Текст книги "Сахара"

Автор книги: Сизя Зике

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

Мое первое инстинктивное желание – это распихивать всех и бить им рожи, лишь бы только отодвинулись. Сред этого множества голов вдруг раздается чей-то голос и приветствует нас. Я перестаю боксировать во все стороны. Похоже, что это никак не поможет. Здесь нас слишком много, чтобы дать место, опять же, никто нам ничего плохого не желает.

Другой голос, такой же спокойный, поясняет, что дышать нужно через отверстие в двери, столь долго, когда находишься рядом.

А потом уже не твоя очередь. Нужно ждать.

Вдыхаю в себя глотки воздуха. Через пару минут слева толкают, нужно отодвигаться.

Как только отходишь от окошка, сразу же начинаются трудности с дыханием. Воздух испорчен, он жжет и пропитан невыносимым смрадом. Я весь промок, чувствую, как пот стекает мне на ноги. Джек ниже ростом, он сразу же теряется среди негров, и ему намного хуже. Волосы прилипают к голове, а лицо истекает потом.

Я начинаю видеть уже значительно лучше. В этой каморке с металлической крышей стоят молодые, старики, разные. Стаскиваю рубаху и выжимаю – течет струйка влаги. А ведь мы здесь не пробыли и часа.

Кошмарная история!

***

Мы постепенно перемещаемся. Каждые две-три минуты толпа сотрясается, и каждый передвигается на пару шагов. Пора, чтобы и другие подышали возле окошка.

Какое же это удовольствие, вдохнуть глоточек свежего воздуха! Только моя очередь еще не скоро. Я все так же истекаю потом. Наверное, бывают более жаркие дни, когда здесь падают трупы.

Чтобы обмануть нарастающий испуг, пытаюсь поговорить с соседями. Совсем еще недавно я их отталкивал, но в одиночестве здесь никак не выжить. Поэтому поболтать желают все. Каждый рассказывает, за что здесь очутился. У первого типа, с которым я разговорился, был долг в размере тысячи центральноафриканских франков, то есть, четыре доллара. За это он проведет здесь двадцать дней. Другой парень должен провести в этом аду целый месяц. Третий торчит здесь уже неделю. Не могу в это поверить.

Как они здесь выдерживают, как вообще остаются живыми? Один из заключенных рассказывает о себе. Чем больше я слушаю, тем более опасной кажется мне ловушка, в которую мы попались. Мужики находятся здесь по самым невероятным причинам. Один плохо исправил машину местного мусора, второй выставил властям слишком крутой счет, третий ударил двоюродного брата полицейского. Некоторые вообще не знают, когда отсюда выйдут.

***

Это кошмарный сон. Это истинный средневековый подвал. Никаких законов нет, царствует сплошная глупость. Нет, кровь из носу, нужно, чтобы эта комиссарша пришла и вытащила нас отсюда.

По мере того, как выслушиваю истории, узнаю пару практических мелочей, столь интересных, как и все остальное: едк приносят сюда члены семей. Если никто не прийдет, то нечего и жрать. Все очень просто!

Заключенных выпускают раз в день, утром, на десять минут, тогда же можно отлить и высраться. Если кто-то не выдерживает и накладывает кучу на месте, тогда вонь усиливается. Все вокруг меня смердят. Точно так же, как Джеки и я, они обильно потеют. Запах пота кислый, его трудно выносить долго.

Наконец-то, через сколько-то там часов, приходит моя очередь подышать у окошка. Я от него буквально в метре, когда стоящий снаружи мусор подает находящемуся у двери парню самокрутку с травкой. Работаю локтями, подтягивая за собой и Джеки, чтобы подобраться к счастливчику. Тот не выпендривается, и дает затянуться и нам. Хорошая травка делает наше положение чуточку более сносным.

Этот ад устроен с мыслью об африканцах. С тех пор, как я нахожусь на этом блядском континенте, меня не раз и не два изумляла моральная и физическая стойкость здешних обитателей. Они сильные, чертовски стойкие, они одарены удивительной способностью сносить все удары судьбы, волей к выживанию, причем, без какого-либо бунта. Именно поэтому сотни лет назад они позволили превратить себя в рабов. В этой тюреге они-то выжить еще могут, но не двое белых, которые страдать никак не любят. Не знаю, прийдет ли сюда мадам комиссар, но мы выйти отсюда просто обязаны.

