Текст книги "Сахара"

Автор книги: Сизя Зике

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Все стоят там же, где и стояли раньше. Созываю всех громкими воплями. Они с трудом бегут ко мне. Индеец, вместо того, чтобы нести лист, тащит его по земле и подбегает последний, хотя такой же запыхавшийся.

– Что, задница тяжелая? Урок четвертый: когда чувствуете, что колеса не вязнут, едете дальше, чтобы выехать из опасной зоны. Останавливаетесь только на твердой земле. Помощники могут сесть и потом. Урок пятый...

Все обеспокоенно вслушаются.

– Практическая часть. Джос, твоя очередь.

Тот садится за руль, я рядом, в качестве пассажира, остальные цепляются за что только могут. Увязаем. Высунувшись в окно, руковожу операцией.

– Капоне, твоя очередь.

Тот настолько взволнован, что, вопреки запрету, давит на педаль газа изо всех сил.

– Ебаный в рот!

Капоне пытается извиняться, но пока что не время. Ору на него:

– Если не можешь водить, возвращайся к лопате!

Выкидываю его из грузовика, и теперь каждый садится за руль по очереди. Солнце немилосердно палит, вися себе в зените. Парни из последних сил бегают вокруг грузовика с листами на головах. Проезжаем россыпь вдоль и поперек.

Черномазые прекрасно справляются, что с лопатой, что за рулем. У Джоса с Альбаной получается не хуже. Остальные еле бегают. Силы кончаются.

– Можно напиться?

– Нету у нас воды! Ладно, слушайте дальше.

В очередной раз объясняю им четыре главных принципа выезда из песка.

– Поняли?

– Да, Чарли, поняли.

– Практика. Альбана, твоя очередь.

И снова в россыпь. Машина вязнет, подкладные листы, снова вязнет, листы и бег к грузовику.

– Самюэль. Теперь ты.

К шести часам вечера все уже шатаются на ногах. Когда каждый прошел практическое занятие, собираю всех перед собой.

– Врубились?

– Да, да. Мы все поняли, Чарли.

Рожи у всех багровые, спокойно дышать никто не может. Но присесть не позволяю.

– Джос, четыре принципа?

Тот выпаливает на память.

– Самюэль Граповиц.

Вот этому уже хватит. Он совершенно пурпурный и едва держится на ногах. Свой урок он выдает без какого-либо театра, одним духом и без единой ошибки.

– Хорошо, старик.

Тот возвращается в строй.

– Капоне.

– Я понял, Чарли, заверяю тебя.

– Тогда в грузовик. Посмотрим, чего ты понял.

Ему удается увязнуть, но потом выехать из россыпи. Все остальные пашут: быстро укладывают свои листы. Единственный слабый момент – это малая скорость бега к грузовику с листами на голове. Ору на них, чтобы двигались поскорее.

– Раз, теперь ты.

Теперь маневры выполняются уверенно, без каких-либо колебаний. Ребята действуют механически, совершенно приконченные работой, но ошибок не делают. Наступает ночь.

Следующая тренировка: выезд из песка в темноте.

Принцип тот же самый, только что вокруг машины ничего не видно. Фары освещают площадку перед грузовиком, вот и все. Зато имеется одно достоинство: прохлада. Ору через окно, чтобы ускорить работу. Теперь уже вязнем на собственных следах. На всей россыпи не найдешь девственного местечка.

– Жан-Поль, твоя очередь.

Бег к увязшей машине, лопаты, подкладные листы.

Кое-какой опыт у него имеется, так что удается выехать из россыпи, чтобы снова не увязать. Неплохо, только, если ожидал каких-либо поздравлений, то не дождется.

– Альбана, влезай.

Этот отдал бы все, лишь бы очутиться где-нибудь в другом месте. Вцепившись в баранку, он даже не осмеливается глянуть на меня.

– Индеец!

И наша песня хороша, начинаем сначала. Каждый садится за руль, а потом еще по разу. В десять вечера выхожу из грузовика. Все шатаются от усталости.

– Шабаш.

Они падают на землю.

– Ладно, ребята. Собирайте барахло и влезайте наверх. Возвращаемся в лагерь.

