Текст книги "Стеклянный лес"

Автор книги: Синтия Суонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Глава 21
Энджи

Пол вошел в кухню в тот момент, когда я вешала трубку после разговора с миссис Хоук.

– С кем ты разговаривала, Энджи?

Его тихий мрачный голос подсказывал, что лучше солгать.

– С мамой. Она позвонила узнать, как мы, – сказала я, отворачиваясь к плите. Растопила масло на сковороде и добавила яичную смесь, а потом повернулась к Полу и улыбнулась: – Завтрак будет готов через минуту.

Муж, очевидно, поверил моему объяснению и, сев за стойку, стал ждать, пока я поставлю перед ним тарелку с едой.

Поедая яичницу с беконом, Пол сообщил, что поминальная служба пройдет в помещении для гражданской панихиды.

– Они не были религиозны. Генри никогда не относился к католицизму серьезно, даже когда мы жили в Калифорнии и каждое воскресенье ходили на мессу. Силья вообще относится к какой-то финской церкви. Не помню, как она называется. – Пол пожал плечами. – Но, как бы то ни было, после того как умерла мать Сильи и они переехали из Бруклина, сомневаюсь, что она посещала церковь.

Я никак не могла постичь сказанное мужем, так как никогда не сталкивалась с чем-то подобным. Впрочем, многое в жизни Сильи и Генри было мне непонятно.

– А как насчет Руби? – спросила я. – Она никогда не ходила в церковь?

– Разве что когда была совсем маленькой, – ответил Пол. – Но насколько я знаю, с тех пор ни разу. Поэтому я и решил, что будет правильнее провести гражданскую панихиду.

В машине я держала малыша на коленях и нежно поглаживала по спинке. Руби притулилась в углу на заднем сиденье и, как обычно, молчала. Пока мы ехали по узким холмистым улочкам в центр города, я рассматривала дома и небольшие магазинчики. Мимо проплывали булочные и магазины канцелярских товаров, ателье и сапожные мастерские. Офисы компаний ютились в крошечных низеньких зданиях с мутными окнами и выцветшими вывесками. Большинство домов представляли собой узкие двух– или трехэтажные коробки, нуждающиеся в покраске и ремонте. Их отличали слишком отвесные крыши, безвкусно украшенные водосточные трубы и изрядно просевшие ступени.

– Генри и Силья сначала жили на Лоуренс-авеню, – тихо произнес Пол, кивнув в сторону одной из боковых улиц.

Руби даже не повернула головы.

Близ железнодорожных путей и реки Гудзон мы свернули на главную дорогу, и Пол прибавил скорость. В отдалении, у противоположного берега реки, виднелись стоявшие на якоре корабли – несколько дюжин, а может, и больше.

– Что это за корабли? – спросила я.

– В основном находящиеся в резерве военные суда. Правительство использует их для хранения зерна и другой продукции, но, если возникнет необходимость, вспомнит об их прямом назначении. Местные называют их «нафталиновым флотом».

Я вывернула шею, чтобы еще раз посмотреть на уплывавшие из вида корабли, и краем глаза заметила, что Руби прислонилась к двери. Ее голова была опущена, а глаза закрыты.

Глядя на Гудзон, мне почему-то казалось, что он больше озера Мичиган, к которому я так привыкла, хотя на самом деле это было не так. Широкая река словно не касалась своих берегов. Они напоминали мне дальних родственников, с которыми ты никогда не встречалась, хотя и знала об их существовании.

Может быть, такое впечатление складывалось потому, что я находилась в машине? А если бы вошла в воду и, прикрыв глаза рукой, посмотрела на видневшийся вдали «нафталиновый флот», возможно, тогда река показалась бы мне такой же безопасной и знакомой, как родное озеро? Но нет. Я никак не могла отделаться от ощущения, что если зайду в эту реку, то непременно утону.

На стоянке перед похоронным бюро мы увидели с полдюжины автомобилей, среди которых я сразу же заметила «шевроле» Джин Келлерман.

У дверей нас встретил мистер Вагнер. Своими маленькими бегающими глазками он напомнил мне испуганного кролика.

– Мне жаль, но здесь… много посторонних, – обратился он к Полу. – Я могу послать за полицейскими, если хотите. Они проследят за порядком и выдворят нежелательных гостей.

