Текст книги "Святых не существует (ЛП)"
Автор книги: Софи Ларк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
29
Коул
Готовясь к появлению Мары, я сотни раз возвращаюсь к мысли о том, как мне ее убить.
Раньше я никогда не был нерешительным.
Я всегда точно знал, что мне делать, как будто это уже произошло.
Она затуманивает мой разум. Она затуманивает мою способность видеть.
Если я уберу ее из своей жизни, я вернусь к прежнему образу жизни. Я в этом уверен.
Проблема в том... Я не знаю, хочу ли я возвращаться.
Мара искажает мою сущность. Но в данный момент, когда я с ней... Мне это нравится. Я вижу то, чего раньше не замечал. Я чувствую вещи. Черт, я даже вкус ощущаю по-другому.
Она электрическая. Я прикасаюсь к ней, и по мне пробегает ток. Она зажигает меня, заводит, наполняет энергией.
Расплата за это – потеря контроля.
Контроль всегда был моим главным приоритетом. То, что делало меня уникальным. Источником всей моей силы.
Я не могу отказаться от него. Я не могу стать таким, как все.
В конце концов, выбор сделала Мара: я пригласил ее к себе домой. Она попросила прийти в студию.
Ей нужен художник, а не мужчина.
Мое искусство – это смерть. Так было всегда.
Я сделаю его красивым, понятным. Она заслуживает хотя бы этого.
Минуты тикают, семь часов приближаются.
В этот раз она не опоздает, я это уже знаю. Ее желание увидеть мою студию слишком велико. Это то, чего она хотела больше всего – как и Дэнверс.
Я потратил весь день на подготовку. Планирование – это прелюдия.
Ровно в семь часов Мара прибыла в студию. Я уже услышал сигнал о движении и направился к двери, чтобы поприветствовать ее. Я открываю ее прежде, чем она успевает отвести палец от звонка.
Black Magic Woman – VCTRYS
Она испуганно оборачивается, ее волосы и платье развеваются вокруг нее. Платье – свободное и махровое, черное, как саван. Крестьянские рукава и квадратный вырез придают ей колдовской вид, особенно в сочетании с дикими волосами и россыпью веснушек на переносице.
Страх борется с нетерпением, придавая резкий оттенок ее запаху. Она облизывает губы. Они красные и слегка потрескавшиеся. Я почти чувствую их текстуру, как ободок бокала для коктейля – солено-сладкий и зернистый.
– Ты меня впустишь? – говорит она, наклоняя голову и глядя на меня так, что ее глаза становятся еще более раскосыми, чем когда-либо, над вздернутым носом.
Каждый угол ее лица отражает настроение. Всегда можно увидеть что-то новое. Я так и не дочитал ее до конца и, наверное, никогда не дочитаю.
Я отхожу в сторону. Ее волосы ласкают мое предплечье, когда она проходит мимо. Они скользят по тыльной стороне моей руки, как шепот, как поцелуй.
Оригинальные старомодные лампы освещают студию, отбрасывая со стен лучи золотистого света. Мара то входит, то выходит из этих бассейнов, то оставаясь в тени, то сияя. Она медленно поворачивается, и ее юбка снова распускается, обнажая длинные стройные ноги. Ее рот открывается в благоговении.
– Все это пространство – твое? – говорит она.
– Никто из живущих не видел его. Кроме меня и тебя.
– Секреты одиноких.
– Одиноки только те, кому нужна компания.
– Только люди, которые боятся других людей, хотят быть одни, – дразнит меня Мара, ее быстрая улыбка демонстрирует жемчужные зубы.
Я приближаюсь к ней, наблюдая, как расширяются ее глаза, как ей приходится заставлять себя стоять на месте, когда я приближаюсь. Импульс к бегству присутствует постоянно. Инстинкты у Мары хорошие... но она никогда к ним не прислушивается.
– Кто из нас сейчас боится? – рычу я.
Она стоит на своем и смотрит на меня сверху вниз.
– Думаю, мы оба, – пробормотала она.
Мой желудок сжимается.
– И все же мы оба здесь, – говорит она. – Ты покажешь мне, над чем работаешь?
– Я ничего не создавал со времен «Хрупкого Эго», – признаюсь я. – Но сегодня вечером я планирую начать что-то новое.
