Текст книги "Над пропастью
(Роман)"

Автор книги: Шукур Халмирзаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

– Все! – повторил Курбан, – Нам пора в путь.

Теперь, друзья, покажите дорогу… Нам надо увидеть гору, которую они перевалили… Кто пойдет с нами? Вот этот парень знает горные тропы?

Хуррам смерил взглядом одетого в козий полушубок.

– Он? Да это же мой брат, Норхураз! Он все камни в горах посчитал!.. – Ничего не сказал, но подумал про Курбана: этот человек всех видит насквозь, только глянул – сразу выбрал кого надо.

– Ладно, – сказал Курбан. Оглянулся, почувствовав на себе взгляд Иклимы. Подошел к ней…

Отряд двигался по нижним улицам кишлака, провожаемый местными жителями; раздавался дробный стук подков о влажные от подтаявшего льда камни.

– Не тревожьтесь, апа, – говорил Курбан, следя взглядом за отрядом. – Я ни на минуту не забуду о вашей племяннице, буду повсюду ее искать, я найду ее! Даю вам слово. Скоро вы увидите Айпарчу, она вернется к вам такой, какая была, и все, что было, покажется вам плохим сном. Верьте мне…

15

– Норхураз, мы войдем в ущелье, да? – спросил Курбан у парня, шагавшего впереди. Сыромятные чарыки не проваливались в снег, проводник ступал легко. Он ловко прощупывал впереди себя землю длинной палкой. На вопрос ответил молчаливым кивком, коротко оглянувшись.

И вот оно – ущелье. Слева полноводная студеная речка. По берегам ее лед, колючий гребень сосулек. По отвесным стенам ущелья со скал свисали какие-то растения, покрытые тонким панцирем льда. Навстречу плыл теплый туман. За поворотом оказался большой родник, над ним клубился сильный пар, превращаясь в туман.

Это ущелье похоже на Гурдару, отметил Курбан.

Выйдя из ущелья, они попали на широкую ровную долину. Река здесь дробилась на десятки мелких рукавов, берега их поросли талом. Отвесные стены ущелья, разойдясь влево и вправо, образовали цепи горных хребтов.

Следы коней Джаббарбека отпечатались на снегу. Множество следов. Видно, спешили, нахлестывали лошадей. Копыта скользили. Лошади срывались. А следы – дальше, дальше…

– Если пойдем прямо, а? – показал Норхураз в сторону сая.

– Почему? Вот же следы. Надо идти, как шли они.

– Мы не пойдем по их следу.

– Почему? Ты хочешь сказать – нам это не под силу?

Норхураз уклонился от ответа.

– Я знаю, куда вы идете. А какой дорогой вести… Если верите мне…

– Верим, – перебил Курбан. – Пошли!

– Я думал, если пойдете через перевал, проведу вас немного выше.

Курбан усмехнулся.

– Там видно будет.

Виктор бросил на него задумчивый взгляд.

– Да-а-а, – неопределенно протянул он. – Во всяком случае, мы должны знать, куда они ушли.

Курбан повел гнедого по следу Норхураза.

По вершинам гор плывут облака. На склонах ни кустика, ни колючки. Словно вогнутая каменная сковорода, покрашенная в серебристо-белый цвет.

Если зажмуриться и приглядеться, можно заметить, что серебро тронуто рябью, будто оспинами. Можно подумать, что отчаянные люди вырубали тешой в слежавшемся снегу ступеньки и поднимались вверх, туда – к облакам.

«Люди Джаббарбека прошли здесь, а вам не пройти, – думал Норхураз. – Вам не занимать отваги, в бою с басмачами вы не знаете страха, вы бьетесь за правду, за народ и не щадите себя. Но здесь вам не пройти.

Вы знаете, как Джаббарбек перевалил Османупар? Если крепко ухватиться за хвост и с дикими криками непрестанно нахлестывать по крупу коня, он, вонзая железные подковы в снег, поднимется по крутому склону. Ни лошадь, ни всадник не могут остановиться ни на секунду. Замешкался – погиб. Вот так поднялись. На вершине горы плоская площадка, она и летом бывает скрыта туманом. Склон там пологий и обращен к солнцу, там снег мягкий, не тронутый злыми ветрами. Но лошади не умеют пятиться, как люди. Они срываются и, колотясь о свет в тщетный попытках подняться, неизбежно гибнут. Но есть такая хитрость: связать лошадям ноги, свалить на снег, подтолкнуть – и они скатятся к подножию!

