Текст книги "ГУЛАГ без ретуши"

Автор книги: Станислав Кузьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Глава шестая
Об одной прерванной карьере и об истязаниях заключённых

Давным-давно отшумели события далёкого и жестокого 1938 года, и только их отголоски всё ещё томятся в застенках, запылённые и чуть тронутые временем, а из-за страниц 25 толстенных томов уголовного дела всё ещё выглядывают судьбы искалеченных людей. По ночам можно слышать мучительные стоны жертв фальсификаторов. Стонут они, скрипят зубами от несправедливости, и кара, постигшая их палачей, кажется им слишком мягкой. «Отомстите за нас, отомстите», – можно слышать по ночам крики из подвала с архивными документами, запертыми за железными дверьми, охраняемыми замком и сигнализацией, как когда-то и они сами были заперты. Их печальная судьба, втиснутая в многостраничные тома уголовного дела, предстанет перед читателя ми в этом повествовании.

А начиналась эта история так.

«Совершенно секретно

Народному комиссару внутренних дел Союза ССР Л.П. Берия

Этим письмом хотим Вам сообщить о преступных действиях, нарушающих законы Советской власти, партии и Великой Сталинской Конституции СССР со стороны некоторых работников III отдела при ЖДСУ, которые чинили всякие беззакония под непосредственным руководством помощника начальника III отдела младшего лейтенанта Воля-Гойхмана, врио помощника начальника III отдела старшего лейтенанта Антонова, оперуполномоченной Кожевниковой, врио начальника 1-го отделения III отдела Гринблата, начальника III отделения Гуцул и др.

В сентябре и октябре 1938 года были арестованы ряд заключённых как аппаратом III отдела, так и периферийными, которым в течение ряда месяцев не было предъявлено никаких обвинений.

Показания арестованных протоколами допросов не оформлялись ввиду того, что обвиняемые не давали показаний, и за это в кабинетах III отдела их жестоко избивали. Эти избиения, как правило, входили в методы чекистской работы.

Сотрудники III отдела ЖДСУ ГУЛАГ Дмитриев, Малышев, Шилов. 12.01.39 г.».

Следует прямо отметить, что надо было иметь достаточно мужества обратиться с таким необычным заявлением в адрес нового наркома внутренних дел. Как видим, не все мирились с политикой, проводимой Ежовым и его подручными. Надо полагать, они прекрасно осознавали возможные последствия своего шага, попади это заявление в руки врио начальника III отдела лагеря, и тем не менее рискнули. И когда сегодня со всех сторон раздаются призывы привлечь к ответственности, хотя бы и моральной, всех тех, кто служил в репрессивном аппарате, надо, прежде всего, не забыть отделить зерна от плевел. Иначе за стремлением воздать должное всем и вся затеряются в лабиринтах поисков исторической справедливости те, кто, рискуя не только собой, но и своими близкими, боролся за законность за много лет вперёд до современных борцов.

А тем временем по каналам фельдъегерской связи тряслось в почтово-багажном вагоне транссибирского экспресса прошитое, как будто простреленное, суровыми нитками и запечатанное пятью сургучными печатями заявление. Преодолев канцелярские рогатки, испещрённое входными реквизитами, попало наконец оно на стол самого Лаврентия Павловича. Совпало это событие с «бериевской оттепелью» на заре утверждения его властных полномочий. Но Лаврентий Павлович, ознакомившись с содержанием, не схватил сразу же трубку телефонного аппарата и не стал учинять разноса начальнику III отдела ГУЛАГа. Дел у него было невпроворот. Да и что там, чуть ли не на краю земли какие-то пешки, когда по клеткам камер московских тюрем передвигались фигуры бывших «королей» и «королев». С этими хватало мороки, а тут и сам «отец народов» поторапливал и наставлял взвешивать фигуры, уцелевшие в казематах, на весах Фемиды, по возможности безошибочно. Потому получило заявление надлежащую резолюцию и понесли его не менее секретные курьеры по канцеляриям, где оно украшалось новыми визами, то краткими, то более обстоятельными. В конце концов социалистическая законность временно восторжествовала, и покатила в мае бригада III отдела ГУЛАГа НКВД СССР в места не столь отдалённые, но всё же далековато, аж в град Благовещенск. Прибыли, и с ходу – в бой. Правда, оказался он затяжным и пришлось задержаться на фронте борьбы за социалистическую законность почти на два месяца.

Бригада с поставленной задачей справилась и вскрыла в работе III отдела при Управлении ИТЛ НКВД СССР на Дальнем Востоке (УЖДС) факты нарушения революционной законности, фальсификации следственных документов и применение к арестованным извращённых методов ведения допросов, необоснованные массовые аресты заключённых и вольнонаёмных работников лагеря и охраны.

