Текст книги "ГУЛАГ без ретуши"

Автор книги: Станислав Кузьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

29 сентября 1936 года Политбюро ЦК ВКП(б) в ответ на эту телеграмму и по результатам процесса в августе 1936 года принимает директиву «Об отношении к контрреволюционным троцкистско-зиновьевским элементам», подготовленную Л.М. Кагановичем. Её основные положения сводились к следующему:

«а) До последнего времени ЦК ВКП(б) рассматривал троцкистско-зиновьевских мерзавцев как передовой политический и организационный отряд международной буржуазии. Последние факты говорят, что эти господа скатились еще больше вниз и их приходится теперь рассматривать как разведчиков, шпионов, диверсантов и вредителей фашистской буржуазии в Европе.

б) В связи с этим необходима расправа с троцкистско-зиновьевскими мерзавцами, охватывающая не только арестованных, следствие по делу которых уже закончено, и не только подследственных вроде Муранова, Пятакова, Белобородова и других, дела которых еще не закончены, но и тех, которые были ранее высланы».

В сентябре 1936 года Сталин прочитал рапорт военной службы ГПУ, бросающей подозрение на Ягоду в том, что он мягок в репрессиях против троцкистов. 27 сентября Ягода отстраняется от должности наркома внутренних дел и становится наркомом связи вместо снятого с этого поста А. Рыкова. Фактически участь его была предрешена, и перемещение являлось своего рода тактическим ходом.

Нам представляется, что выдвинутое обвинение в телеграмме против Ягоды является чисто формальным поводом. Ведь именно он первоначально загнал троцкистов и других оппозиционеров в ссылку, а затем пустил их по второму кругу через тюрьмы и исправительно-трудовые лагеря. Под его руководством были подготовлены политические процессы в отношении правых и других после гибели Кирова. Поэтому упрёк в адрес Ягоды крайне неубедителен. После подобного обвинения, чтобы удержаться в своём кресле, Ягода вполне мог решить задачу по тотальному разгрому оппозиции, выполнив «пятилетку» в один год. Было бы наивным полагать, что Сталину со Ждановым потребовался козёл отпущения. Между Москвой и Сочи был разыгран политический спектакль с заменой главного действующего лица. Пожаловаться было некому: со Сталиным ему просто не дали связаться.

Дело, очевидно, заключалось в другом. Сталин и его ближайшее окружение вполне отчётливо осознавали ту силу, которую сконцентрировал в своих руках Ягода за годы работы в ведомстве и после того, как стал его главой. Мимо Сталина не прошла и та информация, которой владел Н.И. Ежов, заведуя орготделом ЦК ВКП(б). Кому-кому, а Ежову было достаточно ясно видно, с каким усердием и настойчивостью Ягода повсеместно расставлял на ключевых постах (и не только своего ведомства) нужных ему людей. Ягода стал слишком опасным, и пришло время его убирать с политической арены.

Начиная с конца 1936 года то тут, то там проводятся аресты выдвиженцев Ягоды. Остающиеся на свободе уже под руководством Ежова старательно выполняют секретную инструкцию, разрешавшую НКВД применять пытки к «шпионам, контрреволюционерам, троцкистам и зиновьевцам». Близился и черёд Ягоды.

В апреле 1937 года центральная пресса оповестила граждан страны о том, что:

«Постановлением Президиума ЦИК СССР от 3 апреля 1937 года ввиду обнаруженных должностных преступлений уголовного характера…

1. Отрешить от должности народного комиссара связи Г.Г. Ягоду.

2. Передать дело Г.Г. Ягоды следственным органам».

Следствие по делу Ягоды длилось почти год. На первоначальном этапе следователи пытались связать дело Ягоды с «военно-фашистским заговором в РККА». Но он упорно отрицал показания своих бывших подчинённых, Г.Е. Прокофьева – заместителя наркома внутренних дел и М.И. Гая – начальника особого отдела ГУГБ, подтверждавших его связь с М.Н.Тухачевским, И.П. Уборевичем, Р.П. Эйдманом и другими военачальниками. На следствии Ягода показал: «Личных связей в буквальном смысле слова среди военных у меня не было. Были официальные знакомства. Никого из них я вербовать не пытался…»

