Текст книги "Над пропастью
(Роман)"

Автор книги: Шукур Халмирзаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

До поздней ночи заседал военный совет. Энвер-паша предоставил возможность высказаться всем.

После всех говорил сам. Говорил долго. Предложенный им план состоял в следующем.

Красные идут в Байсун, так? Хорошо, пусть идут. И пусть займут город. По пути надо гнать их, не давая ни минуты покоя. Они должны понести большие потери. Байсун для них – как мышеловка. Впустить – и захлопнуть. Мало этого! Надо занять все прилегающие к Байсуну кишлаки, лишив город связи с ними, и тем самым возможности обеспечения красных провиантом и фуражом. Теперь же, немедленно послать письма за подписью командующего в соседние области – в Самарканд (ишану Бахрамхану), в Фергану (курбаши Рузи, Парпи), в Хорезм (Джунаидхану), изложив сложившуюся обстановку, подчеркнуть, что если они уже сегодня не придут на помощь, завтра сами потеряют все. Главному штабу расположиться в кишлаке Кафирун, это в шести верстах южнее Байсуна: отсюда, по степи, открыта дорога на Кукташ и Душанбе. Байсун просматривается весь – как на ладони. Время от времени атаковать Байсун, вызывать недовольство населения Советской властью, засылая тайно в город своих людей для распространения всяких тревожных слухов, сеять панику и страх. Можно пострелять кое-кого из местных, кому уж так понравилась новая власть.

– Нет, прошло время бить поклоны Саиду Алимхану!

Пришло время признавать ошибки, с горькой усмешкой подумал он. Только теперь, под пулеметами красных, стало понятно, почему Саид Алимхан соглашался на любые уступки англичанам, лишь бы получить оружие. А кто тебе самому мешал прийти к тем же англичанам, ведь ты мог иметь могущественных покровителей! А теперь что? Думаешь, как бы наладить дружественные отношения с Энвером… И хочешь ты того или не хочешь, будешь возвышать его авторитет в глазах нукеров, курбаши, всего народа… При этом сам будешь удаляться в тень… все дальше.

Увидев под арбой с высоко поднятой оглоблей сидящих у костра Тиник и Айпарчу, пошел к ним.

– Как себя чувствуете, матушка?

Старуха попыталась встать, но наступила на подол.

– Сидите, сидите! – Ибрагимбек опустился на колени, подтянув под себя толстую кошму.

– А вы? – сказала старуха, всматриваясь в его лицо. – Не притомились? Закончили свой совет? Слава аллаху… О нас не беспокойтесь! Пока есть вы – разве нам может быть плохо?

Ибрагимбек согласно кивнул. Посмотрев по сторонам, сказал:

– Может, возвратитесь в Кукташ?

– Что? – Старуха словно испугавшись, замахала рукой. – Нет-нет!.. Решено: мы будем там, где вы!.. Если возвращаться, то вместе!

– Тогда отправляйтесь в Кафирун.

– Это где?

Ибрагимбек посмотрел на Айпарчу, прильнувшую к старухе.

– А ты не знаешь?

Айпарча слышала, что где-то недалеко от Байсуна, в складках Красных холмов, затерялся кишлак с таким названием.

– Слышать-то слышала, но не бывала там, – сказала она, обращаясь к матушке Тиник.

То, что Айпарча ответила не Ибрагимбеку, а ей, понравилось матушке Тиник.

– Не видела она этого кишлака, не видела! – проговорила Тиник, как переводчица. – Что это, кишлак?.. Там и дома есть?

Ибрагимбек улыбнулся.

– Все там есть.

Ибрагимбек встал, думая об их отправке в Кафирун. Но вспомнив, что во главе с начальником контрразведки Гуппанбаем в скором времени туда отправляется группа людей готовить место для штаба, решил: «Поедут позже… еще долог путь до Байсуна».

«Надо вызвать Курбана и поговорить с ним наедине. Кто может лучше знать, чем он, схему обороны красных в Байсуне? – думал Ибрагимбек, направляясь в штаб. – Да, и пусть расскажет подробно, как все было там, в крепости, в Душанбе…»

В это время ишан Судур стоял возле развалин старого глинобитного дувала с другой стороны загона, пытаясь рассмотреть утонувшие в черноте ночи высокие горы.