Пол решительно покачал головой.

– Пусть делают что хотят. Нам они вреда не причинят.

Прижав Пи Джея к груди, я последовала за Полом, Руби и похоронным агентом внутрь здания.

В холле уже собрались журналисты. При виде Пола они тут же ринулись к нему со словами соболезнований и просьбами уделить им хотя бы пару минут. Почти все держали наготове ручки и блокноты, двое вооружились камерами. Взяв меня и Руби за руки, Пол прошел мимо них. Джин Келлерман пыталась поймать мой взгляд, но я отвернулась.

Мистер Вагнер что-то резко сказал столпившимся репортерам и, закрыв дверь, ведущую в главный зал, поспешил за нами.

Взглянув на гроб, установленный на постаменте, Пол одобрительно кивнул похоронному агенту и, отойдя в сторону, закурил. Мистер Вагнер присоединился к нему, и они приглушенно о чем-то заговорили, почти соприкасаясь головами.

Я тоже подошла к гробу. Любопытный Пи Джей попытался вырваться из моих рук, потянувшись к покойнику, однако я отпрянула и встала так, чтобы малыш заинтересовался цветами в вазах и мог потрогать лепестки тигровых лилий и цветки перекати-поля.

Рассматривая Генри, я заметила, что сейчас его сходство с Полом было не таким разительным, как прежде. Волосы были небрежно зачесаны на правую сторону, лицо приобрело желтоватый оттенок, и все же худощавая фигура с узкой талией и длинными ногами очень напоминала фигуру Пола.

Внезапно я представила мужа без одежды. Дома он частенько ходил нагишом, и особенно любил по утрам стоять перед окном гостиной, потягивать кофе и смотреть на залив. А я в это время готовила завтрак и любовалась совершенной формой его бедер и упругих ягодиц.

Находясь у гроба Генри, с ребенком на руках, я почувствовала, как мое лицо обожгла краска стыда от столь непристойных мыслей, и отвернулась. Оглядевшись в поисках Руби, я заметила ее в углу зала: я ожидала, что девочка подойдет к гробу, но она стояла не шелохнувшись, скрестив руки на груди. Лоскутная сумка на длинном ремне покоилась на бедре.

– Руби? – Я подошла к ней, желая тронуть за руку или откинуть волосы со лба, чтобы хоть как-то выразить свое сочувствие, но взгляд ее, устремленный вдаль, мимо меня, говорил о том, что мне лучше держаться подальше. – Тебе что-нибудь принести? Стакан воды например?

Руби отрицательно покачала головой и принялась изучать свои кеды.

Я не знала, что еще сделать, поэтому встала рядом с Полом, приготовившись встречать тех, кто желал проститься с Генри.

Глава 22
Руби

Стоя в душном помещении и глядя прямо перед собой, Руби старалась ни о чем не думать, хотя остановить поток мыслей было невозможно.

Она не верила в загробную жизнь, но знала, что, если думать о покойных хорошо, они могут стать утешением, как если бы теплые мысли вернули им живое, теплое тело, и тогда складывалось ощущение, что они рядом и дышат одним воздухом с живыми. Так на протяжении многих лет Руби думала о своей бабушке. Так она могла бы поступать со всеми, кто был ей дорог и кого уже нет в живых.

Сейчас она могла бы подумать так же об умершем отце, но не стала.

Руби вспомнила похороны бабушки, которые состоялись в финской лютеранской церкви в Бруклине. Бабушка всегда носила серебряный медальон на цепочке, в котором хранились фотографии дочери и внучки, и, прежде чем закрыть крышку гроба, пастор спросил Силью, не хочет ли она забрать медальон.

Мать отрицательно покачала головой.

– Tytär, – легонько коснулся ее руки пастор, – я посоветовал бы вам забрать украшение вашей äiti. В земле от него не будет проку, но оно станет памятью для вас и вашей маленькой tytär. – Он посмотрел на Руби своими полными сострадания голубыми глазами и настойчиво произнес: – Если вы не заберете его, Силья, то наверняка будете об этом жалеть.[9]9
  Tytär – дочь (фин.).


[Закрыть]

И тогда мать передумала и кивнула. Пастор снял медальон с шеи бабушки и передал матери, а та убрала его в сумку.

