Текст книги "Стеклянный лес"

Автор книги: Синтия Суонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Глава 26
Силья

1947–1948 годы

Силья впервые увидела Стоункилл из окна автомобиля риелтора. Вместе они объезжали городки Уэстчестера – Оссининг, Кротон, Пикскилл. Стоункилл был гораздо меньше других, но в остальном мало чем отличался – такой же торговый район со старыми постройками в викторианском стиле и в стиле Тюдоров, окруженный более современными сооружениями, возводимыми на окраине. При мысли о пригороде Силья всегда представляла такие новые дома, фотографии которых публиковались в «Санди таймс» в разделе «Недвижимость».

Убеждая Генри, что купить новый дом будет патриотично, она говорила:

– Ведь все эти строители – ветераны. Покупка построенного ими дома – прекрасный способ оказать им поддержку. – И немного поколебавшись, почти неслышно добавляла: – Ты тоже мог бы стать одним из этих строителей.

Но нет. Генри на все отвечал отказом: и на предложение овладеть профессией строителя, и на предложение купить новый дом, хотя так же, как и Силья, рвался уехать из Бруклина, из общины Алку. Это место так и не стало ему родным. Генри повторял, что финские традиции и социалистические настроения заставляют его чувствовать себя не в своей тарелке.

– Я точно рыба, выброшенная на берег, – жаловался он. – Я не чувствую себя здесь, как дома.

Только в отличие от жены Генри хотел купить старый дом. Именно об этом он и сказал агенту по недвижимости, когда они объезжали пригород.

– У меня есть то, что вам нужно, – ответил риелтор.

Прибыв на место, Силья вышла из автомобиля и с ужасом огляделась. Построенный в конце девятнадцатого века, дом в викторианском стиле был обит деревянными панелями кремового цвета и украшен потемневшими от времени ветхими резными наличниками. По обе стороны от входной двери располагались скучные высокие окна.

Взглянув на видавший виды фасад, Генри воскликнул:

– Пожалуй, я смогу сделать из этого что-то сто́ящее!

Впервые с момента возвращения мужа из Европы Силья увидела в его глазах проблеск надежды. Что ж, он не станет строить дома для других, зато сосредоточится на своем собственном и начнет делать хоть что-нибудь.

Войдя внутрь, Генри восторгался каждым уголком, каждой трещиной, каждой оригинальной деталью, которая, по его словам, требовала лишь свежей краски и мелкого ремонта, чтобы выглядеть как новая. Так что к тому времени, как они закончили осмотр, Силья поняла, что эта развалюха станет их домом.

Упаковав вещи и попрощавшись с Алку, семья Гласс отправилась устраивать новую жизнь в Стоункилле.

Силья выучила наизусть расписание поездов и точно рассчитала, сколько времени ей понадобится на дорогу, чтобы оказаться в офисе за своим столом точно в 8:52. Этот неблизкий путь ей предстояло проделывать каждый день с понедельника по пятницу.

Возвращаясь вечером с работы, Силья садилась в вагон для курящих и, погруженная в свои мысли, курила одну сигарету за другой. Часто поезда были переполнены, но мужчины – а большинство пассажиров составляли именно мужчины – проявляли заботу и уступали Силье место.

Прибыв на станцию Стоункилла, она наблюдала, как пассажиры – море мужчин в безупречных серых, черных и коричневых костюмах – садились в свои автомобили и отправлялись по домам. Многие из них, как и Глассы, переехали в Стоункилл после войны, чтобы начать жизнь с чистого листа. Семейные пары имели по два автомобиля: на одном передвигался муж, на другом жена-домохозяйка ездила по магазинам. Летом семьи отправлялись отдыхать на местное озеро или на побережье Нью-Джерси, устраивали званые обеды и вечеринки на заднем дворе с барбекю и играми.

Такими современными жителями пригорода должны были стать и Глассы. Силья всегда мечтала об этом.

Поезд уходил дальше на север, и звук его гудка таял вдали. Стоя на тротуаре, Силья наблюдала, как разъезжаются в разные стороны «шевроле», «доджи» и «бьюики», подмигивая ей алыми стоп-сигналами, а потом в одиночестве отправлялась вверх по дороге, ведущей от Стейшн-стрит до Лоуренс-авеню, и вскоре оказывалась дома.