По ее плечам пробегает дрожь – на этот раз от чистого волнения.
– Ты позволишь мне посмотреть, как ты работаешь? – спрашивает она.
– Ты будешь мне помогать. Мы будем делать это вместе.
Она тяжело дышит.
– Прямо сейчас?
– Скоро. Сначала я хочу тебе кое-что показать.
Я веду ее в соседнюю комнату, где хранится полдюжины скульптур, которые я так и не закончил. Те, которые я так и не смог довести до ума.
Я думаю о них как о прерванных зародышах. Они не могут вырасти так, как должны. Брошенные своим создателем, потому что они умерли в утробе матери.
– Они уродливы для меня, но я не могу их отпустить, потому что знаю, во что они должны были превратиться.
Мара медленно ходит среди них, осматривая каждую. Мне больно, что она их видит, но я должен знать, видит ли она их так же, как я, – разрушенными и не подлежащими исправлению.
Она молчит, рассматривая каждый предмет со всех сторон, не торопясь. Ее брови сходятся в хмуром выражении, и она пожевывает край опухшей нижней губы.
Мара всегда кусает себя. От этого мне тоже хочется ее укусить.
– Это те, которые ты не смог закончить, – говорит она наконец.
– Верно.
Она не спрашивает, почему. Она чувствует недостатки каждого из них. Для случайного человека они могут выглядеть так же хорошо, как и те работы, которые я с гордостью демонстрировал. Но для проницательного глаза они мертвы, как окаменелость. Хуже, потому что они никогда не жили.
Она останавливается у последней скульптуры. Это была моя самая дорогая неудача – я работал над куском метеорита, выкопанного в Танзании. Когда я начал работу, он весил две тонны. Мне пришлось изготовить специальный цоколь, чтобы удержать ее.
– Этот можно спасти, – говорит Мара.
Я качаю головой. – Я пытался, поверь мне. Один только материал обошелся мне в чертово состояние.
Она проводит рукой по позвоночнику, заставляя меня вздрогнуть, как будто гладит мою собственную кожу.
– Ты делал фигуру, – говорит она.
Боже, как она проницательна.
– Да. Я подумывал отойти от абстракции. Но я не Роден, однозначно.
– Ты мог бы им стать, – говорит Мара, глядя на меня, ее рука все еще лежит на метеорите. – Ты мог бы быть тем, кем хочешь быть. Это верно не для всех. Но я думаю, что для тебя это так.
Я сжимаю челюсть, внутри меня бурлит негодование.
– Ты слишком веришь в людей.
Я покидаю ее, направляясь обратно в главный зал. Там меня ждет стол и все мои инструменты.
Доверчивая, как ягненок, Мара следует за мной.
Она видит стол под светом хирургического прожектора. Она видит инструменты, разложенные рядом с ним: стамески, киянки, молотки, ножи. И она видит голое пространство, где должно находиться сырье.
Я поворачиваюсь к ней лицом, гадая, сколько времени ей понадобится, чтобы понять.
Мара медленно пересекает пространство, не глядя на стол. Только на меня.
– Я действительно не верю, – говорит она. – У меня нет никакой веры. Я рано узнала, что в некоторых людях нет доброты. Нет милосердия. Они сломлены, извращены и жестоки, и не могут чувствовать ничего, кроме злобы. Моя мать такая. Она – скорпион, который ужалит вас, даже если вы будете нести ее на спине. Даже если бы это означало, что вы оба умрете. Она просто не может сдержаться.
Я стою прямо у инструментов. Мои пальцы в дюйме от ножа.
– Я умею видеть, Коул. Я увидела, кем она была в раннем возрасте. И я вижу, кто ты.
Мара делает шаг прямо в яркий луч света. Каждая деталь ее лица освещена: каждая веснушка, каждый отблеск серебра и ниточка черноты в широко раскрытых глазах.
– Я знаю, что меня забрал Аластор Шоу. Он бросил меня в лесу, чтобы ты нашел.
Моя рука замирает над клинком.
Откуда она это знает?
– Он хотел, чтобы ты убил меня, но ты этого не сделал. Ты не убил меня ни в ту ночь, ни в последующие. И не потому, что ты не убивал раньше. А потому, что ты не хочешь этого делать. Ты не хочешь причинять мне боль.
