Текст книги "Над пропастью
(Роман)"

Автор книги: Шукур Халмирзаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Курбан перебирал четки, прикрыв глаза, наблюдал за ишаном Судуром, который, казалось, спал, откинувшись на подушку. Но он не спал, Курбан хорошо знал это.

Ишан Судур, почувствовав на себе его взгляд, улыбнулся.

– Заснул я… Как нехорошо! Ай-яй-яй! Давайте поужинаем, – сверкнул он большими глазами на Курбана.

– Вы устали, хазрат, – сказал Турсун, подавая ему пиалу горячего чая.

– Устал? Да, – рассеянно проговорил ишан Судур. Он принял пиалу, отломил кусочек сдобной лепешки, повернулся к Курбану. – Мы слушаем тебя. Скажи, чем же так притягательны речи неверных, если чернь готова их слушать денно и нощно? Может быть, в них все те же сказки? – Хазрат понимал: неспроста Курбан начал разговор со сказок. И так захотелось ему, чтобы тот сейчас угадал его мысль, согласился: вот именно, учитель, – сказки! Разве можно поверить всему, что так любят обещать большевики?

– Вы просили говорить откровенно, учитель, – сказал Курбан, прямо глянув на хазрата.

– Говори!

– Большевики любой разговор начинают как раз с этого: разве можно верить сказкам о благе в потустороннем мире. Кто знает, как хорошо будет там, когда прекратится ваше земное существование?..

– Значит, они расшатывают веру? – перебил хазрат. – Именно здесь они вбивают свой клин?

– Нет, мой учитель. Они не говорят о вере. Да им ли о том говорить! Что они знают? Они говорят о жизни. Есть два понятия, они близки, как руки – правая и левая… Вы учили меня этому… Слово и – дело…

И опять хазрат не выдержал – перебил. Но на этот раз он хитрил и выдал хитрость сухим, неприятным смешком.

– Как хорошо ты сказал, сын мой: в детстве были сказки. То есть было слово услышанное. А потом было дело. Да, да! Маленький человек любит послушать, а когда он взрослеет, мужает, ему нужно уже дело! Он садится в седло! Становится воином! Ты хорошо сказал… Но не до конца. После дела будет опять слово. Слово – произнесенное! И как я был всегда счастлив, когда видел в тебе то великое, что дано избранникам аллаха: твое дело – твое слово… Не разрушили еще в Байсуне медресе, мечети? – вдруг спросил он.

– Город полон красными аскерами. В доме Рамазанбая, я уже вам говорил, человек сорок, как в казарме, расположились… Ваше преосвященство, я уверен, дочь бая может рассказать о поведении красных аскеров все, что вам интересно.

Ишан Судур глянул на насупившегося Турсуна.

– Вы успели поговорить с ней?

– Всего несколько слов…

– Ничего. Будет время… Я поговорю с ней… Теперь ночь. Я устал… Идите.

24

Климат Кукташа очень схож с климатом Байсуна. Здесь также на северных склонах гор в эту пору властвует зима – все покрыто снежным покрывалом. Чем дальше от этих гор на юг, тем теплее и суше. Хотя адыры еще не зазеленели нежной травой, кое-где в оврагах, куда пока не достигают лучи солнца, лежит грязный, словно посыпанный сажей, снег; в нос бьет парной запах земли.

В полдень к Кукташу с трех сторон приближались: верблюжий караван, «бухарский отряд» Усманходжи Пулатходжаева и другой отряд – Энвера-паши.

Как правило, когда весна засушливая, травы в степях рано скашивают. Степной щавель заготавливают в начале лета и скирдуют прямо на месте. Прошлогодние стога остались нетронутыми. Только некоторые из них разметало ветром. Путник, совершивший долгий путь по безлюдным горам и знойной пустыне, легко вздыхал, увидя стога, потому что они были провозвестникахи близкого человеческого жилья.

Вот по такой степи двигался верблюжий караван. У одногорбого верблюда, привязанного тонкой веревкой к семенящему впереди ослу караванбаши, на шее звонко позванивал медный колокольчик. Караванбаши – с обветренным, задубелым, морщинистым лицом, – приложив ладонь козырьком, всматривался в даль. По обе стороны каравана, зорко поглядывая по сторонам, гарцевало на породистых ахалтекинцах до полусотни вооруженных всадников. Изрядно вымазавшиеся в грязи кони и верблюды свидетельствовали о долгом пути.