Район Лоуренс-авеню разительно отличалась от новых кварталов на самой окраине Стоункилла, словно это были два совершенно обособленных мира, хотя их разделяло всего несколько миль извилистых, проложенных в гуще леса дорог. Соседи Глассов обитали в этих местах на протяжении многих десятилетий. Некоторые из них ни разу не были в Нью-Йорке, расположенном всего в пятидесяти милях отсюда, и это несказанно поразило Силью. Большинство семей были выходцами из Италии и Ирландии и жили небогато. По пятницам во время Великого поста из их домов, давно не знавших ремонта, доносились запахи жареной рыбы. В день зарплаты мужчины, изрядно подвыпившие, спотыкаясь, бродили по улице и распевали песни, а их жены, высунувшись из окон, требовали немедленно замолчать и идти домой.

Останавливаясь возле своего дома, Силья вздыхала и входила во двор.

От одетого в рабочие штаны и рубаху Генри пахло потом. Впрочем, закончив дела, он непременно принимал душ. Дни напролет за исключением самых холодных муж проводил на улице или в гараже: что-то ремонтировал, красил, возился в саду. Маленькая Руби в компании растрепанных соседских ребятишек следовала за ним повсюду словно собачонка. Все вместе они напоминали сказочную процессию, в которой Генри исполнял роль Нильса с дудочкой, а дети – безропотно идущих за ним крыс. Он терпеливо отвечал на их вопросы, отгоняя в сторону лишь в тех случаях, когда работал с механическими инструментами или на опасном оборудовании. Руби с отцом стали завсегдатаями в скобяном магазине в городе и изучили его так хорошо, что с ходу могли объяснить Силье, на каком именно стеллаже можно найти заглушки размером три восьмых дюйма, сверла или шурупы из нержавеющей стали.

Генри купил пикап «форд», на котором перевозил в дом всякий хлам, найденный на местной свалке: бракованную мебель, которую тщательно шлифовал и покрывал лаком, старые газеты, которые использовал в качестве дополнительного изоляционного материала для слишком тонких стен, или сломанную газонокосилку, которую отремонтировал, добавив новые острые лезвия и выкрасив рукоятку блестящей красной краской.

Муж учил Силью водить автомобиль, чтобы по выходным могла ездить по магазинам или по каким-то другим делам. Силья терпеть не могла пикап, хотя ей и нравилось ощущение свободы, которое она испытывала, проводя время за рулем. Генри же, наоборот, обожал свой грузовик, ездил на нем повсюду и неохотно одалживал жене.

Генри занимался ведением семейного бюджета, и хотя Силья знала, что справилась бы с этим гораздо лучше – ведь проводила дюжины финансовых операций в день! – все же оставила за мужем эту домашнюю обязанность, понимая, что это доставляет ему удовольствие. Силья вообще старалась его радовать – например, покупала модную стильную одежду, которую, впрочем, он никогда не надевал. Да и зачем? Генри вполне обходился рабочими штанами из грубой хлопчатобумажной ткани, фланелевыми рубашками и простыми ботинками. И все же Силье нравилось созерцать ряды совершенно новой мужской одежды в платяном шкафу. Когда поблизости никого не было, она зарывалась носом в костюмы и представляла, как Генри, одетый в один из них, слегка касается пальцами полей шляпы в знак прощания, прежде чем отправиться на железнодорожную станцию. Силье казалось, что она даже слышит, как он насвистывает веселую мелодию, пока она, стоя на крыльце, машет рукой ему вслед.

Генри совсем перестал пить: лишь иногда душными летними вечерами позволял себе бокал пива, – физический труд сделал его сильнее. На спине и руках проступали тугие мускулы, ноги приобрели атлетическую форму, как у бегуна на длинные дистанции, а хромота окончательно исчезла. Генри стал еще красивее, чем прежде. Иногда, когда муж принимал душ, Силья стояла у полуоткрытой двери ванной комнаты и любовалась его подтянутым телом, очертания которого проступали сквозь клубы пара.

Они так и не сблизились и, деля одну постель на двоих, старались как можно дальше отодвинуться друг от друга. Генри редко прикасался к жене, ограничиваясь поцелуями в щеку по утрам и перед сном, не более того.

