Текст книги "Сахара"

Автор книги: Сизя Зике

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Еще я устроил вопрос хаджи из Реггане, который приехал, чтобы зарегистрировать свой грузовик. Торговец Бау Трауре, который в то время пребывал на ничейной территории, снова приезжает ко мне, чтобы покончить с расчетами. В результате этой встречи я продаю два грузовика и три из тех тягачей, которые перевозились на прицепах.

Все эти дни торговых переговоров прохоят для меня с трудом. Счастье еще, что со мной Шотар в роли козла отпущения, и то, что пользуюсь помощью Джеки, проводящего со мной большую часть времени. Единственным недостатком является то, что он притаскивает с собой своего якобы фенька. Несмотря на частые купания, зверь воняет все сильнее и сильнее.

– Да не может это быть фенек.

– Фенек, фенек, уверяю тебя.

– В таком случае, это какая-то порода вонючих феньков.

На четвертый день подбиваем бабки.

– Шотар, сколько там у нас?

Тот бросается на калькулятор. Для расчета нам приносят малийские франки, франки Центрально-африканской республики и французские франки, Шотар же все их пересчитывает в доллары.

– У нас двести сорок тысяч долларов.

Неплохая сумма. На частях мы заработали здорово. Еще мы продали шесть из тринадцати грузовиков, включая сюда машину типов из Гренобля, три из четырех тягачей, остаются только три "пежо 504". На оставшиеся грузовики у меня имеется куча потенциальных клиентов, в Мопти и Сегу, это почти что верняк, который окончательно округлит наши обороты.

В тот же вечер праздную этот успех с Джеки, направляясь с визитом в публичный дом, где нами занимаются светлокожие мавританки, которым это заведение и принадлежит.

В этом борделе у меня имеется фаворитка. Это очень светлая метиска, моя однорукая. Но вы и не поверите, что она может этой своей одной рукой.

Наслаждаюсь мгновениями интима с двумя специалистками, когда к нам в номер вводят маленькую девочку.

Она совершенно молода, никаких признаков груди. Первым моим желанием было тут же ее отослать, но когда она присоединяется к моим подружкам, второе мое желание – тут же ее трахнуть. В конце концов, ради чего я сюда пришел.

Таким образом, в Африке я достигаю двух полюсов своей сексуальной жизни. Самую младшую я как раз поимел. А самую старую трахнул на Канарских островах, когда познакомился с Джеки. Это была английская леди, признававшаяся, что ей семьдесят пять лет, но выглядевшая на все восемьдесят. Исходя из принципа, что в жизни необходимо попробовать все, я отважно пошел в атаку. Реликт викторианской эпохи я оставил без сознания, сам будучи на шаг от некрофилии.

***

Я распрощался с большей частью помощников. При себе оставляю лишь несколько тамачеков, в том числе Кару и Ахмеда. В первую же очередь отсылаю бамбара и фульбеджей. Негры – работники хорошие, но тамачеки для меня сейчас это часть семьи. Все уходящие поочередно подходили ко мне, и каждому я отдавал заработанные деньги. Многие уехали еще тем же вечером или утром следующего дня на грузовиках, направлявшихся на север.

Мои же люди превращают гостиницу в бардак. Паркинг за самим зданием превращен в деревню. Население Гао, у которого нет никакой работы, как только пялиться на случайные зрелища, собирается толпами, но еще на подходах их задерживают наши охранники. Между грузовиками горят костры. Негритянки различного возраста и веса варят и стирают; время от времени их затаскивают в кабины.

Моих людей можно найти и в баре. Четыре вентилятора под потолком являются единственным источником прохлады в Гао, это, конечно, если электростанция работает. Опершись о стойку или же развалившись в пластиковых креслах, эти крикуны состязаются в похвальбе.

Капоне клянется, что запердолил самую толстую. Самюэль Граповиц же настаивает, чтобы победителем, в плане количества, признали его, в чем нашего еврейчика поддерживает его приятель Валлид, скромно удовлетворяясь только лишь вторым местом. После серии оргий, разделенных со всеми остальными, Индеец переживает моральный кризис и теперь говорит только лишь о собственной жене. Джос держится в сторонке, потому что ц него разболелись зубы. Советую ему обратиться за помощью к местному дантисту.

