Текст книги "Посольство"

Автор книги: Стивен Коултер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– Ты про Горенко?

– Да. Эмиграция, да ещё такая, – страшная штука. К ней невозможно привыкнуть. Ничего нет на свете хуже.

– Ты так полагаешь?

– Я уверен.

– Ты давно здесь? – спросил Шеннон.

– Давно ли? Двенадцать лет. Можешь себе представить? Две-надцать лет блокады в полном смысле слова и во всех её проявлениях. Французы! Они умеют обложить человека так, что он двинуться не сможет. Тут начинаешь забывать, что есть на свете искренность, улыбчивое участие, светлый порыв. Тут тебя прямо обдает холодом. Понимаешь, о чем я толкую?

– Почему ж ты не уедешь?

– Я сам себя миллион раз об этом спрашивал. А куда ехать? Во Вьетнам? Искушение сильно.

Гэмбл, не глядя на Шеннона, отпил виски.

– Когда проведешь здесь столько времени, сколько я, поневоле начнешь спрашивать себя, много ли найдется в Париже моих сверстников-американцев, энтузиастов, приехавших сюда лет двенадцать-пятнадцать назад, горевших желанием увидеть это средоточие цивилизации, этот центр мировой культуры, где каждый камень помнит Хемингуэя и Фицджеральда, город, оброс-ший легендами, как камень – мхом, город, позволивший Зибургу спросить "Бог француз? И вот, они, подобно другим выпускникам университата, побывавшим здесь между двумя войнами, приезжают сюда, и город кажется им чарующим, пленительным и, конечно, необыкновенно красивым. Потом чары развеиваются, прелесть улетучивается, настроение портится... Ну, а потом они начинает ненавидеть этот холодный и угрюмый город, однако покинуть его не в силах. Они превращаются в изгнанников, вечных эмигрантов, апатридов... Я знаю таких. Стоит пробыть здесь чуточку дольше, чем можно, и пути на родину отрезаны. Возвращаться домой – поздно. А без корней жить – трудно.

Шеннон молча кивнул.

– А куда деваться? Домой, в этот кондиционированный кошмар? Нет, спасибо. Там ты уже существовать не сможешь. Я подумывал об Англии, все-таки год я там проработал. Может быть. Но не сейчас... Знаешь, как там все расписано по группам и категориям, и право принадлежать к одной из них надо доказывать в поте лица... Неохота. А что взамен? Ничего. Тупик.

– Да, – сочувственно протянул Шеннон.

– Ох, как тебя начинает угнетать претенциозность француз-ских интеллектуалов, их самолюбование, их полнейшая самодос-таточность!.. Конечно, кое в чем им нет равных – стоит толь-ко вспомнить их чопорные обеды, где все так красиво и изыс-канно, и расслабиться невозможно ни на миг, где разговор вьется и перепархивает с темы на тему с такой легкостью, что бедный англосакс чувствует себя косноязычным увальнем. Но жить здесь, среди них – невозможно. Все себе отморозишь.

– Верно, – с усмешкой заметил Шеннон. – Но зато они не кичатся своей исключительностью, у них нет того высокомерия, что, у британцев, к примеру.

– И все-таки каким бы вольным стрелком ты ни был по приезде сюда, спустя несколько лет понимаешь – надо принадлежать к..., быть вхожим в... Иначе нельзя. Может быть, это касается только англосаксов, не знаю. – Он снова отпил виски. – Но главная трудность – это холод, а тебе так нужна теплота. И тут уж дело не в нас – от итальянцев я слышал то же самое. Американцы всегда хотят принадлежать к некоему братству, англичане – тоже, хотя не на всякое братство они согласны, а вот у французов – в крови анти-братство. Всяк здесь наособицу. Здесь вообще царство"анти", сплошной негативизм. Андре Мальро даже назвал свои воспо-минания "Антимемуары". Ты не замечал этого, Дик?

– Замечал, конечно. Но мне легче – я могу вернуться до-мой.