Он был подавлен. Он устал от военных советов, где люди, облеченные властью, за громкими фразами пытались скрыть растерянность, в общей неразберихе думали только об одном: как выбраться из круговорота событий, сохранив власть. Все говорят о вере – и не верят. Веришь ли ты сам, ишан Судур?.. Ведь еще так недавно ты лелеял в мыслях не мечту – планы создания на священной бухарской земле Исламского государства! Сегодня уже не планы и даже не мечты… Что же остается?..

Ишан Судур устал от тяжких раздумий.

Вот и теперь, на военном совете, определяя его место в общих планах, Энвер-паша повторил слышанное много раз: главное – идеологическая обработка нукеров-новобранцев из ближайших к Байсуну селений. Важно надув губы, Энвер втолковывал ему, ишану Судуру, как это сложно и ответственно! Что он знает?.. Что у ислама есть, кроме Корана?! Достаточно ли только законов шариата, чтобы овладеть мусульманскими массами?.. Большевики в этом сильней – умеют убеждать, находят слова…

В нескольких шагах от хазрата, разговаривая, прошли Курбан с Турсуном-охотником.

– Дети мои! – позвал ишан Судур.

– Таксыр? – удивленно воскликнул охотник. – Такое позднее время – и вы не спите…

– И вы не спите, – как эхо, повторил хазрат. Неловко пошутил: – Строите планы, как, окажись на месте командующего, разбили бы красных?..

– Занятие, простительное глупым мальчишкам. Каждому свое место. И дело. Так ведь, таксыр? О чем наш разговор? Это неинтересно! Слова – как пузыри на воде… Я рассказываю шейху о том, как трудно учить меткой стрельбе, чтобы стреляли – и попадали… в человека. А думаю о том, что у меня есть жена, и там, где она, тепло и тихо. Спросите, о чем думает шейх? Не слушайте его, он не скажет правду. Я знаю, о чем молчит шейх.

– Вы умеете угадывать мысли? – настороженно спросил хазрат.

– Тут не надо быть провидцем! – Охотник засмеялся. – О чем может думать юноша, когда в нескольких шагах от него… За тентом… – Не договорил, и так все ясно.

Нет, не обладал Турсун-охотник редким даром провидца. К сожалению. Так он думал о себе. И, к счастью, нет здесь такого, кто мог бы знать то, о чем думает он.

Всякий раз, когда удавалось поговорить с племянницей с глазу на глаз, он предлагал ей – бежим. Почему Айпарча отказывалась? Боялась за родителей? Да, должно быть, так… Случалось его зорким глазам перехватывать взгляд девушки, как она смотрела на Курбана… Курбан для охотника продолжал оставаться загадкой. Уже решив в одиночку бежать к красным, Турсун-охотник случайно встретился с Каримом Рахманом, Каримом-конокрадом, так его называли. В коротком разговоре всего не успеешь сказать. Сказал главное: бежим вместе. Почему-то сразу решил, что Карим – как взведенный курок, Карим готовится бежать. «Не спеши, – вот все, что тот успел сказать. Им помешали. Да, и еще два слова: – Его береги». При этом он смотрел на шейха. Вот – опять загадка…

– Пир мой, вам не холодно? – заботливо спросил Курбан.

Какое сердце не разомлеет от таких слов? Тем более сердце одинокого старика…

«Лучший из лучших учеников моих, – растроганно думал ишан Судур, – сын мой! А ведь я не всегда был добр к тебе, не всегда справедлив. Было – я сомневался в тебе и даже больше! – не верил!»

И явилась ишану Судуру мысль, которая вызревала долго. Мысль, которую он отгонял, но не прогонял. Держал в некотором отдалении. Как будто знал, что от нее никуда не деться…

– Курбан, сын мой! – позвал хазрат. И холодно бросил охотнику: – Турсунбай, оставьте нас одних.

Охотник будто растворился в темноте.

– Я слушаю вас, пир.