Мои пальцы дергаются, кончики касаются рукоятки ножа.
– Ты присматривал за мной. Защищал меня. Помогал мне. Ты мог говорить себе, что это для твоего собственного удовольствия, по твоим собственным поганым причинам. Но ты заботишься обо мне, Коул, я знаю. Я видела это. Может, ты не хочешь заботиться. Может быть, ты хотел бы убить меня прямо сейчас, чтобы остановить это. Но я не верю, что ты это сделаешь. Слишком многое произошло между нами. Ты слишком сильно изменился.
Медленно она опускает рукава платья вниз. Обнажая хрупкие плечи и маленькую, круглую грудь. Она спускает платье до самых ног и выходит из него. Она обнажена, ее тело блестит под светом, серебряные кольца сверкают в сосках.
Дикий сад проходит по ее правому боку, заканчиваясь у бедра. Она носит его с гордостью – мой знак на ее коже.
А я ношу ее: белую змею и черную. Я думал, что змеи – это она и я, добро и зло, сошедшиеся в битве. Теперь я думаю, не хотела ли она, чтобы они обе были мной...
Она делает еще один шаг ко мне. Обнаженная и не знающая страха.
Я никогда не привыкну к виду ее тела. К его упругости, к дикой энергии, которая в нем бурлит. Как только я прикоснусь к ней, эта энергия вольется в меня. Засунуть в нее член – все равно что пристегнуть к электрическому стулу.
Ее глаза смотрят на мои, и она говорит, – Ты не причинишь мне боли.
Теперь это я облизываю губы.
Мой голос прозвучал, как хрип, – Ты готова поставить на это свою жизнь?
Мара забирается на стол и ложится под свет. Она смотрит вверх, ее нежное тело обнажено и уязвимо.
– Я здесь, не так ли? – говорит она.
Чем ближе я подхожу к ней, тем сильнее ощущаю ее запах, исходящий от обнаженной кожи. Это заставляет мое сердце биться. А во рту – слюна. Под ярким светом я вижу вены, бегущие по ее коже. Вся эта теплая, горячая кровь быстро бьется с каждым ударом ее сердца.
Я наклоняюсь и поднимаю ограничители, прикрепленные к ножкам стола.
Возможно, во мне есть немного милосердия, потому что я держу в руках оковы, давая ей последний шанс.
– Ты уверена?
Она смотрит мне в глаза, полагая, что видит там что-то.
Затем она протягивает мне свое запястье.
– Я хочу тебя, – говорит она. – И ты хочешь меня.
Я закрываю оковы на ее запястье и слышу, как он фиксируется на месте.
– Теперь ты в моей власти, – говорю я.
30
Мара
Ужас, охвативший меня, когда путы сомкнулись вокруг моего запястья, не сравним ни с чем, что я когда-либо знала. Я – Миа Уоллес, в сердце которой бьется чистый адреналин.
Каждый нерв разгорается, чувства обострены до предела. Я чувствую дыхание Коула, которое струится по моей коже. Я ощущаю жар его рук задолго до того, как они коснутся меня.
Он прижимает мои запястья к столу, затем лодыжки. Затем он медленно поворачивает рукоятку, разводя мои ноги в стороны.
Я задыхаюсь, когда прохладный воздух попадает на мою голую киску. Мне хочется кричать, хочется извиваться, но я отказываюсь это делать. Коул – хищник. Если я покажу хоть малейший намек на страх, это разожжет его инстинкт охоты.
Коул смотрит на меня сверху вниз. Он никогда не выглядел так красиво, как в этом ослепительном свете. Он действительно темный ангел, библейский по силе и гневу.
Его взгляд устремлен на меня и только на меня. Эти черные глаза обшаривают каждый сантиметр моей кожи, обжигая ее. Его верхняя губа напрягается, обнажая зубы.
–Ты знаешь, что я смотрел видео, где ты трахаешься с тем парнем, – мягко говорит он.
Я выдерживаю его взгляд, не смущаясь. – Вот почему я привела его в студию. Чтобы ты посмотрел.
– Как ты думаешь, сколько раз я смотрел эту запись?
Я тяжело сглотнула. Я не думала, что он просмотрит ее больше одного раза.
– Я не знаю.