– Держись за эту возможность, старина, – Гэмбл сделал ещё глоток. Здесь тебе в печенки въедается что-то такое, что разлито в воздухе, в самой повседневности... Я тут на днях был в книжном магазине – в хорошем – и вот заходит туда парочка. Спрашивают книгу – название и автор записаны на бумажке. Очень милые и неиспорченные молодые люди. Первым делом продавщица этак полуоскорбленно заявляет: "О, нет! Это действительно вам требуется? Не может быть! Это не входит в программу вашего лицея!" – "Не входит, отвечают те, слегка уже заводясь, – мы просто хотим купить эту книгу." "Сейчас у нас её нет, – с непередавемо уничижительной интонацией го-ворит мадам, как бы подразумевая, что подобного у себя в магазине держать не станет. Парочка мнется, но заявляет, что тогда закажет книгу. Тут выясняется, что заказывать её надо в Англии, и займет это три недели и это в том случае, если она имеется на складе. Парочка явно обескуражена. А мадам нагнетает, сложностей все больше и больше: если книги нет на складе в Англии, придется выписывать её из Америки, а сколь-ко времени это займет неизвестно. И вообще – никаких га-рантий. Она рассчитывала таким образом отбить у них всякую охоту читать, пустилась в объяснения – "вы понимаете, vous comprenez..." Но парочка стоит насмерть. Вынь да положь им книгу. Тогда она воздвигает перед ними вторую линию укре-плений. Начинает что-то высчитывать, умножать и складывать в столбик, а те стоят и глазами хлопают. Наконец, она говорит: "Предупреждаю, – с таким нажимом, – предупреждаю вас, что обязана взять задаток". Сорок франков! Несуразная цена,никто не станет платить такие деньги. И парочка не стала, и ушла ни с чем, прямо побежала вон, чтоб не устроить скандал. А мадам вернулась к тому, от чего они её так бестактно оторва-ли. Сделка успешно провалилась. Ведь это же пустяк, но по нему видно, как тут делаются дела, и эти-то пустяки в конечном итоге тебя в гроб загонят.

В пустом кабинете как-то особенно громко затрезвонил телефон. Гэмбл дотянулся до трубки:

– Да?.. Да, Джек. Нет, ничего нового... Что?.. Кто ска-зал?.. Ничего не слышно... – Гэмбл положил трубку. – Ассо-шиэйтед Пресс. Что случилось сегодня вечером в посольстве? Уже что-то пронюхали.

Шеннон поднялся.

– Больше не желаешь? – спросил Гэмбл, кивнув на бутылку.

– Нет, спасибо. Ты здесь будешь?

– Да, посижу еще.

– Пойду к себе... Если что понадобится...

– Понадобится? Мне могут понадобиться только ангельские крылья, чтобы ими-и взма-а-ахнуть и отпра-а-виться в путь.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Сью-Энн, бросив несколько кубиков льда в стакан "кока-колы", понесла его в комнату. Она закрыла окно, чтобы хотя бы немного смягчить рев моторов на улице дю Бак, – этот постоянный грохот сильно раздражал её.

Она сделала глоток и взглянула на часы: почти десять. В пачке оставалась одна сигарета. Значит, все-таки придется выйти из дому. Последний час он искала предлог и одновременно отговорку, потому что ей не сиделось на месте.

Днем, в посольстве, после разговора с Диком она чувствовала постоянную настороженность советника, и нервное её напряжение все время нарастало. Он ушел, как обычно, а ей не давала покоя мысль, что она должна сегодня же вечером увидеть советника, посмотреть, с кем он. Зачем? Она не могла ответить и твердила себе, что это полнейшая чушь и бессмыс-лица, но это упорное, не признающее никаких резонов стрем-ление не оставляло её, оттого, быть может, что она знала точно, где его найти. Он всегда обедал у Липпа или в одном из маленьких ресторанчиков на Площади Дю Драгон.

Она снова отпила из стакана, понимая, что тянет время. Надо идти – и немедленно. С чувством почти физического облегчения от того, что решение принято, она поставила стакан и засуетилась: сменила деловой костюм на зеленое платье с поясом, потом передумала, сбросила платье и надела блузку, расклешенные джинсы и свой маленький жакетик. Посмотрела на себя в зеркало, повесила на плечо сумку, заперла дверь и заторопилась вниз.