– Пройдемся… Какая темная ночь… – Прошло немало времени, прежде чем хазрат заговорил. – Я взял тебя из жалкой лачуги, во всех углах которой зеленела плесень бедности и где ты был один. Я взял тебя мальчиком, который ничего не знал, ничего не умел, ничего не мог! Я дал тебе все. Люди знают, как ты умен и образован, но они не знают, что ты еще и богат, ты очень богат! Ведь не только для себя я копил… все эти годы… Много ли надо старику?.. Люди знают, что ты мой ученик. Но они не знают, что ты мой наследник! Теперь я говорю не о том золоте, что надежно укрыто, и только мы двое знаем где. Я говорю о том главном, чему нет цены… Ты стал взрослым, сын мой, а я слабею, с каждым днем я ощущаю все более явно, как убывают мои силы. И теперь я могу сказать: пришел день, когда ты должен стать со мной рядом…

Курбан пытался что-то возразить, не боясь быть подслушанным, заговорил громко, возбужденно, он так пылко уверял учителя, что недостоин находиться и поблизости, когда с людьми беседует великий ишан, чтобы не отвлечь на себя чье-то внимание… Хазрат прервал его. Он коротко рассказал обо всем, что слышал на недавнем совете. С удивительной для священнослужителя точностью обрисовал военную обстановку. И высказал свое мнение: «Кому теперь это интересно? Мы проиграли, мы теряем последнее. Но надо сделать что-то такое, чтобы не потерять все…»

– Не возгордись, сын мой, – тихо говорил хазрат. – Бывало ли такое, чтобы ученик слышал признания учителя в собственной слабости? Молчи… Слушай. Нет, это не усталость, это не старость. Это еще не старость! С годами мы обретаем мудрость, опыт – и все это можно вложить в те слова, с которыми обращаемся к слушающим нас. Теперь, как никогда, нужна сила слова! Великая сила убеждения!.. Слушай. Слушай и запоминай те слова, которые я скажу теперь… Ты выскажешь их, стоя высоко, на площади, заполненной народом! Будешь говорить ты – лучший из лучших учеников ишана Судура, будешь говорить его словами. Будешь говорить ты – юноша, побывавший в стане красных! Ты расскажешь нашим людям, как спал в вонючей казарме, ел кашу из общего котла, – они варят то, что мы сыплем в торбу своим лошадям, правда? – расскажешь. Как там учат убивать простых людей, которые выросли здесь, живут на этой земле!.. Ты расскажешь…

Курбан плохо помнил, как закончился их разговор. Будто свинцовая тяжесть навалилась на него. Заметил, что наконец-то один.

Подумал: хорошо, что наконец-то один.

Тогда он еще не знал, что Саида выследили, когда он возвращался в Кукташ. Пожалел коня, прогнал от себя, пытался уйти по скалам – сорвался…

Не знал Курбан и того, что посланный для связи с ним Карим Рахман не выполнил задания. Как ни пытался он показаться туркменом, нашлись люди – узнали Карима-конокрада. Кариму удалось уйти. Угнал с собой хороших коней, сивку самого хазрата – о чем теперь говорили даже больше, чем о том, что с Каримом ушло к красным до полусотни нукеров.

38

На следующий день, после завтрака, караван матушки Тиник покинул свою стоянку на берегу Кафирнигана. Тушум, приземистый, похожий на суслика, повел караван на юго-запад, на Кафирун.

Буйно зеленела вокруг молодая трава. Далекие холмы, казалось, покрыты зеленью гуще, чем ближние. Возле своих пор с холмиками влажной земли застыли суслики.

Степь… Суслики… И этот – как суслик…

Курбан смотрел вдаль. Там, за этими холмами, была его родина. Байсун!

У Байсуна открыта только южная сторона – Красные степи. Другие три стороны закрыты горами; на севере – Байсунтаг, у которого много горных цепей и у каждой свое название.

На западе – Куйтантаг. Славен он своими многочисленными ущельями.

Прекрасный край, овеянный легендами!

Край богатых и бедных, униженных и гордых!..

Курбан ощущал близость родной земли и был уверен, что ступит на нее.

На рассвете, после молитвы, он стал очевидцем сцены, потрясшей его до глубины души.

Нукеры, выстроившись рядами, держа лошадей за поводья, слушали проповедь ишана Судура, тот поднялся на осыпавшееся глиняное возвышение рядом с дувалом загона.