Тот ведет прием на улице, но по вызову может прийти и на дом. Все его инструменты помещаются в небольшом деревянном ящичке. Набор включает в себя нож, плоскогубцы, клещи и небольшую банку от консервов, предназначенную для сбора денег. Сам дантист – это мелкий, какой-то засушенный негр. Повидимому, еще сегодня днем он проводил какую-то операцию, потому что на шортах и рубашке видны кровавые пятна.

Джос подкрепляется мощным глотком виски.

Потом он берет бутылку с собой и садится под лампой, посреди бара. Остальные становятся вокруг него.

По причине недостатка роста в сравнении с метром девяносто Джоса, дантист, в конце концов, уселся пациенту на колени, чтобы иметь возможность достать до рта. Наш больной, как и обычно спокойный, не отзывается; зато вокруг никто не может удержаться от комментариев и смешков.

Время от времени, когда карлик прерывает пытку, Джос делает следующий глоток виски. Доктор опять влазит ему на колени и продолжает свою атаку. Из открытого рта течет струйка крови и слышно отвратительное бульканье. Плоскгубцы в работе на все сто. Публика держится за животы от хохота.

– Ну, продолжай, сейчас ты его поимеешь, тяни!

Но ничего не помогает. Через сорок минут публике все это уже начинает надоедать. Некоторые даже вышли из бара, когда дантист плоскогубцами поднял в воздух громадный коренной зуб. Карлик, похоже, чертовски горд собою, но никто ему не аплодирует.

После этого Джос прополаскивает рот шотландским виски, пару раз сплевывает кровью, затем жестом подзывает своего палача.

Тот приближается, вытянув руку за гонораром. Крепко стоя на обеих ногах, Джос отводит руку назад, и с полуоборота бьет "дантиста" кулаком прямо в рожу. Коротышка-негр отлетает назад, ударяется головой о стенку и уже без сознания сползает на пол.

Боксер пальцем раздвигает ему разбитые губы и проверяет, более или менее справедлив, по сравнению с ним самим, результат. После этого вытаскивает из кармана пачку банкнот и сует "доктору" в окровавленный рот.

Это хорошая и честная оплата.

Ну что тут можно сделать, видя подобное варварство? Только присоединиться.

Подхожу к жертве и сую несколько дополнительных банкнот. Капоне, Индеец, Раз и Два тоже входят в долю. Каждый дает, сколько желает, один только Самюэль Граповиц пожадничал, сунув в кровавую яму рта несколько монеток.

***

У меня осталось семь грузовиков и один тагач, перевозимый на прицепе. С всем этим хозяйством я отправлюсь в Сегу. При случае отправляю излишек водителей. Альбана взял свои деньги и смылся словно вор. И ладно, зато теперь не будет морочить голову. Валлид собирается потратить заработанное на месте, а потом присоединиться ко мне в Сегу.

Оба наши профессионала езды задним ходом получают двойной заработок. Я их не люблю, и это взаимное чувство, но отработали они здорово. Они даже не удивлены, наше прощальное рукопожатие совершенно холодное.

Прощание с Раз и Два происходит в более теплой атмосфере. Они сняли свои дурацкие шапки с номерами и теперь стоят рядом, опираясь спинами о стойку бара, скаля все свои зубы собравшимся. При этом они настаивали, чтобы всем налили по стаканчику за их счет. Предложение, конечно же, было принято всеобщими аплодисментами. Каждый из них получил удвоенную зарплату, и теперь они смогут купить себе самую лучшую женщину в своей деревне. Вполне возможно, что какие-то деньги останутся и на хозяйство.

Эта прощальная выпивка дает сигнал к началу гулянки. Слепой, самый знаменитый альфонс в Гао, заскакивает в бар и свободно подходит к стойке.