За все прошедшие с того дня годы Руби ни разу не видела, чтобы мать надевала медальон. Он так и лежал нетронутый в ее шкатулке с украшениями. И все же Руби считала, что пастор был прав. Хорошо, что кулон хранится в доме.

Как же опечалилась бы бабушка! Нет, не из-за того, что Силья не носила медальон, а из-за недавних событий, произошедших в их семье.

Если и существует рай, то бабушка наверняка находилась там, ведь за всю свою жизнь она не совершила ни одного скверного поступка. На еврейском языке скверный поступок называется «aveira». Когда Руби жила на Лоуренс-авеню, ей рассказала об этом одна из соседских девочек. Девочку звали Сара, и она была единственным еврейским ребенком в округе. Руби и Сара подружились, поскольку ни у той ни у другой не было братьев и сестер. К тому же Руби была единственной финкой в округе, а это почти то же самое, что быть еврейкой.

– Aveira – это противоположность mitzvah, – объясняла Сара. – Но не полная противоположность, потому что mitzvah – это любое доброе дело, а аveira – особенный грех.

– Например? – поинтересовалась Руби. – Что за особенный грех?

– Ну, например, когда отбирают подаяние у бедных. И всякие глупости из Библии. Вещи, которые люди давно уже не делают. Раньше считалось грехом возводить алтарь из камней, вытесанных с помощью металлических орудий.

Руби задумалась.

– А как насчет убийства? Убийство считается аveira?

Сара уверенно кивнула и ответила, что, конечно, считается.

Вскоре семья Сары переехала в Нью-Джерси. Девочки пообещали писать друг другу и даже приезжать в гости, но так и не выполнили этого обещания. Это было очень печально, поскольку с тех пор Руби так больше и не обзавелась подругами своего возраста.

Будь ее бабушка еврейкой, про нее говорили бы, что она не из тех, кто совершает аveira. Наверняка ее считали бы той, кто все время творит mitzvah. Она наверняка пребывала в раю и с печалью взирала с небес на землю.

А как насчет отца Руби? Окажется ли он в раю?

Нет. На это не было ни малейшей надежды.

Глава 23
Энджи

Я стояла за спиной Пола и робко улыбалась входившим в зал. Мне вежливо кивали, но не пытались заговорить. Несколько раз я слышала сказанную шепотом фразу: «Это его молодая жена».

Пол никому меня не представлял. Со стороны это выглядело так, словно он вообще забыл о моем существовании. Я чувствовала, как в душе поднимается волна негодования, но потом, словно услышав голос матери, напоминала себе, что раздражаться неприлично.

Репортеров и фотографов в зал не пустили. Среди тех, кто пришел проститься с Генри, в основном были мужчины, но я заметила и нескольких женщин. Все они показались мне людьми среднего возраста или даже старше. На них были темные наряды, а мужчины снимали при входе головные уборы и смиренно держали их в руках. Кому-то Пол жал руку, кому-то кивал, а с кем-то перекидывался парой фраз, только я не могла их расслышать.

Время от времени при появлении нового человека Пол становился неприветливым. Я заметила, как он напрягся, когда в зал вошел крепкий лысеющий мужчина примерно его возраста, с грязными ногтями, чувствовавший себя крайне неуютно в костюме и галстуке. Мужчина пришел один и, не подав мужу руки, просто прошел мимо.

После этого Пол повернулся ко мне – значит, все-таки помнил, что я здесь, – и велел сесть.

– На первый ряд. Его оставили для членов семьи, – пояснил он. – Ступай к Руби и скажи, что ей тоже пора занять свое место.

Я повиновалась.

Руби последовала за мной, не говоря ни слова. Мы молча сели. И только малыш что-то бормотал на понятном только ему языке и играл с моими четками.

В десять часов Пол сел рядом со мной, а мистер Вагнер закрыл двери зала, встал возле гроба и обратился к собравшимся, которых я насчитала около двадцати пяти человек.

– Спасибо вам всем, что пришли…

Внезапно он замолчал, и я проследила за его взглядом. В зал вошла молодая чернокожая женщина и, тихо прикрыв за собой дверь, направилась к первому ряду. Подошвы ее туфель тихо шелестели по устилавшему зал ковру. Все сразу повернули головы в ее сторону, послышался ропот, и я уловила обрывки фраз:

– Учительница английского.

