Текст книги "Каменный пояс, 1976"

Автор книги: Станислав Гагарин

Соавторы: Людмила Татьяничева,Петр Краснов,Василий Оглоблин,Александр Павлов,Сергей Каратов,Александр Лозневой,Владимир Иванов,Дмитрий Галкин,Сергей Петров,Кирилл Шишов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Одним предприятиям не составляло труда выплачивать эти проценты. Ну, а другим… Известен, например, случай, когда на одном из крупнейших заводов области в первый год действия новой экономической реформы подсчитали возможности перехода на современную форму работы и лишь плечами пожали: оказалось, что если завод станет выплачивать из своей незначительной прибыли даже всего один процент за использование оборудования, то у него совсем не останется денег платить рабочим заработную плату.

А как быть с кузнечно-прессовым заводом? Как изловчиться и получить прибыль вообще при полной убыточности его хозяйства?

Справедливости ради надо отметить, что к этому времени в работе кузнечно-прессового стали намечаться кое-какие просветы. За два года до этого Уральский автозавод перешел на новую марку машин, в связи с этим на ЧКПЗ почти вдвое уменьшилась номенклатура выпуска деталей, что дало возможность заводу выполнить план 1966 года. И хотя следующий год был очень трудным, но успехи предыдущего воодушевляли, и на заводе был разработан план реконструкции: началось строительство нового кузнечного цеха, проектировался цех горячих штампов и новый кузнечный цех.

Чтобы закрепить слабо наметившееся движение вперед и развить его, необходимо было перевернуть сознание всего коллектива. Завод превратился в своеобразный учебный центр: директор, члены парткома, работники завкома профсоюза, главный инженер, начальники служб проводили занятия и семинары с мастерами, бригадирами и рабочими по изучению опыта работы завода имени Колющенко в новых экономических условиях.

Но одного знания, конечно, было недостаточно. Для дальнейшего движения вперед требовались свободные средства, которые могли появиться только в тем случае, если предприятие станет давать прибыль.

Выход виделся только один, причем крайне парадоксальный: заводу, который из года в год не выполнял план, надо было самому напроситься, чтобы этот план увеличили на 2,5—3 миллиона рублей. Понятно, прежде чем обратиться с такой беспрецедентной и, прямо скажем, рискованной просьбой в министерство, в коллективе уже точно знали, за счет какого цеха надо увеличивать выпуск продукции. За счет рессорного. Рессоры ждут на заводах, их требуют, пишут письма и жалобы, сами приезжают выбивать эти рессоры. А возле цеха скопились груды драгоценного металла. Тысячи тонн рессорной стали хранятся на складах, но… конвейеры сборки рессор часто простаивают.

В это напряженное время Иванилов и был назначен начальником. Вышел он после болезни на работу, расписался в приказе о своем назначении, а потом долго разговаривал с директором в его кабинете.

Николай Петрович наставлял его так, словно отправлял на опасное боевое задание, затем живо поднялся из-за стола и сказал:

– Пошли в цех.

А там все собрались на рапорт. Директор зачитал приказ, сказал Иванилову:

– Ну что ж – работай, – и подался к двери.

Алексей Павлович остался один со своими заместителями и мастерами. Те восприняли его назначение настороженно, но вслух никто ничего не высказал: молча посидели и разошлись.

Первое время Алексей Павлович ни во что в цехе не вмешивался. А затем на расширенном, с участием мастеров, заседании партбюро внес предложение, вызвавшее бурю протестов. Некоторые рабочие зачастили к директору и в партком. «Или он, или мы», – вот так, ребром, ставили вопрос.

