видела!

Минут через двадцать вернулся Васиф. Пакиза сосредоточенно смотрела все на ту же страницу журнала, с которой улыбался Поль Робсон.

– Хотите? – Она протянула ему свежий "Огонек".

Васиф повертел журнал в руках и, решительно отложив в сторону, глухо сказал:

– Я, конечно, ценю вашу чуткость. Но... Я принесу вам кипяток. Давайте вашу банку.

Пакиза прикрыла ладонями вспыхнувшее лицо.

– Я не хотела. Простите, пожалуйста...

– За что? За то, что вы пощадили мое самолюбие? Давайте, давайте банку.

Пакиза упрямо накрыла банку ладонями. В дверь постучали.

– Телеграммы... Кто хочет послать телеграмму? – В большой не по росту форменной фуражке протиснулся в дверную щель узкоплечий, плутоватый мальчишка лет шестнадцати. – Даста-а-авим срочно! Торопитесь, чтоб не опоздали встречающие!

– Ой, как хорошо, – обрадовано встрепенулась Пакиза. – Чуть не забыла!

Она открыла светлую тисненую сумочку, аромат дорогих духов заполнил купе.

– Вот. Спасибо, дорогой. Сам не знаешь, как выручил. До свидания. А вы? Вы отправили телеграмму своим? Нате, он оставил несколько бланков.

– Некому.

Васиф опять замкнулся, и Пакиза поспешила заговорить о другом. Но о чем говорить двум бакинцам вдали от родного города?

– Вы из самого Баку?

– Да. А вы?

– В Баку живем давно. Но родилась я в поселке Раманы.

Васиф даже привстал от радостного удивления.

– Выходит, мы с вами земляки? Я ведь тоже из Раманов! Извините, из чьего вы рода, – так, кажется, говорили в старину?

Девушка улыбнулась, чуть вздернутая губа открыла ровные, крупные зубы, и это опять чем-то встревожило Васифа.

– Сейяру знаете? – спросил он.

Она заметно насторожилась.

– Так зовут мою старшую сестру. А что?

Васиф ответил не сразу.

– Ну вот... Теперь мне все ясно. Вы очень похожи на нее. Я ведь с первого взгляда... Очень похожи. Как она живет?

– Ничего. Вы, наверное, знаете ее близко?

– А как же! Росли вместе.

Руки девушки беспокойно задвигались над все еще заставленным столиком.

– Я, кажется, угадала... Вы сын Усатого аги, Васиф... Верно?

Васифу понравилось, как почтительно произнесла она дорогое имя отца, назвав его подпольную кличку.

– Я читала книгу о вашем отце. Помните эпизод, где он организует стачку раманинских рабочих, собирает деньги для революционеров во время игры в "хан-хан"? Помните? – Грозно сдвинув брови, она негромко пропела:

Хан приехал!

Великий хан!

Тяжелой поступью явился!

Ура великому хану!

Васиф рассмеялся:

– Спасибо, что не забыли.

– Разве можно забыть? О вашем отце с любовью вспоминают люди. И о вас слышала много хорошего. Но мы думали... Как я рада, что все эти тревожные слухи оказались выдумкой. Вы живы...

– Как знать, – с иронией ответил Васиф, – если бы меня не считали погибшим, навряд ли вам довелось бы услышать обо мне хорошее. О мертвых плохо не говорят.

Почувствовав, что опять нечаянно коснулась чего-то запретного, замолчала и Пакиза.

"Как трудно с этим странным человеком, – подумала она огорченно. – Вот опять замкнулся. Лучше уж молчать. Но почему его ранят самые простые слова, почему?"

Сестра Сейяры... – удивленно думал Васиф. Той самой Сейяры, которой он написал когда-то свои первые восторженные стихи. Узнает ли его сейчас Сейяра? У нее такие же чуть вздернутые к вискам глаза. И родимое пятно на руке, только повыше. Поэтому так взволновало его это темное пятнышко на руке спутницы. Надо ж такому было случиться! Сестра Сейяры...

