Текст книги "Тьма (сборник)"

Автор книги: Стивен Кинг

Соавторы: Нил Гейман,Дэн Симмонс,Клайв Баркер,Поппи Брайт,Джозеф Хиллстром Кинг,Питер Страуб,Келли Линк,Стив Тем,Элизабет Хэнд,Джо Лансдейл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)

Саманта глядит на них снова и понимает, что это действительно зубы. Не считая, она вдруг уже знает, что там точно пятьдесят два зуба и что это зубы агути, зубы гокко, зубы белогубого пекари и зубы жены Чарльза Читэма Раша. Дымоходы стонут, голос Клэр глухо гремит из-под шляпы:

– Беги или я поймаю и съем тебя!

Саманта и няня убегают, смеясь, а Клэр садится на ржавый скрипучий велосипед и крутит педали, бешено гонясь за ними. Звонит в звонок, Шляпа Специалиста подпрыгивает и падает обратно ей на голову. Шипит, будто кошка. Звонок велосипеда высокий и пронзительный, он скрипит и завывает. Наклоняется сначала вправо, потом влево. Клэр выставляет костлявые коленки в стороны, удерживая равновесие, виляет меж дымоходов, преследуя Саманту и няню. Саманта не успевает и оборачивается. Когда Клэр подъезжает, то, держа одной рукой руль, протягивает другую к сестре. Она уже готова схватить Саманту, но тут няня бросается к ним и срывает шляпу с Клэр.

– Черт! – говорит няня, бросая шляпу. На ладони няни появляется капля крови, черная в лунном свете, там, где Шляпа Специалиста ее укусила.

Клэр слезает с велосипеда, хихикая. А Саманта глядит, как Шляпа Специалиста укатывается прочь. Набирает скорость, катясь по полу чердака, а потом исчезает, грохоча по лестнице.

– Иди, возьми ее, – говорит Клэр. – Теперь ты можешь побыть Специалистом.

– Нет, – говорит няня, слизывая кровь с ладони. – Спать пора.

Когда они спускаются, Шляпы Специалиста нигде не видно. Они чистят зубы, забираются в кровать-корабль и натягивают одеяло по самые шеи. Няня сидит у них в ногах.

– Когда ты Мертвец, – говорит Саманта, – устаешь ли ты и надо ли тебе спать? Снятся ли тебе сны?

– Когда ты Мертвец, – отвечает няня, – все намного легче. Тебе не надо делать все то, что ты не хочешь делать. Тебе не нужно имя, тебе не надо помнить. Тебе даже не надо дышать.

И она показывает им, что именно она имела в виду.

Когда она находит время подумать об этом (а теперь у нее все время этого мира, чтобы думать), Саманта с некоторым огорчением понимает, что теперь она навечно застряла где-то между десятью и одиннадцатью годами, вместе с Клэр и няней.

Она размышляет. Число десять приятное и круглое, будто пляжный мяч, но, в конце концов, это был не слишком легкий год. Интересно, думает она, на что может быть похоже 11. Может, острое, как иголки? Вместо этого она выбрала быть Мертвецом. Она надеется, что приняла правильное решение. Ей любопытно, решилась бы ее мать быть Мертвецом, а не мертвой, если бы у нее был выбор.

В этом году, когда мать умерла, они учили в школе дроби. Дроби напоминают Саманте табуны диких лошадей – пегих, пятнистых и соловых. Их так много, и они, ну дробные и неуправляемые. Только подумаешь, что управился с ней, как она вскидывает голову и сбрасывает тебя. Любимое число Клэр – 4, она говорит, что это высокий худощавый мальчик. Саманту мало интересуют мальчики. Ей нравятся числа. Возьмем, к примеру, 8. Оно может быть не только чем-то одним. С одной стороны, 8 похоже на наклонившуюся женщину с вьющимися волосами. Но если ты положишь ее на бок, то она уже выглядит как изогнувшаяся в два кольца змея, кусающая себя за хвост. Вот тебе и разница – все равно что быть Мертвецом и мертвым. Может, когда Саманте надоест быть первым, она попробует стать вторым.

Она слышит, как внизу, на газоне под дубами, кто-то зовет ее по имени. Саманта выбирается с кровати, подходит к окну детской и выглядывает сквозь волнистое стекло. Это мистер Кослак.