А суть новшества Иванилова была такова… Конвейеры для сборки похожи на длинные столы с медленно двигающейся металлической поверхностью. Сюда, на эти столы, приходят части рессор, так называемые радиусы, которые сборщики подбирают в «гармошку» и скрепляют ее болтами. До того, как попасть на конвейер, радиусы проходят по цеху длинный путь: в заготовительном отделении полосу рессорной стали режут на заготовки нужной длины, потом заготовки двигаются дальше – их сверлят, округляют, затачивают под нужным углом, закаливают в термических печах, отпускают…

Заторы получались всегда из-за двух отделений: заготовительного и термического. Во главе каждого стоял начальник участка, и каждый стремился выполнить только свой план, а дальше – хоть трава не расти. Что получалось? Часа, допустим, два подряд в заготовительном отделении режут заготовки одной длины – для верхнего радиуса рессоры. Потом принимаются за средний радиус, за нижний… Могут начать и в обратном порядке или вообще с какого-нибудь срединного радиуса. В результате отделение выполнит план и в объеме, и в номенклатуре.

В термическом отделении в завершение всего соберут эти радиусы, что называется в охапку – и в печь.

К конвейерам приходила такая мешанина из радиусов, что сборщики, вместо того чтобы собирать рессоры, как это и положено на конвейерах, основное время тратили на подбор нужных радиусов, и производительность их труда была очень низкой.

– Сплошная кустарщина, невозможно организовать поточное производство, – сказал на партбюро Иванилов. – Необходимо сделать семь независимых друг от друга ниток во главе со старшим мастером, а начальников отделений сократить.

Старший мастер каждой технологической нити теперь отвечал за все движение рессорных листов комплекта от их заготовки до готовой рессоры. И его работа и работа всего коллектива пролета подчинялась только интересам сборщиков конвейеров – она расценивалась по числу готовых рессор.

Ясно, что при такой организации труда коллектив пролета оказывался заинтересованным в подборке комплекта листов, и на конвейер они стали приходить уже подготовленными партиями.

Это предложение поначалу и вызвало бурю протестов: сказалась инертность, давно укоренившаяся в цехе привычка работать по-старому. Назрел острый конфликт между начальником цеха и отдельными мастерами.

Драматичный конфликт, но в то же время и комический.

– Это дело не пойдет, – упрямо заявляли некоторые. – Ничего не получится.

Иванилов вопрошал:

– А почему?

– Потому что не выйдет.

– Но почему?

– Так ведь не получится.

Такой разговор, честное слово, не выдумка: он почти протокольный. На какое-то время Алексей Павлович даже потерял уверенность в себе и вечерами заново все подсчитывал и пересчитывал. Но вроде все получалось.

Партийная организация цеха поддержала новшество Иванилова, а директор завода подписал приказ о переходе на новую технологию и о новом штатном расписании. Тогда некоторые мастера и рабочие пришли к нему в кабинет и заявили:

– Или пускай Иванилов уйдет из цеха или уйдем мы.

– Но почему? – спросил директор.

И в кабинете Николая Петровича прокрутился точно такой разговор, какой имел место в кабинете начальника цеха.

Даже терпеливый Богданов – и тот вспылил. Он вышел из кабинета, но скоро вернулся и сказал:

– Хватит бесплодных разговоров. Хотите – работайте. Хотите – нет. Там у секретаря на столе приготовлена стопка чистой бумаги. Кто хочет уйти из цеха – пишите заявление. Другую работу найдем всем.

Кто-то пытался вставить еще слово, но директор поднял руку:

– Нет. Хватит разговоров.

Все гурьбой пошли из кабинета.

Выждав немного, директор и Иванилов вышли в приемную. Чистая стопка бумаги как лежала на столе, так и осталась лежать – никто не взял и листа.

Директор засмеялся и сказал Иванилову:

– Считай, что это победа. Но теперь держись.

Забегая вперед, скажем, что новшество в организации производства явилось определяющим в борьбе за дело огромной важности – за качество рессор. Почему? Очень просто: поскольку все успехи коллектива зависели теперь лишь от сборочных конвейеров, то на них и стали обращать главное внимание. Сразу же выяснилось, что если на всех подготовительных операциях повысится качество работ, то с конвейеров неуклонно будет сходить все больше и больше рессор, сборщики все меньше и меньше времени будут тратить на подбор радиусов.