– Чарли. Ты где? Я же знаю, что ты тут.

С момента нашего знакомства он, скорее всего, ни разу не переодевался или же постирал свой бубу. Он подложил мне свинью, и я ответил ему тем же. С тех пор он меня разыскивает.

– Чарли, ты должен мне деньги.

– Неправда. Но иди сюда, я дам тебе заработать.

Заказываю у него ночь что-нибудь экстра класса. Он обещает мне совершенно молоденьких девочек. Я же забираю работников на посещение ночного Гао в аккомпанименте теплого виски.

Посетить мы можем целых три ночных заведения. Интерьеры там даже относительно чистые. Все оборудование – это парочка металлических столиков и неизменные пластиковые стулья. Здесь можно повстречать местных, обладающих высоким положением в обществе, студентов и блядей. Непрерывно грохочет музыка, только в этой сырой жаре практически никто не танцует.

Мои люди, помощники и водители, кричат и бахвалятся своими подвигами. Самюэль Граповиц и Капоне по отношению к негритянкам притворяются приличными ребятами. Они ведут себя по-европейски, пытаясь с помощью личного обаяния достичь чего-то, что могут получить исключительно за деньги.

Мы с Шотаром и Джеки сидим за столиком и ведем беседу о том феньке, относительно которого я уверен на все сто, что это никак не фенек. У Шотара свое мнение на этот счет.

– Это шакал.

– Сам ты шакал! Эй, гляньте, а ведь Шотар и вправду похож на шакала.

Время от времени кто-нибудь из работников подходит к нашему столику, чтобы поблагодарить меня за все, что я для них сделал. Оставляю всех в испарениях спиртного, пока они не сделаются совершенно невыносимыми. Впрочем, работа ведь еще не закончена.

И я свято уверен, что это не фенек.

***

На следующее утро, после пробуждения, в моем распоряжении одни только трупы. Но на рассвете конвой подъезжает к паромной пристани в паре километрах от Гао. Нигер представляет собой серую водяную плоскость. Река течет медленно, гладко; округа выглядит совершенно уютной. С другой же стороны высятся крутые берега. Тракт объезжает их по мелкому песку.

На пароме, а точнее, паршивой металлической платформе, на которой за раз может переправиться только один грузовик, работает десяток негритосов. Мы тратим целый день, чтобы очутиться на другой стороне. В конце концов трогаем и тут же вязнем в песке.

Маневрирование парализует конвой. Эта сотня метров занимает у нас кучу времени. Хватило одной гулянки, чтобы все расслабились. Чтобы напомнить всем про устав службы, командую общий осмотр машин, смазывание, подкачку шин и так далее. В путь отправляемся ночью. Поесть не смог никто. Я лично занялся готовкой, бросив по две горсти перца в каждую миску. Нормально поели только Джеки и я. Еще я попросил, чтобы он подлил немного солярки в наши запасы питьевой воды, чтобы придать ей неприятный привкус. Тот из врожденной пакостности налил много, и теперь никто не может пить. Только бессмысленной подобную жестокость назвать нельзя. Я снова должен взять людей в ежовые рукавицы и навязать им нормальный рабочий ритм.

***

Местность представляет собой сплошные холмы. Если не считать следов колес между деревьями, никакой проложенной дороги нет. Зато растительность начинает достигать приличных размеров, кое-где даже появляются баобабы. Первую сотню километров проезжаем без хлопот. А дальше время дождей наделало беды, и нам приходится снизить темп. За один переезд нам удается преодолеть самое большее тридцать километров. Болотистые отрезки – это ловушки, в которые наши грузовики без конца попадают.

Жидкая грязь сразу же заливает ямы, которые выкапываются под колесами с таким трудом. Машины на подкладных листах только беспомощно скользят, позволяя проехать не более, чем полметра. Колеса разбрызгивают жижу. Одежда и волосы склеились этой красной дрянью.

Если вначале работники пытались хоть как-то заслоняться, то потом быстро поняли, что лучше всего погрузиться, встать на колени и вести сражение в самом центре циклона. Утро застает нас в том же самом океане грязи. Я все так же подбрасываю перец в еду. Пить нечего, если не считать кофе.

