Текст книги "Посольство"

Автор книги: Стивен Коултер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Он уехал в Нью-Йорк, переходил с места на место, работая то на радио, то на телевидение, то в одной газете, то в другой, потом перебрался в Европу – сперва в Лондон, а потом сюда, в Париж. Здесь он встретил Ноэль. Эта двадцатитрехлет-няя парижанка, которая все ещё где-то училась, но большую часть времени тратившая на развлечения, была полной противо положностью Керри. Гэмбла прежде всего покорило несоответ – ствие её отточенного ума и необузданности её инстинктов. В Сорбонне она разбиралась в хитросплетениях метафизики, писала ученые рефераты по философии морали, онтологическим проблемам, отлично разбираясь во всех видах этой интеллекту-альной гимнастики. Однако все это никак не влияло на манеру её поведения. Гэмбл не сразу понял, что все эти статьи и дискуссии, которые казались так важны для неё и для других завсегдатаев кафе на Левом берегу, были просто упражнениями в пустопорожней риторике и не имели ничего общего с какими-то моральными принципами и вообще отношения к делу.

По-настоящему её интересовал только секс – и не столько сама постель,(хотя мужчины там менялись довольно часто), сколько возможность проверить на них свои чары, увлечь, околдовать, сломить волю и лишить разума. Да, она спала со многими и не была чересчур привередлива, но не это дарило ей истинное наслаждение. У неё были темные волосы, правильные черты лица, чуть коротковатые ноги, к тому же из-за каких-то неполадок с кровообращением покрывавшиеся иногда розовыми пятнами, крупные кисти рук, грудь, которую можно было в расчет не принимать, и огромное самомнение. Тем не менее, Гэмбл, как и многие другие, не мог противостоять токам, исходившим от этой женщины, для которой французы придумали понятие "allumeuse" – ."поди сюда".

Вчера она оставила ему записку в кафе, сообщая, что на несколько дней уезжает за город отдохнуть. У Ноэль всегда находилось множество не слишком убедительных предлогов (чаще всего использовалось "мне надо подработать в рекламном агентстве"),чтобы исчезнуть на время. Потом она появлялась как ни в чем не бывало с замусоленными томами Сартра, Виана, Мерло-Понти под мышкой и ждала от Гэмбла, что он примет все как должное. Он ревновал, недоумевал, мучился, а ей в конечном итоге только того и надо было. Разумеется, он знал, что в женщине даже самый изощренный ум пасует перед страстью, что секс всегда возьмет верх над всем прочим, но она так же легко отрешалась от хороших манер, от культуры, как сбрасывала с себя платье... Сейчас он не имел ни малей – шего представления о том, где она и когда появится.

Выйдя из кафе, он медленно побрел к площади Согласия. Погода была прекрасная, теплый ветерок чуть заметно шевелил листья платанов на бульваре Мадлен. На углу улицы Руаяль он заметил Хашиша – смуглого, золотозубого ливанца, промышляв – шего мелким мошенничеством и оттого несколько склонного к жестокой иронии. Гэмбл подумал, что все сегодня выбиты из колеи, поскольку Хашиш всегда работал на отрезке Опера – Лувр.

В центральном холле посольства по-прежнему было тесно от входивших и выходивших людей. Джей Остин и Сай Пэскоу, завидев Гэмбла, вскричали в один голос:

– Ну, что там русские?

– Русские? Строят коммунизм. В чем дело?

– По радио передавали два раза: они обвиняют нас в похи – щении какой-то их шишки.

– Мне звонили из ТАСС, – добавил Сай.

– Ну да?

В эту минуту к ним подошел Тони Зилл и со словами "Вот кое-что новенькое" показал телетайпную ленту "ФРАНС-ПРЕСС". Сблизив головы, все четверо начали читать:

СЕГОДНЯ ДНЕМ СОВЕТСКОЕ ПОСОЛЬСТВО ЗАЯВИЛО, ЧТО ЧЛЕН

СОВЕТСКОЙ СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННОЙ ДЕЛЕГАЦИИ, НАХОДЯЩЕЙСЯ В

ПАРИЖЕ, БЫЛ ПОХИЩЕН АГЕНТАМИ ЦРУ. Г-Н С.А.ГОРЕНКО, 44

ЛЕТ, СОТРУДНИК ЛЕНИНГРАДСКОГО АГРОНОМИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА,

УТРОМ ПОЗВОНИЛ В ПОСОЛЬСТВО, СООБЩИВ, ЧТО ЕГО ПРЕСЛЕДУЮТ

ДВА АГЕНТА ЦРУ, ПОСЛЕ ЧЕГО ВЕСТЕЙ О СЕБЕ НЕ ПОДАВАЛ.

