Текст книги "Над пропастью
(Роман)"

Автор книги: Шукур Халмирзаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

За все время Курбан впервые тогда хорошо рассмотрел Ибрагимбека. Он был выше среднего роста, с продолговатым лицом, которое украшала холеная борода. Главное – глаза… Кто хоть раз видел их, никогда не забудет. Одет со вкусом, изящно… Его лицо имело огромную притягательную силу. Увидел – и поверил. За такими людьми идут на смерть, ни о чем не думая. Идут – и все!

– Подумайте, принц-шейх, о нашем сотрудничестве, – сказал Ибрагимбек, посмотрев на него спокойными темно-карими глазами, излучавшими добро и полное доверие. – Я не тороплю вас.

– Я принимаю ваше предложение, – не задумываясь, ответил Курбан. – Вы думаете о родине, о нашей родине – для меня это главное! Он – чужой…

Ибрагимбек взял его руку и молча пожал…

В этот же день Курбан сообщил в центр об этом разговоре и вскоре получил ответ: действия правильные, сближение будет полезно.

Почему вспомнилась эта встреча именно теперь?.. Да, а Газибек?.. Он сказал, что если не встретится с ишаном Судуром, пойдет к Ибрагимбеку. «Ну и что из того, что пойдет к нему? – размышлял Курбан. – Признается, что кто-то читал послание? Для него это смерть. Будет молчать». То ли от быстрой скачки, то ли от сильного напряжения у Курбана горело лицо.

Натянул повод, поехал медленно, и тут он вспомнил о Турсуне-охотнике. Охотник не отставал. «Если даже, – продолжал рассуждать Курбан, – штаб Энвера-паши примет коварный план Пулатходжаева, командиры Седьмого полка – не простачки, чтобы так, запросто, клюнуть на удочку басмачей. Арсланов рассказывал: Усманходжа – выходец из очень богатой купеческой семьи, монополизировавшей в Бухарском ханстве производство и сбыт каракуля на крупных международных рынках. Состояние семьи исчислялось в миллионах. То, что „непутевый“ сын вдруг стал революционером, мало кого удивило. Время такое – шла ломка всего: власти, традиций, семейного уклада, отношений. Кто был ничем, тот станет всем – часто повторяли большевики. Случалось и наоборот: те, кто имел много, в одночасье лишались того, что было накоплено десятилетиями, поколениями. Время такое. А молодежь горяча, криклива, опрометчива в поступках. Усманходжа не стал дожидаться, пока у него отнимут его богатства – сам отдал. Сам пришел к большевикам: хочу служить революции! И ему поверили. Большая нужда была в таких, как он: широко образован, умен, крепко связан с местным населением.

Пошел в гору Пулатходжаев!

И вдруг – предательство… Страшно подумать, какой удар будет нанесен революционному делу. Глава бухарских Советов переходит на сторону воинов ислама… Кому верить?»

На окраине Кукташа Курбан расстался с Турсуном-охотником. Пока он раздумывал, куда направить коня, со стороны центра Кукташа появился быстро скачущий навстречу ему всадник на низкорослом коне местной породы. Вскоре он узнал его – это был Кулмат, старший из слуг ишана Судура.

– Его преосвященство послали за вами и господином Турсуном, – сказал Кулмат, приблизившись к нему. – Но я не вижу господина Турсуна.

– Я отпустил его. Что случилось?

– Вечером его преосвященство дает обед в честь гостя из Кабула. Он хотел посоветоваться с вахи… а господину Турсуну надлежит взять барашка у Идриса-мутаввалли и приготовить мясо по-байсунски.

– Господин Турсун отправился к матушке Тиник, проведать родственницу.

Кулмат, несмотря на преклонный возраст, пользовался особым покровительством ишана Судура. Он всегда и всюду сопровождал хазрата, с удовольствием выполнял все его поручения. Курбан никогда не видел его мрачным. Всегда доброжелательный, мягкий в обращении, он умел делать все – от изысканных кушаний до шитья рубашек, халатов, чинил обувь и тачал сапоги. Он ревниво оберегал покой и авторитет своего хозяина. Добрая улыбка Кулмата обезоруживала человека, пришедшего в дом с плохими мыслями. Была у него семья – жена и двое сыновей, где-то недалеко от Бухары. Видал ее он редко, навещал один-два раза в год. Слепая любовь и поистине собачья преданность не позволяли ему оставлять надолго ишана Судура. Курбана он тоже любил, но потому, что любил его хазрат, и больше того – он повиновался ему, видя в нем сына хозяина.