– Саманта, Клэр! – зовет он. – Вы в порядке? Ваш отец здесь?

Саманта видит, что луна почти просвечивает сквозь него.

– Они всегда запирают меня в мастерской. Проклятые маленькие создания, – говорит он. – Ты здесь, Саманта? Клэр? Девочки?

Няня подходит и становится рядом с Самантой. Няня прижимает палец к губам. Глаза Клэр сверкают из темноты. Саманта ничего не говорит и машет рукой мистеру Кослаку. Няня тоже машет. Может, он видит, что они машут, поскольку вскоре перестает кричать и уходит.

– Будьте осторожны, – говорит няня. – Он скоро придет. Оно скоро придет.

Она берет Саманту за руку и ведет к кровати, где их ждет Клэр. Они сидят и ждут. Идет время, но они не устают. Они не становятся старше.

Кто там?

Просто ветер.

Открывается дверь на первом этаже. Саманта, Клэр и няня слышат, как кто-то крадется, крадется по лестнице.

– Тихо, – говорит няня. – Это Специалист.

Саманта и Клэр молчат. В детской темно, ветер гудит, как огонь в камине.

– Клэр, Саманта… Саманта, Клэр?

Голос Специалиста влажный и невнятный. Похож на голос их отца, но это потому, что Шляпа может подражать любому шуму и голосу.

– Вы еще не спите?

– Быстро, – говорит няня. – Пора забираться на чердак и прятаться.

Клэр и Саманта выскальзывают из-под одеяла, быстро и тихо одеваются. Идут за ней. Не говоря ни слова, не дыша, она уводит их в безопасное место – в дымоход. Слишком темно, но они сразу же понимают, когда няня говорит одними губами: «Наверх». Она лезет первой, и они видят, где хвататься пальцами, где торчат кирпичи, на которые можно опереться ногами. Потом лезет Клэр. Саманта видит, как нога ее сестры уходит вверх, будто дым. Шнурок так и развязан.

– Клэр? Саманта? Проклятье, вы меня пугаете. Где вы?

Специалист стоит у полуоткрытой двери.

– Саманта? Кажется, чертова змея меня укусила.

Саманта задумывается лишь на секунду. А потом лезет, вверх, вверх, вверх по дымоходу детской.

Джин Вулф
Моя шляпа – дерево

Джин Вулф более всего прославился своими тетралогиями «Книга Долгого Солнца» и «Книга Нового Солнца». Он также написал трилогию «Книга Короткого Солнца» и множество отдельных романов, в том числе «Пиратская вольница» и «Злой гость». Вулф неоднократно награждался Всемирной премией фэнтези, «Небьюла» и «Локус», «За достижение всей жизни в мировой фантастике» (World Fantasy Life Achievement).

Помимо романов Вулф написал потрясающие произведения [22]22
  Премия «Локус» – литературная премия в области научной фантастики и фэнтези, присуждается ежегодно с 1971 года по итогам голосования читателей журнала «Локус» (Locus Magazine).


[Закрыть] в меньших формах, в том числе трилогию новелл «Пятая голова Цербера» и несколько сборников рассказов. Последний из вышедших – «Джин Вулф: лучшие рассказы».

Рассказ «Моя шляпа – дерево», впервые опубликованный в сборнике «999» под редакцией Эла Саррантонио, демонстрирует нам мастерство Вулфа и, наверное, является самым экзотичным и странным произведением в малой форме.

30 января. Утром я заметил на пляже странного путника. Я плавал в небольшой бухте между этим местом и деревней. Возможно, надо было что-то сделать, хотя я еще не устал. Я нырнул; показалось, что я увидел акулу, плывущую мимо оленерогого коралла. Быстро вылез из воды. Плавал я минут десять, не больше. Выбежал из воды, но потом перешел на шаг. Вот так вот.

Я наконец-то начал вести этот дневник (думал, что не начну никогда). Так что давайте вернемся ко всему тому, что мне следовало написать. Я купил этот дневник в тот день, когда вернулся из Африки.

Нет, в тот день, когда вышел из больницы. Теперь вспомнил. Шлялся без дела, думая, будет ли у меня следующий приступ, и зашел в небольшой магазин на Сорок Второй. Продавщица оказалась хорошенькой женщиной, из тех хорошеньких чернокожих, и я подумал, что будет здорово с ней поговорить. Для этого надо что-то купить.