Когда все упали, где стояли, чтобы забыться во сне, усаживаюсь рядом с Джеки на чем-то вроде узенькой лавки под стенкой. Мы оба мокры, одежду тоже хоть выжимай. Травка немного отупила нас, и это хорошо. Мы разговариваем лишь затем, чтобы сохранить внутренний покой. Так, болтаем о том, как прийдет комиссарша и освободит нас с извинениями, только никто в это уже и не верит.

– Джеки, еще один день мы просто не выдержим. Сдохнем.

– Это точно.

– Самое главное, вырваться отсюда. Пускай нас даже и посадят под замок, но лишь бы в другом месте. А потом уже можно будет подумать, как отсюда вырваться. Здесь мы этого сделать не сможем.

У меня имеется идея. План очень простой, но я рассчитываю на глупость африканских полицейских, так что дело может и выгореть.

– Джеки, ты сыграешь главную роль. Завтра, когда нас выпустят, ты должен упасть. Притворяйся, что у тебя сердечный приступ, потеря сознания, все что угодно. Самое главное, что ты падаешь на землю и не можешь двигаться. Здешние мусора – это придурки и хамы. Я постараюсь их убедить, что нам с тобой очень тяжко. Если мне удастся их обеспокоить, нас поместят в другом месте.

Джеки соглашается, и оставшееся время мы проводим, оговаривая все подробности плана действий.

***

На Джеки всегда можно положиться. Лично я доверяю ему на все сто процентов. Он прекрасно сыграет свою роль. Был один такой момент в его жизни, когда ему пришлось притворяться сумасшедшим. Его завернули в смирительную рубашку, и клопы со всей камеры приходили греться между его ногами и ягодицами. Парень выдержал. Джеки у нас твердый тип. Через пару месяцев он сделался самым лучшим моим другом. И всегда поддерживаем друг друга в нескольких самых основных вопросах.

– Если завтра не удастся, вырубаем парочку мусоров, и да поможет нам Аллах! Лучше умереть в драке, чем сдыхать сдесь.

***

Ночь кажется бесконечной. Мы готовы, возбуждены мыслями о предстоящей операции, только окружающих условий это никак не смягчает. Мы литрами теряем воду, слабеем, все продолжается крайне долго.

Наконец около восьми двери открываются и постепенно все выходят на ежедневную десятиминутную прогулку.

Сейчас все должно произойти. Джеки выходит из дверей.

– Я ставлю на тебя, Джеки.

Кривая усмешка.

– А я на тебя.

Пошли.

Заключенные держатся в группе, в паре метров от тюрьмы. Двое мусоров остается у двери, трое окружило группу. У одного имеется оружие. Если все пойдет наперекос, брошусь вначале на него.

Джеки падает.

Его падение – это само совершенство. Совершенно неожиданно под ним подгибаются ноги, и он падает всем телом, лицом на землю. Я же опираюсь на бочку, с такой рожей, как будто мне не хватает воздуха. Притворство мне удается без какого-либо труда. Думаю, что видок у меня еще тот. Остальные заключенные, увидев, что Джеки потерял сознание, отходят, другие махают стражникам. Стоящие у двери полицейские увидели точно. Мой, тот что с оружием, тоже не мог не заметить падения моего дружка, который сейчас даже не шевелится.

И ничего не происходит.

Никто из этих сукиных детей даже пальцем не пошевелил. Падаю на свою бочку. Лежащий на земле Джеки даже не дрогнул. Держись, браток, ведь они, черт подери, что-то сделать должны. Не двигайся.

Стоящие у дверей мусора махают заключенным. Прогулка закончилась. Наконец-то что-то происходит. Медленно, совершенно пассивно, заключенные возвращаются в камеру, без особой спешки, но и без признаков бунта. Картинка самая печальная. Вооруженный стражник подходит к нам. Теперь мы одни на всем дворе. Второй негр подходит к Джеки, обходит и носком ботинка страшно бьет его под ребра.

Ах ты блядская сволочь! Сука!

