Текст книги "Узлы"
Автор книги: Сулейман Велиев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
– Давай без разговоров о родстве. Говори о деле!
– Помолчи, где твоя выдержка? Посчитай до десяти, – забубнил Мустафа над ухом Васифа. – Помогает, честное слово.
Балахан замялся, снова многозначительно оглядел присутствующих. Вот, мол, сколько беспокойства приносит мне этот трудный человек. Однако ни одного сочувственного взгляда поймать не удалась. Люди молчали. И это молчание больше всего встревожило Балахана.
Мягко звякнул внутренний телефон. После первых же слов Амирзаде заулыбался, щурясь сквозь дым.
– Саг-ол! Спасибо за добрую весть, – сказал он перед тем, как положить трубку.
– Со всей ответственностью хочу вам заявить, – продолжил было Балахан, но Амирзаде жестом остановил его:
– Стой, не спеши. Верно говорят: "Поспешишь, в тендир угодишь". Амирзаде встал, потоптался у стола. – Мне только что сообщили, что девятая скважина снизила давление.
Что-то еще пытался сказать Балахан, но слова его утонули в одобрительном гуле.
– Не может быть! – вскочил с места Гамза.
– Почему? – усмехнулся Амирзаде. – Видимо, в соседнюю скважину прежде недостаточно нагнетали воды. Сейчас на месте все выясним. Важно, что штуцер уменьшить можно! Васиф оказался прав.
Забыв официально закрыть совещание, Амирзаде нахлобучил свою выцветшую от дождей и солнца шляпу. Задвигались стулья, Васиф оказался в тесном кругу товарищей, тех, кто холодным молчанием встретил странную, обличительную речь Балахана. Скупо по-мужски выражали они свое отношение к случившемуся – одни хлопали по плечу, другие, забыв, что Васиф не курит, протягивали распахнутые коробки папирос, третьи все чувства вкладывали в короткую забористую брань.
Вдруг кольцо распалось. К Васифу подходил Балахан. И даже те, кто спешил на свежий воздух, задержались в прокуренном кабинете, чтоб хоть одним глазом увидеть встречу этих, столь не похожих друг на друга, братьев.
Балахан не стал ждать, пока Васиф протянет свою руку ему навстречу.
Широко улыбаясь, он обеими ладонями тряхнул ловко схваченную руку Васифа.
– Рад, поверь, искренне рад, что все так повернулось.
Даже лоб у Васифа стал розовым от стыда за Балахана, за весь этот дурно разыгранный фарс. Не дослушав, он двинулся к двери и, опередив Балахана, вскочил на подножку промыслового автобуса.
Итак, девятая буровая покорена. Васиф не умел, да и не собирался скрывать, как много значил для него этот первый успех на Ширване. Внешне вроде ничего не изменилось – так же сутками пропадал он на промысле, так же несколько особняком держался среди людей. Но почтительней, чем раньше, здоровались с ним рабочие, настойчивей звали разделить нехитрый харч в часы перерыва. И за советом охотней стали обращаться к Васифу, чем к Гамзе, хотя опыта у Гамзы не занимать, это знали все.
Однажды после работы Гамза вызвался проводить Васифа до барака. Шел рядом, болтая о пустяках, а когда отошли подальше в степь, дружелюбно положил свою руку на плечо Васифа.
– Послушай... Давно хочу по душам с тобой поговорить.
– Не возражаю.
Гамза остановился, поскреб заляпанным грязью сапогом о куст колючек.
– Знаешь, я не трус. И не дурак. Люблю правду в глаза... Признаю, неправ я был. Не по душе ты мне пришелся сначала. Не терплю молчунов. Поди узнай, что у тебя на уме. Выходит, ошибся я. Есть у тебя хватка, знаешь дело.
– Ты что как на собрании заговорил? – улыбнулся Васиф. – Чувствую, не случайно провожать меня пошел. Давай без предисловий, не тяни.
Гамза рассмеялся.
– Да сразу как-то не объяснишь. Хорошо, попробую. Просьба есть к тебе. Если согласишься, сам управляющий будет доволен. Он сейчас верит тебе, как пророку. Мотай на ус... Если девятая скважина будет работать с шестисантиметровым штуцером, мы не выполним план. Я тебе открою одну тайну. Высокая добыча нефти здесь, у нас, весьма тревожит управляющего Нефтечалинским трестом. Боится, понимаешь, что нас отделят, сделают самостоятельным трестом. Ну, понятно, управляющим назначат Амирзаде. Вот и раскинь мозгами – глупо именно сейчас снижать добычу. На руку это нефтечалинцам. Понял? Речь идет о конкуренции...