– Простите, шейх… с вашего позволения я незамедлительно отправлюсь за господином Турсуном? – почтительно спросил Кулмат.

Курбан ответил кивком и, ткнув коня каблуками, помчался по кривым закоулкам, короткой дорогой, к юрте ишана Судура.

Турсун-охотник, подвесив на перекладине земляного тандыра тушу барашка, замазывал глиной отверстие. Курбан уже надышался запаха арчовых дров, которыми предварительно накалили тандыр, насмотрелся, как готовится деликатесное мясо, – ушел в юрту Турсуна. Он снял с крюка тулуп и, бросив его на ковер, устало сел. Глядя в открытую дверь на факел, горевший, потрескивая, у кухни, где в больших котлах варились плов и шурпа, подумал: «Не очень-то верит мне старик!» Когда прибывшие с миссией Энвер-паша, Ибрагимбек и Нуруллахан вошли в юрту ишана Судура, Курбан на правах младшего хозяина дома собрался разливать чай, но его преосвященство, пока гости с шумом рассаживались на пышные шелковые одеяла, прошептал ему: «Сын мой, вы, пожалуйста, проследите, чтобы слуги подавали угощение в нужный час», и повернулся так, словно загораживал собой вход туда… Что ж! Оставалось вежливо поклониться и, еще не распрямившись, отступить…

Растянувшись во весь рост, Курбан пошарил вокруг, ища, что бы подложить под голову. В эту минуту вдруг в лицо ударил холодный воздух. Тронул рукой ковер – и отдернул пальцы, еще не веря удаче: дыра! Точно такая же – в кошме у основания юрты ишана Судура.

«Эта юрта напоминает мне о многих удивительных событиях! – послышался отчетливо голос Нуруллахана. – Вы всегда умели жить, ваше преосвященство. И оставались всегда кочевником!»

«Откуда вам, горожанину, знать цену юрты? Ну а что касается слова „кочевник“, укажите мне такой народ, который бы не кочевал».

«Да я пошутил! – воскликнул Нуруллахан. – Кто может поручиться, возникла бы Бухара или нет, не появись здесь наши предки?!»

Курбан аккуратно прикрыл кошму, лег, устроившись поудобнее. Со стороны было похоже: спит или дремлет. Но ведь при этом он слышал каждое слово!..

Можно было только поразиться такой удаче. Но пройдет немного времени, и Курбан, узнав, как появилась такая «связь», будет хохотать от души: оказалось, эти отверстия сделал по указанию хозяина Турсун-охотник. Бывало, в поздний час к его преосвященству приезжали гости или же ему самому вдруг хотелось выпить горячего чаю, тогда он просовывал из юрты в юрту длинную палку и, толкая, будил спящих Кулмата или Турсуна.

Как все просто…

Но вот разговор зашел о письме Пулатходжаева. Курбан насторожился.

«…Я совершенно уверен, что господин Энвер-паша дальновидный политик, – говорил Ибрагимбек. – Однако Пулатходжаев – советский! Если бы он добросовестно не служил, его Советская власть, и в этом я нисколько не сомневаюсь, так высоко не вознесла бы! По вашим словам, да он и сам признается в письме, этот человек – враг эмира… эмирата! Один из разрушителей престола! Правда, в письме он дал множество разъяснений, старался объяснить свои действия… но все равно… – Ибрагимбек немного помолчал. Потом, нервничая, закончил: – Я не хочу навязывать вам, господин Энвер-паша, свою точку зрения… смотрите сами».

«Истинная правда! – воскликнул Нуруллахан. – Но прежде чем принять предложение Усманходжи, все равно, господин Энвер, надо получить согласие его величества…»

«Дорогие мои! – прервал Энвер дрожащим голосом Нуруллахана. – Вы же видите, времени у нас в обрез… Вы что – отказываетесь принять план Пулатходжаева?»