В окружении группы всадников, на коне черной масти, ехал один из самых верных и надежных советников бухарского эмира посол Нуруллахан, многие годы проживавший в Кабуле. Ему было уже за шестьдесят, лицо утомленное. Нуруллахан слыл знатоком в государственных делах, ему не было равных в красноречии. В последнее время он тосковал по родине. И вот теперь, спустя много лет, он переправился через Аму и наконец-то ступил на родную землю.

В свое время Нуруллахан прозорливо предсказал возможность революции в Бухаре, и если ошибся, то лишь в том, что это событие произойдет так скоро. Но чего он никак не мог предвидеть – так это стремительности развития событий.

Слухам о том, что свергли Саида Алимхана, он не верил до тех пор, пока не рассказал ему о таком печальном событии сам ишан Судур при их встрече в здании бухарского посольства в Кабуле.

Итак, Саид Алимхан свергнут. О нем теперь можно разве что вспоминать. Его вроде как нет…

Его нет – но Бухара-то есть! И вот Англия, Америка, Германия и вслед за ними Франция, уже вдогонку Турция устремились к Бухаре, вопя об исторической необходимости спасения священной Бухары от гибели. Вначале эта пятерка кричала дружным хором, представляя словно бы все «заинтересованное человечество», затем голоса зазвучали тише. Затем разрозненно, становилась все заметнее хищническая заинтересованность каждой из сторон ухватить только для себя если не все, то хотя бы большой кусок. Началась их грызня между собой. Этой передышкой воспользовались бухарские большевики. Переходя от кишлака к кишлаку, забираясь все дальше в степь и все выше в горы, они все шире распространяли свою – советскую – власть, отравляя мысли темных людей своими идеями.

В споре за «бухарский пирог» сильней других оказались англичане. Дело было доведено от переговоров до составления договора о превращении Бухары в протекторат Англии.

Накануне передачи оружия англичане затеяли возню: возник вопрос – кто возглавит в Восточной Бухаре войска? Оружие должно попасть в надежные руки! Наконец, опять же они, англичане, открыто заявили о необходимости замены командующего исламской армией.

В окружении Саида Алимхана, пожалуй, никто не сомневался в сильных качествах Ибрагимбека как командующего. Он безгранично верен эмиру. Десятки раз он доказал на деле, что бесстрашен, безжалостен, способен повести за собой на кровавую сечу, биться до последнего. Кому еще поверят люди перед боем так, как ему? Нет, никого другого нет, кто равен Ибрагимбеку в качестве командующего.

Это ясно. Это уже так ясно, что стареющий и утомленный дальней дорогой Нуруллахан может позволить себе вздремнуть и мысленно перебирать как четки: смел до отчаянности… угадывает каждую мысль противника… поведет за собой…

Однако в борьбе «за спасение Бухары, гибнущей от большевизма» этих качеств явно маловато – так сочли иностранные советники, окружавшие опального эмира. В эту борьбу в любой момент может вмешаться правительство РСФСР. Причем, совершенно на законном основании. На основе заключенного договора о дружбе Советское правительство Бухарской республики получило, по своей просьбе, от России военную помощь в виде нескольких соединений регулярной армии. Следовательно, уже при появлении здесь английского оружия, английских советников Россия не останется сторонним наблюдателем.

И новое обращение Советского правительства Бухары за помощью к России никого не удивило. Вот так все осложнилось. Кто теперь должен стать во главе «исламской армии»? Нет, уже не только воин – но человек, который для всей этой черни – как сам аллах! Чтобы, увидев его, люди пали ниц, и тут же забыли обо всем, его послушались. И только одно у всех на уме: все вернулось, все как было, искупим грехи наши, послужим… Народ – у ног! А теперь разговор о том, куда идти дальше, И здесь нужен уже не воин – но политик…

После долгого раздумья появилась необходимость внесения «поправки» в планы эмира. Эту «поправку» поддержали и некоторые государственные деятели Афганистана. (Нуруллахан хорошо знал: они не напрасно поддерживают. И не только ему, но и Саиду Алимхану известно, что эти афганские круги давно лелеют мечту о присоединении Бухары к Харасану, чтобы создать «Великий Афганский эмират»).