– Поехали!

Здесь не так жарко, как в пустыне, только повышенная температура дает себя знать сильнее. Даже если ты не шевелишься, все равно – выдержать крайне сложно. А перед нами болото, сплошная грязь.

Джос влип по самые оси. Полностью погрузились даже передние колеса. Грузовик выглядит так, будто тонет в болоте. Мы долго мучались с подкладными пластинами, после чего тактику пришлось сменить. Мой грузовик превратился в тягач, привязанный тросами к машине Джоса. Оба совместно работающие движка позволили наконец вытащить машину из этой жижи. Остановка задержала нас на два часа. Значит время отдыха будет уменьшено ровно на столько же.

Грязь повсюду. Никогда еще мои люди не были такими вымазанными. Все максимально бесятся. Работа и отдых проходят в молчании, не считая парочки кратких взрывов эмоций. После четвертого по очереди несъедобного обеда Капоне выкинул свою миску и закрылся в кабине.

Усилия Самюэля Граповица, затраченные на то, чтобы выдержать, достойны уважения. Он сгорбился словно сыч, и совершенно не улыбается весь напряженный и обессиленный – в своем измазанном засохшей глиной черном непромокаемом плаще.

Шотар грохнулся рожей в грязь и утверждает, будто кто-то подставил ему ножку. Советую ему забыть о случившемся.

Джос еще держится, но и он же не может вынести этой дополнительной каторги. С момента отъезда из Гао мы всего лишь пару часов ехали без трудностей, преодолевая горный массив Хомбори у деревни с тем же самым названием. Здесь высятся удивительные горы. Они выглядят так, будто вырастают прямо из равнины, словно зубы. У их подножия каменистый грунт обеспечивает твердую подложку; жаль только, что длится это слишком коротко.

***

Выезжаем из грязи и тут же встречаем следующие помехи. Дорога совершенно разбита. Грузовики останавливаются перед двухметровыми ямами, задерживающими нас на несколько часов. Нужно проезжать под прямым углом прямо через холм, не теряя связи между тягачом и прицепом.

Хотя езда теперь и не столь зрелищная, но дорога такая же тяжелая. Необходимо преодолевать возвышенность за возвышенностью, холм за холмом. Грузовики рискованно наклоняются в стороны. Если не заметишь ямку, вся кабина взлетает в воздух. От постоянной работы рулем руки все время болят. Мы медленно продвигаемся по территории, пригодной, наверное, для танков. Тем не менее, мы едем вперед.

***

Сегодня Индейцу не повезло. Он пошел распалить костерок на обочине, чтобы в одиночестве перекусить, только кончилось это для него паршиво. Он неосторожно плеснул бензина в огонь и серьезно обжег правую руку. В подобном состоянии вести машину он не сможет. Обугленная шкура вокруг раны лущится.

Конечно, мы могли бы только поблагодарить его за неожиданный отдых, но его жалобы и стоны все портят. Приказываю ему заткнуться и при оказии перестать наконец бухтеть всем о своей жене.

– Когда вернешься, сам убедишься, что ее трахали во все дырки.

Мои предсказания сопровождаются злыми смешками остальных. Через три часа Индеец вновь сидит за баранкой.

***

С тех пор, как мы въехали в заселенные районы, зрителей у нас хватает с головой. По дороге движется масса людей: пешком, на телеге и даже на велосипедах. Мужчины, чтобы спастись от солнца, носят конусообразные кожаные шляпы. У женщин вокруг губ синие татуировки. Все эти люди махают нам руками или же подходят, чтобы приглядеться к наиболее зрелищным событиям. Мы проезжаем через деревушки с глиняными хижинами, среди которых иногда высится более солидное строение: тюрьма, школа или же казармы.

Но мы не задерживаемся. У нас нет времени.

***

И наконец, через шесть дней, километрах в тридцати перед Мопти, Кара выкрикивает слова, которые для меня означают конец путешествия:

– Едь, едь, шеф! Это уже асфальт.