– Больше сотни, Мара. Снова и снова, снова и снова.
Моя кожа становится то холодной, то горячей.
Он с тревожной нежностью гладит волосы на моем лбу.
– Как ты думаешь, почему я смотрел его так много раз?
– Я . . . Я не знаю.
Боюсь, что ответ заключается в том, что он разжигал свою ярость против меня. Эта встреча принимает такой оборот, которого я не ожидала, и мне трудно сохранять спокойствие.
– Это было для того, чтобы учиться, – говорит Коул, проводя пальцами по моему лицу. – Я смотрел его снова и снова, чтобы понять, что тебе нравится, Мара. Чтобы узнать твои предпочтения. Твое тело такое отзывчивое...
Его пальцы скользят по моим ключицам и спускаются к верхней части груди. Мои соски напряглись и встали дыбом, словно умоляя его о прикосновении. Пожалуйста, чуть ближе. . .
– Ты раб того, что любишь. То, что ты ненавидишь, отталкивает тебя, – говорит Коул тем же низким, гипнотическим тоном. – Я знал, что если узнаю о тебе все, что смогу... ...я смогу заставить тебя сделать все...
Нежно, очень нежно, он берет в пальцы серебряное кольцо и вращает его в напряженном месте моего соска. Ощущение холодной стали, скользящей по моей плоти, заставляет меня стонать. Я ничего не могу с собой поделать, я не могу это остановить.
– Ты даже представить себе не можешь, что я знаю о тебе. . . – говорит Коул. – Я знаю, что ты читаешь, что ешь. Я знаю, как ты прикасаешься к себе, когда думаешь, что ты одна. И я знаю каждую песню, которую ты слушаешь. Все твои любимые. Я составил список и создал алгоритм для поиска именно той песни, которая уносит тебя...
Он делает паузу, достает из кармана телефон и кладет его рядом с инструментами. Одним длинным тонким указательным пальцем он запускает свой плейлист. Музыка, которая льется из его дорогих колонок, совсем не такая, как я ожидала: легкая и неземная, а не мрачная и грохочущая.
Spells – Cannons
Я не могу контролировать то, как музыка заставляет меня чувствовать себя.
Мое тело расслабляется, каждая мышца расслабляется. Мои веки тяжелеют, и, несмотря на мое затруднительное положение, несмотря на опасность, которой я себя подвергла, мой разум начинает дрейфовать под звуки первого куплета.
– Я приготовил кое-что для тебя, – говорит Коул откуда-то снизу, рядом с моими ногами. Его голос звучит отстраненно, как будто мы находимся на двух разных планетах в космосе. – Нестандартное оборудование. Разработанное по твоим спецификациям.
Я пытаюсь заставить себя сосредоточиться. Мне не нравится, как это звучит.
Коул включает свой аппарат. Низкий жужжащий звук прорывается сквозь музыку. Что это за хрень? Это дрель?
Повернув шею, я вижу, что он держит какое-то устройство, по форме напоминающее огромный микрофон. Головка выглядит мягкой и луковичной.
– Это как сушилка, – говорит он, скривив губы. – Только намного, намного лучше...
Он прижимает свой инструмент между моих ног, прямо к моей киске.
Эффект мгновенный. Я словно падаю спиной вперед в глубокую теплую ванну. Вибрация интенсивная, в сто раз сильнее, чем от сушилки. Привязанная к столу, я не могу сомкнуть бедра или отстраниться. Пульсирующие волны проходят сквозь меня, поднимаясь по телу и опускаясь по ногам. Вибрация проходит по коже головы, по кончикам пальцев и в пальцы ног.
– О... Боже… – стону я.
Слова вылетают изо рта без всякого моего участия. Они вырываются из моих легких под действием эха, проносящегося сквозь меня.
У меня никогда не было вибратора. Я никогда не могла позволить себе хороший.
Тот, что построил Коул, не похож ни на один из тех, что я видела. Он тяжелый, мощный и продуманный. Мягкая головка прилегает к моей киске. Она легко скользит по моей теплой, набухшей плоти.
Коул проводит им вверх и вниз по моей обнаженной щели. Каждый удар посылает новую мощную волну удовольствия, обрушивающуюся на меня. Иногда он на мгновение задерживает его на месте, прижимая к чувствительному пучку нервов, который проходит от моего клитора вниз, к отверстию под ним.