– Негритянка, которую наняла миссис Хоук.

– Я слышала, она близка с дочкой Глассов.

Руби поднялась и направилась навстречу женщине.

– Девочка моя дорогая, – сказала учительница и заключила Руби в крепкие объятия.

Да, они действительно обнялись, а не просто прикоснулись друг к другу, и некоторое время так и стояли в проходе.

Наконец женщина отстранилась от Руби и подошла к нам с Полом.

– Я Нэнси Уэллс, – представилась она и протянула руку. – Учительница английского языка. Рада с вами познакомиться, хотя это и случилось при весьма печальных обстоятельствах.

Пол поднялся и натянуто произнес:

– Мисс Уэллс, я Пол Гласс, а это моя жена Энджи и сын Пи Джей.

Я заметила, что Пол не пожал руку учительнице. Мисс Уэллс внутренне сжалась и повернулась ко мне:

– Мэм.

Я внезапно запаниковала, не зная, как поступить, но потом, намеренно глядя на мисс Уэллс и не желая смотреть на Пола, протянула ей руку, и она пожала ее в ответ.

Кожа мисс Уэллс была теплой и нежной, как если бы она постоянно пользовалась кремом для рук, а вот ее рукопожатие оказалось довольно крепким.

Еще ни разу в жизни я не дотрагивалась до чернокожего человека.

В Висконсине множество чернокожих мигрантов работали в вишневых садах во время сбора урожая. Каждое лето в июле они приезжали в округ Дор вместе со своими семьями и селились в бараках, расположенных рядом с садами. Мужчины, женщины и дети постарше собирали вишню, а малыши целыми днями играли на улице под присмотром пожилых или немощных родственников.

Но рабочих рук все равно не хватало. И многие мальчишки из нашего округа, в том числе и мои братья, зарабатывали на карманные расходы, собирая урожай. Однако мне, Дори и Кэрол Энн родители запрещали выполнять такую работу.

«Девушки могут заработать на жизнь более достойным способом», – говорили они.

Так я и стала подрабатывать горничной в «Гордон Лодж».

Однако иногда по выходным мы с подругами отправлялись в сады и с разрешения хозяев собирали ягоды на варенье или для пирогов. Время от времени, ловя на себе взгляды проходивших мимо рабочих, я улыбалась им и махала рукой, а они послушно махали мне в ответ. Но до сегодняшнего дня я не сталкивалась с чернокожими так близко.

Ласково поговорив с малышом, мисс Уэллс хотела занять место во втором ряду, но Руби произнесла:

– Прошу вас, мисс Уэллс, сядьте рядом со мной.

Я была ошеломлена: впервые с момента нашего прибытия в Стоункилл услышала из уст Руби целую фразу.

Учительница кивнула и опустилась на стул рядом с девочкой.

Мистер Вагнер продолжил свою речь:

– И снова благодарю вас всех за то, что пришли. Мы собрались здесь, чтобы почтить память скончавшегося недавно Генри Гласса…

Он снова осекся, так как в зал вошел еще один опоздавший. Невысокий, в коричневом костюме и фетровой шляпе, почти полностью закрывавшей верхнюю часть лица, мужчина остановился в центре прохода.

– Помочь вам найти место, сэр? – громко спросил похоронный агент.

– Нет, благодарю вас, – ответил мужчина и прошел вперед. – Я здесь потому, что мисс Руби Гласс попросила меня провести церемонию прощания.

В зале раздался гул голосов. Один из присутствующих поднялся и сказал:

– Таким, как он, здесь не место! Только не на похоронах Генри Гласса. Вышвырните его вон!

Остальные одобрительно закивали и даже привстали со своих мест.

– Это правда, юная леди? – обратился к Руби мистер Вагнер. – Вы действительно пригласили этого человека провести церемонию прощания с вашим отцом?

Руби кивнула и повернулась к мужчине.

– Спасибо, что пришли, доктор Шепард.

Тот коснулся ее плеча и заметил дрогнувшим голосом:

– Не стоит благодарности, Руби.

– Вышвырните его вон! – снова повторил кто-то, хотя и не так решительно, как прежде.

На этот раз никто из присутствующих его не поддержал.

Вскинув брови, мистер Вагнер бросил взгляд на Пола, но тот только пожал плечами.