Силья помнила, какую боль испытывал муж, когда она пыталась давить на него там, в Алку, и больше не повторяла ошибку. Оставаясь терпеливой, она надеялась, что однажды все станет намного лучше, но иногда острое осознание, что такие отношения между ними останутся до конца жизни, ударяло ее с силой несущегося на всех парах поезда. При мысли о подобной перспективе Силья останавливалась как вкопанная и пыталась перевести дух, дрожа всем телом.

Глава 27
Руби

Вернувшись домой после похорон отца, Руби почувствовала себя так, словно оказалась в западне. Тетя Энджи пошла укладывать малыша, а дядя Пол решил пройтись, предложив составить ему компанию, но она отказалась. Руби хотелось выйти на улицу, хотелось погулять по лесу или отправиться на заброшенное кладбище, где можно побродить среди покрытых мхом покосившихся надгробий и послушать едва различимый шепот витавших над кладбищем душ.

Но только не с дядей Полом.

Выглянув в окно, она заметила три автомобиля, припаркованных у тротуара. Из них никто не выходил. Что они здесь делают? Наблюдают за домом?

– Репортеры. Как бы мне хотелось, чтобы они уехали, – заметила вернувшаяся тетя Энджи и спросила: – Хочешь чего-нибудь? Может, приготовить тебе ланч?

Руби покачала головой.

Тетя Энджи сообщила, что собирается прибраться в спальне и ванной комнате Сильи, и Руби прекрасно поняла почему, ведь в доме царил настоящий хаос.

Девочка отправилась в свою комнату, легла на кровать и принялась разглядывать постеры на стенах, которые выбирала Силья, а когда принесла домой, спросила, не хочет ли дочь повесить их в своей комнате. Руби только пожала плечами и ответила: «Ок». Так же мать купила ей пластинки и проигрыватель. Он и сейчас хранился в кожаном чехле. Часто Силья возвращалась после работы с новыми пластинками и спрашивала Руби, показывая пластинки с хитами Элвиса и Чака Берри в ярких бумажных обложках: «Ты еще не слышала эти песни?» Руби отвечала, что не слышала, и тогда Силья говорила: «Это что-то невероятное. Ты непременно должна послушать».

Время от времени Руби ставила пластинки, хотя на самом деле не слишком интересовалась современным искусством, но она знала, что мать будет рада услышать музыку и увидеть в комнате дочери портреты популярных кинозвезд и певцов, являвшихся предметом обожания многих девочек. Видимо, будучи подростком, Силья хотела быть счастливой обладательницей проигрывателя и постеров, и эти вещи были для нее свидетельством того, что ее дочь обычный подросток.

Стены комнаты Руби были покрыты бледно-голубой краской. Когда Глассы переехали в эту «птичью клетку», здесь почти все было готово, оставались лишь кое-какие мелочи. Силья разрешила дочери выбрать цвет для стен в собственной комнате, и девочка остановилась на бледно-голубом, потому что в этот цвет была выкрашена гостиная в их старом доме, которую она любила больше всего. Отец отремонтировал гостиную в первую очередь, потому что Силье нравилось там отдыхать по вечерам, а он хотел сделать жене приятное в надежде, что она полюбит дом, если все в нем будет устроено по ее вкусу.

Все это было так давно. Тогда родители еще старались доставлять друг другу маленькие радости.

Когда Глассы переехали на Лоуренс-авеню, Руби было четыре года, и она все делала вместе с отцом. Они наливали в плоские лотки бледно-голубую краску и красили стены: Генри, стоя на стремянке, – верхнюю часть, а Руби, сидя на корточках и по-детски отклячив попу, – нижнюю. Отец пользовался не кистью, а валиком, который считал одним из самых полезных американских изобретений.

Только несколько лет спустя, выполняя работу для отчетного урока по истории, Руби узнала, что валик для покраски изобрел канадец Норман Брики, но у Руби хватило мудрости не делиться этим открытием с отцом.

Руби помнила, как много света стало в гостиной после ремонта, как лучезарно она улыбалась отцу, который, стоя на стремянке, казался великаном.

– Твоей маме очень понравится, – сказал Генри, отходя назад и любуясь проделанной работой.