– Дорогие дети мои! Мусульмане! Дети своих отважных отцов, великих предков! Поклянитесь! – произнося своим бархатным голосом эти слова, ишан Судур поднял над головой Коран. – До последней капли крови я буду достоин своей веры! Верен родной земле и не позволю ее осквернить неверным!..

За ишаном Судуром сотни глоток тягуче повторяли его слова. В глазах людей вспыхивал, точно на углях, когда их расшвыривают кочергой, фанатичный огонь бессмысленного мужества, жестокости, насилия, слепая ненависть темных людей к таким же, как и они сами, дехканам, у кого есть своя маленькая кишлачная родина, свой дом и в нем жена, дети, престарелые родители, есть двор и поле… И есть надежда на то, что наконец все будет по-другому, будет мир…

Курбан отошел к арбе, за которой, расстелив на земле молитвенный коврик, сидела и шептала свои благословения матушка Тиник. И тут же он увидел Ибрагимбека. Спокойно, как будто ничего не происходило вокруг, он направлялся к старухе. Увидев Курбана, взглядом дал ему знак: «Не уходи».

Спустя несколько минут быстрым шагом догнал Курбана, и они направились за развалины глинобитного дувала, окружавшего кошару.

– Слушай меня внимательно! – сказал Ибрагим-бек. – Мне интересно знать теперь… Ты видел сына Пулатходжи… В Душанбинской крепости. Что ты думаешь об отношениях этого подонка и…Энвера? Что знаешь? Слушай внимательно!

– Я слушаю, ваше превосходительство!

– Что ты думаешь: как удалось Усманходже войти в доверие? Энвер не прост! Не-ет, не прост… А его преосвященство?..

– Ваше превосходительство! Что видел, что слышал, что думаю – все сказал. А в души не заглядывал, – усмехнувшись, сказал Курбан. – Но что-то было… – Как я понимаю теперь, в их отношениях к этим вот баям с красными есть что-то общее, похожее… Что – не знаю. Но – есть…

– Верно, – согласился Ибрагимбек. – И я это чувствую. Но что? С хазратом у вас доверительные отношения. Он обязательно должен был поделиться с тобой своими мыслями об Энвере-паше… Что он о нем думает?.. – Ибрагимбек неожиданно улыбнулся. – Мог бы ты стать близким человеком Энверу?

– Это – не просто. Просто так к нему не подступиться… – Курбан растерялся.

– Хорошо. Будь ты на месте Тугайсары… Как бы ты поступил? – Ибрагимбек заметно нервничал.

Курбан не знал, что ответить.

– По-моему, ваше превосходительство, Тугайсары сблизился с ним, – осторожно предположил он. – Я не знаю, на какой почве… Однажды я оказался невольным свидетелем, как Тугайсары, коленопреклонив Энвера, отхлестал его плеткой! – Ибрагимбек уставился на него немигающим взглядом. – Да-а-а, это было… – говорил Курбан. – После этого… Я подумал, такое не прощают. А он… простил… – Совсем растерялся, рассеянно поглядывая по сторонам…

– Еще встретимся в Кафируне… От каравана не отрывайтесь, – сказал Ибрагимбек. – Понадобишься – позову!

Ускакал.

– Ну, не будем хмуриться! – весело проговорила матушка Тиник. – Чему быть, того не миновать… Я видела много войн. Ничего! Все заканчивались хорошо. Вы видели, какой уверенностью горят глаза наших джигитов? У-у-ух! – изобразила она. – Всевышний поддержит благословение хазрата!.. А теперь ну ее, вашу войну! Поговорим о таком, что ласкает слух… Как подсказывает мне чутье, мы ступили уже на вашу землю!.. Так? Ну-ка скажите, а похожи байсунцы на нас?

– Есть похожие и на вас, матушка! – сказал Курбан и подмигнул Айпарче.

Айпарча улыбнулась и покачала осуждающе головой: «Время ли сейчас веселиться!» Старуха расхохоталась.

– В молодости матушка Тиник была ох как недурна собой! А то… разве мог бы юноша, еще ни разу не женившийся, влюбиться в женщину, дважды побывавшую замужем? Да, так было, дочка! Да вот, лакаи хорошо помнят. Ого-го сколько дрались между собой эти коты за меня, как царапали друг другу носы… Я – хороша была! – Помолчав, старуха снова обратилась к Курбану: – А что там у вас еще интересного?.. Вот этот атлас, что теперь на моей дочери, выткан тоже байсунцами?