Впервые от Адрара под нашими колесами цивилизованное дорожное покрытие.

Через полчаса мы уже сражаемся с душами в гостинице города Мопти. Встретиться с нами пожелали и тучи комаров. Жаркая сырость из вод Бони буквально невыносима. Паршивое самочувствие еще более усиливается воспоминаниями о Пейрусе. А ведь мне прийдется оставаться здесь на время, необходимое для завершения продажи последнего тягача.

С клиентом я встречаюсь уже на следующий день. А потом уже только шатаюсь с парнями по городу, чтобы показать им пироги. На рынке, между куч плодов манго, разгружают машину. Чуть подальше стоит другой грузовик. Африканская транспортная система начинает развиваться. В Нигерии начал производство грузовичков по лицензии "Мерседес", применяя детали, отбракованные западными монтажными линиями. Вскоре бывшие в употреблении автомобили перестанут быть такими привлекательными для африканских покупателей. А тут еще появилось и японское оборудование: новенькое, крепкое, и цены сходны с моими.

***

Вечером врубаю клаксон перед воротами собственного дома в Сегу, и Ахмед, пожилой тамачек, приходит открыть их. Шесть грузовиков закатывается во двор.

Нет, как здорово снова вернуться домой! Я пригласил всех, в том числе Ахмеда и Кару. Остальные помощники распрощались с нами в Мопти. Так что комнат хватает для всех.

Клиент, с которым мы договаривались на покупку шести грузовиков, приходит на следующий день, чтобы дать мне окончательный ответ. Это молодой негр в коричневом костюме богача. Он носит позолоченные очки и разговаривает на слишком уж изысканном французском языке, характерном для образованных туземцев. При этом он объясняет, что его личный колдун, изучив куриные внутренности, однозначно заявил, что сейчас неподходящее время для покупки.

– И в подобных обстоятельствах, месье Чарли, надеюсь, что вы все поймете правильно, и нам удастся отложить нашу финансовую операцию до лучших времен.

Я все понимаю исключительно правильно и выбрасываю этого кретина за двери.

После этого мы изучаем все возможности продажи. К сожалению, у нас нет никаких альтернатив для продажи машин в Сегу. Нужно ехать в Верхнюю Вольту, чего мне совершенно делать не хочется, потому что окрестности Бамако, расположенные дальше к северу, я избегаю, как только могу. С тяжким сердцем приходится отказываться от приличной суммы наличными.

В Сегу мне знакомы многие водители грузовиков, которые работают у перевозчиков и надеются когда-нибудь заработать на собственные машины. Собираю наиболее симпатичных мне и предлагаю им кредит – слово, которого на этом континенте никто не произносит.

В стране Берег Слоновой Кости перевозчик может заработать миллион малийских франков на одной только поездке, длящейся неделю. И этого вполне достаточно, чтобы обеспечить мне участие в доходах в качестве оплаты. Просто-напросто выплата будет сделана позднее, вот и все. Одновременно это позволяет мне войти в среду перевозчиов, где, даст бог, удасться тоже неплохо позаработать.

У нас остается один грузовик, и Джеки, в порядке исключения, едет продавать ее в Бамако. Возвращается он через два дня, без бабок и без машины. В последней отказала коробка скоростей. У самого же Джеки приступ малярии. Чувствуя приближение горячки, он разместил грузовик в относительно безопасном месте, чтобы как можно скорее вернуться и грохнуться в постель. Мне вся эта история никак не нравится. Не люблю я, когда какая-либо из моих машин выходит из под моего личного контроля, опять же, меня беспокоят мелкие неприятности, начинающие множиться под конец этой всей операции.

У Джеки не было выбора. Едва он успел рассказать мне, что стряслось, как тут же упал на кровать с горячкой, которая продолжалась два дня. Пока он приходит в себя, я провожу долгие часы с ним и его лысой шавкой, которая, по мере подростания все сильнее открывает свое истинное происхождение. И как и всякий раз, когда ничего другого для работы нет, мы говорим про гонку.