Недавно нашим читателям «разъяснили», что никакого заговора военных не было. А между тем существует весьма серьёзная версия, которую вряд ли можно сбрасывать со счетов. После успешного завершения небезызвестной операции «Трест» у руководства ОГПУ возникла идея организовать аналогичную операцию, но уже с заговором среди военных. Начало её развития относят к концу 20-х годов. По всей видимости, нити этой операции находились в руках у внезапно умершего Менжинского, и Ягода об этом мог не знать. В пользу данной версии свидетельствуют два достоверных факта. Будучи командующим Ленинградским военным округом, Тухачевский выезжал нелегально под фамилией Тургуева в Германию. Если учитывать, что зарубежные разведки внимательно следят за перемещением крупных должностных лиц и ведут на них досье, то крайне сомнительно, что немецкая разведка «проворонила» этот факт. Между тем в процессе реабилитации военных обнаружились достаточно любопытные факты. В одном из старых дел сотрудники Главной военной прокуратуры и Комитета государственной безопасности обнаружили показания двух офицеров, служивших в прошлом в царской армии, которые вдохновителем деятельности их антисоветской организации назвали… Тухачевского. Оказалось, что копии протоколов этих допросов были препровождены Сталину и об их содержании ему доложено. Сталин направил их Г.К. Орджоникидзе с такой запиской: «Прошу ознакомиться. Поскольку это не исключено, то это возможно».

Следы реагирования Орджоникидзе на эту записку не были найдены. Ещё раньше в Наркомат по военным и морским делам поступила информация секретаря парткома Западного военного округа, в которой Тухачевский обвинялся в неправильном отношении к коммунистам, подчинённым и даже в аморальном поведении. М.В. Фрунзе наложил на информацию резолюцию: «Партия верила тов. Тухачевскому, верит и будет верить». Однако донос был сохранён, и наблюдательное производство на Тухачевского пополнялось.

В нём сохранилась и записка из показаний арестованного комбрига Медведева, исключённого из партии за принадлежность к контрреволюционной троцкистской организации. Это показание Медведев дал 8 мая 1937 года, а 13 мая 1937 года по указанию наркома внутренних дел Ежова был арестован А.Х. Артузов – один из руководящих работников НКВД. На одном из допросов Артузов показал, что в поступившей из Германии информации сообщалось, что в Красной армии готовится заговор, возглавляет его генерал Тургуев. Артузов пояснил следователю, что проведённой тогда же проверкой было выяснено, что под фамилией Тургуева в 1931 году в Германию ездил Тухачевский. Об этой информации Артузов доложил Ягоде. Тот заявил: «Это несерьёзный материал, сдайте его в архив». Как видим, эта информация до Сталина Ягодой не была доведена, и это наводит на определённые размышления, так как без санкции и помощи ОГПУ Тухачевский не мог туда попасть.

Второй раз, уже под своей фамилией, Тухачевский через территорию Германии официально выезжал в Англию. На Берлинском вокзале негласные сотрудники ОГПУ зафиксировали его короткую встречу и разговор с молодым человеком. При проверке оказалось, что беседа у него состоялась с сыном Троцкого, оказавшимся впоследствии в СССР и арестованным ещё при Ягоде, при нём же осуждённым и направленным отбывать наказание в Воркутинский лагерь. В конце 1936 года он был этапирован в Бутырскую тюрьму. Уже тот факт, что он был выпущен впоследствии за границу, может сказать о многом…

Как известно, по делу фигурировали документы, обличающие Тухачевского в связях с немецкой разведкой. Правда, дело преподносится таким образом, что эти фальшивки были изготовлены немецкой разведкой с целью дать возможность Сталину обосновать расправу над Тухачевским. Однако если принять во внимание упомянутую нами версию, то всё становится на свои места. И если ОГПУ повело такую игру по-крупному, то Тухачевскому было разрешено связать себя какими-то обязательствами с германской разведкой. Без этого игра становилась беспредметной. Не исключено, что такие обязательства были даны и впоследствии были использованы против него же. Смерть Менжинского и уход из аппарата ряда сотрудников, непосредственно с ним связанных, в конечном счёте привели к затуханию задуманной операции.

Обвинялся Г.Г. Ягода и в убийстве деятелей Советского государства: С.М. Кирова, В.Р. Менжинского, В.В. Куйбышева, А.М. Горького и в заговоре против В.И. Ленина в 1918 году. Однако ни по одному из этих фактов достоверно не доказана его причастность.