– По-твоему получается – две частные фирмы. Как там, за рубежом "Стандарт ойл" и "Роял датч Шелл"...
– Ни к чему шутки. Хочу сказать, очень сложный это вопрос. Не выполним план – много потеряем. Это во-первых. Во-вторых, нас с Доски почета... – Он наискось рубанул ладонью перед собой, словно сбрасывая что-то лишнее. Рабочие премии лишатся... А ты знаешь сам, что это такое.
Васифа стал раздражать этот разговор "по душам".
– Да неужели люди черное от белого не отличат? Искусственно заставить скважину работать на высоком напряжении – значит потом много недобрать из пласта.
Гамза разочарованно похлопал кепкой по ладони.
– Эх, вижу, и ты из таких, кого хлебом не корми, дай о коммунизме поговорить. О всяких там райских благах в будущем.
– Давай короче, Гамза. Что ты от меня лично требуешь?
– Не требую, дорогой, прошу. Не трогай ты, ради аллаха, эти проклятые штуцеры хотя бы месяц. Дай выполним план. А потом делай что хочешь.
– Я не пойду на это, Гамза. Не могу идти на обман....
Он пошел вперед. Гамза снова преградил ему дорогу.
– Месяц, только месяц. Ничего за этот срок не случится. Ты все в завтрашний день смотришь. Неужели ты наивен, как вчерашняя невеста. Кто о нас вспомнит через десять – пятнадцать лет? Почему мы должны думать о тех, кто придет после нас? Почему?
– Да потому, что это закон жизни! Неужели не понимаешь? Кто-то воевал, страдал, умирал, чтобы ты сегодня ходил по земле!
– Говоришь, не можешь идти на обман?.. Почему обман? То, что само в руки идет, почему не взять? Я вот раньше очень толстым был. Доктор придумал мне лечение. Ди-е-та. Чуть не сдох я от этой диеты. Сам доктор испугался, махнул рукой – ешь что хочешь. Не зря люди говорят: "Лучше умереть сытым, чем жить голодным". Можно ли не доить корову, которая дает много молока? Понял?! Будь другом, отложи это дело со штуцером. Придумай что-нибудь, скажи – дополнительная проверка нужна. Кто будет возражать?
– А совесть?
– Совесть? – Гамза хмыкнул. – Когда в карманах пусто, кому придет в голову о совести болтать? С луны ты, что ли, свалился?
– Да нет. Немножко похуже мне курорт достался...
– Понятно...
Он несколько минут шел молча, как-то яростно вдавливая огромные свои ступни в рыхлую, расползающуюся колею дороги. Напоследок спросил глухо:
– Ну, как же будет? Только месяц...
– Ни дня не дам, Гамза, – не торгуйся зря. Представь себе, есть на свете и такое, чему цены нет. Не купишь.
Гамза коротко вздохнул, развел руками.
– Что поделаешь... Пусть будет по-твоему. Нельзя, значит, нельзя. Будь здоров.
Он зашагал обратно. Еще долго слышал Васиф, как чавкала грязь под его сапогами.
На другой же день Васиф лично проверил размеры штуцеров. Все шло по заданной норме. Будто ношу тяжелую с плеч скинул. Но жизнь научила его не очень доверять благополучному течению дней. В самом покое мерещилось ему надвигающееся препятствие. Так оно и бывало чаще всего в последние годы распутаешь один узел, смотришь, другой по рукам свяжет, еще покрепче, посложней. Он и сейчас, когда, казалось, все устроилось и самое худшее было позади, не мог избавиться от беспокойного ожидания. Хоть и знал – все препятствия, которые придется еще преодолевать, будут полегче тех, от которых поседели виски. И все, что связано с работой, с поиском, – как дорога к намеченной цели, пусть нелегкая, петляющая по крутым склонам, но есть в ней огромный и радостный смысл. Где-то там впереди чистый, животворный источник.
