Текст книги "Сачлы (Книга 3)"
Автор книги: Сулейман Рагимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
– Прочтите мне эти строки, Хосров,– тихо попросила Рухсара.– Но после них ничего не говорите. Помолчим немного, насладимся их ароматом! Подумаем о них. Договорились, Хосров? Ну, скажите же их!
Выдержав паузу, молодой человек произнес негромко:
Два мира во мне уместятся – Никак в одном не умещусь!..
Они снова помолчали.
– Вы любите книги, Хосров? – спросила Рухсара.
– Очень. Это моя первейшая страсть! Как я уже сказал вам, мой дед Чираг большой любитель стихов и вообще книг. Он и меня с детства пристрастил к этому. Хотя вкусы у нас с дедом разные. Его любимцы в поэзии – Ширвани и Сабир. Он читает сборник стихов Сабира "Хопхоп-намэ" почти ежедневно, хотя мог бы, мне кажется, и не открывать его. По-моему, дед знает всего Сабира наизусть.
– А кто ваш любимец среди поэтов? – поинтересовалась девушка.
Подумав немного, Хосров ответил:
– Я люблю многих, Рухсара. Но мой самый любимый поэт– это, пожалуй, Хюсейн Джавид.
– Я тоже очень люблю Джавида,– призналась Рухсара.– Согласитесь, Хосров, приятно думать и знать, что у нас, у нашего народа есть такие поэты, как он!
– Да, и как Хагани!.. И как Вагиф! – подхватил Хосров.
– И как Сабир! Как Физули! Как Сеид-Азим Ширвани! Как Насими! – докончила Рухсара.
– А вы знакомы с русскими поэтами, Рухсара? – полюбопытствовал вдруг Хосров.
– Да, конечно. В школе мы многих проходили... У меня есть свои любимцы. А вы, Хосров, знаете русскую поэзию? Кстати, в какой степени вы владеете русским языком?
– Три года в армии я жил среди русских. Это вам все должно объяснить. В первое время, когда я разговаривал, мои товарищи посмеивались надо мной. Школьных знаний русского языка оказалось явно недостаточно. Но через полгода я уже читал книги по-русски. У нас на погранзаставе была неплохая библиотека. Читал я много. Прочел Толстого, Гоголя, Чехова, Бальзака, Диккенса, Золя. За три года я проглотил уйму книг. И конечно же читал русских поэтов.
– Кто же вам из них больше всего пришелся по душе?
– Прежде всего – Пушкин и Лермонтов,– ответил Хосров, не задумываясь.– И еще – Александр Блок...
Он тихо продекламировал:
О доблести, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Передо мной стояло на столе...
Рухсара сказала:
– Приятно, что Пушкин и Лермонтов очень любили наш Кавказ. Не правда ли, Хосров? У них столько прекрасных стихов, посвященных Кавказу!
Вместо ответа он снова начал негромко декламировать:
На холмах Грузии лежит ночная мгла,
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко,
Печаль моя светла,
Печаль моя полна тобою...
– Да ведь это мое самое любимое стихотворение! – воскликнула Рухсара.– Вы что, Хосров, умеете угадывать мысли других?
Он пожал плечами, усмехнулся:
– Не знаю, Рухсара. До сих пор не замечал за собой такой способности. Наверное, все гораздо проще – наши вкусы совпадают, Рухсара! Да это и не удивительно: у нас с вами одна родина, за плечами – одна школа, мы с вами люди примерно одного поколения... Исходя из этого – наши вкусы и взгляды на жизнь должны совпадать.
– Возможно, вы правы,– проговорила Рухсара задумчиво.– И все-таки очень странно, Хосров, что вы прочли именно те пушкинские строки, которые я сама часто повторяю. А вот скажите мне, пожалуйста, Хосров, какая строчка из только что прочитанного вами стихотворения "На холмах Грузии..." вам больше всего нравится? Если угадаете, значит, действительно верно, что есть родство душ.
Молодой человек задумался, мысленно повторяя про себя стихи Пушкина. Наконец глухо произнес:
– Печаль моя светла...
– Точно! – В голосе Рухсары прозвучало изумление.– Именно это место меня всегда сильно волнует!.. Как вы угадали, Хосров?!