Но Нуруллахан знал хорошо и другое – иностранцы хотят взять в свои руки вожжи исламской армии. Пусть берут… Эмир тоже не лыком шит.

Нуруллахан искал возможность переодеться, принять более официальный облик, когда увидел вдали, на горе, – поднимающийся дым.

– Бек, посмотрите вперед! – сказал он курбаши Шоберди, ехавшему слева от него. – Они жгут костры! Это сигнал.

Шоберди некоторое время наблюдал за дымом, прежде чем ответить.

– Нас заметили… оповещают Ибрагимбека, – наконец сказал он. – Скоро его люди появятся. Подождем?..

Двинулся в путь и отряд Пулатходжаева, с ним седьмой Туркестанский полк. Отдохнули в чаще ивовой рощи на берегу Тентаксая, теперь вперед.

Карим Рахман находился в положении сложнейшем: он получил задание следить неусыпно и неотступно за тем, что вообще ни у кого не должно вызывать даже тени недоверия.

Пулатходжаев… Кто мог усомниться в нем? Не он ли теперь глава всему, глава советской власти!

Но входили в палатку, где Пулатходжаев, турецкие офицеры. Конечно же, там идут дипломатические разговоры. Но… Али Ризо-эффенди и Данияр-эффенди, эти двое держат в руках всю милицию. Понятно, они охраняют Пулатходжаева. Но…

Карим Рахман будто в растерянности блуждал вокруг палатки, когда из палатки кто-то выскочил и быстро засеменил, удаляясь в сторону, где были привязаны лошади. Хотя он был одет в рваный халат, а на голове торчал колпак дервиша и борода отросла по грудь, Карим узнал его: Газибек!

Газибек шесть лет назад был правителем Байсуна. О распутстве бека горожане говорили постоянно. Уводил невест, совращал чужих жен, – многое прощалось ему, на многое закрывали глаза в страхе перед ним. Но вот чаша терпения переполнилась: стало известно, что Газибек изнасиловал одиннадцатилетнюю дочь женщины из кишлака Пасурхи, которая стирала белье его жен. Отец девочки, раздирая на себе одежду, с истошными воплями прибежал в кишлак. Пока он кричал, из Пасурхи прискакало человек сто мужчин. Они постучали в ворота, требуя Газибека. Вышли его охранники, решив прогнать смутьянов, но не тут-то было! Наболело! Горожане примкнули к дехканам, кто-то крикнул: «Мусульмане! Покончим с подлостью!», люди бросились за нукерами, и те, не выдержав жестокой драки, поспешили укрыться за воротами дома своего хозяина.

Бешеный рев толпы не утихал. К толпе присоединились и некоторые видные горожане, занимавшие высокое положение в местном обществе. Они помнили о том, что Газибек был пришлым, откуда-то из Карши, уже одно это давно вызывало озлобленность и скрытую неприязнь к нему здешних вельмож. Толпа росла.

Вспомнили о приехавшем из Бухары на побывку домой, в Байсун, могущественнейшем земляке – его преосвященстве ишане Судуре. Побежали в Большое медресе, где он находился, привели с собой. Ишан Судур, в мгновенно наступившей тишине, постучал в ворота и назвался. Ворота не открылись.

Это было неслыханно! Толпа всю ночь стерегла тишину затаившегося дома.

Рано утром народ снова обратился к ишану Судуру. Тот, возмущенный непокорностью Газибека, спокойно подошел к дому и властно приказал: «Сокрушите ворота!» В мгновение ока ворота лежали на земле. Но двор и дом были безлюдны. Газибек ночью с домочадцами и со всеми своими людьми бежал через потайной ход заднего двора.

