Текст книги "Сачлы (Книга 3)"
Автор книги: Сулейман Рагимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
– Хвала нашим героям!.. Молодцы!.. Всю банду перебили...
– Говорят, и с нашей стороны есть убитые...
– Кто же?..
– Хосров, сын Фирюзы, ахмедлинский... Молодой чекист.
– Вай, бедный парень.. Как же это?..
– Да, погиб... Еще, говорят, убили Джафара Махмудова из Карыкышлака и Ярмамеда из Чайарасы.
– Бедные!.. Да упокоит их души аллах!..
– Раненые также есть...
– Много?
– Говорят, не очень...
– Семь человек... Мне об этом сказал сам телефонист Аскер...
– Бедный Хосров!.. Бедная Фирюза!.. Единственный сын у матери!., А парень какой – красавец!.. Всем на загляденье был!..
...Гашем Субханвердизаде одним из первых узнал о разгроме зюльматовцев, о пленении атамана. Панический страх объял его. Однако он постарался быстро взять себя в руки. Думал: "Еще не все потеряно... Надо только действовать... Действовать!.. Под лежачий камень вода не течет..."
Действовать... Но как?.. Что он, Гашем, должен делать?
Утром, часов в одиннадцать, позвонил в райком Демирову.
Между ними произошел такой разговор:
– Здравствуй, Таир!.. Это я, Гашем. Говоря есть неплохие вести?.. Это правда, что бандитам – крышка?
– Да, похоже, что крышка!
– Схватили Зюльмата?..
– Куда же он денется от нас?
Голос у Таира бодрый, но он словно чего-то недосказывает.
Гашем тоже старается говорить живо:
– Туда им и дорога, сукиным сынам!.. Будто дел у нас нет других, как только гоняться за этими двуногими хищниками по горам и лесам!.. Вместо того чтобы послать наш актив по деревням, мы вынуждены были бросить его под пули бандитов!..
– Да, вынуждены были...
И снова Гашему чудится в словах Демирова какая-то недосказанность.
– Надо было их всех прикончить там же, на поле боя! Сразу!..– говорит он страстно.– Чего миндальничать с Зюльматом?.. Шлепнули бы – и все!..
Демиров спрашивает спокойно, слишком уж спокойно:
– Зачем же так спешить, Гашем?..
Обращение по имени – "Гашем" – придает немного бодрости Субханвердизаде. И все-таки тон, каким секретарь райкома разговаривает с ним, продолжает настораживать его. Он пытается сбивчиво объяснить свои "чувства":
– Понимаешь, Таир... неприятно видеть лицо врага... даже трудно...
Демиров соглашается:
– Да, смотреть на врага неприятно...
Снова Гашем улавливает в словах секретаря райкома что-то двусмысленное.
Он развивает свою мысль:
– Когда видишь врага, Таир, сразу хочется всадить в него пулю!.. Я такой!.. Я считаю: только мертвый враг может порадовать глаз человека!.. Или я не прав?.. Скажи, Таир,– не прав?
Демиров некоторое время молчит. Очень неприятно молчит. Пока Гашем Субханвердизаде ждет ответа, у него становятся мокрыми ладони, тревожный холодок заливает грудь.
– В некотором смысле я согласен с тобой,– слышится наконец голос Демирова.
Опять какая-то двусмысленность!
– И еще, Таир... Выходит, напрасно наш Алеша держал под арестом Ярмамеда из Чайарасы!.. Бедный Ярмамед!.. Пал геройской смертью на поле боя!.. Оказывается, честный был человек, наш!.. А ведь я говорил тогда Алеше – он не послушался меня!..
– А я слышал – наоборот: будто это ты, Гашем, настоял на аресте Ярмамеда, ты приказал Хангельдиеву заключить Ярмамеда под стражу в Чайарасы сразу же после убийства Сейфуллы Заманова!..