В конце 1973 года все рессоры цеха выдержали экзамен на первую категорию. В 1975 году двадцать четыре рессоры цеха получили заводской Знак качества. А в самом конце девятой пятилетки, став на трудовую вахту в честь XXV съезда партии, коллектив цеха предъявил две рессоры на аттестацию для получения государственного Знака качества. И экзамен рессоры выдержали успешно.

Но это уже было без Иванилова: начальником рессорного цеха теперь работал Андрей Прокопьевич Костромин.

– Новый начальник цеха такой же, как и Иванилов. Они даже внешне очень похожи. Вы заметили? Вот-вот… – говорил мне Богданов. – Иванилов все закрутил, перевернул – и дальше в путь. А Костромин достижения цеха не спеша углубляет.

Но прежде чем расстаться с рессорным цехом, хочется рассказать еще об одном событии, случившемся при Иванилове. Интересно все-таки иногда тянется ниточка: от директора – к Иванилову, от Иванилова…

Короче, пришел к нему в кабинет заводской конструктор Евгений Спиридонович Романов, присел к столу, подался в сторону начальника цеха и почему-то чуть ли не шепотом спросил:

– У тебя термические печи сколько без ремонта работают?

Иванилов насторожился: эти печи были самым больным местом цеха. Ролики конвейера печей, по которым при температуре в тысячу градусов шли рессорные листы, быстро сгорали.

– Полмесяца терпят, а иногда месяц, – усмехнулся Алексей Павлович.

– Мало, да? – осведомился конструктор.

– Да ты что выспрашиваешь? Посочувствовать зашел?

Романов смущенно улыбнулся.

– Понимаешь, какое дело?.. У меня есть интересное предложение, но честно хочу предупредить – оно уже лет пять лежит отклоненным в БРИЗе… На мой взгляд, идея хорошая. И не ради денег мне это надо, просто точно знаю, что хорошая идея, зазря пропадает.

– В чем суть? – деловито спросил Иванилов.

– В выносе конвейера из зоны активного нагрева.

Конструктор взял листок и карандаш и принялся быстро набрасывать схему. Показалось все это интересным и нужным: конвейер приподымался ввысь на огнеупорных петушках, а тянущая цепь зафутеровывалась огнеупорным кирпичом, в поде печи.

– Торопиться не будем, – сказал Иванилов конструктору. – Сначала все до конца взвесим. Но думаю – дело пойдет.

Взяв в бюро рационализации и изобретательства насквозь пропыленную папку с расчетами и схемами Романова, Алексей Павлович отправился к директору завода.

– Вот, – сказал он. – Находка. Думаем внедрять.

Директор посмотрел все, подумал и спросил:

– А сколько времени все это займет?

– Ну, месяца два, наверное.

Николай Петрович погрозил пальцем.

– Ишь какой… Внедряй. Но за месяц.

Давно уже у Иванилова сложились самые хорошие отношения с коллективом цеха. Он посоветовался с мастерами, и они, чтобы обезопасить цех от всякой случайности, обеспечили большой задел рессор.

После этого термические линии остановили.

Печи переоборудовали в полтора месяца. Производительность их сразу возросла на тридцать процентов.

А когда прошло время, оказалось, что конвейеры печей могут работать без ремонта по полгода и больше.

Оказалось еще, что такая термическая линия – вообще новая в стране. Но самое главное даже, может быть, и не в этом. Главное в том, что Евгений Спиридонович Романов, талантливый человек, воспрянул духом. Сейчас он кандидат технических наук и работает на заводе главным технологом.

За успехи, достигнутые коллективом рессорного цеха в восьмой пятилетке, Алексея Павловича Иванилова наградили орденом Ленина. Наградили и… перевели начальником цеха горячих штампов. Нового на заводе цеха.

С пуском в 1971 году цеха горячих штампов коллектив завода внес свой первый, действительный, вклад в развитие в стране научно-технической революции. Значение этого цеха распространяется далеко за пределы Челябинского кузнечно-прессового завода, а тема самого Иванилова приобретает здесь такое звучание, что об этом хочется рассказать особо.