«Не спешите! – Это опять Ибрагимбек. – Шутить с русскими! Тут надо подумать…»

«Но… в этих условиях у нас нет времени маневрировать! У нас мало войск, да? Правильно? Люди плохо вооружены! Нет помощи из Хорезма, Самарканда, Ферганы… пока нет. Мы не успели объединиться, не хватает оружия… Повторяю: на это дело надо смотреть, как на внезапно возникшую возможность! Далее… Мы не поверим Пулатходжаеву – он погибнет. А мы? Лишаемся одного хорошо вооруженного отряда – раз, теряем великий случай, когда на сторону исламской армии добровольно переходит один из видных руководителей Советской власти, что дает неслыханную возможность укрепить авторитет нашего движения, – это два!»

«Я все сказал! – вспылил Ибрагимбек. – Ну, если это касается только меня… Но за исход этого дела я не намерен отвечать!»

«Хорошо… Отвечать буду я!»

«В таком случае… говорите! Что нам делать?»

«Бек! – Энвер-паша вздохнул. – Все расписано в этом письме. Верно, хазрат?.. Что нам осталось? Все исполнить в точности! Ибрагимбек, друзья! Я… не могу утверждать, что полностью доверяю Пулатходжаеву!.. Но упустить такую возможность… было бы неразумно!»

Молчали долго. Наконец – голос Ибрагимбека.

«Ладно… Что я должен делать? Чем должны заняться Тугайсары, Фузаил Махсум, Давлатманбий?»

«Господа! – голос Энвера-паши задребезжал. – В этом деле Пулатходжаев поставил на карту свою жизнь!.. А я поставил… свое имя… Если сомнения Ибрагимбека подтвердятся, я не только попрошу у вас прощения, но и…»

Голоса, голоса – все комом, ничего не понять!

«Сейчас напишем ответ?» – хазрат. Это он…

«Только не от моего имени… от имени главнокомандующего!» – Ибрагимбек.

Курбан боялся шевельнуться, хотя затекли руки, подпиравшие подбородок. А голоса то поднимались до крика, то спадали до шепота… И долгая тишина… И уже удаляющиеся голоса…

В полночь, когда гости разъехались, Курбан в закутке написал очередное донесение и, придавив каблуком в землю патрон, возвратился в юрту. Турсун-охотник уже спал, но Кулмат, торчавший у летней кухни, при свете факелов отдавал какие-то распоряжения многочисленной прислуге и поварам, они убирали котлы. Под этот шум Курбан и заснул.

33

В штабе в окружении Бартинца Мухиддина и Хаджи Самибека Энвер-паша изучал карту Восточной Бухары, которую дал ему Пулатходжаев тогда, при встрече. Он водил остро отточенным карандашом по населенным пунктам, горным и степным районам, прикидывая расстояние от Душанбе до Карши, Бухары, Байсуна, Шахрисабза. Временами исподлобья бросал взгляд в угол комнаты, где на резном столике лежал в развернутом виде ультиматум, постоянно дополняемый изменениями.

Со двора доносился отрывистый голос Гуппанбая. Назначенный членом посольства к красным, он, конечно же, понимал, какому риску подвергается. Узнают – и к стенке. Но Энвер твердо настоял на своем, без объяснений напомнил: такая поездка полезна начальнику контрразведки. Кому полезна – понятно. А кому собой рисковать – непонятно…

По длинному айвану, мелькая в окне, разгуливали ишан Судур с Нуруллаханом. Посол доверительно рассказывал о жизни Саида Алимхана в Кабуле, его преосвященство время от времени кивал, делая вид, что внимательно слушает. Однако мысли его были далеко. Назначение главой посольства к красным ишан Судур принял как должное. Понимал: его ум, его авторитет здесь необходимы. Но… хазрат не верил в успех. Чем больше вдумывался он в то, что их ожидает, тем больше было сомнений. Не нравилась ему эта затея. Не нравился ему Пулатходжаев. У него явно своя игра…

– Мне надо уезжать, – неожиданно сообщил Нуруллахан.

Хазрат остановился, пристально посмотрел на посла.

– Его величество ждет от меня вестей… Поеду. А священную Бухару навещу, когда она снова станет свободной столицей мусульман. Надеюсь, теперь недолго ждать…

– Что ж… – Хазрат проводил его понимающим взглядом. – Надеюсь.