Ишан Судур позвал к себе влиятельных байсунцев, составил сам и продиктовал им жалобу на Газибека эмиру Саиду Алимхану. Вернувшись из Бухары через сорок дней, отцы города сообщили народу: «Поймали Газибека в Карши, он привезен в Бухару и брошен в зиндан. Там он и сгниет!» «Слава и хвала эмиру!» – вскричал народ. Ишан Судур позднее, приехав после долгих странствий по свету снова на отдых в Байсун, говорил с удовлетворением: «Так-то, дети мои, прислушался эмир к гласу народному. Восторжествовала справедливость!» Понимал ли его преосвященство тогда, что дело не в жалобе, – что эмиру эта чернь, что ему эта грязная бумага, испятнанная сотнями грязных пальцев! Но с письмом этим пришли люди уважаемые… Сам ишан Судур… И эмир над зинданом, куда по его приказу был брошен блудливый бек, сказал: «Пусть и сгниет здесь…»

Он бы так и сгнил в зиндане. Если бы не великие события…

Газибека освободили как жертву эмира и, когда выводили, кто-то, сняв с себя, набросил на него свой халат, кто-то сунул ему в руку половину лепешки…

Куда было идти жертве произвола эмира? Газибек пришел к самому большому начальнику этих, советских.

Еще в Байсуне Карим Рахман сообщил о том, что в отряде Пулатходжаева проводником работает Газибек.

Люди помнили Газибека. Конечно, разговоры о нем не миновали и ушей Пулатходжаева. «Если все это правда, я отдам его на суд народа!» – заявил он, едва услышав о любовных похождениях бывшего бека-ловеласа. Но тот вел себя смирно. И Пулатходжаев потух. Ему нравились раскаявшиеся. Они верно служат.

Газибек при ходьбе сутулился, часто покашливал. Идя по его следу, Карим Рахман застал Газибека сидящим на пеньке под талом. «Не подходи! – надрывно кашляя, закричал тот, – не прикасайся – я источаю гибель! Больной я, очень больной».

Что это: остерегал? Угрожал?

Карим Рахман знал: это опасно – близко подходить к пораженному чахоткой.

Отступился.

Красноармейцы вброд, на конях, переправлялись через речку. Их бил озноб.

К Усманходже Пулатходжаеву – рядом с ним командир полка Морозенко и генеральный консул РСФСР в Термезе Нагорный, – подскакал на вороном карабаире Газибек и, что-то сказав, поскакал вперед.

Карим Рахман, непроизвольно вырвавшись из строя, погнал своего коня вслед за ним.

– Это что такое! – раздался строгий окрик Пулатходжаева. – Стоять!

Карим Рахман делает вид, что пытается усмирить коня, оправдывается: вот – не удержал… Однако мало-помалу приблизился и, чтобы было понятно и русским командирам, проговорил по-русски:

– Товарищ председатель, темный человек – этот борода! Ведь вы знаете, что о нем говорят люди…

Председатель посмотрел на него со смешком.

– Излишняя подозрительность ссорит даже друзей, – сказал он. – Я много слышал про этого человека. Великий грешник! А в чем его грех? Что любил женщин? А кто не любил женщин? Кто не был молодым! И еще скажите: кого еще за такой невинный грех постигала такая страшная кара? Зиндан по указанию самого эмира… Зиндан не для нищего, для бека! О чем вы говорите?.. – И, отвернувшись, хлестнул коня.

Энвер-паша распахнул тулуп на волчьем меху, устало вздохнул. Взял бинокль, посмотрел вниз. У подножия горы был виден кишлак, люди, всадники. Заныло сердце: неужели Ибрагимбек не получил специального послания и указа эмира? Он знаком подозвал к себе Мухитдина.

– В чем дело? Почему нас не встречают? Не знают о нас? Не ждут?

В тот же день, когда срочно был вызван в Кабул из Германии, он узнал от Хаджи-эфенди, в чем дело: Саид Алимхан оказался в тяжелейшем положении. На тайном совещании в Кабуле с участием Эссертона, Тодуэлла, Кастанье (первый – посол Англии в Кашгарии, второй – посол Америки в Ташкенте, третий – французский коммерсант), в присутствии эмира Алимхана он сам, Энвер-паша, убедился, что, кроме него, нет другого человека, который мог бы теперь возглавить исламскую армию. Правда, эмир долго колебался… Но они настояли!..

– Я вижу, сколько у меня единомышленников здесь. Люди, которые все понимают… А кого я встречу там? – засомневался новоявленный. Он прекрасно знал, что в это смутное время даже большим войском не выиграешь того, на что ставишь карту. И тут ему выложили его козыри. Сказали:

– Ишан Судур.