Вам здесь не пройти, – думал Норхураз. – Потому что у вас нет лишних лошадей, вы их не отбираете у бедняков. А те лошади, что теперь под седлом, вам дороги, как может быть дорог боевой товарищ…»

Немногословно рассказал, что тут было, как удалось бандитам не только переправиться через Ялангтаг, но и преодолеть эти горы.

О том, что красноармейцы могут попытаться пройти по их следам, вслух не было сказано ни слова.

Что оставалось? Не через перевал – кружным путем перейти на ту сторону, где Османупар в своей северной части опускается в предгорную холмистую равнину.

Что может быть для воина горше осознания собственного бессилия?

Курбан совсем недавно выступал перед людьми, бросал в лицо им горькие упреки в трусости и ушел из Сайбуя, оставив кишлак под красным советским флагом; он поклялся несчастной женщине вызволить из неволи ее племянницу. Люди, поверившие ему и его боевым товарищам, уверены, что в эту минуту они по пятам преследуют бандитов…

А перед ними непреодолимая стена. И надо возвращаться. Возвращаться ни с чем.

Так думал и Виктор, поглядывая на Курбана. Он угадывал, что у того на душе.

«Нам надо возвращаться, – думал Виктор. – И я это предвидел. Скажешь: зачем же тогда… Но ведь было же сказано людям: „Мы пройдем по их следу, чтобы знать, куда ведут следы“. И еще, – молча признаюсь в том, – хотелось хоть немного пройти с тобой по тому пути, на который должен ступить ты один. Да, дорогой мой боевой товарищ: мы вернемся, а ты пойдешь дальше…»

– Все! Возвращаемся, а то до ночи не дойдем до Сайбуя, придется искать пещеру для ночлега. Зачем нам пещера, когда есть Сайбуй, верно? – закончил он весело и уже вроде бы изготовился скомандовать «по коням», как Курбан перебил:

– Командир, есть идея. Надо разведать, что там за перевалом. Всем не пройти, а вдвоем можно. Тогда и отряд наверстает потерянное время: не надо остерегаться, не надо оглядываться…

– Хорошая идея! – одобрил Виктор. – Кто пойдет?

– Я, – твердо сказал Курбан.

– И я! В этих горах… – загорячился вдруг Эшнияз. – Этого ученого человека нельзя посылать одного! Я пойду с ним, командир! – И он уставился на Курбана горячими глазами. Вспомнил: сестра Рамазанбая, Иклима, подошла: «Вы – Курбан? Ученик хазрата?» А старый Мухсин, перед тем как Курбан закатил речь, с айвана мечети представил его людям как муллу… А когда они уходили из кишлака, Иклима о чем-то шепталась с ним?.. Нет, что-то тут нечисто… Все это Эшнияз видел собственными глазами и слышал собственными ушами. – Договорились, ученый человек, я пойду с вами! – сказал он, как о решенном и не подлежащем обсуждению вопросе, глядя исподлобья на Курбана.

– Нет! – неожиданно резко прервал его Виктор. – Он пойдет с Норхуразом. Ты, Эшнияз, мне для другого дела нужен. Или ты думаешь, это у нас последняя разведка?

– Командир, я…

– Прекратить разговоры!

Эшнияз обиженно отстал, но через некоторое время позвал Виктора:

– Командир, можно вас на одну минуту? Разговор есть.

Они отъехали в сторону, отряд проследовал мимо них.

– Я не верю ему!.. – горячо заговорил Эшнияз. – Он был муллой и останется муллой. Он ученик самого хазрата! Хазрат – бог на этой земле! – энергично ткнул пальцем в землю Эшнияз. – Убежит он… чует мое сердце.

– Я ему доверяю. – Виктор спокоен.

– А я нет. У него в хурджуне я видел русский костюм, какой носят байские сынки, и несколько книг.

– Нехорошо рыться в чужих вещах! – поморщился Виктор.

– Если вы мне не верите, кому тогда верить? Ему, да? Ему? – Сверкнув глазами, он стеганул коня и помчался в голову эскадрона, встал в строй, на свое место.

Виктор подъехал к Курбану, усмехнулся, но на вопросительный взгляд друга не ответил. Крутил головой, разглядывая окружающие горы, временами прикладывал к глазам бинокль.