***

В лагере я сижу мало. Имеются кое-какие дела. В одной деревушке, состоящей из небольшой кучки красных домишек, вдали от тракта и от полицейского форта, у меня имеется клиент на тягач с прицепом. Мой покупатель – это местный хаджи. Дом его похож на все остальные – такой же красный, квадратный и почти пустой. Там я остаюсь до поздней ночи. Все время ушло на разговоры и торги, но договориться так и не удалось. Как это часто случается, придется потратить еще одну ночь. В здешней торговле полно идиотов, считающих, будто сделали хороший интерес, если торговались целых сорок восемь часов. Для них торговаться – это сплошное удовольствие, вот только для европейцев это тяжко. Что ж, придется вернуться туда завтра.

***

Реггане, третий день. Пью кофе, который принес мне все еще сонный Капоне. Бригадир подходит попозже, вид у него получше.

– Джос, мне надоел бардак в наших грузах. Сегодня проведи инвентаризацию, и хорошенько все уложите.

Тот печально кивает и идет передать сообщение остальным; Капоне бреет меня и присоединяется к компании.

Солнце уже припекает. День собирается быть прекрасным. И он весь проходит в перетаскивании железяк и шин. Я постоянно хожу вместе с Джеки среди хлопочущих работников, так что темп не ослабевает.

Вечером опять отправляюсь к своему хаджи.

На сей раз я взял с собой Джеки и Самюэля Граповица. Мне понятно, что на переговоры понадобится вся ночь, а скучать никак не хочется. Все начинается с самого начала. Мы выкуриваем пару трубок, после чего хозяин угощает нас верблюжьим молоком и сушеными финиками.

– Все в порядке, Чарли?

– Да, все великолепно.

– А как семья, Чарли? Все здоровы?

– Да, хаджи. А у тебя?

– Все здоровы, благодарю. Уалай, Чарли, арбаташ, дорого.

– Нет, хаджи, уступить не могу.

– Знаю, Чарли, знаю. Не желаешь послушать музыку?

На полу стоит приемник. Хозяин придвигает его поближе и находит какую-то станцию с дикими помехами – как обычно. У меня появляется желание разбить этот приемник у него на голове.

Мы с Джеки дурачимся, а Самюэль Граповиц рассказывает какие-то байки про сиськи с письками, при этом мы курим самокрутки одна за другой. Время от времени наш хаджи просыпается.

– Как семья, Чарли? У них все в порядке?

– В порядке, хаджи, а у тебя?

– Все хорошо, спасибо, Чарли. И как, по-твоему, я могу заплатить арбаташ миллион (сто сорок четыре тысячи франков)? Это слишком дорого.

– Нет, хаджи, уступить не могу.

– Знаю, знаю. Не хочешь покурить киф?

В восемь утра, после того, как всю ночь мы обменивались подобной чушью, я поднимаюсь.

– Моя цена, хаджи, арбаташ миллион. Раз ты не можешь заплатить, я продам кому-нибудь другому.

– Уалай, уалай, Чарли. Я куплю твой грузовик. Куплю. Вот только арбаташ миллион – это слишком дорого.

Так и я же не получаю эти бабки просто так! Чтобы их заработать, понадобилось сражаться целые две ночи. Просто-напросто, я продаю машину за ту цену, которую установил заранее.

– Клеташ миллион, хаджи. Только для тебя.

Это я ему даю скидку на двадцать тысяч франков. Что же касается меня, то моя прибыль составляет семьдесят процентов.

Хаджи желает купить грузовик здесь, но забрать ее только в Мали, чтобы я его туда перевез и зарегистрировал.

– Тогда, хаджи, будь готов к выезду. Лично я пока что не знаю, когда отправлюсь. Так что известие тебе может поступить когда угодно.

***

У меня уже нет для них никакой работы. Работники бездельничают. От машины Капоне до меня доносятся возгласы: "Вхожу!", "Жду!", "Рыпаю!". Черт подери, что должно означать это "Рыпаю!" К полудню вс становится еще хуже. Джос, Индеец и Капоне вытащили шары и играют, натянув шапочки из газет себе на головы. Им, похоже, кажется, что они приехали сюда отдыхать. Мы с Джеки тоже играем по маленькой. Для нас вопрос "ближе или дальше?" вопросом не является. Мы оба желаем только одного: ближе. Уже через десять минут этой придурочной игры бросаем шары куда угодно, что есть дури. При этом попадаем кому-то в лодыжку, причем сильно. После этого играть перестаем.