Ишан Судур…

Саид Алихмхан успокоился, услышав это имя. Ишан Судур – это человек, который может все… Всю чернь – повернуть, куда надо…

– Где он?

– Близко.

– И все же я не верю ему.

– Я тоже. Время такое: никому… Ни-ко-му…

Не станет ишан Судур другом Энверу-паше. Да и как он им может стать, когда его заветная мечта увидеть Бухару суверенной, независимой, а речь идет о присоединении Бухарского ханства к Турции? Никогда!..

Энвер-паша поднял бинокль, всматривался в горизонт, словно там он собирался увидеть запоздавший караван. Караван должен доставить документы, подтверждающие его полномочия.

25

Ишан Судур был в хорошем расположении духа. Проснулся он рано, как никогда бодрым. Ощущение прилива новых сил, твердой уверенности в правильности всех своих действий выпрямило его.

Его преосвященство за преданность, за сыновнюю верность вознаградил Курбана откровенностью за откровенность: рассказал о том, как тогда, в начале марта, оказался на афганской границе.

Тогда он, ишан Судур от медресе Кукелдаш, энергично шагая, направился прямо во дворец, где хотел встретиться со своим близким приятелем, первым министром двора и казначеем Урганжи, Урганжи был в курсе всех государственных тайн и секретов, значит, он, по мнению ишана Судура, широко осведомлен о происходящих политических событиях в столице. Было о чем поговорить.

Урганжи сидел на пышной пирушке, устроенной на пятачке напротив гарема, среди вельмож и послов России господ Шульке и Иванова. Бывая на этом пятачке, ишан Судур всегда страдал, считая безнравственным находиться здесь, потому что рядом находился зиндан, куда были брошены самые опасные политические заключенные. Яму закрывала железная решетка. Эмир намеренно велел организовать пирушку именно на этом пятачке, желая видеть в оковах на дне зиндана своих противников. Это была изуверская, изощренная пытка тех, кто был обречен на пожизненное гниение в яме.

Ишан Судур и на сей раз не захотел участвовать в пирушке, через слугу вызвал Урганжи. Первый министр, словно увидев пророка, широко раскрыл объятия. «О, родной мой!» – воскликнул он и, спустившись вниз вместе с ишаном Судуром, повел его в отдельную комнату. Его преосвященство предостерег: «Вас могут хватиться!» – на что Урганжи ответил со смешком: «Где там. Им сейчас не до меня, весь мир вдребезги пьян!»

Ишан Судур заметил и брезгливо передернулся: казначей тоже – как «весь мир», от него разило перегаром, глаза мутные.

В комнате Урганжи сразу же заговорил о главном: по заключенному мирному договору с Фрунзе (Кызылтепинский договор 1918 года) эмир согласился, что количество нукеров на границе не превысит двенадцати тысяч. Однако, по его тайному указу, было немедленно мобилизовано и сосредоточено в Бухаре около тридцати тысяч человек. Теперь их надо вооружить. На двух военных заводах работают пленные австрийцы, но что они могут? Надо покупать оружие. Надо ввозить. Как?..

Что в городе?

Эмир много наобещал «младобухарцам»: и реорганизовать государственные учреждения, и провести социально-экономическую реформу, молодые люди уж так понравились ему своим стремлением вести родину к благоденствию; понравился и эмир этим молодым людям, встретив его понимание и поддержку, они заколебались-засомневались и уже готовы были покаяться в том, что выступали против эмира, но… После сладостной беседы во дворце «младобухарцы» оказались в зиндане. Поистине – с неба на землю, из рая в ад. И по сей день кого-то вылавливают, волокут к зиндану…

Разгорячившись, Урганжи и слова не давал сказать ишану Судуру. Теперь – самое больное для него – торговля. Какая теперь торговля?! Раньше, при царе, в России каракулевую шкурку продавали по двенадцать рублей за штуку, пуд хлопка – за девять, теперь шкурка стоит один рубль семьдесят копеек, хлопок – рубль. Его величество наложил запрет на торговлю с РСФСР – и что? Пустеет казна, нищает страна…

Эмир, на всякий случай, готовит исподволь побег за границу, об этом есть договоренность с послом Англии в Кашгарии Эссертоном и его коллегой в Мешхеде Мелиссоном. Вполне приемлемым считается даже переход его величества сначала в Кашгарию, через Памир, а затем в Англию…

– Все мы потеряли голову… Рыночные цены подскочили в четырнадцать раз. Можете себе представить положение народа!.. Нет доверия престолу. Все – плохо. Все – безысходно плохо…

– Конец света! – бормотал ишан Судур.