Появился Ибрагимбек, Энвер-паша поднял голову от карты, заметил его возбужденное состояние. Бек прошел к окну и, загородив собой свет, хмуро смотрел на него. Энвер-паша выпрямился и велел знаком выйти из комнаты Мухиддину и Хаджи Самибеку.

– Я только что разговаривал с Газибеком, которого вы посылаете с парламентерами ишана Судура, – резко заговорил бек. – Я запретил ему ехать.

– И правильно сделали! – неожиданно одобрил Энвер. – Мой приказ можете отменить только вы и больше никто! Я, бек, могу тоже ошибаться, – сказал примирительно. – Здесь, похоже, ошибся. Вы ведь подумали, что своей опрометчивостью мы могли загубить не только нужного нам человека, но вместе с ним и все дело. Благодарю вас, бек.

– Тугайсары сам забрал Турсуна? – спросил Курбан у Кулмата, сметавшего длинным веником конский навоз в кучу.

– Его парни, – сказал Кулмат. – Пожалел я вас, не разбудил. Крепко спали.

– Пойгадашт далеко?

– Вы пройдите в юрту. Первым делом надо подкрепиться.

Курбан последовал совету. На сандале он увидел дастархан с холодным тушеным мясом, сдобными лепешками, касы с каймаком.

Кулмат просунул голову в юрту:

– В пиале с зелеными цветочками жир, выпейте залпом, не дыша… Жир сурка! Чудо. В нем бодрость, здоровье, сила!

Курбан взял в руки пиалу. Задумался. Вспомнил: когда отец был уже совсем плох, табиб велел напоить его таким жиром. Тогда в поисках жира Курбан обошел не один охотничий дом. Ранней весной найти жир сурка не только трудно, но он в эту пору и баснословно дорожал. Когда, наконец, нашел, обменял на две пары новых кавушей и примчался домой, было уже поздно.

…Кулмат заставил Курбана проглотить густой, горьковатый жир, следил за ним, пока тот завтракал, предлагая то одно, то другое.

Наконец отправились в путь. Курбан на Гнедой, Кулмат на осле с разорванной ноздрей (ноздрю разрывают специально, чтобы животному при усталости не было трудно дышать), пересекли широкое поле, раскинувшееся за мечетью.

Вдали, на высоком холме, мельтешили черные силуэты всадников. Казалось, они были не на земле – в воздухе: понизу стлался туман. Вот показались два всадника, они неслись во весь опор к вершине холма, энергично раскачиваясь то влево, то вправо.

– Тренируются! – оживился Кулмат. – Спрашиваете, где Душанбе? Сейчас увидите.

– Это Пойгадашт?

– Он самый.

Курбан вспомнил холмистую степь Пойгабаши возле Байсуна. Самые массовые состязания происходили здесь. Пойгадашт нередко становился свидетелем кровавых, страшных событий.

В стороне от группы спешившихся заметил Тугайсары. Он стоял между парнем с морщинистым лицом и своим новым телохранителем, заменившим Муртаза. Его имени Курбан не знал. На Тугайсары черный чекмень, на ногах – сапоги с высокими каблуками, он наблюдал за всадниками, мчавшимися со стороны черного ущелья. Размахивая саблями, джигиты ловко секли ивовые прутья слева и справа.

Тугайсары увидел Курбана, когда он спрыгнул с коня, и направился к нему.

– Здравствуйте, ваше превосходительство! – первым поздоровался Курбан.

– О-о! Господин шейх!.. Добро пожаловать! – сказал радушно Тугайсары. – Кулмат, куда путь держите? Ты, наверное, надоел нашему гостю своей болтовней?

– Я прикусил язык и всю дорогу молчал, – простодушно заулыбался Кулмат.

– Господин шейх, – Тугайсары смотрел на Курбана серьезно, оценивающе. – Вам довелось увидеть больше, чем мне. Я имел дело с воинами царя – они хорошо дрались. Я видел в бою казаков. В седле им нет равных! Но я слышал, казаки оказались побежденными теми, кто ходит по земле, бежит по земле, зарывается в землю! Вы были у кизил-аскеров, видели их близко. Как они?

