Текст книги "Ящик Пандоры"

Автор книги: Станислав Гагарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

XXXIV

Когда Владимир Ткаченко получил указание руководства отправиться на шхуну-кафе и поговорить там с Никитой Авдеевичем, он подумал, что неплохо бы пригласить в «Ассоль» так неожиданно встреченную им на лайнере Алису. И хотя был правомочен самостоятельно решать, как поступить ему, ведь спутница могла быть неплохим оперативным прикрытием в его миссии, майор решил уведомить об этом своего шефа, полковника Картинцева.

– Здравая мысль, Владимир Николаевич, – сказал начальник отдела. – И в самом деле: молодому мужчине сидеть одному в кафе, да еще в таком романтическом, скучно… Я и сам хотел уже посоветовать вам пригласить кого-либо из наших сотрудниц… Ваша хорошая знакомая?

– Больше чем знакомая, Валерий Павлович, – ответил Ткаченко. – Учились вместе в инязе. И вообще…

Тут он неожиданно смутился, но Картинцев будто не заметил ничего, сказал:

– Добро, Владимир Николаевич, действуйте. Вечером соберемся вместе, обменяемся новой информацией.

Ткаченко вернулся в свой кабинет и позвонил оттуда вахтенному штурману теплохода «Калининград».

– Алиса Петровна? – переспросил тот. – Наверное, в библиотеке. Сейчас я позвоню туда по судовому телефону…

«Больше, чем знакомая, – мысленно передразнил сам себя Владимир. – Что ж ты так об Алисе, которая была тебе целый год самым близким существом? «Учились вместе…» И только, товарищ майор? Ладно, ладно, не иронизируй. Во второй раз я не отпущу ее… Костьми лягу за Алису».

Учились они и вправду вместе. Даже в одной группе. И сидели в аудитории за соседними столами. И обитали в студенческом общежитии на одном этаже. Только вот не замечали друг друга почти целых два года, до конца второго курса, пока их группа не собралась на экскурсию в Звенигород.

Владимир вышел тогда в тамбур покурить. Докурив сигарету, Ткаченко открыл переходную дверь, чтоб выбросить окурок. Когда он повернулся, хлопнув дверью, в тамбуре стояла Алиса.

– Сейчас будет станция Малые Вяземы… Потом Голицыно, – сказала она. – В этих местах сохранилось поместье Бориса Годунова. В нем останавливалась Марина Мнишек по дороге в Москву. А на здешнем кладбище похоронен брат Александра Сергеевича Пушкина… В имении князей Голицыных – краеведческий музей. Памятные, заповедные места.

– Ты уже была здесь? – спросил Ткаченко у Алисы.

– Нет еще, – ответила она. – Только очень хочу побывать.

Алиса пристально посмотрела Владимиру в глаза, нечто магнетическое было в ее взгляде. Он и сейчас помнит, как охватило его тогда необъяснимое чувство, в котором были и приподнятость духа, и волнующий, сладкий ужас, желание раствориться или спрятаться, чувство, смешанное со стремлением пойти навстречу той, кто смотрит сейчас так настойчиво, строго и нежно.

– Сойдем сейчас на станции, – сказала Алиса тоном, не допускающим никаких возражений.

– А как же ребята? – робко заикнулся Володя.

– Ну их, – махнула Алиса. – Они и не заметят, что нас нет с ними.

Раскрылись с шипением двери, и двое молодых людей ступили на перрон станции, как на палубу таинственного корабля.

Они плыли на нем целый год.

– Алиса Петровна в библиотеке, – послышался в телефонной трубке голос вахтенного штурмана, – но я не могу вас переключить на нее… Что передать?

– Попросите Алису Петровну позвонить по городскому телефону, – сказал Владимир и продиктовал номер.