Его преосвященство и раньше, когда он размышлял о бедственном положении страны, или когда какой-то властитель или чинуша наносили ему тяжкую обиду, преследовала мысль – бежать. Бежать – куда-то далеко, в уединение. От всех даров и пожертвований, стекавшихся отовсюду, одну часть он раздавал бедному люду, а остальное – отправлял настоятелю мазара Ходжаипак-ата шейху Асомиддину, который, продав весь товар, деньги пересылал ему. Эти деньги ишан Судур тайно отдавал Суюну Пинхасу, а тот превращал в золото, которое затем передавал Самаду-ювелиру и получал обратно в виде слитков. Один раз в году ишан Судур совершал паломничество к гробнице Ходжаипак-ата, там он проникал в подземелье, где прятал слитки.

Тяжелый разговор…

Ишан Судур сказал Урганжи: «Проветрюсь!» – и вышел из дворца.

Рассказ хазрата был прерван появлением Турсуна.

– Конюх жалуется на вашего коня, – обратился он к Курбану, – Очень беспокойно ведет себя. Говорит, надо перековать его.

– Ступайте, сын мой. Остальное не так уж важно. Доскажу при случае, – тепло улыбнулся ишан Судур. – А коня надо привести в порядок. Завтра у нас будет нелегкий день…

В конюшне при свете «летучей мыши» Курбан осмотрел коня. Подковы оказались в порядке. Гнедой спокойно косил глазом на хозяина.

Конюх молодой и, как подумалось Курбану, не привычный к лошадям, поливая ему на руки теплую воду из кумгана, негромко назвал пароль. Курбан тщательно вытирал руки полотенцем.

– Где мы можем поговорить?

– Идите за мной, – сказал конюх и повел его в конец конюшни, где один угол был отгорожен циновками из камыша.

– Ну, наконец-то! – сказал Курбан, крепко пожимая руку товарищу, которого так долго ждал.

– Я – конюх Саид. Пятый день здесь. Присматриваюсь.

– Почему хазрат не живет в доме? Неудобства юрты… Вблизи глубокий овраг… В чем дело?

– Очевидно, чего-то боится. Остерегается. Во втором стойле пять оседланных коней. Круглые сутки держим наготове… Его приказ! Со мной на этот счет он говорил лично.

– Что еще видел?

– За вами «приглядывают» двое. Одного отпугивает охотник…

– Киям. Мне он не так опасен. Кто-то поручил ему подслушивать. Пускай. Мне это ничем не грозит: я слушаю, а следовательно, молчу. Турсун не любит его, гоняет, – пусть… Кто второй?

– Его имя Муртаз.

– Муртаз… Он уже здесь!.. Однажды он оскорбил плетью моего Гнедого, и я сказал тогда, что конь отомстит… Потом меня предупредили: Муртаз хочет угнать моего Гнедого. Значит, он придет сюда…

– У нас мало времени.

– Да. – Курбан поднялся. Дошел до Гнедого и, похлопав его по холке, наклонился, словно бы для того, чтобы проверить подковы. Когда он вернулся к Саиду, раскрыл слегка измазанную землей ладонь. На ней два патрона к винтовке.

– Это – срочно, – сказал он.

– Понял.

– Есть третий – чуть позже.

Да, кратко, почти телеграфно, Курбан описал все: и обстановку в ставке Ибрагимбека, и внезапное появление Энвера-паши, свои встречи с Ибрагимбеком и ишаном Судуром, – все, что представляло интерес для Василия Васильевича. Листки тончайшей бумаги, испещренные арабской вязью, были скатаны и спрятаны под пулю. Курбан высыпал порох уже из четвертого патрона: информация шла к нему обильным потоком. Отправить это. Вслед другое. Есть связь!..

– Будет доставлено. Что еще?

– Изредка попадаться мне на глаза, самому не подходить.

