Текст книги "Задание"

Автор книги: Станислав Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

4

Ирка-губа шла вальяжно, как медведица. Леденцов видел черные прямые волосы, гулявшие по ее плечам, спину, обтянутую кожаной курткой и поэтому казавшуюся не по-женски плотной, желтый фирменный ярлык на потертых стоячих джинсах…

Ни блондином, ни брюнетом он не сделался, едва отмыв сине-зеленые разводы. Но и рыжим не остался. Теперь его голова имела редкий для человека цвет ржавого лимона. Леденцова это устраивало: какая-никакая маскировка. Ребята из Шатра доставлялись в райотдел и не исключено, что могли его приметить.

Ирка стояла у киноафиши, озирая ее долго, как-то непонимающе. Леденцов замешкался возле длиннющего легкового автомобиля, разглядывая броскую модель.

Ему хотелось спать: с раннего утра торчал он у Иркиного парадного. И зря, потому что шатровые ребятки, видимо, вставали поздно; из дому Ирка вышла около двенадцати. Ему хотелось кофе. Когда его благородный запах выдувало из кофеен и кондитерских, Леденцов чувствовал во рту ароматную горчинку. Впрочем, вкус мягких булочек, трех-четырех, он тоже чувствовал.

Ирка зашла в магазин «Женское белье». Леденцов привалился к фонарному столбу…

Два часа ходил он, как бычок на веревке. Для знакомства не подвернулось ни одного случая, простого и естественного, как, скажем, чашка кофе. А ведь чего проще? «Не хотите ли выпить чашечку кофе? С булочками? С тремя-четырьмя?» Не виси на нем этого задания – давно бы познакомился. Подошел бы и спросил: «Не хотите ли выпить чашечку кофе?..»

Ирка вышла из магазина и побрела по улице, разглядывая вывески и витрины. Леденцов тоже побрел, держась на безопасном расстоянии.

Не позавтракал он из-за мамы, из-за длинных разговоров, которые заводиться стали все чаще. «Пора иметь специальность, у нас в роду все химики. Дед в твоем возрасте… отец в твоем возрасте… я в твоем возрасте…» Интересно: что бы придумал дед-химик, «вися на хвосте» у непутевой девицы, с которой надо познакомиться? Что ж они, все химики и физики, усилием своего интеллекта не развеют эти Шатры?

Ирка остановилась у газетного киоска. Леденцов обежал его с другой стороны и для начала хотел спросить киоскершу, нет ли журнала с детективным рассказом, или что-нибудь про «летающие тарелки», или про волосатую рыбу, а потом узнать про любовную повесть, а уж потом поинтересоваться у Ирки… Но, глянув на значки, Ирка пошла своим бездельным путем.

Мама права. Оперуполномоченный уголовного розыска – это не специальность хотя бы потому, что ей нельзя научиться. Это труд, деятельность, в конце концов, состояние. Что за работа, коли некогда выпить чашку кофе? В маминой лаборатории небось уже третий кофейник варят…

И тут Ирка-губа, будто уловив его кофейную тоску, вошла в кафетерий. Леденцов бегом влетел за ней: подходящее место для знакомства. И кофейку можно попить.

Очередишка жаждущих была небольшой. Он уперся в кожаную спину и спросил, как проворковал:

– Скажите: вы последняя?

Ирка обернулась…

Сперва он ничего не увидел, кроме губ – больших, полных, слегка выпяченных, словно она тянулась ими к кому-то. Глаза темные, с маслянистым блеском. Лицо загорелое и крепкое, может быть, из-за суховатых скул.

– Я, – глухо ответила она, отворачиваясь.

– На всех хватит? – деловито спросил Леденцов.

– Чего?

– Кофе.

– Хватит, не дефицит.

– А что там к кофею? – Леденцов завертел головой, будто ему не видно из-за чужих плеч.

– Кексы, пирожки с мясом, бутерброды с красной икрой, – нехотя перечисляла она.

– Девушка, зачем вы меня обманываете?