– Я только что из Африки, – сказал я.

– Правда… И как там?

– Жарко.

В любом случае я ушел оттуда с этой записной книжкой и сказал себе, что потратил деньги не зря, поскольку буду вести дневник, записывать, когда у меня приступы, что я делал, что ел, – все, как мне сказали. Но думать я мог лишь о том, как она выглядела, когда развернулась и пошла от прилавка. Ее ноги и высоко поднятую голову. Ее бедра.

После этого я планировал записать все, что помнил, из пребывания в Африке, и о чем мы говорили. На случай, если Мэри перезвонит. А потом об этом назначении.

31 января. Настроил свой новый «Мак». Кто бы мог подумать, что в этом месте есть телефоны? Но есть кабель отсюда в Кололахи и тарелка. Я могу болтать с людьми по всему миру, а заплатит контора (не говоря уже о программах!). В Африке такого не бывает. Если радио есть, и то повезло.

Я был полон энтузиазма. «Удаленный архипелаг в Тихом океане». Погоди…

Пи-Ди:

– Баден, мы собираемся отправить тебя на архипелаг Таканга.

Несомненна, у меня было недоумение на лице.

– Это удаленный архипелаг в Тихом океане, – сказала она и прокашлялась, будто хотела кость проглотить. – Это не будет как в Африке, Бад. Ты там сам по себе будешь.

– Я-то думал, вы меня уволить собираетесь.

– Нет, нет, нет! Но, Бад…

Она наклонилась ко мне через стол, и с минуту я боялся, что она возьмет меня за руку и сожмет.

– Это будет трудно. Я не собираюсь тебя дурачить.

Ха!

Ближе к делу. Это нечто! Бунгало с полом из гнилых досок, которые тут с тех пор, как ушли британцы, в миле от деревни и меньше чем в полумиле от пляжа, достаточно близко, чтобы запах Тихого океана наполнял все комнаты. Толстые и радостные люди; как мне кажется, большая их часть – тупые. Попробуйте пройтись по Чикаго и сравните. Раз-два в год кто-нибудь из них подхватывает тропическую гранулему или что-нибудь такое, и преподобный Роббинс дает ему препарат мышьяка, который это излечивает. Пах!

В океане рыба, куча рыбы. Фрукты в джунглях, и они знают, какие есть можно. Они сажают батат и хлебное дерево, а если нужны деньги или что-нибудь еще, они просто ныряют и достают жемчужины, которые обменивают, когда приходит посудина Джека. Или когда они садятся в лодки и отправляются в большое праздничное плавание в Кололахи.

Я забыл, тут еще кокосы есть. Они знают, как их вскрывать. Или, может, у меня еще силенок не хватает. Гляжу на себя в зеркало – ага. Когда-то я девяносто кило весил.

– Ты худой, – говорит король. – Ха, ха, ха.

Хороший он парень на самом деле. У него достаточно примитивный юмор, но есть вещи и похуже. Он может взять мачете (мы такой называем упанга, а они – хелетэй) и открыть кокос, будто пачку жвачки. У меня есть и кокосы, и хелетэй, но я с равным успехом могу пытаться вскрыть их ложкой.

1 февраля. Не о чем писать, пару раз чудесно поплавал. Первые пару недель я вообще не окунался. Здесь акулы. Я знаю, что они тут действительно есть, потому что раз-другой их видел. Исходя из того, что мне сказали, тут еще морские крокодилы есть, длиной до пяти метров. Их я ни разу не видел и отношусь к этому скептически, хотя знаю, что в Квинсленде они есть. Раз за разом слышишь, как кого-то убила акула, но это не останавливает людей, и они все время плавают. Не вижу никакой причины, почему это должно остановить меня. Пока что мне везет.

2 февраля. Суббота. Я должен был написать про карлика, которого видел на пляже в тот раз, но у меня духу не хватило. В больнице иногда всякое странное виделось. Боюсь, что это возвращается. Я решил прогуляться по пляжу. Хорошо. У меня что, солнечный удар?

Пах.

Он был таким маленьким, даже ниже ростом, чем отец Мэри. Слишком маленький для любого взрослого из деревни. Но совершенно точно не ребенок и слишком светлокожий, чтобы быть одним из местных.

Вряд ли он здесь давно. Он даже белее меня.