– Клянусь тебе своей жизнью, Таир, это ложь! Чтобы ты похоронил меня своими руками, если это так!.. Ложь!.. Чудовищная ложь!.. Действительно, Хангельдиев заключил тогда Ярмамеда под стражу, так ведь на этом настаивали жители деревни. Я не стал мешать действиям Хангельдиева, решил: так будет лучше для самого Ярмамеда! Ведь чайарасинцы могли учинить над ним самосуд. Сам знаешь, каким уважением и любовью у народа пользовался наш покойный Сейфулла Заманов!.. Ведь пятно-то легло на всю деревню!.. Я подумал: жалко Ярмамеда, пусть побудет несколько деньков под охраной нашей милиции, затем вернется в свою родную деревню официально реабилитированным. А потом приехал из Баку Гиясэддинов, забрал к себе в отдел арестованного Ярмамеда, и начались допросы, протоколы... А ведь я неоднократно заявлял Алеше: хотя, говорю, прошлое у этого Ярмамеда подмоченное, немного сомнительное, не без темных пятен, однако маловероятно, чтобы он стрелял в своего гостя. Ну, а Алеша действовал по-своему... Обидно мне, Таир, что теперь кто-то пытается исказить мои действия, мои слова, мои мысли!.. Впрочем, я ничему не удивляюсь, в том числе и действиям Алеши!.. Что ему, бедняге, оставалось делать?.. Ведь упорно поговаривают, что он заглядывался на жену покойного Ярмамеда, приставал к ней... А говорят: глас народа – глас божий! И еще говорят: нет дыма без огня! Конечно, может быть, все это и болтовня, враки!.. У нас ведь сам знаешь как!.. Могут любую напраслину возвести на совершенно невинного человека! На своей шкуре испытал это не раз!.. Наши идейные враги не дремлют, сам это понимаешь, Таир! Их оружие – не только винтовка и кинжал, но и наговоры, ложь, клевета!.. Они делают все возможное, чтобы натравить нас, стойких большевиков, друг на друга, посеять между нами, руководителями, вражду, внести раскол в наше единство, отравить наши товарищеские отношения ядом взаимной подозрительности, обоюдного недоверия! Классовый враг, Таир, не дремлет! И наша теория подтверждает, свидетельствует о сложности классовой борьбы!
– Я это вижу и из практики!
– На практике все подчас гораздо сложнее, Таир! Враги умудряются так подстроить, что друг иногда может показаться тебе врагом. Учти это, Таир!
– Спасибо за совет, Гашем. Все это мы будем учитывать...
Вот опять Таир говорит как-то иносказательно! Или это ему, Гашему, только кажется?
– И еще хочу тебе сказать, Таир,– продолжает он,– напрасно ты не включил меня в список бойцов комотряда! Что с того, что я руководящий работник?.. Ничего со мной не случилось бы! Имей в виду, если бы я был у Красных скал, я не дал бы погибнуть Хосрову и тем двоим!.. Ах, как мне жалко Хосрова!.. Не уберег Гиясэддинов молодого большевика!.. Большая потеря!.. Мать его, говорят, умом тронулась... Несчастная женщина!.. Конечно, борьба не может быть без жертв... И все-таки досадно, что Хосрова не уберегли. Убежден, будь я с отрядом, у нас бы не было этой потери!.. Напрасно, Таир, ты не пустил меня в горы! Напрасно!.. Да и я сам хорош! Не надо мне было обращать внимание на ваши списки!.. Мне следовало сразу же сесть на коня и ехать туда, куда велит сердце!
В ответ на эти страстные слова Демиров молчит. Страх все больше овладевает сердцем Гашегла. Он закругляет разговор:
– Ну, пока, Таир.
– Пока,– сухо звучит из трубки.
Демиров дает отбой.
"Что же делать?.. Что делать?..– мучительно думает Га-шем.– Неужели это конец?.. Но ведь должен быть какой-то выход!.. Должен!.."
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
После телефонного разговора с Демировым Гашем Субханвердизаде ушел из райисполкома.
Первым делом, придя домой, он извлек из буфета неначатую бутылку коньяка, открыл ее, налил себе больше половины тонкого стакана, опрокинул в рот одним махом.
Плеснул еще, выпил. Подсел к столу, уперся сжатыми кулаками в скулы. Задумался...
Немного погодя он поднялся, подошел к телефону, соединился с Дагбашевым, лаконично сказал:
– Дагбек, приходи. Жду тебя!
– Сейчас...– только и ответил Дагбашев и положил трубку.
Спустя минут десять хлопнула дверь веранды. Субханверди-заде даже не поднялся из-за стола. В комнату тихо вошел Дагбашев, бледный, осунувшийся. Гашем повернул к нему голову:
– Что с тобой, храбрец? Ты что раскис? Вид у тебя неважнецкий!.. Или кутнул вчера?
Дагбашев продолжал стоять у порога. Промямлил:
– Болен я, Гашем. Не до кутежей мне...
– К врачу обращался?
– Был у старика.
– Это у Везирзаде, что ли?
– У него.
– Из бывших беков! Толковый врач. Ну и что он говорит?
– Предполагает у меня душевное заболевание...