– Чего-чего?

Ирка повернулась, готовая к обороне. Леденцов не сомневался, что, при ее весе, развороте плеч и крупных руках, она может припечатать по-мужски. Он улыбнулся подхалимски:

– Не пирожки с мясом, а пирожки с запахом мяса; не бутерброды с икрой, а булка, испачканная икрой.

Ирка фыркнула, глянув на его волосы со вниманием. Леденцов деловито достал пачку трешек, пошелестел ими и отщипнул одну: на воображение подобных девиц такой шик действовал. Она скосилась на его деньги, разгладила мятый рубль и взяла чашку кофе с кексом. Свои четыре пирожка с двумя чашками кофе Леденцов заказал торопливо, боясь упустить рядом с ней место.

– Девушка, чем, по-вашему, пахнет цивилизация? – спросил он, принимаясь за жданный напиток.

– Французскими духами.

– Женский ответ. Запах цивилизации – это запах кофе. – Леденцов разом откусил половину пирожка, добавив: – И запах жареного мяса.

Ирка жевала кекс, навалившись на стол крупной грудью, которую сдерживала лишь красная майка; куртку же она, видимо, никогда не застегивала.

– Почему не взяли икру? – спросил он.

– А сам чего не взял?

– Предпочитаю черную.

– А я предпочитаю селедку.

– Ну а мороженое? С шампанским?

– Это всегда идет.

– А не сходить ли нам после этого кофея в мороженицу, а? У меня с утра нос чешется – в рюмку глядеть.

– В рюмку глядеть или с лестницы лететь, – заметила Ирка туманно.

Но он уже ликовал от успеха, выпавшего ему за терпение. И давился пирожками, взятыми нерасчетливо: четыре штуки нужно было съесть за время, потребное Ирке на один кекс. Все-таки четвертый пришлось незаметно сунуть в карман.

Они вышли на улицу.

– Ну, мы познакомились или еще нет? – Он подстроился под ее валкий шаг.

– А чего ты ко мне клеишься? – вдруг спросила Ирка, будто только что его узрела.

– Странный вопрос, мадам. Ты молода, интересна, симпатична и даже…

– Парень, только не надо песен! – перебила она громко, по-базарному.

И Леденцов догадался, что своими комплиментами попал в болевую точку, в какой-то комплекс, которых в шестнадцатилетних навалом; скорее всего она считала себя некрасивой. И была недалека от истины: фигуры нет, походка медвежья, губы крыночкой…

– Мороженицу посетим? – спросил он еще уверенно.

– С кем попало не хожу.

– Это я-то «кто попало»? – удивился Леденцов.

– Мы с тобой не поддавали, в вытрезвителе не спали.

– Да мы вместе кофей пили! – вроде бы распалился Леденцов.

Ирка оглядела его, как последнего дурака. Леденцов стоял с просящим видом – ссутулился, желтая головка набочок, белесые ресницы помаргивают… Она рассмеялась:

– Ты не мэн, а просто Рыжий.

– Проводить хоть можно? – плаксиво спросил он, проглотив обидное определение.

– Мне что? Иди.

Насчет своей внешности Леденцов не заблуждался: невысок, не плечист, бледнокож и усыпан веснушками, уж не говоря про рыжую, а теперь желтовато-ржавую голову. Он полагал, что сможет понравиться только интеллигентной девушке, гуманитарно образованной. Эта же Ирка наверняка млела перед здоровыми модными ребятами, походившими на сыщиков из импортных фильмов.

Леденцов скривился: выходило, что он тоже комплексует не хуже шестнадцатилетнего.

– Как тебя звать?

– Ирка.

– А я Борька.

Они свернули с центральных улиц на тихие. Его новая знакомая шла все так же бесцельно, поглядывая на дома и прохожих с удивлением человека, впервые попавшего в город. Но двигались они не к Шатру.