Преподобный Роббинс должен знать. Спрошу завтра.

3 февраля. Жарко, и становится еще жарче. Если верить преподобному Роббинсу, самый жаркий месяц здесь – январь. Ну прибыл я сюда в первую неделю января, и так жарко не было. Встал пораньше, пока прохладно. Пошел по пляжу, в сторону деревни – остановился, чтобы посмотреть на скалы, куда исчез карлик. Хотел поговорить с Робом до начала службы, но не смог, он репетировал с хором «Ближе, Господь, к Тебе».

Пришла половина деревни, служба продолжалась чуть меньше двух часов. Когда окончилась, я смог поговорить с Робом наедине. Сказал, что воскресный обед за мой счет, если он отвезет нас в Кололахи (у него джип есть). Он бы рад, но – слишком далеко, и дорога плохая. Я сказал ему, что это по личным проблемам, и хотел бы его совета.

– Почему нам не пойти к тебе, Баден, и не поговорить? Я бы пригласил к себе лимонада попить, но они меня ни на минуту не оставят.

И мы пошли обратно. Было жарче, чем в аду, и на этот раз я старался не смотреть по сторонам. У меня в маленьком ржавом холодильнике была холодная кока-кола, мы сели на крыльце (Роб называет это верандой), обмахиваясь. Он знал, что я чувствую себя неуютно, поскольку ничем не могу помочь этим людям, и настаивал на терпении. Мне еще представится шанс.

– Я уже на это не надеюсь, преподобный, – ответил я.

Тогда он мне и сказал, чтобы я его Робом называл. Его имя – Мервин.

– Никогда не сдавайся, Баден. Никогда.

У него было такое серьезное лицо, что я едва не рассмеялся.

– Хорошо, буду держать глаза открытыми, может, когда-нибудь Управление пошлет меня туда, где я действительно нужен.

– Обратно в Уганду?

Я объяснил, что Агентство никогда не посылает людей в одно место дважды.

– На самом деле я не об этом хотел поговорить. Это о моей личной жизни. Ну, на самом деле вопросов два, но начну с этого. Я бы хотел воссоединиться с бывшей женой. Возможно, вы мне посоветуете забыть об этом, поскольку я здесь, а она в Чикаго, но я могу посылать отсюда письма по электронной почте, и мне бы хотелось загладить некоторые неприятности, оставшиеся между нами.

– Дети есть? Извини, Баден… Не хотел о больном.

Я объяснил, как Мэри хотела детей, а я – нет, и он дал мне совет. Я еще не отправлял отсюда электронную почту, но завтра вечером обязательно туда напишу.

– Ты боишься, что у тебя галлюцинации. Тебя не лихорадит?

Он достал термометр и померил мне температуру. Почти в норме.

– Давай рассуждать логически, Баден. Этот остров сто миль в длину и около тридцати в ширину в самом широком месте.

Я знаю здесь восемь деревень. Население Кололахи – более тысячи двухсот человек.

Я сказал, что все это понимаю.

– Дважды в неделю прилетает самолет из Кэрнса с новыми туристами.

– Которые почти никогда дальше пяти миль от Кололахи не отходят.

– Почти никогда, Баден. Не никогда. Ты сказал, что этот человек – не из деревенских. Хорошо, с этим я согласен. Это был я?

– Конечно, нет.

– Тогда это кто-то не здешний – из другой деревни, из Кололахи или турист. Почему ты головой качаешь?

Я сказал ему.

– Сомневаюсь, что здесь где-то лепрозорий есть, ближе Маршалловых островов. В любом случае не знаю. Пока ты не обнаружил что-то еще, какой-то другой симптом болезни, сомневаюсь, что маленький человек, которого ты видел, – прокаженный. Куда скорее ты видел туриста с бледной белой кожей, вымазавшегося солнцезащитным кремом. Что же до его исчезновения, объяснение совершенно очевидно. Он нырнул в бухту со скал.

– Там никого не было. Я смотрел.

– Там, где ты смотрел, ты хотел сказать. Он мог быть по шею в воде, а вода блестела от солнца, так?

– Полагаю, так.

– Наверняка погода была ясная…

Роб допил кока-колу и отодвинул банку в сторону.

– Что же до того, что он не оставил следов, хватит играть в Шерлока Холмса. Понимаю, звучит резко, но это ради твоего же блага. Следы в таком мягком песке – бесформенные впадины в лучшем случае.