Было тепло, поток машин на улицах поредел. Она прошла бульваром Сен-Жермен до площади и свернула налево. На улице де Сен-Пер она оказалась в густой толпе и сразу привлекла к себе внимание: стало раздаваться призывное посвистыванье, с ней заговаривали, на неё пялились, двое-трое мужчин увяза-лись следом, и их пришлось отшить. Столики кафе были пере-полнены, завывали в нарушение всех запретов автомобильные клаксоны, хрипели чьи-то голоса, раздавались грубые шутки... Форменные джунгли.

Лавируя в потоке машин, она перебежала улицу. Что она делает? Почему не может угомониться после такого трудного дня? Но все то же не поддающееся доводам разума беспокой-ство, сорвавшее её с места, продолжало гнать её вперед.

Терраса ресторана Липпа была до отказа заполнена посетителями. Разминувшись с гарсоном, несшим на подносе пивные кружки, она добралась до стеклянных дверей и тотчас из-за чьих-то спин и затылков увидела советника. Он был один и должен был в следующую секунду заметить её. Все произошло с такой невероятной быстротой, что Сью-Энн внезапно испуга-лась и растерялась, не зная, что делать.

– Pardon, – прозвучало за спиной, и её чуть тронули за локоть.

Стоявшая впереди пара прошла вперед, советник повора-чивался в узком проходе между столиками и вот-вот должен был оказаться к ней лицом. Когда он уже подходил к дверям, Сью-Энн отпрянула и стала протискиваться вглубь террасы, задевая плотно сидящих посетителей, наступая им на ноги и слыша протестующие возгласы.

Вдруг она заметила свободный стул. Женщина, сидевшая за столиком замахала рукой, повторяя "Здесь занято", но Сью-Энн сделала вид, что не слышит. Она уселась, ловя отражение советника в стеклянных дверях и молясь, чтобы он не узнал её со спины. Соседка – гигантского роста дама в розовато-лило-вом платье – продолжала махать унизанной кольцами рукой, а намазанные "сердечком" губы повторяли: "Мадемуазель, вам же сказано – здесь занято! Занято, я вам говорю! Что вы себе позволяете?! Это место занято!"

Сью-Энн, притиснутая чьими-то коленями к столику, глядела на неё непонимающе, но вот колени дернулись, и мужской голос произнес:

– Разве вы не видите, что место занято? Будьте добры освободить его!

– Простите, – по-французски пролепетала Сью-Энн и медленно выбралась из-за стола.

В дверях была толчея. Она повернулась и взглянула на тротуар советника не было. Прикрываясь сумкой, она выбралась на улицу и увидела его в нескольких шагах от себя: держа по обыкновению руку в кармане, он собирался выйти на перекресток.

За спиной у неё слышался возмущенный голос дамы в розово-лиловом, поносившей "наглых иностранцев". Мгновение Сью-Энн постояла в нерешительности, чувствуя на себе взгляд прогна-вшего её мужчины, а потом устремилась следом за советником по бульвару. Время от времени ей казалось, что все это прои-сходит не с нею, а она со стороны наблюдает за другой Сью-Энн. Зачем все это? Что она собирается увидеть? Но прежняя, не заботящаяся о логике сила толкала её вперед. "Буду просто наблюдать за ним, сколько смогу", – решила она.

Несколько раз она теряла его из виду – он скрывался в толпе и опять выныривал. Вот опять исчез и появился на улице Бонапарта, и она заторопилась следом. Рядом с нею, рыча и взвизгивая тормозами, хищно неслись автомобили. Один сбросил скорость, словно приглашая, а потом снова унесся вперед вдоль узкого тротуара.

Советник неторопливо шагал по отлого спускавшейся улице Прохожих было мало. Увидев, что он начинает оборачиваться, Сью-Энн успела отшатнуться за угол, а когда снова выглянула, его уже не было. Она бросилась догонять и вскоре заметила его: он шел к мосту Искусств.

Вспыхнул зеленый свет, и их разделила лавина машин. Тем временем советник опять скрылся из виду – и появился на сту-пеньках, ведущих на мост. Вот он уже на мосту, идет медлен – ней, чем прежде. Черный асфальт пешеходной дорожки, ограж – денной стальными барьерами, поблескивает в свете фонарей. Сью-Энн прикидывала, стоит ли ей подыматься на мост. Там-то спрятаться негде, и если он оглянется, она будет как на ладони. А советник был уже на середине пролета.