Субханвердизаде захохотал:
– Ах ты, симулянт!.. Корчишь из себя сумасшедшего?.. Думаешь, поможет? Проходи, садись!
Дагбашев опустился на табурет у стола напротив хозяина. Вид у него и в самом деле был болезненный.
Субханвердизаде, протянув руку, коснулся тыльной стороной пальцев его лба.
– Лихорадит тебя – это верно. Однако причина твоей хвори мне известна, Дагбек... Про нашу победу ты, конечно, уже слышал?.. Я имею в виду победу нашего славного коммунистического отряда, руководимого бесстрашным Алешей Гиясэддиновым, над бандой Зюльмата на Красных скалах... Или ты еще не знаешь об этом?
Голова Дагбашева бессильно упала на грудь.
– Знаю, Гашем,– выдавил он из себя едва слышно.
– С чем тебя и поздравляю! – насмешливо сказал Субханвердизаде.– А ты поздравь меня, Дагбек! Это ли не радость?.. Это ли не долгожданный праздник для нас? Наконец-то мы уничтожили этих врагов народа, этих паразитов!.. Может, на радостях пожмем друг другу руки, а? Или выпьем ло стаканчику? Давай, Дагбек, хватим, а?.. Ты уже прикладывался сегодня?.. Сознавайся, Дагбек!..
Дагбашев молчал.
– Я вижу, ты грустишь? – продолжал язвить Субханвердизаде.– Скорбишь?.. Уж не оплакиваешь ли ты бандитов, многоуважаемый товарищ прокурор? Ну, соблаговолите сказать хоть что-нибудь!.. Так, значит, вы в трауре?
Дагбашев поднял на него страдальческий взор:
– Какой там траур?.. Они же враги, Гашем... Наши враги...
Глаза Субханвердизаде сделались холодными и жестокими.
Под его взглядом Дагбашев втянул голову в плечи, съежился.
– Это ты верно сказал, Дагбек,– процедил сквозь зубы Субханвердизаде.– Они – наши враги!.. И Зюльмат теперь – наш наипервейший враг!.. Твой и мой!.. Ты понимаешь это, Дагбек? – Он продолжал сверлить оробевшего Дагбашева злым взглядом.
– Понимаю, Гашем...– сдавленно произнес прокурор.
– Этого мало, Дагбек, что понимаешь! Как говорится: от слов "халва-халва" во рту сладко не станет. Надо действовать, Дагбек! Действовать! Действовать!.. Или мы подохнем!.. Может, ты согласен подыхать?! Ну, отвечай, согласен?
Дагбек простонал:
– Перестань, Гашем!..
– Тогда надо действовать! Иначе Зюльмат потянет нас за собой... Мы не можем сидеть сложа руки и ждать!.. Кроме того, учти: наши друзья не простят нам наших ошибок.
– Что же надо делать?
Субханвердизаде поднялся из-за стола, прикрыл плотнее дверь, заходил возбужденно по комнате. Снова сел. Уставился на Дагбашева. Заговорил:
– Делать надо вот что, дорогой товарищ прокурор. Прежде всего вы должны выполнять ваши функции!
Дагбашев недоуменно заморгал:
– Какие функции? О чем ты, Гашем?..
Субханвердизаде передразнил его:
– "Какие функции?.. Какие функции?.." Не забывай, Даг-бек, что ты прокурор! А место прокурора – там, где находятся преступники! Завтра же ты выедешь навстречу отряду Гиясэддинова, чтобы допросить главаря банды Зюльмата. Я буду сопровождать тебя! Там, на месте, посмотрим, что можно будет сделать. Есть у меня один план... Итак, завтра рано утром мы выезжаем! Ты понял меня, Дагбек?
Дагбашев испуганно замотал головой:
– Что ты задумал, Гашем? Я не поеду с тобой, езжай один. Клянусь, я болен!..
Субханвердизаде метнул на собеседника уничтожающий взгляд:
– Болен?.. Езжай лечиться в Баку!.. Только немедленно! Чтобы завтра же ноги твоей здесь не было!.. Ты мне только мешать будешь!.. Слышишь? Трус!.. Уезжай!..
– Я хотел... Вчера ходил к товарищу Демирову. Он не дал согласия на мой отъезд...
Субханвердизаде подозрительно сощурился:
– Вот как?! Ходил, говоришь, к товарищу Демирову? Ну и что же он сказал тебе – наш дорогой секретарь?
Дагбашев громко вздохнул:
– Я же говорю тебе: не отпустил.