– Я не угадывал, Рухсара. Вы спросили меня, какая строчка мне нравится,– я ответил. Мне действительно эта строчка очень нравится. Пушкин удивительно верно и тонко передал чувство грусти человека, который любит...– Помолчав, он спросил немного шутливо: – Ну, так как, Рухсара, существует на земле родство душ?
Рухсара сидела перед ним серьезная и задумчивая.
– Выходит, существует, Хосров. А как вы считаете? Существует?..
– Я всегда считал, что – да.
Девушка улыбнулась:
– Знаете, Хосров, о чем я сейчас подумала?
– О чем?
– Я подумала о том, что, наверное, вы и сами пишете стихи. Скажите, пишете?
– Пишу,– признался Хосроз.
Рухсара засмеялась:
– Вот видите, я тоже научилась угадывать... Говорят, с кем поведешься – от того и наберешься...– Спросила уже серьезно: – Вы могли бы прочесть что-нибудь из своего?..
Он подумал, сказал мягко:
– Разрешите, Рухсара, я это сделаю как-нибудь в другой раз. – Помолчав, добавил: – Я сейчас не готов к этому.
А в голове мелькнуло: "Будет ли он – этот "другой раз"?"
– Хорошо,– согласилась девушка, повторила его слова: – Как-нибудь в другой раз.– Она поинтересовалась: – А сейчас, Хосров, читаете что-нибудь?
– Читаю.
– Стихи, прозу?
– В нашей клубной библиотеке мне попалась книга одного турецкого писателя – Решада Нури, напечатанная еще старым, арабским шрифтом.
– Вы знаете арабский шрифт, Хосров? – удивилась Рухсара.
– Да, неплохо. Могу и читать, и писать,– похвастался молодой человек.– Дед научил меня еще в детстве.
– Простите, я перебила вас, Хосров. Вы начали говорить мне о книге, которую взяли в клубной библиотеке. Интересная?
– Очень. Называется – "Чалыкушу".
– Я слышала это название.
– Увлекательный роман! Прямо-таки поэма, в которой описывается история девушки-учительницы, уехавшей из Стамбула в глухую провинцию обучать грамоте крестьянских детей.– Неожиданно Хосров предложил: – Хотите, Рухсара, я расскажу вам содержание этой книги?
– Хочу. А когда? Прямо сейчас?
– Ну да, когда же еще?.. Так и время пройдет незаметно...
Рухсара обрадовалась:
– Очень хочу, Хосров! Ну и молодчина же вы!..– Добавила: – Вы замечательный товарищ, Хосров!
Молодому человеку была приятна эта похвала. Он почувствовал, как щеки его загорелись.
– Правда, я прочел книгу не до конца,– признался он.– Мне осталось совсем немного...
– Это ничего, Хосров! Потом вы мне доскажете и конец. Когда прочтете все... Хорошо?
– Непременно.
Рухсара поднялась с камня:
– Однако пора и в дорогу! Я уже отдохнула. Мы будем идти, а вы будете рассказывать.
Через минуту они уже шли по широкой тропе, к которой с обеих сторон подступал лес. Приятно пахло свежестью и сырой листвой.
Девушка несколько раз оглянулась по сторонам, спросила тихо:
– Здесь не опасно, Хосров?.. Я имею в виду этих самых...
– Двуногих волков?..– Хосров усмехнулся.– Нет, Рухсара, ничего не бойтесь! Нам точно известно, что в этой стороне зюльматовцев нет.
– А где они сейчас? – поинтересовалась Рухсара.– Если, конечно, это не секрет.
– Секрета здесь нет никакого,– ответил Хосров и, помолчав, добавил доверительно: – Честно говоря, Рухсара, мы сами не знаем, где сейчас Зюльмат. Где-то затаился. К чему-то готовится. Выжидает.
Девушка призналась:
– Вы меня успокоили, Хосров. А то я вдруг подумала, что они могут нам встретиться здесь,– и даже сердце обмерло... Ну, а теперь рассказывайте, как обещали, книгу этого турецкого писателя. Слушаю вас.
Хосров начал рассказ о приключениях юной учительницы Феридэ-Чалыкушу. Видимо, когда он читал, книга захватила его. Он пересказывал ее подробно, обстоятельно, а главное – с чувством. Рухсара внимательно слушала. История девушки, чем-то похожая на ее собственную, взволновала ее.