От раздумий её отвлекло рычание въезжавших на мост машин. Опомнившись, она перебежала через дорогу, стала подниматься по ступенькам. Внизу маслянисто покачивалась черная вода Сены, справа тянулись красные огни Нового Моста. Воздух был неподвижен. Впереди она увидела возникшую в пятне света фигуру советника. Она прибавила шагу, чтобы, наоборот, скрыться в темноте.

Фонарь остался у неё за спиной. Впереди появилась криво-бокая пожилая женщина в черном, а перед нею – толстый мужчи-на с собакой на поводке. Советник замедлил шаги, поглядывая через перила на Сену. Старушка остановилась, приподняла но-гу, словно ей попал камешек в башмак. Собака натягивала по-водок, тянула вперед своего хозяина, и Сью-Энн внезапно по-няла: советник и старуха хотят, чтобы они их обогнали.

Она тоже пошла медленней. И в этот миг советник и старуха оказались под фонарем лицом друг к другу. Он кивнул, потом чуть склонился к ней – в свете фонаря блеснула лысина – положил ей руку на плечо и поцеловал её. Потом выпрямился. Сью-Энн пошла быстрей, чтобы разглядеть эту женщину получше – лет шестидесяти, тонкие черты лица , глубоко сидящие глаза. Советник уже прошел вперед. Сью-Энн спохватилась, что подошла слишком близко – стоило советнику оглянуться, как он бы заметил её. Женщина шла навстречу.

Сью-Энн, охваченная паникой, после секундного колебания повернулась и бросилась обратно. Задыхаясь, она твердила себе: "Могла же я что-нибудь забыть, вот и приходится возвращаться..." Она не оборачивалась. Добежала до каменных ступеней, спустилась, а на другую сторону перешла у следу-ющего светофора, для чего ей пришлось пройти немного по набережной.

Народу было немного. Видели ли ее? Она почувствовала испарину; хотелось как можно скорее выйти из этого отк-рытого, словно простреливаемого пространства набережной. Она свернула на улицу Сен-Пер, потом – на улицу Лилль. В темноте оглянулась. Кто-то шел за ней. Ужас охватил Сью-Энн: значит, кривобокая женщина в черном все-таки заметила её и теперь преследует.

Она прибавила шагу. Длинная улица Лилль с припаркованными вдоль тротуаров вереницами машин была совершенно пустынна. Она слышала, что старуха приближается, и бросилась бежать, резко свернув за угол и оказавшись на улице Аллан. Свою ошибку она поняла слишком поздно, когда оглянулась – кри-вобокая фигура не отставала, иногда переходя на бег. На углу улицы Верней она снова оглянулась – преследовательница была всего в нескольких ярдах.

Справа вдруг открылся двор. Сью-Энн вбежала в него и, спотыкаясь на булыжнике, бросилась в спасительную темноту в надежде, что старуха не заметила её маневра. Однако чья-то тень заслонила проникавший с улицы свет – старуха вошла следом. Сью-Энн снова споткнулась и едва не упала. Горло было сжато спазмом так, что она даже не могла закричать, сердце было готово выскочить из груди.

Ветки хлестали её по лицу. Как в тумане она увидела свет из окон, тусклый фонарь над дверью – и преследовательница настигла её, притиснула к стене, ладонью зажимая ей рот. Сью-Энн увидела перед собой мужское лицо какой странный мужчина... Страх запорошил ей глаза – кривобокой старухи не было вовсе.

Зубы её впились в его ладонь, и он ослабил свою хватку. Сью-Энн закричала, и сейчас же вспыхнул свет в нескольких окнах. Она снова вскрикнула – он отпрянул. Сью-Энн высво-бодилась окончательно, и тут сверху донесся спасительный щелчок кабины лифта.

Она бросилась в подъезд. Площадка, на которую выходят двери двух квартир, лестница, лифт. Дрожа и всхлипывая, отбрасывая падавшие на лицо волосы, она пыталась запахнуть на груди разорванную преследователем блузку.

Она понеслась по ступенькам, увидела, как толстый кабель лифта дернулся и пошел вверх. За ним медленно и величаво двигалась кабина, вот она со звуком, похожим на вздох, оста-новилась. Щелкнули и разошлись дверцы, вышла маленькая дево-чка, а следом – старуха в бретонском чепце и с белой тростью в руке.

