Текст книги "Ящик Пандоры"

Автор книги: Станислав Гагарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

XLV

– Другого выхода нет, Мартирос Степанович, поймите, попросту нет… Никакой альтернативы. Мне надо идти в рейс на «Калининграде». Именно мне! Валерий Павлович, ну поддержите хоть вы эту мою идею!

Полковник Картинцев согласно кивнул.

– Альтернативы, действительно, не существует, Владимир Николаевич прав. Теперь мы точно знаем, что «ящик Пандоры» в руках супостатов. Но пока «Калининград» находится в открытом море, досье гиммлеровских агентов имеют место быть, как говорится, на территории Советского Союза. И никто, понимаете, никто не может нам воспрепятствовать в поисках этих документов на борту нашего судна.

– Вы что же, – хмыкнул генерал Вартанян, – собираетесь обыскать багаж нескольких сот иностранных туристов?

– Нет, конечно, – возразил майор Ткаченко. – Мы попросту не имеем на это права без достаточных оснований. Что у нас есть? Толковые и, смею надеяться, искренние показания Конрада Жилински, в которого так неожиданно превратился наш знаменитый морской ресторатор. И все… Мы даже не знаем имен этой троицы, под которыми значатся они на «Калининграде».

– Одного из них называли Раулем, согласно показаниям Мордвиненко-Жилински, – напомнил полковник Картинцев. – Имя испанского происхождения.

– Не обязательно, – заметил Владимир. – Раулем могут называть и француза и немца.

– Погодите, товарищи, с именами, – остановил их начальник управления. – Как их зовут по нынешним документам мы все равно пока не узнали. Как вы, майор, мыслите дальнейший ход операции?

– Мне надо срочно попасть на «Калининград». Ведь он повернул в Ялту… Время еще есть. И попасть туда одному.

– Одному? – одновременно спросили генерал и Валерий Павлович.

– Разумеется… Посылать группу не имеет смысла. Если на борту «Калининграда» спрятано нечто… Но я ведь не собираюсь искать это нечто.

Владимир Ткаченко замолчал, выдержал паузу.

– Поясните, майор, – неторопливо сказал Мартирос Степанович.

– Все очень просто, товарищ генерал. Я стану для них наживкой. С крючком, конечно… Сам вдруг стану неким фактором, угрожающим успеху их операции. Они попытаются меня обезвредить и тем самым выдадут себя.

– А если эти парни, а судя по всему, они первоклассные профессионалы, да еще этот эсэсовский старый волк, проглотят наживку, даже не заметив крючка? – спросил генерал Вартанян. – Что тогда?

– Подавятся, – спокойно ответил Ткаченко.

– Силен наш майор, а? – повернулся начальник управления к полковнику Картинцеву. – Вызывает огонь на себя…

– На войне как на войне, – вздохнул Валерий Павлович. – Как ни крути, а Владимир Николаевич прав. Если просто искать бесполезное занятие. А вот так… Конечно, смертельный риск налицо.

– Один против трех? – покачал головой Мартирос Степанович.

– Но ведь за моей спиной четыреста человек экипажа, состоящего из честных советских людей! – вскричал майор Ткаченко. – И сам теплоход-то нашенский… Это вы учитываете?

– Учитываем, – спокойно ответил генерал. И тогда ты вот еще что учти, дорогой товарищ Ткаченко. Не все там без исключения честные, на теплоходе. Есть-таки заблудшая овца. Новые расшифровки тех радиограмм и дополнительные ориентировки с другой стороны свидетельствуют, что у этой далеко не святой троицы есть сообщник среди экипажа. Кто он, мы, к сожалению, не знаем. Он проходит под кличкой «Седельный мастер», по-английски «Saddler». Прими к сведению, майор. А теперь хватит разговоров. С этой минуты вы находитесь в отпуске, товарищ Ткаченко. За отличную службу руководство управления и партком премируют вас туристической путевкой. Совершите круиз на теплоходе «Калининград». Валерий Павлович, организуйте подготовку необходимых документов для Владимира Николаевича.

– Хорошо, Мартирос Степанович, – сказал полковник Картинцев и, спросив разрешения, вышел из кабинета.

Генерал встал из-за стола и подошел к майору Ткаченко.

– Ты сам-то представляешь на что идешь, Володя? – спросил он, обнимая его за плечи.

– Я справлюсь, Мартирос Степанович, – улыбаясь, ответил Владимир.

– Обязан справиться, – проворчал, отворачиваясь, генерал Вартанян. – Но зря не рискуй… Хотя что я говорю… Зря – не зря… Словом, на рожон не лезь.

– Не полезу, – пообещал Ткаченко.

– Я знал, что ты предложишь этот вариант. Ведь другого-то попросту нет. И связался с Черноморским флотом, с пароходством. Сейчас будут готовы твои документы, а пароходная «Ракета» уже ждет тебя в порту. Выйдешь на ней на квадрат пять-четырнадцать, там пересядешь на торпедный катер. Он домчит тебя до Ялты. На подходе к ней перейдешь на ялтинский «Метеор» – не надо, чтоб кто-либо с борта «Калининграда» видел, как нового пассажира примчали на торпедном катере.

– Не надо, – согласился Владимир. – И оркестра на пирсе тоже…

– Вот именно, – усмехнулся генерал Вартанян. – Товарищ понимает… А тем временем мы закончим составление словесных портретов всех троих твоих будущих противников по описаниям Конрада Жилински, их изображения изготовим и передадим по радио на борт «Калининграда». А пока придется тебе работать втемную. На судне об истинном твоем предназначении будет знать только капитан. Устинов – сильный и мужественный человек, большая умница. Положись на него… И привет передай. Мы с ним оба из Ростова, земляки.

– Передам, – просто сказал Владимир.

– Тогда – ни пуха ни пера, майор.

– К черту, – сказал Ткаченко.

XLVI

– Дела, – сказал капитан Устинов. – Ну прямо, как в кино… Конечно, сделаю все возможное. И даже сверх того… Но чтоб, значит, никто-никто?

– Только вы, Валентин Васильевич, – подтвердил Владимир Ткаченко.

– И даже моему помполиту сказать нельзя?

– Государственная тайна, – развел руками майор. – Не обессудьте.

– Но хоть, как выглядят они, знаете?

– Пока не имею представления. Но вскоре передадут по радио их приблизительные портреты.

– Следовательно, и радиста…

– Посвящать во всю суть дела не надо. Принял РДО – передал вам шифровку – и все. А что там, в тексте… Ведь у радистов есть обязательство о неразглашении…

– Имеется, как говорили в старину, таковое… Начальник рации у нас коммунист, секретарь партийного бюро, надежный парень по фамилии Юшков. Тут все «железно». А вот под каким соусом я вас команде подам… Тут надо подумать. Для меня вы официально пассажир, турист с путевкой. Это хорошо. Но ведь вам необходимо, как я понял из нашего разговора, всюду шастать, бывать во всех судовых службах и помещениях. И на законных при том основаниях. Тут амплуа пассажира не годится. Еще чашку кофе?

– Благодарю вас, – ответил Владимир. – Я лучше выпью апельсиновый сок.

– На здоровье, Владимир Николаевич. Чтобы мне такое для вас придумать?

Они сидели вдвоем в просторном салоне капитанской каюты. Через два часа «Калининград» готовился покинуть Ялтинский порт. Уже начали подъезжать к борту лайнера автобусы с иностранными туристами, которых возили в Гурзуф, Алупку, Мисхор, Гаспру и Ливадию. Переполненные впечатлениями, гости России поднимались на борт лайнера, искренне благодарные хозяевам за то, что те предоставили возможность полюбоваться красотами южного берега Крыма.

– Хочешь не хочешь, а отсюда вы должны выйти в новом качестве, – проговорил капитан Устинов. – Я ведь уже давно хотел представить вас старпому, но еще не решил, кем вы у нас будете… Хотя… Это же так просто! Вы, Владимир Николаевич, пожарный инспектор! И не из пароходства, тамошних у нас все знают, они нам житья проверками не дают, а из Москвы, из Главного пожарного управления. Годится?

– Вполне… А что я должен буду делать?

– Рыскать по судну аки волк алчущий. Ходить везде и придираться по части противопожарной безопасности. Щиты с инвентарем, огнетушители, различные системы глобального тушения, ящики с песком и прочая, вплоть до выборочного обхода кают экипажа на предмет обнаружения запретных электронагревательных приборов – чайников, кофейников, кипятильников, тостера… Тут наш старпом, Арсений Васильевич, особой свирепостью отличается, довелось ему, бедняге, однажды гореть в Северной Атлантике, от самодельного «козла» – электропечки – занялся огонь в каюте моториста.

«Я, кажется, знаю одного члена экипажа, у которого хранится еретический кипятильник», – весело подумал Ткаченко и некстати рассмеялся.

– Вы это к чему, Владимир Николаевич? – не понял Устинов.

– Представил себя в роли пожарника… Непривычная роль.

– Учтите, статус пожарного инспектора дает вам определенные прерогативы власти. Конечно, моряки их не любят, пожарников, как, впрочем, любых ревизоров, но все будут обязаны беспрекословно допустить вас повсюду. Словом, мой теплоход в вашем распоряжении.

– Значит, какой-то реальной властью я все-таки буду обладать, – задумчиво произнес Ткаченко. – Конечно, я понимаю, что мне очень и очень далеко до вашей, Валентин Васильевич, поистине царской власти.

– А зачем вам капитанская власть? – спросил Устинов. – Знаете, у капитана еще есть и обязанности, и главная из них – отвечать за действия других. Ошибся штурман – отвечает капитан. Проступок матроса – тоже… Авария в машине – тут «деда», стармеха, возьмут за бока и опять же непременно капитана. А что касается царской власти…

Он подошел к дивану и взял в руки раскрытую книжку, полистал ее.

 
«Кто царской власти рад? О, благо лживое,
Как много зла таит твой лик приманчивый!
Всегда под ветром горы поднебесные,
Всегда утесы, море разделившие,
Валов удары терпят и в безбурный день,—
Так пред фортуной власть царей беспомощна».
 

Он закрыл книжку.

– Что скажете, Владимир Николаевич?

– Убедительно. Кто это сочинил? Не догадался…

– Это Луций Анней Сенека, его трагедия «Эдип».

– Сенека Младший, философ и поэт, – вспомнил Ткаченко, – автор трактата «О милосердии», в трех книгах, которые он посвятил императору Нерону, своему воспитаннику. К сожалению, с Сенекой-драматургом я не знаком, не добрался до его трагедий.

– А я, знаете ли, на старости лет пристрастился к древним римлянам и грекам, – несколько смущенно сказал капитан. – Перечитываю Гомера и Вергилия, Петрония и Эсхила, пробую осилить Платона и Аристотеля, особенно меня привлекает философия киников – Антисфен, основатель школы, легендарный Диоген Синопский и его ученики – Кратет, Гиппархия, Метрокл, Онесикрит. Я уж подумывал: не заняться ли мне древнегреческим и латинским, да побоялся, что в пароходстве засмеют. Спятил, скажут, капитан Устинов.

– И напрасно, – горячо возразил Владимир. – Лично я всячески приветствую ваше увлечение, Валентин Васильевич. И по-хорошему завидую… Владею тремя европейскими языками, английский знаю, как заверяют специалисты, на оксфордском уровне, но вот древнегреческий или латинский… К этому не преуспел. А надо бы… Но и времени недостает, и… Опасаюсь, что в нашей фирме меня тоже не поймут.

Они посмотрели друг на друга и расхохотались.

– Ну, – сказал Устинов, взглянув на часы, – хорошо… Делу время – потехе час. Или – ест модус ин ребус – во всем должна быть мера, как говорили древние римляне. Сейчас я приглашу сюда старпома и представлю ему пожарного ревизора из Москвы. Не думаю, чтобы Арсений Васильевич был в восторге, но куда ему деться?

Каюту «инспектору» отвели на одной из пассажирских палуб, в первом классе, идея капитана, «будете поближе к подопечным, а к экипажу у вас путь не заказан». Разобрав немудреный багаж, Владимир Ткаченко заглянул в зеркало над умывальником и потрогал щеки, они кололись, вспомнил: брился он вчера утром.

Когда водил по лицу электрической бритвой, подумал: «А сей механизм опасен в пожарном отношении? Чем он лучше кипятильника? Гм, ты начинаешь входить в роль, Ткаченко…»

Захотелось выпить чашечку кофе. Можно было бы пойти в бар, но Владимир решил навестить сначала Алису, она ведь даже не знает, что судьба свела их вместе на этом корабле.

«У нее и кофием разживусь, – решил Ткаченко. – При пожарном инспекторе можно и запретный прибор включить…»

Но в каюте Алисы не было. Владимир отправился в читальный зал. Он был почти пуст, если не считать сухопарой дамы, она рассеянно листала журнал «Нью-Йорк тайм мэгэзин», а в углу, за столиком библиотекаря сидела незнакомая майору молоденькая девушка.

– Уот ду ю вонт? – старательно произнося альвиолярные звуки, спросила его она.

– Что я хочу? – переспросил, усмехнувшись, Владимир. – Алису Петровну увидеть…

– Ой, – сказала девушка, – а я вас за американца приняла.

– Похож? – спросил Ткаченко.

– Теперь уже нет, когда на русском языке заговорили… А так – просто вылитый иностранец. А вы кто будете?

– Страшный я человек, – сообщил Ткаченко. – Кащей, людоед и Синяя Борода. Так где Алиса Петровна?

– Вам мало семи зарезанных жен? – самую малость кокетничая, спросила девушка.

– Вы родом из Одессы, – уверенно сказал Владимир.

– Как вы угадали?

– Только там на вопрос отвечают вопросом.

– Верно. А Алиса Петровна на экскурсии, иностранцев в Ливадию повезла. Вот-вот вернется. Меня попросила посидеть в читальном зале: вдруг кто-нибудь почитать захочет. А тут весь день никого не было, если не считать вон той старой карги. И чего сидит? Лучше б на берег подалась.

– А меня зовут Лена, – сообщила она.

– Хорошее имя, – отозвался Ткаченко. – Владимир Николаевич… Только не надо так неуважительно о старом человеке. И потом – какая она карга?! Скорее – дама приятная во всех отношениях.

– Благодарю вас, молодой человек, – проговорила на довольно чистом русском языке, но с заметным иностранным оттенком, «старая карга», поднимаясь из-за стола с журналом в руке. – Конечно, я уже не так молода, как вы, мисс Лена, у меня есть внучка, ваша ровесница и тезка, но «каргой» меня никто не называл. Впрочем, я вот уже полвека почти не общаюсь с русскими людьми, с того дня, когда умерла моя мама, Лидия Стефановна Потоцкая.

Щеки Лены пылали. Она в крайнем смущении опустила голову.

– Простите меня… Я не хотела…

– Верю, – добродушно проговорила дама. – Вы попросту интуитивно хотели подчеркнуть перед этим бравым парнем, которого приняли за моего соотечественника, свою молодость. Это так понятно, Лена. А вот меня зовут Екатерина Ивановна. Отца, правда звали Джоном, но по-русски: Иван… Миссис Томсон.

Ткаченко назвал свое имя.

– Ду ю спик инглиш? – спросила миссис Томсон.

– Иес, мэм.

– Тогда я познакомлю вас с моим племянником Биллом и его невестой. Она, кстати говоря, тоже ваша тезка, Лена.

– Спасибо, миссис Томсон, – поклонился Владимир. – Елена и у русских сейчас весьма модное имя.

И в эту минуту в читальный зал стремительно вошла Алиса.

– Ты здесь? – спросила она. – А я с ног сбилась, разыскивая тебя. Здравствуй. Хау ду ю ду, миссис Томсон. Как дела, Леночка?

Уже в каюте Алисы майор спросил ее:

– Ты меня встретила так, будто знала, что я на судне.

– Конечно, знала. Мне Вася Руденко сказал. Ваш знакомый, говорит, появился. И с нами в рейс идет. Не знал, говорит, что вы дружбу с пожарником водите, Алиса Петровна. Ты, значит, выступаешь теперь в амплуа пожарника?

– Инспектор из Москвы, – важно поднял палец вверх Ткаченко. – Так что доставай крамольный кипятильник, свари мне кофе при закрытой двери, а потом я составлю акт изъятия запрещенного прибора.

Они оба рассмеялись.

Алиса подошла к Владимиру и нежно поцеловала в глаза. В один, в другой… Он обнял ее и притянул к себе.

– Милый, – шепнула, обнимая, Алиса, – как долго я шла к тебе…

Потом они пили кофе.

– А я ведь подарок тебе приготовила, Володя, – сказала Алиса. – Хотела отдать в прошлый твой приход – забыла. Вот, посмотри. Случайно купила в букинистическом. По-моему, ты всегда интересовался этой темой.

Она протянула ему книгу в синем коленкоровом переплете. Это было исследование Паоло Алатри «Происхождение фашизма», выпущенная в 1961 году Издательством иностранной литературы.

– Ах ты, моя малышка! – воскликнул Владимир Ткаченко. – Ведь я давно охочусь за этой книгой… ну, удружила! Спасибо…

– Я рада, – проговорила Алиса, – пользуйся…

– Да уж непременно, – ответил Владимир, раскрывая книгу. – Я знал об этом труде Паоло Алатри… Не говорил тебе, что поступил в заочную аспирантуру при нашем университете имени Петра Великого?

– Не успел, наверное, – улыбнулась Алиса. – Где же тебе всюду успеть…

– Человек должен жить без продыха, малышка. Ни минуты на расслабление! Только вперед! Ага… Вот это место. Послушай: «В основе национализма как идеологии лежит абстрактная концепция нации, рассматриваемой как некий абсолют, а не как единый диалектический организм, состоящий из разнообразных конкретных элементов нравственного, социального, политического и экономического порядка, соединяющихся вместе в одном народе и в одной стране.

Корни национализма как теоретического и идеологического течения преимущественно иностранные и восходят главным образом к литераторам. Речь идет о полукультуре самых разношерстных направлений, которая приводит в восторг мелкую буржуазию, поддерживая в ней ее предрассудки о нравственном и политическом превосходстве, а также ее склонность к риторической трескотне».

– На такой почве и возникает фашизм, – сказала Алиса. – Я ведь просмотрела эту книгу.

– И правильно сделала. Или вот еще: «Психология националиста отличается… догматической нетерпимостью, а себя он считает единственным обладателем всех политических и нравственных достоинств. Национализм захватывает и как бы монополизирует национальное чувство, любовь к отечеству, преданность своему народу. Национализм – это реакционная сила, которая использует национальное чувство в своих узкоэгоистических целях».

XLVII

Случай был беспрецедентный.

Генерал Вартанян не раз и не два принимался размышлять о судьбе бывшего директора кафе «Ассоль», бывшего оберштурмфюрера СС, нациста, в жилах которого была половина русской крови и который две трети жизни просуществовал под чужим именем.

– Как он ведет себя? – спросил Мартирос Степанович полковника Картинцева.

– Я бы сказал – лояльно… Если, конечно, слово «лояльность» применимо к эсэсовцу, – ответил Валерий Павлович.

– К бывшему эсэсовцу, – поправил начальник управления.

– Как мы выяснили, в обличье ресторатора Мордвиненко-Жилински кроме как подвижником общественного питания не назовешь.

– Но ведь он только что совершил преступление! – воскликнул Картинцев. – Передал иностранной разведке документы, которые наносят прямой ущерб нашей государственной безопасности. Это раз. Навел убийцу на Андрея Балашева. Это два…

– Все верно, – согласился генерал Вартанян. – И за все ему придется ответить. Это три… Хочу сам с ним поговорить. Как движется дело с созданием портретов с помощью фоторобота?

– Уже заканчиваем, Мартирос Степанович.

– Поторопитесь. Помните о Владимире Ткаченко… Как ни говори, а только он сейчас лицом к лицу с теми тремя. И покажите изготовленные изображения всем, кто проходит свидетелем по делу. Особенно тому водителю, который принес в милицию доллар. Жилински-Мордвиненко он опознал?

– Опознал, товарищ генерал.

– Ну ладно… Давайте мне этого оборотня с сорокалетним стажем.

Когда в кабинет начальника управления привели бывшего заместителя начальника Легоньковской службы безопасности, генерал Вартанян предложил ему сесть, положил перед Конрадом Жилински сигареты и спички, но курить тот не стал, сидел, выпрямившись, и хотя выглядел подтянутым и собранным, держался вполне свободно.

– Мне доложили, – начал Мартирос Степанович, – что вы активно помогаете установить нам ваших «гостей» из-за кордона…

– Мой долг – помочь следствию, – бесстрастно ответил бывший директор кафе «Ассоль».

– Но ведь вы могли их разоблачить уже тогда, когда Гельмут Вальдорф впервые заявил вам о своем появлении в Советском Союзе!?

Конрад Жилински молчал.

– Конечно, мог, – согласился он после некоторой паузы.

– Так почему вы не сделали этого?

– Не знаю…

– Вы знали, что хранится в том сейфе, который вы прятали с 1944 года?

– Разумеется. Там были досье на агентов, которых я лично готовил.

– Вы в состоянии на память воспроизвести содержание этих материалов?

– Только отчасти. Прошло столько лет…

«Слава Богу, – с облегчением подумал генерал Вартанян. – Если Володе не повезет… С паршивой овцы хоть шерсти клок».

– Дело Ольшанского, кличка «Лось», находилось в сейфе?

– Этого помню, – несколько оживился Конрад Жилински. – Вы его взяли еще раньше?

Мартирос Степанович достал из папки фотографию, которую в свое время показывал майор Ткаченко Ивану Егоровичу Зюзюку.

Он протянул ее бывшему оберштурмфюреру.

– Вы узнаете себя здесь? – спросил генерал.

– Да, это я, – слабо усмехнулся Конрад Жилински.

– А Герман Ольшанский есть на этой фотографии?

– Вот он, – показал Жилински.

– К сожалению, ваши друзья нас опередили, – помрачнел генерал, он не видел необходимости скрывать эту историю от подследственного. – Заполучив компрометирующие его документы, они принялись шантажировать Ольшанского, и «Лось» сунул ствол охотничьего ружья в рот…

Бывший оберштурмфюрер поморщился.

– Значит, и его смерть на вашей совести, Жилински… И сколько бед еще принесет этот «ящик Пандоры». Зачем вы отдали его?

– Я выполнил свой долг, – твердо сказал Конрад Жилински.

– Послушайте, я что-то вас не пойму. Помогать нам – долг, помогать иностранной разведке – тоже… В каком случае вы искренни?

– Не знаю… Когда ко мне явился гауптштурмфюрер, я вспомнил о том, что я офицер СС, верный слуга фюреру, от присяги которому меня никто не освобождал. Тогда я сказал себе: «Конрад! Пришел твой час… Ты отдашь им проклятый сейф и перестанешь вести двойную жизнь, исключишь из памяти прошлое, оно никогда больше не потревожит тебя, ты останешься только Никитой Мордвиненко». Примерно так рассуждал я, соглашаясь помочь Вальдорфу…

– Значит, вы продолжаете считать себя членом организации СС?

– Теперь уже нет.

– А такая дата вам известна – 16 октября 1946 года?

– В этот день в Нюрнберге повесили главных военных преступников.

– И на этом же процессе СС объявили преступной организацией.

– Это верно, – согласился Жилински. – Правда, вы амнистировали последних пленных эсэсовцев в 1955 году, тридцать лет назад. Если мое преступление состоит в принадлежности к этой организации, то срок давности по нему уже истек.

– Поскольку вы лично не были объявлены военным преступником – то да… Но вы, Жилински, ухитрились совершить уголовное преступление в эту последнюю неделю. Вы отдаете себе в этом отчет?

– Вполне. И готов нести заслуженное наказание.

– За этим дело не станет… Конечно, суд учтет и то, что вы сами явились сюда, и то, что помогали следствию. Скажите, а что подтолкнуло вас прийти с повинной?

– Тщательный и трезвый анализ всех обстоятельств, которые сопутствовали событиям. Я понял, что рано или поздно вы поймаете меня на временном несоответствии. Ведь я утверждал, что приехал утром, а меня могли видеть ночью. Сказать правду тоже не мог. Это означало бы, что мой приезд спугнул беднягу Андрея. А когда именно он был убит – не секрет для судебно-медицинской экспертизы. Связать эти два факта не составляет для следствия труда. Да и в истории с «фронтовым товарищем» была слабина. Ведь если бы вы стали копать глубоко, а я это вовсе не исключал, то названного мною человека в Свердловске, разумеется, не нашли бы… И вообще… Я ведь профессионал, гражданин генерал. И еще в молодости уяснил железное правило: разведчик до тех пор находится в безопасности, пока контрразведка не обратила на него внимания. Ни один человек в мире не в состоянии противостоять государственному аппарату. Можно было бы, конечно, вообще исчезнуть…

– И что же? – усмехнулся Мартирос Степанович.

– Я устал, генерал. И у меня есть дочь. Она дочь Никиты Мордвиненко. Вы понимаете меня?

– Понимаю, – сказал начальник управления. – Но посочувствовать не могу. Вы сами загнали себя в угол.

– Сам, – согласился Конрад Жилински. – Разом перечеркнул сорок лет жизни.

– Из чувства эсэсовского долга и верности бесноватому фюреру, трусливо сбежавшему на тот свет, – жестко сказал Мартирос Степанович. – Надеюсь теперь вы освободились от дьявольского наваждения? А что вы скажете дочери, которая благодаря вам потеряла любимого человека? Погубили такого парня…

Конрад Жилински, опустив голову, молчал.