Текст книги "Тысячелетняя ночь"
Автор книги: Софья Радзиевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
Странное это было венчание. Заикающемуся в бессильной ярости епископу вторил совсем уже сбитый с толку дрожащий деревенский священник. В углу церкви гости жениха перешёптывались и метали грозные взгляды на недвижный строй лучников, стараясь, однако, неосторожным движением не рассердить их чрезмерно: искусство лесных братьев в стрельбе из лука было им хорошо известно. А к тихому звону колокольчика, которым служка отмечал наиболее важные места богослужения, по временам примешивалось какое-то странное звяканье: это сталкивались и стучали стальные наколенники отвергнутого жениха.
Во всей церкви только два человека не видели и не слышали ничего из происходящего: взявшись за руки, не отводя глаз друг от друга, стояли перед алтарём Аллен о’Дел и его подруга, на вопросы священника отвечал за них Робин Гуд. Его красивое открытое лицо, окаймлённое вьющейся короткой каштановой бородой, было так спокойно, будто во всём происходящем не было ничего необычного. С весёлой насмешкой наблюдал он за дрожью требника в епископских руках, но раз или два при взгляде на невесту провёл рукой по глазам, как бы отгоняя неотвязную думу.
– И благодарение божие да будет над вами, – скороговоркой договорил епископ заключительные слова обряда и захлопнул требник с таким ожесточением, точно готов был разорвать неповинную книжку на куски. Дрожащими руками сорвал он с себя драгоценное кружевное одеяние и швырнул подбежавшему служке.
– Мула, скорее! – прохрипел он.
– Не так скоро, почтенный брат мой во Христе, – отозвался Робин. – Ты должен поздравить молодых и пожелать им счастья и при этом подарить что-нибудь невесте. – Протянув руку, он указал на толстую золотую цепь, украшавшую жирную епископскую грудь.
– Поверь, – продолжал он, – что это суетное украшение более подобает молодой женщине, чем монаху.
Весёлый смех, раздавшийся за спиной епископа, заставил всех оглянуться и оцепенеть от изумления. Откинувшись назад, держась руками за тучный живот, хохотал его преподобие, приор Эмметский, хохотал до того, что слёзы потекли из весёлых его голубых глаз по румяным щекам.
– Не могу, – стонал он. – Клянусь святой троицей, хорошая шутка всегда хороша, даже если и шутит человек, по которому верёвка плачет. Ей богу, я пожалею тебя, молодец, когда ты запляшешь на виселице! – И подойдя к изумлённому Робину, он весело похлопал его по плечу. – Раскошеливайся, твоё преподобие, – сказал он. – Снимай-ка цепь! – откинув рукав малиновой шёлковой одежды, весёлый приор быстро расстегнул на своей пухлой руке драгоценный браслет и надел его на руку испуганной невесты.
– Утешься, добрый сэр Гуго, – смеясь продолжал он. – Этот молодец с виелой, сдаётся мне, избавил тебя не только от невесты, а и от больших хлопот. Молодая жена – крепкий орешек для старых зубов. – И, продолжая смеяться, он направился к выходу.
– Пропустите его преподобие! – так же смеясь скомандовал Робин. – Я не забуду твоего браслета, почтенный приор, когда судьба сведёт нас в зелёном лесу.
Через минуту лесные братья с луками наготове выстроились около церкви, наблюдая за отъездом гостей.
– Не торопись, благородный Франклин, – обратился Робин к отцу невесты. Бледный, с блуждающими глазами, стоял тот около церкви, растерянно смотря, как слуги хлопотливо и осторожно грузили на коня «подарки» сэра Гуго ле Феррико. – Неужели ты не пожелаешь счастья своей дочери, которую не сумел продать, как невольницу на рынке?
Улыбка исчезла с лица Робина, когда он говорил это, и старый Франклин, встретившись с его взглядом, невольно опустил глаза.
– Я жду, – спокойно повторил Робин, и круг лесных братьев придвинулся к нему. Напряжённое ожидание повисло в воздухе.
Старик провёл рукой по лицу и решительно поднял голову.
– Нет, – сказал он, – нет прощения дочери, ослушавшейся отца. Да не будет у неё крыши над головой, ни счастья, ни друзей в тяжёлую минуту.
Горестно вскрикнув, молодая женщина едва не лишилась чувств. Аллен, поддерживая её одной рукой, схватился за меч.
Но Робин уже стоял перед ними.