Следственное дело и стенограмма судебного заседания военного трибунала Хабаровского военного округа, рассмотревшего это дело, обширны. В материалах содержится и множество фактов, полностью изобличающих подсудимых.

Закрутилось колесо этой печальной истории, довольно поучительной, в сентябре 1938 года. Первопричиной послужило агентурное донесение одного из заключённых, по мнению которого среди инженерно-технического персонала на лагерном пункте формируется подпольная организация контрреволюционного характера. Вот когда наступил звёздный час для руководства третьего отдела, страстно желавшего идти в ногу со временем. Одним словом, более пронырливые ковали своё собственное счастье, посылая на расстрел и правых, и виноватых.

Получив заявление, врио начальника III отдела Антонов Дмитрий Александрович подал команду «свистать всех наверх». Захлопали дверцы служебных сейфов в третьем отделе. Закрутились барабаны в револьверах, заглатывая боевые патроны.

На лагерном пункте все – администрация и охрана – «поставлены на ноги». Ничего не подозревавших осуждённых вызывали по одному на вахту. Операция закончилась арестом 40 человек, которых в срочном порядке перебросили в следственный изолятор.

Чуть отдышавшись от арестов, руководство третьего отдела на экстренном заседании распределило арестованных и перед сотрудниками поставило задачу: получить к вечеру от них необходимые показания о заговоре. При такой установке не годились традиционные методы допросов, где следователь и подследственный ведут психологическую схватку. Времени на раскачку отпущено не было, а потому приходилось брать быка за рога, т. е. добывать признания с помощью побоев. При этом руководство в лице Орьева, Воля-Гойхмана и Антонова перемещалось из кабинета в кабинет, где велись допросы, и самолично избивало арестованных, наглядно показывая подчинённым, как «эффективнее» вести дознание. О дальнейшем развитии событий можно проследить по материалам обвинительного заключения, предъявленного Орьеву Александру Ивановичу, Воля-Гойхману Леониду Марковичу, Антонову Дмитрию Александровичу, Писареву Георгию Петровичу, Слободянюку Ивану Антоновичу, Юцису Абраму Григорьевичу. Арестованные в октябре-декабре 1939 года, они обвинялись в преступлении, предусмотренном ст. 193-17 п. «а» УК РСФСР.

Орьев приехал в третий отдел УЖДС в командировку со специальными полномочиями ГУЛАГа, но вскоре был назначен исполняющим обязанности начальника отдела. С приездом Орьева и его помощника Воля-Гойхмана аппарат отдела получил новую установку и покатился по пути ухудшения и развала работы. По свидетельству ряда сотрудников, с приездом Орьева и Воля-Гойхмана партийная и общественная жизнь в отделе замерла. Воля-Гойхман просто запретил заниматься партийной работой. Оба безапелляционно заявляли: всё то, что они приехали проводить, – это и есть партийная работа.

Как показал на следствии Слободянюк, сумасбродное руководство Орьева и Воля-Гойхмана создало в аппарате нездоровую атмосферу. Отношение к работе всего аппарата зиждилось исключительно на запугивании сотрудников. Личная творческая инициатива была полностью подавлена.

Работа Орьева ознаменовалась созданием специальной следственной группы и массовыми арестами. Он потребовал от работников следствия применения «активных методов допроса арестованных, не сознающихся в преступлениях».

Орьев и Воля-Гойхман требовали от следователей применения к арестованным мер физического воздействия. Тех, кто не выполнял эту установку, терроризировали, высказывали в их адрес угрозы, обвиняли в пособничестве врагам.

«За время работы в третьем отделе, – показывал свидетель Гаврилкин, – я наблюдал ужасную картину пыток и избиений арестованных. Среди сотрудников начались разговоры о том, что Орьев и Воля-Гойхман превратились в каких-то палачей и на этом хотят строить себе карьеру, но открыто об этом говорить никто не решался, так как боялись судьбы, постигшей Гаврикова и других».

«Активный метод» допроса заключался в том, что арестованному не говорили, в чем его конкретно обвиняют, и требовали признания в своей контрреволюционной деятельности во что бы то ни стало.

«Приступая к допросам, я убедился, – показывал свидетель Рычков, – что никаких материалов, изобличающих арестованных, не имелось, и допрашивались они только потому, что уже были арестованы и в чём-то подозревались».

Запустив следственную машину, соответствующим образом отлаженную, Орьев и Воля-Гойхман целыми ночами расхаживали по коридорам, заходили в комнаты и помогали следователям тем, что тут же избивали допрашиваемых. Некоторых арестованных от следователей забирали к себе в кабинеты.