ЦЕХ ГОРЯЧИХ ШТАМПОВ. Откровенно говоря, когда Алексею Павловичу предложили возглавлять новый цех, то он растерялся и даже обиделся. Едва-едва вытянул из прорыва рессорный цех, сдружился с его коллективом и – пожалуйста – принимай новый. А нового цеха, как такового, еще и не было: лежала строительная площадка, со всех сторон продуваемая ветром, на ней поднимались первые опоры. Пока что, выходит, просто нет никакого цеха. Пока есть лишь участок горячих штампов. И этот участок ругают все, кому не лень: он не в состоянии обеспечить молотовыми и прессовыми штампами два кузнечных цеха – завод на семьсот тысяч рублей в год закупает штампы на стороне.

Все продумав, как ему тогда казалось, Иванилов ответил:

– Не пойду.

Заставить его, понятно, никто не мог. Никто и не хотел заставлять. Но вот если уговорить – другое дело. Иванилова уговаривали и в кабинете директора и в парткоме.

Но он заупрямился:

– Не хочу – и все. Не надо давить мне на психику.

Пожалуй, главную роль сыграла кем-то вскользь брошенная фраза:

– Сколько тебя помню, всегда ты ратовал за переворот в производстве. Все уши нам прожужжал. А теперь, когда представляется настоящая возможность для этого поработать, ты решил спрятаться в кусты…

«Правда ведь, – подумалось Иванилову. – Так и получается. Старею, что ли? И то: уже под пятьдесят… Но разве это конец?»

– Ладно. Хватит стыдить. Согласен.

Теперь для Алексея Павловича нет ничего дороже нового цеха. Ходить за ним по цеху – одно удовольствие. Просторно, светло, уютно, тихо. Посредине – стоит высокая, до плеч человека, ванна аквариума, точнее даже, нет, не ванна, а небольшой бассейн с зеленоватыми стеклами, с выложенными кафельной плиткой перегородками; когда смотришь сквозь стекло в аквариум, то рыбы выплывают из его глубин, откуда-то из зарослей, собираются резвой стайкой.

Положив на ванну бассейна доски, художник цеха – то присаживаясь на корточки, то поднимаясь во весь рост – рисовал на доске панораму: невысокие горы и отсвечивающие голубизной сосны, сбегавшие к берегу озера.

Достаточно уже находившись по цеху, я с удовольствием смотрел и на то, как он рисует, и на рыб, раздувавших за стеклом жабры.

– Так что, пошли дальше? – тронул меня за руку Иванилов.

– Постоим немного, отдохнем, – ответил я и полез в карман за сигаретой.

Неожиданно Иванилов прямо-таки с детской непосредственностью чему-то обрадовался.

– Вот-вот, отдохнем… – с торжеством в голосе произнес он. – Знаете, чем лучше всего снимается утомляемость? Водой, природой. Вот мы и решили организовать в цехе такой уголок природы. Всю смену у рабочего крутится перед глазами фреза… Устанет, подойдет сюда покурить – и перед взором его все новое. По мнению некоторых, это на десять процентов повышает производительность труда. Но не это главное. Здоровье лучше сохраняется.

Но все это, как говорится, лирика: внешний вид цеха является как бы отражением его внутренней сущности.

Главная суть в том, что во время строительства цеха наметился революционный переворот во всем штампо-инструментальном хозяйстве.

Обрубая по своему обыкновению окончания фраз, Иванилов громко говорил:

– Подумайте, что получается… Автомобильная промышленность стоит сейчас по оснащенности новой техникой, по культуре производства, можно сказать, на втором месте в стране. После самолетостроения. А вспомогательным цехам помогают очень плохо: они находятся на уровне тридцатых годов. Здесь полным-полно кустарщины, а технология крайне отсталая – индивидуальная. Но инструментальная оснастка имеет огромное значение. Наш завод на эту оснастку тратит четыре с половиной – пять миллионов рублей в год. От оснастки зависит и качество кованых и штампованных деталей.