– А что посоветовал? Может, велел тебе заранее подыскать хорошее местечко на кладбище?
– Сказал: потерпи...
– "Потерпи!.. Потерпи!.." – взорвался Субханвердизаде истерическим возгласом.– Придерживает он тебя здесь!.. Подозревает... Или ты, Дагбек, не догадался еще?! Хочет устроить тебе очную ставку с твоим другом Зюльматом!
– Перестань, Гашем!..– плаксиво протянул Дагбашев.
– Да, да! – перебив его, продолжал Субханвердизаде.– Он вас, голубчиков, сведет лицом к лицу!.. А потом ты сдохнешь! Точнее – тебя поставят к стенке как врага народа! Ну, говори, ты хочешь, чтобы тебя шлепнули?..
– Упаси аллах, Гашем!..
Субханвердизаде презрительно скривил губы:
– Аллаха вспомнил?! Нет, Дагбек, теперь аллах не поможет тебе!.. Только черт!.. Только шайтан!.. Имей в виду, завтра на рассвете мы выезжаем навстречу гиясэддиновскому отряду!
– Хорошо,– согласился Дагбашев.
– С вечера позаботься о лошади, вели дать коню побольше овса! Дорога будет трудная. Учти это!
– Сделаю, Гашем.
– А после этого сразу же уедешь в Баку, отвезешь письмо. Проветришься там, покутишь. Денег я тебе отвалю...
Дагбашев немного приободрился.
– Тогда выпьем за нашу успешную дорогу! – предложил Субханвердизаде, беря в руки бутылку с остатками коньяка, поднял ее, посмотрел на свет: – Э, да здесь на донышке осталось! – Поднялся, достал из буфета еще одну бутылку и стакан для гостя, налил по полному стакану ему и себе, взял в руку свой, подмигнул Дагбашеву: – Ну, товарищ прокурор, за наши успехи!
Они выпили. Закусили яблоками, лежащими в тарелке на столе.
Несмотря на выпитое, Субханвердизаде почти не ощущал хмеля в голове. Однако настроение его заметно поднялось.
Повеселел от коньяка и Дагбашев. Он всегда хмелел быстро. Выпив, обычно становился говорливым и беспечным, любил похвастать.
– Ты был у Гюлейши? – спросил Гашем гостя.
– Был...– Дагбашев ухмыльнулся самодовольно.– На то она и Гюлейша!
– Когда был?
– Как ты и велел, вчера... Впрочем, я заглянул бы к ней и без твоей просьбы, Гашем... Или я не мужчина?!
– Ну и как, разговор у вас состоялся?
Дагбашев сально осклабился:
– Не только разговор, Гашем!.. Кое-что еще... Ты не ревнуешь?
Субханвердизаде не был расположен шутить. Одернул гостя:
– Перестань паясничать, Дагбек!.. Говори о деле!,. Что Гюлейша сказала тебе?
– Колеблется. Говорит: боюсь!
Субханвердизаде хлопнул ладонью по столу:
– Врет! Ничего она не боится! Деньги ей нужны, желтенькие!.. Плату требует вперед, вот что означает это ее "боюсь"!.. Такие, как она, ничего не боятся, Дагбек! Наоборот, сам шайтан обходит таких стороной – трусит!.. Уж я эту добренькую Гюлейшу знаю как облупленную!
– Еще бы! – хихикнул захмелевший Дагбашев.– Вы с ней давнишние дружки, Гашем. Говорят: старая дружба – не старый корабль: не тонет!.. Сознайся, Гашем, сладко ты с ней проводил время, когда она была помоложе!..
– Ну, перестань! – морщась, оборвал Гашем гостя.– Ближе к делу, Дагбек! Так как ты думаешь, поможет она нам?
– Думаю – да!
– Ты назвал ей Баладжаева?
– Все выложил напрямик, Гашем. Открыл ей карты... Хоть и не до конца. Твоего имени я ей не назвал.
– Правильно сделал! Ну, а дальше? Не тяни. Расскажи по порядку, как все было!
Дагбашев налил в свой стакан остатки коньяка из бутылки. Выпил. Начал рассказывать:
– Ну, пришел я к ней вчера, поздно уже было, часов десять... Детишки ее спят в другой комнате... То да се, сам понимаешь, выпили с ней, закусили, помиловались... После этого я и завел разговор. Сказал: "Надо, говорю, отправить к праотцам этого Баладжаева, он ведь тебе только помеха!" А она мне: "Ладно, говорит, не хитри! Не такой уж ты добросердечный, чтобы обо мне заботиться, знаю я тебя! Догадываюсь, говорит, кто тебя подослал ко мне с этим делом. Он и сам бы мог заглянуть, лично переговорить..." – Дагбашев пояснил: Это, Гашем, она на тебя намекала...