Он еще раз обходит Джеки. Второй пинок.

Второй раз сука!

Джеки даже не шевельнулся. Специалист по пинкам пялится на меня: взгляд неподдельно кретинский.

– Что думаешь, хер собачий. Или тебе кажется, что разбудишь его?

В мои глаза уставилась вся его африканская тупость. Можно почти что услышать, как шевелятся шестеренки в его мозгах. Формулировка вопроса занимает у него несколько минут:

– Что это с ним?

Я обращаюсь к вооруженному, похоже, что он не такой идиот.

– Слушай. Мы, белые, к такой тюрьме не привыкли.

Подходят и другие. Теперь вокруг меня их все пятеро. Продолжаю объяснять моему, который внимательно меня слушает.

– Вот такая тюрьма, это нехорошо. Понимаешь? Слишком тяжелая для нас, для белых. Мы там умереть.

Тот кивает головой. Ага, уже какое-то начало. Но другой, низкорослый и какой-то высохший урод, начинает кричать:

– Как это нехорошо? Для других хорошо, значит и для тебя хорошо.

Отъебись. Поворачиваюсь к своему.

– Мы не такие сильные. Много меньше сильные. Понял? Не такие мы сильные, знаешь?

– Да, менее сильные.

Ага, у нас прогресс. Но второй продолжает саботировать мои усилия.

– Тюрьма хороша для всех. Все одинаково, у нас равенство.

Не обращаю на него внимания и не спускаю глаз со своего полицейского.

– Я чувствовать себя не хорошо. Он потерял сознание. Понимаешь? Больной.

– Так, больной.

– Если мы туда вернемся, он умрет. И ты будешь отвечать.

По лицу мусора пробегает гримаса паники. Крикливый что-то вопит ему на местном диалекте. Я продолжаю настаивать.

– Ты ответственный. Ответственный, это есть нехорошо. Ответственный!

Тот дает знак крикливому замолчать, потом чешет голову, пузо, яйца и решает:

– Вот этого нужно занести туда. Он больной.

Двое полицейских поднимает Джеки, и нас ведут в направлении небольшого домика, отделенного от всего комиссариата. Там мы входим в помещение, нечто вроде рекреационного помещения, объединенного с рабочими кабинетами, и оставляют на месте.

– Джеки.

Тот открывает глаза, осматривает не слишком привлекательное, но все же нормальное окружение, и реагируем мы совершенно одинаково.

– Фу!

***

Мы выдрали для себя относительную свободу передвижения, но следующие девять дней нам чертовски скучно. Еще мы получили назад свои ботинки и немного денег на жизнь.

Вся комната и столы покрашены лущащейся зеленой краской. В углу пожелтевший умывальник с краном, в котором давно уже нет воды. Чтобы напиться или умыться, нужно идти к крану во двор. Наши кровати – это обычные нары с дырявой противомоскитной сеткой. Нам не остается ничего другого, как только присматриваться к зрелищу, которым является сам комиссариат.

Маленького старикашку обвинили в краже ореков. Двое мусоров заставляют его проглотить орехи вместе со скорлупой. Затем один из них садится на стоящего на четвереньках старика и, подгоняя его ударами по шее, приказывает везти его к двери камеры, за которые и впихивает несчастного пинком.

Нет, эти люди совершенно другие. Мы покупаем себе еду во дворе. В кабинетах рядом с нашей комнатой работают исключительно инспекторы в гражданском. Они точно такие же злые и тупые, как остальные, но по отношению к нам ведут себя нормально. Мы даже начинаем навязывать дружеские отношения, чтобы подкупить их и пользоваться мелкими услугами.

Полицейские забавляются, как только могут. У них имеются шашки, и они разыгрывают длиннейшие партии. Вместо потерявшихся шашек у них пробки от кока-колы. Проигрывать они совершенно не умеют, и после кажой партии проигравший вытаскивает заключенного из камеры, чтобы избить его с целью разрядить свою злость.

Нет, они совершенно не похожи на насю

В конце концов, нам сообщают, что сегодня утром мы встретимся с мадам комиссаром. Для нас это означает конец наших бедствий. Мы сможем объяснить наше дело. Если даже какие-то проблемы и будут, то нам удастся поморочить голову этой самке. Ведь не остнется же она равнодушной к нашим мужским достоинствам.