Васиф внимательно, будто со стороны посмотрел на свое отражение в стекле. Да... Он уже не из тех, на кого заглядываются девушки. Когда-то был круглолицым, невысоким, но ловким парнем. А сейчас... Волосы поредели, серыми кажутся от седины. Под глазами вон морщин сколько. Не разгладишь. Как это говорила Сейяра? "Я люблю твои глаза. Улыбнешься – солнце в них, задумаешься – ночь..." Нет, она не может его не узнать. Не должна.

Проводница принесла чай. Васиф с удовольствием, сделал несколько глотков. Пакиза прильнула щекой к подушке, закрыла глаза.

– А вы что же? Чай стынет, – он постучал ложкой по ее подстаканнику. Кто разрешил спать так рано?

И опять, как тогда, подняв задумчивое лицо, она улыбнулась ему.

– В очень хорошее время вы едете в Баку.

– Это в каком смысле?

– Фруктов сейчас вдоволь еще...

– Да, пожалуй. Сколько лет я винограда и инжира в глаза не видел. А сейчас самое время, – он криво усмехнулся. – "Инжир", "виноград"... Я даже от слов этих отвык. Удивительно, правда? – Опершись подбородком на кисти рук, он смотрел ей в глаза прямо, жестко, не пытаясь внести веселую легкость в их случайную встречу. – Будь проклят шайтан! Слушайте...

Он заговорил, болезненно морщась, отрывисто, с трудом преодолевая нахлынувшее.

– Работал геологом на разведке в Кюровдаге. Упрямо верил в нефтеносность участка. Верил и искал даже тогда, когда, казалось, нет никакой надежды, И вдруг – клевета... И все это полетело в преисподнюю.

Васиф жадно отпил из остывшего стакана, примолк.

– За что же... За что вас? – вырвалось у Пакизы.

Стакан выпал из рук Васифа. Вспыхнув от смущения, Васиф стал неловко собирать осколки. Пакиза, отстранив его, быстро сгребла все в газету. Стараясь не замечать виноватого лица Васифа, подвинула ему свой нетронутый стакан с чаем.

– Мне не повезло с самого начала войны, – Васиф уже не мог остановиться. – Под Севастополем тяжело контузило. Плен. Кончилась война. Вернулся. Отца уже не застал в живых. Рассказывали, что он... его подкосило известие о моей гибели. Я уехал в Кюровдаг. Всю тоску мою по родной земле, по работе, всю силу, за четыре года в руках накопившуюся, в работу вкладывал. Только-только мне стало казаться, что вот скоро сбудутся мои мечты. И все оборвалось. Но я упрямый, сколько бы меня судьба ни кидала в разные стороны, я снова и снова возвращался домой. В прошлый раз через Африку – тогда отец ушел, меня не дождавшись, теперь через Сибирь. На этот раз... мать не дождалась меня. – Васиф сжал зубы, покачал головой. – Да, мало радости я принес родителям. – Он заметил, что у девушки навернулись слезы на глаза, замолчал, усмехнулся: – Теперь меня никто не ждет в Баку.

– Не говорите так. Вы возвращаетесь в родной город... И потом... Есть в вас какая-то внутренняя сила. Я это почувствовала сразу.

Васиф усмехнулся:

– Да нет... Герой из меня не получится. Какая уж там "внутренняя сила".

– А что? – задорно тряхнула рассыпавшимися волосами Пакиза. – По-моему, все пережитое не сделало вас несчастным, не лишило воли. Выжили, вернулись. И о работе говорите так, будто несколько дней назад оставили.

Она задумалась, теребя край журнала.

Васиф подозрительно покосился на Пакизу.

"Уж не думаешь ли ты, красавица, что эти девять лет навсегда лишили меня радости, безнадежно состарили? Уж не жалеешь ли? Только этого не хватало. Не торопись с выводами".