– Пора, Курбан. – Виктор говорил так тихо, что никто другой не мог услышать его слов. – Всегда помни: у тебя есть родной брат… единственный…

Со стороны казалось, что они обсуждают что-то важное перед тем, как принять окончательное решение.

– Иорхураз, Курбан твой командир, любое его слово – приказ, – сказал Виктор, подозвав юного проводника. – Что бы ни случилось, три дня ждем вас в Сайбуе.

– Ничего не случится.

– Ну, как говорится по-русски, дай бог… – Виктор крепко жал, долго не отпуская, руку друга. Потом, оттолкнув в плечо, махом взлетел в седло и ускакал в голову эскадрона. К Курбану подошел Норхураз, до сих пор стоявший в стороне, Курбан положил ему на плечо руку. Провожали взглядом отряд.

– Пошли… Зимний день короток, надо до темноты быть на той стороне, – сказал, озабоченно посмотрев на небо, Норхураз. – На перевале и при солнце бывает ночь.

Этот немногословный, отвечающий только на вопросы юноша пришелся по душе Курбану. Такому можно доверять.

16

Чем выше поднимались, тем снега было все больше. Идти трудно. Норхураз был спокоен, двигался, казалось, неспешно и лошадь свою не понукал. Когда высота снега достала стремя, он слез с седла и пошел впереди коня. Курбану не хотелось спешиваться, но Гнедой увяз в снегу и остановился. Норхураз обернулся, коротко бросил:

– Идите по моим следам… Здесь тропа узкая.

Как он видел тропу сквозь толщу снега, для Курбана оставалось загадкой.

Пошел снег, подул ветер. Дышалось трудно. Выбившись из сил, Курбан взглядом искал сквозь пелену снега удобную расщелину в скале, где можно было перевести дух. Нечаянно наткнулся на Норхураза возле огромного плоского камня, торчавшего, как кусок стены разрушенного дома.

– Перевал… Османупар. Передохнем и пойдем, шагов триста – и начнется спуск, – сказал проводник.

– Все время так? – спросил Курбан, кивая на снежную мглу.

– Часто… Когда снега нет, бурана нет, Тангдару видно…

Норхураз ожидал, что по ту сторону перевала снега будет мало, но все оказалось наоборот: высота снежного покрова была в рост человека, и так до самой долины. Измученные, измотанные пронизывающим ветром и снегопадом на перевале, Норхураз с Курбаном остановились на краю обрыва, над саем.

– Я сейчас приду, – сказал Норхураз, передавая повод своего коня в руки Курбану, и направился к огромной каменной глыбе, выпиравшей из-под снега. Он спустился к саю, нарезал большую вязанку прутьев дикого тала и поднялся наверх. Укрывшись от ветра за камнем, ничего не говоря Курбану, он плел снегоступы.

– Это вам, – наконец послышался его голос. Одну пару снегоступов прикрепил к ногам Курбана, другую бечевкой затянул на своих. – Пошли.

Курбан передвигался по снегу легко, свободно, будто перед ним твердая дорога, запорошенная снегом.

– Здорово! – сказал он. – У тебя золотые руки! И золотая голова.

Норхураз шел молча.

У узбеков, Курбан знал это с детства, всегда о уважением относятся к людям немногословным, умеющим молча выслушать других. К таким людям, на чьих лицах не прочтешь выражения боли или страха, гнева или отчаяния. Такие люди редко рассказывают о себе и, если скажут что-то в ответ на сказанное другими, слова их бывают точны и могут быть приняты как добрый и мудрый совет.

Остались позади бездонные пропасти и обрывы, отвесные скалы, изгибы снежной тропы, крутые подъемы, буран и снег. Началась зона арчовых лесов. Здесь еще один короткий привал.

– Норхураз, здесь, наверно, много хищных зверей? – поглядывая из-под арчи на перевал и горные вершины, окутанные серыми тяжелыми облаками, спросил Курбан.

– Снежных барсов осталось наперечет… Пищи не хватает… Люди поубивали, – судорожно вздохнул Норхураз. – Зачем убивают… не пойму.

– Да-а-а, – протянул Курбан, поглядывая на перевал. Ему еще не верилось, что совсем недавно он был там, в этом аду, что скоро Норхуразу придется одному пройти тот же путь, забыл о себе.