РАНЕЕ ОН ЖАЛОВАЛСЯ, ЧТО В ЖЕНЕВЕ ЕГО ПЫТАЛИСЬ ПОХИТИТЬ

АГЕНТЫ ЦРУ. СЕГОДНЯ ОНИ ВОЗОБНОВИЛИ ПОПЫТКУ. КОГДА Г-Н

ГОРЕНКО ОТКАЗАЛСЯ ПОСЛЕДОВАТЬ ЗА НИМИ, ОНИ ХОТЕЛИ СИЛОЙ

ПОСАДИТЬ ЕГО В АВТОМОБИЛЬ, ОДНАКО ОН ОКАЗАЛ

СОПРОТИВЛЕНИЕ, ПОСЛЕ ЧЕГО ОНИ ИСЧЕЗЛИ. Г-НУ ГОРЕНКО БЫЛО

РЕКОМЕНДОВАНО НЕМЕДЛЕННО ВЕРНУТЬСЯ В ПОСОЛЬСТВО, НА ЧТО

ОН ИЗЪЯВИЛ СОГЛАСИЕ, НО В ПОСОЛЬСТВО ТАК И НЕ ПРИШЕЛ.

НЕДАВНО ОН ПЕРЕНЕС ТЯЖЕЛУЮ БОЛЕЗНЬ.

ВМЕСТЕ СО СВОЕЙ ЖЕНОЙ, ТАКЖЕ ВХОДЯЩЕЙ В СОСТАВ

ДЕЛЕГАЦИИ, ОН ДОЛЖЕН БЫЛ ПРИСУТСТВОВАТЬ НА ЗАВТРАКЕ В

ЧЕСТЬ СОВЕТСКИХ АГРАРИЕВ, КУДА НЕ ЯВИЛСЯ.

ПРЕДСТАВИТЕЛИ ПОСОЛЬСТВА СООБЩИЛИ О ЕГО ИСЧЕЗНОВЕНИИ

ФРАНЦУЗСКИМ ВЛАСТЯМ И ПОТРЕБОВАЛИ НЕМЕДЛЕННОГО

ОСВОБОЖДЕНИЯ Г-НА ГОРЕНКО.

– Ты что-нибудь знаешь об этом? – спросил Остин, грызя но готь на большом пальце.

– Ничего, – ответил Гэмбл. – Подождите меня, пойду справ-люсь. Не уходите, ладно?

Прихватив телекс, он поднялся по лестнице на один пролет. Торелло сказал ему, что посол вызвал к себе советника, Кэди – ша, Патерсона и Шеннона. Гэмбл протянул ему сообщение фран – цузского агентства, и Торелло прочел его.

– Вас уже теребят?

– Да. И хотелось бы знать, какую линию гнуть.

– Об этом потолкуйте с Шенноном, когда тот освободится.

Шеннон видел, как вошедший в кабинет Торелло положил пе – ред послом узкий листок информационного сообщения. Все за – молкли на то время, что посол читал. Они сидели в центре кабинета вокруг большого стола: развалившийся в кресле советник – он, похоже, просто не умел сидеть прямо улыбался и поигрывал своим серебряным карандашиком; Кэдиш просматривал принесенные с собой документы, а Патерсон – высокий, сухопарый джентльмен с идеально приглаженными вьющимися волосами и в очках a la Бенджамин Франклин – сидел неподвижно, сцепив перед собой пальцы, и вид у него был как у добросердечного, снисходительного, не понимающего юмора и дотошного судьи.

Посол дочитал и пустил листок вкруговую.

– Так что вы говорили, Том?

– Не вижу необходимости ввязываться, – ответил Патерсон.

– Тогда надо сообщить, что никакими данными о пропавшем русском посольство не располагает, – сказал Кэдиш. – Надо хоть что-нибудь, но ответить. И тянуть с ответом не стоит.

– А возможно ли отрицать, что он был здесь? – спросил Па-терсон.

– Нельзя, – ответил Шеннон, и посол покачал головой. – Его видели здесь. Но с другой стороны вполне вероятно, что французская полиция видела , как его выводили из посоль – ства, но не видела, как его привезли обратно. И машина была другая, без дипломатических номеров, и вошли они через корпус "В". И, к счастью, на площади в это самое время шла какая-то манифестация.