– Постарайтесь забыть... Я понимаю, это не просто, это почти невозможно. Но впереди еще много такого... Может быть, и смешно, но я почему-то уверена – вы будете счастливым.

Если бы она знала, как был он благодарен ей за эти слова.

– Умница вы, Пакиза. Все должно начаться сначала. И друзей придется искать новых.

– Где живут ваши близкие?

– Тетя? Пожалуй, самый близкий человек. Старая, безграмотная женщина. На нее я не имею права обижаться. Она живет на Седьмой Хребтовой.

Пакиза всплеснула руками:

– Так я и знала! Старые дома там давно снесены. Помните рассказ Джафара Джабарлы "Фируза"?

– Вы хотите сказать, что теперь я, пожалуй, могу заблудиться там, как Мамед?

Она кивнула.

– Ничего, ничего. Если справочное бюро не поможет, напишите мне. Обещайте, что напишете! Я помогу! Мы живем на проспекте Нариманова, в новом доме. Конечная остановка четвертого автобуса. Это прямо у нашего дома. Смотрите!

Пакиза достала из сумочки блокнот, быстро набросала план проспекта и, записав адрес, протянула листок Васифу:

– Возьмите, пригодится.

Васиф долго вглядывался в неровные торопливые строки. Первый адрес... Первый телефон... Что-то оттаивало в нем, уступая раскованной радости, и еще несмело, еще с оглядкой, но он уже шел навстречу этому новому, что лучилось, звало в темных глазах Пакизы.

Удивительно, обычно неразговорчивый, до неловкости застенчивый с женщинами, он увлеченно сыпал воспоминаниями. С каждым часом ближе становилась ему эта милая девушка с такой странной манерой – разговаривая, пристально смотреть в глаза собеседнику, будто открывая в нем никем раньше не замеченное. И не так уж она хороша, как показалось вначале. Красавицей не назовешь. У Сейяры пушистые, спокойные брови, полные, влажные губы. А у этой брови тонкие, нервные – если понаблюдать, все время в движении. И губы тонкие. Людей с такими губами надо остерегаться. Говорят, они злые, хитрые. Кто выдумал такую чушь?

– Как живет Наджиба-хала?

– Спасибо. Вы даже имя моей матери помните.

– Конечно. Они были подругами с моей мамой.

– Мы сейчас вдвоем с ней. Сестры вышли замуж. Вы, наверное, не знали.

Васиф спокойно выдержал ее пытливый взгляд.

– Извините, а кто это провожал вас?

– Товарищ по институту. Мы случайно встретились в Москве. Он инженер-энергетик. Впрочем, это вам неинтересно. По специальности я ближе, должно быть, вам.

– Ближе... Мне?

Васиф невольно подался к ней.

– Ну да. У нас одна профессия. Конечно, у меня нет вашего опыта. Но вот уже год, как я работаю. Правда, нештатным геологом... Я готовлю материал к своей диссертации. Многое надо проверить практически, на промысле Кюровдага.

– Вы? В Кюровдаге?

Он даже вскочил, тень его смешно задвигалась на потолке.

– Да. Моя научная работа связана с одним из участков Кюровдага. Командировка в Москву помогла решить кое-какие спорные вопросы. Скоро снова вернусь на практику.

Она задумалась.

Ему хотелось крикнуть: "Говори! Говори! Каждое твое слово как музыка. Говори о Кюровдаге, о земле, о людях, о горячем ветре, что пахнет нефтью!"

– А вам нравится Кюровдаг? Не собираетесь поближе к городу перебраться?

– Что вы? Это же золотая земля. Вот сами увидите скоро.

Васиф недоверчиво покачал головой, что-то хотел возразить, но от волнения закашлялся, умолк.

– Я понимаю вас, – мягко закончила Пакиза. – Вы как садовник, который много труда вложил в сад... и не увидел плодов. Я понимаю. – Она вздохнула. – А сейчас выйдите, пожалуйста.

– Как вы сказали? – вздрогнул Васиф.