– Свои я вижу.

– Ты знаешь, куда глядеть. Ты никогда не пытался пройти по собственным следам? Думаю, нет. Можно несколько вопросов? Когда ты его видел, ты считал его реальностью?

– Да, совершенно. Не хотите еще? Или поесть что-нибудь?

– Нет, благодарю. Когда у тебя был последний приступ?

– Сильный? Недель шесть назад.

– А как насчет не слишком сильных?

– Прошлой ночью, но это ерунда. Два часа озноба, и все прошло.

– Это должно бы обнадеживать, но я так не считаю. Баден, в следующий раз, когда у тебя будет приступ, сильный или не сильный, я хочу, чтобы ты пришел ко мне. Понимаешь?

Я пообещал.

«Это Бад. Я люблю тебя все так же. Это все, что я могу сказать, но все равно скажу. Я был неправ, и я знаю это. Надеюсь, что ты простила меня». Отправить.

4 февраля. Снова видел его вчера вечером. У него острые зубы. Я дрожал, лежа под москитной сеткой, а он глядел в окно и улыбался. Сказал Робу, сказал еще, что читал где-то, что каннибалы подпиливают себе зубы. Я знал, что три-четыре поколения назад местные были каннибалами; спросил, делают ли они это сейчас. Он думает, что нет, но спросит короля.

«Я очень сильно болел, Мэри, но сейчас мне лучше. Здесь сейчас вечер, я ложусь спать. Аюблю тебя. Спокойной ночи. Я люблю тебя». Отправить.

5 февраля. Пришли двое мужчин с копьями, чтобы отвести меня к королю. Я спросил, арестован ли я, и они рассмеялись. Но от его величества я на сей раз «ха-ха-ха» не услышал. Он был в большом доме, но вышел, и мы встали на некотором расстоянии, среди тропических деревьев размером с офисное здание, увитых цветущими лианами. Остановились в круге из камней. Король, мужчины с копьями и старик с барабаном. Мужчины с копьями развели костер, старик тихо постукивал по барабану, будто волны на берег накатывались, а король произнес речь или стихи прочел. Невидимые нашему глазу птицы постоянно его передразнивали зловещими голосами.

Когда король закончил, то повесил мне на шею этот резной кусок кости и обнимал меня за плечи всю дорогу до деревни. Это меня больше всего удивило. Он здоровее защитника в Национальной футбольной лиге, весит килограмм сто восемьдесят. Ощущение было такое, будто у меня на плечах теленок.

Ужасные, ужасные сны! Плыву в кипящей крови. Слишком испугался, чтобы спать дальше. Вошел в систему, попытался найти что-нибудь про сны и их значение. Наткнулся на ведьму из Лос-Анджелеса – сначала на ее домашнюю страницу, потом на нее саму: «Я и вас хочу, и вашу собачку маленькую!» На самом деле выглядела она неплохо.

Взял в руки резную костяную штуку, которую дал мне король. Старая, ей бы уже в музее быть, но я решил, что лучше буду ее носить, пока я здесь, по крайней мере когда наружу выхожу. Представляете, если он на меня обидится? Да он на меня просто сядет! Похожа на рыбу с высеченными на обоих боках картинками. Другие рыбы, человек в шляпе и прочее. Шнурок продет через глаз рыбы. Хотел бы я увеличительное стекло тут иметь.

6 февраля. Так и не лег спать. На моих часах уже среда. Написал длинное письмо на компьютере; печатал и печатал, что в голову шло. Рассказал ей, где я, что делаю, умолял ее ответить. А потом вышел наружу и поплавал, голышом, в залитом лунным светом океане. Завтра надо будет осмотреть то место, где король повесил на меня этот амулет-рыбу. Назад, спать.

Утро, и прекрасное! Почему у меня ушло столько времени, чтобы понять, какое прекрасное здесь место? Может, мое сердце только что вернулось из Африки. Вечно раскачивающиеся под непрестанно дующими пассатами пальмы, люди, похожие на бронзовые статуи героев. Какими мелкими и бледными коротышками мы им кажемся!

Хорошо поплавал, чтобы избавиться от воплей в ушах. Рассмеюсь ли я через год, увидев написанное о том, что мой полуночный заплыв помог лучше понять этих людей? Может, и рассмеюсь. Но он помог. Они плавают в свете луны сотни лет.