– На пути еще один перевал, – сказал Норхураз, словно угадывая его мысли. – Керагатаг. Он небольшой. Перевалим его и – все. Пойдут кишлаки… а там и рукой подать.

Так оно и было.

Отдохнув, они снова встали на снегоступы, вели коней за повод. Вскоре толщина снежного покрова стала заметно уменьшаться, и они, сбросив снегоступы, поехали верхом. В спину дул сильный холодный ветер, быстро опускались сумерки. У подножия Керагатага остановились перед пещерой.

– Здесь заночуем, – Норхураз спрыгнул на землю.

Курбан завел свою лошадь и привязал к колышку, вбитому в стену, рядом с конем Норхураза. Снял седло, попону и отнес на деревянные нары. Норхураз зажег масляный светильник. В неглубоком, но широком углублении посреди пещеры он развел костер, вышел наружу и вскоре вернулся с наполненным водой закопченным кумганом и подвесил его на толстый железный прут, напоминающий колодезный журавль. Вытащил из-под нар грубо сколоченный столик, две маленькие скамейки и поставил возле костра. Потом закрыл вход в пещеру плотной плетенкой из жердей тала, подперев ее толстым коротким бревном тутовника. Все, что он делал, делал так, будто пещера эта знакома ему, как комната в родном доме.

– Хороша мехманхана? – сказал с неожиданной улыбкой.

Курбан удивился – так он привык видеть невозмутимое, словно одеревеневшее лицо своего проводника. И вдруг… улыбка.

– Что так смотрите? – смутился Норхураз.

– Да вот думаю, что бы тебе подарить на память, – сказал, вставая, Курбан. Он порылся в хурджуне, достал завернутый в шелковый поясной платок маленький браунинг с коробкой запасных патронов, протянул Норхуразу. – Трофейный. Бери, бери! С платком, Запасные патроны кончатся, помни, от нагана подойдут… Бери, ну возьми! Мне он теперь ни к чему… и винтовку тебе оставлю, командиру сдашь. Завтра, как перейдем Керагатаг, на рассвете я сбегу от тебя. Понял?

– Как… сбежите?

– А очень просто. Ты проснешься – а меня нет! – Рассмеялся.

Норхураз по-мальчишески восхищенно при свете костра рассматривал подарок, сдвинул на затылок мохнатую шапку.

Он был так поглощен этим занятием, что, казалось, не слышал слов Курбана, рассуждал вслух:

– Значит, оставите мне винтовку и уйдете. Я сплю и не слышу, как вы ушли. От меня так уйти нельзя, – проговорил он наставительно. – И еще одно: люди говорят, я метко стреляю.

– Понял, – в тон ему заговорил Курбан. – Я уйду, а ты потом догонишь меня, как какого-нибудь козла. И за это тебе скажут спасибо и там и там. Белые похвалят тебя за то, что ты пристрелил красного, а красные – за красного, который убежал к белым. Ну и редиска у нас получается, – рассмеялся Курбан. – И – уже серьезно: – А ты мне показался сообразительным. Может быть, слышал: к врагам приходят не всегда для того, чтобы стать им друзьями.

– Я сообразительный, не бойтесь, – ответил на это Норхураз, неторопливо завернул браунинг в платок и сунул за пазуху. – И не надо мне больше ничего знать. Мой брат надолго уходил в горы… Отец, как ваш командир сегодня, не обнимал его, брат сразу ушел и не оглянулся. Мама не знала, а я – знал! Раз отец так… значит, брат надолго…

Курбан только сейчас увидел, что у Норхураза глаза зеленые, с цепким взглядом рыси.

– Когда просто – так не прощаются!.. – сердито сопя, Норхураз нарезал тонкими ломтиками холодную оленину, прихваченную из дому, луковицу, разломил лепешку, вытащив из-за пазухи маленькую коричневую тыкву, – в таких обычно носят нас, табак, – высыпал из нее заварку чая в кипящий кумган.

Курбан высыпал из хурджуна белые шарики курта – сушеного кислого молока, курагу, вынул жареную курицу и две лепешки.

– Будем ужинать. И – отбой.

Норхураз кивнул и принялся за еду.

– В Кукташе басмачи, – сказал он с набитым ртом. – Много басмачей. Знаете?

– Знаю.

– И вам не страшно?

– Понимаешь, мальчик, на этом свете есть кое-что такое, что заставляет забыть страх. Тебе было страшно, когда мы шли через перевал?.. Во-от! Только потом, когда все уже позади, оглянешься, вспомнишь – и мурашки по спине, ведь так?