Так думал Васиф, беспокойно ворочаясь на своем жестком холостяцком матраце. Уснуть никак не удавалось. Его тюфяк из давно не чесанной ваты сбился жесткими комьями. Как ни повернись, будто на камнях лежишь. В Сибири он спал на мешке, набитом сухой травой. Благо неподалеку была конюшня, можно было часто набирать в мешок свежее сено. Придешь усталый, вытянешься на матраце, приятно пружинит под тобой, похрустывает. Закроешь глаза, и кажется, вроде в травах пахучих лежишь на лугу некошеном. А здесь... Эх, жизнь холостяцкая! Иные завидуют, как же – комната есть своя, сам себе хозяин. А что толку, если не с кем слова сказать, из каждого угла одиночеством веет.
Стоило потушить свет, как в темноту просачивались ночные звуки подвыванье буксующей вдали машины, шелест дождя, бормотанье вахтерши: наверное, ходит и считает недостающие чайники – их растаскали по комнатам общежития.
Он закрывал глаза, и тотчас из радужных лучей выплывало одно и то же вскинутый профиль смеющейся Пакизы, напряженное лицо Рамзи. Перед этим видением отступало все – буровая, заботы о транспорте, люди, такие родные, с которыми накрепко сплавила его работа, – все, чем жил он днем.
Вычеркнуть, забыть ее навсегда. Поставить точку – урок слишком поучителен, слишком дорого платил он за свою доверчивость, чтоб еще и это...
А сердце ныло в ожидании, спорило с рассудком, сердцу не было дела до железных законов логики.
Он вскочил, распахнул окно. Дохнуло осенней сыростью, капли дождя охладили горячий лоб. Вернулся в постель и через несколько минут забылся в тяжелом сне.
...Та же автобусная остановка. И ветер. Смеется Пакиза, опираясь на руку Рамзи. Он хочет догнать их, но гривастые, холодные волны отшвыривают Васифа. Ну что ж, пусть гуляют. Васиф остается у кромки тротуара, и море яростно кидается на его босые ноги.
– Ты простудишься, уйдем отсюда, – Пакиза вернулась за ним, тянет за руку.
– А тебе не все равно? – кричит он ей в лицо. – Вон он ждет тебя, иди.
– Кто? Кто меня ждет? Я так долго искала тебя.
– Рамзи тебя ждет. Я видел своими глазами, как ты гуляла с ним.
– Я?!
– Да, ты! И нечего смотреть на меня своими лживыми глазами.
Пакиза больно хлестнула его по лицу. Как в кино – пощечина, от которой дергается голова.
– Как ты можешь? Я гуляла с Симой! Не смей клеветать на меня, сумасшедший!
– Да, да, она гуляла со мной, – подтверждает Сима.
Но почему она стала такой огромной, что не может войти в ворота, за которыми в тени стоит Васиф. Ее гигантские пальцы хватают чугунное литье, тянутся к голове Васифа.
– Открой, Васиф! Открой!
Вскочил в холодном поту, заметался по комнате. В дверь стучали тихонько, но настойчиво. Обалдело, ощупью нашел выключатель, открыл дверь.
Живая, не из сна, стояла Сима на пороге. И мокрыми, тонкими пальцами стряхивала с лица прилипшие пряди.
– Подожди!
Васиф захлопнул дверь, быстро оделся.
Зачем она... Знает, что я живу один. Что подумают соседи?
Как говорит Саади, "нельзя быть спокойным наедине с красавицей. Даже если тебе удастся укротить свою страсть, ты бессилен против злых языков...". Что ей понадобилось среди ночи?
Он рывком распахнул дверь.
– Что случилось?
– Одевайся скорей... Пойдем!
Она, наверно, бежала, на обычно бледном лице полыхает лихорадочный румянец.
– Куда? Что с тобой? Я не могу пригласить тебя в комнату. У меня здесь... Сама видишь.
– Я не в гости пришла, – отрезала. Сима. – Пойдем! Штуцеры!
– Сейчас.
Он сорвал с гвоздя плащ. Через несколько минут они вышли на дорогу, ведущую к промыслам. Дождь почти перестал, где-то рядом в канаве журчала вода. Сима старалась не отставать, почти бежала рядом, цепляясь за рукав Васифа на скользких местах. Заметив, что она задыхается, Васиф сбавил шаг:
– Ты спокойней. Говори толком. Когда заметила?
– Вот уже два дня. Суточная добыча растет... А диаметр штуцера в журнале... шесть сантиметров. Не пойму, в чем дело. И вот сегодня... Кажется, когда вы уходите домой, кто-то увеличивает диаметр. А утром... Утром все в норме.