– Хитрая, стерва! – буркнул Субханвердизаде.– Дальше, дальше, Дагбек! Продолжай!..
– Я говорю ей: "Да что ты, голубка Гюлейша!.. Не выдумывай, чего нет... Ведь у нас, говорю, с тобой любовь, мы с тобой славно дружим, мне близки твои интересы, а обнимать и любить, говорю, как сама понимаешь, все-таки приятнее заведующую райздравотделом, а не какую-то там копеечную санитарку – выдвиженку в день Восьмого марта! Поэтому, говорю, я и думаю, что Беюк-киши Баладжаеву лучше уйти с твоей дороги. Сам он, конечно, не уберется... А момент, говорю, сейчас самый благоприятный. Все знают, что он болеет, даже в Баку известно... А раз, говорю, человек долго болеет, то ясно, он и умереть может в любой момент. И никто этому не удивится, никто никого ни в чем не заподозрит... Не упускай, говорю я ей, благоприятного момента, голубка Гюлейша!.."
– Ну, ну! – нетерпеливо бросил Субханвердизаде.– Что дальше?
– "Напои, говорю я ей, ошибочно своего начальничка каким-нибудь сильнодействующим хорошим лекарством. Пусть, к примеру, заснет, говорю, да так крепко, чтобы только ангелы могли его разбудить на том свете, дабы с рук на руки передать в распоряжение вечно юных и прекрасных гурий!.. И всем, говорю, будет хорошо: и тебе, Гюлейша, и нашему уважаемому Беюк-киши, и гуриям, которых наш опытный фельдшер и заврайздра-вом будет обнимать и любить".
– Короче! – перебил Субханвердизаде, теряя терпение.– К черту твое красноречие!.. Что она?.. Что Гюлейша?!
– "Боюсь, говорит, я, Дагбек. Сделать, говорит, все можно, даже лекарство, говорит, у меня есть для этого очень даже подходящее, только боюсь!.. Подумать, говорит, надо, прикинуть все. Я буду думать, и вы там, говорит, поломайте головы. Может, говорит, и без меня обойдетесь, придумаете что-нибудь. А не придумаете – тогда приходите, поговорим. Лучше, конечно, если я вам не понадоблюсь, говорит. Никогда я, говорит, еще такого не делала! Боюсь! Аллаха боюсь!..".
– Врет! – рявкнул Субханвердизаде.– Аллаха она, распутница, видите ли, испугалась!.. Задаток выманивает, продажная тварь! Ладно, Дагбек, дадим ей аванс! Я сам этим вечером загляну к ней. Против золота она не устоит! И завтра же Баладжаев уснет навеки, да упокоит его душу аллах! А нас с тобой завтра в городе не будет! Чем не алиби?.. Мы поедем улаживать самое важное дело.
Опять тревога мелькнула в глазах гостя:
– Уладим ли, Гашем?
– Должны!
– Тогда наливай еще! – попросил Дагбашев, покосившись на пустые бутылки. Есть что?
Субханвердизаде молча поднялся и, чуть пошатываясь, направился к буфету. Гость ушел от Субханвердизаде уже в сумерках.
На третий день около полудня горы словно бы раздвинулись, и отряд, выйдя из Белого ущелья, называемого так из-за цвета его скал, вступил наконец-то в долину Акеры.
Позади осталась наиболее трудная часть пути.
Все радовались встрече с дорогой, не очень хорошей – каменистой, ухабистой, с бесконечными выбоинами, часто глубокими и с водой, с грязью,– но все-таки дорогой, которая шла вдоль довольно широкого каменистого, галечного русла реки. Эта дорога то приближалась к Акере почти вплотную, то уходила от нее в сторону вдоль старого сухого ложа реки, то начинала карабкаться вверх на гору, обходя "туннели", в тех местах, где долина вдруг сужалась, образуя узкие, крутые скалистые ворота, сквозь которые внизу мчался с гулом мощный пенистый водяной поток.
Отряд порядком растянулся. Пешие и конные двигались вперемешку. В середине находился обоз из взятых в деревне Джиджимли четырех арб, влекомых медлительными быками. На трех из них, на толстых и мягких подстилках из сена и тюфяках ехали раненые (из легкораненых лишь те, кто потерял много крови и затруднялся идти). На одной арбе везли тела убитых – Хосрова и Джафара Махмудова.