В отличие от других подсудимых, Ягода отрицал и предъявленное ему обвинение в шпионской деятельности. «Прокурор, – говорил в своём выступлении на процессе Г.Г. Ягода, – безапелляционно считает доказанным, что я был шпионом. Это неверно. Я – не шпион и не был им». Совсем недавно ставивший аналогичные спектакли на процессах, он прекрасно понимал ожидавший его финал. Это понимание давало ему силы иронизировать и даже заявить, что если бы он был шпионом на самом деле, то «…десятки стран могли бы закрыть свои разведки – им незачем было бы держать в Союзе такую сеть шпионов, которая сейчас переловлена». С этими его словами трудно не согласиться.

Скорее всего, предъявленные ему обвинения не что иное, как ширма, за которой скрыты совсем иные причины. Если бы всё дело заключалось только в предъявленном ему официальном обвинении, то не было бы никаких препятствий для его реабилитации, как и всех, проходивших с ним по делу.

Так в чём же всё-таки кроется вина Ягоды, побудившая Сталина принести его в жертву той самой репрессивной машине, которую тот создал? Может быть, действительно Ягода не смог придать того размаха борьбе с врагами народа, которого Сталин ожидал. Но это вовсе не может служить причиной для такой суровой расправы. Достаточно было Ягоду заменить другим человеком, и это упущение можно было поправить. Возможно, ликвидация НЭПа и попытки переселить еврейское население в специально созданную для этого автономную область привели к тому, что, во-первых, идея эта с треском провалилась, хотя для органов ОГПУ решить её ничего не стоило, а во-вторых, в систему ОГПУ-НКВД, партийно-государственный аппарат устремились люди с далеко не безупречным прошлым. Ягода же этому не противодействовал. Архивные документы дают основание утверждать, что в период 1937–1938 годов основной удар карательных органов пришёлся на лиц еврейской национальности, начиная с высших эшелонов власти и до самых низов. Русских людей в политических процессах над пламенными революционерами очень мало. Здесь преобладал какой-то интернациональный сброд с сильнейшим влиянием еврейства и с попыткой опереться на русские отбросы общества. Отбросов хватало. Очистительная миссия пала на Ежова, который с использованием недозволенных методов ведения следствия прошёлся и по правым, и по виноватым, а заканчивал эту миссию уже Л.П. Берия.

«Заслуги» Ягоды перед советским обществом заключаются в том, что он явился главным архитектором гулаговской системы: разгромил оппозицию (троцкистов, зиновьевцев, меньшевиков, эсеров и др.); загнал в лагеря и ссылку священнослужителей, русскую интеллигенцию, старый офицерский корпус; жесточайшими мерами провёл насильственную коллективизацию; поголовно выселил из крупных промышленных центров представителей бывших господствующих классов; изолировал в местах лишения свободы деклассированные и не занятые общественно-полезным трудом элементы.

Фактическое падение Ягоды началось с момента организации волны «большого террора», прокатившейся по множеству честных советских граждан.

Глава четвертая
В ежовых рукавицах

В сентябре 1936 года на стол И.В. Сталина ложится рапорт военной службы Главного управления государственной безопасности, выходившей на его секретариат и контролировавшейся до этого Поскрёбышевым, Шкирятовым, Аграновым и Ежовым. Из содержания документа просматривалась мягкость Ягоды в применении репрессий по отношению к троцкистам. Вот и получалось, что в одном случае он запоздал на четыре года в борьбе с троцкистско-зиновьевской оппозицией, а в другом – создавал для репрессированных из этой категории «тепличные» условия отбывания наказания. К кампании против Ягоды подключился и Вышинский, обвинявший администрацию мест лишения свободы в либерализме по отношению к осуждённым контрреволюционерам. Вышинский обвинял Ягоду и в массовом нарушении законности, выражавшемся в привлечении граждан к уголовной ответственности за одно лишь сокрытие своего социального происхождения при вступлении в партию и комсомол. Не мог он простить Ягоде и тот факт, что исправительно-трудовая система и органы НКВД были полностью выведены из-под контроля прокуратуры.

30 сентября 1936 года Ягода и Ежов скрепили своими подписями акт о передаче дел. 1 октября 1936 года Н.И. Ежов подписал приказ по НКВД СССР о своём вступлении в исполнение обязанностей народного комиссара внутренних дел Союза ССР. Начался его звёздный час, который продлится только два года. Его появление на Лубянке спровоцировало настоящую панику среди сотрудников Ягоды. В целом 325 чекистов аппарата Ягоды были расстреляны или брошены во внутреннюю тюрьму.