– Отца… брата на моих глазах мучили, убили, – вдруг негромко сказал Норхураз. Басмачи хотели, чтобы они провели их по этим горам… от красноармейцев бежали. Они не пошли… Я спрятался на дереве… искусал себе руки, чтобы не закричать. Я не боюсь басмачей. Я их ненавижу.

Курбан, сжав зубы, молчал, только желваки на скулах выдавали его состояние…

Еще не рассвело, когда Курбан проснулся. Норхураз, будто и не ложился, сидел сгорбившись у потрескивающего костра. Лошади поматывали торбами с ячменем, хрумкали и время от времени довольно пофыркивали.

– Ты что, не спал? – спросил Курбан, посмотрев на часы.

– Привычка вставать рано… Чай вскипел, – подкладывая ветки в костер, сказал Норхураз.

Быстро позавтракали и снова двинулись в путь.

Перебравшись на южный склон Керагатага, они спешились. Здесь снега не было, солнце грело, в фисташковой роще гомонили птицы.

Курбан снял красноармейскую шапку, скатал шинель и положил в хурджун. Переоделся. В белой чалме, в халате из тонкого сукна без пояса и в хромовых сапогах, он теперь выглядел щеголем, вот только гимнастерка… Почему он ее не снял?..

Курбан подал Норхуразу винтовку:

– Отдашь командиру.

Норхураз молча кивнул. Волнение мешало ему говорить.

– Красноармейцы спросят, куда я делся, – что скажешь? – Курбан смотрел на своего проводника с беззаботной улыбкой, он словно бы поддразнивал его. – Не знаешь?..

– Дядя Курбан, можно я скажу так: мы шли ночью через перевал, и был сильный ветер, и был снег, я расскажу все, как было, и мне поверят. А потом я скажу, что Гнедой оступился, и вы не удержали его и упали в пропасть. Я это видел, и вот – винтовка… Мне поверят…

– Ты все понимаешь… – Курбан ласково тронул ладонью щеку паренька. – Иди, Норхураз. Тебя ждут. Будь осторожен! Верь, как я верю: мы еще встретимся. Командиру скажи: мулла ночью тихо вывел коня и сбежал к басмачам… Ничего. Так надо. Я не могу сорваться в пропасть.

17

Курбан ехал среди предгорных холмов неторопливо, наслаждаясь красотой окружающей природы, и не видел, как в то же время со стороны северных отрогов Керагатага, тоже среди холмов, к этой тропе приближалась большая группа всадников. Тропа круто извивалась, и вот за одним из холмов – встретились.

Впереди, на карабаире, ехал человек в зеленоватой чалме, распахнутом тулупе, перехваченном широким поясом в талии, с которого свисала сабля, на ногах сапоги с высокими каблуками. Всадник белокожий, нос у него с горбинкой, маленькие узкие глаза имели то особое выражение, какое бывает у людей решительных, горячих, вспыльчивых и – властных. Рядом с ним, и несколько поотстав, ехали всадники, одетые в одинаковые черные халаты, на головах каракулевые шапки. Вооружены.

Всадники мгновенно взяли Курбана в кольцо. Человек на карабаире уставился в него колючим взглядом.

– Ассалом алейкум! – невозмутимо поздоровался Курбан, едва заметно кивнув, небрежно приложив руку к сердцу. И, не дожидаясь ответа: – Куда путь держите?

Алейкум… – вельможно бросил человек на черном карабаире. – Ты-то сам куда держишь путь, джигит? Откуда? – Только теперь он заметил под халатом Курбана красноармейскую гимнастерку, холодным огнем сверкнули его глаза. Словно на допросе, жестко спросил: – Кто ты? Красный аскер?

Послышалось щелканье затворов, гул голосов.

– Бек, вы попали в самую точку! – усмехнулся Курбан все с той же холодной надменностью. – До вчерашнего вечера я был красным аскером. А ночью я ушел от них, не попрощавшись. – Показал широким жестом на Керагатаг, Османупар. – Знали бы вы, как мне повезло! Люди какого-то Джаббара Кенагаса застрелили возле Байсуна двух красных аскеров. Потом немножко пощипали жителей Чунтака. Те подняли крик, ну, большевики и послали большой отряд искать Джаббара Кенагаса, как ветра в поле. Я находился в этом отряде. Когда пришли в Сайбуй и заночевали, я тихо-тихо вывел коня… – Курбан поглядывал на окружающих с безмятежной улыбкой. Теперь иду на Кукташ!