Когда Хосров умолк, оборвав свое повествование на том месте, где Феридэ, затравленная сплетнями, людской молвой, оказывается перед необходимостью согласиться на брак с пожилым человеком, которого она уважает и почитает, как отца, Рухсара нетерпеливо спросила:
– Ну, а что дальше, Хосров?.. Неужели старик доктор сделал Феридэ своей женой?.. Но ведь это бесчестно!.. Он же ей годится в дедушки!..
– Что дальше, Рухсара, я пока еще сам не знаю,– ответил Хосров.– Прочту расскажу вам.
Девушка вздохнула:
– Бедная Феридэ!..
Хосров отметил про себя, что время промелькнуло незаметно, что они проделали уже около половины пути.
Вдруг он обратил внимание, что его спутница слегка прихрамывает. Он остановился.
– Что такое, Рухсара?.. Что случилось с вашей ногой?..
– Кажется, натерла... – застенчиво призналась девушка.
– Где, в каком месте? – Хосров был не на шутку озабочен.
– Задник туфли натер. Почувствовала, когда мы отошли от родника, где отдыхали.
– Почему же вы не сказали мне об этом сразу, Рухсара?
– Да я как-то не обратила внимания. Думала, пройдет. И потом... так интересно было слушать вас, Хосров. Увлеклась...
Он удрученно покачал головой:
– Ах, как нехорошо!.. Этого я не мог предполагать! А ведь для путника удобная обувь – самое главное. Со стертой ногой далеко не уйдешь. Болит?.. Сильно стерли?
– Кажется, да...
Хосров задумался, потом решительно объявил:
– Вы сядете на лошадь!
Рухсара начала отказываться:
– Нет, нет, Хосров, это исключено!.. Я никогда не ездила на лошади!.. Я очень боюсь!..
– У нас нет иного выхода! – объяснил Хосров.– Со стертой ногой идти нельзя: через километр-другой у вас на пятке появится открытая рана. А у нас впереди еще пятнадцать километров, даже больше. Вы – медик, Рухсара, сами все хорошо понимаете. Босиком же по такой дороге шагу не ступишь: острые камни!..
– Я не смогу сесть в седло! – твердила девушка.– Для этого нужна специальная одежда, у меня ее нет. В седло я не сяду, Хосров!
Он опять призадумался. Сказал наконец:
– Тогда сделаем так... Сядем на Сакила оба: я посажу вас спереди и буду поддерживать. У меня седло мягкое, мелкое, вам будет удобно. И имейте в виду, Рухсара, в Чанахчи страдает женщина, страдает ребенок в ней... Там ждут вас.
– Я это знаю,– вымолвила погрустневшая Рухсара.
– Сядем на Сакила! Это единственный выход,– продолжал молодой человек.Ведь не можем мы стоять здесь на дороге и ждать, когда ваша нога заживет!..
– Не можем,– согласилась Рухсара,– Как же быть, Хосров?
Она явно колебалась.
Не сказав в ответ ни слова, поняв, что от его решительных действий зависит успех их путешествия, Хосров обернулся к Сакилу, перебросил повод через его голову и мгновенно поднялся в седло. Еще через мгновение, нагнувшись, сильными руками подхватил Рухсару за талию и, подняв, усадил впереди себя на седло, боком. Все это произошло так быстро, что девушка не успела ни воспротивиться, ни смутиться. А ловкость, с какой все это было проделано, вызвала в ней даже невольное восхищение.
Хосров тронул ногами бока коня, тот взял с места крупным шагом. Они продолжали путь.
Молодой человек осторожно поддерживал левой рукой Рухсару за плечи.
– Я очень хорошо понимаю вас, Рухсара,– заговорил он,– вам немного неловко, вы смущаетесь. Это напрасно... Мы с вами– два бойца на задании, два товарища, которым надо выполнить свой долг. Главное – поскорее добраться до Чанахчи.
Девушка кивнула:
– Я согласна с вами, Хосров. Не подумайте, что я кривлялась, разыгрывала из себя какую-нибудь недотрогу... Честное слово, я и вправду немного боялась... Я ведь не мальчишка... С кавалерийской ездой знакома только по кино и книгам.
– Ну, а как сейчас, страшно вам? – спросил Хосров.
– Нисколечко! И очень даже удобно.
– Наши женщины-горянки отлично ездят на лошадях! – похвастался молодой человек.
– Видела. И завидую им. Так ведь они с детства приучены к седлу, прежде каждый год кочевали...