Но не успел Ежов осмотреться на Лубянке, как ему стали формировать команду, в которую вошли М. Берман, М. Фриновский, Заковский, Слуцкий. Они пришли на смену команде Ягоды, в которую входили начальник секретного политического отдела Молчанов, заместитель особоуполномоченного НКВД Бердичевский, заместитель Ягоды Прокофьев, заместитель начальника ГУГБ Сосновский, начальник экономического управления Миронов, начальник секретариата Буланов и др.

Через два месяца после своего назначения Н.И. Ежов проводил совещание с руководящими сотрудниками ГУГБ и ГУЛАГа. Вопрос стоял о наведении порядка в тюрьмах и лагерях. Информация, полученная им из ведомства Вышинского, а также основанная на анализе заявлений и писем заключённых, свидетельствовала о том, что оппозиционеры, особенно троцкисты, пользовались привилегиями по сравнению с другими категориями лиц, изолированных в местах лишения свободы. Об этом свидетельствуют воспоминания самих осуждённых. В частности, Олег Волков пишет, что при Ежове оппозиционеры стали вывозиться из политизоляторов в лагеря. Лагерное начальство на первых порах растерялось: безопасно ли мордовать тех, перед которыми вчера тянулись? Ввело послабление: отдельные бараки, особый стол, освобождение от общих работ. Мне не приходилось, пишет он далее, прежде видеть Розу Соломоновну в таких хлопотах. Она вдохновенно входила во все мелочи, требовала со складов санчасти пружинных кроватей, собственноручно застилала тумбочки крахмальными салфетками. Ещё не все приготовления были завершены, а в освобождённые от нас палаты поступило пополнение: люди в штатском, неостриженные, все больше средних лет, не растерявшие самоуверенности и нисколько не походившие на ссыльных и больных. Мы вскоре узнали, что то были средней руки аппаратчики партийных органов, которых по чьему-то распоряжению прямо с этапа отправили в сангородок – отдохнуть и прийти в себя после тюрьмы до подыскания им подходящей должности в лагерном управлении.

«Советские законы, – говорил Ежов, – одинаковы для всех. Ягода, по всей видимости, не хотел этого понимать и потому устроил для Каменева и Зиновьева из тюрьмы санаторий. Додумался обеды заказывать им из ресторана». Ягода лично всячески противодействовал и отводил карающий меч правосудия от голов этих преступников. Потребовалось два суда над Зиновьевым и три над Каменевым, чтобы они получили по заслугам.

Придя к руководству, Ежов много внимания уделял укреплению органов НКВД. Об этом свидетельствуют документы тех лет. В частности, 28 сентября 1938 года он подписал приказ «О результатах проверки работы рабоче-крестьянской милиции Татарской АССР». В нём констатировалось, что вскрыт ряд вопиющих нарушений и игнорирования приказов и директив НКВД СССР, приведших на практике к развалу работы милиции, засорению кадров, разгулу грабителей, воров и хулиганов. Однако начальник управления Антонов вместо организации борьбы с преступностью занимался очковтирательством. За восемь месяцев 1937 года в Казани было 212 грабежей, а в отчётности показано только 154. В соответствии с приказом были сняты с работы, арестованы и преданы суду начальник Управления милиции и начальник политотдела, а также девять других работников, ряду сотрудников были объявлены взыскания. Приказ заканчивался словами: «Народному комиссару внутренних дел Татарской АССР капитану государственной безопасности т. Михайлову в двухмесячный срок привести милицию Татарской АССР в боеспособное состояние и мне доложить. Ежов».

Дезорганизованная и слабоуправляемая исправительно-трудовая система, по оценке Ежова, нуждалась не только в реорганизации, но и в укреплении режима. Вскоре безрадостные вести повезли по лагерям те, кому по каким-либо причинам удалось вырваться из тюрем, переставших быть политизоляторами, какими они до того числились. По их рассказам, в конце 1936 года в Суздальском, Ярославском, Челябинском, Верхнеуральском политизоляторах, где содержались наиболее важные политические, побывали комиссии. После их посещения тюрьмы стали похожи на корабли перед штормом. Сравнительно вольготная жизнь для их обитателей заканчивалась раз и навсегда.