Тело Ярмамеда в Джиджимли забрали родственники покойного, прибывшие из Чайарасы. Четверо всадников, печальные, суровые, завернули большое тело Ярмамеда в две бурки, обвязали его поперек черными женскими платками; один из них сел на лошадь, другие бережно подали ему тело, и все четверо двинулись по тропе напрямик через горы в родную скорбящую деревню, поторапливая рослых, сильных коней.
В последние дни сильно похолодало. Небо хмурилось. За ночь вода, оставленная в котелке, промерзала почти до дна. Днем порой сквозь низкие свинцовые тучи проглядывало солнце.
Но теплее от него не становилось. Не переставал дуть пронизывающий северный ветер.
Люди в отряде сильно страдали от холода, особенно ночью. Спасались у огромных костров. Благо дров экономить не приходилось. Однако с непривычки у костра не очень-то поспишь: лежать приходилось прямо на земле. Одному боку жарко – другой замерзает.
Около полудня Гиясэддинов и Балахан, ехавшие рядом верхом почти в самом хвосте отряда, заметили вдали на дороге двух всадников, поторапливающих своих коней им навстречу.
– Интересно, кто это может быть? – зымолвил Балахан, напрягая зрение.– Не к нам ли едут? К добру ли?..
– А вот мы это сейчас узнаем,– отозвался Гиясэддинов, поднося к глазам бинокль, висевший у него на груди. Посмотрев, молча передал бинокль Балахану.Ты прав, Балахан, это – к нам! А вот к добру ли – не знаю...
Балахан глянул в бинокль. Не удержавшись, присвистнул:
– Вот это гости! Не ожидал!..
Гиясэддинов иронически бросил:
– Гашем Субханвердизаде! Собственной персоной! В сопровождении ближайшего соратника и друга Дагбека Дагбашева!
– Странно, товарищ начальник! Что им здесь надо?
– Странного в этом ничего нет, Балахан,– понизив голос, сказал Гиясэддинов.– Все очень даже закономерно... Надо усилить конвой Зюльмата! Поручаю это лично тебе... Теперь слушай меня!.. Поедешь позади бандита! Следи за Гашемом. Исполняй!
– Есть! – ответил Балахан и, тронув ногами бока коня, затрясся рысью по обочине дороги вперед к тому месту, где под конвоем шел Зюльмат.
Гиясэддинов направил своего коня в голову отряда.
Немного погодя Субханвердизаде и Дагбашев осадили перед ним взмыленных, разгоряченных лошадей.
"Спешили, голубчики! – подумал Гиясэддинов.– Ну-ну!.. Интересно: чем вы нас обрадуете? Чем удивите?.."
– Здравствуй, Алеша! – сказал Субханвердизаде, делая скорбное лицо.– Какое горе!.. Я слышал, мы потеряли нашего Хосрова!..
Дагбашев тоже поздоровался:
– Добрый день, товарищ начальник!
Гиясэддинов, не останавливая коня, сухо кивнул в ответ на приветствия. Субханвердизаде и Дагбашев поехали рядом с ним.
– Где его тело, Алеша? – спросил как ни в чем не бывало Субханвердизаде, делая вид, будто не замечает холодности Гиясэддинова.
Тот сделал движение головой:
– Там, на арбе...
Субханвердизаде и Дагбашев повернули коней, отъехали от него.
Гиясэддинов остановился на обочине, пропуская отряд, начал наблюдать за Гашемом.
Субханвердизаде приблизился к арбе с телами убитых, спешился, передал поводья своего коня Дагбашеву, который остался в седле. Сняв шапку, пошел следом за арбой. Откинул край бурки, которой были покрыты тела Хосрова и Джафара Махмудова. С минуту скорбно смотрел на безжизненные лица убитых. Затем, повернув голову, увидел идущую рядом Рухсару, бледную, осунувшуюся, печальную. На девушке была телогрейка, ватные брюки и армейские сапоги,поэтому-то Гашем не узнал ее сразу. Смутился, кивнул ей:
– Добрый день, Рухсара, дочь моя!.. Несчастье-то какое!.. Бедный Хосров!.. Такой был замечательный парень!..
Рухсара, закусив губу, отвернулась от Гашема. Не сказала ни слова.
Субханвердизаде опять сел на лошадь. Спросил громко, с наигранной злостью:
– А где этот сукин сын Зюльмат?.. Хочу взглянуть на его мерзкую рожу!..