– Чувствуйте себя свободнее, Рухсара,– посоветовал Хосров.– Не бойтесь прислониться к моему плечу, так вам будет удобнее.– Не удержавшись, пошутил: Я вас не укушу, честное слово! Не забывайте, Рухсара, что я вам сказал: мы с вами два бойца на задании!
– И два товарища,– закончила девушка.
Только теперь Рухсара почувствовала, как она устала. Ныли ноги. Гудела голова.
Ночь без сна, дальняя дорога да свежий горный воздух сделали свое дело: ею начала овладевать дремота. К тому же на лошади укачивало.
Рухсара сама не заметила, как забылась сном, припав головой к плечу Хосрова.
"Пусть спит,– думал молодой человек,– набирается сил. В Чанахчи они ей понадобятся".
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Рухсару разбудил глухой собачий лай, доносившийся издалека.
Открыв глаза, она увидела близко перед собой лицо Хосрова. Он смотрел на нее и улыбался.
"Оказывается, у него серые глаза",– подумала девушка.
Голова ее лежала на его согнутой в локте руке. Она выпрямилась, села ровнее. Осмотрелась.
Было раннее свежее утро. Солнце еще не взошло. Поблекшая луна на сиреневом небосклоне повисла над самой кромкой гор на юго-западе, готовая вот-вот скрыться.
Сакил стоял на широкой тропе в прогалине меж густых зарослей ежевики. Поводья были отпущены. Лошадь с аппетитным хрустом лакомилась сочной, в капельках росы, травой на обочине.
Впереди, невдалеке, метрах в двухстах, из-за редких деревьев выглядывали окраинные дома деревни.
– Где мы, Хосров? – спросила девушка.
– Это Чанахчи,– ответил молодой человек.– Говоря армейским языком, конечный пункт нашего следования.
– Почему же мы стоим, не едем туда?
Хосров замялся:
– Я жду, когда вы проснетесь, Рухсара..,
– И давно мы так стоим?
– Всего несколько минут, не беспокойтесь. Вы, Рухсара, наверно, оттого и проснулись, что Сакил остановился. Он-то вас и укачал.
– Сколько времени?
– Уже пять.
Она провела рукой по волосам, поправила сбившийся на затылок платок, попросила:
– Хосров, помогите мне, пожалуйста, слезть с лошади.
Снова со стороны деревни донесся собачий лай.
– Чуют чужих,– заметил Хосров.– А этим псам надо бы не злиться, а радоваться. Как-никак мы прибыли помочь их деревне.
Он ловко спешился. Осторожно спустил Рухсару на землю. Сказал, указав рукой в сторону:
– Вон там, под горой, есть родник. Идите, Рухсара, умойтесь– сразу почувствуете себя бодрее! Это недалеко, сразу за кустами ежевики. Идите вот этой тропкой. Жду вас здесь.
Девушка, чуть прихрамывая, поспешила к роднику. Вскоре вернулась, заторопила Хосрова:
– Теперь скорей к нашей роженице!..
Деревня уже проснулась. Над крышами многих домов то здесь, то там курился сизый дымок.
Хозяин одного из домиков на окраине, в ворота которого Хосров постучался, обстоятельно объяснил им, где живет парторг колхоза Рустам-киши. Больше того, не довольствуясь одним лишь словесным объяснением, хозяин, худощавый смуглолицый мужчина средних лет, назвавшийся Джалалом-киши, пошел проводить их. В дороге он им сообщил, что час тому назад жена его, дальняя родственница Рустама-киши, была у роженицы; женщина по-прежнему не может родить, сильно мучается и говорит о смерти.
– Все сельчане очень переживают,– добавил он в конце своего рассказа.Жалко Азизу!..
"Смогу ли я помочь ей? – думала Рухсара.– Может, здесь требуется вмешательство хирурга?.. Надо делать кесарево сечение?.."
Рухсара неплохо знала акушерство. По этому предмету в училище у нее было "отлично".
Напрягая память, она начала вспоминать все, что ей было известно о патологии родов.
В просторном дворе, куда Джалал-киши ввел Рухсару и Хосрова, было довольно многолюдно. У крыльца дома стояли кучкой женщины, почти все в возрасте, немолодые; были среди них и старушки; чуть поодаль, ближе к сараю,– мужчины.
К ним тотчас подошел высокий мужчина в опрятном сером кителе, галифе и сапогах. По его растерянному, печальному лицу Рухсара догадалась, что это и есть хозяин дома.