– Я сказала, что пора спать.

Когда он вернулся в купе, она лежала лицом к стене, натянув до подбородка одеяло. Васиф сел на полку и только сейчас заметил, что постель его постелена. И даже полотенце предупредительно лежит на подушке,

– Спасибо, – тихо сказал он. – Спасибо.

Пакиза не ответила, только кончики ушей порозовели. А может быть, ему показалось...

Есть люди, которые трудно, недоверчиво идут на сближение, даже если сами обстоятельства помогают этому. С такими можно годами работать рядом, съесть тот самый "пуд соли", который, как говорит народная мудрость, помогает узнать человека, – и все-таки не преодолеть духовного барьера, за которым живет человек один на один со своими чувствами. Другие, наоборот, с завидной легкостью обнажая самые глубинные пласты в душе человека, так же просто раскрываются сами. И это тоже талант – уметь открыто, нигде не погрешив искренностью, вызывать к жизни особую радость взаимопонимания.

Так случилось и у Пакизы с Васифом. Прошли всего лишь сутки, а со стороны могло показаться, что встретились в пути давние, близкие друзья.

Но на одной из станций в дверь постучали. В сопровождении проводницы в купе вошел симпатичный, модно одетый юноша. Несколько свысока оглядев Пакизу с Васифом, он закинул наверх туго набитый портфель и бесцеремонно развалился рядом с Пакизой.

Пакиза с откровенным огорчением прервала свой рассказ, – Васифу так интересно было слушать о каждой новой черте в облике родного города. Шутка ли – девять лет вдали от Баку. А теперь Пакиза замолчала.

– Вы из Москвы едете? – стряхивая пылинку с брюк, спросил у Пакизы новый пассажир.

– Да, – не поворачивая головы, сухо ответила девушка и тихо заговорила с Васифом.

Новый спутник между тем внимательно оглядел каждую вещь в купе. Дорогой импортный чемодан Пакизы, раскрытый несессер, журналы. Взгляд его задержался на шинели Васифа; он усмехнулся почти в лицо ее хозяину. И когда Пакиза вышла в коридор, парень увязался за нею.

– Простите... Можно вас на пару слов?

– Да, пожалуйста. – Пакиза продолжала смотреть в окно.

– Не кажется ли вам... В общем, наш попутчик не производит впечатления порядочного человека.

– Не слишком ли вы торопитесь с выводами?

Юноша, впрочем, не спешил отвести свой взгляд.

– Вы добрая, вам просто его жалко.

– Послушайте, а какое вам...

– Не сердитесь. – Он поторопился прервать ее. – Если бы человек так одетый появился в обществе сразу после войны, это не вызвало бы подозрений.

– Я не привыкла судить о людях по их одежде, – отрезала Пакиза. – И вам не советую.

– А, вы не только добрая, вы еще и наивная, – он льстиво улыбнулся ей. – Готов спорить, он только что из заключения. Или, в лучшем случае, ловкий авантюрист.

– Авантюристы не носят латаных ботинок. Современные авантюристы ходят в капроновых рубашках, – Пакиза красноречиво покосилась на собеседника. – И вообще, давайте прекратим этот разговор.

Она решительно повернулась спиной и вошла в купе.

Васиф не отрываясь смотрел в окно – еще одной станцией меньше, уже совсем мало осталось до Баку. Третий пассажир так и не возвращается в купе.

– Вот уже и Баладжары проехали, – почему-то вздохнула Пакиза.

Васиф кивнул, не оборачиваясь:

– Да, да.

Пакиза тронула его за плечо:

– Васиф... Меня должны встретить сестра с мужем. Вы же с ними...

– Нет, нет. Сейчас это невозможно.

Уже повязывая шелковую косынку, Пакиза обернулась к Васифу.

– Хорошо. Пусть сейчас невозможно. Но я хочу, я прошу, чтоб вы написали мне. Когда-то вы испытывали своих друзей. Одного за другим. Испытайте и меня.