В местах лишения свободы слухи всегда носят гипертрофированный характер. Каждый передающий информацию стремится внести в неё что-нибудь от себя. Вскоре уже можно было услышать, что по приказу Ежова десятки заключённых были отданы под суд только за то, что осмелились обратиться в поисках справедливости лично к Сталину, Молотову, Ежову, а сотни загремели в одиночные камеры и карцеры. Всезнающие заключённые из числа занятых на работе в учётно-распределительных столах незамедлительно разнесли молву, касающуюся жалоб, отправляемых из лагеря. Отныне все письма, за исключением адресованных прокурорам и содержащих нецензурные выражения, возвращались авторам или уничтожались.

В связи с введением нового режима в тюрьмах ГУГБ и следственных изоляторах были усилены меры наказания к «хулиганствующим заключённым». За оскорбительные словесные или письменные заявления заключённых, оскорбительные выходки (плевки, ругательства, попытки нанести оскорбления действием) предусматривался перевод в более строгую тюрьму, применение более строгого тюремного режима, заключение в карцер до 20 суток, предание суду. Так, в приказе от 8 февраля 1937 года Ежов предписывал предать суду целый список содержавшихся в тюрьмах ГУГБ осуждённых на разные сроки заключённых, приславших ему в связи с введением нового тюремного режима оскорбительные заявления.

Внесудебные репрессии второй половины 30-х годов сочетались с жёстким уголовным законодательством, и, как следствие этого, широко применялось наказание в виде лишения свободы. При Ежове было значительно упрощено производство по делам о контрреволюционных преступлениях на основании постановления ЦИК СССР от 14 сентября 1937 года «О внесении изменений в действующее уголовно-процессуальное законодательство союзных республик». Вслед за этим постановлением ЦИК СССР от 2 октября 1937 года повысились максимальные пределы наказания в виде лишения свободы от 10 до 25 лет за шпионаж, террор, диверсии.

Кара, уголовное наказание становилось основным методом борьбы со всеми антиобщественными проявлениями и правонарушениями. Обязательность применения таких мер в указанных постановлениях ЦИК СССР обосновывалась необходимостью предупреждения и сокращения преступности.

При Ежове начала формироваться система тюрем, подчинённых 10-му отделу Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР. ОНИ предназначались исключительно для содержания подследственных и осуждённых по составу контрреволюционных преступлений. К непосредственно подчинённым этому отделу тюрьмам Верхнеуральской, Суздальской, Челябинской, Ярославской и на острове Соловки (удалённых от центра) прибавились Бутырская, Владимирская, Лефортовская и Орловская тюрьмы, находившиеся до этого в составе ГУЛАГа. Повсеместно при следственных тюрьмах ГУЛАГа создавались так называемые внутренние тюрьмы для содержания подследственных по составу контрреволюционных преступлений и подчинённых исключительно ГУГБ НКВД СССР.

Создание при тюрьмах ГУЛАГа (по состоянию на 20 сентября 1939 г. в стране имелось 392 тюрьмы) внутренних тюрем ГУГБ потребовало изменения порядка управления ими в силу того, что содержавшиеся под следствием числились за разными ведомствами – ГУГБ и ГУРКМ, а уже осуждённые – за ГУГБ и ГУЛАГ НКВД СССР. В 1938 году все тюрьмы, как срочные, так я следственные, передавались во вновь созданное Главное тюремное управление НКВД, включавшее в себя две самостоятельные и независимые тюремные системы – ГУЛАГ и ГУГБ НКВД СССР Правила содержания подследственных стали регулироваться «Положением о тюрьмах НКВД СССР для подследственных», а срочных заключённых – «Положением о тюрьмах ГУГБ НКВД СССР для содержания осуждённых».

Ежов требовал жесточайшей изоляции контрреволюционеров в тюрьмах. Отсюда в тюрьмах ГУГБ категорически запрещалось использовать заключённых на работах вообще, в том числе по обслуживанию собственных нужд тюрем. В силу общения со специфическим контингентом от сотрудников требовались высокая политическая бдительность и профессионализм, соответствующие морально-деловые качества. Отсюда большое значение придавалось партийно-политической и воспитательной работе не только с личным составом, но и членами их семей. Это требование и послужило непосредственной причиной создания в ноябре 1937 года в составе 10-го отдела ГУГБ в соответствии с постановлением ЦК ВКП(б) политического отдела с функциями руководства партийными организациями, организацией политико-воспитательной и культурно-просветительной работы среди личного состава. Непосредственно в тюрьмах решение задачи возлагалось на политаппараты, которым подчинялись политруки в дежурных сменах.