***

Реггане, день пятый. Играть я запретил.

Когда я прохожу мимо, парни спускают головы, чтобы только не встретить мой взгляд. Весь день они дремлют. Эта бездеятельность меня бесит, поэтому бесцельно брожу по лагерю. Когда прохожу мимо грузовика Альбаны, какая-то из овец, закупленных еще в Адраре, блеет, тем самым совершая ужасную ошибку. Лезу наверх и выбрасываю три из них за борт. Невинные животные платят за все.

***

Реггане, день шестой. Продолжаю шататься по лагерю.

Он совершенно пуст. Лишь бы только не попадаться мне на глаза, ребята попрятались куда угодно. Один из туристов явно не понимает серьезность ситуации. Без моего разрешения он слез с прицепа, где обитатели неплохо поджариваются на солнышке, и походит ко мне с невинной миной.

– День добрый, эээ... Мои коллеги хотели бы узнать, скоро ли мы поедем?

Хватаю какой-то булыжник и промахиваюсь буквально на миллиметр. Несчастный отступает и бежит к своему грузовику. Я гонюсь за ним. Второй камень попадает ему в плечо. Тот вскакивает на колесо и вопит, прося помощи. Сидящие наверху протягивают к нему руки. Громадная задница подрыгивает в воздухе и исчезает в тот самый момент, когда я совсем уже собрался схватить придурка за ногу и сделать ему бог знает что.

А потом я еще долгое время хожу вокруг прицепа и грожу кулаком.

***

На следующее утро наконец-то приезжает работник Аюджила и сообщает, что Рабах выехал по делам, но после полудня должен вернуться. Издаю радостный вопль. Ребята вылазят из своих укрытий.

– Капоне, Индеец, отправляйтесь. Мы выезжаем. – И что было сил трахаю Капоне по спине, что вызывает радостную улыбку на всех лицах. Еще денек, и все могло кончиться для них трагедией. И они это прекрасно понимают.

Я выезжаю с двумя цистернами.

Расстояние Реггане – Адрар я проезжаю в рекордное время. В Адраре Рабах оставил инструкции бензинщикам. Один из них полностью отказывает обслужить меня. Во второй же колонке не хватает дизельного топлива, чтобы заполнить обе цистерны. Посылаю Индейца в Тимимун, а сами ждем.

Индейцу требуется очень много времени.

Уже два часа дня, и если Рабах сейчас вернется, мне хана.

– Чарли. Вот он.

И правда, подъезжает его цистерна. Индеец останавливается возле нас и оттопыренным большим пальцем сигнализирует, что все в порядке. Адрар Реггане, новый рекорд. В соответствии с моими инструкциями конвой готов к отъезду, грузовики стоят в абсолютном порядке на тракте. Перед тем, как вернуться к себе в кабину, провожу коротенькую летучку.

– Перед тем, как добраться до обозначенной дороги, нам нужно преодолеть полсотни неприятных километров. Держитесь гуськом, сразу же за мной. Возможно, мы и не застрянем.

А потом уже останется всего лишь пятьсот пятьдесят километров до Бордж-Моктар. Но это уже все время по нормальному тракту.

***

Я бы удивился, если бы все обошлось без проблем.

В зеркале заднего вида замечаю, что цистерна Капоне остановилась. Раз и Два держатся прямо за мной. Сам я пока что на твердый грунт не выехал. Поэтому еду дальше, до верного места, где и останавливаюсь.

Высаживаюсь и иду посмотреть. Капоне все стоит, метрах в пятистах от меня, но вокруг его машины уже суетятся помощники. Оттуда слышен характерный вой двигателя на высоких оборотах, когда водитель пытается выехать из ямы. Это ему удается с первого раза. Даю Капоне знак, чтобы он присоединился к нам.

После выезда в песке остаются дыры. Прихожу на место и руковожу дальнейшим проведением операции. Каждый последующий грузовик должен теперь объехать колеи, оставленные Капоне. Потихонечку все, один за другим, проезжают. Грузовики покачиваются на волнистом грунте.