Кто-то из идущих рядом бойцов ответил ему:
– Вон он – шагает впереди под конвоем! Вы только что проехали мимо него, товарищ Субханвердизаде!..
– Это который же?..
– Да вон, желтоусый!.. В лохматой папахе!.. Рука у него на перевязи!
Субханвердизаде притворялся: он увидел Зюльмата тотчас, как только подъехал к Гиясэддинову.
Ему очень хотелось сразу же направить коня к тому месту, где немного впереди первой арбы шагал, понурив голову, бандит. Однако он, удержав себя, не сделал этого. Сказал себе:
"Не надо спешить!.. Действовать только наверняка!.. Этот пес Гиясэддинов настороже... Кстати, где он?"
Глянул по сторонам, будто невзначай.
Гиясэддинов ехал чуть позади и смотрел в его сторону.
Субханвердизаде выругался в душе.
"У-у, собака!.. Настырный чекист!.. Следишь, татарская рожа?! Хитрая лиса!"
Он снова подъехал к арбе с убитыми. Начал смотреть на лица покойных. Опять взглянул туда, где шел Зюльмат, подумал с сожалением:
"Почему ты не околел, негодяй?! Почему тебя не убили в бою?! Почему ты сдался в плен татарину?.. Почему?! Почему не забрал нашу общую тайну в могилу?! Теперь вот гибнуть приходится из-за тебя!.. Мерзавец!.."
Субханвердизаде покосился в сторону Гиясэддинова:
"Задремал он, что ли, в седле?.. Или притворяется, косоглазый черт?! Может, нарочно опустил голову?.."
Решившись, направил лошадь вперед.
...Зюльмат увидел Гашема и Дагбашева, едва они подъехали к отряду. Еще больше помрачнел. Думал с горечью:
"Вы вот, джигиты, на лошадках гарцуете, а я за вас к стенке пойду! Начальнички!.. Любители загребать жар чужими руками!.. Только обманывали!.. За кос водили!.. Ублюдки!.."
Вдруг за спиной его, совсем близко, грохнул выстрел. Пуля просвистела над головой. Справа на дороге рядом с обочиной брызнул земляной фонтанчик.
Зюльмат обернулся и увидел: рядом, сбоку, чуть позади, два всадника. Один из них – Гашем Субханвердизаде. Другой, в военной форме, в чекистской фуражке, сжимает рукой его кисть, поднятую вверх. В руке Гашема – наган.
Вот военный обезоружил его.
Гашем, с буро-малиновыми пятнами на лице, возбужденный, тяжело дышит, бормочет:
– Зачем ты помешал мне, Балахан?! Не на развод же вы хотите оставить этого сукиного сына, этого бандита?! Не мог я сдержаться, клянусь!.. Сейчас увидел на арбе покойного Хосрова – и сердце закипело!.. Напрасно ты не дал мне его прикончить!.. Зря, Балахан, зря!..
На миг взгляды Гашема и Зюльмата встретились. Бандит смотрел через плечо холодно, презрительно, с ненавистью. Потом отвернулся.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Их разделял большой казенный письменный стол, обтянутый зеленым сукном, на котором стояли телефонный аппарат, простенький чернильный прибор, лампа с черным пластмассовым колпаком и перекидной календарь.
Это на первый взгляд. А вообще-то их разделяло уже нечто гораздо большее, чем это расстояние в полтора-два метра,– нечто относящееся к категориям отнюдь не физическим, а духовным, точнее – моральным, даже, пожалуй, можно сказать социально-правовым.
"Беседа" их продолжалась уже более часа.
Оба сидели в кабинете Гиясэддинова: Алеша – на своем месте, Гашем Субханвердизаде – напротив, оба – внутренне собранные, напряженные, хотя внешне старались не показывать этого.
За окном с железной решеткой сгущались серые осенние сумерки.
Яркая лампа, стоявшая сбоку на столе с поднятым колпаком, хорошо освещала лица обоих.
Разговор их носил довольно определенную форму: Гиясэддинов задавал вопросы, Гашем Субханвердизаде отвечал.
Отвечал Гашем по-разному – то просто, спокойно, то с усмешкой, иронически, то язвительно, с издевкой, то грубо и резко, то с раздражением.
Держал он себя независимо, даже нагловато, сдаваться не собирался. Удары парировал уверенно, ловко. Изумление, с каким встречал некоторые вопросы собеседника, казалось вполне искренним и неподдельным.