– Аллен, – сказал он, – зелёный лес – ваша кровля и весёлые лесные братья – ваша семья и защита от всякого горя. Идёте ли с нами?
– Идём, – твёрдо ответил юноша и крепко обнял невесту. – Принимаете ли меня, братья?
– Принимаем, – дружно и сердечно откликнулись тридцать молодых голосов.
Упрямый старик не успел вымолвить ни слова, как зелёные кусты вокруг поляны расступились и юный менестрель, укравший его дочь, и его приятели-лучники мгновенно исчезли. Поглотив их, густая стена леса неподвижно стала перед нарядными гостями неожиданной свадьбы, крепко храня свои тайны.
Вскоре новые песни о храбром Робин Гуде появились в народе. Бледнели от ярости, слыша их, шерифы и судьи и крепко доставалось певцам. И всем было известно, что слагает те песни весёлый менестрель Аллен о’Дел, навеки соединивший свою судьбу и судьбу своей молодой жены с лесными братьями Шервудского леса.
Глава XXVI
Огромное окаймлённое лесом поле на выезде из Ноттингема представляло собой пёстрое и нарядное зрелище. На ярмарку в честь святого Кесберта собрались рыцари, горожане и вилланы не только своего, но и соседних графств – Дерби, Линкольн-Шайра и Йорка. Неделю должна была она длиться – с понедельника по субботу, привлекая к себе и честных покупателей, и жаждущих зрелищ гуляк, и охотников поживиться за счёт чужой глупости и ротозейства.
Продавцы сластей и ярмарочных безделушек, торговцы пирогами и колбасой, фокусники и фигляры раскинули уже здесь палатки и навесы. Красиво разложив привлекательные товары, они пронзительными голосами зазывали городских и деревенских красоток в праздничных нарядах и следовавших за ними мужей и женихов в грубых шерстяных куртках и толстых шнурованных, как и куртки, башмаках с острыми носами.
Тут же, на высоком помосте, седой человек с плутоватым взглядом быстрых чёрных глаз, в длинном плаще, вышитом странными фигурами, перечислял нараспев все болезни, от которых помогали его лекарственные мази и настойки странного цвета и запаха.
– Подходите, подходите, любезные горожане, развязывайте кошельки, красавицы, – говорил он. – Мои чудесные снадобья изготовлены с молитвою святому Христофору – покровителю болящих. В них нет ничего из колдовской бесовской кухни – благочестивые иноки, трудящиеся на молитве у святого Гроба Господня, научили меня чудесному искусству составления мазей во славу Господа, на пользу страждущих и болящих. Велика их заслуга перед Господом, воистину должны мы прославить святой их и самоотверженный подвиг.
– Где-то я уже слышал песни этой чёртовой канальи, – пробормотал высокий человек в зелёной одежде с чёрной повязкой, скрывающей левый глаз, и подвинулся ближе к помосту, стараясь получше рассмотреть говорившего.
– Рожа почтенная, не хуже, чем у инока, трудящегося у гроба господня, но по глазам видно – плут отменный, – отозвался второй голос, и сгорбленный нищий в рваном и грязном тряпье всех цветов радуги усиленно заработал локтями, продираясь вслед за своим спутником.
– Подходите, подходите, страждующие и болящие, – продолжал нараспев человек в красном плаще. – Два пенса и вы избавитесь от водянки и ломоты в костях. За три я вылечиваю от укуса бешеной собаки, а вот это средство спасает от боли в животе и поноса. Вы видели, как сейчас целовал мою мантию прозревший слепой? Четыре пенса – и бельмо исчезнет с ваших глаз и вы вновь сможете любоваться чудесными творениями Создателя, прославляя неизречённую Его благость.
Три здоровенных парня, стоявших тут же на помосте, хныча и кривляясь, перебивали чудотворца.
– Воистину я был слеп и он исцелил меня! – гнусавым голосом тянул один.
– От боли в животе я ходил согнутым пять лет, а один глоток его святого лекарства успокоил резь в кишках и я распрямился, – кричал другой – краснорожий детина, не очень-то изнурённого вида.
– Ногу, ногу вылечил он мне! – вопил третий, прыгая по помосту. – Всю жизнь ползал я аки червь, питаясь христовым именем, и вот мои ноги крепче, чем ноги молодого оленя!
Умилённые зрители наперебой расхватывали берестяные коробочки с чудесными средствами, а медь и мелкое серебро так и сыпались в глубокие карманы целителя.