Электронная почта! Боже, благослови электронную почту и того, кто ее изобрел! Только что проверил и увидел письмо. Попытался угадать, кто это. Хотелось, чтобы Мэри, но я был практически уверен – оно от Эннис, ведьмы. Прочел имя. «Джулиус Р. Кристмас». Папаня! Папаня Мэри! Вскочил и бегал по комнате в таком возбуждении, что не мог начать читать. Теперь я его распечатал и приведу его здесь.

«Она отправилась в Уганду, Бад, тебя искать вернется завтра, в аэропорт имени Кеннеди, рейс АА47 из Хитроу. Я-скажу ей, где ты. Глядишь на этих девочек, хула-хула танцующих».

ОНА ОТПРАВИЛАСЬ В УГАНДУ ИСКАТЬ МЕНЯ.

7 февраля. Снова эти сны. – Маленький человек с острыми зубами, улыбающийся в окно. Сомневаюсь, что мне следовало все это записывать, но во сне я знал, что он причиняет людям боль, а он продолжал мне говорить, что мне ничего не грозит. Может, и первый случай тоже был сном? Опять вопли.

В любом случае вчера днем я говорил с Робом, хотя и не собирался. Когда вернулся сюда, мне было так скверно, что я не мог ничего делать, только лежать в кровати. Хуже было только в больнице, наверное.

Сходил на то место, куда меня король водил. Не хотел идти от деревни, дети могли за мной увязаться, так что попытался пойти с другой стороны – окружным путем. Нашел два старых здания, небольшие, без крыш, кости выглядят человеческими. Об этом позже. Не видел никаких отметин, но и не рассматривал толком. Черные с одной стороны, будто в огне лежали.

Ходил часа три, совсем выдохся. Споткнулся об осколок камня, остановился, чтобы вытереть пот, и бам! Я уже на месте! Нашел пепел, место, где стоял я и король. Огляделся, пожалев, что не взял фотоаппарат, и увидел Роба, на четырех камнях, стоящих рядом. Он глядел на меня.

– Эй, почему бы вам что-нибудь не сказать? – сказал я.

– Я хотел посмотреть, что ты станешь делать, – ответил он. Значит, шпионил за мной. Я этого ему не сказал, но все было и так очевидно.

Я сказал ему про то, как приходил сюда с королем, про то, как он наложил заклятие. Извинился, что сейчас амулета на мне нет, сказал, что, если ему захочется кока-колы, пусть заходит, и я ему покажу.

– Не имеет значения. Он знает, что ты болен, и, полагаю, дал тебе нечто, чтобы тебя исцелить. Оно даже может сработать, ибо Господь слышит всякую молитву. Конечно, это не то, чему учат в семинариях, и даже не то, что написано в Библии. Но я слишком долго на миссионерской работе, поэтому знаю. Когда кто-то с добрым намерением обращается к Господу, создавшему его, он будет услышан. И очень часто ответом будет «да». Почему ты сюда вернулся?

– Хотел увидеть место снова, вот и все. Сначала мне показалось, что это просто круг камней, но потом, когда я поразмыслил, то решил, что дело сложнее.

Роб продолжал молчать. Я рассказал ему, что думаю о Стоунхендже.

Стоунхендж представлял собой круг из больших камней, но идея была в том, чтобы смотреть на положение определенных звезд и место восхода солнца. Однако здесь не может быть того же самого из-за деревьев – Стоунхендж открыт со всех сторон на равнине Солсбери. Я спросил, не может ли это быть чем-то вроде храма.

– Когда-то это был дворец, Баден, – ответил Роб и прокашлялся. – Если я кое-что тебе по секрету расскажу, оставь это при себе, хорошо?

Я пообещал.

– Теперь эти люди – добрые. Это я должен сказать сразу. Для нас они выглядят немного детьми, как и все примитивные народы. Будь мы сами примитивным народом – а мы им были, Бад, и не так уж давно, – они бы нам такими не казались. Теперь можешь себе представить, какими бы они для нас выглядели, если бы не казались наивными?

– Я об этом думал сегодня утром, перед тем как ушел из бунгало, – ответил я.

Роб кивнул.