– Спасибо, что вы приехали, доктор! – сказал Рустам-киши, протягивая ей руку. Затем он поздоровался с Хосровом, быстро взял из его рук повод коня, передал его подбежавшему подростку, и тот увел Сакила к сараю.– Ночью я еще раз звонил товарищу Демирову, он сказал мне, что вы уже в дороге... Извините, что пришлось вас потревожить, но такой случай...– Он осекся, добавил глухо: Очень плохо жене... Боюсь!..– Взяв себя в руки, предложил: – Не хотите ли чаю, доктор? Мы ждали вас, приготовили...
Рухсара перебила его:
– Нет, спасибо, Рустам-киши. Скажите, где роженица? И тут она услышала за своей спиной старческий, однако весьма благозвучный женский голос:
– Азиза в доме, дочь моя, ждет тебя. Все мы тебя ждем, дочка... Помоги, ради аллаха!
Рухсара обернулась и увидела перед собой маленькую хрупкую старушку с ясными, светлыми глазами, приятными чертами лица. Из-под черного платка на голове видны были совершенно белые волосы.
"Наверное, мать Азизы,– мелькнуло в голове Рухсары.– Или свекровь ее мать Рустама-киши..."
– Хосров, достаньте мой чемоданчик из хурджуна! Побыстрее!– распорядилась девушка. Обратилась к старушке: – Бабушка, мне нужна теплая вода, мыло и полотенце! И вообще согрейте побольше воды!..
Старушка кивнула:
– Все уже готово, дочь моя.– Она показала рукой в сторону крыльца: – Три кипящих самовара ждут тебя. Если мало – сейчас еще поставим... Скажи, сколько надо?.. Войди в дом – там вымоешь руки.
Действительно, у крыльца пыхтели три огромных медных самовара.
– Этого пока достаточно,– удовлетворенно сказала Рухсара. Взяла из рук подошедшего Хосрова чемоданчик... Снова обернулась к старушке, к которой с первой же минуты почувствовала расположение и симпатию: – Кто-нибудь из женщин будет помогать мне в доме. Но только одна! Кого вы мне дадите? – Она бросила взгляд на женщин у крыльца, которые с почтением и надеждой во взорах смотрели на прибывшего из города "дохтура".
– Я сама и буду при тебе, дочка,– ответила спокойно старушка.– Кто же еще поможет, если не я?
Рухсара, не удержавшись, спросила:
– Вы – мать Азизы?
Старушка часто-часто закивала:
– Мать, мать, дочка... Если не мать, кто же тогда?.. Многим я здесь мать!..
Вмешался Рустам-киши:
– Извините, доктор... Это – наша Марьям-гары... Она и вправду многим здесь мать... Я сам считаю себя ее сыном... Рухсара заторопилась:
– Так пойдемте в дом, Марьям-гары! Там вы мне все объясните... Я хочу осмотреть роженицу.
– Пойдем, пойдем, дочка! – Опять сказала: – Там все уже готово – теплая вода, мыло, таз...– Когда они уже поднялись на крыльцо, бросила повелительно кому-то из женщин: – Ай, гыз, будь наготове!.. Как скажем, принесешь горячую воду или холодную!
В чистой, прибранной комнатке справа у стены на низкой тахте лежала с закрытыми глазами роженица. Изредка из груди ее вырывались слабые стоны.
У тахты на тюфячках сидели две пожилые женщины; третья, молодая, с опухшим от слез лицом, простоволосая, с длинной толстой косой, стояла возле изголовья, держа в руках деревянную ложку и тарелку с кислым молоком; очевидно, она только что поила роженицу.
Вдруг Азиза подняла веки и, глядя на Рухсару исстрадавшимся взором, что-то тихо прошептала. И снова закрыла глаза.
"Да у нее совсем нет сил,– отметила про себя девушка.– Плохо!"
По знаку Марьям-гары все три женщины тотчас вышли из комнаты.
Уже по одному виду мертвенно-бледного лица роженицы Рухсара поняла, что случай тяжелый.
Она быстро разделась, раскрыла чемоданчик, помыла с помощью повитухи руки над тазом, который стоял на табурете у порога, облачилась в халат.
Марьям-гары шепотом сказала:
– У бедняжки ребенок лежит поперек живота. Ты знаешь, дочка, что надо делать в таком случае?.. Помоги ей, да наградит тебя аллах!..