Парни за баранками напряжены до предела. Воздух пропитан выхлопами и пылью. Вой двигателей способен оглушить кого угодно.

Потом застревает Альбана. Помощники не теряют ни секунды. Лопатами они выкапывают канавы, в которые засовывают металлические листы. Перегретые покрышки скользят по листам, исходя густым синим дымом. Грузовик соскальзывает в бок и снова вязнет в песке. Все нужно начинать сначала. Даю знак двум оставшимся машинам, чтобы они объезжали с другой стороны. Когда, наконец, все проезжают, тракт остается распаханным по всей ширине.

Через пять километров все начинается с начала. Приказываю спустить воздух из шин, потому что проходимость грузовика становится намного выше, если давление в шинах низкое, благодаря чему покрышки плотнее прилегают к ободам, увеличивая рабочую поверхность. Таким образом машина не так вязнет в песке. Здесь вся штука в том, что спущенные шины на твердом грунте быстрее изнашиваются, и километров через тридцать придется потратить время на подкачку. Помощники присаживаются у колес, у каждого в руке гвоздь, которым он нажимает ниппель. Время от времени те, что занимаются двойными колесами, перестают выпускать воздух и сравнивают оба колеса. Давление с помощью манометра эти люди просто не умеют прочитать. Для них указателем является то, что обе покрышки не должны соприкасаться, поскольку это угрожает взрывом.

Тем не менее, выигрываем мы не много. На отрезке в пятьдесят километров каждый водитель раз или два застревает. Один только Валлид, обладающий громадным опытом в подобного рода малоприятных ситуациях, выходит сухим из воды. Остальным же приходится знакомиться с новой техникой вождения.

Самое главное здесь – координация усилий. Водители и помощники довольно быстро улавливают ритм работы. Лопаты, подкладные листы, газ, грузовик едет и чуть дальше вязнет опять, после чего все приходится начинать сначала. Когда мы наконец подъезжаем к столбикам, обозначающим конец зоны мелкого песка, практически наступает ночь.

А здесь уже начинается твердый грунт. Сотни следов шин, покрывающих песок шириной чуть ли не с километр, почти не видны. Но мне удается обнаружить три или четыре самых глубоких. Это нечто вроде коридоров, шириной с грузовик; они чуть светлее окружающей поверхности и твердые словно камень, иногда же напоминают стиральную доску.

Накачиваем камеры с помощью баллонов со сжатым воздухом для тормозов. Кара, переходя от машины к машине, проверяет давление.

Еду еще где-то с часик, после чего жму на клаксон и заворачиваю, образуя круг, в котором все останавливаются на ночь, выполняя этот маневр без единой ошибочки.

***

Перед тем, как ночь полностью вступит в свои права, помощники удаляются на молитву. С собой они забирают свои коврики, а также чайники или заржавевшие консервные банки, которые служат им для обмывания. Молящиеся останавливаются всего лишь в сотне метров от нас, обмываются и начинают свои поклоны. Окраска неба в это время – апельсиновая и темно-синяя, неожиданная тишина и вид группы погруженных в молитве людей все это создает целостность, из которой исходит эманация абсолютного покоя.

А за границами круга, образованного нами по примеру пионеров Дикого Запада, нет ничего. Песчаная равнина тянется до самого горизонта. Мы быстро решаем организационные вопросы, после чего ужин проходит в приятной, расслабленной атмосфере.

Мои люди находятся под глубоким впечатлением окружающего нас пространства, а непростые моменты сегодня утром им даже понравились. Сегодняшний отрезок мы проехали относительно быстро, что дает всем надежду. Пустыня уже не кажется им такой страшной. Они еще не знают, что ждет их дальше.

За пределами нашего круга горят костры помощников, еще далее разбили бивак пассажиры. Мой клиент из Реггане, тот самый хаджи, что желает зарегистрировать свой грузовик в Мали, присоединился к нам на своем "пежо 403". Один за другим люди отправляются спать. Я же иду проведать помощников.