– Да, это одна малочисленная группка, которая не хотела смешиваться с коммунистами, протестовала против войны во Вьетнаме, – пояснил Кэдиш.

– Здесь даже не упоминается наше посольство, – сказал Па-терсон. – Не значит ли это, что никто не видел, как его вы – водили из ворот? Иначе они не преминули бы расписать свалку на выходе.

– Так что же, и слежки за его машиной не было? Даннинджер ошибся?

– Нет-нет-нет, – заговорил Кэдиш, – этого мы знать не мо-жем, и тут надо соблюдать сугубую осторожность.

– Мы должны предполагать с большой долей вероятности, что кто-то видел, как Горенко выводили – видел, но ещё не успел доложить об этом – но не видел, как он вернулся сюда, – сказал Шеннон.

– Итак, – сказал посол, – я предлагаю сообщить, что некий мужчина, называвший себя русским, явившись в посольство США, произносил бессвязные речи, вел себя странно и производил впечатление не совсем нормального...

– ...или больного, – вставил Кэдиш, – раз они сами говорят, что он недавно перенес болезнь.

– Перебежчика всегда объявляют больным – это первое, что приходит в голову... Да, так вот: а затем за ним пришли его друзья.

– Не добавить ли, что его действия мешали нормальной работе правительственного учреждения?

– И наши сотрудники оказали помощь явившимся за Гореенко друзьям?

– Да, они помогли вывести его, и это все, чем располагает посольство, – подытожил посол. Он обвел собравшихся взгля – дом, и все согласно кивнули. Один только советник не произ – нес ни слова, продолжая вертеть в пальцах карандашик. – Ни – какого официального заявления не надо. Дик, вы скажете мистеру Гэмблу, чтобы он дал объяснения в устной форме и без ссылки на посольство. Был некий инцидент, теперь он исчер – пан.

– Слушаю, сэр.

– Теперь доложите, что предпринято для эвакуации этого Горенко?

Шеннон, переглянувшись с Кэдишем, собрался было ответить, но тут раздался спокойный голос советника:

– Вывезти его сегодня никак не удастся. Мы со всех сторон окружены полицией.

Наступила мертвая тишина – все были словно пришиблены этим непредвиденным обстоятельством. Шеннон поднялся одно – временно с послом, и оба подошли к окну. На тротуаре вдоль всего фасада здания стояли густые цепи ажанов, на авеню Габриэль были припаркованы два полицейских фургона, а ещё два разворачивались на площади Согласия.

Кэдиш, Патерсон и советник тоже подошли к окну.

– Конечно... – сказал посол. – Сегодня же демонстрация.

Шеннон понимал, что это только авангард полицейских сил – чуть попозже подойдет подкрепление и жандармерия в шлемах и с оружием. Глядя на синие фигурки внизу и постепенно скапли – вающиеся на всех выездах с площади машины – начинался "час пик" – Шеннон не мог отделаться от явственного предчувствия крупных неприятностей.

– Простите, сэр, – сказал у него за спиной Торелло.

– Да?

– Звонили из канцелярии министра иностранных дел. Он выразил пожелание, чтобы кто-нибудь из ответственных лиц посольства немедленно прибыл на Кэ-д'Орсэ.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Сидней Тьюер чувствовал, что выдыхается. Он начал свой рабочий день в восемь, ленч состоял из съеденного тут же, за столом бутерброда, да и тот не дали прожевать спокойно: сначала "белая горячка", потом самоубийство, потом кража в магазине, потом драка с ажаном, потом двое призывников сожгли свои повестки прямо в кабинете... И, судя по всему, это был ещё далеко не конец. Сейчас напротив него сидел человек, от которого избавиться будет непросто. Весу в нем было фунтов двести пятьдесят, круглая голова сидела прямо на плечах, а кулачищи, опущенные на стол Тьюлера, размером и формой напоминали кокосовые орехи. Он назвался Бартом Данлэпом и пришел с жалобой на почтовое ведомство.

– Чтоб вам стало ясно, мистер... Я – секс-фанат. Да-да. Я – член нескольких клубов, читали, наверно, их рекламу в газетах? Это новое явление нашей жизни – секс по переписке. Описываю, значит, свои приключения во всех подробностях, потом вместе с фотографиями, чтобы не быть голо... гм! голословным, отсылаю моим корреспонденткам в Штаты. У меня их две. И вот обе мне сообщают, что письма мои пришли к ним вскрытые, что им не дают покоя, выспрашивая обо мне... Вот я и пришел разобраться, кто смеет нарушать тайну переписки.