Подобные порядки Алексей Павлович мог ругать с чистым сердцем и спокойной совестью: сам он сделал все, чтобы их поломать.

Еще знакомясь с документацией на техническую оснастку нового цеха, обсуждая ее с назначенными в цех инженерами, с опытными мастерами, он обратил внимание – все в цехе строилось по старому принципу индивидуальной технологии.

– Похоже, что так, – согласились с ним.

Стало ясно, что если вот сейчас, в разгар строительства, все не поломать, то новый цех, едва вступив в строй, сразу же и устареет.

Все осложнялось тем, что пока были только твердые убеждения и мысли. А опыта – никакого. По всей стране в штампо-инструментальном хозяйстве еще господствовала старая технология.

Надо было начинать самим. С нуля.

Хорошо, что Иванилов теперь был уже не один. В цехе подобрался очень хороший коллектив, и его поддержали, они вместе разработали свою программу переоборудования цеха и обратились с этим в дирекцию.

В чем суть их предложений? Точнее даже, не предложений вовсе, а настоящего переворота?

Чтобы коротко объяснить это (в общих чертах, конечно), начать, наверное, надо с вопроса: а что такое штамп. Это своеобразный инструмент, подчас с очень сложной внутренней конфигурацией, без которого немыслимо в кузнечно-прессовых цехах производство деталей для автомобилей, тракторов и других машин: всех этих коленвалов, цапф, поворотных кулаков, кожухов, полуосей… Штампы бывают простые и составные. Подчас для того, чтобы отштамповать одну какую-нибудь деталь сложной формы, требуется несколько штампов.

От штампов, от чистоты и грамотности их изготовления зависят и качество детали и расход драгоценного металла – чем грамотней, чище изготовлен штамп, тем меньше металла пойдет в стружку при дальнейшей ее обработке, допустим, на токарном станке.

И вот все это тонкое, сложное хозяйство лежало в основном на плечах опытнейших рабочих. Фрезеровщики-граверы, как их иногда называют. С ловкостью виртуозов, крутя с большой скоростью различные рукоятки, применяя разные фрезы, они, можно сказать, почти вручную выбирали в металле фигуру будущей – после молота и пресса – детали; потом еще слесарь зачищал, доводил до кондиции их работу.

Честь и хвала, конечно, таким мастерам, но о резком повышении производительности труда при такой технологии нечего и мечтать.

– Из-за этого наше хозяйство чуть ли не тридцать лет подряд являлось причиной срыва работ основных цехов. Большой список прорывных деталей имели… Ну, посудите сами: взял фрезеровщик восемь-десять матриц на смену – и пилюкает себе…

При старой технологии из прогрессивных методов труда ничего нельзя было внедрить: нельзя организовать расчлененность производственного процесса, ввести узловое и поточное изготовление… Короче говоря, нельзя было внедрить расчет на оптимальный, экономически-выгодный процесс производства.

И еще… Мало молодежи обучалось этой профессии, все находилось в руках старых рабочих, которых и оставалось уже не так-то много.

Ну, кто из молодых захочет осваивать такую профессию, которая – рано ли, поздно – все равно отомрет? В век научно-технической революции всех тянут к себе машины, автоматизированные станки.

Выход виделся один: переложить основную тяжесть работы с плеч людей на машины.

На заводе далеко не все верили в эту затею и говорили:

– Пока это почти что область фантастики. Пустое дело.

В словах таких людей был определенный резон, потому что и необходимых для работы в новых условиях станков в стране имелось пока мало: они только-только рождались.

Конечно же, и сам Иванилов и те, кто работал с ним над проектом полного переоборудования строящегося цеха, были хорошо знакомы со всем, что было нового в этой области и у нас и за рубежом. Впоследствии они, отстояв свою точку зрения, отвергли, например, копировально-фрезерные станки марки «Келлер», изготовленные в США, и заменили их станками Ленинградского завода имени Свердлова, считая эти станки лучшими.