– Матушка, пусть ваша дочь не обижается, но байсунцы ткут атласы и покрасивее!

– Посмотрим, посмотрим… Если так – я закуплю весь атлас! Или нельзя?

– Можно, – сказал Курбан с примирительной улыбкой. – Все можно, матушка! – Старуха надоела ему своей болтовней. Вот хорошо – заговорила с Тушумом, тот принялся рассказывать ей забавные истории, их было бессчетное множество, когда он путешествовал с торговцами мелким товаром по пустыне Арпали.

Кулмат покачивался на лошади, запряженной в двухколесную арбу, пытался найти толкование засевшим в голове, как заноза, словам, повторяя про себя один и тот же вопрос: «Что такое Кафирун? А что означает Кафирнихан?.. Какие-то чудные названия». Он – ехал. Куда-то…

Айпарча ничего не слышала. Она видела мать… с золотыми сережками… свое ожерелье, оставленное в железном сундуке… И вдруг – вакуфный сад, орешина!.. Забравшись на самую верхушку дерева, посмотрела на город: показалась усадьба… Базар. Огромная толпа! Всадники… Тесные улочки, по одной из них идет грустный отец. Вот он поднимается на айван…

Айпарча уронила лицо в ладони.

39

У подножия Ялангтага к заброшенной яме с прелым зерном слеталось воронье. На дне ямы кишели мыши.

Вдруг вороны с неистовым карканьем взметнулись вверх, заметались в воздухе испуганной стаей. Что их вспугнуло?

По склону горы, подняв снежную пыль, скатились трое. Поднявшись на ноги, помогли друг другу отряхнуть снег с одежды. Норхураз, маленький Хуррам и чунтакский аксакал.

Вчера утром в Сайбуй приехал Рамазанбай со своими людьми, учинил скандал по поводу похищения его дочери, трепал Хуррама: «Где были твои глава! Ты же аксакал!» Тот повторял, как заведенный: «Какой я аксакал? Без году неделя я аксакал!» – Вот и весь ответ.

«Куда увезли Айпарчу?»

«Туда».

«Кто проведет?»

«Он», – указали на Норхураза. Тот промолчал. Решили: проведет, горы знает.

Отец Айпарчи повторял про себя, как заклинание: «Джаббар Кенагас – вот кто ответит за все! Клянусь аллахом, кровью ответит этот негодяй!..»

А Джаббар Кенагас между тем отправлялся в окрестности Самарканда, к ишану Бахрамхану. По пути, останавливаясь на короткое время в кишлаках, он должен был отбирать годных к военной службе молодых людей и отправлять в Кукташ, в нукеры.

Получив это задание, он был уж так рад: ведь как раз парни Бахрамхана и уговорили его тогда отправиться в Кукташ! Поневоле, не имея другого выбора, пришлось последовать этому совету. И вот – повезло! Ах, как ему повезло! В Сайбуе нашел красавицу, из своего племени. Правда, пока ее отобрали у него, не подпускают близко. Однако Энвер-паша… Если он молвит ему, вернувшись из Самарканда, так же многозначительно: «Тебе пройти по земле родины!» Разве это не прямой намек на бекство в Шахрисабзе?

Времена меняются, все меняется. Теперь отправляется он в эти края послом не Ибрагимбека, а самого Энвера-паши!..

Грея руки над раскаленными углями, Джаббарбек сидел рядом с Бури-турой. «Я встречусь с ней! – решил он вдруг. – Если старуха не пустит, скажу: „Завтра ухожу туда. Может быть, Айпарча захочет что-то передать своим родственникам?“ А вдруг рассердится? Ведь по моей вине она оказалась здесь… Не получится… Хорошо, скажу я ей, а что потом, после возвращения?.. Я же не иду в Сайбуй!»

Помрачнев, подвинулся ближе к огню.

– Что было на совете? – спросил Парда. – Или нам это не интересно? Между прочим, и в этом нет никакой военной тайны, именно нас пошлют… туда. По вашим планам. За что мне получить там свою пулю – не сказали…

– Потом, потом! – отмахнулся Джаббарбек. Он думал о своем.