Нищий незаметно дёрнул человека с повязкой за рукав:
– Идём, капитан, – шепнул он, – уж лучше я спущу свои денежки на пиво и горячие пироги, чем топить их в карманах этой бестии.
Высокий человек кивнул и, ещё раз пристально глянув на чудесного врачевателя, заработал локтями, выбираясь из толпы:
– Не могу вспомнить, Филь, где я его видел, – тихо сказал он, – но где-то видел наверняка…
– Мало ли плутов на свете, – весело ответил нищий и, на минуту забывшись, расправил широкие плечи, но тут же спохватился, сгорбился и налёг на палку. – Ты вот скажи лучше, капитан, не выпить ли нам доброго пивца? Не слишком, чтобы не повредить ясности глаза и твёрдости руки, а так, для бодрости.
– Не зови ты меня капитаном, – отозвался человек с повязкой. – Ушей тут много, больше, чем голов. Да и пора нам уже на луг, на состязание. – Незаметно вздохнув, он добавил самому себе: – Серебряный рог был призом тогда, серебряный рог из королевских рук…
– Будь осторожен, Роб, – говорил ему нищий, еле поспевая за быстрыми его шагами. – Боюсь, по твоей стрельбе шериф догадается, что за птица залетела в его силки.
Едва выбрались они из толпы, окружавшей человека в красной мантии, как тут же попали в новую давку. В этом месте зрителями были исключительно мужчины, собравшиеся вокруг высокого помоста, обнесённого перилами и усыпанного белым песком. Стройный человек в красивой голубой одежде, зашнурованной ярко-красными шнурами, стоя у перил, весело играл белой короткой дубинкой. Он высоко подбрасывал её в воздух, и она летела, вращаясь со страшной быстротой, и, ловко подхваченная, вновь взлетала вверх.
– Что же, – насмешливо и дерзко кричал незнакомец, – неужели я, Эрик о’Линкольн, так и не найду желающего подставить под мою дубину глупую башку? Приз, приз тому, кто продержится против меня хоть немного. Или ваши руки размякли, как ваши сердца, вы, щипальщики шерсти?
Нищий остановился. В глазах его потемнело от злости и искушения, отбросив благоразумие, взобраться на помост.
– Подожди меня, Роб, немножечко, – просительно шепнул он. – Я должен отделать этого наглеца, не то сердце лопнет…
Робин проворно и крепко ухватил его за руку.
– Не дури, Филь. Если ввяжешься в драку с Эриком, да поколотишь его, всякий поймёт, что ты ряженый.
Ворча и вздыхая, нищий последовал за несговорчивым товарищем.
Часть поля, прилегавшая к лесу, предназначалась для самого волнующего зрелища ярмарки – состязания в стрельбе из лука.
В ту пору закованное в сталь рыцарское войско ещё оставалось грозной силой, решающей исход сражения, но звонкая ясеневая стрела со стальным наконечником уже становилась для тяжело вооружённого воина опаснее меча. В битве при Гастингсе стрелою в глаз через забрало шлема был убит король Гарольд. Стрела, пущенная на охоте неизвестной рукой, пронзила через кольчугу сердце второго нормандского короля – Уильяма Рыжего. Отряды лучников и на войне уже сделались силой, с которой приходилось считаться. Кроме того лук был истинно народным оружием – каждый простолюдин, не имевший права носить рыцарское вооружение, в случае опасности мог пустить певучую стрелу. И потому знаменитые стрелки были известны всей стране не меньше, чем знатные рыцари, их почитали, как истинно народных героев.
И на сей раз задолго до состязания имена наиболее известных его участников служили темой жарких споров, которые порой непринуждённо переходили в драку. Лучшие стрелки округа должны были показать своё искусство, а победителю шериф обещал золотую стрелу и место капитана в отряде лучников.
Нетерпение толпы, окружившей стрелковое поле, росло. Многие, отказавшись от прочих потех ярмарки, с вечера обосновались позади скамеек, предназначенных для знатных гостей. Они сидели или лежали на траве, время от времени уничтожая принесённую с собой провизию. При этом большинство так щедро запивало её пивом, а то и более крепкими напитками, что к полудню настроение толпы достигло самого высокого градуса.
– Стрелки, – кричала толпа. – Где знаменитые лучники?! Ааа… Ууу… Кончай обед, шериф, нам надоело ждать!
Напрасно конная стража объезжала поле, пытаясь угомонить буянов.
– Разбудить шерифа, – вопили какие-то отчаянные головы, – подколоть его золотой стрелой в одно место, пусть попрыгает, жирный боров!