Девочка, окинув Сью-Энн взглядом, подвела старуху к двери одной из квартир. Сью-Энн шагнула вперед.

– Простите, не позволите ли вы мне позвонить от вас? Мне...нехорошо.

– Что? – спросила старуха.

– La dame n'est pas bien. Elle veut telephoner*), – перевела девочка.

Старуха, чуткая, как и все слепые, ощутила присутствие ещё одного человека.

– Eh, bien, tu lui dis d'entrer**)

...Вернувшись домой, Сью-Энн залпом выпила стакан "кока-колы", где давно уже растаял лед. Дрожащими руками она ша-рила в пустой пачке и, не найдя в ней сигарет, смяла и швырнула её на пол.

*) Эта дама плохо себя чувствует. Она хочет позвонить.

**) Хорошо, скажи ей, что она может войти.

Шеннон, сидя за столом в своем кабинете, просматривал последнюю пачку квитанций. Свет настольной лампы выхватывал из темноты его руки, перебиравшие груду бумаг, и в кабинете слышался только их шелест. Шеннон был полностью погружен в свое занятие.

Наконец он разобрал последнюю пачку, присоединил её к ос-тальным и откинулся в кресле. Потом рассеянно потянулся за сигаретой, закурил, шумно выпустил дым. Пепельница была полна окурков.

Невероятно: то, что представлялось ему случайностью, исключением из правил, после того, как Даннинджер принес ему квитанции за три последних месяца, оказалось нормой. Теперь он мог утверждать это с полной определенностью.

Советник изучал документы, не имевшие никакого отношения к кругу его служебных обязанностей, более того – документы, к которым он не должен был иметь доступа, документы, касавшиеся военно-морского флота, военно-воздушных сил, армии, ЦРУ, ФБР, а также секретные донесения агентуры, материалы по персоналу посольства, по соблюдению режима секретности при перевозке грузов, людей и документов из Франкфурта. С тех пор, как ЗГМ Чернас уехал в Штаты лечиться, объем этого недозволенного чтения сильно возрос, однако началось оно гораздо раньше. Никому и в голову не приходило контролировать кого-то, кем не заинтересовалась служба безопасности, получившая приказ провести негласную проверку. А она такого приказа не получала.

Шеннон поднялся на ноги и прошелся из угла в угол по своему темному кабинету, куда вливался с улицы слабый голубоватый свет. Предчувствие его не обмануло, а рассказ Сью-Энн о её боссе навел на след. Что же это значит? По крайней мере то, что подозрения не беспочвенны. Но глубже копать не стоит, пока не вернется Уайт. Значит это и то, что советник – под ударом. Шеннон чувствовал это, что называется, нутром.

Крылось ли за этим что-то большее – предательство? Но ведь советник один из ответственных чиновников госдепа, человек, которого знают и которому доверяют высокопостав-ленные и неглупые люди в Вашингтоне. И как бы ни был он ему неприятен, но одно дело – не доверять, и совсем другое подозревать в государственной измене. Шеннон чувствовал себя как на тонком льду: один неверный шаг грозил гибелью, крахом карьеры – уж об этом советник позаботится. Страх не остановил бы Шеннона если бы у него были неопровер-жимые доказательства, но в любом случае в посольстве начнется нечто несусветное... Неужели советник брал секретные документы, изучал их, а потом потихоньку подкладывал на стол Кэрол Глейзер, представляя дело так, словно она позабыла убрать их в сейф? Очень похоже. Шеннон лихорадочно затянулся сигаретой, почти мечтая найти веские аргументы против своих подозрений.

Когда Горенко впервые появился в посольстве, он потребовал встречи именно с советником. Будь у него хоть малейшие сомнения в его лояльности, он бы этого не сделал. Разумеется. Значит, он был уверен в нем? Безусловно. А если не был уверен, если знал, что единственный способ попасть в Штаты усыпить бдительность советника, обратившись прямо к нему? Остаться в посольстве, а дальше видно будет? Блеф? Англичанин Филби, работавший на русских, боялся, что его спросят, почему он остался в Вашингтоне с другим шпионом, Гаем Берджесом, и разоблачат. И он сыграл в точности так же: сказал, что вряд ли попросил бы Берджеса остаться с ним, будь у них секреты друг от друга. И это сработало: Филби выбрался.