– А что мне делать? – спросил Бури-тура. – Прятаться, скрываться.

Джаббарбек с трудом сдерживал себя.

– Тише! – предостерег он. – Он и на меня косо поглядывает. Сам видишь… Что можно сейчас предпринять? Если что, сам понимаешь – нам крышка. Ты видел, как режут горло?.. Я – видел!..

…Кто мог знать, что так скоро они встретятся…

Джаббарбек был очень доволен поездкой. Ему удалось собрать отряд нукеров, и пусть это пока всего-навсего толпа необученных, необстрелянных, испуганных парней – ничего, они есть, и считать их будут по головам, как баранов. А что насчитают – ему в заслугу, за все похвала ему.

Он уже собирался возвращаться, как, откуда ни возьмись, появился Рамазанбай и с ним еще двое.

– Кто-нибудь знает Джаббарбека-курбаши? – спросил он.

Джаббарбек, смеясь, назвался:

– Я тот самый курбаши!

Рамазанбай неторопливо слез с коня. Так же не спеша приблизился к нему.

– Позволь, байбача, совершить намаз! – сказал он.

Джаббарбек, похоже, растерялся.

– Да кто ты будешь?

Рамазанбай, не удостоив его ответом, развязал поясной платок, расстелил на земле. Бури-тура что-то зашептал беку. Джаббарбек натянул поводья, лошадь попятилась; взял в руки винтовку. Коротко прочитав молитву, Рамазанбай поднялся с колен. Обнял каждого из своих попутчиков, словно прощаясь, и что-то тихо сказал им. Потом повернулся лицом к Джаббарбеку.

– Байбача, я искал тебя всюду, – спокойно заговорил он. – Ты у меня выкрал дочь. Я поклялся, йигит… и теперь должен выполнить свою клятву… Ты брось винтовку, байбача. Доставай нож… Я признаю только нож. Я привык, сопровождая свои караваны, на караванной тропе доверять только ножу.

– Не приближайся! – крикнул Джаббарбек, клацнув затвором винтовки.

Рамазанбай едва уловимым движением выхватил из-за пазухи нож и метнул его в бека. И тогда же грянул выстрел…

40

В то же время в Байсуне – в усадьбе – перед Василием Васильевичем, прибывшим из Ташкента, и Арслановым сидел Карим Рахман. Его никто не торопил, но он повторял: «Сейчас… сейчас». Дышал загнанно.

Василий Васильевич прибыл в Байсун сам. Настоял на том перед командованием. На это он имел право. Операция, которую он готовил долго и трудно, близка к завершению. Все это время главный штаб фронта имел великолепную информацию. Это – главное. Что теперь? Борьба за власть вконец рассорила Ибрагимбека и Энвера-пашу. Оба делают ставку на ишана Судура. А старик плох… Плох! Не годится он! Точно также, как а их мифический эмир, побирушка… Вот такая раскладка получается… Седьмой полк выполнил задачу: пусть, неся большие потери, на пределе возможного, но все-таки дошел до намеченного рубежа – и втянул в эту долину, окруженную горами, большие силы басмачей. И вот ночь. Можно только догадываться, о чем думают там, ожидая наступления утра. Нетрудно представить себе, что басмачи испытают, когда утром явится к ним… ну, кто-то из наших и спокойно скажет: «Вы тут, а мы… везде. Вон там и там два полка, прямо – батарея, назад смотреть не надо: там тоже батарея… Никуда смотреть не надо. Думать надо…»

Человек, которого подготовил и заслал Василий Васильевич, задание выполнил. Но он еще там, в стане врагов. Он находится в положении, хуже которого трудно представить: ни на минуту он не может остаться один (Карим Рахман сказал: не было такой минуты), он – как песчинка в горсти песка, уносимой потоком… Но ведь он – боец, человек, обладающий сильным, волевым характером, он заставляет себя подчиниться обстоятельствам, но внутренне – протестует! Да, он стремится вырваться из этого кольца. Он переутомлен. На сколько его хватит?.. Надо вернуть его. Как?.. Саид Гаипов выполнил свой долг до конца. Он сделал все, что было в его силах. Он сам, не дожидаясь промежуточного связного, доставил четыре патрона с бесценными сведениями. Когда уходил, уже знал: за ним следят. За ним следили. Его выследили. На перевале, уже возвращаясь, Гаипов увидел: его встречают…

Василий Васильевич отметил на карте то место, где погиб Саид Гаипов. Придет время – люди назовут этот утес именем разведчика и от поколения к поколению будут передавать легенду…

Карим Рахман не выполнил задания. Его быстро раскрыли. Рисковать не имело смысла. Ушел – хорошо ушел, привел с собой парней, насильно взятых на военную службу басмачами, угнал коней – но задание он не выполнил.