Алиса согласилась встретиться с ним у оперного театра. Молодая женщина не спрашивала зачем, по какому поводу он ее вызывает, согласилась она как-то обыденно и просто, будто не было и тех шести лет, пролетевших с той последней их встречи, когда Владимир увидел Алису неподалеку от Центрального дома журналистов, когда она, припарковав синий «понтиак» на Суворовском бульваре, столкнулась с Ткаченко на углу, направляясь на прием в японское посольство.

Теперь это была вовсе другая женщина. Когда-то Володя с радостным душевным трепетом ждал от нее все новых и новых указаний, наставлений, просьб и, чего там скрывать, капризов. Теперь, он ощущал это, Алиса готова была повиноваться любому его слову. И это не было стремлением приноровиться к сильной мужской руке, это стало как бы новой сутью Алисы, которая собственно говоря, и является истинной сутью женщины, а все остальное – от лукавого…

– So shall thou feed on Death, that feeds on men, did Death once dead there’s no more dying then, – произнес вдруг Ткаченко заключительные строки сто сорок шестого сонета Шекспира.

Алиса удивленно посмотрела на него.

– Почему ты вспомнил именно это? – спросила она. – «Над смертью властвуй в жизни быстротечной, и смерть умрет, а ты пребудешь вечно».

– Э, нет, – запротестовал Владимир, – на такой перевод я не согласен. Тут недавно купил я в букинистическом томик стихов Владимира Бенедиктова. Они вышли в 1884 году, в Петербурге. Там были и переводы, или подражания, как называет их поэт, сонетов Шекспира.

– Я слышала о переводе Бенедиктова, только не помню этих строк, – отозвалась Алиса.

– «Сам смерть ты объедай – ту смерть, что ест людей, перемоги ее, чтоб не достаться ей», – сказал Ткаченко.

– А что? Совсем неплохо… Тринадцатую строку он перевел просто великолепно, почти дословно. И передал присущий многим сонетам Шекспира «шокинг». Довольно выразительно и метко передал… А вот воссоздать метафористическую тонкость четырнадцатой строки поэту не удалось. Решение у него несколько лобовое.

– Может быть, – согласился Владимир и рассмеялся.

– Чему это ты? – спросила Алиса.

– Я посмотрел на наш стол и подумал, что тут годится и такой вот перевод шекспировских строк: «Отказывая в пище телу, которое является добычей смерти, ты преодолеешь смерть».

– Так это же чистой воды подстрочник, Володя…

– Верно. А теперь вспомни перевод, который ты привела. Какой разный смысл заключен в словах настоящего Шекспира и того, кто так бездарно его исправил…

– Но позволь…

Словом, все было как в старые добрые студенческие времена. Стихи Бернса и Браунинга, Кольриджа и Китса, творчество Свифта и Теккерея. Споры, разногласия, цитирование английской классики, попытки проникнуть в лингвистические тайны чужого языка, сличение его идиом с загадочными поворотами языка родного…

Владимир и Алиса сидели за столиком на полубаке шхуны «Ассоль» и пребывали в особом эйфорическом состоянии, которое присуще молодоженам в медовый месяц. А ведь у них был уже такой месяц, и даже больше – целый год… Но Ткаченко, искренне отдаваясь охватившему его душу чувству, постоянно помнил о мрачном карателе-профессионале и художнике-дилетанте Зюзюке, убийстве радиста, между которыми мнилась ему некая таинственная связь, бессмысленной на первый взгляд шифровке, предстоящей беседе с отцом Ирины Мордвиненко, который пребывал сейчас на борту шхуны… Владимир узнал об этом от боцмана-метра и ждал момента, чтобы под удобным предлогом оставить Алису.

Его выручил облаченный в экзотический пиратский наряд метрдотель.

– Не желаете ли отведать нашу новинку? – спросил он, подойдя к столику, за которым сидели Алиса и майор Ткаченко. – Сегодня подаем гостям впервые… Черный суп из каракатицы! Любимое блюдо спартанцев… Говорят, что его, этот суп, очень уважал-таки сам царь Леонид.

– Почему суп черный? – спросила Алиса.