Вся эта область с каждой минутой становится все более набухшей и чувствительной. Я чувствую, как моя киска наливается кровью, и остро ощущаю, как нервы, которых раньше почти не было, оживают под непрерывной стимуляцией этих низких, настойчивых звуков.
– Я проверил все виды частот… – пробормотал Коул, не сводя глаз с моего лица. Он следит за выражением моих глаз, за тем, как я закатываю глаза, за румянцем на щеках и изгибом губ. Он отмечает, какие именно ощущения лучше всего, постоянно корректирует свою технику, чтобы удовольствие нарастало и нарастало, никогда не ослабевая и не затухая. – Я даже вернулся в прачечную, чтобы сравнить.
Сквозь теплые, плывущие волны я понимаю, что совершила огромную ошибку.
Я недооценила Коула. Я недооценила его творческий потенциал. И как далеко он готов зайти.
Слишком поздно что-либо предпринимать. Я больше не контролирую ситуацию.
Первый оргазм настигает меня, переворачивая, как носок в сушилке. Меня бросает то туда, то сюда в бесконечном круговороте тепла и удовольствия. Я стону как животное, из меня вырываются звуки, которых я никогда раньше не слышала. Стоны низкие, отчаянные и бесконечные. Я не могу насытиться этим. Я умру без этого.
Наслаждение отступает, но ненадолго. Не успел закончиться первый оргазм, как я уже чувствую, как нарастает следующий. Между ними нет перерыва. Никакого рефрактерного периода.
Вибрация проходит по каждому нерву моего тела. Каждая часть меня становится такой же чувствительной, как мой клитор.
Понимая это, Коул прижимает вибратор ко мне одной рукой, а другой тянется вверх, чтобы помассировать мою грудь.
– О мой... о мой... боже... боже… – стону я.
Все мое тело тает.
Прикосновения Коула не похожи ни на чьи другие.
Его руки – живые существа, обладающие собственным разумом. Его пальцы скользят по моей плоти, каждая точка соприкосновения изысканно мягкая. Он не сжимает, как большинство мужчин, не ощупывает – он исследует. Кажется, что у него тысяча пальцев, тысяча рук. Как будто он прикасается ко мне везде и сразу.
Он переходит к другой груди, сохраняя равные ощущения, распределяя их по всему телу. Кажется, он понимает, что мне не нравится, когда все неровно, я ненавижу незаконченные петли.
Его пальцы движутся по моей плоти, отдельные, но слаженные, падая на меня, как дождь.
Вибрация пульсирует во мне, наполняя энергией, наполняя ощущениями.
Коул осторожно поглаживает мой сосок, бережно относясь к пирсингу. Он дает мне необходимую интенсивность, доводя до боли, но не выходя за ее пределы.
Моя грудь так же чувствительна, как и моя киска. Может быть, даже больше. Вибрации, кажется, концентрируются в моей груди, под его рукой. Мой сосок кажется таким же напряженным, как и клитор, таким же способным дарить наслаждение. Оргазм наступает в моей груди, а не между ног. Он натягивает мой сосок медленными, ритмичными движениями, словно доит его, и это заставляет меня кончить, беспомощно, неодолимо, сильнее, чем раньше.
Он закрывает рот вокруг моего второго соска, посасывая один и потягивая за другой. Подо мной больше нет стола. Я погружаюсь в чистое, жидкое удовольствие.
– Охххх Коул...
Я не знаю, стону ли я вслух или только в голове. Я умоляю его не останавливаться.
Коул держит вибратор прижатым ко мне, одновременно смещая свое тело, обходя стол и приближаясь к моей голове. Свободной рукой он расстегивает молнию на брюках, освобождая свой член.
Он вываливается перед моим лицом, тяжелый и брутальный, бледный как мрамор и покрытый венами. Из головки уже течет. Я смотрю на эту мягкую, как масло, кожу, на прозрачную каплю жидкости, поблескивающую на кончике, и у меня переполняется рот. Мои губы и язык распухли и жаждут прикосновений. Отчаянно хочется пососать что-нибудь.
Без его просьбы, без его движения к моему рту я наклоняю подбородок, губы раздвигаются, язык жадно тянется, чтобы попробовать.