Доктор Шепард снял шляпу и вышел в центр зала, многозначительно посмотрев на мистера Вагнера. Сконфуженный похоронный агент был вынужден уступить ему место.

Я коснулась пальцами руки Пола и шепотом спросила:

– Что происходит?

Но вместо ответа муж посмотрел на Руби поверх моей головы. Я видела, как их взгляды встретились. Пол нахмурился, но когда Руби умоляюще склонила голову, едва заметно кивнул и опустил глаза.

– Генри Глассом восхищались многие из присутствующих в этом зале, – раздался низкий голос доктора Шепарда.

Крепче прижав к себе малыша, я украдкой посмотрела на Руби. Ее глаза приобрели мечтательное выражение, а на губах заиграла еле заметная улыбка.

– Но что случилось с этим человеком? – продолжал доктор Шепард. – Без сомнения, его семья испытывает чувство невосполнимой потери. Исчезновение миссис Гласс наверняка стало для мистера Гласса тяжелым ударом. Не многие из нас смогли бы справиться с таким потрясением. И тогда мистер Гласс принял решение покончить с собой. Это настоящая трагедия. – Доктор покачал головой и замолчал.

Все тоже молчали, и мне показалось, что пауза затянулась. Нарушил тишину Пи Джей, громко вскрикнув.

– Так и есть, молодой человек, – сказал доктор Шепард, взглянув на малыша. – Вы совершенно правы. Только так и можно на это ответить. Я не священник и никогда не организовывал похорон. Я воспитывался в квакерских традициях, а они гласят, что перед Богом все равны. Поэтому предлагаю каждому из вас, соблюдая очередность и уважение друг к другу, встать и сказать несколько слов. – Он окинул взглядом присутствующих. – Но это не обязательно. Вы можете попрощаться с Генри Глассом молча, если таков ваш выбор.

Доктор Шепард опустил голову и сложил руки перед собой. Присутствующие в зале почувствовали себя неуютно и принялись малодушно переглядываться, пока не поднялся один из мужчин.

– Генри Гласс был истинным американцем, – сказал он. – Патриотом и националистом. Он служил своей стране и своему Богу.

– Верно, верно, – раздались голоса.

Выступивший кивнул, явно испытав облегчение от того, что его поддержали, и сел на место.

Поднялся еще один мужчина.

– Генри был очень преданным и всегда держал слово, – нерешительно произнес он и, оглядев присутствующих, опустился на стул.

Доктор Шепард медленно кивнул, как если бы пребывал в глубокой задумчивости, и немного подождал, но больше никто не пожелал взять слово.

– Благодарю вас всех. – Взглянув на гроб, он подошел к Руби и сжал ее плечо. Их взгляды встретились, и мне показалось, что я увидела, как в уголках глаз доктора блеснули слезы.

Больше доктор Шепард ни к кому не подошел и быстро покинул зал.

Глава 24
Руби

Шепард уходил, и Руби не отрываясь смотрела ему вслед.

Была ли она в него влюблена? Нет. Ничего подобного. Даже если бы он был моложе, Руби не влюбилась бы в него.

Она любила его как дочь.

А вот любила ли Руби своего отца? Она задумалась. Было время, когда любила или думала, что любит, но тогда она была маленькой и совсем не понимала его. Отец проявлял заботу, присматривал за ней после смерти бабушки и все время был рядом. Но теперь она понимала, что это никому не принесло ничего хорошего.

Шепард любил ее иначе. Его любовь была осознанным выбором, ведь он мог выбрать кого угодно, но выбрал Руби.

И за это она всегда будет любить его сильнее, чем собственного отца.

Руби нравились сказанные им слова и совершенные поступки, поэтому она и попросила Шепарда провести церемонию прощания с отцом. Отцу такое ужасно не понравилось бы.

Несколько недель назад Шепард объяснил ей суть квакерства, и Руби сочла это движение замечательным. Она не слишком много знала о религии, но если бы ей пришлось выбирать, непременно предпочла бы стать Другом, как и Шепард. Ей бы понравилось находиться в священном месте, где почти всегда царит тишина, где никто не указывает, куда садиться, как стоять и какие песни петь. Она нарушила бы молчание лишь в том случае, если бы решилась сказать что-то очень важное, а еще ей не пришлось бы слушать окружающих, только если бы они не сочли необходимым поделиться чем-то значительным.[10]10
  Общество Друзей.