Тьюлер снял очки – посетитель сразу превратился в бесфор-менную розовато-коричневую массу – и принялся их протирать.

– Мистер Данлэп, с этим вам лучше обратиться в Министерство

почт... Посольство ведь не может контролировать его работу...Я дам вам адрес, по которому вы обратитесь...

– Адрес адресом, но это не то! Я желаю личной встречи с этим почтовиком, которому самое место – в гестапо! Я желаю встретиться с ним у вас в кабинете, вот здесь! Я желаю, чтобы он вручил мне вскрытые им письма – потом, когда ему снимут швы и вставят зубы!

– Отчего же, мистер Данлэп, возможна и личная встреча, когда вы вернетесь домой...

– Не-е-ет, так долго ждать я не согласен! Я ведь, кажется, нахожусь в правительственном учреждении США? Вот и извольте устроить мне эту встречу немедленно! У меня руки чешутся! Я покажу им, как читать чужие письма да ещё с сексуальными фантазиями!

– Если вы письменно изложите ваши претензии к министерству почт, я постараюсь отослать вашу жало...

– Нет, зачем же письменно? Письмами я сыт по горло, мне нужно видеть этого гестаповца перед собой, я не собираюсь отказывать себе в таком удовольствии, мистер... э-э...

– Тьюлер.

– Вот именно. Мистер Тьюлер.

Из окна посольского кабинета Шеннон смотрел на собирающихся внизу демонстрантов. Посол, прервав совещание, разговаривал по телефону с военно-воздушным атташе полковником Алленом.

Шеннон видел, как новые и новые группы людей выходят из метро, приближаются со стороны улицы Риволи, толпятся возле Тюильри. Под деревьями Елисейских Полей стояли в ожидании полицейские – офицеры в белых перчатках расхаживали вдоль шеренг.

Открылась дверь, и Шеннон обернулся. Вошел советник, аккуратно прикрыл дверь за собой и взглянул сначала на Шеннона, потом на посла. Лицо его слегка раскраснелось,

Гэмбл бросил трубку и откинулся на спинку кресла – за последние часы телефон просто раскалился: за исключением французских утренних газет, звонили все, кто только мог, даже ТАСС и Венгерское Телеграфное Агентство.

– Ну, что там, на площади? – обратился он к стоящей у окна Мэйзи.

Полиция уже перекрыла движение на площади со стороны по-сольства, и гул толпы слышался даже в кабинете.

– Сай Пэскоу и Тоуси пытаются пройти через кордон, – говорила Мэйзи. А вон и Уолтер Чедс.

Из соседней комнаты, где собралось несколько журналистов, донеслись язвительные реплики. Гэмбл, отшвырнув кресло, подошел к Мэйзи. Он увидел, как журналисты пробиваются к во – ротам, через каждые два метра предъявляя свои аккредитаци – онные карточки. Кто-то из полицейских – офицер, судя по серебряному галуну на кепи, – размахивая руками, принялся оттеснять их в сторону, показывая при этом на здание посольства. Все было как всегда. Толпа демонстрантов уже наглухо блокировала Буасси д'Англа и выплескивалась на Площадь Согласия.

Снова зазвонил телефон. Гэмбл повернулся.

– Я подойду, Мэйзи. Да! А, Морис!.. Что? Нет, это вздор. Нам известно лишь... Подожди, дай сказать. Нам известно лишь, что некий русский – без сомнения, это Горенко – утром пришел в посольство, начал разговаривать с сотрудниками, но те никак не могли понять, чего ему надо. А потом он повел себя странно... Русские сами подтвердили, что он малость нездоров. Потом его друзья – по крайней мере, так они отрекомендовались – пришли за ним, а мы помогли вывести беднягу... Сколько их было? Человека три-четыре. Что? У нас, в посольстве?.. Нет, послушай, я повторяю: нам известно только, что мы помогли ему покинуть посольство... Понятия не имею, чего он добивался. И куда направился, мне неизвестно. Да нет же!.. Не знаю, что это были за люди. Нет, Морис, никакого заявления нет и не было, а все это я тебе рассказал исключительно по дружбе. Да. Да. Вошел и вышел. Что-о? Чепуха какая! Никого мы не похищали. Это твое право. Да. Категорически отрицаю. Пока.

Он повесил трубку и закурил. Нарастает как снежный ком.