И это – все. Курбану надо немедленно уходить. Как сообщить ему о решении?.. Связи пот. Времени на то, чтобы послать еще кого-то, тоже нет. Пароль?..

Да, был такой разговор. В беседах с Курбаном Василий Васильевич сказал как-то… Да, вроде как размечтались: кончится все это, прекратятся выстрелы, будет обычная жизнь, к какой так привыкли люди: утро… на завтрак теплые лепешки и теплое молоко (почему-то часто повторяли это слово: «теплое»), вышли – солнце (теплое), земля (теплая!)… И вот оно – поле… Вот оно, чудо нашей жизни – поле. Наслаждаешься запахом земли, потревоженной плугом, бросаешь в землю зерна – сбереженные, отобранные зерна! И ждешь, и надеешься… и поле радует тебя… Да здравствует жизнь!

Такое часто виделось. Мечтания всегда прерывались озабоченным: «Теперь о деле…»

Однако понимая, что Курбан в эти минуты еще не собран, говорил незначащее. И было – в такую минуту Василий Васильевич сказал Курбану: «Не ты первый идешь туда. Как говорится, дай бог, чтоб последний… И всякий раз, провожая, я держу вас… (он помолчал, не сразу смог подобрать нужное слово) ну – как цветок, что ли! – Улыбнулся, чувствовал: не то говорит, не нашел слово. – Красный цветок… Я его постоянно чувствую на ладони. Днем и ночью. Когда я разожму ладонь… Мы встретимся – и я разожму ладонь… и ты снимешь чалму…»

Был такой разговор. Был! И Курбан внимательно слушал. Правда, тогда он ничего не сказал. Но почему-то смотрел на свою ладонь и шевелил пальцами… засылать… ждать…

Была уже ночь, когда Арсланов пригласил к Василию Васильевичу двух неразлучных друзей – Усмана-сапожника и Азима-суфи…

41

В полдень караван матушки Тиник вошел в Кафирун, Курбан этот кишлак хорошо знал, когда-то читал проповедь в здешней мечети, был знаком с местными богатыми скотоводами.

И название Кафирнихан овеяно легендой. Рассказывают, что эта река каждой весной выходила из берегов и, натворив много бед, успокаивалась, стихала в своих берегах.

Кафирун… Странное название. Странные люди… Где еще можно встретить такое, чтобы люди, живущие по канонам ислама, кремировали умерших, как это делается здесь?.. А так – обыкновенный кишлак. Дувалы сложены из неотесанного камня, дома с балаханой. Живут люди…

Возле высокого здания, в котором Курбан узнал кишлачную мечеть, показались два всадника, двинулись навстречу.

«Никак Киям?» – подумал Курбан, вглядываясь в них. Верно – он.

– Добро пожаловать, матушка! – весело поздоровался Киям, подъехав к арбе.

– Ты кто – волк или лисица? – засмеялась старуха. – Байсун взяли?

– Скоро возьмут!

– Мой сын тоже здесь?

– Можно считать и так, – неопределенно ответил Киям, отводя глаза. – Отсюда до Байсуна всего один шаг… Командиры, матушка, сейчас находятся там… Там стреляют… Ничего! Придут вечером… А вас здесь ждут! Мы подготовили для вас дом самого богатого бая!

– Слава аллаху…

Киям раздраженно сказал Кулмату:

– Гони! Чего разинул рот!

Курбан понял, что Киям не хотел больше говорить со старухой. Взглядом показывал, что напрашивается на разговор. Пропустив мимо себя караван, поехал рядом с Курбаном.

– Шейх, – сказал Киям. – Я хотел поговорить с вами, досточтимый шейх… Я ужасно невезучий! Клянусь богом, шейх!.. Для меня все кончилось!.. Не стану от вас скрывать. Сейчас они вам скажут сами… Его преосвященство постоянно спрашивает вас…

Курбан ничего не мог понять из этого несвязного бормотания.