Фурия, впустившая нас в свой кабинет, тут же лишает нас всяческих иллюзий. Это негритянка лет около тридцати пяти. Тело у нее даже ничего. Вот лицо оценить сложно, потому что оно искажено гримасой гнева.

Джеки и я переглядываемся друг с другом. Мы оба освежились, более-менее почиститлись. Но с этой дурой у нас нет ни малейшего шанса, ведь пизды-то у нее нет. Делаю Джеки знак, как будто орезаю себе указательный палец. Тот понял и кивает.

– Что это еще за жест?

– Ничего, мадам, не обращайте внимания. Мы вас внимательно слушаем.

И она продолжает говорить. Следствие началось с грузовика, припаркованного в Бамако. Потом она доходит до Интерпола, по дороге вспоминая о значительном списке самых различных преступлений. Эта длительная литания бекссмысленной лжи подтверждает то, чего я давно уже опасался. В тюрьму мы попали по причине моих врагов, которые подкупили комиссара либо принадлежат к членам ее семьи. Мы вежливо выслушиваем до конца и возвращаемся к себе в комнату, чтобы тут же начать действовать.

Мы пообещали кучу денег одному из инспекторов за то, что он передаст письма. В Бамако я знаю парочку бывших министров и бывшего представителя страны в ООН. Джеки пишет французскому консулу и Шотару.

Никто из моих "приятелей" не отвечает, и мои опасения подтверждаются. Меня поставили под прицелом, и Мали уже перестала быть дружественной страной, которой была до сих пор. Джеки за то получил ответ от консула; вскоре он даже приходит проведать нас в комиссариате.

Это старый дипломат, еще времен Колониальной Службы, алкоголик, милый, но мало в чем полезный нам сумасшедший. Он соглашается с нами относительно юридической ценности обвинений, выдвинутых со стороны комиссара. Ему достаточно сказать пару слов, и мы могли бы выйти на свободу. Но нам приходится ждать еще три дня, пока толстяк решился постучать в нужные двери, чтобы войти в них и убедить кого нужно. И наконец, в сопровождении консула, мы эту дыру покидаем.

***

Возвратившись в Сегу, мы подбиваем бабки с охваченным паникой Шотаром. Я прекрасно понимаю, что перегнул палку. Наши последние несчастья – это звоночек. В Мали мы оставаться уже не можем. Время кончать с этим приключением, я вытянул из него все, что только было можно. Слишком велика опасность для нас. Если после многих лет приключений я до сих пор жив и нахожусь на свободе, то это потому, что всегда знал, когда следует отойти в сторону.

Самым простым решением было бы выехать в Вагадугу и ожидать там Шотара. Этот последний должен будет собрать бабки, принадлежащие нам в рамках выплаты кредита. Джеки со мной не соглашается.

– Африка мне осточертела.

Ему не нужно много времени, чтобы меня убедить. Да, я сражался, как обычно устраивал бардак, по-своему помогал олюдям, попробовал все здешние удовольствия. И теперь я уже пересытился.

Джеки вытаскивает географический атлас и, закрыв глаза, тыкает пальцем в карту мира.

– Центральная Америка.

Мы забираем всю наличность, приказав Шотару ждать здесь остальных денег, чтобы присоединиться к нам позднее. А потом мы смываемся, чтобы устраивать бардак в каком-нибудь другом месте.

Никакой гонки по пустыне не будет. Мне жалко лишь Радижах.

Мы с Джеки еще много лет были вместе.

Капоне и Джос направились своим курсом.

Альбана слишком увлекался спиртным, и, в конце концов, от него же и умер.

Расизм Индейца оказался пророческим: возвратившись домой, он застал жену с каким-то африканцем.

Шотар удрал со всеми деньгами. Шакал!

Мне рассказывали про идальго, умершего от передозировки героина, который мотался по Азии и дудел в старую трубу.

1 – Не двигаться, это наше дело (англ.)

2 "Четыреста ударов" – название фильма Франсуа Трюффо о судьбе репатриантов из Алжира, вернувшихся во Францию после волнений в Алжире прим. перев.