С улицы раздались крики, и Гэмбл снова подошел к окну. Шеренга жандармов в шлемах и с карабинами в руках, выстро – ившаяся вдоль фасада посольства, сделала шесть шагов вперед, и толпа негодующе загудела. Людей на площади становилось все больше, но между ними и жандармами все ещё сохранялась дистанция. Морской пехотинец впустил троих американских репортеров и снова запер за ними ворота. Через минуту их голоса слышались уже из соседней комнаты.

– В один прекрасный день сюда просто бросят бомбу! – горячился Пэскоу.

– Скажи-ка, Сай, ты в самом деле носишь весь свой интеллектуальный багаж в мешках под глазами?

– Нашел время шутить!

В полуоткрытую дверь просунулась голова Тоуси:

– Джим... Правда ли, что МИД сообщил, будто собирается прислать сюда людей, чтобы разобраться в этой истории?

– Что тут такого. Придет чиновник, мы дадим объяснения... Самое обычное дело.

– Чья это инициатива?

– Не знаю, – ответил Гэмбл, надеясь, что Тоуси, обладав – ший собачьим нюхом на скандалы, отстанет. На его счастье, шум за окнами усилился, и он воспользовался этим, чтобы прервать разговор. Демонстранты со знаменами двигались к посольству, скандируя "Мир во Вьетнаме!". Они обтекли полицейский кордон и ударили им во фланг, смяв первые две шеренги. Началась сумятица и свалка. Полиция пыталась оттеснить прорвавшихся. Стали слышны крики: "Янки – на-ци!" и "Ю-С – убийцы!" Через несколько минут завязалась драка и на левом фланге. Толпа вдруг оказалась вплотную к жандармам на Буасси д'Англа, и те, выполняя команду – Гэмбл не слышал её – взяли карабины наизготовку. Сверху было видно, как от этого места по толпе побежала рябь, люди отхлынули, подав – шись в обе стороны, началось хаотическое движение, кучки людей то распадались, то примыкали одна к другойи, сливаясь с ними, как морские волны захлестывая фигурки в синих мундирах. Жандармы стояли неподвижно, сдерживая напор митингующих. Такого ожесточения Гэмбл не ожидал.

Демонстранты выкрикивали что-то новое, и он напряг слух. "Сво-бо-ду Го-рен-ко!" – это, конечно, постарались русские, успели подкинуть. Журналисты за стеной тоже услышали этот лозунг.

– Ты слышишь, Джим?

– Слышу, слышу.

Средняя часть толпы сорганизовалась и стройными рядами стала прямо перед фасадом, скандируя лозунги, а по краям ещё продолжались бурление и стычки с полицией. Одну группу оттесняли на улицу Риволи. На самой площади демонстрантов тащили к сини фургонам – под руки или волоком по земле. Справа долетел свисток, и полицейские погнали человек двадцать манифестантов через Елисейские Поля.

– Джим, смотри, это же Уэли из ЮПИ! – трое ажанов волокли фоторепортера в фургон.

– Да, это он.

Отбивавшегося репортера подтащили к распахнутым задним дверцам, и один из ажанов сильно ударил его по спине так, что тот ничком упал на пол фургона.

– Вот бедолага, – сказал Гэмбл. – Наверно, вздумал предъ-явить им свою карточку.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Третьего дня Шеннон условился со Сью-Энн, что заедет к ней а потом, может быть, они сходят в кино. К половине восьмого она уже переоделась и собиралась было позвонить ему, когда он наконец появился.

– Здравствуй, милая. Как ты чудесно выглядишь, – сказал Шеннон, входя и собираясь расположиться на диване. Однако он вовремя сообразил, что поздоровался слишком формально, и изменил траекторию. – Прости. – Шеннон обнял её за талию и поцеловал, а когда её губы ответив ему, оказали обычное действие, крепче привлек её к себе. С неохотой разжав объятие, Шеннон уселся на диван и вытащил из пачки сигарету.

– Хочешь мартини?

– Да, пожалуйста, – он выпустил дым.

– Ну, что там с этой демонстрацией?

– О-о, зрелище не для слабонервных. Но полиция была на высоте. Я не мог выбраться из посольства, пришлось ждать.

Сью-Энн, поставив перед ним стакан и тарелку сырных крекеров, налила себе "Дюбоннэ" со льдом и села рядом.

– Что с тобой? Ты чем-то раздражен?

– Русский не дает покоя, – ответил Шеннон.

– А что ещё стряслось? – Сью-Энн не сводила глаз с его лица

Шеннон глубоко затянулся:

– Мы пытались вывезти его, но ничего не вышло, – и, нервно бросая в рот один крекер за другим, он стал рас – сказывать. Сью-Энн заметила, что он выпил свою обычную порцию гораздо быстре обычного. Взяв его стакан, она снова наполнила его.