Он наклонил голову и, поставив ее чемодан в тамбуре, не оглядываясь, вернулся в купе. – Прощайте. Девушка резко обернулась.

– Нет! Нет! До свидания, Васиф.

В последний раз Васиф увидел ее на перроне, в шумной толпе встречающих. Высокий мужчина с трудом пробивался к выходу с чемоданом Пакизы. Какая-то женщина, крепко обняв девушку, о чем-то говорила ей в ухо. Он узнал Сейяру по тяжелому узлу иссиня-черных волос, по узким плечам. Чтоб не встретиться с ней, Васиф замедлил шаги.

Его толкал, сжимал, нес могучий водоворот толпы. Какими счастливыми представлялись ему все эти люди, стремящиеся друг к другу в плотном живом потоке. Больно хлестнул по лицу колючий букет. Васиф с гневом обернулся и встретил такой виноватый и сияющий взгляд пожилой женщины. "Извините!" бросила она на ходу и вдруг крикнула:

– Васиф! Сыночек! Здесь я!

Васиф закрыл глаза, почувствовав, как подкашиваются ноги, оперся влажной ладонью о стенку вагона. Он перестал ощущать толчки, суету звенящий голос колющей болью вошел в сердце, сковал движения. Через несколько секунд они прошли мимо – высоченный парень в солдатской шинели и ослепшая от счастливых слез женщина с букетом. Васиф проводил их глазами и подхватив чемодан, поплелся к выходу.

"Сколько Васифов в этом огромном городе, – с горечью подумал он, – но навряд ли найдется еще один такой, никому не нужный".

В конце перрона толпа поредела, ручьем растекалась в уходящие к центру русла улиц. Васиф сдал чемодан в камеру хранения и вышел на площадь.

2

Каким блаженным показалось ему тепло осеннего дня. Прогретый солнцем, мягко плыл под ногами асфальт. Даже в тени аллей, где верещала детвора, было еще душно. На бульваре увядали кусты олеандр. Аромат их смешивался с запахами порта – теплой ржавчины, просмоленных канатов, мазута. Но в дыхании моря уже угадывалась долгожданная прохлада.

Перекинув шинель через руку, Васиф отправился к центру города. Все здесь напоминало ему о юности – и праздничная толчея у магазинов, и игривые, протяжные выкрики мороженщиков: "Эскимо на палочке для красивой дамочки!" И пары под прицелом объективов на фоне пышных пальм.

Все было так же. Только люди, особенно женщины, показались Васифу красивее. Может быть, потому, что на смену мрачноватым, глухим тонам послевоенной одежды пришло новое, смелое сочетание красок. Женщины! Есть ли где-нибудь столько красивых женщин? Темноглазых блондинок, жгучих смуглянок с неожиданной просинью глаз, белокожих красавиц с черными косами до колен... Многие объясняют это крутой смесью интернационального населения. Люди все меньше и меньше думают о какой-то особой сохранности "чистоты" расы. Пройдя сквозь смерть, голод, горечь потерь, люди научились дорожить счастьем.

И вот это поколение длинноногих мальчишек и девчонок, красивых как боги...

Васиф проследил взгляд загорелой девушки. Ну конечно, она смотрела на витрину, где выставлены образцы модного штапеля. И вдруг рядом совершенно отчетливо увидел в стекле свое отражение с нескладной, громоздкой шинелью в руках. Сразу как-то свернулась, гасла радость встречи. Трудно себе представить более лишнего человека в этом живом и ярком потоке, – подумал он. Как серое пятно на радуге. Торопливо свернул с Торговой, побрел вверх, выбирая улицы поглуше, подальше от центральных магистралей.

Вот, кажется, Седьмая Хребтовая, Пакиза была права. Многоэтажные дома неузнаваемо преобразили тихую, зловонную от луж с нечистотами улицу. От дома номер 21, где жила тетка, вообще не осталось и следа, сквер... Развесистые ивы. Пенсионеры с нардами. Ничего этого не было раньше. Как же теперь найти дом тети?