На следующий день, пока дочь спала, он выкрасил белой краской лепные украшения, которые смотрелись так эффектно на голубом фоне, что Руби, увидев их, заплакала.

Затем настал черед расставлять мебель. Генри притащил в гостиную старый бабушкин диван, два журнальных столика и торшеры и расстелил на полу яркий турецкий ковер, который напоминал Руби сказочный ковер-самолет, а Силья в универмаге «Уонамейкерс» заказала роскошное низкое кресло, обитое ворсистой тканью бирюзового цвета. Спустя несколько лет только этот предмет мебели переехал в новый дом.

Кресло внесли в гостиную два дюжих молодца из службы доставки. В те дни воспоминания о войне были еще слишком свежи, поэтому мужчины часто спрашивали друг у друга, кто где воевал и в каких сражениях принимал участие. Но когда доставщики мебели задали подобный вопрос Генри, тот помрачнел и ответил весьма неохотно.

Руби было любопытно, почему отец проявил такое недовольство, и она спросила об этом у матери. Силья ответила, что мужчины интересуются такими вещами, чтобы проявить дружелюбие.

– Тогда почему папа был недружелюбен?

Но Силья только покачала головой и больше ничего не сказала.

Новое кресло поставили на почетное место перед камином. Когда на улице было холодно, Генри разжигал огонь, и Силья, сидя в кресле и держа дочь на коленях, читала ей книги.

Руби считала эту комнату самой замечательной гостиной на свете. Кто не был бы счастлив, находясь в ней? Силья должна была чувствовать себя счастливой, ведь отец и Руби были очень счастливы, когда жили на Лоуренс-авеню.

Только это было очень давно.

Глава 28
Силья

1948–1949 годы

После переезда в Стоункилл Руби по-прежнему оставалась единственной радостью в жизни Сильи и Генри. Только дочь объединяла супругов и делала их отношения похожими на семью. Как и в младенчестве, Руби обожала мать и каждый вечер бежала ее встречать, глядя на нее исполненными глубины глазами, которые так и манили в них заглянуть. Когда-то Силья так же мечтательно смотрела в глаза Генри.

За ужином Силья, добродушно поддразнивая дочку, рассказывала о том, как прошел ее день в большом городе, и расспрашивала, как провела день Руби. Иногда после ужина все трое во что-нибудь играли. Руби особенно увлекла «Монополия», хотя Силья поначалу думала, что девочка еще слишком мала, чтобы понять правила, и считала, что взрослые должны ей подыгрывать. Генри был в корне не согласен с такой тактикой. По его мнению, Руби должна была уяснить, что жизнь состоит не только из подачек и легких выигрышей. Сам он во время игры всегда стремился купить как можно больше дорогой собственности, ибо считал, что только собственность имеет хоть какую-то ценность, и раздражался, когда, подбросив игральные кости, не попадал на желаемое поле, а был вынужден платить высокий налог или вовсе отправляться в тюрьму.

Руби же, как оказалось, вовсе не нуждалась в помощи Сильи и с легкостью разгадывала стратегию Генри. Она словно бы интуитивно чувствовала цель игры и, в конце концов, получала контроль над всем игровым полем. Тогда Генри молча поднимался с пола и отправлялся на кухню убирать со стола оставшуюся после ужина посуду, а Силья, усадив дочь на колени, читала ей книги – «Стюарт Литтл», «Таинственный сад», «Остров сокровищ». Когда же приходило время ложиться спать, Генри сам укладывал дочь в постель, а Силья, оставшись в одиночестве перед камином, вспоминала свои мечты о большой семье, о сыновьях, которыми она так стремилась обзавестись, – сильных и стройных, как Генри. Теперь же ей казалось, что жизнь, которую она представляла, может быть только в кино – в романтических комедиях со счастливым концом, где главные роли исполняют белокурые красавицы и темноволосые завоеватели женских сердец.

Реальная жизнь Сильи не имела ничего общего с этими мечтами. Она была весьма своеобразной и совершенно непохожей на жизнь других семей, недавно поселившихся в Стоункилле. Местные жители не имели ничего против приезжих, но Глассы оставались для них тайной за семью печатями.