– Ясно.

– Смотреть в оба.

– Все будет исполнено, господин шейх! – улыбнулся Саид, отвечая на рукопожатие.

26

Ибрагимбек стоял на крылечке балаханы, не отрываясь от бинокля. Настроение у него было приподнятое. Он совершенно спокоен, никто не смог выведать его истинного отношения к Энверу-паше. И потому, при личной встрече с ним, недоразумения Ибрагимбек исключал. Хорошая будет встреча!

– Тонготар! Коня! Ибрагимбек стал быстро спускаться по деревянной лестнице. Подвели коня, сивого в яблоках. Ибрагимбек с последней ступеньки молодцевато вскочил в седло. – Проведаю мать! – бросил он окружающим и погнал коня. Проскакал под чинарой. Тонготар со своими молодцами помчался за ним.

Тугайсары, Гуппанбай и даже ишан Судур удивленно смотрели ему вслед: какая нужда заставила его навещать старуху именно теперь?

Ибрагимбек, спустившись к речке, круто повернул в противоположную сторону от красноватого дома, видневшегося на пригорке, – помчался строго на юг. Он должен был поговорить наедине с человеком, которого увидел в бинокль в одной из ложбин предгорий, в окружении всадников.

Не сходя с коня, Ибрагимбек поздоровался с Нуруллаханом и, не обращая внимания на его округлившиеся глаза, отъехал от каравана в сторону. Нуруллахан, видя, что охрана Ибрагимбека держится от них на приличном расстоянии, тоже знаком остановил своих (с беком он встречался всего лишь один раз, на свадьбе, в Мазари Шарифе). «Может быть, Энвер раньше времени объявился?.. Перешел бы через Аму, все было бы в порядке… Дай бог, чтобы они ничего не сделали с ним!..» – подумал он с тревогой.

Ибрагимбек в упор смотрел на Нуруллахана: «что, игру затеяли?!» – чуть не вырвалось у него.

– Господин Нуруллахан! – сказал он. – Думаю, вы знаете причину, по которой я остановил вас здесь, на дороге. Возможно, вам известно и то, о чем спрошу?

– Конечно, господин Ибрагимбек, – сказал Нуруллахан сдержанно.

– Так? – Ибрагимбек сорвался. – Может, и причину скажете?

– Непременно… Энвер-паша был вынужден подчиниться воле тех, от кого он зависит. И не он один. Вы понимаете…

– Понимаю, – сказал Ибрагимбек. – Но почему вынужден?

Нуруллахан изложил ему самое главное: руководители иностранных государств без обиняков поставили перед эмиром условие – во главе исламской армии должен стать человек, которого они знают и которому могли бы полностью доверять во всех военных, политических, дипломатических делах…

– Одним словом, господина Энвера-пашу посчитали достойным стать командующим, – закончил Нуруллахан.

Ибрагимбек покрылся холодным потом: что это?.. Кому верить?.. Эмир был для него – богом! Вынужден… согласился… Он не сдержал своего слова! Какой позор… Тугайсары прав: от этого негодяя можно ожидать всего!

Не-е-ет, Ибрагимбек всем покажет: он не присоединится к Энверу-паше. Он останется со своим племенем! Его род не признает никого, кроме него!

– Это все? – сказал Ибрагимбек.

Нуруллахан понимал, что переживал в эти минуты бек. И удивился его спокойствию.

– Нет, – продолжал Нуруллахан ровным голосом. – Вы назначаетесь заместителем Энвера-паши.

Ибрагимбек усмехнулся желчно:

– Благодарю!

– И вам спасибо, – нисколько не меняясь в лице, проговорил Нуруллахан. – Теперь время передать вам личное послание его величества, составленное собственноручно.

Ибрагимбек вдруг полыхнул любопытным взглядом.

– Давайте! – сказал он.

Нуруллахан отвернул ворот чекменя и из кармана красного бархатного жилета достал свернутое треугольником, как талисман, послание.

Ибрагимбек, взяв «талисман», непроизвольно приложил его к глазам, губам, как святыню. Потом вскрыл и принялся жадно читать.