По тому, как погасли злые огоньки в глазах бека, Курбан почувствовал, что тон взят верный. Бек взглянул на рядом находящегося безбородого, невзрачного человека с красным мясистым лицом, словно искал у него одобрения. Продолжил допрос:

– Зачем идешь в Кукташ?

– Ищу его преосвященство ишана Судура ибн Абдуллу. Вы, наверное, слыхали о нем? Может быть, в Кукташе мне подскажут, где искать хазрата? – Курбан вопросительно посмотрел на бека, словно спрашивая: «А может быть, вы знаете?..»

– Ну что ж, – растерянно проговорил бек, окидывая собеседника прощупывающим взглядом, – присоединяйся к нам… Мы тоже туда, – хлестнул он коня. Курбан пристроился рядом. – Зачем вам хазрат? Или родственником приходитесь?

Курбан отметил: бек перешел на «вы».

– Я, мои бек, не прихожусь ему родственником, – неторопливо, тоном баловня из богатой семьи, заговорил Курбан. – В детстве они взяли меня под сень своего покровительства… Дали мне образование в Байсуне, Бухаре, в каирском Аль Азхаре… я совершил паломничество в Мекку… и везде со мной он был сам… его преосвященство. А когда в Бухаре все с ума посходили, я загулял, мне плевать тогда было, кто против кого, а потом спохватился – где хазрат? Нет хазрата! Уехал, оказывается, в Афганистан… А тут революция, ничего не понять. Я не то что хазрата – сам себя найти не мог: засыпаю дома, просыпаюсь у друзей. Где искать хазрата? Теперь-то я многое понял. Знаю, где мне надо быть. И с кем. Я так решил: ишан Судур – фигура крупная, и его большевики непременно станут искать. Тогда и вступил в эскадрон красных аскеров. Хитро? И не ошибся! В штабе красных в Байсуне я послушал: вроде бы где-то здесь он… А теперь что? Благодарю аллаха за встречу с вами, мой бек!..

– Вы во многих медресе учились и все окончили полным курсом?

– Да, мой бек.

– Не говори «мой бек», – прошипел злобно безбородый из-за спины бека. – Говори: «ваше превосходительство!»…

«Кто он? – насторожился Курбан. – Кого я повстречал? Они сами… откуда? Что они делали там?.. Там же – Самарканд! Вспомни: говорили, что возможно появление Энвера-паши и с этой стороны… Нет. Они возвращаются с какого-то тоя. Недовольные… Этот, „его превосходительство“, не кажется ли уж очень обходительным человеком? Или он хочет притупить твою бдительность? Проверяет?.. Не спеши. Выслушай его внимательно. Сам – много говоришь!»

– Э! Не все ли равно, – сказал «его превосходительство». – Хотите, называйте беком, хотите, братом. Все равно… – Вздохнул, думая о чем-то своем. – Хорошо, если все, что я слышал теперь, правда. – Он ласково, но без иронии, усмехнулся. – Я поверил, что вы ученик хазрата. Поверит ли он?.. Вам не случалось слышать о таких, кто во времена эмира считались опорой трона, а потом… повернули оружие?.. – И вдруг сказал неожиданно: – Как мне хочется встретить настоящего, сильного красного, побеседовать с ним… Среди них попадаются интересные люди. И еще: они умеют понятно объяснять…

Курбан перебирал четки с бусинками из черного камня, сохраняя на лице полную отрешенность. Словно бы между прочим заметил:

– Я, ваше превосходительство, не только видел, но и жил среди них. Я могу о них рассказать, что знаю. Одно замечу, с их командирами мало имел дела: начальники – они везде начальники, у них свои военные тайны. Нас, рядовых, прогоняют от себя.

Тот словно не слышал.

– Коракамар у подножья холма с арчовым лесом?

– Так точно, ваше превосходительство! – ответил безбородый.

– Отдохнем. С того места хорошо просматривается вся долина.

– Муртаз! – закричал безбородый.

– Я здесь!