Курбан угадывал, о чем мог еще сказать Тугайсары. Здесь не улак, не молодецкие игры. Из разных мест, из степей, с гор сгоняют мужчин, чтобы сколотить из них новые отряды для решительного боя с красными. Кто они?.. Многие умеют держаться в седле – но кто из них держал в руке саблю? Как поведут они себя в бою? Учить – уже нет времени. Разве научишь теперь тому, чему надо учить с детства?.. Учит бой. Учит того, кто выйдет из боя живым, не показав врагу спину…

«Изменился, – глянул пытливо на него Курбан. – Не тот Тугайсары, каким был раньше. Да и понятно: ему не безразлично, с кем идти в бой».

– Приступайте к скачкам! – приказал Тугайсары парню с лицом старичка.

– Скачки! Скачки! – рявкнул парень неожиданно громким басом.

Оглядев всадников, Тугайсары остановил колючий взгляд на джигите в белой папахе.

– Эй, туркмен! Придешь первым, назначу десятником! Отстанешь – заберу красавца-коня, сядешь вот на этого ишака! – мотнул головой на осла с рваной ноздрей. Кулмат захохотал, рад шутке.

– Буду десятником! – нахально сверкнул черными глазами туркмен. – А лучше – сотником!

Всадники с опаской смотрели на этого коня. Кто-то заметил:

– У туркмена не конь – зверь!

Тугайсары, смеясь, спросил у Кулмата:

– Что скажешь? Посадим на ишака этого бахвала?

– Он будет сотником.

Тугайсары захохотал.

Курбан вглядывался в туркмена. «Да это же Карим! – неслышно ахнул он. – Карим-конокрад. Он здесь… Отрастил бороду, приоделся – но это он. Почему он здесь?..»

А между тем на поле все пришло в движение. Всадники были возбуждены, воздух полнился храпом коней.

И были скачки! Дрожала земля от топота копыт, раздирали воздух надсадные крики. И вот уже все веером разъезжаются по полю, соскакивают с седел, успокаивают коней.

Туркмен прогарцевал перед Тугайсары, нахально блестя зубами, крикнул:

– Буду десятником!

– Будешь сотником, – тихо сказал Тугайсары. – Вот таких мне надо. Много!.. Шейх, вы не ответили на мой вопрос, – напомнил он.

Курбан несколько раз встречался взглядом с туркменом. Показалось: тому очень надо быть замеченным, узнанным. Боялся потерять его из виду, вообще потерять. Успокоился только, когда увидел, как к туркмену подъехал Турсун-охотник, ускакали вместе.

– Помню ваш вопрос, помню… Простите, увлекся. Скачки – это всегда так… Вы спрашиваете, сильны ли красные конники? У них есть и своя сила, и своя слабость. Теперь уже не время сравнивать и вспоминать, кто кого побил. Окопники при царе воевали плохо. Почему? Причин много, а главная – не знали, за что воюют. Отдавать свою единственную, да, жизнь, за батюшку-царя – это, согласитесь, не всем понравится. Вы очень тонко подметили: сила – когда они чувствуют под ногами землю. Какую же силу они обрели, когда им сказали: теперь это ваша земля!

– Вот! – оживился Тугайсары. – Теперь я вижу, в чем их слабость! Их слабость – а наша сила! Здесь они чужие, а мы на своей земле! Здесь мы побьем их! А если кто и останется в живых – прогоним, будем гнать далеко, чтобы сами забыли и другим не рассказывали – есть такая земля! Наша земля! – Тугайсары в сильном возбуждении рвал на себе воротник.

«Нет, – про себя усмехнулся Курбан. – Не будет по-вашему. В Красной Армии теперь есть и бывшие окопники, и бывшие казаки, можно называть их и так. А в сущности своей это люди, которые получили землю, – не только свое поле, не клин возле родной деревни, – всю землю, и они должны навести на ней порядок, чтобы потом заняться мирным трудом, строить новую жизнь. Они знают, за что идут в бой. И здесь, на этой земле, которую вы считаете своей, только своей, они будут драться за общее. Вот в чем их сила. Вот почему вам их не одолеть».

Еще новость! Ибрагимбек предложил: пусть хазрата сопровождает в Душанбе Курбан. Энвер-паша согласился не раздумывая. Ишан Судур молча покивал. Потом сказал тихо, словно раздумывая:

– Это надо. Приходит время, мальчику надо вникать в серьезные дела. Кто заменит меня?..