Рухсара ощутила, как грудь ее залил тревожный холодок. Если повитуха права, значит, обессиленная Азиза почти обречена, как и ее еще не появившийся на свет младенец.
"Интересно, кто у нее там – мальчик или девочка? – машинально подумала Рухсара.– Неужели никто так и не узнает этого?"
Сердце ее взволнованно забилось.
В роддоме в Баилове, где она год назад проходила двухнедельную практику по акушерству, ей пришлось столкнуться с различными тяжелыми случаями при родах. Но одно дело – бакинский роддом, с его светлыми, стерильными палатами, где работают опытные врачи, акушерки, где консультируют знаменитые профессора; где есть рентген, где есть возможности комплексного диагностического обследования беременных; где ты – всего лишь ученица, практикантка, где ты только помогаешь; где тебе всё-всё объясняют, разжевывают и, как говорится, кладут в рот; где ты не несешь никакой профессиональной ответственности за жизнь людей; другое дело – Чанахчи, глухая деревушка, вдали от райцентра, где нет ничего из вышеперечисленного; где есть измученная, истерзанная нечеловеческой болью женщина, в полубеспамятстве, с белым как мел лицом, ввалившимися глазами и опухшими, искусанными в кровь, синюшными губами; и где есть ты, на которую все смотрят с надеждой, даже она – эта несчастная в полуобмороке; ты, от которой сельчане и родные этой женщины ждут помощи, ждут – как чуда, ибо втайне, в своих сердцах они уже не верят, что Азиза останется жить; ты, которая должна принять верное решение, а затем действовать – бороться за две человеческие жизни... и за право на уважение к тебе, к твоей профессии жителей этой деревни, а в конечном счетё– жителей всего района, которые в случае смертельного исхода (новорожденного ли, роженицы ли), даже если этот исход был уже предрешен до твоего появления, уже навсегда свяжут твое имя с этим несчастным случаем, не только свяжут, но и будут всегда с пренебрежением говорить: "Ах, это та самая Рухсара Алиева, Сачлы, которая не смогла спасти Азизу из Чанахчи, дала ей умереть вместе с младенцем в утробе, да упокоит их аллах?!" или: "Ах, это та самая Рухсара, которая не смогла принять как следует ребенка у жены парторга Рустама-киши Азизы из Чанахчи, дала новорожденному умереть?!" И уже никогда, если в эту комнату придет смерть, ни она, Рухсара, ни кто другой не смогут объяснить людям, что она ни в чем не виновата, что случай был очень трудный и помочь роженице могли лишь больница и скальпель хирурга, да и то своевременно.
Рухсара приступила к осмотру женщины.
Марьям-гары оказалась права: плод лежал в утробе матери поперек.
Мысль девушки лихорадочно заработала.
"Что же делать?.. Не попытаться ли помочь роженице с помощью так называемого "акушерского поворота"?"
Во дворе царило тягостное уныние. Вышедшие из дома женщины, те самые, которых выпроводила Марьям-гары (одна была– мать Азизы, вторая – ее свекровь, а молодуха – ее родная сестра Айна), не сообщили ничего утешительного. Напротив, их заплаканные, скорбные лица говорили о том, что надежды на благополучный исход родов почти нет.
Айна, утирая краем платка обильные слезы на лице, некрасиво кривя рот, шепнула подошедшим к ней женщинам в ответ на их немые вопросы в полных страха и сострадания глазах:
– Она даже почти не стонет... Сил в ней совсем не осталось.. – И, не удержавшись, заплакала навзрыд.
Женщины, взяв Айну под руки, поспешили увести ее за сарай.
Трагическая атмосфера во дворе еще больше сгустилась.
С каждой минутой людей возле дома Рустама-киши становилось все больше и больше. Сельчане шли сюда, услышав о прибытии из города долгожданного "дохтура". Все молчали, подавленные, не отрывая взоров от двери и двух небольших окошек дома, из которого между тем не доносилось ни звука. Именно это обстоятельство действовало на людей крайне удручающе.
Взошло солнце, осветило печальные лица людей. В воздухе сразу потеплело. Однако солнечные лучи были бессильны смягчить скорбь собравшихся сельчан.
Время ползло медленно как никогда.
Хосров, на которого сейчас никто не обращал внимания, отошел к сараю, где был привязан Сакил. Здесь, рядом со своим конем, он чувствовал себя не таким растерянным. Молодой человек видел, как Рустам-киши время от времени подносил руку к лицу и утирал слезы. Многие женщины во дворе всхлипывали.