И тут Курбан едва не слетел с коня. Кто-то сзади огрел его Гнедого плеткой, и тот вздыбился. Повернувшись, Курбан увидел глупо ухмылявшегося парня, у которого по краям рта свисали редкие длинные волосы, напоминавшие усы. Хлестнув низкорослого коня, нахально скаля зубы, он ускакал, и вместе с ним еще Двое.

Курбан побледнел от негодования.

– Я бы попросил вас, ваше превосходительство, оградить меня от диких выходок черни! – тихо сказал он.

Тот, глядя вслед парню, весело рассмеялся, делая вид, что не слышит Курбана.

– Муртаз… Это его проделка… Да, Гуппан?

Безбородый хохотал, покачиваясь в седле.

«Его превосходительство» примирительно глянул на Курбана.

– Увидит доброго коня, не может сдержать себя. Помешан на лошадях! – сказал он. – Видимо, позавидовал вашему коню.

Курбан с холодным бешенством смотрел на безбородого, тот, встретившись с тяжелым обжигающим взглядом, отвернулся. Считай, что один раз тебе уже повезло, подумал Курбан о себе: оставил винтовку Норхуразу, не то было бы теперь одним тут меньше. И завалил бы все дело! – мысленно упрекнул себя.

– Он напрасно ударил моего коня… Аллах не простит ему! – сказал Курбан, овладев собой, монотонным голосом, подражая ишану Судуру. – Мой конь злопамятный…

«Его превосходительство» хохотал до слез, а на лице безбородого, напуганного жестким взглядом Курбана, блуждала жалкая улыбка.

– Может, еще скажете, что ваша лошадь умеет говорить человеческим языком? Ха-ха-ха!

– Да нет, – пожал плечами Курбан, – Чего не умеет, того не умеет. Не научилась еще. А злить ее не надо. Не надо…

«Его превосходительство» направил своего карабаира по следу Муртаза, за ним последовали остальные.

18

…За два дня до этой встречи Тугайсары (имя «его превосходительства») прибыл по вызову Ибрагимбека из Кайнарсува. Кукташ гудел круглые сутки: каждый час, звеня колокольчиками, проходили караваны, улицы были полны разноязычного говора, появлялись невесть откуда и исчезали невесть куда толпы людей, вооруженные до зубов иностранным оружием, сновали отряды басмачей: на базаре шла шумная купля-продажа, во время торгов дело порой едва не доходило до потасовки со стрельбой. В кузнечном ряду, расположенном на берегу речки Аксу, дни и ночи напролет подковывали лошадей, точили сабли. По всему было заметно – бешено ускорилось течение жизни, время торопило, поджимало; и главное – никого не покидало ни на минуту ощущение: что-то должно случиться чрезвычайно важное, и – скоро.

Оставив людей и своего карабаира в караван-сарае, что позади Сокчиминара, Тугайсары направился по узкой улочке к дому Абдулкаюма парваначи – тестя Ибрагимбека. Пройдя в дверь, открывавшуюся на улицу, Тугайсары столкнулся во дворе лицом к лицу с Гуппанбаем.

– Ого! Ну ты и отъелся! – криво усмехнулся он.

– Горе мне! Вот и вы тоже называете меня обжорой, хотя ем мало и разборчив в еде, – сказал Гуппанбай. Показывая свою осведомленность о происходящем разговоре «там», в среде руководителей исламской армии, понизил голос: – Идите, идите быстрее! Услышите интересное. Я потом тоже кое-что скажу вам.

Тугайсары знает: недаром его побаиваются главари банд и не зря прозвали человеком с четырьмя глазами, шестью ушами. Коварный, расчетливый, осторожный Гуппанбай в каждом своем доносе, – то ли это да пользу Ибрагимбеку, то ли во вред ему, – всегда ищет выгоду себе. И то примечательно, алчность свою не скрывает.

Тугайсары зло прошипел: «Пшел прочь!» Он понимал, что Ибрагимбек получил от Гуппанбая обширную информацию не только о положении в кишлаках, где они побывали, но и о нем, Тугайсары, о его людях. Безбородый не скрывал, что привело его в банду. «Вас очень любит великий бек… Наказал мне строго беречь вас от всех врагов!» – не то с ехидцей, не то серьезно, не поймешь, говорил он ему наедине, в порыве откровенности.

Ибрагимбек находился в гостиной, оформленной со вкусом, в стиле, принятом бухарской аристократией. Тугайсары по крутой лесенке поднялся на айван второго этажа. Его встретил Тонготар – начальник охраны Ибрагимбека.