По ночам они практически не спят, так как днем все время дремлют, ожидая, когда для них будет какая-нибудь работа. Так что ночью им достаточно поспать пару часов. Вот они и пользуются прохладой и покоем, ведя долгие, обстоятельные беседы.

Я подсаживаюсь к Каре и паре других работников. Подобные мгновения, проведенные в компании этих спокойных людей для меня сплошное удовольствие. Прикуриваю и пускаю по кругу пару самокруток, слушая их истории и отвечая на вопросы. Сегодня вечером Кара рассказывает об одном из своих многочисленных путешествий. Пустыню он знает, как свои пять пальцев, и как-то добрался даже до Орана. Там он видел море и теперь объясняет остальным, что же это такое. Те явно не могут его понять, даже представить не могут такой громадной водной поверхности. Кара размахивает своими длинными руками в горизонтальной плоскости, пытаясь изобразить бесконечность. Я же говорю, что море – это как Танезруфт, только без песка, а вместо него синяя вода. Постепенно к нашей группке присоединяются другие помощники и слушают, как великан Кара рассказывает про море.

***

Просыпаемся мы с рассветом. Рано утром еще почти даже холодно. Помощники произносят первую дневную молитву. Мои люди завтракают. Я же, в халате и высоких сапогах, сижу, ожидая, когда Капоне закончит меня брить. Я никуда не спешу. Первые часы дня в Африке – это просто прелесть. Уже достаточно тепло, чтобы забыть о холоде ночи и приготовиться к последующему пеклу.

Исключительно ради забавы спрашиваю у своих парней, в каком направлении нам нужно теперь ехать. Останавливаясь на ночной постой, мы сделали круг. Так что никаких знаков, помимо следов на песке, нет. Так в каком же направлении ехать? Капоне крутит головой во все стороны, бормоча: "Черт, что же это такое!", точно так же дезориентированный, как и все остальные. На самом же деле достаточно глянуть на солнце, только никакой европеец о таком простом решении и не подумает. На тракте часто можно услышать анекдоты про новичков, которые, проснувшись, отправлялись в обратный путь. Моя маленькая шутка дает парням почувствовать, насколько они не знакомы с пустыней.

***

В тот самый момент, когда я добираюсь до своего грузовика, отдав приказ об отправлении, натыкаюсь на отчаявшегося Кару. Он уважительно что-то отвечает одному из пассажиров моей машины, пожилому, одетому в белое типу, очень чистому и с выбритой головой. Тот осыпает Кару градом ругательств.

– Чего этот старик от тебя хочет?

– Он марабут, шеф. И он очень сердится, всю его посуду разбили.

– И что с того?

– Он говорит, что это твоя вина. Плохо уложили.

Ну вот, будет мне еще тут кто-то морочить голову своими разбитыми горшками.

Говорю марабуту, чтобы он забирал свое барахло и слазил с машины. У Кары от изумления глаза лезут из орбит, но он переводит. Старик не верит собственным ушам.

Марабут – это колдун, лицо, к которому все испытывают страх и уважение. Он что-то бормочет себе под нос, явно не понимая сложившейся ситуации. Ведь нельзя же оставлять человека посреди Танезруфта! А мне наплевать! Пускай ему помогает аллах.

Посреди всеобщего молчания приказываю скинуть вещи старика и даю приказ выезжать. Старик застыл неподвижно; похоже, что он все еще не верит.

В моем зеркальце заднего вида белый неподвижный силуэт быстро исчезает в тумане пыли, поднятой колонной. Чувствую, что помощники испытывают изумление, если не потрясение, и просто страх. Они никак не могут понять, насколько далеко может продвинуться мое безумие. Проезжаю километров пятнадцать, останавливаю грузовик, ожидаю с полчаса, после чего заворачиваю. Этого урока должно будет хватить.

Старик все так же торчит в том самом месте, где я его оставил. Делаю широкий разворот. Кара высаживается.

– Переведи ему: здесь кричать на кого-либо могу только я.

Кара переводит.

– Хочешь ехать снова, старик?

Улыбка растягивается от уха до уха. Я вижу облегчение и радость простого мужика: я оставляю его посреди пустыни, а он улыбается, когда возвращаюсь за ним.

– Понятно? Не будешь кричать?

Снова широченная улыбка.