"Поздно мы приехали...– думал молодой человек.– Надо было раньше... На целые сутки раньше... А может, дело и не в этом... Ведь бывают случаи, и в городских больницах умирают женщины во время родов... Бедная Азиза!.. Бедный Рустам-киши!.. Бедные дети!.. Останутся без матери!.."
И вдруг!.. Что это?! Или это ему послышалось?! Из дома будто донесся какой-то странный, резкий, настойчивый... не то крик, не то плач. Похоже верещат ночью в лесу шакалы.
"Неужели?!" – пронеслось в голове Хосрова.
Нет, это не был слуховой обман, так как полный людей двор мгновенно ожил, загудел, заволновался.
Раздались голоса:
– Родила!..
– Родила!.. Машаллах!.. Машаллах!..
– Слава аллаху!.. Азиза родила!..
– Родила!.. Родила!..
Люди во дворе кинулись обнимать друг друга.
Распахнулась дверь дома – и все разом смолкли. Наступила тишина.
На крыльцо вышла Марьям-гары. Люди с нетерпением ждали, что она скажет. Старушка молчала, сосредоточенно обводя глазами лица сельчан. Наконец нашла того, кто был ей нужен, сказала торжественно и громко:
– Рустам, с тебя муштулуг!2 Азиза родила тебе сына!..
Толпа во дворе снова взорвалась ликующими возгласами.
Рустам-киши, не стесняясь окружающих, плакал. Плечи его вздрагивали. Впрочем, кажется, этого никто не замечал, так как глаза почти у всех были затуманены слезами радости.
Глава пятая
На следующий день поутру Рухсара и Хосров покидали Чанахчи. Их провожала большая толпа сельчан – почти вся деревня, от мала до велика.
За околицей начали прощаться.
Первым к Рухсаре подошел седобородый старик Мовламверди-киши, отец Азизы. Взял ее руку, долго держал в своих высохших, узловатых руках. Смотрел добрыми, полными благодарности глазами в лицо девушки. Взволнованный, не сразу смог заговорить. Вымолвил наконец:
– Спасибо тебе, дочка!.. Ты не пустила черного ангела смерти Азраила в нашу деревню, остановила смерть на пороге нашего дома!.. Ты спасла мою дочь Азизу!.. Спасибо тебе, доченька! Пока я жив, буду молиться за тебя! И все жители нашей деревни будут молиться за тебя, пока живы, будут рассказывать о тебе своим детям, а те – своим!.. Да пошлет тебе аллах долгих лет жизни, крепкого здоровья и умного, красивого мужа!..
При этих словах Мовламверди-киши почему-то бросил украдкой взгляд на Хосрова. Рухсара мгновенно смутилась, покраснела, потупилась. Хосров тоже смешался – стоял, не зная, куда деть глаза. А все вокруг неожиданно заулыбались.
Старик же продолжал как ни в чем не бывало:
– И до нас сюда доходили слухи из города, дочка, что в больнице работает молодая девушка-дохтур, приехавшая из Баку, хорошо лечит людей. А теперь ты сама у нас побывала, помогла нам, теперь мы знаем, какая ты, полюбили тебя!.. Да пошлет тебе аллах много здоровых красивых детей!.. Да сделает он твою руку всегда исцеляющей, как у Логмана!3 Да будешь ты, дочка, всегда приносить людям только радость и улыбки!..
– Аминь! Аминь! – перебил своего тестя стоявший рядом Рустам-киши; глаза его лукаво, весело улыбались:-Дай же, Мовламверди-киши, сказать слово и колхозному парторгу! А то девушка, наша уважаемая доктор, слушая тебя, еще подумает, что у нас в деревне по моей вине слабо ведется антирелигиозная пропаганда!
Люди, оценив шутку, дружно засмеялись.
Прощание затянулось. Каждому хотелось пожать руки Рухсаре и Хосрову, сказать им хоть несколько теплых слов на прощание.
Одной из последних к Рухсаре протиснулась Марьям-гары. Девушка обняла худенькие плечи старушки, поцеловала ее трижды.
Марьям-гары от волнения не могла произнести ни слова, только утирала краем платка набегавшие на глаза слезы.