[Закрыть]

– Как-нибудь я хочу пойти вместе с вами на собрание и собственными глазами увидеть, что происходит на встрече квакеров, – заметила Руби.

– Что ж, это было бы замечательно, – улыбнулся Шепард.

Глава 25
Энджи

После ухода доктора Шепарда, казалось, никто не знал, что еще сказать. Наконец мистер Вагнер встал, поблагодарил всех присутствующих и четко поставленным голосом учителя, задающего домашнюю работу, сообщил дальнейший порядок действий.

Прежде чем мы вышли на стоянку, многие уже тронулись в путь, словно старались поскорее уехать. Те же, кто остался, избегали нас: сидели в своих машинах с работающими моторами и включенными фарами и ждали. Кто-то курил, кто-то крутил ручку радио. Несколько репортеров все еще слонялись по стоянке и напоминали бабочек, бесцельно перелетавших с цветка на цветок в теплый весенний день.

Когда мы направились к своему автомобилю, Руби спросила Пола, нельзя ли ей поехать с мисс Уэллс, и тот нехотя уступил. Я наблюдала, как учительница открыла дверцу видавшего виды «шевроле»: бледно-желтого с черной крышей, – а когда Руби уселась на пассажирское сиденье, захлопнула ее.

Пол медленно поехал за катафалком, мисс Уэллс последовала за нами. Оглянувшись, я увидела еще несколько автомобилей – очевидно, это были те скорбящие, которые решили подождать нас на стоянке, и наверняка все те же назойливые репортеры.

– Мы должны заставить Руби объяснить, что происходит, – сказала я Полу по дороге на кладбище.

– Если Руби не хочет говорить, то мы ничего от нее не добьемся.

– Но это же какое-то сумасшествие! – продолжала упорствовать я. – Кто такой этот доктор Шепард? Кто все эти люди, сидевшие в зале? Половина из них даже не поздоровались с тобой. А большинство не только не поехали на кладбище, но даже не попрощались с нами. Никогда не видела, чтобы люди вели себя так беспардонно на похоронах. Это все друзья Генри? – не унималась я, хотя и понимала, что веду себя как сварливая жена. – Или Сильи? Думаешь, кто-то из них знает, куда она отправилась?

Пол молча пожал плечами.

– Ты знаешь кого-то из этих людей, верно? – спросила я. – Могу с уверенностью сказать, что знаешь.

– Ты задаешь слишком много вопросов. – Муж забарабанил пальцами по рулю.

– А ты избегаешь отвечать на них, – не осталась я в долгу. – Это же твоя семья. Как ты можешь оставаться таким безучастным?

Подъехав к перекрестку, Пол нажал на педаль тормоза, дожидаясь пока офицер полиции не разрешит ехать дальше. Наконец тот взмахнул рукой, показывая, что можно проезжать.

– Энджел, это в самом деле имеет какое-то значение?

– Да, – настойчиво произнесла я. – Имеет. Потому что все это очень странно. – Меня передернуло, хотя в машине было тепло и даже душно. – Я не люблю тайны. Как Силья могла вот так запросто бросить дочь? Не понимаю. И хочу знать, что случилось.

– Полагаю, у тебя нет выбора, – вздохнул Пол. – Полиции прекрасно известно об исчезновении Сильи. Они проверили все вокзалы и аэропорты, и если бы кто-то увидел женщину, похожую на нее, наверняка уже знали бы об этом. Но ясно же, что Силья не хотела, чтобы ее нашли, поэтому не оставила никаких следов. Что же касается Руби, она откроется, когда будет готова. Но этот момент еще не настал. – Пол подъехал к воротам кладбища. – Я думаю, единственное, что имеет смысл для всех нас, включая Руби, это как можно скорее вернуться в Висконсин. Как только мы покинем это место, моя племянница, возможно, захочет поговорить.

Я выдохнула с облегчением, ведь именно этого и хотела – вернуться домой. Я не могла поверить, что желаемое так легко заполучить.

Руби тоже необходимо уехать из Стоункилла. Генри мертв, Силья исчезла и, возможно, никогда не вернется. Суровая реальность повергла девочку в шок. Ей просто необходимо оказаться там, где можно было бы спокойно погоревать об отце и смириться с бегством матери.