– Нет, господин, я уже не кричу. Я хороший, просто усрался от страха.

– Кара, грузи его шмотки.

***

Грузовики едут тиральерой. Работающие на полном газу двигатели наверняка слышны за несколько километров, если имеется кто-либо, чтобы слышать их там. За конвоем вздымается туман белой пыли. Сейчас мы образуем нерегулярную линию по всей ширине тракта. Металлические части отражают яростное солнце.

Кучи товара на прицепах, табуны людей: пассажиров и помощников лишь усиливают впечатление могущества. Двенадцать мчащихся по дороге чудищ, кажется, пожирают песок. Я наслаждаюсь чувством силы, исходящей от этой направляющейся вперед армии. На мой сигнал все весело отвечают своими клаксонами. Ничто нас не удержит! Я обязательно доставлю всех на другой берег. Мы с Джеки обязательно получим надлежащие нам бабки.

***

В своей норе таможенник Рабах наверняка вертится от злости. Как же, он мечтал меня прижучить. В Адраре на заправке я оставил для него записочку. "Эншиш Физокак – Поцелуй меня в задницу, таможенник". И подписался. Что таможенник, бесишься, небось? Чарли наколол тебя еще раз!

Мне этот Рабах нравится, ведь он тоже часть этого приключения.

Парни держатся хорошо. Они довольны, что находятся здесь. Время от времени Капоне приближается к моему грузовику и громко трубит либо просто посылает знаки рукой. Помощники с разных прицепов перекрикиваются друг с другом. Я люблю их и правильно сделал, что забрал с собой так много.

Рядом со мной заснул Кара. Это настоящий друг, простодушный и умный. И он прекрасно способен позаботиться о моих нуждах. Каждый вечер он готовит мне постель, помогает снять и одеть халат. Я люблю его.

Я всех люблю.

***

Вскоре я встречусь с Радижах, моей малышкой из племени тамачек. У меня имеются все подарки из списка, который она приготовила своей ручонкой старательной ученицы на листике в клеточку. Имеются у меня и все подарки для ее отца. Через несколько дней я сыграю в Тессалит свадьбу со своей малышкой из пустыни. Больше ждать я уже не хочу. Ведь может кончиться тем, что кто-нибудь заберет ее, если только я не наложу на нее свои лапы.

Радижах – это воплощение чистоты, которая мне так нужна, и которой женщины никогда не дают, разве что, обманывая. Там, в Тессалит, все ожидают эту свадьбу. Во время последнего пребывания там какой-то негритенок подошел ко мне словно к коллеге и с серьезным выражением на лице сообщил мне, что моя невеста ходила с ним в один класс, то есть – в первый.

Это еще одна из тех вещей, которые случаются мало с кем.

Уже потом, когда она будет способна принять меня в дословном смысле, я научу ее, как это делать. Ну а потом всегда постараюсь обеспечить позицию, надлежащую ей как принцессе.

***

Пару раз долго жму на клаксон. Грузовики притормаживают. Конвой выстраивается гуськом за мной, после чего все останавливаются. Раз и Два тут же хлопочут с маслом и водой. Приказываю Капоне заправить машины из своей цистерны. Я в великолепной форме, и сегодня жертвой моего превосходного настроения падет Самюэль Граповиц.

В плоской словно столешница пустыне невозможно найти скрытого от посторонних глаз, чтобы опорожниться. Поэтому берешь грузовик, отъезжаешь метров на двести, и в нормальных условиях тебе обеспечен покой.

После обеда Самюэль отъезжает, чтобы отдать дань природе. Лежа на песке, я вижу, как он устраивается под прикрытием грузовика где-то в сотне метров от меня.

Вытаскиваю из кабины карабин "Везербай" для охоты на слонов и ложусь на земле. Заинтригованные люди окружают меня. Благодаря прицелу Цейса, это оружие исключительно меткое. "Пачку сигарет с расстояния в четыреста метров", – сказал мне продавец.

Самюэль Граповиц присел, рядом стоит совершенно необходимая заполненная водой консервная банка. Целюсь в нее.

Бабах!

Банка взлетает в воздух, и еще успеваю заметить, как пара ног, связанная спущенными штанами, скачет в направлении кабины и исчезает там.