– Ждут вас, – сказал он и повел за собой.

В первой гостиной за сандалом чинно сидели Ашим-мирза и Бурди-судья. Обменявшись с ними приветствиями, Тугайсары привычно сел на ковер, стянул сапоги, поправил туркменские носки из грубой шерсти, под пристальным взглядом Тонготара отцепил от пояса саблю и повесил на колышек в углу. Вытащил из-за пазухи наган, отдал ему в руки. Только после этого Тонготар, который не доверял даже родственникам бека, ввел Тугайсары во вторую гостиную.

– Ассалам алейкум, мой дорогой! – остановился, переступив порог, Тугайсары.

Ибрагимбек, в черном халате, держась за широкий серебряный пояс, украшенный полумесяцами и звездами, смотрел в окно. Повернув голову в сторону вошедшего, он доброжелательно улыбнулся и двинулся к нему, бесшумно ступая по толстому ковру ногами, обутыми в зеленые бархатные сапоги.

– Алейкум! – Ибрагимбек положил руку ему на плечо и притянул к себе. Они обнялись.

– Спрашивали меня… вот я и… – бормотал Тугайсары.

– Да из-за одного пустякового дела побеспокоил тебя! – перебил Ибрагимбек. – Там, там садись! Больше никого не будет.

Кивком головы Ибрагимбек отпустил Тонготара, стоявшего все это время как статуя. Тугайсары уселся у стены с рисунком райского дерена, где обычно располагались почетные гости.

Ибрагимбеку нравилось обращение «мой дорогой». Тугайсары ни к кому больше так не обращался. А перенял он такое обращение у парней курбаши Курширмата, в одной из поездок на Памир. Правда, с этим ласковым обращением они вспарывали людям горло… А слова хорошие… Хорошие.

– Тугай, ты – мой друг, – начал разговор Ибрагимбек. – Ты знаешь, я до самой смерти останусь преданным своим друзьям… Помолчи! Не перебивай. Я прошу тебя только об одном: спокойно и до конца выслушай меня. Потому что тебе придется разговаривать с одним человеком… Слушай внимательно. Этот человек, сам он иностранец, и, говорят, очень известный… стоит у Илыккуля, просит меня приехать… чуть ли не приказывает!

– Вас? – удивился Тугайсары.

– Меня, – спокойно подтвердил Ибрагимбек. – Гонцов оттуда я упрятал… – Он уставился на Тугайсары, подавшись к нему. – Вызвал тебя… чтоб поехал ты на Илыккуль и привел его сюда. Про меня надо? сказать так: «Ибрагимбек занят неотложным делом»…

Тугайсары взорвался.

– Да вы понимаете, что говорите, бек?! – закричал он побледнев. – Какая-то неизвестная личность… вас – командующего исламской армией… Вызвать эмира Бухары?! Да я лучше…

Ибрагимбек улыбнулся.

– Что – лучше?

– Скажите мне: пойди и принеси голову этого паршивца!.. Прикажите так – и я помчусь! И принесу его голову!..

Ибрагимбек усмехнулся.

– А если его прислал его величество?

– Его величество?! – Тугайсары оторопел. И вдруг хлопнул ладонями по коленям. – Я верю этому!.. Его величество способен на такое!

Ибрагимбек хмуро покосился на него. Его красивое продолговатое лицо, казалось, еще удлинилось.

– Я хочу сказать – прохрипел он, – если ты еще раз позволишь себе… такое о его величестве, ты обидишь меня!.. Малейшее недоверие к его величеству… смерть!.. Уяснил?!

Тугайсары с трудом пересилил себя, опустил голову.

– Как скажете…

– В таком случае, сегодня же отправляйся в Илыккуль!

– Я скажу, значит… вы заняты важным делом?.. Не превращаются ли дела в этом мире в игру?

– Правильно… Если хочешь знать, игра только теперь начинается! – Ибрагимбек устало откинулся к стене, закрыл глаза.

Слуга принес чайник и, поставив его перед Тугайсары, вышел.

Ибрагимбек все молчал. «Он здорово переменился, думал Тугайсары. Собственно, как только эмир ушел за реку… Может быть, тогда эмир сказал ему что-то об этой „игре“. Игра только теперь начинается!» Почему только теперь?! «А если его прислал сам его величество»?.. Это его слова! Сказал, и сам же рьяно защищает эмира!