Советник видит Горенко и думает: "Он не может знать, кто я такой". Потом он думает: "А если он блефует?" А ведь это вполне вероятно. Горенко хочет только одного – убраться в Штаты. Потом он может заговорить. А что если предположить обратное: у него ничего нет на советника, но какими-то ту-маными намеками, косвенными уликами он может указать на него. У него потребуют прямых доказательств? – Он скажет, что они – среди отосланных документов. Пока их разберут, пока сопоставят с информацией, доступной только немногим лицам в Вашингтоне, пройдет время.

А что ему, Дику Шеннону, делать в такой ситуации? Только одно – как можно скорей отправить Горенко в Вашингтон. Это самое главное, самое первостепенное дело. Уайт возвращается завтра. Он должен увидеться с ним.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Нога у Даннинджера затекла, а кожаная спинка кресла ужа-сно нагрела ему шею. Открыв глаза, он с минуту растерянно оглядывал полутемную, казенную, пустую приемную Отдела Социальной Защиты, но потом все стало на свои места, и он вспомнил, где прилег поспать. Который час? Без двадцати три. Часа полтора он все-таки прихватил. Он снял ноги со стола, поднялся и начал массировать бедро. За аркой, в центральном вестибюле, горела одинокая лампочка. Дежурный охранник, белокурый, совсем молодой парень, сидел в комнате службы безопасности с журналом на коленях. Услышав шаги Даннинд-жера, он поднял голову.

– Без происшествий?

– Все тихо, – парень вяло перелистывал страницы.

На столе перед ним стоял зеленый термос. Хорошо бы выпить кофе, подумал Даннинджер, надо было с вечера поза-ботиться. В час ночи он отослал Уайлдсмита спать, оставив только одного охранника сторожить Кестена. Но сердце было не на месте, и он, позвонив в особняк, где велись переговоры с вьетнамцами, попытался выпросить там хоть одного морского пехотинца, хоть на сегодняшнюю ночь. Даннинджер в ожидании его пришел сюда, тут его и сморило.

Он быстрыми шагами направился в бельэтаж. В заднем кори-доре прохаживался с автоматом через плечо часовой – корена-стый негр. Он что-то напевал себе под нос, прищелкивая пальцами в такт, и прекратил это занятие при виде началь-ства.

– Без происшествий?

– Все в порядке, сэр. Ор, правда, стоит страшный, а Стэси время от времени выволакивает этого ублюдка наружу...

– Наружу?

В эту минуту в дверь сердито забарабанили.

– Извиняюсь, сэр, – сказал негр и, подойдя к двери, окликнул: – Эй! Это Клаттон. Клаттон! Звал? Ладно, давай! – потом взял автомат наперевес, наставив дуло на дверь. Щелк-нул ключ, и на пороге появились Кестен и Стэси с пистоле-том, упертым ему в спину.

– Куда собрались? – осведомился Даннинджер. – Что проис-ходит?

– Веду на оправку, сэр, – ответил низкорослый, бледный Стэси.

– А где второй охранник, я же велел, чтобы в комнате было двое?

– Я его не видел, сэр. – Стэси еле ворочал языком от усталости.

Кестен был в наручниках, всклокоченные волосы падали на глаза. Стэси пошел первым, Даннинджер пристроился в тыл, и странная троица двинулась по коридору. Но когда миновали дверь мужской уборной, недоумевающий Даннинджер воскликнул:

– Стэси, куда ты?

– Нам дальше, сэр, – не замедляя шага, ответил тот.

Даннинджер ничего не понимал: это было что-то новенькое. Снова свернули за угол, слишком далеко отойдя от комнаты, где держали Кестена. Такое только присниться может: ночью, в пустом коридоре посольства США двое морских пехотинцев ведут куда-то избитого и окровавленного человека в мундире полков-ника американских ВВС... И он, Даннинджер, тоже здесь.

– Стэси, объясни, ради Бога... – начал он и тут заметил ещё одну дверь с табличкой "Для мужчин".

Они вошли в уже освещенный туалет. Стэси стал с пис-толетом у первой от входа кабинки, кивнул Кестену. Тот помешкал секунду и двинулся к ней, меряя Стэси взглядом.