Леденцов натужно придумывал тему для разговора. Надо заинтересовать, не спугнуть, продолжить хрупкое знакомство… Для этого нужно знать человека. Об Ирке ему лишь известно, что в этом году кончила восемь классов, успевала плохо, теперь учится на парикмахершу, живет с матерью и поставлена на учет за обирание пьяных. И теперь он знал, что она комплексует из-за своей внешности. Тогда с ней нужно говорить о красоте и любви; впрочем, об этом нужно говорить с любой женщиной.

– Ира, ты это брось.

– Чего?

– Клепать на свою внешность.

– Тебе-то что?

– Все зависит от ракурса.

– Какого ракурса?

– Глядит на тебя какой-нибудь Эдик-Вадик и видит, допустим, чучело. А смотрю я – и вижу красотку.

– Только не надо песен, – повторила она негромко, уже для порядка.

Теперь они шли по одному из тех старинных переулков, которые вроде каналов соединяют большие улицы-реки, – где прохожих мало, как в деревне, и каждый второй дом стоит на капитальном ремонте. Ирка брела совсем обессиленно. Леденцов поглядывал на нее сбоку и видел лишь вал груди, волосы, шуршащие по вороту куртки, да выпяченные губы.

– В любви, Ира, все относительно. Это еще Эйнштейн подметил. Одна девица тоже комплексовала вроде тебя. Якобы никто ее не замечал. Как-то в автобусе сидела рядом с парнем в кедах и в потертом тренировочном костюме. Вдруг контроль. У парня билета нет. Говорит, что деньги оставил в костюме. «Или штраф плати, или следуй в милицию». Жалко ей стало парня, уплатила за него штраф. А парень ее адрес берет, чтобы деньги вернуть… На второй день входит в квартиру этой девицы майор с букетом роз и тортом размером с велосипедное колесо. Да-да, тот, оштрафованный. Финал: брак под Мендельсона.

– Тебе бы кино крутить, – усмехнулась Ирка.

Знакомство не шло. Леденцов ворошил память, отыскивая там мысли о женщине, красоте и любви. Почему-то ничего, кроме Ромео и Джульетты, не вспоминалось, а эту классическую пару он не любил: мало ли что могут выкинуть детишки. Почему с работниками уголовного розыска не проводят семинары на тему «Как знакомиться с женским полом?». Или «Как вести светскую беседу с дамой, обирающей пьяных?». Да не светскую беседу, а трепаться надо, трепаться.

– Ир, где пашешь? В школе, в ПТУ или вольные хлеба жуешь?

Противное кошачье мяуканье скребануло из-за фанеры, закрывавшей окно первого этажа, – дом ремонтировался.

– Ой, кошечка! – Ирка остановилась.

– А может, котик, – буркнул Леденцов.

– Жильцы выезжают, а животных не берут.

– Да, собаки.

– Кошки, а не собаки!

– Я говорю – жильцы собаки.

Кошка опять мяукнула, теперь тонко и зовуще.

– Борька, поймай ее.

– Мигом, – обрадовался Леденцов, что она запомнила его имя.

Парадная дверь оказалась незапертой. Они вошли в сумрак дома, где никто не работал, никого не было, ничто не стучало… Лишь внизу, наверное в подвалах, долго и бессмысленно лилась вода. Дверные коробки были сняты. Леденцов обошел бак с раствором, штабель досок, какие-то бочки, какие-то рулоны и оказался в той комнате, где мяукала кошка. Паркет содран, штукатурка обвалена, темно…

– Кис-кис! – позвал он.

Хлесткий удар из-за спины по скуле качнул Леденцова вбок, по направлению этой хлесткой силы, но он устоял и даже обернулся. Второй удар попал в переносицу, и темная комната вспыхнула зеленым светом и погасла – теперь он упал на колени. Может быть, в этом свете вместо Ирки-губы ему почудилась другая фигура, высокая и сухопарая. В неотключенном сознании жила торопливая мысль, начинавшаяся со слова «сейчас». Сейчас-сейчас… Крепкая рука шарила по его карманам. Сейчас-сейчас… Удостоверение в брюках, в тайничке, не найдут. Сейчас-сейчас он встанет и прищемит эту крепкую руку. Сейчас… Но тело не подчинялось живучему «сейчас», припадая к доскам пола. Шаги, почти топот многих ног. И тишина…

Минут через пять Леденцов поднялся, осмотрел карманы и жалобно вздохнул. Удостоверение на месте. Пропала пачка трехрублевых купюр, около шестидесяти рублей. И пирожок с мясом, не доеденный за завтраком с Иркой-губой.

5

Леденцов сидел в углу дежурной комнаты, загородившись от снующих сотрудников желтыми волосами, надвинутой на глаза кепкой да пластырным колтуном на скуле…

Выйдя из нежилого дома с помутневшей головой, он позвонил капитану и доложил, что задание выполнено. Оставалось лишь задержать всю компанию и привлечь за очевидный грабеж. Но Петельников его радость загасил вопросами. А если Ирка не признается? А где свидетели? А если денег не найдут? А кто его бил? А зачем это сотрудник милиции знается с подобной девицей? А зачем он шел с ней в заброшенный дом?.. И другие, позаковыристей, которые задаст следователь и суд. Леденцов растерянно умолк, но капитан вдруг поздравил его с несравненным шансом, подвернувшимся именно в тот момент, когда жилистая длань звезданула в скулу…

Поэтому Леденцов и сидел в дежурной комнате – использовал шанс.

Дверь открылась. Ирка-губа вальяжно подбрела к столу дежурного.

– Долго мне тут преть?

– Сколько потребуется, – ласково отозвался майор.

– По нахалюге арестовали.

– Не арестовали, гражданка, а задержали.

– Я не гражданка, я несовершеннолетняя.

– Поздновато вспомнила, – посочувствовал майор.

– Почему это поздновато?

– За грабеж ответственны и с более раннего возраста, а вам почти семнадцать.

– Какой грабеж?.. – заныла было Ирка на высокой, отработанной ноте, но увидела в углу Леденцова.

Он зыркнул из-под кепки с неподдельной яростью. Потому что скула ныла какой-то разогретой болью, потому что не оправдал доверия капитана, потому что пропали деньги… И было обидно. Ирка не ожидала этой скорой встречи – ни слов не припасла, ни лица не состроила, а глядела на него туповато, как на трехгорбого верблюда.

– Отдай деньги! – сказал он зло.

– Гражданин, успокойтесь, – приказал дежурный.

Так и не отпущенная внезапностью, Ирка допятилась до двери и тихонько вышла туда, где ей велено было ждать. Леденцов надвинул кепку потуже, на самую вспухшую переносицу.

Его щемила и другая забота. Как он явится домой, забинтованный, в синяках, в этой дурацкой кепочке, похожей на торбу с козырьком? Что сделает мама: ахнет, заплачет или упадет в обморок? Потом будет разговор длиннющий, до глубокой ночи, с поминанием всех семейных химиков, с историческими примерами, с умными доводами и просто женскими слезами… И предрассветной ночью он размягчится, покладисто и сонно кивнет и что-нибудь пообещает, – скажем, доработать этот год и уж потом… Так будет, потому что так бывало…

Ирка опять вошла, все обдумав и на что-то решившись.

– А чем он докажет? – ноюще спросила она дежурного.

– Гражданин подал заявление о грабеже и описал вашу внешность. А поскольку вы у нас бывали, то осталось только задержать.

– Чего он подал? Как я, девушка, избила и ограбила парня? Начальник, только не надо песен!

– А вы, девушка, были не одни, – приветливо улыбнулся майор.

– С кем я была?

– С соучастниками.

– Только не надо залепух! Он их что, видел?

Ирка повернулась к Леденцову с такой свирепой готовностью, что ни один бы следователь не усомнился в ее нападении без соучастников. Леденцов сорвал кепку, блеснул тусклым золотом волос и подтвердил:

– И видел, и слышал.

– Чего ты слышал?

– Кошечку.

– Да он шизик, – хихикнула Ирка.

– Не надо препираться, – спокойно одернул дежурный. – Сейчас подъедет следователь, возбудим уголовное дело, соберем доказательства…

– Да откуда доказательства?! – взорвалась Ирка натуральным возмущением. – Всякое, хабло нарисует заяву, а вы сразу человека грести?

– Восемь классов, – поморщился майор, – а язык: «хабло», «нарисует», «заяву», «грести»…

– Тут заговоришь, – буркнула она, остывая.

– Гражданка Ирина Иванова, гляньте на его голову. – И майор весело кивнул на Леденцова: мол, гляньте. – Она цвета яркой луны. Такие волосы одни на миллион. Гражданин посетил с вами кафетерий… Уверяю, что буфетчица опознает вас обоих мгновенно. Доказательство? А отпечатки ваших кед в доме на растворе могли остаться? А отпечатки пальцев? А вы знаете, кого мы ждем?

– Следователя?

– И соучастников. Их сейчас привезут.

– Каких соучастников? – попробовала удивиться Ирка.

– Назвать фамилии? – любезно спросил дежурный. – Пожалуйста. Эдуард Бледных, он же Бледный. Гриша Желубовский, он же Грэг-артист. Виктор Рундыгин, он же Шиндорга. Разве не так?

– Откуда знаете?

– Всему микрорайону известно, с кем ты резвишься в Шатре.

Ирка тяжело переступила с ноги на ногу и вдруг села перед столом дежурного. Ее выпуклые губы показались Леденцову беспомощными; вроде бы она ими шевелила, но слова до него не долетали; видимо, не слышал их и майор, вглядываясь в эти неуклюжие губы. Вошел помощник дежурного и ушел, заглянул какой-то сотрудник, дважды отзвонил телефон… Ирка все сидела – то ли не знала, что сказать; то ли не знала, на что решиться; то ли испугалась сильно. И когда в дежурке никого не осталось, кроме них троих, она спросила неожиданно детским голоском:

– Дядя, что теперь будет?

– Следствие будет.

– Что же делать?..

– Надо было раньше думать.

– Дядь, отпусти меня…

– Ты что, на рынке?

– Бумаг-то еще не писали…

– Верно, не писали, – заговорил майор как раз тем голосом, которым торгуются на рынке. – А куда я дену потерпевшего?

Ирка глянула на Леденцова, как ему показалось, с любовью. Он ответил взглядом непримиримым и легонько тронул залепленную скулу, как бы намекая.

– А что… потерпевший?

– Он же заявление подал, он же требует тебя привлечь…

Ирка вновь посмотрела в угол с некоторым удивлением: неужели желтоголовый этого требует? Леденцов хмурился и молчал, будто не слышал.

– Зачем ему меня привлекать?

– Удивляешь, Иванова. Ведь человека избили и ограбили.

– А если он простит?

– Это с чего? – удивился дежурный. – Ты ж ему не мозоль отдавила в трамвае…

– А если он свою бумагу заберет назад?

– Если бы да кабы.

– Дядь, можно я с ним поговорю?

Майор соображал долго. И, поморщившись от незаконной уступки, бросил:

– Согласится ли он…

Ирка подошла к Леденцову. Он смотрел в пол и видел неженски крупные сапожки и джинсы, колом стоявшие на ней. Запахло духами; нет, не духами, а чем-то свежим и природным, вроде сырой древесины или наловленной корюшки.

– Парень, выйдем.

Леденцов расселся поосанистей, показывая, что он тут прочно и надолго.

– А? – потише спросила Ирка.

– Мне и здесь не дует.

– Выйдем, Боря, – прошептала она.

Леденцов поднял взгляд. Над нависшей ее грудью что-то безвольно говорили Иркины губы, а темные глаза показывали на дверь. Он надел кепку и вышел в коридор, преследуемый ее валкими шагами.

– Боря, я деньги верну…

– Только не надо песен!