– Надо было вызвать машину, – буркнул Васиф, подхватив споткнувшуюся спутницу.
– Нет, нет. Нельзя, чтоб узнали. Надо неожиданно.
Некоторое время они шли молча. Вот вдали уже замелькали огни буровых.
– Спасибо тебе, Сима.
– Не спеши. Главное, чтоб никто нас не увидел. Если заметят... Тогда я ничего не смогу доказать тебе.
– Не заметят. Хорошо бы с той стороны, где не освещенная тропинка. Да как ее разыскать сейчас. Развезло все.
– Я знаю. Дай-ка руку.
Она свела его с дороги, повела напрямик, через степь.
– Осторожно, здесь канава.
Васиф почти сполз по скользкому склону, протянул ей руки.
– Ничего.
Сима, чуть подобрав юбку, легко, как птица, перемахнула на противоположную сторону.
– А ты молодец! Как на крыльях.
Сима ничего не ответила, тихонько вытянула из его ладони свою холодную руку.
– Ну... Теперь иди вперед. Я отстану.
Вот и девятая буровая. Сонно хлопая глазами, встретил геолога молодой оператор. Тут же под фонарем Васиф попросил у него журнал.
– Какой?
И без того круглые глаза юноши не мигая уставились на инженера.
– Журнал отметок.
Оператор потоптался, неуверенно ушел к будке и через несколько минут принес журнал в захватанной обложке. Все верно: указанный диаметр штуцера шесть сантиметров.
– Открой штуцер, посмотреть хочу.
У оператора запершило в горле. Он долго, хрипло откашливался.
– Ключа нет здесь, сейчас посмотрю.
Подошедшая как ни в чем не бывало Сима глазами показала на окно будки. Васиф шагнул в комнатушку и первое, что увидел на столе, – ключ.
– А что это? Ослеп, что ли? Или спал на вахте?
У оператора совсем сел голос.
– Извините. Забыл... Прошу вас – не надо. Лучше утром. Только вместе с начальником.
– Делай, что говорю! – почти крикнул Васиф. – Не задерживай! Как фамилия?
Юноша не расслышал или не хотел отвечать.
– Хорошо. Я человек маленький. Проверяйте.
– Здесь десять сантиметров! – Уже не владея собой, Васиф двинулся на оператора. – Смотри сам! Смотри!
Сима как-то незаметно протиснулась между мужчинами, локтем оттеснила оператора.
– Ну? – заорал Васиф.
– Не знаю... Мое дело маленькое. Начальник прикажет – я исполню.
– А если тебе в море кинуться прикажут?
– Не знаю. Мое дело маленькое. Начальник участка сказал: "Хочешь получать премию, делай, как говорю".
– Ну хорошо. Премию вы получите оба, за это я ручаюсь, – чуть поостыв, пообещал Васиф. – А сейчас немедленно смени штуцер. И только посмей...
В поселок они возвращались вместе с Симой. Только сейчас понял Васиф, как, должно быть, бежала она, чтоб успеть... Вот идет рядом, устало сутулясь, заложив кулачки в карманы спецовки. О чем она думает?
Все ясно. Не зря он сомневался в Гамзе. А ведь в конце разговора наедине тот как-то быстро согласился с доводами Васифа: "Пусть будет, как ты решил". Подлый, опасный человек. Как им теперь работать вместе? Неужели он, Васиф, так и не научился распознавать в людях настоящее... В первые дни Гамза даже нравился Васифу: солидный, чуть резковатый, но с людьми выдержан, вежлив. А Сима не пришлась по душе с первого взгляда. Она заступилась за него в отделе кадров, тогда это показалось ему кокетством, заигрыванием. Потом все острила, поддразнивала и еще больше оттолкнула этим. Он стал умышленно избегать ее даже там, где дело требовало каких-то объяснений с замерщицей.
Олух. Несколько дней назад он гонял ее, как провинившуюся девчонку. А потом еще полез с этой дурацкой сказкой, которую знает каждый дошкольник. Стыдно вспомнить. Нет, ты ни черта не понимаешь в людях! Раскис, как баба, от одной встречи в поезде. "Обязательно напишите... Вы будете счастливы..." Хорошенький урок дала тебе скромница с невинными глазами. Эта колючая женщина, что идет рядом, навряд ли способна на такой спектакль. Хоть и не из робкого десятка и обид, видно, прощать не умеет. Надо было для дела пробежала по ночной степи. И теперь молчит самолюбиво, демонстративно. Вспомнился рассказ Мустафы о нелегкой ее судьбе.