Даннинджер, оставшийся у входа, вдруг понял, что сейчас произойдет и рванулся к ним. Но было уже поздно: Кестен, схватив Стэси обеими руками, оторвал его от земли и вместе с ним прыгнул в кабинку. Дверь захлопнулась. Даннинджер налег на неё плечом – она не поддалась, припертая с другой сторо-ны телами Кестена и охранника. Щелкнула задвижка. Даннинджер продолжал колотить в дверь, зовя на помощь негра. Тут раздался голос Кестена:

– А ну, отойти от двери! Иначе я его придушу.

Даннинджер ещё раз саданул кулаком в дверь. За нею пос-лышалась возня, Стэси вскрикнул, как от боли, и раздался голос Кес-тена :

– Скажи им, чтоб отошли.

– Ребята, – крикнул Стэси, – делайте, что он говорит... Отойдите... Он отнял у меня пистолет.

Даннинджер кинулся в соседнюю кабинку и стал там на колени, пытаясь заглянуть под недоходящую до полу перегородку. В тот же миг Кестен пнул его в лицо башмаком

– Убирайся.

Даннинджер выпрямился, вытирая кровь с разбитой губы. В эту минуту его оглушили два выстрела, прогремевшие почти слитно.

– Он что, совсем, что ли... – негр шарахнулся в сторону.

Кестен прокричал из-за двери:

– Не уберетесь – застрелю обоих, тут дверка тоненькая. У меня ещё целая обойма. Слышишь ты, Даннинджер?! Мотай отсю-да!

Фрэнк отошел от двери к умывальникам.

– Не сюда, а вообще из сортира! Оба!

Но они не трогались с места. Кестен постучал в дверь чем-то-твердым наверно, стволом пистолета:

– Ну!

Даннинджер сделал знак Клаттону, и они пошли к выходу. Негр распахнул дверь, продолжая держать кабинку на прицеле.

– Как славно получилось, – дрожа от ярости, бормотал Дан-нинджер, нет, ну до чего же славно... Сводили, называется, арестанта на оправку...

– Каждые полчаса просился, – сообщил Клаттон. – Стэси уже ополоумел... Он там весь пол зассал.

– Так надо было доложить! Разыскать меня и доложить! Это твоя работа!! Не понимаешь, что ли, – он репетиции устра-ивал, готовился, чтоб сыграть, как по нотам. Вот и сыграл. – Он лихорадочно соображал, что теперь делать, и от напряжения его даже бросило в пот.

– Может, надо было бы его подстрелить? – спросил Клаттон. – С дыркой в ноге не больно-то попрыгаешь.

– Почему вы его водили именно в этот сортир? – тихим го-лосом, стараясь не сорваться, спросил Даннинджер.

– А в том, что поближе, – есть окно. Стэси застукал его, когда он вздумал развлекаться.

– Что?

– Оторвал длинный кусок туалетной бумаги и привязал его к раме на манер вымпела...

– И мне не доложили?

– Дежурил мистер Уайлдсмит, он был в курсе... Да вы не расстраивайтесь, мистер Даннинджер, не будет же он там до утра сидеть...

– Как раз будет. Может быть, он и хочет дождаться убор-щиц. Вот тогда он даст шороху... Нет, мы должны выкурить его оттуда.

– Но он же в наручниках, так что особенно не разойдешь-ся... Ой, слышите?...

Из кабинки доносились голоса. Стэси ругался.

– Дверь закрой, – сказал Даннинджер. – И давай за мной.

Он побежал по коридору, а негр, прихлопнув дверь в уборную, заторопился следом. Коридор этот, ведущий длинным концом в центральный холл, раздваивался: налево – боковой проход, направо – комнаты отдела печати. Все вместе напоми-нало букву "Т".

– Я встречу его здесь, – прошептал Даннинджер. – Ты прыг-нешь, когда он повернется ко мне.

Он нырнул налево, вскочил в ближайший кабинет, затаился за дверью и вытащил пистолет. Негр побежал в коридор направо. Даннинджер напряженно вслушивался: потом понял, что охранник внизу услышал выстрелы – раздались его шаги и го-лос :

– Сэр, у вас тут все в порядке?

В эту самую минуту Кестен вытащил Стэси в коридор. Даннинджер стиснул зубы.

– Сэр... Мистер Даннинджер!.. Что у вас там? – долетел голос снизу, из центрального вестибюля.

Шаги Кестена приближались. Даннинджер сквозь матовое сте-кло двери увидел скользнувшую из коридора тень – она двига-лась все медленней и наконец остановилась. Клаттона он видеть не мог. Тень осторожно заскользила дальше: Кестен, который вел перед собой Стэси, показался в поле зрения. Даннинджер неслышно вышел из своей засады, но Кестен свернул не к нему, а в тот коридор, где притаился негр.

– Мистер Даннинджер!.. – продолжал взывать охранник снизу.

Кестен, заметив мелькнувший силуэт, отпрянул направо. Даннинджер вышел на свет и увидел, как негр сзади набросился на Кестена и сбил его с ног. Они покатились по полу, грохоча башмаками. Грянуло три выстрела один за другим. Даннинджер подоспел в ту минуту, когда Кестен страшным ударом свалил Клаттона, а Стэси подхватил пистолет. Даннинджер с разбегу навалился на Кестена, и одновременно Стэси опустил рукоятку пистолета на его затылок. Снизу его схватил негр. Втроем удалось наконец скрутить его.

– Что тут творится, черт побери?

В конце коридорчика появился Шеннон – в носках, без галс-тука, рукава рубашки расстегнуты. Он спал в кресле в своем кабинете. Даннинджер в двух словах рассказал ему о проис-шествии.

Кестена отволокли в комнату.

– Ну, – сказал Даннинджер, – отныне и впредь все прогулки отменяются. Поставить ему ведро.

– Да-а, – уныло протянул Стэси, – ему поставишь ведро, а он его тебе на голову и наденет.

– Не исключено, сынок, совсем не исключено.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Над Тюильри, несмотря на ранний час, уже висело знойное марево. День будет жарким, подумал Гэмбл. Он заметил, что в движении машин у посольства что-то изменилось, а потом по-нял, что именно: на обеих сторонах авеню Габриэль появились знаки "Въезд запрещен" – белый "кирпич" на красном фоне, а полицейский на мостовой давал свисток каждый раз, когда во-дитель по привычке сворачивал сюда. Интересно, предупредила ли префектура посольство? По крайней мере, в газетах ничего не было.

Теперь стало невозможно, выехав со двора, подняться по авеню Габриэль. Мало того: справа Гэмбл заметил импрови-зированный КПП: в боковом проезде между площадью и садами Елисейских Полей стоял полицейский фургон с антенной на крыше, а напротив прогуливалось четверо мужчин. У двоих на груди висели тяжелые полицейские автоматы. Они внимательно наблюдали за проезжавшими машинами, которые теперь, отъезжая от посольства, могли следовать только в этот боковой проезд, мимо фургона.

Гэмбл замедлил шаги, нашарил в кармане пачку сигарет, закурил и, сунув руки в карманы, постоял немного, вдыхая запах свежей влажной земли из-под деревьев. В полдень здесь будет нечем дышать, в саду лягут густые тени, как на полотне Манэ "Завтрак на траве".

Он подумал, что сюда в детстве водили гулять Марселя Пруста, а его бабушку хватил удар именно в этом туалете – он остался таким же, каким был тогда, и даже служительница его, в белом накрахмаленном чепчике, в белом фартуке поверх длин-ной юбки – словно из прошлого века: так и кажется, что она сейчас позовет на помощь бедной старушке.

Какой удивительный город! Гэмбл и любил, и ненавидел его. Он дарил ему восхищение и вдохновение, он же вызывал самую лютую злобу. Гэмбл знал, что никогда не сможет без душевного волнения смотреть даже на картинку в рекламном проспекте, если на картинке этой – знакомый угол или фасад дома.

Выбросив окурок, он зашагал дальше, направляясь к по-сольству, и слева, за деревьями, заметил ещё один поли-цейский фургон – следующий КПП. Полиции у самого посольства заметно прибавилось, на тротуаре стояло пятеро ажанов, трое на углу, ещё двое – напротив. Зато обычная парочка агентов в в штатском исчезла: наверно, их теперь больше, и они прячу-тся где-нибудь в укромном месте, ведут наблюдение. Лоток цветочницы и киоск, где продают лотерейные билеты, вроде бы пододвинулись поближе к посольству.