Вот как обстоят дела, – растерянно сказал он под конец. Вид у него был несчастный.

– Бедняга Даннинджер.

– Да уж, он чувствует себя обделанным с головы до ног.

Сью-Энн бросила в свой бокал ещё один кубик льда и снова села на диван.

– Я хотела приготовить ужин, но потом решила, что ты не придешь из-за этого Горенко – будешь его допрашивать или что-нибудь в этом роде – но потом поняла, что ошибаюсь.

– Почему же ты это поняла? – удивился Шеннон.

– Ну, так советник же... – сказала она и осеклась. – Разве тебя при этом не было?

Шеннон насторожился. Они взглянули друг на друга, как бы сомневаясь, стоит ли обсуждать то, что происходит в по – сольстве, ибо подобные обсуждения не поощрялись. Однако опыт уже научил их, с кем можно вести разговоры о служебных делах, а с кем лучше говорить только о погоде, и потому Сью-Энн не стала задумываться, имеет ли она право сообщить Шеннону эти сведения.

– Он позвонил послу и сказал, что, по его мнению, русского не следует допрашивать здесь.

– Да?

– Да.

– И из каких же соображений?

– У нас, мол, нет здесь специалиста по допросу, а не – умелые действия все испортят. А если Горенко нам подста – вили с провокационной целью, он уяснит себе примерную тех – нику и сможет подготовиться к дальнейшему.

– Как все это странно! Советник отлично знает, что настоящие допросы будут проводиться в Вашингтоне. Действи – тельно, это целая наука, которая учитывает и то, что он знает, и то, чего он знать не может, и то, что он забыл. А потом все это складывается воедино. У специалистов есть и подходы, и ключи, и методики...

– Но, понимаешь ли, советник вовсе не настаивал... Ты же знаешь его мягкую манеру. Но он явно имел в виду тебя и отодвигал тебя...

Шеннон задержал на ней взгляд, потом отвернулся и рассеянно затушил сигарету в пепельнице, покусывая уголок нижней губы, что всегда было у него признаком растерянности. Потом он сделал глоток и поставил стакан.

– Что-то я ничего не понимаю... Что затевает советник?

Сью-Энн молчала. Шеннон, вскочив, устремился к окну, потом в смятении заходил по комнате взад-вперед. Сью-Энн, свернувшись клубочком на диване, спросила:

– Ты не хочешь есть? Давай, я приготовлю ужин. Я купила в посольском магазине стейки...

– Послушай... – наклонившись, он взял её за руку и заставил подняться. – Послушай, это может оказаться очень важным... – Мне нужно знать, что происходит – там, у со – ветника... Понимаешь? Ты ведь сделаешь это для меня? Ты будешь держать меня в курсе дела? Не хочу, чтобы меня водили за нос. Знаешь, у нас ведь впервые – подобное происшествие. Я с самого начала принимаю в этом участие, и мне не хочется, чтобы это дело не выгорело. Прежде всего, это очень сильно напортит нам, не говоря уж обо всем прочем... Понимаешь?

– Да, – кивнула она.

Шеннон снова обнял её, глядя на девушку с нежностью, при-влек к себе и поцеловал.

– Ты такая прелесть, – сказал он, – я мог бы сутками рас-сказывать тебе, какая ты замечательная...

Вместо ответа Сью-Энн поцеловала его в ухо.

– Знаешь, – сказал он помолчав, – решается вопрос о моем назначении...

– Знаю, – отвечала она.

– И что же делать?

– Пока не думай об этом.

– Не могу. Это касается нашей с тобой судьбы.

Он поглядел на изящные и четкие очертания её губ, и она показалась ему особенно и красивой и желанной. Он потянул её на диван, но она с улыбкой проговорила:

– Ну, дай же мне приготовить ужин...

– Иди ко мне.

– Ужин...

– Иди ко мне. Скоро я должен возвращаться в посольство.

Сью-Энн улыбнулась и опустилась рядом с ним на диван.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Даннинджер снял ноги со стола и сел прямо.

– Ты бы заткнулся, а? – попросил он. – Что тебе стоит заглохнуть ненадолго? Мы с тобой, конечно, чудно проводим время, но все-таки отдохнул бы ты хоть малость...

Русский был пьян и буен. О чем думал мистер Шеннон, когда принес ему водку?! Русский почти опустошил бутылку, наливая по полстакана, но вместо того, чтобы окосеть и притихнуть, разошелся вовсю.