А что же сам Курбан? Конечно, он воспринял это как неслыханную удачу. И в то же время насторожился: неспроста именно Ибрагимбек предложил. Значит, ждет от него информации… А может быть, проверяет? Сколько можно!..

Интересный разговор уже накануне отъезда:

– Что вы можете сказать о Пулатходжаеве? – спросил Ибрагимбек.

Курбан растерянно посмотрел на него.

– О нем?.. Что я знаю… Один из руководителей Советской власти в Бухаре. За что назначили? Очень умный, наверное, образованный, – сказал он скороговоркой. Подумал: «Если Газибек выдал, что я читал письмо, конец!»

– Если бы этот человек перешел к нам… вы бы верили ему? – неожиданно в упор спросил Ибрагимбек.

– Ваше величество! – сказал Курбан, легко вздохнув. – Ну, если бы вы перешли к ним, там бы поверили в искренность и чистоту ваших помыслов? Простите за дерзкий вопрос.

– Гм… В самом деле абсурд… – раздраженно проговорил Ибрагимбек, не ответив на вопрос Курбана.

34

На ишане Судуре белая чалма, белый чекмень. Он величественно восседает на сивой лошади с мелкими коричневыми крапинками. Молчалив, задумчив. Всем существом ощущал он наступление весны, но не вселяла в него весна бодрости, радости обновления, как то бывало – навевала тихую грусть воспоминаний о былом. «Старею…» – понимал хазрат.

Гуппанбай следовал за его преосвященством на рыжей лошади. На душе у него было мрачно, в нервном тике подергивалось веко. Временами он смотрел вдаль, на горы, за которыми находился Байсун и красивая гора Саримаст. Снится ему эта гора! Когда Ибрагимбек ушел на Памир, он остался в отряде Урганжи, парни которого рассказали ему, что при переходе через гору Саримаст был ранен не только командир, но и подстрелена лошадь с ценным грузом. Потом казначей поведал ему по секрету, что на той лошади был хурджун с двумя кожаными мешками. В них – золото…

Уйти, думал Гуппанбай, найти это золото, взять его – и уйти.

С ишаном Судуром ехал Бартинец Мухиддин, которого включил в состав посольства лично Энвер-паша. Большей частью он молчал. Временами напевал негромко какую-то турецкую песню.

Гуппанбай попросил его:

– Эфенди, пойте громче, мы хотим тоже послушать.

– Громче не могу, – сказал Мухиддин.

– Вы турок? Хорошо говорите по-узбекски.

– Турок я, турок… После мировой войны попал в Ташкент. Пригласил меня наш друг Османбек. Учительствовал я. В тюркской школе. Преподавал военное дело: бей! стреляй! коли! вали! Вот такой я учитель. Такой турок…

– Скоро Душанбе. Ваше преосвященство, не пора поднять флаг? У красных должны быть бинокли, – сказал Гуппанбай.

Ишан Судур кивнул рассеянно.

Гуппанбай подал знак одному из своих людей, и тот, вытащив из хурджуна кусок белого полотна, приладил его к палке и поднял над головой.

Душанбинская крепость находилась на окраине кишлака. Старая крепость, во времена завоевания Туркестана царской Россией в ней стояли русские войска. Как только эмир сбежал, они тоже бежали в Керки. Как и любая другая крепость, она имела в стене, окружающей ее, амбразуры, а внутри – специальные помещения для оружия и боеприпасов, казармы для солдат и жилые дома для офицеров с семьями, амбары и склады для продовольствия.

При строительстве крепости были использованы детали восточной архитектуры: по углам кирпичной крепостной стены – четыре высоких минарета, на каждом из них смотровая площадка; по бокам крепостных ворот еще два минарета.

Слева, огибая крепость, протекала глубокая мутная речка, через нее переброшен мост. Короткая дорога, мощенная камнем, упиралась в массивные кованые ворота.

Остановились возле моста. В левой башне показался красноармеец в шинели с красными тесемками на груди и кто-то в черном халате.

– Подними выше флаг! – приказал ишан Судур.

Он не успел поприветствовать поклоном показавшихся в башне: распахнулась одна створка ворот, и четверо бойцов, выйдя, по двое встали по обеим сторонам дороги. К ним присоединились еще двое, в халатах. А вслед за ними появился сухощавый парень в феске, с саблей на боку, остановился впереди этой группы.