– Теперь я понимаю, почему ты захотел вернуться сюда. Полинезийцы заселили весь юг Тихого океана. Ты это знал? Капитан Кук, британский военный моряк, первым исследовал Тихий океан хоть как-то, и он был совершенно ошеломлен, поняв, что может пройти под парусами несколько недель, а его переводчик все так же сможет разговаривать с местными. Мы знаем, к примеру, что полинезийцы в большом количестве переселились с Гавайев и завоевали Новую Зеландию. Последние разы, когда я это проверял, историки еще не признавали этот факт, но это факт, запечатленный маори в их историческом предании. Расстояние – порядка четырех тысяч миль.

– Впечатляет.

– Наверное, тебе интересно, к чему я веду. Могу тебя понять. Предполагается, что изначально они жили в Малайе. Не стану приводить все аргументы против этого, только скажу, что в этом случае они должны были оказаться в Новой Гвинее, в Австралии, но их там нет.

Я спросил, откуда они произошли. Он просто тер подбородок минуту или две, а потом заговорил.

– Этого я тебе тоже говорить не стану. Ты мне не поверишь, так что зачем зря рот открывать? Подумай о далеких землях, горной стране, чьи здания и памятники соперничают с Древним Египтом, с богами более жестокими, чем любой из демонов, какого мог бы себе представить Коттон Мэзер. Время… – Он пожал плечами. – После Моисея, но до Христа.

– Вавилон?

Он покачал головой.

– Они создали правящий класс, и спустя время эти правители, их жрецы и воины стали чем-то вроде другой расы, крупнее и сильнее, чем крестьяне, с которыми они обращались как с рабами. Они орошали алтари своих богов кровью, кровью врагов, когда могли захватить в плен достаточное количество, и кровью крестьян, когда врагов не хватало. Крестьяне восстали и изгнали их с гор к морю и в море.

Думаю, он ждал, что я что-нибудь скажу, но я молчал, раздумывая над его словами, рассуждая, могут ли они оказаться правдой.

– Они отплыли в ужасе от народа, который был им родным. Очень сомневаюсь, что их там было больше двух-трех тысяч, а может, и меньше тысячи. Они изучили мореходное дело и изучили хорошо. Им пришлось. В древнем мире они были единственными соперниками финикийцев и даже превзошли их.

Я спросил, откуда он все это узнал.

– Не имеет значения, откуда я это узнал, поскольку это правда, – ответил он.

Показал на один из камней.

– Я назвал их примитивным народом, таковы они и есть. Но они не всегда были таким примитивным народом. Здесь был дворец, такие руины есть по всей Полинезии, огромные сооружения из коралла, разваливающиеся на части. Дворец, следовательно – священное место, поскольку король свят как представитель богов. Именно поэтому он привел тебя сюда.

Роб собрался уходить, но я сказал ему о домах, на которые наткнулся раньше, и он захотел на них посмотреть.

– Здесь был храм, Баден, однако я никак не могу его найти. Когда его возвели, должно быть, он был злым, превыше нашего понимания…

Он ухмыльнулся, немало тем меня удивив.

– Над тобой, должно быть, подшучивали из-за имени[23]23
  Баден – курортный город в восточной части Австрии (прим. ред.).


[Закрыть].

– С первых-классов. Но меня это не волновало.

На самом деле волновало, иногда.

Позднее.

Что ж, я повстречался с маленьким человеком, которого видел на пляже, и, сказать по правде (какой смысл в дневниках, если не собираешься говорить правду?), он мне понравился. Я собираюсь сейчас же обо всем этом написать.

Роб и я искали дома, которые я видел, но не могли найти их. Я их описал, но Роб не считал, что это тот самый храм, который он искал с тех пор, как прибыл сюда.

– Они знают, где он. Старики точно знают. Изредка я слышал уклончивые упоминания – не шутки. Они шутят по поводу того места, которое ты нашел, но не храма.

Я спросил, что же тогда за место нашел я.

– Японский лагерь. Здесь японцы были, во время Второй мировой.

Я этого не знал.

– Здесь боев не было. Они предположительно построили те дома, что ты нашел, и вырыли пещеры в холмах, чтобы вести бои. Я некоторые сам нашел. Однако американцы и австралийцы попросту миновали этот остров, как и многие другие. Японские солдаты остались здесь, голодали. Изначально здесь было около роты, наверное.

– И что с ними случилось?