– Сиди, слышишь? Сидеть, я сказал!

– Выпейте, ребята!.. А-а, американцы не пьют? Ну и не надо. Я один выпью.

Он затянул какую-то русскую песню. Даннинджер ослабил узел галстука и почти в отчаянии оглянулся на юного сержанта морской пехоты, увлеченно изучавшего "Плейбой". Потом посмо – трел на часы: четверть десятого. Ну и ну! Чуть не час искали по всему посольству, куда бы приткнуться с этим Горенко. За – нять чей-нибудь кабинет было нельзя – мистер Шеннон хотел, чтобы никто ничего не знал. Наконец остановились на машино – писном бюро экономического отдела на втором этаже – мистер Шеннон сказал, что за неимением лучшего сойдет.

Там поставили раскладушку, застелили её свежим бельем, сержант сгонял в столовую за стейком и разными французскими гарнирами, но русский ни к чему не притронулся, а только продолжал пить. Тарелка с простывшей едой так и осталась на столе, Даннинджер время от времени обращал к ней тоскующие взоры. С какой стати этот "комми" воротит нос от такой первоклассной еды? Добро пропадает... Сержант получил причитающийся ему ужин, сам Даннинджер умял несколько сэндвичей, и теперь заняться было решительно нечем, а впереди ещё целая ночь. Мистер Шеннон уже забегал несколько раз, разговаривал с русским, стараясь убедить его записаться на магнитофон, но тот не соглашался ни в какую. Мистеру Шеннону этот Горенко чем-то симпатичен: может, ему нравится, как тот говорит по-русски?

Горенко, без пиджака, с расстегнутым воротом сорочки, перестал петь, поднялся, держа в руке стакан, повернулся спиной, залпом выпил и вдруг, резко обернувшись, шарахнул стакан о стену. Осколки посыпались во все стороны, и Дан – нинджер, крякнув, от неожиданности выронил сигару. Пока он нагибался за ней, Горенко с пьяным хохотом сделал шаг вперед, наткнулся на стол, перевернул его, отчего и стейк, и кетчуп, и гарниры полетели на пол. Сержант уже вскочил. Стул и тарелки ударили Даннинджера по ногам, а Горенко бросил на пол пишущую машинку. На какое-то мгновенье все замерли. Даннинджер вспомнил про револьвер, лежавший на стуле – и оба они одновременно кинулись к нему. Горенко всей тяжестью тела толкнул его, и Даннинджер, не удержав равно – весия, оказался на четвереньках, а когда он приподнялся и стал на колени, Горенко уже распрямился и держал револьвер в руке.

Даннинджер медленно вставал, не сводя глаз с оружия.

– Проку от тебя, сынок... – буркнул он сержанту и сделал шаг навстречу русскому. – А ну брось оружие! Брось, я ска – зал!

– Да я же так... шучу просто... – однако ствол смотрел прямо Даннинджеру в грудь. – Не подходи, а то обожжешься, – захохотал он и мотнул головой сержанту: – Стань рядом с ним.

– Ты что затеял?.. – начал Даннинджер, и тотчас раздался выстрел.

Оба американца невольно отпрянули. Пуля, зацепив ножку стола, рикошетом попала в стену.

– Спятил, что ли, идиот?! – крикнул Даннинджер и, увидев, что Горенко вновь поднимает револьвер, присел за ближайший стол, потом обернулся, меряя взглядом расстояние до двери, и высунулся из-за стола. Горенко вынимал из гнезд патроны и складывал их на ладонь. Однако прежде чем Даннинджер успел броситься на него, он, щелкнув бойком, вернул барабан на место и снова навел на Даннинджера револьвер.

– Одна пулька осталась... А остальные – держи! – он швырнул Даннинджеру патроны, раскатившиеся по всей комнате. – Ну, забирай свою пушку, чего ж ты?! – он расхохотался, держа Даннинджера на прицеле.

Встав, тот медленно шагнул вперед. Курок начал подниматьcя.

– Берегись! – крикнул сержант.

– Одна пулька... – Горенко вытянул руку с револьвером.

Даннинджер лихорадочно вспоминал, какой это был револьвер – шести или восьмизарядный: Горенко вынул из барабана и швырнул в него только три-четыре патрона. Он сделал ещё шаг к русскому. Боек достиг крайнего положения. Даннинджер поднял руки:

– Я не собираюсь играть с тобой в твои дурацкие игры. Опусти ствол... Хочешь ещё выпить? Хочешь?