«…Крепкой, надежной опоре трона, нашему другу Ибрагимбеку мы подтверждаем свое высокое уважение, верность данному слову и обещаниям. Аллах тому свидетель. – Ибрагимбек чертыхнулся про себя, еще никогда Саид Алимхан в такой манере не обращался к нему. – Обстановка здесь сложилась намного сложней, чем предполагали мы с вами, и потому, учтя ее, мы составили указ о назначении на должность главнокомандующего исламской армией Энвера-паши… Ибрагимбек, мы не доверяем этой личности. И наш вам совет – не верьте ему. Однако, мы убеждены, он способен на многое, поскольку непосредственно связан дружескими узами с руководителями государств, которые хотят оказать нам помощь. Наше желание, чтобы вы, оставшись у него заместителем, использовали все его возможности. Но авторитета его поднимать не следует. Наоборот… Придет время, его легко можно будет устранить. Моля аллаха о вашем здравии, желаю удачи во всех делах. Ваш эмир…» Подпись… Печать.

Ибрагимбек, прочитав письмо, сложил его снова треугольником и сунул во внутренний карман. «Слава аллаху… Да простит всевышний. Я верен ему. Да и он мне… Своей рукой написал!.. Проклятый Тугайсары!..»

– Благодарю вас, господин Нуруллахан… – сказал он, наконец решившись посмотреть ему в глаза. – Я удовлетворен объяснением его величества.

– Слава аллаху, – облегченно вздохнул посол, не ожидавший спокойной реакции Ибрагимбека на письмо.

27

В тени чинары было полно народу: всадники на конях, ослах и просто пешие. Но людской поток все прибывал, заполняя просторную поляну между домом и чинарой.

Здесь же сгрудились турки в красных фесках и смуглые афганцы.

Люди Ибрагимбека враждебно косились на незваных гостей.

Ишан Судур, походив среди собравшихся перед резиденцией Ибрагимбека, решил совершить пораньше полуденную молитву и ушел в дом Абдулкаюма-парваначи. Тугайсары справился у всадников, переправившихся через речку, о караване из Кабула и, узнав о скором его прибытии, почему-то занервничал. Его злило еще и то, что Ибрагимбек поехал не к старухе-матери. Он вызвал Раджаба-музыканта и приказал: «Поднимись на минарет и бей в барабан! Пусть соберется народ!» Барабан загремел. Гуппанбай, наклонившись, прошептал ему в ухо:

– А если этот паша вместо Ибрагимбека?..

Тугайсары пошатнулся, словно его ударили наотмашь, побледнел. Зло подумал: «Какой же ты гад! Продал Бухару англичанам – тебе мало! Теперь ты ее продаешь еще и этому вонючему паше. Сколько же можно торговать моей родиной?! Ведь это земля, где я родился и вырос, воздух, которым я дышал, эти люди… Это – родина, а не вещь, не тварь продажная!»

Тугайсары был взбешен.

Он еще не забыл того, что было так недавно.

Приехав в Кукташ, Саид Алимхан обосновался в одном из богатых домов около Сухтачинары. Об отречении эмира в селении уже знали, теперь же решили, что Саид Алимхан, после охоты на Памире, остановился отдохнуть в падежном месте. Да и эмир своим поведением подтверждал подобные слухи. Тугайсары в большинстве случаев не мог принять участия в секретных обсуждениях важных вопросов у эмира, да и не стремился к этому: он считал самым главным – обеспечить безопасность его величества, исключить всякую возможность утечки содержания бесед.

Наконец, Саид Алимхан в присутствии ишана Су-дура, Ибрагимбека, бежавшего вместе с ним посла Афганистана Мухаммада Асланхана, бывшего царского посла Иванова и представителя дунган, присланного Эссертоном, объявил о своем отъезде не в Кабул, а в Кашгарию. Посланник Эссертона, сообщив его величеству, что на Памире его встретит специальный отряд из Кашгарии, на рассвете отбыл в сопровождении своих спутников.

Эмир бежал из Бухары с двумя караванами, один возглавлял первый министр двора Урганжи, другой, в основном состоявший из людей его охраны, – вел он сам. В первом караване лошади навьючены были состоянием эмира, золотом и драгоценностями; караван охранялся отборными нукерами и двигался скрытно, самым безопасным маршрутом. По прибытии его в Гиссар надлежало сообщить об этом его величеству, в Кукташ.