Наконец, от ворот города отделилась и двинулась по полю блестящая кавалькада. Рыцари и дамы в самых лучших нарядах, верхом на разукрашенных лошадях, ехали медленно и торжественно, подражая важности и пышности королевского двора.
Дамы сидели на лошадях по-мужски, длинные широкие платья закрывали их ноги в цветных сапожках с острыми носами, а на лица из-под вышитых головных повязок спускались прозрачные вуали. Такая вуаль позволяла им видеть всё, но скрывала лица красавиц от взоров «черни».
Толпа народа, ещё бродившего по ярмарочной площади, потоком хлынула к месту состязания. Барьер затрещал от навалившихся на него людей, крики придавленных смешались с возгласами восхищения и острыми шуточками. Последнего гордые бароны предпочитали не замечать: расправа со смельчаками на глазах у тысячной толпы могла бы плохо кончиться. И не один рыцарь, следуя к назначенным для благородных гостей местам, до крови закусывал губу.
Наконец торжественное шествие кончилось. На помосте, украшенном коврами, разместились самые знатные гости с шерифом и его супругой посередине. Резкий троекратный звук рога разнёсся по лугу и, повинуясь его призыву, на поле вышли несколько человек в разнообразной одежде, все с длинными луками в руках. Это были участники состязания.
– Ура Роджеру о’Сислебери! – ревели одни зрители.
– Да здравствует Гай о’зе Мурс! – надрывались другие.
В это время из толпы выбрался высокий человек с кудрявыми каштановыми волосами и, ловким скачком перепрыгнув барьер, приблизился к ряду стрелков, готовых уже приступить к состязанию. Широкая чёрная повязка закрывала его левый глаз, в руках он держал необычайно длинный ясеневый лук.
– Разреши, благородный шериф, – сказал он звонким голосом и слова его далеко пролетели по полю. – Разреши и мне пустить стрелу в честь святого Кесберта. Нет Блинкер моё имя, Нет Блинкер из Линкольншайра.
– Уууу… – прокатилось в толпе. – По шёрстке и кличка [5]5
Блинкер(англ.) – наглазник.
[Закрыть]. Сначала почини глаз, оборванец! Кто ты такой, чтобы состязаться с нашими Роджером и Гаем?!
Но незнакомец спокойно ждал ответа шерифа, а тот с удовольствием оглядывал его стройную фигуру.
– Становись, – сказал он наконец, – и покажи нам, так ли хорошо стреляют в Линкольншайре, как хвастаются.
Крики смолкли. Наступила такая тишина, что, зажмурившись, можно было побожиться – поле опустело или зрители превратились в соляные столбы.
Крепкий черноволосый колбасник из Ноттингема Роджер о’Сислебери поднял лук и, опершись на левую ногу, медленно-медленно потянул на себя тетиву. Тонко свистнула длинная стрела, и оперённый её конец задрожал на белом круге мишени, чуть уклонившись от центра. Вслед за рёвом сторонников Роджера прозвучал голос человека с повязкой:
– Хорошо, – сказал он, словно про себя. – Но ты не принял в расчёт ветра, друг, иначе твоя стрела попала бы в самую середину мишени.
Глаза маленького Гая о’зе Мурса-оружейника сверкнули при этом замечании, он быстро поднял небольшой ореховый лук, и стрела его вонзилась в самую середину круга. Восторг толпы, казалось, удесятерился: имён любимцев уже нельзя было различить в восторженном смятении. Прошло почти незамеченным, как пустили свои стрелы Адам Каверсуос, плотник из Йорка, и Дик Фаттерс-кожевник, но оба они попали лишь в край мишени.
– Убирайся, ты, зелёная ящерица, – ревела толпа. – Где тебе тягаться с нашими стрелками! Ура Роджеру! Да здравствует Гай!
Но незнакомец с повязкой, видимо, нимало не смутился нелюбезными приветствиями. Спокойно, почти не целясь, поднял он лук и тотчас же отпустил тетиву. В следующую минуту крепкая изгородь с треском полетела на землю и поток обезумевших от восторга людей затопил арену.
– Расщепил! – вопили они. – Расщепил стрелу Гая! Ура храброму Нету! Да здравствует Кривоглазый!
Победителя закрутило, как щепку в водовороте. Зелёные его ноги взметнулись над толпой, ещё и ещё раз его подбрасывали и ловили, и наконец запыхавшегося, помятого и смеющегося, отхлынув, оставили перед самым помостом шерифа.