О чем она сейчас думает?
Васиф оглянулся, подождал, пока маленький силуэт не вынырнул из влажного предрассветного тумана.
– Сима! Где вы? Дайте руку. Сима, может, вы и вчера знали об этом? Об этой афере со штуцером?
– Да. Знала. Просто не хотелось лезть к вам с разговором. Опять, думаю, сказки начнет вспоминать. Или власть свою показывать. А потом решила: если мне видеть вас неприятно, при чем тут буровая.
Васиф засмеялся.
– Пусть я олух, Сима. Только, честное слово, зря вы так ко мне...
– Отношусь, как умею. И, пожалуйста, не говорите со мной, как с маленькой.
Сима остановилась, переложила из руки в руку темный продолговатый сверток.
– Что это у вас? Дайте понесу?
– Нет, нет. Не надо. – Она даже отступила. – Это не тяжело. Бутылка здесь... Я сама.
Васиф уже было собрался пошутить насчет таинственной бутылки, но вовремя осекся. Ребенку молоко несет. Сама не выпивает в столовой. Где ж он у нее? Наверное, в поселке под присмотром какой-нибудь женщины. Платит за это из своей небольшой зарплаты.
– Слушайте, Сима, я очень серьезно прошу вас, не считайте меня совсем уж... Если виноват, простите. Но я, правда, не способен сознательно делать человеку зло. Мне про вас Мустафа рассказал... Я не знал. Думал, просто девочка, задира. Перестаньте злиться.
Васиф попытался взять ее под руку, она предупреждающе дернула плечом:
– Не надо.
Вот и первые домишки поселка. В просвете меж облаками замигали редкие звезды. Небо над горизонтом наливалось холодным, зыбким светом.
– Разрешите проводить вас?
Сима фыркнула:
– Как романтично...
– Почему?
Я как... друг. Будьте спокойны. Не ухаживать за вами собрался.
Сима ответила устало-устало:
– Мне не страшно. Увидит кто-нибудь... Из грязи не вылезешь... До свидания.
Теперь уже ей некуда было спешить. Она шла, едва передвигая ноги в тяжелых сапогах. И ни разу не оглянулась, хоть и знала, что он будет стоять здесь на перекрестке, пока не добредет она до своего порога.
Утром Васиф бросился на розыски Амирзаде. В управлении его не оказалось. "Сегодня с утра собирался на участки", – подавив зевок, ответила секретарша. Домой идти было не очень удобно, но другого выхода не было. Уедет – потом ищи-свищи его по степи.
Васиф хорошо знал особенности быта инженерно-технических работников. На старых промыслах каждый старается поселиться подальше от другого, отгородиться хоть маленьким садом, забором – утомляет суета вокруг, многолюдье. И каждый дом становится маленькой крепостью с хитрыми запорами на калитке. В новом поселке живут теснее, ближе, дома ставятся беспорядочно, чаще всего поближе один к другому. Так удобнее, если что – все близко. Распахни окно, крикни старшего геолога или завгара – через пару минут любой дом превратится в помещение для срочной производственной летучки. И никто здесь не удивляется ни до полуночи горящим окнам, ни раннему стуку в дверь.
Амирзаде встретил Васифа так, будто только и ждал его прихода.
– Раздевайся, завтракать будем.
Сказал это так просто, что как-то неловко было отказываться. И даже не спросил, что привело Васифа в такую рань. Круглолицая заспанная девчушка лет двенадцати принесла хлеб, масло, чайник с обгоревшей ручкой. Потом постояла, вспоминая что-то, и сбегала за вареньем. Наскоро закончив бритье, Амирзаде присел за стол. Губы серые, под глазами мешки набрякли. "Опять, наверное, с сердцем плохо, – подумал Васиф. – А тут еще я..."
– Не вовремя я, – начал он неуверенно. – Еще месяца нет, как работаю, уже с жалобой. Вы не подумайте... Но дело такое, нельзя тянуть.
– Что значит "вовремя" – "не вовремя". Дело есть дело. Давай выкладывай.
Васиф рассказал о случившемся ночью. Амирзаде отодвинул недопитый стакан.