Но особенно пленили их электронно-импульсные станки Троицкого станкостроительного завода. Устройство этих станков почти что уже граничило с электроникой: набирается схема конфигурации детали, готовится электрод из графита, а заготовка, этакий квадрат металла килограммов в двадцать из высокопрочной легированной стали, кладется в ванну с густым маслом, и дальше станок уже сам потоком электрических зарядов, электроимпульсами, выбивает в металле нужную фигуру.

На электронно-импульсные станки в цехе возлагали очень большую надежду, хотя и знали: они капризны и пока не очень-то надежны. Некоторые просто отвергают эти станки. Купленные кое-какими заводами, они стоят у них без всякого дела. Но – рассуждали в цехе – надо попытаться помочь заводу-изготовителю усовершенствовать станки: ведь в принципе они очень интересны и, что главное, так нам необходимы.

Переделка цеха по-новому требовала замены и перестановки более чем 150 единиц производственного оборудования; кроме того, новая технология требовала и утверждения новых штатов.

На заводе на это пошли.

В цехе два больших пролета. В одном выстроились в ряд высокие и красиво оформленные – по всем правилам современной промышленной эстетики – копировально-фрезерные станки. Они новые, поэтому пока выглядят так, как солдаты в парадной форме. Возле каждого станка – оператор. Он может и отойти в сторону, поговорить с товарищем. Станок сам делает свое дело. Наверху, слева от главных узлов, закреплена деревянная доска с вырезанной в ней нужной для данного штампа конфигурацией, по этой вырезанной фигуре двигается чувствительная головка выдвинутого от станка штыря, она как бы ощупывает фигуру и передает свои «ощущения» станку, а тот своими фрезами выбирает – уже в металле – точно такую фигуру.

Во втором пролете: электронно-импульсные станки. Возле них и вообще что-то не видно людей. Правда, изредка к станкам – то к одному, то к другому – подходит девушка и заглядывает в ванночку с маслом, где покоится кусок металла – будущий штамп, – лекалом проверяет зазор между электродом и заготовкой.

– Сначала, конечно, коряво у нас все на этих станках получалось, – рассказывал Иванилов. – Много потом было слесарной доработки: детали тонкие, а станки не очень точно работали.

Но в цехе заставили станки работать точнее. Технологи, сам Алексей Павлович, мастер Николай Васильевич Гришин, электротехник Николай Иванович Степанов долго изучали эти станки и переделали их электросхему, модернизировали гидроподачу… Нет, работали они не только ради себя: о наблюдениях за станками, о своих мыслях они сообщали в Троицк. И оттуда приезжали специалисты, конструкторы и совместной работой ввели в станки много усовершенствований.

Точность изготовления штампов на них сейчас возросла в четыре раза.

Новое оборудование в цехе расставили так, чтобы можно было ввести поточное производство. В этом потоке в то же время пошли по пути специализации, то есть схему производства построили по отделениям: высадочных штампов, пакетов, молотовых штампов, запасных частей для кузнечной оснастки, электронно-импульсных станков.

Отделения стали работать как бы автономно, но при этом учитывалась и возможность кооперации, чтобы все отделения всегда, при всех условиях были загружены полностью.

Новая организация, кроме самого главного – автоматизации производства, – дала еще очень многое: технологам теперь легче делать технологические карты, потому что появилась возможность точно учитывать весь цикл производственного процесса – от подъемных средств до нужного инструмента… до тары, а администрации легче обучать рабочих… Недаром в цехе сейчас в основном работает молодежь.

Алексей Павлович с гордостью мне рассказывал:

– Инструментальщика, того самого фрезеровщика-гравера надо было учить три года, а мы за три года новым профессиям обучили пятьсот человек. Ну, ушли, понятно, многие на другие заводы…

Я задал Иванилову несколько провокационный вопрос:

– Очень жалко, что ушли?