Нет, такая точность, исключительно ради идеи, требует еще немного вандализма с моей стороны. Ничего плохого не случится. Вторая пуля разбивает вдребезги несчастную фару, третья уничтожает одно из боковых зеркал, по моему личному мнению совершенно ненужное в пустыне для водителя с классом Самюэля Граповица.

Парни восхищены силой, грохотом и точностью этого превосходного ружья. Если же на моем лице и цветет улыбка, то это никак не из гордости, здесь нет ни капельки моих заслуг. С таким прицелом попал бы и слепой. Не смеюсь я и при мысли о несчастном Граповице, которому теперь может грозить длительный запор.

***

Кончаем заправку. Засунув руки в карманы, водители приглядываются к тому, как вертятся работники. Им жарко. Солнечный свет тоже усиливается.

Мне нравится, когда солнце жарит сильно, безжалостно. В отличие от многих европейцев, мне это никогда не мешало. Давно я не чувствовал себя так здорово, такого притока энергии.

После полудня окружающий пейзаж меняется. С обеих сторон тракта, вдалеке, формируются как бы очень низкие песчаные валы. Мы приближаемся к отметке четыреста километров. Местами появляются углубления. Колеи делаются более выразительными.

Подобный грунт преодолевать сложно; кое-где такие места могут сделаться даже опасными по причине россыпей мелкого песка. Но при соответствующем разгоне можно проехать без особых проблем.

Песчаные валы тянутся один за другим на протяжении пятидесяти километров. Перед нами все тот же твердый, светлый коридор. Солнце творит на нем блестящие пятна, вдали на горизонте они напоминают лужи. Россыпи мелкого песка окрашены в серый цвет, контрастируя с оранжевой пустыней. Едем еще где-то с час, после чего приказываю формировать круг и разбивать лагерь.

И в этот самый момент оказывается, что не хватает одного грузовика. Потерялся Альбана.

– Кара, приготовь мне чай.

Я не собираюсь сразу же портить этот прекрасный день неприятностями. Парни подходят, чтобы узнать хоть что-нибудь. Понятное дело, никто ничего не заметил, и теперь все обмениваются самыми фантастическими предположениями. Я прошу тишины, выпиваю чай и принимаю решение.

Возможностей несколько: если он заблудился, тогда мы в дерьме по самые уши. Он мог съехать с тракта где угодно, и мне даже не хочется думать о сложностях по организации поисков. Меня вообще подмывает бросить придурка, но, с другой стороны, это означало бы потерю грузовика. Опять же, он мог и завязнуть по самые оси, если неудачно влез в какую-то россыпь. Только я предпочитаю думать, что у него случилась авария. В любом случае, голову он всем наморочил.

– Шотар, подготовь "пежо 504", будешь вести.

Еще я беру Джоса, единственного, кто хоть как-то разбирается в механике, Кару, каким-то чудом находящего выход из всех наших неприятностей в пустыне, и Джеки, которому просто охота проехаться.

***

Проезжаем двадцать километров назад, но ничего не замечаем. Ночь ясная. Если грузовик стоит на дороге, не заметить его мы просто не сможем... Тридцать, сорок километров.

Нет, этот Альбана у меня уже в печенках сидит. Ну что, не мог он разве поломаться поближе к лагерю?

По мере того, как мы едем дальше, меня все сильнее одолевают беспокойства. С нашей последней стоянки для пополнения масла и воды мы сделали только восемьдесят километров. Тогда он с нами еще был. Хорошо помню, что видел его паршивую рожу. Пока что мы проехали назад шестьдесят. Если через двадцать километров Альбана не появится, это будет означать катастрофу. Парень заблудился в пустыне.

– Шотар, что там на счетчике?

– Около семидесяти пяти.

– Блин!

Через пару минут Кара показывает на темный силуэт. Это грузовик. Наконец-то. Этот кретин даже не подумал о том, чтобы зажечь фары. Явно, что он не смог тронуться с момента нашей последней стоянки.

Машина даже током не остановилась, когда я спрыгиваю в песок.

– И что?

Вышедший мне навстречу Альбана отступает на шаг.

– Я не виноват.

– Посмотрим. Что случилось?