– Настоящие братья-разбойники! Гамбер в отделе кадров обеспечивает тыл, Гамза на промысле свои дела обделывает. Вот они у меня где, – он провел ребром ладони по худой, жилистой шее. – И ведь где-то сидят покровители, чуть что – звонок... Ну, теперь им никакие дяди не помогут. Теперь я понимаю, почему Гамбер все крутился вокруг меня, как лиса, в глаза заглядывал. Чтоб, значит, тебя в другое место перебросить. Не подошел ты им для темного дела. Никуда я тебя не отпущу. Ах, сволочи...
– Я ничего не знал об этом, Амир Расулович. И никуда уходить не собираюсь. Хватит. Дважды срывали отсюда. Хватит.
– Папа, а хлеб с маслом? – сердито напомнила Валида, выглянувшая из комнаты.
Амирзаде поморщился, но взял бутерброд.
– Хорошо, хорошо. Съем.
Он похлопал себя по карманам, достал папиросы.
– Папа, нельзя тебе сейчас, доктор же... – Маленькая ручка несмело отодвинула коробку "Казбека".
– Хорошо, хорошо. Иди. Спасибо тебе, маленькая.
Девочка скользнула за дверь, сердито стрельнув глазами в Васифа, будто укоряя его и за больное сердце отца, и за этот ранний визит, и за недоеденный отцом завтрак.
Амирзаде, дождавшись, пока девочка ушла, взял папиросу.
– Правильно сделал, что пришел... Не сомневайся, дело со штуцерами так просто им не сойдет.
Васиф поднялся. Амирзаде стоя допивал чай.
– Да! Чуть не забыл! Сегодня к нам приедет аспирантка одна. Зовут ее Пакиза.
– Пакиза?!
– Что? Знаешь ее? Она ведь давно здесь... Кандидатскую готовит.
– Да... Нет... Имя странное, – пробормотал Васиф.
– А что, неплохое имя. И сама, знаешь, симпатичная. Над интересной проблемой работает. Отлично варит голова у этой девушки. Ты уж, пожалуйста, разберись тут с ней. Может, помочь надо. А об остальном не беспокойся, я уж сам как-нибудь управлюсь.
Васиф не шел, а бежал, разбрызгивая в лужах солнечные осколки. Пакиза! Странно устроена жизнь! Интересно, приехала бы она сейчас сюда, если б знала, что я здесь? Правда, о Кюровдаге она говорила еще в поезде. Ну ничего. Пусть едет. Только навряд ли эта встреча что-нибудь поправит. Теперь-то он знает цену всем этим улыбкам и задушевным разговорам. Пакиза... Какая же ты настоящая?
Только наткнувшись на преградивший дорогу тягач, Васиф заметил, что дошел до промысла.
Не прошло и несколько часов, как промысел облетела весть об увольнении Гамзы. Но его самого никто в этот день не видел – сказался больным.
– Нервы подвели, наверное, – ответил Васиф Мустафе, когда тот заговорил с ним о Гамзе.
– Не думаю. Нервы у него железные. Отсиживается где-нибудь с доверенными дружками, план "обороны" готовит. Не первый раз. Всегда так, прижмешь его, он сейчас же бюллетенчик достанет. Да все как-то сходило. Теперь, пожалуй, трудновато будет ему выкрутиться. Сам себя подвел.
– Спасибо Симе. Если бы не она...
Мустафа торжествующе улыбнулся:
– Ну?.. Я же тебе говорил...
– Сдаюсь. Действительно убеждаюсь – нет простых людей, каждый по-своему сложен.
– То-то же...
Мустафа не договорил, – сзади медленно простучали каблучки.
– Здравствуйте! – не оборачиваясь, от окна буркнул Васиф в ответ на приветствие девушки. Каждый нерв в нем напрягся до предела.
Мустафа с любопытством покосился на гостью, сосредоточенно зашелестел страницами какого-то справочника.
– Неужели не узнаете?
Девушка подошла ближе. Когда Васиф обернулся к ней, едва сдерживая радость, улыбка еще трепетала в уголках ее рта. Он отрицательно покачал головой.
– Не может быть... Мы же в одном вагоне...
Пакиза растерянно замерла у стола, из ее руки выскользнула, упала к ногам Васифа отпечатанная на машинке страница. Он лениво поднял ее, положил перед Пакизой.
– Да вы садитесь, пожалуйста.
Она, кажется, что-то поняла – низко склонилось вспыхнувшее лицо к распахнутому портфелю.