– Да как сказать… С одной стороны, конечно, для себя обучали. Но ведь специалисты везде нужны, так что получается общегосударственная польза. Пускай работают, где им интереснее, а мы еще обучим.

Ну, само собой, при новой технологии повысилось и качество.

В цехе появилось новшество: делать заготовки штампов или – иначе – штампы для штампов. Что это дает? К примеру, только при изготовлении беговых роликов для тракторов ЧТЗ на 40 процентов снижается расход металла и на 50 процентов – трудоемкость работ.

Или возьмем толкатели для штампов прессовой кузницы: при новой технологии расход металла здесь сокращается на 20 процентов, а толкатели делаются из высоковольфрамистой марки стали, килограмм которой стоит почти столько же, сколько килограмм сливочного масла.

Теперь в цехе более пятидесяти человек работает с личным клеймом. Контролеры им не нужны.

Такого на кузнечно-прессовом не было с рождения завода.

В честь XXV съезда КПСС в цехе добились аттестации на заводской Знак качества штампы на крестовину автомобиля, шаровой палец и на серьгу передней рессоры.

На станках теперь изготовляется более 90 процентов всех формообразующих кузнечных штампов.

За три года объем производства цеха горячих штампов вырос в три раза. В 1973 году цех вышел на проектную мощность. В 1974 году ее перекрыл. В 1975 году производительность цеха выросла еще на 15 процентов.

– У нас такое чувство, словно мы вышли из темного туннеля, – говорил Иванилов. – Но это не конец. Начало!

3

В последний месяц старого года везде на заводе нельзя было не заметить охватившего всех, особого, я бы сказал, азартно-веселого напряжения. Нет, конечно, замечалось это совсем не по какой-то особой суете, беготне по цеху или по лихорадочной работе у станков: люди трудились обычно, как всегда, но и чувствовалась особенная их озабоченность.

Забавный пример. От обратного. Я уходил от начальника второго кузнечного цеха, и когда вышел на лестничную площадку, то туда же из соседнего кабинета вывернулся пожилой уже человек в помятом костюме – пальцами он разминал папиросу.

– Опять курить? – мимоходом спросил кто-то.

– А что делать-то? – пробормотал тот.

По лестнице сверху вниз куда-то торопились трое в спецовках. Они дружно рассмеялись.

– Нет, ты подумай, ему делать нечего.

Спускаясь вслед за ними, я слышал, как они все пересмеиваются. У выхода кто-то опять фыркнул и повторил:

– Делать ему, видите, нечего.

Все трое вновь рассмеялись.

На специальном стенде у проходной завода, в тех уголках цехов, где освещается ход социалистического соревнования, чуть ли не каждый день появлялись сообщения, поздравления, молнии.

Приведу некоторые из сделанных мною выписок.

«Следуя примеру Василия Григорьевича Черенкова, слесаря-сборщика рессор, 1334 рабочих досрочно выполнили личный государственный план».

«Бригада штамповщиков кузнечного цеха № 1, возглавляемая коммунистом Селезневым Станиславом Николаевичем, выдала последние детали в счет миллионной тонны горячих поковок. Это почетное право коллектив бригады завоевал в упорном социалистическом соревновании почти девяноста бригад».

«Горячо поздравляем коллектив рессорного цеха с досрочным выполнением пятилетки. Это большая победа в соревновании за достойную встречу XXV съезда КПСС. Она воодушевляет на достижение еще лучших показателей за право написать рапорт Всесоюзному форуму коммунистов Советского Союза».

А вот выписка из рапорта в Ленинский райком партии, подписанного директором завода, секретарем партийной организации, председателем завкома и секретарем комитета ВЛКСМ. Вначале сообщается о досрочном выполнении девятой пятилетки, а далее говорится:

«В оставшееся время года мы собираемся перевыполнить контрольное задание девятой пятилетки на 24 миллиона рублей по производству продукции и на 23,5 миллиона рублей по реализации. До конца пятилетки ожидается рост производительности труда на 27,5 процента и рост производства на 33,5 процента.