Однажды вечером, сидя перед камином и потягивая мартини, Силья поняла, что соседские женщины жалеют их семью, и особенно сильно – ее. Оставалось только догадываться, о чем они говорят у нее за спиной.

Глава 29
Энджи

Нет, это была действительно глупая идея – пригласить мисс Уэллс на ужин, с беспокойством думала я, накрывая на стол. Все необходимое для завтрака и ланча я купила на рынке днем раньше, равно как и банку куриного супа с вермишелью, который подогрела и подала с сырными сандвичами, но про дополнительные блюда не подумала. И уж, конечно, я не ожидала, что у нас будут гости.

Если бы мы находились в Бейлис-Харборе, гости не стали бы проблемой. Там, в доме, где поминают умершего, столы ломятся от еды, принесенной соседями или прислуживающими в церкви женщинами. Я просто вынула бы из холодильника готовое блюдо и отправила в духовку. На кухне же Сильи почти ничего не было.

Я покрошила в консервированный соус «Маринара» не слишком свежую головку лука и зубчик чеснока, лежавшего так долго, что из его сердцевины уже показались толстые зеленые ростки, и поставила вариться спагетти, обнаруженные в одном из шкафов. Включила духовку и, расстелив на столе лист пергаментной бумаги, разложила на нем ломтики хлеба, которые смазала сливочным маслом и посыпала чесночным порошком. Я намеревалась подрумянить их, перед тем как сесть за стол. Стоит ли подать вино? Несмотря на то что в доме Сильи и Генри хранился не слишком большой запас продуктов, бар не пустовал, да и специальная деревянная подставка была заполнена бутылками.

Я почти не употребляла спиртных напитков, но после такого тяжелого дня бокал вина, наверное, пришелся бы весьма кстати. И все же я отказалась от этой идеи, ведь за столом будет сидеть учительница. Лучше подать воду, а после ужина сварить кофе.

Я выглянула в окно и увидела подъезжавшую к дому машину мужа. С наступлением темноты дежурившие возле нашего дома репортеры разъехались, очевидно решив, что на сегодня их миссия окончена, однако я подозревала, что утром они непременно вернутся.

Пол отворил дверь и с угрюмым лицом пригласил гостью войти.

– Мисс Уэллс, – я выступила вперед, – рада видеть вас снова.

Учительница кивнула:

– И я тоже рада вас видеть, миссис Гласс.

Я предложила ей стакан воды.

– Это было бы чудесно, – ответила мисс Уэллс, но Пол тут же предложил:

– Давайте откроем бутылку вина.

Слова мужа должны были прозвучать дружелюбно, однако я расслышала в его голосе грубые нотки. В свою бытность барменом таким тоном Пол разговаривал с надоедливыми посетителями.

Интересно, заметила ли это учительница?

– Вино – это чудесно, мистер Гласс. Благодарю вас, – улыбнулась мисс Уэллс.

Что ж, если она и уловила в его голосе раздражение, то не подала виду.

Пол стал выбирать вино, а я вернулась на кухню.

– Где ваш очаровательный малыш? – спросила мисс Уэллс, проследовав за мной и сев за стойку.

– Он в кроватке. Для такого крохи сегодняшний день был слишком долгим.

Мисс Уэллс кивнула, а я бросила взгляд на ее левую руку. Все обращались к ней «мисс», но ведь всякое бывает.

– А у вас есть дети?

Учительница покачала головой:

– Возможно, когда-нибудь. У меня две сестры, и у обеих большие семьи. Так что я гордая тетушка целой ватаги племянников и племянниц. Но своих детей у меня нет.

Я кивнула:

– Точно так же до недавнего времени было и у меня.

– Как Руби? – спросила мисс Уэллс, принимая из рук Пола бокал. – Она с нами поужинает?

– Она знает, что вы должны приехать, так что наверняка скоро придет. Если нет, я за ней схожу.

– Все случившееся стало для Руби настоящим шоком. – В глазах мисс Уэллс промелькнула грусть. Это был взгляд человека, ищущего свет в кромешной тьме.

Пол ничего не ответил, передал мне бокал и сел в дальнем конце стойки.

– Мисс Уэллс, расскажите, что произошло, – попросила я. – Руби нам ничего не говорит.