– Заблокировано колесо. Почему, непонятно.

Кара от одного из помощников узнает больше. Тормоз сработал, но, по неизвестной пока причине, не желает разблокироваться. Вместо того, чтобы сразу остановиться, Альбана попер дальше, в результате чего сломалась полуось. Поворачиваюсь к нему, и тот под моим взглядом весь съеживается.

Джос, осмотрев машину, не столь категоричен. По его мнению полуось могла лопнуть и сама, блокируя колесо. Башку Альбана спас, но он все так же обеспокоен. Он прекрасно знает, что его судьба повязана с судьбой машины, а так же и то, что лично я его недолюбливаю.

– Джос, можешь снять эту дрянь?

– Демонтировать ее просто. А вот поставить назад...

– Посмотрим. Начинай.

Колесо демонтируют быстро. Под заднюю ось вставили домкрат, после чего пришлось откопать из песка шину. Все проржавело, и Джосу пришлось помучиться с гайками, прежде чем удалось полуось вытащить.

Это длинный металлический штырь с шестеренкой на конце, а говоря точнее, с чем-то, когда-то шестеренкой бывшим, потому что все зубья срезаны. Джос протирает руки песком.

– Действительно лопнула. Тут уже ничего не сделаешь, только выбросить.

Елки зеленые. Тишина. Все размышляют о последствиях этой аварии. Серый от страха Альбана истекает огромными каплями пота. После чего Джос, задумчиво присматривающийся к сломанной железяке, говорит мне:

– По-моему нечто подобное я видел у нас в грузе.

– Ты уверен?

– Что точно такие, нет. Но то наверняка были полуоси. Они на грузовике Джеки, их довольно легко достать.

Это хорошая новость.

– Шотар, возвращайся в лагерь. Найди эти детали и привези по одной каждого вида, это на всякий случай. Возьмешь продовольствия для трех человек на месяц, на тот случай, если исправить не получится.

При этих словах лицо Альбаны еще больше вытягивается, после чего он отваживается заявить:

– Ты же не оставишь меня здесь?

– Почему это нет? Принцип тебе известен. Что я говорил перед отъездом?

– Все так, но...

– Я тогда сказал, что каждый отвечает за свою машину, и что он останется с ней, где бы это не произошло, вплоть до продажи. Или я такого не говорил?

– Говорил, только...

– Так чего же ты мне морочишь голову? Или ты ожидал чего-то другого?

– Но, Чарли, я же не знаю пустыни. Уж, скорее, помощники. Вот они могут и остаться, они привыкшие.

– Останешься тут. Тогда у тебя будет время помолиться аллаху. Что-то мне кажется, что ты пренебрегаешь своими обязанностями по отношению к нему. Видишь, как все хорошо складывается!

– Но...

– Заткнись! Хватит уже. Я сказал, что ты останешься, и ты будешь торчать здесь до тех пор, пока я что-нибудь не придумаю. И не пробуй смыться; я оставлю инструкции таможенникам в Бордж-Моктар, чтобы придержали тебя, если только попытаешься перейти в Мали. А сейчас закрой хавало, если не желаешь, чтобы я привязал тебя к бамперу. Лучше пойди и помоги Джосу.

Тот уже залез под грузовик, чтобы разблокировать тормозную колодку.

***

Шотар возвращается через два с половиной часа, в то время, как моя небольшая группа по уши вымазана маслом. У Джоса даже лицо перемазано. Под присмотром затаившего дыхание Альбаны, Шотар вытаскивает из багажника пять длинных металлических труб. Джос их поочередно сравнивает со сломанной полуосью. Он глядит на меня, затем, усмехнувшись, на Альбану.

– Эта подходит.

Вздох облегчения Альбаны слышен, наверное, даже в лагере.

Ремонт, долгий и сложный, длится много часов. Где-то к полуночи мы слышим, как с севера приближается шум двигателя. Мы слышим его приближение добрых пятнадцать минут, после чего по тракту проезжает грузовик. Сзади можно заметить силуэт загруженной легковушки. Это те типы из Гренобля, которые не захотели продавать нам машины в Адраре. По-видимому, у них были какие-то проблемы, иначе проехали бы уже давно.