– Хорошо. Пусть я ошиблась. Может быть. Извините. Но я... Меня к вам прислал управляющий.
– Да, что-то такое он мне, кажется, говорил. Вам надо чем-то помочь? Пожалуйста, это наш долг... Слышал, вы работаете над кандидатской. Вам нужна информация? Пожалуйста...
Он говорил как можно небрежней, стараясь не смотреть на нее.
– Да, у меня тема: "Особенности и давление подземных пластов в районе Ширванской равнины".
Васиф оторвался от окна, решимость его продолжать эту, как ему казалось, полную значения игру вдруг как-то иссякла. Притащил из угла, поставил перед девушкой табурет.
– Садитесь же! Умница вы, молодец. Прямо то, что нам надо, схватили. Но, знаете, мы, пожалуй, кое в чем опередили вас. Технические возможности современного бурения...
Пакиза холодно пожала плечами и не спеша вышла. Мустафа, терпеливо молчавший при Пакизе, отшвырнул справочники.
– Что за спектакль? Почему ты так говорил с ней? Мы давно знаем ее, и никогда никто не смел так... И с Симой ты грубый. Вообще, стоит появиться девушке... Провалиться мне на этом месте, если я что-нибудь понял! А что случилось?
Васиф посмотрел на него отсутствующим взглядом,
– Не знаю сам. Не спрашивай. Когда-нибудь потом.... Как по-твоему, какие это духи?
Он потянул носом и, опрокинув по дороге табурет, выскочил в коридор.
11
Пакиза вернулась из командировки сама не своя. Правда, она, как всегда, ласково обняла мать и все говорила, говорила о погоде, о дороге, об арбузе, который не довезла. Но Наджибу не обманешь, сердцем почуяла неладное.
– Да ты о себе расскажи, – прервала она дочь. – Как встретили, кого видела, что с твоей работой? А то заладила про арбуз. Может, с работой что не так сложилось?
Пакиза обняла мать.
– Все хорошо. Просто великолепно. Воздух там какой!.. Сентябрь, а солнце горячее, ласковое. Я уже загорела, правда? Подходит мне степной загар? Он какой-то особенный... Ты все говорила, что цвет лица у меня неважный стал. А сегодня за один день загорела...
Пакиза подошла к зеркалу, прижала ладони к лицу. И умолкла.
Наджиба увидела отражение дочери и чуть не расплакалась. Глаза темными кругами обвело, лицо чужое, несчастное какое-то. Хотелось кинуться, как маленькую, укрыть руками, сердцем. Но нельзя. Выросла девочка. Раз молчит, значит, не помещается в слова тревога ее. Успокоится, сама скажет.
"Как сказать ей? – подумала Пакиза. – Как объяснить этот странный, грубый поступок Васифа? Так вести себя, да еще при Мустафе! Что ожесточило его? Ведь не мог же он совсем-совсем позабыть нашу встречу? Нет, нет, не мог! Тогда что же? Почему, оскорбив при чужом, потом издали следил за мной, улыбаясь виновато, измученно. Почему?"
Она вошла в комнату матери. Наджиба лежала лицом к стене.
– Спишь, мама? – шепотом спросила Пакиза.
– Как я могу спать, когда у тебя на душе камень.
Пакиза включила настольную лампу. Мать смотрела на нее с подушки строго, спокойно, ни о чем не спрашивая.
– Слушай, мама...
– Слушаю, девочка...
Все реже и глуше автомобильные гудки, голоса пешеходов на улице. Гаснут окна противоположного дома. Вот уже отзвенели московские куранты.
– Нет, нет, мама, он не мог не узнать меня, не мог.
– Неужели зазнался? Могла ли ты так ошибиться в человеке? Помнишь, про его старую шинель говорила?.. И как картошку холодную ел в пустом коридоре. Нет, здесь какая-то тайна... Или наговорил кто-нибудь про тебя нехорошее? Как...
Наджиба осеклась. Чуть было не вырвалось признание в той злой шутке, что сыграла Сейяра с сестрой. Наджиба до сих пор таила это от дочери. Три года назад, это было на последнем курсе института, Пакиза встречалась с хорошим парнем. Но юношу взяли в армию. Однако не это послужило причиной разрыва. Виновата Сейяра. Она негодовала, что Пакиза может выйти замуж раньше ее – старшей сестры. Сейяра вскрывала письма, адресованные сестре, и бросала в печку. Пакиза, ни о чем не подозревая, сердилась на товарища. Через два года он вернулся. Случилось так, что на телефонный звонок ответила Сейяра. Пакизы не было дома.