Свидетель Пастернак показывал, что однажды он услышал из кабинета Орьева крики «караул», открыл дверь и увидел арестованного, сидящего на стуле с окровавленным лицом. Пятна крови были и на полу. В другой раз он услышал крик, вбежал в кабинет Гончаренко и увидел, как последний держал арестованного Потоцкого за воротник изорванной рубахи, а Орьев бил его куском доски по голове и шее. Спустя два дня Орьев задал Пастернаку вопрос: куда девать арестованного Потоцкого? В изолятор его нельзя было отправлять, поскольку он сильно избит; всё лицо Потоцкого было чёрное, с запухшими глазами и щеками.

По свидетельству Гаврилкина, избиения и стоны были слышны не только в коридоре здания третьего отдела, но и на улице. Лично ему приходилось видеть следующее: к Орьеву привели в кабинет не со знающегося в шпионаже Степанова. Орьев снял с себя ремень, свалил Степанова на диван, а затем на пол и начал сильно избивать, топтать ногами. В этом ему активно помогал Воля-Гойхман. Избиение продол жалось до тех пор, пока арестованный не сказал, что станет давать показания. (Впоследствии дело Степанова прекращено. – С.К.).

Подобные избиения в кабинете Орьева проходили систематически. Кроме Потоцкого и Степанова, как было установлено в процессе расследования, им были избиты Новоженов, Васильев (с переломом кисти руки), Белов, Родионов (с переломом пальца), Шикин, Иванов и др. Без пускания крови ни один допрос у Орьева не заканчивался. По свидетельству коменданта третьего отделения Ивашкина, однажды его вызвал к себе Орьев и передал военный френч, испачканный кровью, и просил вернуть его обратно так, чтобы об этом никто не знал. В другой раз ночью потребовал принести два метра электрошнура как можно потолще. Он ему потребовался для избиения арестованных.

В процессе следствия в отношении Воля-Гойхмана был сделан запрос по прежнему месту службы. Полученные материалы представляются крайне интересными, и потому обратимся к ним. Как известно, в январе 1938 года в Киев с бригадой высокопоставленных работников НКВД СССР нагрянул Ежов.

Три ночи подряд в массивном здании НКВД УССР горел свет – до пяти утра шли партийные собрания. Московское начальство «мобилизовывало личный состав на широкое использование активных методов допроса». Надо полагать, немало украинских чекистов стремились, не смотря ни на что, сохранить руки чистыми – иначе бы не возникло нужды в подобной накачке. Таких на полуночных собраниях клеймили, называли преступниками, вражескими пособниками, «белыми воронами».

Увы, многие без всякого внутреннего сопротивления восприняли установки Ежова и не только сделались ревностными исполнителями преступных приказов, но и «проявляли полезную личную инициативу в работе». Именно они в те годы стремительно пошли в гору по трупам.

Одним из них был сотрудник шестого отдела центрального аппарата НКВД УССР младший лейтенант госбезопасности Л.М. Воля-Гойхман.

Из объяснения начальника пятого отдела НКВД УССР Вайсберга: «Цветков – бывший председатель ревизионной комиссии Центрального совета Осоавиахима УССР – был арестован в связи с имевшимися на него показаниями арестованного Копаева. В моём присутствии Цветков был избит на первом же допросе бывшим помощником начальника шестого отделения Л.М. Воля-Гойхманом буквально через 2–3 минуты как был доставлен».

Из заявления члена партии с 1920 года капитана милиции орденоносца М.Е. Еременко прокурору войск НКВД по Киевскому округу. «Я был незаконно арестован 25 мая 1938 года. Во время следствия ко мне были применены нечеловеческие, прямо бандитские методы ведения следствия. Я допрашивался около 40 раз, и во время допросов меня неоднократно самым зверским образом избивали резиновыми палками, ножкой от табуретки, топтали ногами. Полтора месяца я лежал больной и мочился кровью. Виновниками такого неслыханного нарушения революционной законности и вражеских методов ведения следствия являются работники центрального аппарата НКВД УССР – Воля-Гойхман и ряд других».

Старательного сотрудника заметили, и в сентябре 1938 года он получил повышение – стал помощником начальника третьего отдела управления железнодорожного строительства ГУЛАГа на Дальнем Востоке. Даже среди видавших виды сотрудников дальневосточного НКВД он приобрёл сразу же репутацию безжалостного палача и карьериста.