– Сойдите с коней и подойдите сюда! – тоном приказа предложил он.

Спешились.

Курбан взял под руку ишана Судура, и они направились через мост. Шли медленно, словно считая шаги. Когда приблизились к воротам, Курбан узнал этого в феске: Али Ризо, начальник Всебухарской милиции. Ему стало не по себе: и этот предатель?..

Бартинец Мухиддин опередил всех и, переговорив с Али Ризо, позвал их.

Ишан Судур поздоровался с Али Ризо.

– Вы посол Ибрагимбека? – спросил тот, ответив на приветствие.

– Да, эфенди, – сказал ишан Судур и бросил на него испытующий взгляд. Энвер-паша, прощаясь с ним, говорил о своих надежных людях в отряде Пулатходжаева и, в частности, об Али Ризо, который, при возможности, встретит их. Похоже, это он.

– Добро пожаловать! – сказал Али Ризо и, первым пройдя в ворота, отошел в сторону, пропуская их. – Прошу прощения, но все должны оставить оружие! – громко объявил он.

Кроме ишана Судура, обыскивали всех. У Курбана оружия не было. Он прошел проверку первым и, дожидаясь остальных, рассматривал территорию крепости, Неожиданно для себя разволновался: так знакомо было ему все. Прошли строем красноармейцы. Вон группа, сидят, синят воздух дымком махорки, греются на весеннем солнце. Тихие разговоры о чем-то своем, скорей всего о доме… А вон еще группа – там смеются. Все как обычно, все чем-то заняты, их нисколько не интересует: что за люди, зачем пришли… Они отдыхают, выглядят расслабленными. Но Курбан знает – достаточно сигнала, и все здесь будет – как граната, когда из нее выдернешь чеку…

– Следуйте за мной!

Али Ризо зашагал по дорожке, выложенной квадратными кирпичами.

Не доходя до здания, находившегося на противоположной стороне площади, свернули направо к открытой двери какого-то приземистого сооружения. Али Ризо вошел вовнутрь. Немного погодя он показался и кивком позвал их. Все спустились по ступенькам вниз и пошли по узкому полутемному коридору. Остановившись возле открытой комнаты справа, Али Ризо жестом показал: сюда. Как только в комнату вошли ишан Судур, Курбан и Гуппанбай, дверь закрыли. В коридоре остались Бартинец Мухиддин и отряд охраны.

Потолок в комнате низкий, длинное окно с решеткой выходило на западную сторону. Сыро – казалось, все здесь пропитано крысиным запахом.

– Ваше преосвященство, что это за дом?

– Да вы же сами видите, Гуппанбай, – растерянно проговорил хазрат.

– А что, если зиндан?..

– Всего можно ожидать…

– Почему турка не пустили?

– Наверное, сочли, что охране лучше остаться перед дверью…

– Скажите: за дверью…

В коридоре послышался шум шагов. Резко распахнулась дверь, в комнату вошел худой, с пушистыми усами молодой человек. И на нем феска.

– Здравствуйте! – сказал он улыбаясь. – Я – Данияр, начальник милиции Байсуна… Ваше преосвященство, вы пойдете впереди, со мной. А вы – за нами…

По крутым ступенькам их провели в помещение с высоким потолком. Посреди комнаты стоял стол, за которым с левой стороны сидело шестеро, напротив – тоже шесть свободных стульев. В конце стола стоял коренастый, крепкий мужчина в кожаной куртке. «Пулатходжаев!» – узнал его Курбан.

Пока тот о чем-то говорил с Али Ризо, Курбан успел осмотреть комнату и этих шестерых. Русские командиры. Командование Седьмого стрелкового полка. Один – гражданский – в черном костюме с галстуком, редкие волосы его расчесаны на прямой пробор, поблескивает пенсне.

– Нагорный, – представил его Пулатходжаев. – Генеральный консул Российской Федерации в Термезе. – О сидящем по правую руку: – Морозенко. Командир полка. Остальные – его штаб.

– Начнем, пожалуй! – сказал Пулатходжаев и, заметно стараясь выглядеть спокойным, приказал молодому человеку, стоявшему рядом с ишаном Судуром: – Сабитджан, мы будем говорить по-узбекски, ты переводи для них. Так. Мы слушаем вас. Представьтесь!