Толстое лицо шерифа сияло: он был большим ценителем хорошей стрельбы из лука, и на охоте, случалось, его стрела пробивала оленя насквозь.
– Молодец, стрелок, – весело вскричал он, и его тучное тело заколыхалось от весёлого смеха. – Вижу, что наглазник не помешал правильному прицелу. Получай приз. Жалую тебя, братец, капитаном своих лучников. Ну, а если подстрелишь мне эту чёртову каналью Робин Гуда, озолочу тебя целиком.
– Благодарю тебя, милостивый шериф, – отвечал он, и приняв из рук его жены золотую стрелу, отвесил ей такой почтительный и изящный поклон, что не один из рыцарей, сидевших на возвышении, втайне позавидовал его умению. – Благодарю тебя, – продолжал он, искусно прикрепив стрелу к краю своей зелёной шапочки. Но… твоё предложение мне не подходит – я поклялся всю жизнь не изменять госпоже, которой служу, даже ради самого нашего милостивого короля.
Шериф так и застыл на месте от негодования: несколько раз он порывался что-то сказать, но только открывал рот, как рыба, вынутая из воды. Как?! Дерзкий негодяй не только не упал на колени в порыве благодарности, но даже не поцеловал стрелу, полученную из прекрасных рук благородной Изольды! И теперь он стоял перед трибуной, слегка опираясь на лук, в свободной и независимой позе, как равный перед равным.
Шериф Ноттингема откинулся на спинку кресла, и пальцы его крепко охватили подлокотники. Притравить дерзкую бестию собаками – славно замелькали бы его зелёные ноги… Но эта орава бездельников, только что издевавшаяся над кривоглазым, теперь, пожалуй, пылинки с него сдуть не позволит…
Шум толпы помешал знатным гостям расслышать ответ победителя, и они в недоумении переглядывались, смутно соображая, что с награждением не всё ладно. Один из рыцарей вдруг нагнулся и с весёлым возгласом, точно окликая собаку, швырнул к ногам победителя бархатный кошелёк.
– Выпей за моё здоровье, молодец, – крикнул он.
Но Нет Блинкер с глубоким поклоном поднял кошелёк и протянул его ближнему из слуг шерифа:
– Благодарите господина, – задорно сказал он. – Господин жалует вам на выпивку! – С этими словами он ещё раз поклонился, взмахнул шапочкой и исчез в восхищённой толпе.
– Схватить! – выкрикнул наконец шериф и опять задохнулся, но стоявший около него пожилой слуга покачал головой.
– Пусть твоя милость не разгневается на меня за прямое слово, – сказал он, – но сам посуди: кто решится сунуть нос в осиное гнездо? – и он указал рукой на волнующееся людское море.
Праздник был испорчен. То есть был испорчен для шерифа и благородных гостей, наконец разобравших, в чём дело. Хватаясь за рукоятки мечей, сердито кричали они о том, как каждый из них наказал бы дерзкого и проучил бы наглую чернь, в порыве низкого веселья забывшую о почтении к знати. Затем, покинув зелёную поляну, в прежнем горделивом порядке гости отбыли в город – поправить настроение хорошей едой и ещё лучшей выпивкой в замке гостеприимного шерифа.
Стрельбище опустело: зрители отхлынули к навесам, под которыми весёлые трактирщики и бойкие служанки разносили пиво и дешёвое вино, горячившее и без того горячие головы.
– Куда исчез этот Блинкер? – громко недоумевал кто-то. – Подать сюда Кривоглазого! Уж не барон ли он переодетый, что не захотел чокнуться с нами кружкой доброго эля?
В это время одноглазый стрелок и хромой нищий, с большим трудом выбравшиеся из толпы, торопливо шли по дороге к лесу. Хромота нищего удивительным образом прошла за первым же поворотом. С возгласом облегчения он расправил широкие плечи и, сдёрнув с себя живописные лохмотья, швырнул их в кусты. Под ними оказалась такая же зелёная куртка, как у его товарища.
– Немножко чудесной мази, капитан, – ухмыльнулся он, – и я вылечу твой глаз не хуже того чёртова святоши.
Весело смеясь, Робин Гуд развязал чёрную повязку и высоко подкинул её в воздух.
– Пускай догоняет твои лохмотья! Но ты не думай, Филь, я ещё не рассчитался с милостивым шерифом: сегодня ночью ему не поспится, и он узнает, кто получил его золотую стрелу.