Мы заберем ее с собой, и я о ней позабочусь. Очевидно, что у девочки нет подруг, а поддержку на похоронах ей оказала лишь мисс Уэллс да этот странный доктор Шепард.

Да, для всех нас будет лучше, если мы уедем из Стоункилла.

Генри похоронили на большом католическом кладбище, располагавшемся неподалеку от шоссе. Повсюду виднелись надгробия и искусно выполненные изваяния святых и ангелов-хранителей.

Вытирая слезы и постоянно сморкаясь, Пол еле слышным голосом пожелал брату удачи на пути в иной мир, и гроб опустили в могилу. Я не знала, что и думать. Пол был воспитан в католической вере, как и я, иначе мы не смогли бы повенчаться в церкви Святой Марии, но в глубине души была уверена, что он не верит в Бога.

«Я ничего не имею против церковных ритуалов, – объяснил он мне, когда мы только начали планировать свадебную церемонию. – Причастия, преклонение колен, исповеди… все это способствует очищению, но кое во что я больше не верю. Например, в существование ада и рая, в непререкаемую власть священников… только никому об этом не рассказывай, иначе нам укажут на дверь прежде, чем мы успеем произнести клятвы».

Я не могла представить ничего хуже того, чтобы вечно жить в окружении демонов и адского пламени. Впрочем, я никогда не допускала даже мимолетной мысли о самоубийстве. Те, кто решился на такой грех, должно быть, испытывали такие муки при жизни, что ад им казался не самым худшим исходом. При мысли об этом я разрыдалась – впервые с того самого момента, как узнала о смерти Генри.

Мисс Уэллс подошла ко мне и коснулась руки. Я знала, что учительница хотела всего лишь утешить, однако ее жест показался мне таким же неприятным, как неожиданное прикосновение незнакомца в переполненном автобусе. Неужели все дело в цвете ее кожи? Я хотела думать о себе лучше и надеялась, что почувствовала бы то же самое, будь мисс Уэллс белой.

В любом случае, отстранившись, я поступила бы невежливо, а потому просто стояла и ждала, когда мисс Уэллс уберет руку.

Служащие кладбища начали засыпать гроб Генри землей. Те немногие, кто решил приехать на кладбище, пожав Полу руку, заспешили к своим машинам. Мистер Вагнер уехал вместе с водителем катафалка. Вскоре у могилы Генри не осталось никого, кроме мисс Уэллс, нас да нескольких державшихся на расстоянии репортеров.

– Мне нужно возвращаться в школу, – сказала мисс Уэллс, когда мы направились к машинам. – Руби, позвони мне, ладно?

Кивнув, Руби обняла учительницу и шепотом произнесла:

– Спасибо, что приехали.

Учительница кивнула нам с Полом.

– Приятно было с вами познакомиться мистер Гласс, миссис Гласс. Еще раз примите мои соболезнования.

Она уже развернулась, чтобы уйти, когда я поймала ее за рукав пальто.

– Мисс Уэллс, не придете ли вы сегодня к нам на ужин?

Ошеломленная собственной импульсивностью, я прикрыла рот рукой. Приглашение сорвалось с языка прежде, чем я успела как следует подумать. Но я сочла, что с моей стороны будет уместно проявить вежливость. Ведь именно так поступают соседи. Мне хотелось хоть как-то отплатить этой женщине за ее доброе отношение к Руби.

Очевидно, мои слова застали мисс Уэллс врасплох.

– Благодарю вас за столь любезное приглашение, но, боюсь, мне будет неуютно ехать назад одной, особенно в том районе, где живет семья Руби.

Я была немного сбита с толку, но потом поняла, что хотела сказать мисс Уэллс.

– Мистер Гласс мог бы заехать за вами, а потом отвезти домой, – предложила я и повернулась к Полу. – Ты же сделаешь это, верно?

Брови мужа сошлись на переносице, а губы сжались в узкую полоску. Пол явно предпочел бы, чтобы я предварительно посоветовалась с ним.

Однако через мгновение он произнес.

– Да, могу.

– В таком случае решено, – улыбнулась я учительнице. – Мистер Гласс заедет за вами в семь.