– Скажите, куда переселились ваши соседи? Дом вот тут, рядом с вашим был? – спросил Васиф вышедшую из подъезда девушку.

– Не знаю. А кого вы ищете?

– Тетю Зарифу не знаете?

– Нет... Подождите! Может, старшая сестра...

Через несколько минут она вернулась с грузноватой, приветливой женщиной. Васиф снова объяснил, кто ему нужен.

– Знаю, знаю, – закивала женщина с круглым подбородком. – Но вот куда она переселилась? Это, наверное, мать знает. Я сейчас...

Приставив сухонькую ладонь к глазам, старушка долго разглядывала Васифа.

– А ты кем ей приходишься?

– Племянник.

– Какой племянник! Говорят, у нее один племянник, и тот...

– Ошибаются, тетя.

– Дай бог, сынок. У кого же спросить адрес? Знаю, что живет около нового института, а вот точно...

– Спасибо, тетя.

Остановив такси, Васиф поехал к строящимся корпусам политехнического института. Рядом с заселенными зданиями стояли еще не достроенные дома, а кое-где только-только поднимались стены. Васиф постоял немного, наблюдая работу подъемного крана, и двинулся к новому пятиэтажному дому.

"Может быть, здесь? За этой закрытой дверью?"

– Нет. На втором этаже спросите...

– Простите, здесь живет...

– Нет.

– Извините, я ищу...

– Пожалуйста. Этажом выше.

Перепрыгивая через ступеньки, он бросился наверх. Нет. Так, с пустыми руками нельзя. Правда, кто может упрекнуть "воскресшего из мертвых". Но он столько лет ждал этой встречи! Как праздника ждал. Теперь у тети Зарифы, наверное, внуки. Он пересчитал все свои деньги – четыреста рублей. Как раз новый костюм. А если к нему кинутся малыши?

Он вышел на улицу, зашагал вдоль витрин. Здесь.

– Заверните этого плюшевого медвежонка.

Продавщица смахнула пыль с шелковистой шерсти, на Васифа весело глянули бусинки широко расставленных глаз.

Через несколько минут, тяжело дыша, он нерешительно постучал в дверь.

Открыл ему стройный, меланхоличный парень. "Подожди", – буркнул он не глядя и ушел в комнаты. До Васифа донесся его ленивый голос:

– Мелочь есть?

– Опять этот пьяница?

– Нет. Инвалид один.

Случайно оброненные слова словно бы хлестнули Васифа по лицу своим унизительным откровением.

Парень вернулся и протянул. Васифу мятый рубль. Васиф покачал головой, с трудом выдохнул два слова:

– Этого мало.

– Мало?

Парень наконец взглянул ему в лицо и в удивлении попятился в глубь коридора.

– Простите. Ах, как получилось... Простите, я не узнал вас.

– А я узнал. Сразу. – Васиф наконец справился с волнением и перешагнул порог.

– Как тетя Зарифа, жива-здорова? Как Балахан?

– Да... Здорова. Балахан недалеко здесь. Вы...

Он растерянно замолчал и, заметив, что все еще держит в руке мятый рубль, сжал кулак.

– Слушай, ты же сын моего двоюродного брата?! Да будет ему земля пухом... Я помню тебя еще пацаном. А сейчас вон на полголовы выше меня. Эх ты, за попрошайку дядю принял.

– Дядя Васиф! Да я... Да вы входите!

Васиф обнял племянника, скинул ему на руки шинель.

– А где тетя Зарифа?

– Здесь, здесь, – обрадовано закивал юноша. – Только ей сразу так нельзя. Вы пока... Наверное, умыться с дороги хотите? Вот сюда, в ванную.

Хрупкая женщина с малышом на руках удивленно наблюдала за ними из дверей кухни. Рамиз, обняв ее за плечи, подвел к гостю.

– Знакомьтесь, дядя Васиф. Моя жена, сын. Я быстро. Подготовлю бабушку.