После многих добрых обоюдно прощальных слов Рухсара наконец сказала, обращаясь к Рустаму-киши:
– Нам тоже грустно расставаться с вами, Рустам-киши, однако говорят: путник должен быть в пути! Разрешите, мы пойдем. Дальше не провожайте нас. Расстанемся здесь! Еще раз Т1ередайте привет вашей жене Азизе-баджи и, пожалуйста, в точности выполняйте все мои указания относительно ее режима. Думаю, Марьям-гары проследит за этим, я верю ей! В случае чего – звоните в райцентр!
– Все сделаем так, Рухсара-ханум, как вы велели! – заверил Рустам-киши. Напутствовал их: – Счастливой дороги, Рухсара-ханум! До свиданья, Хосров! Имей в виду: сына называю в твою честь – Хосровом!.. А если потом еще дочь родится, назовем Рухсарой! Удачи вам, дети мои!
Рухсара и Хосров двинулись по уже знакомой им тропе, меж высоких зарослей ежевики, часто оборачиваясь и махая руками глядящим вслед, кричащим им напутствия чанахчинцам. Сакил вышагивал за ними.
И вот уже не стало видно ни толпы, ни деревни.
На ногах девушки были новенькие крестьянские чарыки из буйволиной кожи, внутри со стельками из толстого войлока, которые этим утром преподнес ей Хосров, не забывший о ее растертой ноге.
Идти в чарыках было удобно. И сшиты они были очень аккуратно, радовали глаз Рухсары.
– Не трет больное место? – осведомился Хосров. Девушка признательно улыбнулась ему:
– Нисколечко! Очень вам благодарна, Хосров! Где вы достали такие замечательные чарычки? Они как раз по ноге мне!
Он объяснил:
– Вчера днем заглянул к деревенскому шорнику Гасану-киши. Обычно шорники неплохо шьют и деревенскую обувь. Я не ошибся, как видите.
– А как вы определили мой размер? – спросила Рухсара.– Очевидно, на глаз?..
– Да очень просто! – Хосров усмехнулся.– Ведь вы все время сидели возле роженицы, ходили по дому в шерстяных носках. Я попросил Айну, сестру Азизы, чтобы она вынесла мне вашу туфлю. Сходил с ней к Гасану-киши. А под вечер он сам пришел, принес две пары чудных чарыков, передал их мне. Одни вот – на вас, другие – в хурджуне.
– Зачем же мне две пары? – удивилась девушка.– Достаточно было одной!
– На память вам, Рухсара! Я даже не стал отказываться, иначе Гасан-киши мог обидеться на меня. Взял у него и поблагодарил. Шорник ушел радостный. Видели бы вы, Рухсара, его лицо! Он был горд тем, что хоть что-то сделал для вас, доктора, спасшей жизнь Азизе и новорожденному!
– Удивительно добрый народ крестьяне!
Хосров заметил:
– Профессия у вас замечательная, Рухсара! Имейте в виду, теперь слава о девушке-докторе, вырвавшей из лап смерти роженицу с младенцем, перешагнет границы района и разнесется далеко по всему Карабаху!
Она перебила его:
– Я это делала не для славы, Хосров. Вы это, конечно, понимаете. Признаюсь вам, я сама сейчас безмерно счастлива оттого, что мне удалось помочь Азизе! Именно удалось... Ведь все могло обернуться трагедией... Кто знает, возможно, опоздай мы всего на полчаса – и я уже не смогла бы ничего поделать...
– Что бы там ни было, Рухсара, вы победили! – воскликнул ликующе Хосров, обернулся к своему коню: – Ну, Сакил, крикнем троекратное "ура" в честь нашей победительницы! – И сам же прокричал восторженно: – Ура-а-а!.. Ура-а-а!.. Ура-а-а!
Рухсара смеялась:
– Ура – нам всем троим!..
Словом, настроение у молодых людей было отменное.
Лес как бы раздвинулся. Тропа вывела их на большую поляну, которая впереди заканчивалась пригорком, поросшим негустыми кустами орешника.
Вдруг Хосров схватил девушку за руку и шепнул:
– Стойте, Рухсара!.. Смотрите!..
Они остановились.
Молодой человек молча показал глазами в сторону пригорка. Девушка посмотрела туда и увидела: метрах в двухстах возле кустов боком к ним стоит небольшое серенькое животное, похожее на домашнюю козу, только без рожек на голове, и, задрав вверх мордочку, объедает листву лещины.