– Чтоб я облысела, верну!

– Разве дело только в деньгах? – почти визгливо крикнул он. – А морду отциклевали?

– Заживет.

– Ага, заживет! Пусть и тому, кто меня саданул, милиция нервы пощекочет.

Леденцов стоял почти лицом к стене, опасаясь, что кто-нибудь из пробегавших сотрудников его узнает. Ирка заглядывала ему за плечо, пытаясь видеть глаза. Ее волосы елозили по кепке, туго надвинутой на уши, поэтому он слышал глухой звон, походивший на скребки веток по брезенту палатки.

– Боря, ты хотел со мной встречаться…

– Ну, хотел, – убавил он запала.

– Я верняков не забываю.

– Не ты ж била.

– И он не забывает. Будь мэном, возьми свою кляузу.

Теперь Леденцов распознал запах, шедший от Ирки, – нет, не срубленная древесина и не выловленная корюшка; пахло хорошим вином, заеденным, видимо, свежим огурчиком. На его деньги. Всей компанией. В Шатре.

– Боря, а?

– Как я теперь возьму, – попробовал он замяться.

– Дядька же сказал, что имеешь право. Иди, Боря, иди…

Через десять минут он вышел из дежурки, поблагодарив майора за сыгранную роль. Ирка ждала, вглядываясь в его лицо.

– Ну?

Леденцов показал бумагу, озаглавленную аршинными буквами: «Заявление о грабеже». Она читала, напряженно шевеля губами, будто складывала их по слогам. Запах древесной свежести, то есть вина с огурцом, как-то покрепчал, – может быть, от долгого шевеления губ.

– Да брось! – Леденцов разорвал заявление на клочки.

– Ты мэн, – сказала Ирка возбужденно. – Я таких уважаю.

– А я – таких, как ты, – вдохновился Леденцов, чуть было не прибавив «таких мэних» или «таких мэнш».

– Ты нам подойдешь, – решила она, зорко поводя глазами.

– Кому «вам»?

– Я тебя сведу в клевое место, – шепнула Ирка.

– Когда? – подавил он жадную радость.

– Поехали.

6

Еще не смеркалось, но длинные августовские тени от разномерных домов легли одна на другую, вычернив дворы, скверы и проезды. Шатер, стоявший на отшибе, освещался слабым, уже нетеплым солнцем. Леденцов непроизвольно замешкался – так бывает, когда надо прыгать в остуженную воду.

– Не дрожи. – Ирка сильно подтолкнула его.

Он вошел.

Кусты сирени как бы лежали на деревянном каркасе, построенном конусом. Вдоль стены, если только можно назвать стеной реечный скелет с приваленной зеленью, шла опоясывающая, тоже реечная скамейка, замкнутая почти в квадрат. Закатное солнце не сумело одолеть плотную листву – тут жил какой-то тлеющий сумрак; впрочем, это мог быть и сигаретный дым, стоявший густо и нешелохнуто. Но солнце все-таки находило микронные поры, отчего куполок Шатра блестел звездочками и походил на цирковой, на игрушечный.

– Привет, кроты! – запросто бросил Леденцов.

Ему не ответили.

Привалившись к столбику, одному из четырех, стоял высокий широкоплечий парень с бледным и вытянутым лицом. Видимо, он саданул по скуле, и в переносицу тоже он. Бледный. Состоит на учете в инспекции по несовершеннолетним за избиение подростков и драки.

Упершись подбородком в поставленную гитару, согбенно сидел небольшой узкоплечий подросток с волосами до плеч. Полы замшевой куртки касались земли – куртка ли была велика, скамейка ли была низкоросла… Грэг-артист. Состоит на учете за озорство, а вернее, за мелкое хулиганство.

Рядом возлежал толстоватый паренек с недовольным лицом, он курил сигарету насупленно, посасывая ее, будто конфету. Витя Шиндорга. Состоит на учете за обирание школьников.

– Зачем здесь этот Желток? – спросил Бледный.

– Он замазал дело, – объяснила Ирка.

– Как?

– Забрал свою жалобу и порвал.

– То-то нас отпустили, – лениво заметил Артист.

– Я и говорю, клевый мэн, – подтвердила Ирка.

– Закуривай, – предложил Шиндорга.

Леденцов взял из протянутой пачки сигарету и закурил бодро, стараясь не закашляться.

– Натуральная импортяга. – Бледный щелкнул по пачке.

– Секу, – подтвердил Леденцов, хотя не уловил бы особой разницы между гаванской сигарой и тлеющим мхом.

Парни молча разглядывали его. Леденцов ждал, попыхивая сигаретой, – не гостю затевать разговор; ждал лениво, почти расслабленно, закаменев внутри до какого-то влажного родникового холодка. Примут ли?

Он уже начал изучать эту шатровую ячейку: кто лидер? По тому, как сейчас его примут, можно судить об Иркином влиянии. Ведь привела, никого не спросив. Если примут безоговорочно, Ирка тут начальник.

– Тебе сколько? – спросил Артист.

– Девятнадцать.

Леденцов надеялся, что соврал в последний раз. В крайнем случае, учитывая его оперативную работу, станет недоговаривать или умалчивать. Ибо та цель, ради которой он здесь, с ложью не уживется. В конце концов, он пришел сказать этим дуракам правду о них самих.

– Старик, – решила Ирка, умело закуривая.

– Где горбишься? – спросил по делу Бледный.

– В одном закрытом учреждении.

– В почтовом ящике, что ли?

– Вроде.

– Работаешь головой или руками? – заинтересовался Шиндорга.

– Тем и другим, но больше ногами.

– Шестеркой, значит, – объяснил Бледный.

– Смотря сколько стрижет капусты, – лениво бросил Артист.

– Мне хватает, – заверил Леденцов. – Дело не в деньгах.

– А пришел за своими трояками, – усмехнулся Бледный.

– Чихал я на трояки, – насупился Леденцов. – Не люблю, когда бьют из-за спины.

– Ты и в прямой бы не устоял, – заверил Бледный.

– Это еще неизвестно.

– Может, попробуем?

– Кончай базар, – велела Ирка. – Желток себя в милиции доказал.

– Тогда вернем его трехи, но только натурой, – повеселел Шиндорга и полез в одну из сумок, стоявших под скамейкой.

В Леденцова плавно полетела бутылка. Он поймал. Нераспечатанная, ноль семь литра, плодово-ягодное, розовое.

– Пей! – приказал Шиндорга.

– Один?

– Один, из горла, до дна, не отрываясь.

Леденцов глянул на ребят. Они ждали.

Пить? Бутылку вина залпом, почти натощак, при подростках? Ему, оперуполномоченному уголовного розыска, непьющему, спортсмену? Не пить. Но тогда они вытурят его из Шатра и все полетит насмарку. Пить; в конце концов, он ничего не повредит, кроме своего здоровья.

Леденцов заправски сорвал полиэтиленовую пробку, сел на скамейку, расставил ноги, оглядел выжидательные лица и запрокинул голову. Теплая жидкость, чуть пахнущая какими-то ягодами и гнильцой, ненужно потекла в желудок. Тот не принимал ее, хотел сократиться и бросить вино вверх, обратно, но Леденцов зажал этот позыв и пил, пил, клацая зубами о стекло и стараясь не задохнуться. Наконец вино иссякло. Он потряс емкость, добирая запоздалую струйку, глубоко вздохнул и бросил посуду под лавку. Ему показалось, что ребята тоже вздохнули.

– Не слабак, – решил Артист.

– Дозу взять умеет, – согласился Бледный.

– А нам для расслабона? – капризно проныла Ирка.

Извлеклась еще одна бутылка и пошла по кругу, Леденцова уже минуя. За ней вторая. Каждый делал несколько глотков, передавал бутылку и до ее возвращения торопливо пыхтел сигаретой.

Леденцов посмотрел на купол. Он почему-то начал растягиваться и опадать, будто его неудачно надували. Обрадованные солнечные звездочки принялись играть друг с другом в какую-то мерцающую, мерцательную чехарду. А звездочка в самой маковке, крупная, уже целая звезда величиной с карманное зеркальце, нахально уставилась в больную переносицу. Он подмигнул ей, в ответ она прошлась по его лицу солнечным зайчиком.

– Старики… Так и живете? – спросил Леденцов, стараясь отринуть свое безмятежное состояние.

– А как живем? – лениво удивился Шиндорга.

– Скучно. Пьете вот…

– Работать нам можно? Можно. А выпить нельзя?

– Вы еще неокрепшие.

– Покрепче тебя, – отрезал Бледный.

– Почему это скучно? – не согласился Артист, берясь за гитару.

Он бросил на пол сигарету, тронул струны и запел грустным и неслабым баритоном, неожиданным для его узкой груди:

 
Я пройду по Неве,
По гранитной земле.
Света нет, только дождь,
Ну а солнца не ждешь.
Вместо солнца блестит
Красный мокрый гранит,
И игла помогает ему,
Солнце им ни к чему.
Я иду по мосту,
Сфинкс стоит на посту.
Мокрый нос, мокрый хвост.
В Ленинграде он гость.
Помнишь, каменный зверь,
Как в пустыне горел,
От лучей и жары пламенея?..
А теперь у тебя пневмония.
 

– Чьи слова? – спросил Леденцов.

– Все его – и слова, и музыка. – Ирка потрепала Артиста по раскидистым волосам.

– Душевно поешь, – похвалил Леденцов.

В узком проходе появилось острое лицо мальчишки – он заглядывал, как в расщелину.

– Юрка, заползай! – поманил Шиндорга.

Мальчишка опасливо, как в ту же расщелину, ступил в Шатер: любопытство пересилило. Его глазки зыркали по круглому полумраку, впитывая иную, запретную жизнь.

– Дозу возьмешь? – спросил Бледный.

– Какую дозу?

– Допинга…

Мальчишка пожал плечами, не зная, хочет ли он взять дозу и что такое допинг. Но глаза радостно ждали небывалого.

– Хлебни, – отечески посоветовал Бледный, протягивая ополовиненную бутылку.

– Зачем? Ребенок еще, – жестко бросил Леденцов.

– Ничего, мужиком вырастет.

Леденцов встал. Оперативно-воспитательная акция кончилась, не начавшись. Все. На себе он ради дела мог ставить опыты, но допустить спаивание ребенка…

Сейчас он выбьет бутылку из тонкой руки мальчишки, швырнет наземь Бледного и вызовет машину…

Но бутылку выбила другая рука, которая вроде бы повисла в беседке самостоятельно, без человека. Уж только вслед за ударом они увидели женщину, стоявшую в листвяном проеме входа. Она размахнулась еще раз, отвесила мальчишке выстрельную пощечину, выволокла его из Шатра и бросила через плечо:

– Подонки!

– Что она так? – облегченно спросил Леденцов.

– Не доверяет нам, – буркнула Ирка.

– Почему?

– А ты нам доверяешь? – вдруг спросил Бледный.

– Само собой.

– А мы тебе пока не доверяем.

– Это с чего? – постарался обидеться Леденцов.

– Нужна проверочка.

– Я вроде бы проверенный…

– Нужна настоящая проверка. Приходи завтра.

Леденцов молча оглядел каждого. Неужели подозревают? Ребята молчали, будто так и надо.

Выходит, что атаманом тут Бледный? Не Ирка? Разумеется, в таких группах лишь сила да наглость в цене.

– Не скисай, Желток, – посочувствовала Ирка. – Мы любого проверяем.

– Разбегаемся, – предложил Бледный. – Эта тетка может капнуть в милицию.

Артист запел под гитару:

 
Бежит вина живой поток
Часами, днями и годами.
Безжалостен коварный сок,
Которым захлебнемся сами.