– Не звоните больше Пакизе. Она и писем ваших не читала. Обручена Пакиза. Да, да, скоро свадьба!
Наджиба случайно услышала этот разговор из кухни. Пока опомнилась, подбежала к телефону, Сейяра успела положить трубку.
– Как ты могла? Сестра же! Родная сестра! Хоть красивая ты, но вредная. Своим горьким языком отталкиваешь парней и от себя...
Как в гнилой омут, заглянула в душу дочери, увидела злобу, зависть, жестокость. И ужаснулась – как могла такая вырасти под ее сердцем? Откуда?
От Пакизы, не сговариваясь, скрыли все – и историю с письмами, и последний звонок. Впрочем, позднее Наджиба пожалела об этом. Пакизу обожгло тогда первое разочарование, она замкнулась, стала сторониться подруг и товарищей. И мать долго мучило чувство вины, мысль о том, что она помешала счастью дочери.
Стыдно признаться, но всегда она боялась, чтоб не остались обойденными счастьем ее девочки. Чтоб ни одной не коснулся холод одиночества.
"Старая дева" – так называли старшую сестру Наджибы. А ведь она тоже была красива. Сваты упорно обивали порог их дома. Но мать только презрительно усмехалась: "Он недостоин моей дочери". Ждала богатства, равного которому не было бы ни у кого... Прошли годы. Сваты забыли дорогу в их дом. Говорят, когда сестра Наджибы умирала, некому было стакан воды подать несчастной. Такое и врагу своему страшно пожелать.
Неужели ее меньшую, ее умницу Пакизу, ждет одиночество? Почему отвернулся от нее этот человек? Разве не собственной рукой написал он в письме столько ласковых, сердечных слов? Кто сглазил радость девочки?
Утром почтальон вместе с газетами вручил им поздравительную открытку. "От всего сердца поздравляю с праздником Октября. Твой Рамзи".
Пакиза бросила открытку на письменный стол, уткнулась в книжку.
– Из Москвы. От товарища по институту, Рамзи. Да, тот самый.
Наджиба встряхнула руки от мучной пыли, вытерла передником вспотевший лоб.
– Я должна поговорить с ним...
– С Рамзи? – Пакиза закрыла книгу.
– Какой еще Рамзи. С Васифом! Хоть с праздником поздравлю.
– Мама! Нельзя. Это унизительно. Я прошу тебя, не вздумай на самом деле.
– Я должна исправить ошибку.
– Какую ошибку, о чем ты?
Наджиба хрустнула пальцами, солнечный зайчик заплясал на истончившемся обручальном кольце, она покрутила его задумчиво – кольцо уже давно не снималось.
– Ты ни в чем не виновата, мама.
– Ах, ты ничего не знаешь.
Она ушла в кухню и еще долго ворчала там у плиты, гремела посудой, звякала вилкой, взбивая желтки с сахаром.
Сколько раз хотелось Васифу прогуляться по приморскому бульвару. Просто так, никуда не спеша, ни о чем не тревожась. Заложив руки в карман, слиться с потоком медленно фланирующих, разморенных духотой людей.
Но все как-то не удавалось. Если и бывал в городе, то чаще по самым неотложным делам. А сегодня он отмахнулся от всего. Надоело. И совещание в "Азнефти" кончилось рано.
Оторвался от товарищей, свернул к морю. Как много здесь изменилось... Ивы подросли, раскинули гибкие ветки. А море мельчает, уходит, обнажая коричневые от нефти скользкие камни: там, где была старая купальня с солярием, выстроен новый причал. А вот эти дома на набережной он и не заметил в день приезда. Здесь когда-то было красивое многоэтажное здание один из домов миллионера Мусы Нагиева. Проспект так застроили, что не сразу увидишь Девичью башню. Ее бы открыть, дать простор величавому и строгому взлету стен. А это... Что за странное сооружение? Крыша есть, стен нет. По-новому строят, глаз не привык.
Васиф подошел к самой воде. Парень, обнимающий девушку, спрятал ее лицо на своем плече, кашлянул. Васиф заторопился дальше. Ох уж эти влюбленные. Ничего не видят, кроме друг друга. Вон как косятся прохожие, а они будто во всем мире одни.