– Некоторые сдались. Некоторые вышли из джунглей, чтобы сдаться, и были убиты. Немногие держались, двадцать – двадцать пять человек, насколько я слышал. Вышли из пещер и вернулись в лагерь, который построили, когда думали, что Япония победит и будет править Тихим океаном. Я думаю, именно эти дома ты нашел, и поэтому я хочу их увидеть.

Я сказал, что не могу понять, как мы могли их потерять.

– Посмотри на эти джунгли, Баден, – ответил он. – Одно из этих зданий может быть в каких-то десяти футах от нас.

Мы прошли еще милю или две и оказались на пляже. Я не знал, где мы, а Роб знал.

– Здесь и разойдемся. В деревню – туда, а твой бунгало – в противоположную, сторону, за бухту, – сказал он.

Я все думал про джапов[24]24
  Джапы – так называли японских военных (прим. ред.).


[Закрыть] и спросил, все ли они погибли.

– Все, – сказал он.

– С каждым годом они становились все старше, их число уменьшалось, и настало время, когда винтовки и пулеметы, державшие в ужасе деревни, уже не стреляли. Прошло еще время, пока местные это поняли. Однажды ночью они пришли в японский лагерь с копьями и боевыми дубинами, убили оставшихся японцев и съели их. Иногда они шутят по этому поводу, когда хотят позлить меня.

Я пошатывался и понимал, что приступ намечается сильный, поэтому вернулся в бунгало. Весь оставшийся день и всю ночь мне было плохо. Озноб, лихорадка, головная боль, галлюцинации. Помню, как я увидел, что маленькая ваза на комоде поднялась и двинулась на другую сторону помещения и опустилась. Как американец в бейсболке вплыл в комнату. Снял бейсболку, причесал волосы перед зеркалом и уплыл. Бейсболка была с эмблемой «Кардинэлс».

А теперь насчет Ханги, маленького человека, которого я видел на пляже.

После того как я все это про дворец написал, захотелось задать Робу пару вопросов. Сказать, что Мэри возвращается. Ладно, на самом деле никто еще не сказал, что она возвращается, пока что я от нее лично ничего не слышал, только одно письмо от папани. Но она же отправилась в Африку, так почему бы не сюда? Я поблагодарил папаню и снова сказал ему, где я. Он знает, как я хочу ее увидеть. Если она прилетит сюда, я попрошу Роба заново поженить нас, если она согласится.

Я пошел по пляжу и увидел его. Однако спустя где-то полминуты Ханга, казалось, расплылся в дымке. Я сказал себе, что у меня опять видения, что я все еще болен. Напомнил себе, что обещал прийти к Робу, если мне снова станет плохо. Но когда я дошел до края бухты, он был там, совершенно реальный, сидящий в тени одной из молодых пальм. Я хотел поговорить с ним.

– Ничего, если я тоже присяду? От этой жары мозги плавятся.

Он улыбнулся (острые зубы оказались настоящими) и сказал:

– Моя шляпа – дерево.

Я думал, он просто имеет в виду тень, но после того как я сел, он показал мне. Откусил пальмовый лист, разделил на полоски и научил, как их разделять на волокна и сплести нечто вроде соломенной шляпы с высокой тульей и широкими полями. Мы немного поговорили, хотя он говорил по-английски не так хорошо, как некоторые из местных. Он не живет в деревне, а людям, которые там живут, он не нравится, хотя они ему нравятся. Они его боятся, говорит он, и поэтому дают разные вещи. Предпочитают, чтобы он был от них подальше.

– Не деревня, не лодка.

Я сказал, что ему, должно быть, одиноко, но он просто глядел на океан. Сомневаюсь, что он знает это слово.

Ханга хотел узнать, что за амулет дал мне король. Я описал его и спросил, приносит ли он удачу, тот покачал головой.

– Не малхои.

Взял волокно пальмового листа.

– Это малхои.

Не зная, что значит малхои, я не стал спорить.

Вот почти все, кроме того, что я сказал ему, что он может приходить, если ему захочется с кем-то побыть. Он ответил мне, что надо есть рыбу, чтобы восстановить здоровье. Понятия не имею, кто ему сказал, что мне иногда нездоровится, но я никогда не пытался сделать из этого тайну. А еще сказал, что мне не надо опасаться приступа (я думаю, что он имел в виду именно приступ), когда он со мной.