– Мне она тоже сказала не слишком много. – Мисс Уэллс отпила вина. – В тот день она вернулась домой поздно – скорее всего делала домашнее задание в школьной библиотеке, – и думала, что родители уже ждут ее, чтобы пообедать, но дома никого не было, что показалось Руби весьма странным. Обнаружив записку матери, она отправилась на поиски мистера Гласса и нашла его в лесу, недалеко от дома. – Мисс Уэллс кивнула на раскинувшийся за окном лес.

– Верно. Его нашла Руби, – задумчиво протянула я, вспомнив статью Джин Келлерман. – Но что ее заставило отправиться на поиски именно туда?

Мисс Уэллс пожала плечами.

– Насколько я поняла, мистер Гласс очень любил лес. И миссис Гласс тоже… Руби рассказывала, что ее мать часто выходила из дома в полночь, чтобы… Наверное, можно сказать, что она хотела воссоединиться с природой, вдали от которой находилась целый день. – Она огляделась. – Только посмотрите на этот дом. Миссис Гласс работала над проектом вместе с архитектором. Они словно хотели сделать так, чтобы природа проникла внутрь. А еще я поняла, что мистер Гласс много работал во дворе и в саду.

Я повернулась к Полу.

– Подумать только, а я и не знала, что твой брат был садоводом.

– Вряд ли можно говорить о том, что ты его вообще знала, Энджи. Ведь вы встречались лишь однажды. – Пол бросил на меня гневный взгляд и сделал большой глоток вина.

Уязвленная, я отошла к плите, помешала спагетти и поставила в духовку хлеб. Однако потом решительно развернулась и, тепло улыбнувшись учительнице, спросила:

– Вот интересно, мисс Уэллс, а вы что-нибудь знаете об этом докторе Шепарде, державшем речь на похоронах?

Мисс Уэллс задумчиво склонила голову.

– Руби рассказывала об одном человеке, с которым проводит время. Мне стало любопытно, а еще я забеспокоилась, ведь она упомянула, что он отнюдь не мальчик и гораздо старше ее. – Мисс Уэллс посмотрела мне в глаза. – Вернувшись сегодня в школу, я навела справки. Выяснилось, что доктор Шепард имеет звание профессора и работает в Нью-Йоркском ботаническом саду.

– Впечатляет, – пробормотала я. – Он совсем не похож на профессора.

Мисс Уэллс улыбнулась.

– По собственному опыту я знаю, что многие преподаватели на таковых непохожи.

– Но как, скажите на милость, Руби с ним познакомилась? – Я чувствовала, что Пол до сих пор сверлит меня недовольным взглядом, но не обращала на него внимания.

– Если честно, не представляю. – Она уставилась в свой бокал. – Руби говорит только о том, о чем хочет говорить. Но вы, наверное, уже заметили это.

– Кажется, она все держит в себе, – предположила я. – Она никогда не упоминала друзей, но даже если таковые имеются, ни один не пришел на похороны.

– Она пыталась, правда пыталась подружиться с кем-нибудь из девочек, – вздохнула мисс Уэллс, и на ее лице отразилась тоска. – Только те не приняли ее в свою компанию. Многим детям в старших классах приходится несладко. Я часто сталкиваюсь с тем, что успешным в учебе ученикам трудно адаптироваться в социуме.

Звякнул таймер на плите, и я предупредила, что еда будет готова через пару минут.

Пол поднялся и поставил бокал на стойку.

– Я схожу за Руби.

За столом я чувствовала себя обязанной поддерживать разговор, ведь именно я пригласила мисс Уэллс в гости. Она рассказала, что родилась в Бронксе и училась в колледже Хантер.

– Этот же колледж закончила и миссис Гласс, – сообщила нам учительница. – Мы выяснили это при нашей первой встрече, и потом, когда виделись, она часто о нем вспоминала.

– Как мило, что у вас есть что-то общее, – заметила я. – А как вы оказались в Стоункилле?

В моем вопросе слышался подтекст, который я осознавала и которого стыдилась, но не знала, как его обойти. Город, большинство населения которого составляли белые, казался мне неподходящим местом для чернокожей женщины, тем более учительницы.