Разговор этот не был неожиданностью для Гашема. Он готовился к нему давно, скрупулезно, тщательно. Им были заранее предусмотрены все возможные варианты обвинений против него, все возможные каверзные вопросы и подвохи; на все это он приготовил четкие, обстоятельные, логичные, с его точки зрения, ответы и объяснения.
Словом, Гашем пришел на эту "шахматную партию" в райотдел ГПУ вполне в форме. Он готов был к борьбе.
И тем не менее он слышал, как тревожно стучит в его груди сердце, чувствовал, как неприятно холодеет под ложечкой.
Что касается Алеши Гиясэддинова, он пока лишь, как говорится, вел разведку перед боем, перед заключительной, лобовой атакой. Прощупывал противника, уяснял его позиции, намерения, моральный дух и прочее.
В исходе боя он не сомневался, однако считал своим долгом провести его по всем правилам "военного искусства".
Гиясэддинов беспрерывно курил. И это был признак его немалого внутреннего напряжения.
Он видел, что перед ним сидит не какой-нибудь мелкий вредитель, проходимец, жулик, а коварный, опытный враг. Махровый! Государственный преступник! Один из руководителей подрывной деятельности против советской родины!
Но вот атака началась!
Неожиданно Гиясэддинов спросил:
– Скажите, пожалуйста, кто убил Сейфуллу Заманова? Вам известно это?
Субханвердизаде изобразил на лице удивление, пожал плечами, ответил спокойно:
– По-моему, мы в свое время уже выяснили, как это произошло. Странный вопрос, Алеша! Какой смысл задавать его?
– Ошибаетесь, Гашем. Выяснять это мы начинаем только сейчас.– Гиясэддинов сказал это тоже очень спокойно, словно бы даже небрежно.
– Как, разве что-то еще не ясно?.. Ну хорошо, тогда давайте выясним... Я всегда готов разделить с другими хлопоты по выяснению обстоятельств любого нужного дела. Как говорится, чем могу – помогу!
– Я у вас спрашиваю: кто убил председателя Контрольной комиссии Сейфуллу Заманова? Кто убийца?
Субханвердизаде несколько секунд в упор, нагловато смотрел на Гиясэддинова, собираясь с мыслями. Заговорил:
– Тебя, Алеша, интересует, кто убийца Сейфуллы? Ты это сам отлично знаешь... Но я могу сказать... Заманова убил человек, который одно время скрывался от советской власти в лесу вместе с бандитами, которому ты потом почему-то простил его грехи, которого ты вооружил, прибрал к рукам, затем взял с собой, идя на Зюльмата... Имя этого человека – Ярмамед! Его уже нет в живых, он убит на Красных скалах!.. Как убит, почему убит, кем, с какой целью – это, мне кажется, ты знаешь, лучше меня!.. Очевидно, кому-то понадобилось спрятать концы в воду!.. Ты не согласен со мной?.. Впрочем, что об этом много говорить?.. Ну, шпокнули Ярмамеда – и черт с ним!.. Туда ему и дорога!.. Как говорится, собаке – собачья смерть!.. Я тебя ни о чем не спрашиваю, Алеша... Я не очень любопытный...
Гиясэддинов закурил новую папиросу. Тихо сказал:
– Ярмамед умер геройской смертью!
Субханвердизаде пожал плечами, развел руки в стороны:
– Не видел, не знаю!.. В героизме его позволю себе усомниться. У меня на этот счет есть свое мнение, у тебя, Алеша, очевидно, свое... Позволю себе также задать тебе вопрос: уж не собираетесь ли вы поставить на его могиле мраморный памятник? Может, еще и красную звезду водрузите на этом памятнике? Ну-ну!.. Оправданный тобой, реабилитированный тобой бандит умерщвлен, однако это не поможет тебе скрыть тот факт, что винтовка, выстрелившая в Сейфуллу Заманова, была выдана Ярмамеду не кем иным, как тобой, здесь, в ГПУ... Сомневаюсь, чтобы это можно было умолчать! Наверное, ты и сам отлично понимаешь это. Я с тобой говорю откровенно, Алеша... Этот разговор, разумеется, останется между нами. Но мы-то с тобой знаем подоплеку всего дела... Допустим, Демиров не в курсе, но ведь я, Алеша,– стреляный воробей, как говорят русские!.. Учти, меня на мякине не проведешь! Мне все известно. Надеюсь, ты понимаешь это, дружок? А Ярмамед твой – бандит! Бандюга!..
Гиясэддинов выдержал паузу. Поднес ко рту папиросу, затянулся, выпустил дым в сторону окна. Сказал почти бесстрастно: