Текст книги "Посольство"

Автор книги: Стивен Коултер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Ему и в самом деле было здесь не до тренировок, однако он знал, что будет сам себе противен, если не будет выкраивать для них время, которого и так нет, если не сумеет отстоять истинно американские ценности, хотя в душе он сам над собой посмеивался.

Он вошел к себе, поздоровался с секретаршей, бросил на стол папку. "Дьявол, когда же я все это сумею разгрести?" На столе уже громоздилась куча бумаг, и Шеннон, не мешкая, принялся за работу. Подробнейший вопросник о возможных пере-менах в политике французских коммунистов. Министерство воен-но-морского флота требовало сообщить о том, что советские траулеры, появившиеся в Индийском океане в зоне флотских учений, которые готовились в обстановке повышенной секрет – ности, базируются, очевидно, в мадагаскарском порту Диего-Суарес, где находится база французских ВМС. Госдепартамент осведомлялся, соответствует ли действительности сообщение о намерении Вьетконга открыть в Париже постоянное представи – тельство. Опять госдеп: просят сообщить точные сроки поставок французских "Миражей-5" и новых перехватчиков Кувейту и Пакистану – президент обеспокоен тем, что обе страны усиленно вооружаются.

Шеннон закурил. Добыть подобные сведения почти невозмож-но, однако надо все же попытаться.

Из соседней комнаты до Гэмбла долетали обрывки разговора: корреспондент "Ньюсуик" Джей Остин болтал с Мэйзи. Сам он принимал посетителя – седого, коротко остриженного господина в темных очках. Тот потребовал беседы с глазу на глаз, и Гэмбл, хоть и сразу учуял знакомый душок безумия, согласил – ся. Но эти двадцать минут подтвердили худшие его опасения.

– Я просто-напросто должен отдохнуть, – говорил посети-тель. – Я физически не могу вернуться, чтобы опять увидеть

перед собой этот кошмарный, этот всепроникающий...

Гэмбл отодвинул стул и поднялся.

– Простите, мистер Брэхем, ваши материалы представляют огромную историческую ценность, но мы, к сожалению, не имеем на их приобретение средств. Попытайтесь предложить их какому-нибудь французскому журналу. Еще раз простите... сейчас у меня деловая встреча...

Посетитель поджал губы, и Гэмбл представил себе, какой злобой вспыхнули его глаза за темными стеклами. Он молча проводил его до дверей и постоял в коридоре, глядя ему вслед.

– Джей, – сказал он. – Знаешь, кто это был?

– Конечно, знаю, "ecce homo" *), наш брат во Христе.

*) "Се человек" (лат.) – слова Пилата о Христе.

– Верно. Он раскрыл тайну убийства президента Кеннеди и может предоставить комиссии Гаррисона неслыханные материалы. ФБР ходит за ним по пятам, поэтому ему пришлось бежать в Ев-ропу...

– ...а теперь он просит о вспомоществовании, чтобы перед возвращением в отчизну немножко отдохнуть на Лазурном Берегу.

– До чего ж ты у нас догадливый, – сказал Гэмбл. – Госпо-ди, кто только сюда не ходит... Святая вера во всемогущество прессы.

– Еще бы, – сказал Остин, долговязый, худой, с костистым, узким лицом и белокурыми, тщательнейшим образом расчесанными

на прямой пробор волосами. Столь же выхоленными были и ногти на державших сигарету пальцах. Все крупные газеты и журналы держали в Париже специальных корреспондентов, освещавших ход вьетнамо-американских переговоров.

– А у тебя нет ничего об этом выводе?

– О каком выводе?

– Прошел слушок, будто французы убирают свои войска из Германии.

– До меня этот слух ещё не дошел. Как дойдет, я проверю и, если угодно, сэр, дам вам знать.

– Вы меня чрезвычайно обяжете, сэр.

– Но я уже сейчас могу сказать – это полнейшая брехня.

– И я так считаю, – сказал Остин и, нервным, порывистым движением поднеся к губам сигарету, глубоко затянулся. – Да, я тут повстречал одного приятеля... Сто лет не виделись. Очень славный парень. Из Коннектикута. Вот что он мне рас – сказал. Он всегда останавливается в маленькой гостинице на берегу Сены – не роскошно и даже не очень комфортабельно, но зато расположена в дивном месте. Содержит какой-то француз с женой. Ну, как-то раз он их спрашивает: "Слушайте, говорит, почему бы вам не поставить ещё ванн, не привести в порядок сортиры, не увеличить число мест в ресторане, непристроить ещё террасу? Надо расширять дело." Те говорят: "Не потянем, расходов много". Я, говорит, могу вам одолжить, у меня сейчас есть немного свободных денег. Уехал, потом опять приезжает – долг ему выплачивали по частям – смотрит: все перестроено, расширено, и постояльцев пускают с большим разбором, да и не всякому там теперь жить по карману. Если бы хозяин не отдал ему остаток денег, и моему приятелю бы там не жить.

Ну, парень, конечно, в восторге, остается ещё на не-дельку. Приходит день отъезда, он просит подать ему счет,а пока мадам подсчитывает, выходит на террасу выкурить сигару. Берет у хозяина спички и ведет с ним задушевный разговор о том о сем. Приезжает такси, выносят его барахло, грузят в багажник, а тут и счет наконец готов. Дли-и-инный такой счет, тысяча пунктов, и все написано яркокрасными чернилами и чуть ли не готическим шрифтом – половину не разобрать. Слева услуги, справа – сумма, и все в столбик. Он достает бумажник, смотрит – а там, перед "Итого", ещё добавленьице, ещё один маленький последний пунктик: "Коробок спичек – 10 сантимов", – Остин снова затянулся. – А? Как вам эта история?

– История замечательная, ей сносу нет, а от повторения она только выигрывает, – сказал Гэмбл.

– Да он только вчера мне это рассказал!..

– Он её вычитал в "Ридерз Дайджест" или ещё где-нибудь, пока сидел у дантиста в приемной. Есть такая рубрика: "Самое занятное происшествие". Нет, Остин, жизнь несколько сложней.

– Теперь ты станешь меня убеждать, что французское сквалыжничество это всего лишь проявление духа незави-симости и силы личности? Знаем, слыхали.

– Да нет, это тоже чушь, Джей, и я вовсе не собираюсь молиться на французов. Повторяю: все сложней. И французы – вовсе не сборище вшивых лягушатников, и англосаксы Бога за бороду не держат.

– Просто ты здесь слишком долго прожил.

– А вот это верно.

Человек в синем костюме появился в вестибюле посольства примерно в четверть одиннадцатого. Под расстегнутым пиджаком угадывались очертания пистолета на поясе. Ступив за порог, он секунду помедлил, словно ожидая, что его остановят или обратятся к нему с вопросом, а потом уверенно двинулся налево.

Салли Морхаус, которая была занята другими делами, видела, как он прошел к лифтам, и тотчас забыла о нем.

Миновав лифты, он поднялся по ступенькам, ведшим к отделу печати, потом свернул в боковой коридор и оказался на широкой открытой площадке главной лестницы. Здесь было тихо и безлюдно, если не считать мраморного Вашингтона и чуть поодаль – бронзовых бюстов Джона-Пола Джонса и Лафайетта. Направо находилась библиотека-приемная, выдержанная в зе-леных тонах – три окна, шелковые зеленые шторы, высокие книжные шкафы, зеленоватый рассеянный свет. Сюда, в прото-кольный отдел, приходили те, кому была назначена встреча с послом. Посетитель заглянул в приемную, но заходить не стал, а прошел мимо дверей посольского кабинета, на которых не было ни номера, ни таблички, в конец коридора, к двери, где висел белый указатель "Джон С.Торелло, референт посла", помедлил возле неё и двинулся дальше, к кабинету cоветника-посланника.

Эту дверь он открыл, оказавшись в светлой, залитой солнцем комнате, где сидела в это время одна только Сью-Энн, секретарша советника. Полуобернувшись от пишущей машинки, она увидела посетителя и подумала, что следом войдет кто-то из сопровождающих его сотрудников посольства. Однако когда он закрыл за собою дверь и шагнул вперед. – поднялась и поздоровалась, произнеся "Доброе утро" с чуть вопросительной интонацией. Вошедший быстро и внимательно оглянулся по сторонам, и это немного смутило Сью-Энн.

– Слушаю вас, – сказала она.

– Мне нужно видеть советника, – посетитель говорил с акцентом.

Сью-Энн заметила, что ему явно очень жарко и неловко – пот катился с него градом, и воротник рубашки совсем промок. Не сняв шляпу, он выдвинулся на середину комнаты, чуть наклонился вперед и теперь стоял совсем близко темноволосый, широкоплечий, лет сорока пяти.

– Простите, ваша фамилия?

– Советник...

– Нет, сэр, вы не поняли. Как ваша фамилия? Вам на-значена встреча?

– Ничего мне не назначено, я к нему по важному делу.

– К сожалению, сейчас он на совещании, – сказала Сью-Энн, однако ответа не дождалась. – Если вы хотите запи-саться на прием к сотруднику посольства, вам придется спуститься в центральный холл, в справочную, там вам помогут. Пойдемте, сэр, я вас провожу, – она вышла из-за своего стола, но посетитель заступил ей дорогу:

– Время теряете. Позовите советника. У меня личное дело.

Он сделал резкое движение, и Сью-Энн испуганно отша-тнулась. Однако он вытащил носовой платок и принялся утирать залитое потом лицо. Сью-Энн подумала, что перед нею сума-сшедший, которого почему-то не задержали на входе. Она чувствовала себя беспомощной рядом с этим коренастым и, видимо, очень сильным мужчиной и решила, сделав вид, что исполняет его требование, сбежать вниз и поднять тревогу. Но тогда придется оставить его в кабинете одного... Нельзя...

– Сейчас, я выясню, – сказала она.

В эту минуту зазвонил телефон, и она, не спуская глаз с посетителя, схватила трубку.

– Да! Ах, мистер Шеннон! Пожалуйста, зайдите сюда, как можно скорей! Да, сейчас же! Я...прошу вас, – и опустила трубку, по-прежнему глядя на посетителя. Господи, хоть бы Дик не застрял где-нибудь по дороге...

– Сядьте, – произнес мужчина. – Не надо так волно-ваться. – Он снова достал платок, быстрым кругообразным движением вытер мокрое лицо.

В эту минуту в кабинет вошел Роберт Шеннон и остановился, переводя взгляд со Сью-Энн на незнакомца. Тот резко обернулся к нему.

– Что случилось? – спросил Шеннон.

– Да вот, мистер Шеннон, этот джентльмен пришел и... Я... – залепетала Сью-Энн, испытывая огромное облегчение от того, что Шеннон – рядом.

– Что вам угодно? – спросил Шеннон, сделав шаг вперед. – Вы по какому вопросу?

– Извините, что напугал девушку, – ответил посетитель. – Опыта в подобных делах у меня маловато. Я – Горенко, Семен Андреевич из советского посольства. Я прошу политического убежища в Соединенных Штатах.

– Убежища? – переспросил Шеннон.

– Убежища, – посетитель снял наконец шляпу и снова вытер лицо.

В эту минуту в дверях кабинета, оглядывая всех троих со спокойной неприязнью, появился советник.

– Что здесь происходит?

Первые, отрывочные сведения о советнике Шеннон получил ещё в Варшаве так, например, оказалось, что в тридцатые годы, живя в Европе, тот был чехословацким подданным. Особого секрета из этого не делалось, но знали об этом в посольстве немногие.

Большинству посольских казалось, что этот человек про-сто родился таким – влиятельным, но не слишком высо-копоставленным чиновником внешнеполитического ведомства. И только один-два человека в Лондоне ещё помнили голодного беженца, устроившегося в 1940 году в министерство про-довольствия, да и те вряд ли узнали бы в нем нынешнего дипломата, сохранившего от прошлой жизни только бегающий взгляд. Так или иначе, он был теперь гражданином и патрио-отом Америки.

Этот невысокий, довольно тучный человек с маленькими мягкими ручками, темно-карими глазами под набрякшими веками, землисто-бледным, до синевы выбритым лицом Шеннону всегда напоминал среднеевропейского буржуа коммерсанта или, мо-жет, ювелира? Он рано облысел и зачесывал жидкие остатки волос поперек головы в тщетной надежде прикрыть плешь. Шеннон слышал, что советник, перебравшийся в Штаты только в 1941 году, каким-то звериным чутьем понял саму суть амери-канского общества и то, как внедриться в фешенебельный мир богатых людей, интересующихся политикой.

К моменту его встречи с послом он все ещё был безвест-ным выходцем из Европы, не имеющим ни денег, ни связей, ни влиятельных друзей, а стало быть – и шансов на успех. Однако этот человек был наделен слоновьей кожей и редкостным напо-ром. Не теряя времени на остальных, он проникал к людям важным и сильным и умело внушал им, что лучшего специалиста по европейским делам, в то время привлекавшим всеобщее внимание, им не найти.

Очень скоро он сблизился с богатыми семьями, входившими в вашингтонскую и нью-йоркскую элиту, освоился в их среде и теперь уже без остановки начал прокладывать себе путь на-верх. Он стал вхож в дома многих видных американцев, умело ссоря и стравливая людей, получал приглашения на уикэнды, а потом и сам стал приглашать тех, на кого хотел произвести нужное впечатление, туда, где бывал сам, говоря, что "хозя-ева устраивают коктейль в его честь". Ему верили или просто не вдавались в подробности.

Обладая умом и отличным политическим чутьем, он отнюдь не чурался и женщин, используя и их как средство достижения цели, а его манера говорить мягко и негромко, с осторожными округлыми жестами, невольно завораживала: казалось, он до-верительно делится с вами чем-то очень важным. Карманы его всегда были набиты записными книжечками, блокнотиками и карандашиками, а глядя на его улыбку, открывавшую мелкие, редко посаженные зубы, Шеннон всегда вспоминал какую-то хищную рыбу.

В 1945 году он получил наконец американское гражданство, а вслед за тем – должность в Государственном Департаменте, после чего быстро двинулся по служебной лестнице, перепры-гивая через несколько ступенек, и теперь занимал в по-сольстве один из самых высших постов. Совершенно безжалостно он расставался с людьми в ту самую минуту, когда они больше не могли ему пригодиться. Его фамильярная манера многим в посольстве действовала на нервы, но с ним предпочитали не связываться – кто из чувства самосохранения, кто из простой брезгливости.

Шеннон подозревал, не имея, впрочем, на то никаких оснований, что посол предпринимал попытку избавиться от советника, и это ему не удалось. Он, разумеется, не мог не видеть его низкопробность и не чувствовать, что в медовых устах таится ядовитое жало. Известно было, что отпуск свой советник проводит в Европе, неофициально встречаясь с мини-страми и влиятельными политиками, после чего в обход посольства присылает донесения своим вашингтонским друзьям – иногда и прямо госсекретарю.

Шеннон был уверен, что советник подставит ножку послу – как и любому другому – при первом удобном и сулящем выгоду случае, что он поддерживает с французами контакты, о ко-торых никому ничего не сообщает, что верность и людям, и делу не входит в число его добродетелей.

С тех пор, как Харви Чернас уехал домой лечиться, со-ветник фактически стал вторым лицом в посольстве, пере-тасовывая сотрудников, наводя свои порядки и закручивая гайки, и Шеннон ни секунды не сомневался, что через своих вашингтонских друзей активно добивается формального назна-чения на пост заместителя посла.

Телефонный звонок Сью-Энн застал Фрэнка Даннинджера, старшего офицера безопасности, на месте – в его кабинете на первом этаже. Выслушав сообщение, Фрэнк – крепко сколо-ченный, с коротким рыжеватым ежиком волос над грубоватого склада лицом – положил трубку, пересек вестибюль и почти взбежал по главной лестнице. Входя в кабинет N 232, он ус-лышал раздраженный голос советника:

– Как вы сюда попали? Кто вас провел? – и сразу понял: неприятности.

Спиной к дверям стоял плотный человек в синем костюме и в шляпе, а перед ним – советник и Шеннон.

– Входите, Даннинджер, – пригласил советник.

Когда Фрэнк закрыл за собой дверь, человек в синем на мгновение развернулся к нему всем телом, показав широко-скулое, бледное, мокрое от пота лицо. Шеннон приветливо кивнул ему. Даннинджер зашел спереди. Человек, переводя пытливый взгляд с Шеннона на советника, нервно облизывал губы. Сью-Энн застыла в напряженной позе у своего стола, и Даннинджера осенило: "Сексуальный маньяк – ворвался и хотел что-то вытворить с бедной девочкой". Он прикинул свои дальнейшие действия – вызвать полицию, санитаров из пси-хушки...

– Похоже, что никто? – услышал он голос советника. – Сью-Энн, будьте любезны, записывайте все подряд, вопросы и ответы. Итак, ваша фамилия?

– Горенко. Горенко Семен Андреевич.

– Вы пришли сюда по собственной воле? Вас не принуждали?

– Нет.

Даннинджер наморщил лоб, пытаясь осознать происходящее. Советник посмотрел, записывает ли Сью-Энн.

– Кто ещё знает о ваших намерениях? Кому вы о них сообщали?

– Да зачем же я стану об этом...

– Не разглагольствуйте, а отвечайте на вопросы! При-чина, по которой вы просите предоставить вам убежище?

– Неужели непонятно? Убежище-то политическое.

– Какую должность вы занимаете в посольстве?

– Вот мои документы.

Он залез во внутренний карман, извлек бумажник и протя-нул советнику. Тот раскрыл его, вытащил несколько книжечек и начал перелистывать. Шеннон из-за его плеча тоже взглянул на документы. Горенко что-то сказал по-русски, и Шеннон начал было ему отвечать, но советник резко остановил его:

– Попрошу вас не вмешиваться!

– Но я хотел только...

– Вы слышали, что я сказал?! – он закрыл бумажник и отдал его Горенко.

Шеннон снова хотел что-то сказать, но вовремя прикусил язык и принялся разглаживать свой галстук. Даннинджер каш-лянул и на шажок отступил к двери. В такой ситуации что ни сделай – все равно останешься в виноватых, а советнику под горячую руку лучше не попадаться.

– Как давно вы находитесь в Париже?

– Вчера прибыл.

– То есть только что получили назначение сюда?

– Вы же документы мои смотрели?

Советник смерил его взглядом и ледяным голосом осве-домился:

– Париж – не лучшее место для предательства, а?

– Не понимаю, о чем вы.

– О том, что при отношениях, сложившихся у вашего правительства с Францией...

– В Швейцарии я обнаружил, что меня пасет советская спецслужба, КГБ. У меня было разрешение приехать в Париж, но я думаю, они и здесь с меня не слезут. Дальше не поеду. Это слишком опасно. Меня насильно вывезут в Союз. А я хочу в Америку.

Даннинджер подумал, что советник, поглядывавший через плечо Сью-Энн на её запись, чересчур осторожничает. Пере-бежчик. Это что-то новое. Что же дальше будет? Он с интере-сом посмотрел на Горенко, потом перевел взгляд на Шеннона, но у того было каменное лицо.

– Я могу предоставить вашему правительству очень ценные сведения, сказал Горенко.

На советника эти слова не произвели особого впечатления.

– Пусть так, но я не понимаю, почему вы требовали встре-чи именно со мной. Мы с вами никогда не встречались.

– Нет, встречались. В прошлом году, в Женеве, на перего-ворах о разоружении, подкомитет "С". Я был в составе совет-ской делегации.

– И это, по-вашему, основание?..

– Нет, это зацепка.

Даннинджер видел, как советник с нескрываемым отвраще-нием изучает Горенко – он знал этот тяжелый взгляд и побаи – вался его.

– Сию секунду я ничего решать не стану, – сказал совет-ник. – Горячку пороть нечего. Подождите в другой комнате, пока мы обсудим вашу просьбу. Офицер безопасности проводит вас. Не угодно ли...

– Мне угодно остаться здесь, в этом кабинете.

– Нет, это исключено, – явно теряя терпение, но своим обычным тихим голосом ответил советник. – Следуйте за мистером Даннинджером.

Горенко тяжело дышал, комкая в руках свою шляпу и продолжая время от времени облизывать губы, и Фрэнку неожи-данно стало жаль этого человека.

– Я... Я прошу вас... Я не хочу выходить из здания по-сольства.

– Вас и не просят выходить. Вас вообще ни о чем не про-сят. Это вы просите. А я отвечаю, что в данный момент ничего не могу вам обещать. Согласны подождать – милости просим. Нет – вы в полном праве идти на все четыре стороны.

Лицо Горенко помертвело.

Даннинджер, повинуясь взгляду советника, шагнул вперед и тронул Горенко за локоть.

– Фрэнк, найдите место поудобней, – сказал советник. – И проследите, чтобы контактов ни-ни, ни с кем.

– Понял, сэр.

Даннинджер и Горенко вышли. Сью-Энн направилась следом.

Проводив их взглядом, она зашла в туалет, освещенный резким, как северное сияние, светом люминесцентных ламп, и подходя к умывальнику, бросила быстрый взгляд на свое отражение.

Да, ей пришлось пережить несколько неприятных минут. Даже почудилось где-то на миг... Не хочется вспоминать. Какой этот русский неуклюжий, неловкий, мешковатый, и рукава пиджака явно длинны... Первый случай за время её работы...

На Сью-Энн была сегодня кремовая шелковая блузка и юбка горчичного цвета – она откладывала деньги на этот костюм от Шанель и любила его. Ее темно-каштановые, отливающие на свету красным волосы были убраны наверх, открывая уши и жемчужные сережки. У неё были четко обрисованные брови, орехового оттенка глаза, маленький подбородок.

Несколько секунд она рассматривала себя в зеркале. Вроде бы она не показала слишком явно, как перепугалась, но до че-го же кстати позвонил Шеннон! А советник был просто груб... Недаром его елейные манеры всегда казались ей фальшивыми...

Сью-Энн было двадцать четыре года. Она работала в Нью-Йорке фотомоделью, пока ей это окончательно не наскучило, и её всегда изображали шикарной и отважной, независимой и уверенной в себе, красивой и забавной. Может, она такая и есть? По крайней мере, тихая размеренная семейная жизнь, муж, дети, домашнее хозяйство – все это никогда не при-влекало её. Слушая, как Барбра Стрейзанд поет "Когда в Ри-ме", она смеялась от удовольствия, узнавая в этой песенке какую-то смешную и милую частицу себя.

Но в самой глубине души она чувствовала себя очень одинокой и сознавала, что лекарство от этого вряд ли сыщется в той среде, где она рекламировала зубную пасту: молодые люди её не прельщали, а джентльмены постарше, которым Сью-Энн готова была отдать если не себя, то предпочтение, – были женаты или хотели всего лишь переспать с ней. А такие разочарования имеют свойство очень быстро приедаться.

У неё было природное чувство стиля, она умела носить простую, спортивного стиля одежду так же изящно, как замысловатые вечерние туалеты. В самую страшную жару от неё точно веяло приятной прохладой, даже зимой она казалась загорелой, а мужчины, с которыми ей нравилось проводить время, считали, что ломаться – не в её правилах. Когда же она давала им понять, что постелью не обязательно все должно начинаться и тем более кончаться, они всерьез и с нежностью говорили, что она – замечательный партнер (в чем она, кстати, сомневалась), и стоит ли поэтому менять их чудесную дружбу на занудное и тоскливое существование бок о бок : это убьет всю прелесть. Впрочем, она вовсе и не рвалась замуж ни за кого из них.

Она великолепно знала французский, который был для неё родным и, как небо от земли, отличался от французского других кандидатов на должность. В сочетании с умом и образованностью это помогло ей проработать год в ООН и получить назначение в американское посольство в Париже.

Там она держалась особняком, немного сторонясь других посольских мисс, потому что терпеть не могла сплетен. Впрочем, она сумела сохранять со своими коллегами добрые отношения. О, если бы она родилась мужчиной! Вот тогда бы она показала всем, чего стоит. Она мечтала о настоящем деле – о деле, которое поглотило бы её целиком, без остатка, которому можно было бы отдать всю себя, – и знала, что такого дела не найдет. В двухкомнатной квартирке на улице дю Бак, где скрипел рассыхающийся паркет и стояла ветхая мебель, которую хозяин именовал "бесценным антиквариатом", она иногда устраивала обеды для друзей и изредка принимала мужчин. Вечеринки, однако, не слишком её привлекали: ей хотелось постичь самое себя, заглянуть в свою душу, а работа, как она вдруг поняла, не давала ей это сделать, уводя и отвлекая от самокопания.

С советником она работала уже полтора года и знала, как он умен и настойчив. А его отношение к мисс Лассаль было довольно сложным. Она была его секретаршей, и уже одно это ставило её в особое, привилегированное положение, отделяя от всех остальных сотрудников посольства. Он, разумеется, ни-когда прямо не говорил ей, что есть "мы" – он и она – и "они" "– весь прочий дипломатический и технический персонал, но, работая рядом с ним столько времени, она по мелочам – обмолвкам, отношению к служебным бумагам, манере говорить по телефону – уяснила это для себя очень четко.

Все шло прекрасно до тех пор, пока он не заставил её от-крыто выступить в этом противостоянии. Он и раньше время от времени устраивал ей незаметные "проверки на лояльность", узнавая, разделяет ли она его точку зрения, и даже заставляя её действовать в интересах "нас". И, разумеется, не мог не чувствовать её внутреннего сопротивления.

И вместе с тем он бывал с нею резок и даже груб и совер-шенно явно не видел в ней личность, а если и видел – то не думал с нею считаться. Спустя всего три недели после её при-езда он допустил ужасающую бестактность. Они встретились на кокктейле в австралийском посольстве, он был очень любезен, мил и внимателен, пригласил её пообедать вместе в рес-торане, а по дороге домой из Шестнадцатого аррондисмана привез её к себе, на бульвар Бозежур, и Сью-Энн была по-ражена роскошью, в которой он жил.

Потом он присел с нею рядом и, проявив незаурядное про-ворство и редкую настойчивость, дал, что называется, волю рукам, а получив отпор поначалу шутливый – попросил её "не строить из себя недотрогу". Голос его звучал, как всегда, мягко и чуть приглушенно, на губах играла улыбка, и только лицо потемнело от прилива крови, когда он повторял: "Ну-ну, разреши мне... ну, не ломайся... ну, дай мне потрогать..." Потом он рассердился: "Ты ведь не девочка, кажется?!" Их схватка на диване становилась все яростней – он наваливался на неё всем телом, прижимая к подушкам – но Сью-Энн удалось все же высвободиться, встать и попытаться уйти, сделав вид, что все это – не более чем шутка. Однако он снова повалил её на диван.

От этой возни обоим было жарко, тесно, неудобно. Но он, не слушая её просьб не начинать все сначала, опять забормо-тал "Не ломайся, будь умницей", и в конце концов ему удалось полураздеть её и расстегнуть лифчик. Он принялся целовать её груди, но Сью-Энн продолжала отбиваться, отталкивая его го – лову

На какое-то мгновение он рассвирепел по-настоящему, но потом напор его стал ослабевать: руки разжались, он выпустил её, отодвинулся, сдался.

Нисколько не смутившись, он вышел из комнаты, пока она приводила себя в порядок, а когда вернулся – попыток своих не возобновлял, даже не прикасался к Сью-Энн, отвез её домой и пожелал покойной ночи.

Сью-Энн была в ярости. Однако на следующее утро он вел себя как ни в чем не бывало, и она поняла, что он собирается изобразить вчерашнее происшествие как абсолютные пустяки, о которых не стоит даже вспоминать не оттого ли, что ему при шлось признать свое поражение? На их отношениях это никак не отразилось, а атак своих он больше никогда не предпринимал.

Париж очень нравился ей, хотя временами ей не хватало бьющего через край буйства нью-йоркской жизни. Потом в её жизни возник "фактор Дика Шеннона". Сначала они виделись раза два-три в неделю – изучая топографию парижских рес – торанов, варьете и прочего. Она находила его привлека тельным, считала, что у него – большое будущее, и это про-должалось до тех пор, пока однажды ночью, после позднего шоу, он не овладел ею, проявив такую романтическую нежность, что она даже расплакалась.

Чем все это может кончиться, Сью-Энн не загадывала, а просто жила, как жилось, и ей это нравилось. Она знала, что любит его, и чувство это было так ново, что внушало ей страх.

Подкрасив ресницы, она повернулась и пошла в свой кабинет.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В четверть двенадцатого Шеннона вызвали к послу. Тот встретил его стоя: облокотившись о спинку кожаного кресла, он курил. За большим столом в центре кабинета, выходящего на залитую солнцем Площадь Согласия, сидели улыбающийся и поиг – рывающий серебряным карандашиком советник и генеральный консул Гарольд Кэдиш, который развалился в кресле, положив ногу на ногу, так что над столом возвышалась лишь его курносое лицо под густой шапкой вьющихся соломенных волос. Кэдиш, опытнейший дипломат, был вторым генеральным консулом в посольстве и хотя политические дела его, строго говоря, не касались, он сумел преодолеть грань, отделявшую его от непосредственного начальника. Шеннон считал Кэдиша человеком основательным, важным, исполненным такого самоуважения, что иметь с ним дело было нелегко. Взглянув на советника, он заметил, что тот чем-то очень доволен, и стал гадать, как шло совещание до его прихода.

– Входите, Дик, – сказал посол. – Ну, чем вы нас пораду-ете?

– Есть некий Ф.Горенко, третий секретарь посольства, но это явно не то. Нашего зовут Семен Андреевич.

– Значит, это другой?

– Инициал не сходится, а как отчество этого Ф., мы пока не выяснили.

Посол вопросительно взглянул на советника, а потом опять на Шеннона.

– Мы располагаем полным списком сотрудников, включая даже техперсонал – шоферов, дворников и прочих. Однако и это не означает, что наш гость обманывает нас. Может быть, он – "челнок". А, во-вторых, нам неизвестно, сколько в этом списке вымышленных имен.

В такой ситуации надо было бы вызвать для консультации Рассела Уайта, представлявшего в посольстве ЦРУ, но он сутки назад улетел в Стамбул. Шеннон подозревал, что Стамбул этот расположен в окрестностях Лиможа. Сотрудников ЦРУ не принято расспрашивать о том, чем они заняты, тем более, что они все равно правды не скажут.

– По его словам, он приехал к нам из Швейцарии и на хвосте у него КГБ. Странновато получается. Он не мог не знать, что случись прокол, французы немедленно передадут его русским, – сказал Кэдиш.

– Верно, – поддержал его советник. Когда он волновался или был возбужден, лицо его багровело, а на губах появлялась широкая и недобрая улыбка, но голос звучал спокойней чем всегда, что неизменно вводило его собеседников в заб-луждение. – Если ему разрешено ездить по Европе, почему он не попросил убежища в Берлине, в Стокгольме, в Вене? Париж – самое неподходящее место для перебежчика.

– Похоже, что в Швейцарии он обнаружил за собой слежку... – сказал Шеннон.

– Ну, обнаружил, так пойди в ближайший полицейский участок и сдайся швейцарцам. Чего проще?! – советник, усмехнувшись, едва заметно пожал плечами, и Шеннону, как всегда, примерещилось, что он стоит за прилавком ювелирного магазина, и на лице написано "не хотите – не берите".

– Вот тут я не уверен, – сказал Кэдиш. – Обстоятельства могли не сложиться. И потом, когда нервы на пределе, бывает не до логики.

– Вы полагаете, нам его подставляют? – спросил Шеннон.

– Кто?

– Русские. Напакостить нам, пока идут переговоры с Вьетнамом...

– М-м-м... – услышал Шеннон, и это трехголосое хмыканье означало сильные сомнения в правоте его слов.

– А, может быть, это работа французов?