– Каракатицу варят, не удаляя ее «черного» мешка, – пояснил Владимир. – Так сказать, в собственном соку…

– Откуда вы такое знаете? – подозрительно посмотрел на Ткаченко пират-администратор. – Молодой человек будет из кулинаров?

– Нет, – улыбнулся майор. – Попросту я бывал в Японии и ел там каракатицу в сыром, жареном, вареном и маринованном виде. Ел даже глаза… Их сушат на сковородке и употребляют как орехи.

– Фу, – сказала Алиса и сморщилась. – Предпочитаю грецкие или волоцкие.

– Тогда с вами все в ажуре, – успокоился боцман мэтр, – вы-таки из наших моряков. И в Гонконге бывали?

– Приходилось.

– В Обезьяньем ресторане сиживали?

– Это заведение мне не по карману.

– Мне тоже, – вздохнул пират. – Так я распоряжусь вам по супчику из «чернил»?

– Распорядитесь, – согласился Владимир, отпуская мэтра. Пора было идти к Никите Авдеевичу.

– И ты будешь есть эту гадость? – спросила Алиса.

– Вместе с тобой, лисонька, – ласково ответил Ткаченко. – Но я тебя покину, ладно? Ты уж поскучай немного, у меня есть серьезный разговор кое с кем.

Майор Ткаченко неторопливо поднялся, ласково пожал Алисино запястье, и пошел на ют, где в глубине кормовых помещений находился кабинет, или каюта, капитана-директора шхуны «Ассоль».

XXXV

Хортен-старший, он же полковник Адамс, по селекторному аппарату пригласил заместителя в кабинет.

– Добрые новости, мой мальчик, – улыбаясь сказал он майору Бойду. – Только что расшифровали радиограмму Биг Джона. Вот она, читайте и радуйтесь.

«Хортену, – прочитал Малютка Джек. – Груз передан Садлеру тчк Находимся борту теплохода «Калининград» тчк Перевербовка «Лося» не удалась связи летальным исходом двтч объект покончил собой тчк Прошу разрешения вернуться зпт согласно пункту четырнадцать плана операции «Голубой десант» тчк Конрад Жилински гонорар принял зпт ехать запад отказался тчк Биг Джон».

– Что вы на это скажете, Джек? – спросил полковник Адамс.

– Только одно, сэр. Операция «Голубой десант» развивается успешно. Что же касается «Лося»… Весьма сожалею, но, как видно, формула «тридцать пять и шестьдесят пять» приказала долго жить.

– Нет, не скажите, майор… Вы забыли, что досье на Ольшанского в наших руках. Видимо, он покончил самоубийством, испугавшись разоблачения, хотя ясно, что мы ни в коем случае не передали бы компрометирующих его документов русским контрразведчикам. Зачем нам делать за них то, что они должны были сделать давным-давно… А теперь начнем игру с другого конца – сами выйдем на Александра Горовца и расскажем этому талантливому, осыпанному почестями, обласканному советскими властями инженеру, кем был его добропорядочный папаша, заслуженный пенсионер и образцовый семьянин. Козыри в нашей части колоды, Джек. Главное в том, чтобы правильно зайти ими. И я думаю, что когда сейф с досье Ольшанского и других агентов, конечно, будет стоять на моем письменном столе, мы сделаем новый ход. Может быть, вам придется поехать в Россию, майор…

Джек Бойд подскочил от неожиданности в кресле.

– Мне? – спросил он. – Простите, сэр, но…

– Ай-яй-яй, Малютка Джек, – укоризненно покачал головой Хортен-старший. – Вы же разведчик, майор, профессионал, офицер разведки. А нервы у вас… Засиделись в тихой гавани, обросли жирком. Пора глотнуть соленого воздуха, Джек! Свистать всех наверх! Поднять паруса! Ну, а если серьезно… Русские созывают совещание шипчандлерских контор у себя. Кажется, в Одессе. Мы тоже получили приглашение и должны послать туда своего представителя. Оттуда недалеко Дижур, где обитает наш будущий источник. Вернее, ваш источник, поскольку именно вы, Бойд, завербуете Александра Горовца, который пока и не подозревает, что носит вымышленную фамилию. Передаю вам этого человека в вашу собственность, майор.

– Благодарю вас, сэр, – уже спокойным тоном сказал Бойд. – Но если программа совещания не позволит мне выехать в Дцжур? Или чересчур жестокой будет опека хозяев?

– Нет ничего проще… С междугородней телефонной станции позвоните в Дижур и скажете Горовцу, что располагаете информацией по поводу причин самоубийства его отца. И тогда инженер Горовец сам примчится в Одессу.

Бойд хмыкнул.

– Вы чертовски правы, сэр, – сказал он. – Конечно, я поеду в Россию в качестве коммерсанта, связанного с ними договорными обязательствами, хотя уже сам выход мой на Горовца может быть расценен чекистами, как разведывательная работа.

– Разумеется, вы рискуете, – сказал полковник Адамс. – Но в этом и заключен смысл нашей с вами работы: воевать в мирное время. А ля гер ком а ля гер – на войне как на войне, – говорят французы. Помните, как два года назад я внезапно уехал в Штаты хоронить своего дядюшку?

– Конечно помню, сэр, – ответил майор Бойд. – Я ведь и вручил вам официальную радиограмму. Вы отсутствовали полтора месяца, оформляя наследственные дела.

– Так вот, Джек, сегодня я могу сказать вам, что никто у меня не умирал и никого я не хоронил… Меня отправили в специальную командировку.

– На Гавайские острова, сэр? – улыбнулся Малютка Джек.

– Если бы, – проворчал Хортен-старший. – А в Москву вы не хотели? Так-то вот, Малютка Джек… Понадобился им специалист по некоторым психологическим проблемам – вот и выдернули меня отсюда. Хотя вся операция носила скорее технический характер, точнее, радиоэлектронный. Да это программа «Кобра», которую наша фирма осуществляла совместно с Агентством национальной безопасности.

– Про «Кобру» я знаю, – сказал Джек и уважительно посмотрел на шефа. – Только не подозревал, что и вы были зафункционированы в ней…

– Представьте себе, был… Программа осуществлялась с размахом. Для начала ввезли в дипломатическом багаже массу всевозможных электронных штучек новейших модификаций и оборудовали ими здания нашего консульства в Ленинграде и посольства в Москве. С помощью этой аппаратуры необходимо было перехватывать всю информацию, которую русские отправляли за рубеж… Предстояло тотально следить за международным радиообменом, взяв под контроль интернациональные системы связи. Кроме того, мы намеревались ежедневно получать сведения о состоянии противоракетной обороны вокруг Москвы, всех ее средств и радиоэлектронного оборудования. Надо было научиться создавать помехи навигационным системам и системам связи в зоне Московской области, перехватывать переговоры по радиорелейным линиям правительственной связи, создавать в случае возникновения чрезвычайных обстоятельств целенаправленные помехи.

– Я услышал также о «Дабл-ю-джи-1240», – осторожно заметил майор Бойд.

– О, Джек, это замечательная система радиотехнической разведки! – воскликнул полковник Адамс. – Она управляется мощным компьютером, который обладает огромной электронной «памятью». С помощью «Дабл-ю-джи» мы могли подслушивать даже радиотелефоны правительственных машин…

– Это же великолепно, полковник!

– Только не в России, – помрачнел Хортен-старший. – В этой чертовой стране не проходят никакие технические новинки. Стоит нам что-нибудь изобрести – русские противопоставляют нечто свое, зачастую еще более совершенное. И контрразведка у них… Не приведи господи попасть к ней под зонтик. Еще до моего приезда туда чекисты поймали в Ровно с поличным нашего военного атташе, полковника Спенсера, и его заместителя, майора Джеймса Холброка, военного советника вице-президента. Оба попали в разряд персон нон грата. А когда я вовремя уехал, попались Гарри Уайтхерби и Ричард Корбин…

– С одним из них я учился вместе, – вставил реплику Малютка Джек. – Это они погорели с пластмассовым «сосновым пнем»?