Следующим мероприятием было дифференцированное размещение контингента по исправительно-трудовым лагерям. При отправке устанавливались следующие ограничения.

Не подлежали направлению в лагеря Байкало-Амурский, Дмитровский, Темниковский, Дальневосточный, Вяземский, Калужский, Волжский, Самарский, а также на строительство Сталинградской водопроводной станции, Юго-Восточной гавани и Подольского аэропорта осуждённые за измену Родине, шпионаж, совершение террористических актов, разрушение и повреждение государственного имущества, воинские преступления, за вооружённый разбой, контрреволюционную троцкистско-зиновьевско-бухаринскую деятельность, руководители и активные члены контрреволюционных фашистских и националистических организаций, руководители повстанческих организаций, бывшие белогвардейцы и иностранные подданные независимо от статьи осуждённых.

В Байкало-Амурский ИТЛ, Дальневосточный ИТЛ и на строительство № 200 не подлежали направлению также осуждённые из числа начальствующего состава РККА, пограничных войск и внутренней охраны, перебежчики и осуждённые за переход границы и контрабанду.

На строительство № 200 запрещалось направлять рецидивистов, а также признанных социально опасными и социально вредными элементами, имеющих две и более судимости, бежавших из мест лишения свободы, по всем пунктам статьи 58, а эстонцы, латыши, литовцы, карелы, финны – независимо от состава преступления.

В лагеря Байкало-Амурский, Дальневосточный, Северо-Восточный не могли направляться китайцы, корейцы и японцы.

В Беломоро-Балтийский не могли направляться осуждённые за измену Родине, шпионаж, карелы и финны независимо от состава преступления.

Судимые за троцкистско-бухаринскую деятельность, а также за измену Родине, шпионаж, совершение террористических актов, разрушение и повреждение государственного имущества этапировались для отбывания наказания в Северные лагеря и Ухтопечлаг (Воркута) по персональным нарядам.

Осуждённые за бандитизм, вооружённый разбой, беглецы из лагерей подлежали концентрации в отдалённых лагерях: Ухтопечлаге, Норильлаге, Севвостоклаге и в лесных, а также в отдалённых подразделениях Сиблага и Беломоро-Балтийского лагеря.

Во вновь организованные лесные лагеря Кулойлаг, Каргопольлаг, Локчимлаг, Устьвымлаг, Ивдельлаг, Томск-Асинлаг подлежали направлению не перечисленные выше категории осуждённых.

Последовали также меры, направленные на изоляцию и укрепление режима в лагерях для особо опасных преступников. С мая 1937 года предписывалось снять с руководящей работы в управлениях лагерей без всякого исключения (независимо от характера выполняемой работы) осуждённых за террор, шпионаж, диверсии, измену Родине, за участие в троцкистско-зиновьевских и правых контрреволюционных организациях и группах, участников других контрреволюционных антипартийных организаций (мясниковцы, шляпниковцы, децисты и т. д.), участников фашистских и националистических организаций, перебежчиков, а также иностранных подданных независимо от состава их преступления.

Эта категория снималась также с руководящей административно-хозяйственной и производственной работы – начальники частей, отделений, начальники лагпунктов и участков, начальники сооружений, руководители групп. Пересмотру подлежал весь состав заключённых, используемых в аппаратах учётно-распределительных, культурно-воспитательных, военизированной охране, административных отделах и других, судимых за контрреволюционные преступления, с освобождением от занимаемых должностей. Все перечисленные категории заключённых подлежали конвоированию.

По указанию Н.И. Ежова дошла очередь и до проверки личных дел осуждённых, отбывавших наказание. Тут обнаружилось, что в лагерях находилось немало тех, в отношении кого приговоры выносились с превышением меры наказания, предусмотренной той или иной статьёй уголовного кодекса. Это приводило к тому, что заключённые находились свыше установленного законом срока. Когда органы прокуратуры, ранее при Ягоде не вмешивавшиеся в деятельность лагерей, по указанию Вышинского начали сплошные проверки положения дел в лагерях, то они обнаружили такое беззаконие и такие безобразия, о которых Ежов даже не подозревал.