Он сделал нырок, чтобы отбить в сторону смотревший прямо на него ствол. Грянул выстрел, и пуля прожужжала над самым ухом. Горенко захохотал. Даннинджер, одной рукой вырвав револьвер, ребром ладони ударил русского под подбородок. Горенко отлетел к стене.

За дверью слышался женский голос, ручку крутили и дергали.

– Что здесь происходит? Кто здесь? Откройте сейчас же!

– Все нормально! – крикнул Даннинджер. – Все в порядке!

– Да кто там?! Немедленно откройте дверь!

Горенко громко застонал, тяжело обвиснув на руках подо – спевшего сержанта.

За дверью послышался теперь мужской голос:

– Надо вызвать полицию.

Даннинджер, сунув револьвер в карман, метнулся к двери и отперев её, распахнул рывком. В коридоре стояли двое сотруд – ников информационного отдела – Джун Эйвелл и Сэм Ливайн.

– Фрэнк! Да что тут у вас творится?! – Джун попыталась заглянуть в комнату, но Даннинджер шагнул за порог, поспешно прикрыв за собой дверь.

– Мы вас напугали, Джун? Прошу прощения. Я чистил револь – вер новой системы – нам недавно прислали... Ну, и нажал случайно на спуск... – он понимал, что звучит это объяснение нелепо, и пухленькая темноволосая Джун смотрела на него недоверчиво.

– Но почему был такой шум... как будто дрались?

Даннинджер попытался беззаботно рассмеяться:

– А-а, пустяки!.. Повозились малость. Филан показывал мне один прием... Не обращайте внимания, ладно? Ладно, Сэм?

Ливайн, явно не поверив ни единому его слову, внимательно разглядывал его лицо и одежду, потом медленно кивнул. Даннинджер молил Бога, чтобы русский опять не принялся горланить песню. Никто не должен был знать, что он – в здании посольства.В коридоре раздались чьи-то шаги, и из-за поворота появился Шеннон.

– Ладно, Фрэнк, тут вы начальник, – сказала Джун и вместе с Сэмом пошла назад. Поравнявшись с Шенноном, они поздорова – лись, а потом о чем-то тихо заговорили, сблизив головы.

– В чем дело? – спросил, подойдя, Шеннон.

Дверь с той стороны сотрясалась от тяжких ударов, слыша – лась какая-то возня.

– Русский взбесился. Никак не могли его унять. Чуть поме – щение не разнес, а потом ещё поднял стрельбу.

Шеннон открыл дверь, и они вошли.

Небольшая лампа под зеленым абажуром отражалась в черном оконном стекле. Шеннон зябко поежился и взглянул на часы. Десять минут третьего. Даннинджер давно спал в кресле у две-ри, закинув ноги на стол. Сержанта Шеннон отпустил.

На кровати заворочался Горенко. Он открыл глаза и медленно, с трудом, словно каждое движение причиняло боль, приподнялся и сел, откинув волосы со лба. Потом подался вперед, упер лоб в ладонь, а локоть в колено.

– Скверно? – осведомился Шеннон.

Горенко тяжело поднял голову, взглянул на него и снова понурился, закрывая ладонью глаза. Снизу послышался рев мотора – по Площади Согласия мчался, газуя, автомобиль. Во всем здании посольства стояла тишина.

– Вы уж извините, – хрипло произнес Горенко по-русски. – Я тут наломал дров...

– Ничего.

Шеннон подумал, что у него – хорошее лицо: крупные, пра – вильные черты, высокие скулы, тяжелый подбородок, чуть при – поднятые, словно от удивления, брови. С таким лицом в кино сниматься или позировать скульптору. Черные волосы были растрепаны, во рту поблескивало несколько стальных коронок. Они с Даннинджером были немало удивлены, обнаружив, что русский на редкость крепок и в отличной форме. Потянув – шись, Шеннон налил в стакан предусмотрительно припасенной воды.

– Вот, выпейте.

Горенко дрожащей рукой взял стакан и выпил воду.

– Спасибо.

– Закурить хотите?

Горенко вытащил сигарету, поймал ею огонек зажигалки.

– Мы сегодня улетим в Штаты?

– Надеюсь... Да, сегодня, – ответил Шеннон, заметив недоверчиво-скептический взгляд русского. Станешь тут скептиком, подумал он.

Горенко, набычившись, смотрел в пол и курил, жадно затягиваясь.

– Изменник – не самое приятная компания. Я потому и напился, что мне с самим собой противно.