На новом месте Воля-Гойхману скоро представился случай отличиться. Один из осведомителей донёс, что заключённые 8-го отделения Амурлага якобы готовят побег из зоны. Под пером ретивого сотрудника побег обратился в вооружённое восстание. Тогда только-только закончился инцидент у озера Хасан. НКВД отреагировало на эти события, как было заведено, чрезвычайными мерами по изъятию всех подозреваемых (!) в антисоветских настроениях. В такой обстановке Воля-Гойхману без труда удалось получить от руководства добро на массовые аресты среди заключённых и вольнонаёмных и создание специальной следственной группы, которую он и возглавил.

Не затрудняя себя объективной проверкой агентурной информации, Воля-Гойхман и его подручные сразу же схватили и поместили в следственный изолятор 37 человек. На допросах всех их до полусмерти избивали палками и плетьми. Спать позволяли не больше полутора часов в сутки. Чтобы скрыть следы жестоких побоев, подследственных месяцами не водили в баню и не допускали к ним врача. Бумагу, опасаясь жалоб, не выдавали, несмотря на то, что арестованные не мирились с ущемлением своих прав и прибегали к голодовкам. С июля 1938 года по 10 мая 1939 года по этой причине были зафиксированы 102 случая объявления голодовок. Отдельные арестованные объявляли голодовку по 5–6 раз продолжительностью в несколько дней.

Воля-Гойхман играл по-крупному. Вырывая у истязаемых новые и новые фамилии, он довёл число привлечённых по делу до шестисот с лишним человек. Созданный на пустом месте «антисоветский заговор» из зоны потянулся в город Свободный и в Управление строительства железной дороги. С особой настойчивостью Воля-Гойхман домогался показаний на начальника строительства инженера Френкеля (один из руководителей строительства Беломоро-Балтийского канала. – С.К.). И добился своего: в декабре 1938 года он запрашивает у начальника санкцию на арест Френкеля и его ближайших помощников. Должно быть, в мыслях он уже проделал дырку для ордена на гимнастёрке. Побудь немного Ежов на своём посту, ещё неизвестно, чем бы для него всё это закончилось.

Под стать руководителю следственной группы были и его подчинённые. Антонов, например, особенно любил на несколько суток запирать «неподдающихся» подследственных в товарный вагон (события происходили поздней осенью и зимой). Юцис пытками и побоями вымогал ложные показания, обманывал и шантажировал подследственных, в протоколе собственноручно вписал двадцать новых фамилий участников «повстанческой организации». (Член ВКП(б) с 1929 года; в 1926 году осуждён народным судом г. Одессы за хулиганство на три месяца принудительных работ. – С.К.). Слободянюк несколько дней «держал на стойке» арестованного Давыдова, отказывая ему в куреве, не давал пить и требовал «за стакан воды два листа показаний». Давыдов падал без сознания, Слободянюк приводил его в чувство и снова заставлял стоять. Писарев арестованного Новожилова, который требовал прокурора, отвёл в кабинет Орьева, заявив: «Вот тебе прокурор!» Орьев тут же избил Новожилова жгутом из электрических проводов, а затем запер в холодный вагон.

Наделённая широкими полномочиями бригада третьего отдела ГУЛАГа НКВД СССР, проработав почти два месяца, камня на камне не оставила от старательно создававшегося Воля-Гойхманом и другими следователями «большого дела» – правотроцкистской организации на строительстве вторых путей как филиала правотроцкистского заговора на Дальнем Востоке, куда входили в качестве составных частей дела: «повстанческой организации» из заключённых спецзоны 8-го отделения Амурлага, «шпионско-диверсионной повстанческой организации» (дело Тускевича) и о «повстанческой организации по 21-му отделению Амурлага». Как только Воля-Гойхман сам попал в жернова следственной мельницы, тут же начал добиваться восстановления справедливости по отношению к нему. Сохранились его письма в Политбюро ВКП(б), в адрес секретаря Хабаровского краевого комитета ВКП(б) Боркова. (На письмах имеется резолюция: «Приобщить к делу как не имеющее документального значения». – С.К.). Текст письма крайне любопытен и вряд ли нуждается в комментариях. Приведём его полностью.

«От арестованного Воля-Гойхмана Леонида Марковича, члена ВКП(б) с 1927 г., партбилет № 1658162.

Вот уже свыше трех месяцев, как я изолирован от партии и Социалистической Родины, по существу ни в чем в уголовном порядке невиновный большевик, а виновный лишь в том, что до решения ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 года (имеется в виду совместное постановление ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». – С.К.) добросовестно заблуждался, выполняя указания директивных инстанций и применяя методы физического воздействия к арестованным.