Старт в пустыне, на широте Адрара. Цель находится в Мопти, в двух с половиной тысячах километрах ниже. Все соревнующиеся едут на "пежо 404, имея сзади двухсотлитровую бочку. Идея состоит в том, чтобы ехать как можно быстрее и опередить всех.

И разрешены все трюки и штучки.

Единственным ограничением будет запрет владения огнестрельным оружием. Как только эта идея пришла к нам в головы, я тут же знал, чтобы без особого труда наберем сумасшедших со всего света, которые захотят выйти на старт в этом соревновании. Первые же объявления принесли кучу отзывов. Мы планировали, что будет сто участников, и на сегодня у нас имеется два десятка кандидатов, которых привлекают сильные впечатления и куча бабок в качестве награды.

Каждый участник выплачивает две с половиной тысячи баксов в рамках вступительного взноса. Наградой победителю будет весь этот пул.

А победителем стану я. Ведь мы, естественно, будем мошенничать. Я знаю пустыню достаточно хорошо, чтобы приготовить конкурентам самые невероятные ситуации. Благодаря сотрудничеству с местными чиновниками и знанию сложностей местности, я всегда могу устроить, чтобы они заблудились, или же обеспечить для них приличную порцию надлежащих им незабываемых впечатлений.

Мысль о сотне машин, на полном газу несущихся через песчаную равнину, переполняет меня радостью. Если и осталось какое-то приключение, которое я еще не испытал, то это именно оно.

***

Тем временем, нужно собирать бабки, и у нас не остается ничего другого, как только вооружиться терпением. И такие вынужденные каникулы мне совсем не нравятся.

Большую часть времени провожу в саду, где слушаю музыку, курю марихуану и объедаюсь с остальными жареной бараниной. Среди моих занятий следует отметить и то, что я занимаюсь обустройством сада. И вот сейчас я удобно сижу в белом легком костюме, наблюдая, как пятьдесят человек перекапывает мой громадный садовый участок.

Вокруг меня сидят мои люди и тоже присматриваются к тому, как идут дела. Они накупили себе новых вещей, пользуясь совершенно смешными местными ценами. Особенно импозантно выглядит Капоне. Он приобрел себе сапоги из крокодиловой кожи, ремень из того же несчастного пресмыкающего и бумажник из неизменного крокодила. На мизинце он носит золотую печатку, ну и, естественно, чтобы дополнить картинку, золотую цепочку на запястье. В печатку он приказал вставить небольшой однокаратовый бриллиант, который я предложил ему из личного собрания. Сидя рядом со мной, он каждые две минуты дышит на свой бриллиант и потирает его о лацкан, а в перерывах тренируется в покачивании цепочкой. Время от времени он хохочет или же рассказывает какой-нибудь анекдот.

Все расслабились, отдохнули, и весь дом переживает просто громадную потребность в "бум-бум". Все, но только не я. Несколько баб, которых я удовлетворяю ежедневно, мне совершенно хватает. Но вот романтической любви мне и не хватает.

***

В связи с этим высылаю Ахмеда и Кару за Радижах, ведь именно ради нее я и приказал начать все эти раскопки.

Исключительно из-за Радижах мне хочется, чтобы тут было зелено, чтобы тут был газон. А для этого необходимо перекопать и размять всю эту засохшую красную почву. Тридцать метров в длину, почти столько же в ширину и метр в глубину – поэтому пять десятков типов пашут без остановки.

При этом они разбрасывают навоз – много и очень хороший, судя по цене, которую я за него заплатил. После этого они, склонившись, садят траву, стебелек за стебельком. Траву я купил у типа, занимающегося "развитием, взаимопомощью и сельским хозяйством" или чем-то подобным. Мне хотелось иметь траву, которая бы через пять дней выглядела очень хорошо. Восхищенный подобной оказией, он нашел мне такую, очень дорогую и самого великолепного качества.