Кажется, мисс Уэллс поняла, о чем я думаю, и, вздохнув, тихо ответила:

– Я подала резюме и оказалась наиболее квалифицированным кандидатом, поэтому меня взяли на работу.

Меня поразило, что ее голос звучал так, словно она изо всех сил пыталась защититься.

– Мисс Уэллс – прекрасный учитель, – произнесла вдруг Руби. Это были ее первые слова с тех пор, как мы сели за стол. – Мой самый любимый учитель.

Пол улыбнулся:

– Мы это уже поняли и рады, что мисс Уэллс так помогла тебе в это трудное время. Правда, Энджел?

Я энергично закивала, испытав облегчение от того, что муж сказал об учительнице что-то хорошее.

– Очень рады, – ответила я, поворачиваясь к мисс Уэллс. – И очень ценим вашу помощь. Правда.

– А вы? – спросила она. – Откуда вы родом, миссис Гласс?

Я улыбнулась.

– Из городка под названием Бейлис-Харбор. Это на северо-востоке штата Висконсин, на берегу озера Мичиган. Я жила там с самого рождения. Ходила в единственную в округе школу, которую посещали дети из шести маленьких городков, включая Бейлис-Харбор. Все друг друга знают. А сейчас мы с мистером Глассом живем в Норт-Бее – небольшом поселении недалеко от Бейлис-Харбора. Туда можно доехать но новому шоссе Кью, которого несколько лет назад не было и в помине и все пользовались посыпанной гравием дорогой, возле которой расположен наш коттедж. Вообще-то дорога называется Норт-Бей-драйв, но местные жители иногда именуют ее старое шоссе Кью. И вот несколько лет назад было построено настоящее шоссе. Оно, конечно, не такое, как в Нью-Йорке, но все же мы называем его шоссе.

Я очень скучала по дому, а потому несла какую-то чушь. Быстро сменив тему, я стала расспрашивать мисс Уэллс о возрасте и именах ее племянников и племянниц.

После ужина Руби спросила, можно ли ей поговорить с учительницей наедине.

– Конечно, – ответил Пол, и я с удивлением уловила в его голосе нотки искренности.

– А я пока сварю кофе, – предложила я, поднимаясь из-за стола, чтобы собрать тарелки.

– Благодарю вас, но я не буду, – сказала мисс Уэллс. – Мне нужно возвращаться домой. Извините, что ухожу так рано.

– Я принесу ваше пальто, пока вы разговариваете с Руби, – кивнул Пол и повернулся к племяннице: – Руби, можешь пригласить мисс Уэллс в свою комнату.

Когда они ушли, я спросила мужа:

– Как думаешь, о чем пойдет разговор?

Пол пожал плечами.

– Это не наше дело, и перестань задавать так много вопросов.

– Хорошо, просто это как-то… Словом, мне здесь не нравится. – Я говорила точно маленькая девочка и ненавидела себя за это, но ничего не могла поделать.

– Знаю, Энджел. – Голос мужа звучал мягко и сострадательно, и я была ему благодарна, ведь он не стал напоминать мне о том, что я оказалась здесь по собственной прихоти. – Мы уедем отсюда, как только я улажу все формальности. Все четверо.

Да, мысленно согласилась я с ним, как только мы вернемся домой, все будет хорошо.

Я представила, как отец встретит нас в аэропорту Милуоки. Со стороны мы, наверное, будем выглядеть как группа усталых путешественников, вместе переживших тяжелое испытание. Мы сядем в просторный «бьюик», и, прижав Пи Джея к себе, я просплю бо́льшую часть пути, а когда проснусь, мы уже окажемся дома.

Я покажу Руби округ Дор. Мы будем кататься на каноэ, совершать длительные прогулки по государственному парку и, стоя на утесе, любоваться Грин-Беем, а по воскресеньям обедать у моих родителей. А еще мы отправим Руби учиться в среднюю школу «Гибралтар», где училась я сама, и там она сможет подружиться с младшими братьями и сестрами моих друзей. Ведь это моя работа – сделать так, чтобы Руби почувствовала себя в Висконсине как дома, и я приложу все усилия к тому, чтобы она стала частью нашей семьи и частью нашего городка.

– Да, – сказала я Полу, – все четверо. И как можно скорее.