Как дамоклов меч над моей головой висит смерть, так как инкриминируемое мне обвинение по ст. 193-17 п. «б» приговаривает к расстрелу. Кому понадобилась моя смерть, ни в чем не повинного большевика? Кому понадобилась смерть человека, который предан партии?

Из 34 лет, прожитых мною, 19 прожиты с партией и комсомолом. Я поднят партией и советской властью из нищеты и голода, поставлен на ноги. Моя преданность своей Родине безгранична. Я боролся с врагами со всей страстью, вложив всю свою ненависть к ним. Но я, добросовестно заблуждаясь, применял меры физического воздействия к арестованным, как это ни было лично мне неприятно, полагал в то время, что выполняю свой партийный и служебный долг.

Какова была обстановка? Кто привил эту мерзкую практику, в результате чего это влекло к гибели таких, как я?

Я работал с 1930 г. в органах. Не знал и не подозревал до 1938 года, что такие методы применяются.

В 1938 г. я работал в Особом отделе Киевского военного округа вначале оперуполномоченным, а потом врио начальника отделения. С прибытием в Киев Ежова с бригадой сотрудников все перевернулось. Он нам приводил примеры черной измены и предательства со стороны арестованных, которые не говорили правды без применения физических методов по антисоветскому военному заговору и националистическим формированиям. Я присутствовал на партийных собраниях, внимательно слушал, внутренне переживал: как этого не понимали до сих пор и дали возможность врагам подготовить взрыв внутри страны?

Все это я принимал за чистую монету, и к моему позору все эти доводы не вызывали и тени сомнения. Я не слыхал ни от кого из своих товарищей и намека, даже отдаленного, на какую-нибудь неправильность в таких методах, наоборот, и в выступлениях, и в разговорах между собой все сотрудники говорили, что «наконец» враги будут выкорчеваны.

Я честно уверовал, что это так, и принял это как директиву к действию. Да, я до решения ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17.11.38 г. применял меры физического воздействия к отдельным арестованным. Я при воспоминании содрогаюсь всем своим существом, и у меня кровь в жилах стынет, что я эти методы применял, а в отдельных случаях жестоко. Но ведь я это делал не со злым умыслом, а сейчас представлен в облике врага, провокатора, и как сказал мне следователь Хабаровского краевого управления НКВД Фейтин, что «я участник кровавой харчевни», «наместник Гитлера».

Расследование и следствие по моему делу проведено тенденциозно и необъективно. Огромное количество оговоров и чудовищной клеветы со стороны некоторых свидетелей и арестованных не только не подвергнуто проверке, а все подшивается к делу по одному принципу: на каждый роток не накинешь замок. Несмотря на это, дело следствием уже закончено.

В чем я в основном обвиняюсь? В том, что я фальсифицировал дело по повстанческому формированию на спецзоне 8-го отделения Амурлага, применял методы физического воздействия к арестованным. Никакого дела я не создавал. Тогда была допущена оперативная ошибка, преждевременная ликвидация участников формирования. К этим арестованным применялись меры физического воздействия мною по прямым указаниям из Москвы.

Участники повстанческого формирования были арестованы, и выступление предотвращено. Впоследствии часть арестованных от показаний отказалась, мотивируя тем, что они дали показания только под влиянием применения методов физического воздействия. Но даже сейчас четверо из них отдаются под суд, не отрицая свою антисоветскую деятельность в лагере, отрицают, что готовили вооружённое восстание.

В существовании повстанческого формирования на спецзоне я убежден и сейчас, и к этому имеются все основания по делу.

В чем я действительно виновен? Только в том, что, добросовестно заблуждаясь, применял меры физического воздействия к арестованным по прямым указаниям руководства НКВД».

Разумеется, эти заявления Воля-Гойхмана остались без внимания со стороны тех, к кому он обращался. Душу он отвёл, но толку от этого не было никакого. Впрочем, это и не удивительно для того времени.

К преступникам в форме НКВД сталинское правосудие оказалось снисходительным. В марте 1940 года военный трибунал дал им от 4 до 10 лет лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовом лагере. Причём через недолгое время все они (за исключением Антонова, судьбу которого автору проследить не удалось) были помилованы со снятием судимости, а самый рьяный палач Воля Гойхман даже восстановлен на службе в органах госбезопасности. Таким образом, карьера профессионального истязателя оказалась прерван ной лишь на время. Ждать правды стране предстояло ещё долго. Берия тоже нуждался в надёжных людях, тем более имеющих соответствующий опыт. Нам только остаётся надеяться, что полученный ими урок по шёл на пользу и они сделали для себя правильные выводы в части соблюдения социалистической законности. Но вовсе не исключено, что мы ошиблись в своём суждении.