Впрочем, на счета я едва лишь глянул. Это дело Шотара, я только плачу. Единственное, чего мне хочется – это газон, быстро, спокойно, в английском стиле, но никак не мой окруженный забором шматок пустыни.

***

Джеки уже встает, и теперь он прохаживается по саду чо своим зверем. В конце концов, ему пришлось признать, что его зверь – это нечто совершенно отвратительное, лысое, дерьмового цвета, худющее, вонючее, короче, что это и вправду шакал. Но он его не выкинул, потому что животное очень похоже на Шотара.

Самюэль Граповиц рассказывает мне о своих разочарованиях после пары дней самых тщательных исследований:

– Нет, Чарли, понимаешь, это же совсем не настоящие женщины.

Хуй без пизды с другой стороны – это нечто совершенно проотиворечащее природе.

Я гляжу на пейзаж, на газон, который уже на вид густой, и который я приказываю поливать каждый вечер. Целый караван мулов поставляет мне воду из протекающей неподалеку реки. Гляжу на Нигер, блестящий среди сожженной земли, и на чудесное свежее пятно, образованное моим садом.

И подумать только, я тут семь потов спустил, чтобы устроить божественный уголок, а этот гад портит мне его, запустив своего отвратительного шакала.

– Понимаешь, Чарли, ну нельзя же вырезать женщине клитор. Ни в какой стране. Это же дикари.

Я запланировал для него утешительное путешествие через Рио и Бангкок и дал средства, необходимые для реализации мечты. И теперь Самюэль Граповиц поедет показывать своего малыша самым прекрасным в мире женщинам.

Решение Самюэля послужило сигналом и для других. Индейцу загорелось вернуться к жене. Джос с Капоне тоже заскучали по родине.

И вот в одно прекрасное утро всех их перед воротами поджидает такси, чтобы отвезти в Бамако, каждого на свой самолет. Капоне чрезвычайно тронут и пытается ускорить отъезд, чтобы скрыть это.

– Но ведь ты же заедешь за нами, Чарли? Не забудешь?

Самюэль Граповиц кладет руку на сердце.

– Спасибо, Чарли, благодарю тебя.

– Всегда рад услужить.

***

Наши черномазые приятели дают несколько возможностей поржать. Как-то днем, во время прогулки, лично видим хохму из старинного мультика. Сидящий высоко на дереве тип подпиливает ведку, на которой сиит.

– Спорю на сотню баксов, что парень грохнется.

Ни Джеки, ни Шотар со мной не соглашаются. Наш бухгалтер считает, что тип вовремя сориентируется.

– Сто баксов.

– Договорились.

Дожидаемся до самого конца. Громкий треск, и ветка вместе с мужиком падает прямо к нашим ногам. Негр поднялся, потер лоб, улыбнулся нам, после чего поднял пилу и снова полез на дерево.

Нет, эти люди всегда будут удивлять меня.

Вечерами, когда крутят фильмы карате, сеансы в местном кинотеатре особенно забавны. Меблировка внутри ограничена до минимума, а киномеханик никогда не слышал о правильной последовательности частей.

Вся привлекательность походов в кино состоит в драке, которую ведут друг с другом подражающие каратиста зрители, чтобы собрать все те монеты, которые я разбрасываю по окончанию фильма.

Понятное дело, никто и не собирается смягчать удары, наносимые ребром ладони. Парни месят один другого, издавая при этом дикие вопли, и дело первой кровью не заканчивается. У нас с Джеки имеется любимое местечко, невысокая стенка сбоку, откуда мы можем все вдеть и делать ставки.

Нет, эти люди и вправду другие.

***

Джеки чувствует себя получше, и мы вместе едем в Бамако, чтобы покончить вопрос с грузовиком. На следующий же день после нашего приезда у гостиничного администратора нас ждет повестка. Комиссар полиции, женщина, желает нас видеть в своем бюро. Полиция в Бамако мне неизвестна, и я решаю идти. Чиновники администрации, особенно полицейские, очень легко оскорбляются и заслоняются предписаниями, по отношению к которым простой человек просто бессилен.