Я закрываю рот вокруг головки его члена. Всплеск жидкой соли – самое восхитительное, что я когда-либо пробовала. Она заполняет мой рот, эта богатая и сложная смесь его кожи, его феромонов, его пота и его спермы.
Она создана для меня. Это именно то, что мне нравится.
Сначала я сосала осторожно, вертя его член во рту и проводя языком по головке. Запертый в брюках, его член мог заполнить только столько, сколько нужно. Теперь, когда он свободен, он выпрямляется, становясь таким твердым, что кажется, будто горящая плоть не может уместиться в этой нежной шелковистой коже.
Я чувствую, как его кровь пульсирует в выпуклых венах под моим языком. Каждый раз, когда я втягиваю его глубже в горло, я вознаграждаюсь очередной порцией спермы.
Он начинает погружаться в мой рот в такт с ударами вибратора. Каждый толчок его члена сопровождается глубоким нажатием вибратора именно там, где мне нужно. Чем сильнее он нажимает, тем сильнее он пульсирует, посылая разряды по всем нервам, по бесконечной петле от мозга до паха.
Где бы он ни коснулся меня, я мгновенно становлюсь чувствительной. Он обхватывает основание своего члена, поглаживая его по моему рту. Его пальцы касаются моих губ, и это невыразимо эротично. Я открываю рот шире, чтобы его рука прижалась к моему рту, чтобы его член проник глубже в мое горло.
Я хочу, чтобы меня трахали глубоко в рот, так же как я хочу, чтобы его член был глубоко в моей киске. Ничто другое меня не удовлетворит.
Он проникает в мое горло, тяжелая головка его члена проникает до самой глубины, до чувствительного участка плоти, которого он никогда раньше не касался. Может быть, от этого у меня должен быть рвотный рефлекс, может быть, так оно и было раньше. Но в этот момент мне кажется, что у меня в горле точка G. Как будто головка его члена, протаранившего горло, – единственное, что может заставить меня кончить.
Начинается третий оргазм, и я стону вокруг его члена, я кончаю с ним глубоко в горле, мои отчаянные стоны создают свою собственную вибрацию на головке.
Теперь уже Коул не может молчать, Коул начинает трястись и содрогаться, когда из него вытекает сперма, густая и обильная, самая приятная из всех, что я когда-либо глотала.
Он жестко трахает мой рот. Я поднимаю на него глаза и понимаю, что в какой-то момент он снял рубашку. Каждый мускул выделяется на его груди, руках, плоском гранитном животе. Я смотрю на эту идеально вырезанную фигуру и лицо, на котором нет маски – оно показывает всю степень его жадности, голода и вожделения ко мне.
Я смотрю на него и думаю: он не человек. Он намного больше...
Я глотаю его сперму, как подарок.
Я настолько ошеломлена, что почти не замечаю, когда он отстраняется. Я чувствую только отсутствие его вкуса и запаха, его теплый член на моем языке. Я хочу его обратно, очень сильно.
Я хнычу, как ребенок, умоляя его о большем.
– Терпение, – говорит Коул.
Он ослабляет путы, приковывающие меня к столу. Я думаю, что он поднимет меня и понесет куда-нибудь, может быть, на кровать в какой-нибудь потайной комнате. Но вместо этого он переворачивает меня на живот и снова затягивает цепи, так что я оказываюсь привязанной лицом вниз.
Он засовывает вибратор под меня, так что ему больше не нужно держать его – он прижат к моему телу.
Ощущения приятные, но не совсем, потому что он лишь слегка касается моего клитора. Я не могу получить достаточного давления.
Тем не менее, я чувствую себя легкой и парящей. Я вся в химикатах от трех оргазмов, которые я испытала до этого.
Я слышу, как Коул двигается позади меня. В этой позиции я чувствую себя еще более уязвимой. Я ерзаю на столе, желая, чтобы мои ноги не были раздвинуты, чтобы все было открыто его взгляду.
Я слышу шелест ткани и понимаю, что он снимает с себя остатки одежды. Мое сердце бьется быстрее от страха и предвкушения.
Он делает паузу, чтобы прижать палец к телефону, переключая песню.
Смена настроения бьет меня как пощечина.