– Мы – послы исламской армии! – заговорил ишан Судур с достоинством. – Я – ваш покорный слуга – ишан Судур ибн Абдулла. Являюсь Главным советником его превосходительства Энвера-паши – главнокомандующего исламской армией. Эти люди – сопровождают меня!

Сабитджан довольно быстро переводил, командиры молча слушали его.

– Ясно, – сказал Пулатходжаев. – Добро пожаловать. – Он показал рукой на свободные стулья за столом. – Садитесь, таксыр… и вы тоже, господа!

Прежде чем сесть, ишан Судур вынул из чалмы сложенную бумагу.

– Цель нашего приезда обстоятельно изложена в этом послании!

По знаку председателя Сабитджан взял письмо. Пулатходжаев, пробежав глазами текст, вернул письмо переводчику.

– Читай. Переводи. Пусть все послушают!

Пулатходжаев сел, а Сабитджан, став рядом с его креслом, звонким голосом выкрикивал: «Да будет известно председателю Всебухарского ЦИКа Усман-ходже Пулатходжаеву, что готовые защитить независимость Бухарского государства руководители исламской армии, собравшись на свой Великий Кенгаш, приняли следующее решение! Мы, руководители исламской армии, готовы признать власть Бухарской Советской Республики и сдать в руки ее представителей все оружие, находящееся у нас, при одновременном заключении соглашения о перемирии. Однако, к нашему великому сожалению, на днях стало известно о приближении к Душанбе под вашим командованием, господин председатель, большого отряда добровольцев и Седьмого стрелкового полка, дислоцирующегося в Термезе!..»

Курбан отметил про себя: вот он – ультиматум правительству республики, составленный жестко и безапелляционно. Командование исламской армии юродствовало, говоря о том, что оно готово целиком и полностью признать Советскую власть, но при одном условии – должны быть выведены с территории Бухарской республики все части Красной армии, прибывшие с территории РСФСР. Дескать, свой союзнический долг по укреплению новой власти они выполнили и делать им здесь больше нечего. Вот так: или вы принимаете наши условия, или…

Можно не вслушиваться в то, что говорит Сабитджан. Не все ли равно, какими словами изложено, а теперь еще и переведено то, что Курбан знал изначально.

Курбана теперь больше интересовало то, как поведут себя Морозенко и Нагорный.

Они слушали. Временами, наклонившись, перешептывались, отвечали друг другу кивком и опять всем видом своим показывали: мы слушаем, мы внимательно слушаем. Чего нельзя было не заметить: они были озабочены, но – спокойны.

Это спокойствие заметил и Пулатходжаев, он словно застыл, спина напряжена, на лице – маска. Он ждал, угадывал Курбан, что красные командиры немедленно покажут свое отношение к происходящему. Как? Чем-то возмутятся. С чем-то согласятся. Может быть и такое (на это втайне надеялся Пулатходжаев), что, выслушав все это, они обратятся к нему: «Товарищ Пулатходжаев, все, о чем нас информировали, относится главным образом к вам… вам и решать…»

И все! Конец разговору! Конец этой комедии! А уж он – решит. Он решит! Он давно решил!..

Текст дочитан. Сабитджан просмотрел листок и медленно, словно бы неуверенно, сложил его.

– Ну вот, товарищи, – наконец решился Пулатходжаев нарушить тишину. – Мы слышали… Что скажем?..

Курбан опустил глаза. Только бы не выдать себя. Ведь он знал, с чьих слов написано это.

– Послушать-то послушали, товарищ Пулатходжаев, – проговорил Нагорный. – Но это послание, на наш взгляд, не стоит того, чтобы над ним ломали голову…

– Почему?

– Потому что люди, пожелавшие капитулировать, как правило, приходят и бросают оружие.

– Уважаемый Главный советник, – Морозенко обратился к ишану Судуру. – Неужели вы, человек, о мудрости которого мы слышим легенды, не понимаете, что теперь этому (если это – от вас) не поверит и ребенок. У нас говорят о вранье – шито белыми нитками. Мальчик, – обратился он к Сабитджану, – ты точно переводи: одно вранье.