Трудящиеся завода настойчиво борются за успешное выполнение социалистических обязательств и за получение права подписать рапорт XXV съезду КПСС. В движении за коммунистическое отношение к труду участвует 98 процентов трудящихся завода».

Честно скажу, некоторые цифры из сообщений и «молний» заставили меня призадуматься. Еще выясняя в цехе горячих штампов вопросы организации социалистического соревнования, я услышал от Иванилова:

– При нашем уровне производства, при поточности и взаимосвязанности всех процессов, нам не надо, чтобы кто-то сильно вырывался вперед, вполне достаточно, если все рабочие будут перевыполнять свои личные государственные планы на полпроцента, даже на две десятых процента… Это и обеспечит неуклонный рост производительности труда.

Ну, а как же тогда быть с теми, кто намного перевыполняет свой план?

Зайдя в эти дни в партком завода, я разговорился с заместителем секретаря Александром Ивановичем Апаликовым.

– Вопрос о том, каким должно быть социалистическое соревнование при современном уровне производства, в последние годы обсуждается остро, – сказал я. – Высказываются различные мнения… Существует, допустим, и такая точка зрения: есть государственный план, он обсчитан на разных уровнях – под него и смета составлена и определен расход материалов, в частности, расход металла… Вдруг кто-то начинает перевыполнять план, вкалывать, что называется, до седьмого пота, выполнять норму выработки на 150—200 процентов. То есть устанавливать рекорды. Ведь тогда во всех связанных с ним звеньях начнут лихорадить, с одной стороны, те, кто поставляет ему металл, не смогут за ним угнаться – где взять лишние тонны металла? – а с другой стороны, и те, к кому придет его сверхплановая продукция, возможно, просто и не готовы к ее реализации…

Апаликов задумался, покивал головой:

– Знаю, есть и такая точка зрения. А жизнь подчас преподносит сюрпризы, которые как бы и подтверждают эту точку зрения… У нас на заводе был такой случай: коллектив прессового цеха так увлекся и рванул план, что потом его залихорадило, потому что цеху, фактически, целый месяц нечего было делать, так как фондовый металл был использован, а другого у него не было. Его «рекорд», в общем-то, отрицательно сказался на результатах всего завода, потянул нас чуть назад.

– Как же тогда быть с социалистическими обязательствами, с такими, к примеру, лозунгами: «Пятидневное задание – в четыре дня?» – я не унимался. – С перевыполнением норм выработки?

– Вопрос сложный, – усмехнулся Апаликов.

По-моему, наш разговор его немного забавлял, потому что на Челябинском кузнечно-прессовом заводе, руководствуясь постановлением ЦК КПСС от 1970 года о дальнейшем совершенствовании социалистического соревнования, уж сумели поставить это важное дело так, чтобы соревнование стало одним из главных методов управления производством и как самое действенное средство воспитания людей, развития у них коммунистического отношения к труду.

Далеко не сразу, конечно, здесь вышли на свой путь дальнейшего развития социалистического соревнования и выбрались из многих противоречий.

Необходимо вернуться в прошлое, к тому времени, когда Челябинский кузнечно-прессовый завод прочно значился в отстающих. Сложное, разношерстное, крайне капризное хозяйство его часто и само плохо поддавалось серьезному учету с точки зрения научной организации труда, а о вопросах социалистического соревнования и говорить нечего. Оно выдохлось и превратилось в формальность. Тогда тоже выпускались стенгазеты и «молнии», где отмечались передовики производства. Но получалось подчас так, что если посмотреть на такого передовика внимательно, то сразу и выявится другая сторона. Представьте такое: человек выполнял норму выработки на 140—150 процентов… Начинается новый год. Встает такой «передовик» на собрании и торжественно берет обязательство выполнять норму на 110—120 процентов. Сколько он выполнял раньше, все уже забыли, а новое обязательство звучит внушительно. Его хвалят. Ему аплодируют. Он может выполнить и выше, но производительность его труда, увы, почему-то не повышается, остается прежней, а иногда и снижается.