Это не мягкая, плавная баллада.
Новый ритм – ровный, настойчивый. Вступает голос, молодой и обманчиво невинный, но с нотками угрозы.
– Повтори, пожалуйста.
Bad Things – Cults
Мышцы напрягаются, я стискиваю зубы.
Коул забирается на стол, усаживаясь на заднюю поверхность моих бедер. Он тяжелый. Я вспоминаю, какой он высокий, какой сильный. Как легко он мог бы одолеть меня, даже если бы я не была привязана.
Каждый раз, когда он смещается, его пульсирующий член проносится надо мной, касаясь моих бедер, моей задницы, как щупальце, как таран, проверяющий на слабость.
Может быть, он знает, что мое сердце бьется слишком быстро, потому что он начинает массировать мою спину длинными, медленными движениями, успокаивая меня.
Он играет с моим телом, как с инструментом, кажется, лучше меня понимая, какие места напряжены, какие болят. Я никогда не чувствовала, чтобы такие сильные руки обхватывали меня, манипулировали мной. Это ужасает. Я полностью в его власти.
Я никогда не позволяла мужчинам связывать себя добровольно, я никому не доверяла настолько.
Теперь я отдала себя под контроль самого страшного человека, которого когда-либо встречала. Это самоубийственно. Его руки разминают мои мышцы, словно он разминает плоть. Готовит ее к закланию.
Наклонившись надо мной и прижав меня своим весом, Коул бормочет, – Тебя когда-нибудь раньше шлепали?.
Я потею. Корчусь. Понимая, насколько тонка грань между нервами и истерикой.
– Нет, – говорю я. – И не хочу.
Коул испускает вздох разочарования.
– Не лги мне, Мара. Я ненавижу, когда ты лжешь.
Он садится, его рука уходит с моей спины, а затем возвращается к моей заднице с резким шлепком. Удар пронзает мою плоть, резкий и корректирующий. Я вздрагиваю, зажатая металлическими кольцами вокруг запястий и лодыжек.
– Не надо! – кричу я, паника поднимается в моей груди. – Я же сказала, я это ненавижу.
– Как ты можешь ненавидеть это, если никогда не испытывала? – говорит Коул, снова сильно опуская руку в то же самое место.
УДАР!
Он не сдерживается. Удары жесткие и жестокие. Моя плоть горит в форме отпечатка его руки.
Меня наполняет толстое, корчащееся чувство стыда. Мои щеки горячие, как моя задница, и мне приходится моргать, чтобы сдержать слезы, которые грозят упасть.
– Хорошо! – плачу я. – Меня отшлепали. Это то, что ты хочешь услышать?
ШЛЕП!
Он шлепает меня по другой стороне, еще сильнее. Я подпрыгиваю, потому что не ожидала этого, потому что думала, что он ударит только по одной стороне.
– Я уже знаю это, – говорит он своим низким, опасным голосом. – Это, черт возьми, очевидно.
УДАР!
Он снова бьет меня по левой стороне, от чего вся щека покрывается рябью, а по спине пробегают разряды.
Коул силен, и пощечины получаются жесткими. Это очень больно, особенно когда он бьет по одной и той же стороне два раза подряд. Я начинаю тереться о вибратор, отчаянно желая получить хоть немного удовольствия, чтобы смягчить боль.
– Пожалуйста, – кричу я, мой голос звучит по-детски жалко.
– Расскажи мне, как он тебя отшлепал, – требует Коул.
Теперь я плачу. Слезы беззвучны, но я чувствую, как они текут по щекам и падают на стол.
ШЛЕП!
ШЛЕП!
ШЛЕП! ШЛЕП!
Он не собирается останавливаться. Пока я не скажу ему то, что он хочет знать.
Я всхлипываю, зажмурив глаза, признаваясь в том, о чем никогда не говорила ни одной человеческой душе.
– Он заставлял меня надевать школьную форму. Клетчатую юбку, рубашку и носки. Никакого нижнего белья. Потом он заставлял меня лечь к нему на колени, задирал юбку до пояса и сильно шлепал меня.
Я чувствую, как Коул замирает на мне, впитывая эту информацию, о которой он уже подозревал.
– Сколько тебе было лет?
– Семь, когда это началось. Тринадцать, когда он перестал.