Зарифа встретила Рамиза нетерпеливым вопросом:

– Кто там? Гости? С кем ты так долго говорил?

– Знакомый. Издалека приехал. Наверное, ночевать у нас останется. Он, знаешь, вместе с Васифом в Сибири был.

Зарифа-хала, привстав на подушках, спустила с тахты отекшие ноги. Подбородок ее задрожал.

– Что говорит? Не скрывай от меня. Видел Васифа своими глазами?

– Да ты успокойся. – Рамиз присел рядом. – Говорит, что давно расстались. Но Васиф обещал скоро приехать.

– Да услышит бог твои слова. – Она затеребила седые, рассыпавшиеся из-под платка волосы. – Где моя шаль? Где мои чусты? Зови сюда гостя! Что ты на меня так уставился?

Рамиз пошарил под тахтой руками, пододвинул ей шлепанцы.

– Бабушка, не умею я, понимаешь. Как тебе объяснить... Да ты не торопись. Сейчас он помоется и придет. Я пойду и...

Зарифа взглядом заставила его остановиться.

– Не беспокойся, мальчик мой. От счастливой вести еще никто не умирал. Иди зови его, не морочь мне голову.

Она встала, подколола косицу, щелкнула выключателем, хотя в комнате и без того было светло.

– Вот, бабушка...

Зарифа обернулась. Только на секунду сощурились усталые, в морщинах глаза.

– Узнала? – тихо спросил Васиф, приближаясь к женщине. – Неужели не узнала?

– Васиф! – Она не прошла, а птицей пробежала несколько разделявших их шагов, прильнула, обняв его руками, что-то хотела сказать, но не смогла.

Жена Рамиза бросилась к аптечке за валерианкой.

– Не надо, – Зарифа покачала головой. – Прошло. Дай я разгляжу тебя как следует, дорогой.

Васиф довел ее до дивана, сел рядом, поглаживая теплые, морщинистые руки. Зарифа никак не могла отдышаться, и непрошеные слезы бежали к уголкам вздрагивающих губ.

– Мать твоя умерла, не зная, где ты, что с тобой. Да порадует бог ее душу. Ты как живое сердце моей сестры, Васиф. Ты похож на нее, дорогой,

Она говорила бессвязно, чуть нараспев, изредка всхлипывая, и никто не смел прервать, нарушить ее тихое причитание. Прикрыв глаза ладонью, молча слушал Васиф такой знакомый голос матери. Это ее рука, опутанная сетью морщин, лежит на его плече, ее мягкая седая прядь касается его лица. И пахнет от нее тоже чем-то домашним, вкусным.

Зарифа-хала крепко держалась за руку Васифа.

– Больше тебя никуда не отпустим. Хватит! Хватит тебе уже. Посиди дома немного. – Она говорила так, будто Васиф где-то загулял по своей воле и сейчас опять собирается отправиться куда-нибудь. – Ты никуда не уйдешь. Не пущу тебя никуда. – Она снова прижалась щекой к его гимнастерке. – Я говорила... Я же говорила твоей матери, что с Иланвурмаз* ничего не случится. И пуля его не возьмет. А она...

______________ * Илан – змея. Иланвурмаз – человек, которому не страшен укус змеи.

Как много напомнили ее слова...

Это так его называли в детстве, Иланвурмаз... Историю этой клички знали все в их роду...

Летом обычно, спасаясь от бакинского зноя, родители с маленьким Васифом выезжали в Маштаги. Ему тогда года три было, и отец смастерил легкую деревянную люльку, чтоб мать могла выносить малыша в сад. Однажды в люльку по виноградной лозе вползла змея и свернулась на теплой груди ребенка. Увидев этот шевелящийся клубок, мать обезумела от страха и бросилась за мужем. Быглы-ага с другом Бахши строил дом неподалеку. Через несколько минут они были у люльки. Быглы-ага взялся за нож, но Бахши отвел его руку: