Текст книги "Ящик Пандоры"

Автор книги: Станислав Гагарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

XXXVIII

Майора Ткаченко директор «Ассоли» встретил приветливо, любезно даже. Таким он бывал неизменно при общении и со своими работниками, и посетителями кафе-шхуны. Впрочем, постоянная предупредительность по отношению к клиентам, граничащая с сердечностью, была стилем капитана Грея, который выработал в своем поведении Конрад Жилински, едва он решил закрепиться в этой жизни на ниве общественного питания.

Владимир не стал подробно распространяться о том, кто он и откуда. Сказал просто, что ведет расследование по факту убийства радиста Андрея Балашева, жениха его, Никиты Авдеевича, дочери Ирины.

Мордвиненко воспринял появление товарища «оттуда» как должное, будто ждал его, только переспросил:

– Жениха? Вы считаете, что у них дошло до этого уровня?

Ткаченко пожал плечами.

– Вообще-то, Никита Авдеевич, вам лучше знать… Но, по крайней мере, об том нам сказала ваша дочь.

– Видите ли, – заговорил директор «Ассоли», – я, конечно, знал о том, что Ирина дружит с этим парнем. И не имел ничего против, хотя мне казалось, что Андрей избегает общения со мной. Понятное дело, мне не очень нравилось, что Андрей – моряк. Если говорить откровенно, то морские семьи, на мой взгляд, уродливое, неестественное явление. Жены без мужей, дети без отца… Но, разумеется, я никогда не стал бы препятствовать намерениям Ирины. Сердцу не прикажешь…

– Это так, Никита Авдеевич, – согласился майор. – А каких-либо явных, открытых конфликтов между вами и Андреем Балашевым…

– Нет, – твердо сказал Мордвиненко. – Ничего такого не было.

– В ту ночь вас в городе…

– Да, я отсутствовал. Возил фронтового друга по местам нашей боевой молодости.

– Вы здесь воевали, Никита Авдеевич?

– В составе 3-го Украинского фронта, Владимир Николаевич. Потом был ранен… Инвалидность получил. Правда, вскоре после войны попросил ее снять, чувствовал себя неплохо, как говорится. Оклемался.

– А сейчас на здоровье не жалуетесь?

– Слава богу, все в порядке.

– Товарищ ваш уехал?

– Уехал. Хотел, чтобы у меня погостил еще, с дочерью собирался познакомить, только сейчас ей, как понимаю, не до новых знакомств.

– Ирина Никитична тяжело переживает гибель Андрея Балашева…

– Это верно, – вздохнул Мордвиненко. – Просто не знаю, как отвлечь ее… А что известно о мотивах убийства?

– Попытка ограбления квартиры, – как бы между прочим обронил Ткаченко.

По закону майор не имел права разглашать что-либо из материалов следствия, но сейчас сделал это с умыслом. «Если допустить, что Мордвиненко как-то связан с убийцами или убийством, – подумал Владимир, – то наша «версия» станет известна тем, кто стоит за смертью Балашева. И тогда пусть думают: мы пошли неверным путем».

– А убийц не нашли? – спросил Никита Авдеевич спокойным, даже несколько равнодушным тоном, и майор уловил некую нарочитость, пережим в стремлении Мордвиненко показать свою незаинтересованность в исходе следствия.

«Или он от природы такой бесстрастный и сдержанный, или капитан-директор хочет внушить мне это сейчас, – подумал Владимир. – А может быть, и показалось…»

Вслух он ответил лаконично:

– Ищем… Только куда они денутся?!

Немного помедлил и вдруг быстро спросил, подавшись к директору кафе-шхуны.

– Убийцы? А почему вы решили, что там были убийцы? По нашим сведениям, в квартире Балашева действовал один человек, Никита Авдеевич.

Но хозяина каюты-кабинета не так-то просто было застать врасплох. Он и глазом не моргнул, медленно выпрямился и, глядя майору в глаза, спокойно произнес:

– Ограбление квартиры – дело серьезное, молодой человек. В одиночку осуществить его – трудно. И потом, я знаю, что Андрей был крепким парнем. Остальное – дедуктивный метод мышления.

Ткаченко искренне, от души рассмеялся.

– Небось, детективы читаете? – спросил он.

– Грешен, – сдержанно улыбнулся Мордвиненко. – Люблю этого рода литературу… И мне кажется, что все читают детективы. Только одни говорят об этом прямо, а другие притворяются, будто игнорируют их.

– Я и сам привержен, – сказал Владимир. – Любопытно, знаете, посмотреть на себя и товарищей со стороны.

«Почему директор не спросил у меня удостоверение личности? – подумал Ткаченко. – Не поинтересовался даже, откуда я такой взялся – из уголовного розыска, прокуратуры… Поверил на слово? Нет, Никита Авдеевич не похож на человека, который верит кому-либо на слово… Тогда почему он с такой готовностью отвечает на мои вопросы, хотя и может послать меня на многоточие – ведь я действую сейчас вовсе неофициально».

– А этот ваш фронтовой товарищ…

«…Нужен для того, чтобы подтвердить алиби», – опустил вторую половину фразы и произнес ее мысленно Владимир.

– Его зовут Борис Сергеевич, а фамилия – Виноградов, – с готовностью, но с прежней сдержанностью ответил Мордвиненко. – Мой бывший командир роты. Живет в Свердловске. Только вот адрес его не записал. Он мне говорил, когда заночевали в лесу под Дижуром в машине. Ни в гостинице, ни в мотеле не нашлось для нас, ветеранов, места. Мы и решили, значит, в лесу… Я ведь думал он у меня поживет… Рано утром снялись, как говорится, с якоря, я отвез его в Дом колхозника, где он остановился, условились, что заеду после обеда, встретиться договорились в сквере, у памятника Пушкина. А тут такое событие…

– Домой вернулись утром?

– Часов в восемь.

– Все правильно, Никита Авдеевич, – изобразив на лице глубокое удовлетворение, сказал майор. – Вот и Ирина, ваша дочь, об этом же говорит… Извините, что побеспокоил вас в служебное время. Позднее мы пригласим вас повесткой к себе, надо будет оформить наш разговор протоколом. Формальность, конечно, но закон обязывает.

– Понимаю, – просто сказал директор «Ассоли». – Позовёте – непременно приду.

И снова Владимир Ткаченко отметил, что Никита Авдеевич не спросил: куда ему надо будет прийти.

Попрощавшись, майор вышел на палубу шхуны и прошел к столику, за которым ждала его Алиса.

Когда Владимир сел и стал искать глазами официанта, чтобы заказать мороженое и кофе, Алиса сказала ему:

– Посмотри, какой забавный старик сидит за столиком у самого борта? Держу пари – он из племени морских волков.

– А это мы сейчас проверим, лисонька.

К их столику приближался боцман-метрдотель.

– Скажите, – обратился к нему Ткаченко, – вы не знаете случайно вот того гражданина?

Он кивнул в сторону приглянувшегося Алисе старика.

– Ну как же, – отозвался морской метрдотель, – это наш гость… Заслуженный человек. Эстонский капитан из Таллинна.

XXXIX

Утром Аполлон Свирьин примчался на площадь Монерон и нашел там свою машину, на том же самом месте, на котором оставил ее с вечера. Дверцы и багажник были закрыты на ключ, и внешне непохоже было, что на машине ездили куда-либо ночью. Но забравшись в кабину, подшкипер первым делом глянул на спидометр и обнаружил, что та цифра, которую он запомнил вечером, отличается от утренней на пятьдесят километров.

Он открыл отделение для перчаток с правой стороны и увидел там свернутую в несколько раз газету. Вчера, подшкипер точно это помнил, никакой газеты там не было, да и вообще ничего подобного Свирьин в машинный «бардачок» не прятал.

Он развернул газету, из нее выпал обычный почтовый конверт, незаклееный даже. В конверте Аполлон Борисович нашел двадцать сторублевых бумажек.

«Вот это да! – присвистнул Свирьин. – Плата за полсотни километров? Так я готов хоть каждую ночь оставлять здесь свою машину…»

Но тут он вспомнил о том, что в багажнике должен находиться загадочный ящик, который ему необходимо доставить на судно и везти его на «Калиниграде» в иностранный порт, и Свирьин помрачнел. Гонорар в две тысячи рублей за эту, прямо скажем, опасную операцию был не так уж и велик.

«Может быть, это только аванс? – с надеждой подумал он, – А вообще пусть мне валютой платят, нечего с ними церемониться. Так им и скажу…»

Включая зажигание, подшкипер даже не сообразил, что взяв деньги, он тем самым целиком и полностью включился в операцию, весьма опасную для государства, подданным которого являлся. Теперь Аполлон думал только о том, как ему провезти «товар», спрятанный в багажнике его машины. И уже тронув с места, Свирьин решил заехать поначалу в гараж и там без случайных свидетелей посмотреть, что же ему положили его нынешние хозяева.

Жил Аполлон Борисович один. Была когда-то у него семья, жена и парнишка, сейчас он учился уже в пятом классе. Но по вине подшкипера, который, будучи женатым человеком, не отказывал себе в холостяцких утехах, семья распалась. Потом он официально связал жизнь с молодой стюардессой Аэрофлота. Только вторая его жена была копией самого Свирьина. Она считала: пока молодая – надо гулять во все тяжкие… Подобные убеждения Аполлон Борисович считал приемлемыми только для себя одного, и потому они расстались.

В свое время подшкипер учился в мореходном училище, о котором мечтал в детстве, проведенном в родной Мордовии. Из мореходки его выгнали с третьего курса, и началась у Свирьина пестрая жизнь…

В гараже он открыл багажник. Ящик, который обнаружил там подшкипер, был сколочен из обычных тонких досок и напоминал тару, в которой Аполлон Борисович получал снабжение на отечественных складах.

Это обстоятельство успокоило его. Провезти такой груз в порт и пронести его на судно не составляло для Свирьина особого труда, он всегда может сказать вахтерам в проходной, что везет ящик с кистями или еще чем-нибудь подобным. Впрочем, вахтеры, которым подшкипер постоянно подбрасывал в качестве «презента» импортные сигареты, жевательную резинку, пластиковые пакеты с портретами заграничных певцов и прочую дребедень, никогда в багажник Аполлона Борисовича не заглядывали.

И все-таки он выправил на этот небольшой по размерам ящик фальшивую накладную, исходя из принципа «Береженого бог бережет»… А вдруг в охрану порта приняли салагу, который как раз сегодня и заступил на пост?!

Но все обошлось. Вахтер был старым корешем, он даже вытянулся в воротах и лихо приложил два пальца к козырьку форменной фуражки, пропуская в порт подшкипера и не подозревая, какой напасти дал он «зеленую улицу».

Остальное было делом техники. Развернувшись у трапа «Калининграда», Свирьин подозвал пожарного матроса, который точил лясы рядом с вахтенным, открыл багажник и велел отнести ящик в подшкиперскую.

– Вот ключи, – сказал он. – Положи там где-нибудь, а ключи ко мне в каюту. Я скоро буду. Все понял, служивый?

– Будь еде, Аполлон Борисыч! – с готовностью ответил матрос, выхватывая ящик из багажника, и едва не бегом рванулся по трапу.

Сам Свирьин неторопливо поднялся на борт лайнера, спросил у вахтенного штурмана, который с тоской смотрел на белый город, куда ему – увы – не попасть уже в этот раз – его суточная вахта была отходная, на судне ли старпом.

– На судне Арсений Васильевич, на судне, – вздохнул Василий Руденко, третий штурман.

– Меня не спрашивал?

– Тосковал, Аполлон Борисыч, жутко тосковал… Рыдал и плакал: «И где мой любимый подшкипер!? Подать его мне под лангеддокским соусом!»

– Ладно подначивать, Степаныч, – с улыбкой сказал Свирьин. – А на серьезе?

– Радуйся, отец… Никто в тебе пока не нуждался. Дыши спокойно.

– Я у себя буду, – сказал подшкипер.

– Будь, – ответил штурман.

Проходя главной палубой, Аполлон Борисович повстречал Алису.

– Алиса Петровна! – воскликнул Свирьин. – Как я рад вас видеть!

– Почему? – невозмутимо спросила Алиса.

– Знаете, каждый раз, когда вижу вас, то начинаю думать, что бог незаслуженно осчастливил меня, позволив существовать в одном с вами времени, – выдал подшкипер, язык у него был хорошо подвешен.

– А вы говорун, Аполлон Борисович, – усмехнулась Алиса.

– Стараемся, – нимало не смутившись ее холодным тоном, бойко ответил Свирьин. – У меня к вам просьба, Алиса Петровна… Хочу перечитать повесть Хемингуэя «Старик и море». На английском. Подыщете?

– Вы читаете на английском?

– А почему бы и нет? Ведь я почти штурман… Да и за кордон всю жизнь шастаю. Ноближ оближ, – как говорят французы. Положение обязывает. Или как там у Старика Хема… «Фиш, ё май братзе, фиш… Ай лав ю, фиш, бат ай мает килл ю тудэй!»

– Неплохо, – сказала Алиса, уже с нескрываемым интересом глянув на подшкипера. – Я рада, что вы интересуетесь языками. Правда, на французском у вас произношение…

– Я ведь мордва, Алиса Петровна, – опустив голову и вздохнув сказал Аполлон Борисович. – Бедный мальчик из приволжского села… Сирота и подкидыш. Какое уж тут произношение…

– Вы заходите ко мне в библиотеку, – приветливо проговорила Алиса. – И Хемингуэя я вам дам…

– Спасибо, огромное спасибо! – воскликнул подшкипер, придав лицу своему сияющее, восторженное выражение.

Аполлон Борисович, разработавший тридцать три способа обольщения женщин, сейчас работал по методу номер двадцать: объект – образованная молодая женщина из хорошей интеллигентной семьи – принимает участие в мужчине с трудным детством, который гегемон, но рвется в прослойку, пытается сам себя сделать, порою выглядит наивным, но жизнестойкость его, приверженность цели, вкупе с сильным характером бесспорны.

В конце коридора Свирьин повернулся и посмотрел вслед Алисе.

«Первосортный бабец, – причмокнул он губами. – Такую подвалить – хорошо и уму, и телу…»

XL

В просмотровом зале генерал Вартанян, полковник Картинцев и сотрудники группы Владимира Ткаченко знакомились с киноматериалами, которые прислали им коллеги из Львова и Минска. На экране сменяли друг друга страшные кинокадры, повествующие о зверствах гитлеровцев на советской земле. Повешенные патриоты, сцены массовых расстрелов, гигантские рвы с трупами ни в чем неповинных людей.

Когда загорелся свет, некоторое время чекисты молчали, придавленные тяжким грузом увиденного.

– И этих немыслимых убийц пытается обелить американский президент, – нарушил наконец тишину задумчивый и горький голос Мартироса Степановича. – Воздать почести эсэсовцам… Какое кощунство!

Он повернулся к майору Ткаченко.

– Владимир Николаевич, – сказал генерал. – Покажите этот фильм вашему Зюзюку… Как он?

– Понемногу разговорился, товарищ генерал.

– Покажите, обязательно покажите… Ну ладно. Пойдемте все ко мне, товарищи. Подведем итоги сегодняшнего дня, время-то уже позднее.

Когда все перебрались в кабинет начальника управления и расселись вокруг стола для заседаний, Мартирос Степанович первому предоставил слово Сергею Гутову.

– Начнем с самого молодого, – приободрил он улыбкой старшего лейтенанта. – Он у нас с хорошим уловом сегодня.

Гутов повторил то, что ему удалось узнать у соседа Никиты Авдеевича. Про его ночной приезд сотрудники уже были информированы прежде.

Когда старший лейтенант закончил рапорт, начальник управления предложил выслушать остальных, а уже потом начать анализ новых данных.

Вадим Щекин рассказал о встрече с Ириной Мордвиненко, о ее странном сне.

Майор Ткаченко передал содержание разговора с капитаном-директором морского кафе «Ассоль».

– Теперь моя очередь, – сказал Мартирос Степанович. – Боюсь, что оправдались наши самые худшие предположения. В городе действует группа неизвестных нам пока разведчиков. С той стороны… Судя по расшифрованным, наконец, радиограммам, они так или иначе завязаны на теплоход «Калининград», находятся среди иностранных туристов, совершающих круиз по Черному и Средиземному морям. Будем искать…

Но их там восемьсот человек! – воскликнул Сергей Гутов.

– Именно так, молодой человек, – покачал головой начальник управления. – А что делать? Надо… По всей вероятности они прибыли за каким-то ценным для них грузом. Но то, что представляет интерес для потенциального противника, безусловно во вред нашему государству. Чем это может быть?

– Или кем, – заметил полковник Картинцев.

– Не исключаю, Валерий Павлович, – согласился Вартанян. – Допускаю, что словом «товар» они закодировали личность агента, которого хотят вывезти на «Калининграде», или нужного им человека, обладающего некими секретами военного или политического характера.

– От ваших друзей в милиции поступило сообщение, – сказал полковник Картинцев. – Они считают, что это может нас заинтересовать… Неожиданное самоубийство некоего пенсионера Горовца.

– Самоубийство? – поднял густые брови Мартирос Степанович. – Каким боком оно ложится к нашему делу?

– Безмотивное происшествие, товарищ генерал. Этот Горовец известен как селекционер, садовод-любитель, широко развернул дело, обменивался семенами и опытом со всем Союзом. Полное согласие и благополучие в семье. И вдруг… Разнес череп выстрелом из ружья. Странная записка сыну. Будто хотел в чем-то признаться, но сил дописать не хватило. И был у него некто перед этим. Соседи видели, говорят – чужой.

– В каком смысле? – спросил генерал.

– Не здешний… А главное – сын Горовца, Александр, заведует той самой лабораторией в Дижуре. Помните, к ней уже проявляли интерес супостаты…

– Гм, – хмыкнул Вартанян, – связь прослеживается… Пусть и это событие возьмет на себя майор Ткаченко. Вы слышите, Владимир Николаевич? Тяните уж весь воз сразу.

– Понял вас, товарищ генерал, – ответил Владимир. – Потяну…

– Теперь по поводу Мордвиненко, – продолжал Мартирос Степанович. – Не нравятся мне эти разночтения. Он говорит, что приехал утром, дочь это подтверждает, а соседа разбудил ночью работающий двигатель «Москвича». Зачем понадобилось темнить директору кафе? Что произошло ночью во дворе его усадьбы? Ведь по времени Мордвиненко должен был столкнуться с Андреем Балашевым, поднявшимся ни свет, ни заря и удравшим из Лавриков на свою погибель… Словом, установите постоянное наблюдение за его домом, за ним самим. И в кафе тоже. Фиксировать все контакты Мордвиненко? Не по душе мне и то, как лихо он отбарабанил Владимиру Николаевичу все сведения о фронтовом товарище и логично объяснил, почему у него нет адреса. Ха! Не успел записать… А спали они в лесу. Вроде и алиби, а как его проверишь? Нет, этот Никита Авдеевич – тертый калач, в уме ему не откажешь…

– У меня создалось впечатление, что передо мною айсберг, – сказал Ткаченко. – Не в смысле того, что ледяная гора. Нет, Мордвиненко говорил со мною любезно, даже с некоей теплотой. Только вот не исчезало ощущение… Как бы это получше выразиться. Ну, словом, не весь он был передо мной, не целиком.

– Стой, Владимир Николаевич, – засмеялся генерал. – Так мы с тобой до раздвоения личности договоримся. Ты мне лучше скажи, майор: есть за этим твоим айсберговым ощущением нечто материальное? Можешь ты толково объяснить, ссылаясь на реальные факты, что именно смущает тебя в личности Мордвиненко?

– Пока не могу, – искренне сказал Владимир.

XLI

Он хотел, чтобы перед отходом «Калининграда» в рейс Алиса пришла к нему домой. «Надо же нам проститься, – сказал Владимир. – Поговорить…» И Алиса согласилась, предупредив, что только вот разговоров никаких не надо. «Я совсем – совсем другая, Володя, – сказала она. – Нет, не так… Я прежняя, Володя. Такая, какой была тогда в Голицыне. Ты понимаешь? А остальное – наваждение. Помешательство временное… Теперь я выздоровела, Володя. Ты веришь мне? Выздоровела…» Верю, сказал Владимир, теперь я тебе верю, малышка.

Но утром Алиса позвонила Владимиру Ткаченко и сказала, что, к сожалению, не сможет до отхода судна заглянуть к нему.

– Прости, Вова, – виновато проговорила она, – уж так получилось… Доставили новую литературу на иностранных языках. Мне надо ее принять и разобрать до того, как мы выйдем в море. Ведь пассажиры уже прибывают на судно из отелей и экскурсионных поездок.

– Жаль, – стараясь придать голосу безразличную сухость, произнес Владимир.

– Вова! – воскликнула Алиса. – Ведь это ничего не значит… Ведь ты хотел меня принять у себя, следовательно, располагаешь каким-то временем. Вот и приезжай ко мне на судно… Тут уж я улучу минутку для тебя, не выходя на брег. Приезжай, Володя!

– Мало, – сказал Ткаченко.

– Чего «мало»? – не поняла Алиса.

– Минутки мало. Хочу много минуток. На всю оставшуюся жизнь.

– Боже мой, Вова, – тихо проговорила Алиса, – она вся твоя, эта жизнь. Только дай мне сходить в море и вернуться. Если хочешь – этот рейс будет последним.

– Хочу, – сказал Владимир. – Жди меня на теплоходе. Сейчас выезжаю.

«Почему мы расстались тогда? – думал он, направляясь на такси в порт. – Были слишком молоды, неопытны, не сумели оценить доставшееся нам счастье? Я с головой ушел в науки, взялся окончить еще и юридический и совсем забыл, что рядом со мной молодая женщина, которой ничто женское не чуждо. Какие мы, мужчины, эгоисты! Жертвуем собой во имя идеи и требуем такой жертвенности и от своих близких, не понимая, что они совсем другие и могут вовсе не исповедывать наших идей».

Внешне их разрыв был банальным и скучным. Через год после сумасшедшей «экскурсии» в Голицыно Владимир вернулся однажды домой, они снимали комнату в Медведкове, усталый и голодный, весь день просидел в библиотеке иностранной литературы. Алиса, одетая в плащ, в сапогах и косынке, сидела у окна.

– Ты пришел, – будничным голосом сказала она. – А я вот ухожу… Ужин на кухне. Еще теплый.

– Не поздновато идти к Манюше? – спросил Владимир.

Это была их однокурсница, москвичка, живущая с родителями в соседнем доме.

– Я совсем ухожу, Володя, – сказала Алиса. – Жизнь наша не задалась! Десант в Малые Вяземы был ошибкой.

Оглушенный услышанным, но все еще не осознавший до конца того, что случилось, Ткаченко сел на стул и дрожащими руками стал раскуривать сигарету.

И только теперь он заметил чемоданчик Алисы, стоявший у двери.

– Ну что ж, – сказал он, сильно затянувшись дымом. – Тогда иди…

Алиса поднялась, подошла к нему, наклонилась, поцеловала в голову и вышла.

Потом он узнал, уже после развода в народном суде, что бывшая его жена вышла замуж за известного журналиста-международника, еще не очень старого вдовца, у него было двое детей, старшеклассников, мать которых погибла годом раньше в автомобильной катастрофе.

Владимир встречался с Алисой каждый день на лекциях, но как будто не видел ее. Так прошли два года, пока они оба не закончили институт иностранных языков. Потом Ткаченко потерял ее из виду вовсе, и встретил шесть лет назад, когда Алиса, припарковав свой «понтиак» у Дома журналистов на Суворовском, направлялась на прием в японское посольство.

– Я к Алисе Петровне, – сказал майор вахтенному штурману.

– Да-да, – отозвался тот. – Алиса Петровна предупреждала меня, что к ней гость. Оставьте у вахтенного матроса документ и можете идти. Знаете, где ее каюта? Третья палуба, левый борт, рядом с читальным залом.

– Найду, – сказал Владимир, протягивая штурману паспорт, который он, как и все его коллеги, всегда носил с собой вместе с удостоверением личности.

В дверях Алисиной каюты торчала сложенная вчетверо записка.

«Наверно, это для меня», – подумал Ткаченко, достал и развернул листок.

«Володя! Я сейчас приду. Входи и располагайся, как дома. Алиса».

Дверь в каюту была не заперта. Владимир вошел, осмотрелся, потом сел к столу, который жался к узенькому дивану. Каюта была тесной, но рациональное размещение всего необходимого позволяло на небольшой площади создать приемлемые условия для сносного человеческого существования.

На столе лежала раскрытая книга. Ткаченко взглянул на обложку и тут же отложил книгу, потому как в каюту влетела возбужденная, светящаяся от радости Алиса.

– Вова! – воскликнула она. – Милый… Ты пришел… А мне вахтенный штурман позвонил, Вася Руденко. К вам гость, Алиса Петровна. Я бросила все свои каталоги – и сюда. Здравствуй!

Майор Ткаченко поднялся и, обогнув стол, неловко стукнувшись при этом бедром, шагнул навстречу Алисе.

Она осторожно поцеловала его в щеку. Владимир попытался обнять Алису, но молодая женщина ускользнула.

– Потом, Володя, – сказала она. – Ведь ты же не уходишь сию минуту. Ты побудешь у меня некоторое время, правда?

– Побуду, – сказал Владимир. – Только не очень долго… У нас в конторе сейчас запарка.

– Мне кажется, что у вас спокойных дней и не бывает, – возразила Алиса. – В последнее время прочитала кучу книг о твоей работе. Хочу разобраться, лучше тебя понять, Володя. Вот и сейчас штудирую вон тот объемистый том. Там есть повесть о том, как наш разведчик стал следователем гестапо. Представляешь: в гестапо! В художественном отношении написано слабо, но какова фактура!

– Знаю я эту повесть, – отозвался Ткаченко. – Уже в самом заголовке ее содержится дезинформация. На оккупированных фашистами территориях нашей страны никогда не было подразделений гестапо – гехайм стаатс полицай – тайной государственной полиции.

– Как не было? – удивилась Алиса. – Ведь наша литература о подпольщиках и партизанах просто пестрит от слова «гестапо»…

– Пестрит, – усмехнулся майор, – это точно… Плохо, информированы наши писатели. Гестапо – IV управление РСХА – действовало исключительно на территории рейха, в районах Польши, присоединенных к Германии, и еще во Франции. Это все. В остальных странах, захваченных вермахтом, функции гестапо выполняли специальные команды или управление СД – службы безопасности – зихерхайтдинст. Сотрудники этой службы носили армейскую полевую форму, но с эсэсовскими знаками различия. А этот наш разведчик-следователь из твоей книги вообще служил в ГФП – гехайм фельд полицай. Эта служба – тайная полевая полиция – защищала интересы государственной безопасности внутри самой гитлеровской армии, делая акцент на политической стороне. В то время как III отдел абвера – контрразведка – осуществлял борьбу против наших разведчиков преимущественно в военном смысле. Впрочем, они могли и подменять друг друга, что не мешало им постоянно соперничать между собой.

– Вот это да, – сказала Алиса. – Значит, гестапо у нас не было?

– Увы, – сказал Владимир. – Конечно, методы команд и управлений службы безопасности подчинявшихся, заметь это, не Мюллеру, начальнику IV управления, а непосредственно Кальтенбруннеру, шефу полиции и службы безопасности, ничем не отличались от методов гестапо. И в общем-то эта аббревиатура стала нарицательной, но подразделений именно этой кровавой «фирмы» на нашей территории не было.

– Значит, писатели…

– Видишь ли, малышка… Как тебе получше это разъяснить. Разведка разведке рознь. Тот факт, что обыкновенные люди, ну вроде тебя, как сказать, непосвященные, связывают обычно нашу работу с обязательной пальбой из бесшумных пистолетов, автомобильными гонками, приемами карате и джиу-джитсу… Конечно, в этом повинны прежде всего писатели детективного жанра. Они получили возможность сочинять и фантазировать в этом сфере потому, что слова «разведка» и «контрразведка» стали использовать для прикрытия таких полувоенных операций, как саботаж, диверсии, государственные перевороты, а также тех контрдействий, которые направлены на нейтрализацию перечисленных мною акций, совершаемых тайно, без официального признания государством, которому принадлежит данная спецслужба. И поэтому любой литератор, который решит писать о разведчике, максимально приближаясь к правдоподобности, заметь, я говорю не о правде, все равно должен заранее примириться с определенным ограничением. Ведь подлинная деятельность разведки всегда окутана тайной, а тайна создает стойкое в умах людей убеждение, что и сама тема эта расплывчата и неопределенна. Понимаешь?

– Понимаю, Володя…

– Но в фактических деталях, вроде структуры тайных служб третьего рейха, писатель должен быть непременно точен.

– Сложная у них была система полицейского аппарата, у гитлеровцев, – задумчиво проговорила Алиса. – Не мудрено, что наши литераторы до сих пор в ней не разобрались.

– Обилие разношерстных разведывательных и контрразведывательных служб – типично для империалистических государств, – сказал Владимир Ткаченко. – Вон в нынешних Соединенных Штатах… Так там до полутора десятка различных тайных служб. Их комплекс так и называется – разведывательное общество.

– Ты расскажешь мне об этом как-нибудь, Володя?

– Расскажу, если ты заинтересовалась нашей темой, – согласился Ткаченко. – Что же касается гитлеровских спецслужб, то они характеризуются двойным подчинением: государственным и партийным. Например, Гиммлер ведал РСХА – Имперским управлением безопасности – и как министр внутренних дел, это по линии государственной, и как рейхсфюрер, глава СС, а ведь СС – это охранные войска нацистской партии.

– А Кальтенбруннер? – спросила Алиса. – Он ведь тоже ведал…

– Тоже, – сказал Ткаченко. – Но более конкретно, что ли… Видишь ли, в составе РСХА, которое являлось как бы частью СС, было семь управлений. Оперативной работой занимались четыре: третье – служба безопасности внутри рейха – с обергруппенфюрером Олендорфом во главе, четвертое – пресловутое гестапо, «фирма» Мюллера, пятое управление ведало криминальной полицией, а шестое – партийная заграничная разведка, ею командовал бригаденфюрер Вальтер Шелленберг. Была в гитлеровской Германии и так называемая полиция порядка, которая не входила в РСХА, но и ею распоряжался Кальтенбруннер, потому что он был не начальником РСХА, такой должности не существовало, вопреки утверждениям многих наших авторов, а начальником полиции и шефом службы безопасности. Улавливаешь?

– Да, все это не так просто, – воздохнула Алиса. – Но я обещаю тебе, что во всех тонкостях разберусь. И хватить о спецслужбах… Давай пить кофе.

– А как твои дела в библиотеке? – спросил Владимир.

– Потерпят… Подожди, я закрою дверь. Ведь у меня кипятильник… А все электронагревательные приборы на судне запрещены. Наш старпом Ларионов зорко следит за этим… Представляешь, какая страшная вещь пожар в море?!

– Представляю, – отозвался Владимир, улыбаясь, – и готов отказаться от кофе, если его приготовление связано с административным проступком.

– Но ты не выдашь меня старпому? – спросила Алиса, доставая кипятильник из верхнего отделения платяного шкафа.

– Не выдам, – сказал Ткаченко.