Полтора часа ожидаем в маленьком холле главного комиссариата. По центральному дворику шастают полицейские, добавляя путаницы царствующему здесь балагану. Во всех углах сидят какие-то гражданские. Какие-то женщины продают шашлыки и напитки. Когда мне надоело ждать, прошу охраннику, чтобы тот сообщил комиссарше о нашем приходе.

– Я перевозчик, и у меня неприятности с грузовиком. Мне нужно поехать в Сегу. Через пару дней вернусь.

Через несколько часов, в гостинице, нашу сиесту прерывает грохот в двери. Это полиция, пятеро мусоров с пистолетами в руках. Некто типа сержанта командует всей операцией.

– Мы пришли вас арестовать.

– За что же?

– Вы захотели уйти от справедливости. У меня приказ о вашем аресте.

Мне не хочется болтать впустую, и я сдаюсь.

– Пошли, Джеки, посмотрим, чего от нас хочет мадам комиссар.

Внизу нас ожидает старенький "лендровер". Мы тут же отъезжаем, после чего, метров через двести, машина ломается. Остаток дороги проходим пешком, в сопровождении мусоров, при этом нас сопровождают оскорбления пацанвы и заинтересованные взгляды прохожих. В комиссариате мы направляемся в сторону бюро, где проторчали все утро. Сержант что-то кричит по-своему, и трое полицейских встают у нас на пути. Ладно, идем к другому зданию.

Как только мы входим в комнату, до меня тут же доходит, что все дело более тухлое, чем мне казалось вначале. Малюченький столик завален пакетами и беспорядочно брошенной одеждой. За столом сидят какие-то типы, перед ними раскрытая книга.

Это арест.

Поворачиваюсь к Джеки и предупреждаю его по-испански:

– Внимание. Держи ухо востро.

Нас хотят посадить за решетку. За нашими спинами пять вооруженных типов, плюс эти, с книгой. У нас ни малейшего шанса.

– Отдайте нам свои личные вещи.

– Зачем? Я хочу видеть комиссара.

Мужик вопит, чтобы мы не усложняли ему работу, "сержант" делает шаг вперед. Они ничего не желают слышать, у них есть приказ. Вытаскиваю из ботинок деньги. Джеки делает то же самое. Выкладываем на стол двести тысяч франков, наш небольшой запас на развлечения. Кучка банкнот возбуждает жадность. Сержант предлагает мне не вписывать деньги в реестр.

– Положим их в конверт, напишешь на нем свое имя, и всех делов.

Несмотря на отсутствие доверия к их долбаным официальным документам, я диктую писарю, что он должен записать в книгу. Помимо денег имеется золотая пряжка от моего ремня, наши цепочки и небольшая золотая пластинка в виде подкладного листа, которую я ношу в качестве медальона. Снимать все это перед присутствующими обезьянами – это истинная пытка.

Нас выпихивают из комнаты и под усиленным эскортом ведут в самый конец двора. Мы босиком, без поясов, совершенно безоружные. Здание представляет собой длинный павильон с жестяной крышей. Единственное отверстие наружу – это окошечко в двери. Оттуда несет смрадом.

– Погоди. Я хочу встретиться с комиссаром. Отведи меня к комиссару.

– Она уже ушла.

– А когда вернется?

– Завтра утром. Тогда она тебя вызовет.

Сержант отодвигает засов. Нас впихивают в средину, вонь запирает дух в груди – это какой-то животный запах, плотный, к тому же здесь царит невероятная сырость, из-за которой мы тут же обливаемся потом. Мы очутились в жаркой и вонючей печке.

Темнота абсолютная, не видать абсолютно ничего, но здесь находятся люди, причем, их очень много. Как только мы входим, то сразу же натыкаемся на толпу, сформированную в плотную очередь, толпу стоящих людей.

Глаза наконец-то привыкают к темноте. Повсюду передо мной головы негров, одна рядом с другой, блестящие глаза, какие-то отблески еще, но больше не видно уже ничего. И на целом теле чувствуешь прикосновения.