В конце 1936 года по указанию свыше началась массовая кампания в партийных, советских, комсомольских органах, в системе НКВД, в судах и прокуратуре, в армии, народных комиссариатах и других ведомствах по выявлению и постановке на учёт лиц, в прошлом активно участвовавших в троцкистско-зиновьевских и других оппозициях и проявлявших колебания в борьбе с оппозиционерами в разное время. В частности, Вышинский своим указанием за № 6/оОО15143 от 1.12.1936 г. потребовал представить списки и дела о прокурорах и следователях, в прошлом активно участвовавших в троцкистско-зиновьевской или другой оппозиции, и отдельно списки на тех, кто в период борьбы с оппозицией проявлял колебания. Это была прелюдия к развернувшимся впоследствии событиям.

На февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года И.В. Сталин выдвинул тезис о том, что по мере успехов социализма классовая борьба в стране будет усиливаться и, следовательно, будет усиливаться деятельность вредительских, террористических, диверсионных и других антисоветских организаций. По существу, это была политическая установка, послужившая идеологической основой репрессий второй половины 30-х годов.

Как известно, от реализации этой установки пострадала часть руководящих кадров партии и государства, армии, правоохранительных органов, рядовые граждане. Её реализацию руководство страны возложило на Н.И. Ежова и Вышинского.

Справедливости ради, надо честно признать, что многие из пострадавших делегатов XVII съезда партии представляли тот партийно-государственный аппарат, который имел самое непосредственное отношение к насильственному проведению коллективизации в извращённой форме, поиску вредителей и саботажников, применению чрезвычайно жёстких мер во время хлебозаготовок 1932 года, преследованию оппозиции и служителей религиозного культа, уничтожению русской интеллигенции и др. Именно они прямо или косвенно вместе со своими подручными повинны в нарушениях законности и выросли на этом в своём должностном положении.

Бывший начальник Ленинградского УНКВД Ф.Д. Медведь цинично откровенничал по поводу массовых репрессий: «…Я знал, что происходит, и сознавал необходимость происходящего, несмотря на то, что всё это делается ценою больших жертв, ценою многих миллионов человеческих жизней, заведомо, намеренно обречённых на гибель… Мы строим коммунизм и будем его строить до конца, несмотря ни на какие затруднения и жертвы, любой ценой, любыми средствами будем идти к намеченной нами цели кратчайшим путём… Новое поколение не должно будет знать, какими способами достигалось построение коммунизма».

Между тем в Европе уже разгоралось пламя Второй мировой войны. События в далёкой Испании показали, какую опасность представляла пятая колонна, сыгравшая решающую роль при подавлении народного восстания. Сталин из этого сделал надлежащие выводы. Он прекрасно сознавал тот факт, что без окончательного разгрома явных и тайных врагов существующего строя, без установления железной дисциплины невозможно добиться консолидации всех народов страны для отпора врагу в грядущей войне.

20 декабря 1937 года ознаменовалось торжественным собранием в Большом театре, посвящённым 20-летию органов ВЧК-НКВД. С докладом выступил А.И. Микоян. В его устах Н.И. Ежов представлялся талантливым, верным учеником Сталина, любимцем советского народа.

В тот же вечер Сталин дал торжественный обед для узкого круга руководителей НКВД. Присутствовали Ежов, Фриновский, Берман, Паукер и др. Обед проходил в тёплой обстановке. Разговор шёл главным образом о событиях в Центральной Европе, о набиравшей силу гитлеровской военной машине, об активизации разведывательных органов Германии и ряда других государств, о роли пятой колонны в испанских событиях. Все сходилось на том, что в случае конфликта на западной границе страны, на Украине, подвергшейся нашествию иноземцев во время Гражданской войны, может в силу ряда причин сложиться взрывоопасная обстановка. Обращаясь непосредственно к Ежову, Сталин порекомендовал ему в ближайшие месяцы побывать на Украине и разобраться в положении дел по своей линии.

Реализация на практике теоретической установки об обострении классовой борьбы повлекла за собой массовые аресты и высылки, пик которых пришёлся на 1937–1938 годы. Не признававшие себя виновными считались опасными, поскольку «не разоружились». Признавшие вину должны были выдать сообщников. В результате применения крайне жёстких методов ведения следствия карательная система, вне всякого сомнения, сама плодила «врагов».