– Они самые… Идиоты! Вывезли этот «сосновый» контейнер со сверхэффективной системой электронной разведки, которая стоила полмиллиона долларов, в осиновый лес! Надо было знать, что сосна, любящая сухие места, не может расти среди осин, обитательниц низких и сырых мест… Кретины!

– К сожалению, сэр, в наших разведшколах не учат ботанике, – попытался тонко сыронизировать майор Бойд, но шеф не принял иронии.

– В ваших школах не учат и здравому смыслу, – сказал он. – Я нигде не учился нашему делу, сама жизнь преподавала мне жестокие уроки, и считаю, что разведчиком надо родиться, этому не научишься. Мой первый босс – Уильям Донован, начальник Управления стратегических служб, был обыкновенным бизнесменом, звание генерала он получил, так сказать, гонорис кауза, за совокупность военных заслуг, но это был разведчик божьей милостью, Джек.

– Совершенно с вами согласен, сэр…

– И хорошо, что согласны, майор. С начальством всегда надо соглашаться. Когда выходит к нам «Калининград»?

– Двадцать седьмого июля, полковник.

– Он сразу идет на Стамбул?

– Возможен заход в Ялту. Это в каждом рейсе решает дирекция круиза вместе с судовой администрацией.

– Хотелось бы, чтоб на этот раз захода в Ялту не было…

– Почему, сэр?

– Интуиция, Джек. Шестое чувство разведчика.

XXXVI

По личной просьбе генерала Вартаняна подполковник милиции Свешников снова допросил водителя мусоросборщика Елисеева, того самого, что подвозил Конрада Жилински и Биг Джона к месту будущего убийства, потребовав за оказанную любезность на бутылку и получив среди смятых родных рублей американский доллар.

Доллар, конечно, оказался в руках водителя случайно, согласно закону оплошности, под его действие попадают и более опытные разведчики, нежели Биг Джон, хотя Жан Картье и считался профессионалом высокого класса.

– Как они выглядели, эти люди? – спросил водителя подполковник Свешников.

– Люди как люди, – ответил тот. – Наверно, рыбаки с тунцелова… Один был поприличнее одет, это который постарше. А другой, как обычно, в джинсах.

– Вы рассмотрели в темноте, что на нем были джинсы?

– А может быть, и что другое… Сейчас все, кому ни лень, носят джинсы. Да! Кепочка еще на нем была… Знаете, такая с козырьком. Пляжники ее носят, приезжие.

– На том, кто постарше, или на молодом?

– На молодом. Это я хорошо помню…

– А как они вас подрядили?

– Очень просто. Еду я, значит, по Черноморскому проспекту, в самом его конце, на выходе из города уже, там недалеко мой участок расположен, готовлюсь приступить к операции…

– Какой «операции»? – спросил подполковник.

– Это я так сбор ящиков с мусором называю… Да… Вижу голосуют двое. Затормозил. «Шеф, – говорят, – подбрось до улицы Лавриченко». На бутылку дадите? – говорю им. Извиняюсь, конечно, что в рабочее время колымил… Только я эти ящики все равно вовремя опорожнил, товарищ начальник!

– Не отвлекайтесь. Давайте по существу. Значит, потребовали у ночных пассажиров на бутылку… С кем шел разговор?

– С молодым. С тем, кто в кепочке. Старый, он таки больше в молчанку играл.

– Дальше рассказывайте, – попросил Василий Михайлович.

– «Не обидим, говорит, только рви побыстрее… Жены нас с фонарями ищут…» Тогда я и решил: рыбаки подгуляли, а сейчас до своих Марусек целят. Садитесь, говорю, прокачу, как на вороных. А что? Город пустой, можно и скоростиху врезать.

– И врезал?

– Врезал, товарищ подполковник!

– А где высадил их?

– У четырнадцатого дома. Я его, дом этот, хорошо знаю, там у меня свояченица живет.

– Видели, что они вошли в этот дом? – спросил Василий Михайлович.

– Вот этого не скажу. Сразу развернулся и поехал. Они еще на тротуаре стояли.

– А деньги? Как они расплатились с вами?

– Когда я тормознул, сначала пожилой вылез. Потом молодой в кепочке руку в карман сунул и мне в куртку смятые бумажки влупил. Я покамест ноль внимания, а когда отъехал, остановил у фонаря, смотрю: пять рублей по карбованцу и шестой – доллар.

– Ну и что в этом особенного? Случайно попал, ведь рыбаки эти из-за границы пришли… Что вас встревожило?

– Доллар, конечно, пустяк… Я сам, пока не женился, три года в пароходстве работал, держал эти «зелененькие» в руках. Не могу объяснить словами, товарищ начальник, но каким-то странным показался мне этот доллар.

– Фальшивым, что ли?

– Не совсем так… Может быть, и забыл бы я про этих типов, да после смены какое-то неуютство меня охватило. Дай, думаю, зайду в милицию. Вроде и под удар себя ставлю – «левых» возил, а только отдам я этот доллар ментам… Простите, товарищ подполковник, вырвалось… Отдам его милиционерам, и на душе станет легче. А теперь вижу – правильно сделал. Иначе б второй раз меня не вызывали.

– А вы наблюдательный человек, Иван Прокофьевич, – заметил подполковник Свешников. – И сообразительный…

– Сигнальщиком был на Черноморском флоте, – ответил Елисеев. – И на торгашах рулевым ходил… Это они, те самые, товарищ начальник?

– Кто «те самые»?

– Ну, которые радиста по соседству убили?

Василий Михайлович улыбнулся.

– Вы молодец, Иван Прокофьевич, хотя и нарушаете служебные инструкции, запрещающие перевозку пассажиров в автомашинах специального назначения. Хорошо, что пришли к нам с этим долларом. Вам он в таком количестве ни к чему, а вот нам может пригодиться. Что же касается вашего вопроса, то скажу лишь одно: излишнее любопытство не относится к положительным свойствам человеческого характера.

Елисеев пожал плечами.

– У каждого свои недостатки, – сказал он.

– Да, – сказал Свешников, – бывают недостатки и похуже. Думаю, что вы понимаете – о нашем разговоре никому ни слова.

– Заметано, товарищ подполковник! – воскликнул водитель и подмигнул Свешникову.

XXXVII

Пока Вадим Щекин беседовал с Ириной Мордвиненко, Сергей Гутов бродил по улицам пригородного поселка Лаврики, заходил в соседние с усадьбой Никиты Авдеевича дома, спрашивал, не сдадут ли ему хозяева комнату на лето, и между делом, исподволь, незаметно выспрашивал о директоре кафе «Ассоль».

«Каким путем Андрей Балашев шел из этого дома, торопясь к себе, туда, где ждала его смерть? – подумал Сергей Гутов, рассматривая издали усадьбу Никиты Авдеевича Мордвиненко. – Понять, как Андрей Балашев покинул сарай, который служил ему ночлегом, с какой стороны подобрался к площади поселка, откуда можно уехать на такси даже ночью, значит, в некоей степени воссоздать обстановку той ночи. И даже уловить состояние его души в то время…»

Бродя по поселку, Гутов стремился узнать как можно больше и о директоре Мордвиненко.

К Никите Авдеевичу соседи относились уважительно. Почти все они подчеркивали его бескорыстность, готовность прийти на помощь, выручить в трудную минуту. Особо отмечались его трезвость, трудолюбивость, – «все сам, сам управляется, и в доме, и в саду», хвалили и умельство Мордвиненко – «золотые руки». Не скупились соседи на похвалу и Ирине, правда, женская половика не забывала присовокупить, что гонору ей не мешало бы поубавить, а так девка хоть куда.

Словом, более чем приличные люди жили в доме, где еще недавно ночевал радист Андрей Балашев. Но какая неведомая сила подняла на рассвете и перебросила на улицу, названную именем подпольщика Семена Лавриченко, где ждала молодого парня безвременная смерть? Никаких зацепок, хоть как-то и что-то проясняющих, Сергей Гутов не обнаружил. Он собирался уже прекратить «поиски комнаты на лето», как вдруг задний сосед Мордвиненко, моложавый на вид пенсионер-полярник из города Гремученска, допытывавший у старшего лейтенанта, в чем он видит разницу между «Москвичом» и «Жигулями» – пенсионер собирался купить машину, вдруг этот будущий «буржуин», так Гутов называл владельцев частных машин, сказал:

– Нет, беру все-таки «Жигуленка». У «Москвича» мотор больно шумный. Тут вот недавно сосед мой ночью приехал… Так пока машину во двор загонял, все урчал, урчал, разбудил меня. Потом до утра уснуть не мог, все ворочался в койке.

– А на кой ляд он по ночам ездит? – осторожно спросил старший лейтенант. – На рыбалку, наверно?

– Да нет, – возразил пенсионер-полярник. – Никита Авдеевич – мужик серьезный, этим промыслом не балуется, предпочитает в саду время провести или в мастерской что-нибудь ладит. Для дома, для семьи… Слыхал я, что дружка фронтового возил. По местам, значит, боевой славы. Видно, задержались где – вот и вернулись ночью.

– Вечером, значит? – прикинулся простачком Сергей Гутов.

– Не вечером, а ночью, – уже несколько раздраженным тоном поправил его хозяин. – Вроде бы четырех еще не было, но около того.

Старший лейтенант решил прекратить пока дальнейшие расспросы. Надо будет – этого бывшего полярника вызовут свидетелем. Главное в том, что установлена неувязка в показаниях отца и дочери. Не утром приехал Никита Авдеевич, а ночью. Ночью! И это многое в корне меняет.

– Так что извините, – сказал пенсионер, – сейчас вам сдать комнату не могу. Дочка с внуком-школьником приезжает. А вот в сентябре – милости прошу. Бархатный сезон опять же… И виноград поспеет. Тогда и приезжайте!

Гутов поблагодарил хозяина и вышел на улицу. «Надо двигать в управление, – подумал он. – Предупредить майора – Мордвиненко приехал ночью… Пусть использует этот факт в разговоре с директором морского кафе…»

Старший лейтенант пошел вниз по улице, намереваясь берегом моря пройти на трамвайное кольцо и взять там такси. На кольце стояла и их с Вадимом служебная машина, но судя по всему капитан Щекин не закончил разговор с Ириной Мордвиненко, он и оставит ему машину.

Море начиналось метров в двухстах от последнего дома на этой улице. Сначала шла полоса зарослей ежевики, затем хороший песчаный пляж. У самой воды было полно купальщиков, и потому Гутов свернул влево, на дорожку, которая шла между ежевикой и песком.

Когда он поднялся на возвышенное место, то справа от дорожки увидел девушку с мольбертом. Она стояла к нему вполоборота, отрешенная, не замечающая окружающего мира, который жил за пределами пространства, ограниченного размерами ее холста.

Девушка писала море.

Сергей Гутов замедлил шаги. Ему захотелось подойти и посмотреть, что же получается у нее, заговорить с художницей, обменяться парой-другой фраз на профессиональном языке, ведь в свое время он сам окончил в Москве художественно-промышленное училище имени М. И. Калинина, а в органы госбезопасности ушел со второго курса Суриковского института. Сергей даже приостановился, когда оказался за спиной девушки, но затем решительно двинулся прочь.

«Не время, – подумал он, – не время… Надо спешить в управление. Приду сюда в субботу. Может быть, застану ее здесь. Да и с делом этим прояснится, полегче станет».