– Почему он остановился?
– Учитель увидел синяки, когда я переодевалась для занятий физкультурой. Я пыталась спрятаться в туалете, чтобы переодеться, но в тот день он был переполнен, и она заставила меня переодеться на открытом воздухе.
Коул на мгновение умолкает. Затем он спрашивает: – Он прикасался к тебе?
Мой желудок сжимается, да так сильно, что мне приходится сглатывать желчь, поднимающуюся в горле.
– Смысл был не в том, чтобы прикоснуться ко мне. Он хотел, чтобы я заплакала.
Еще одна пауза.
– И ты заплакала?
Это та часть, которая позорит меня больше всего на свете. То, в чем я больше всего не хочу признаваться.
Но он поймет, если я солгу. Если даже попытаюсь сдержаться.
– Да, – всхлипываю я. – Он не останавливался, пока я не плакала. Он бил меня снова и снова. Если рука не помогала, он использовал ремень. Я так старалась не плакать. Не позволять ему сломать меня. Но он всегда это делал. Каждый раз.
Я рыдаю, мне так чертовски стыдно.
Я так старалась быть сильной. Победить его в его игре. Но у меня так и не получилось, ни разу, черт возьми.
Коул сдвигается за мной, и я думаю, что он собирается ударить меня снова. Но вместо этого я ощущаю теплое, гладкое, бесконечно приятное чувство, когда он вводит в меня свой член.
Моя киска горячая и пульсирующая, вибратор все еще жужжит над моим клитором. Член Коула заполняет меня до конца, давит на вибратор, обеспечивая глубокое, интенсивное давление, которого я так жаждала. Вибрация проходит по моему телу и передается его члену. Колебания происходят внутри и снаружи меня, взад и вперед.
Я снова всхлипываю, но на этот раз от удовольствия и облегчения.
Медленно, осторожно Коул начинает двигаться.
Я не могу двигать бедрами. Я могу только сжиматься вокруг него, крепко сжимая его с каждым толчком.
Вибратор обхватил мою киску по всей длине, по всему отверстию. Я чувствую каждый миллиметр, каждую часть меня, которая обхватывает его, каждую часть меня, которую он гладит. Его член трется внутри, а вибратор жужжит снаружи, создавая такое интенсивное, такое приятное трение, что я снова плачу, на этот раз слезами радости, от этих ощущений, которые я едва могу выдержать.
Я начинаю кончать, моя киска сжимается и дергается вокруг его члена, его вес прижимает меня к вибратору.
– Не останавливайся, не останавливайся, не останавливайся, – умоляю я его.
Он не останавливается, пока оргазм не закончится. Затем он вытаскивает свой член и снова откидывается назад, прижимаясь задницей к моим бедрам, а моя киска все еще сжимается.
Я в полном шоке. Хорошо, что мое лицо прижато к столу, чтобы он не видел слез и размазанной повсюду туши.
Нежно, но с глубоким, успокаивающим нажимом Коул начинает массировать задницу. Успокаивая боль.
– Все в порядке, – говорит он, его голос низкий и ласковый. – Все будет хорошо.
Я прижимаюсь щекой к столешнице, мое лицо сморщивается.
Он отводит руку и снова шлепает меня, но на этот раз уже легче. Когда вибратор прижат ко мне, жужжит и пульсирует, посылая волны удовольствия по телу, шлепок не причиняет боли. На самом деле, это почти приятно.
Удар!
Удар!
Шлеп!
Он шлепает меня в такт ритму.
Шлепки больше не пугают меня. Я знаю, когда их ожидать. Вместо того чтобы причинять боль, они приносят удовлетворение: глубокий зуд наконец-то устранен.
ШЛЕП!
ШЛЕП!
УДАР!
Он увеличивает интенсивность, но мне все еще не больно, потому что удовольствие от вибратора заглушает его. Моя задница пульсирует, наверное, она ярко-красная, вся кровь прилила к поверхности кожи. С каждым шлепком она становится все чувствительнее. Но боль остается наравне с удовольствием, тщательно сбалансированное сочетание, как арбуз и соль.
Моя киска пульсирует, задница горит, и еще до того, как он вводит в меня свой член, я чувствую, как оргазм нарастает, поднимается, умоляя выпустить его на свободу.