– Где Ибрагимбек? – спросил он.

– Ибрагимбека нет!

– Что? А где он?

Киям натянул поводья, лошадь остановилась.

– Нет его здесь! И там его нет!.. Он ушел на Кукташ. Может, и не на Куктащ, а на берега Кафирнихана… Ушел! Много нукеров увел с собой.

Курбан опешил.

– Почему?.. Что с Энвером-пашой?..

– Мне кажется, они поссорились… Байсун проклятое место… Вы-то знаете. Когда добрались до еврейского кладбища, после ущелья, по приказу паши бросились в атаку на Караултепе… А оттуда нас пулеметами… пулеметами! Вы не знаете, что такое пулемет… И слава аллаху!.. Пулемет – это… – Он вяло пошевелил рукой. – Это смерть. Да, я знал, что Ибрагимбек стоит в резерве. Энвер-паша отдал приказ об отступлении. Мы отступили на расстояние, где нас не могли достать пулеметы. Караван уже оторвался от них на приличное расстояние. Поехали. Потихоньку… Остановились в Инкабаде. Вы знаете такой кишлак?

– Знаю.

– Э! Теперь мне все равно… Вот там-то и нашел меня Ибрагимбек. «Скачи прямо в степь, останови караван и поверни обратно!» – приказал он мне. А сам с нукерами пошел на Акдару…

– Остальные?

– В Инкабаде. Все там! Все главные в этом кишлаке. В мечети. Совещаются.

– Ну, а потом?.. Там?..

– Ибрагимбек уехал… Я уже решил: сбегу. Ну их! Сбегу – и пропади пропадом все, что тут! Я хотел было скрыться – позвал Тугайсары. Смотрю, хазрат делает знаки подойти к нему. Все кругом огорчены… Хазрат спрашивает меня; «Что сказал Ибрагимбек?» Я сказал правду. Да и до каких пор я буду врать? Шейх, я всегда уважал всех, кто говорит правду!

– Верю!

– Хазрат сказал мне; «Не поступайте так, дитя мое. Пускай караван следует в Кафирун. Идите!.. Приведите караван в Кафирун!» Что мне оставалось делать, шейх? А? Всегда мне поручают такие дела.

– Что было потом? – перебил Курбан.

– Да что может быть!.. Приехал в Кафирун…

Курбан смотрел на Кияма, не скрывая усмешки.

Вконец растерявшийся, с бегающими глазами, слуга двух господ… И одному угодить надо, и другому не отказать. Направить арбу прямо по дороге, повернув оглобли…

Курбан готов был расхохотаться: уж так живо отражалось в Кияме именно то, что характерно для всех, кто выше и совсем высоко. Растерялись, перессорились, нет веры друг другу. Что последует за этим? Поражение. Только так! Понимают ли они сами, что их ожидает?

Чтобы отвлечься, Курбан стал наблюдать за джигитами, как они маршируют по полю под команду турка в красной феске.

– Чем это они занимаются? – спросил Кияма.

– Военным делом занимаются. По-турецки. – Киям рассмеялся. – К параду готовятся, что ли?

– Нале-во! Напра-а-во! – хрипло выкрикивал Данияр-эфенди.

Джигиты старались изо всех сил. Одни повернулись лицом к дувалу, другие, казалось, сшиблись с ними лбами, третьи продолжали маршировать на месте, высоко поднимая колени. Не воины – стадо…

И эти надеются одолеть Советскую власть, победить Красную Армию?!

42

Накинув на себя волчью шубу и изящно накрутив на голову небольшую белую чалму, Энвер-паша стоял на высоком айване, скрестив на груди руки. Рядом с ним Гуппанбай. Позади, в зеленой чалме, коротышка – муэдзин мечети. Около резной колонны Али Ризо-эфенди, Бартинец Мухиддин, возле них столпились афганские воины.

Ишан Судур был во всем белом.

– Дети мои! – Хазрат окинул взглядом заполненную народом площадь. – Не поддавайтесь обману! Да, мы слышали, что Советы распределяют среди бедняков землю, воду!.. А кто из вас подумал, зачем это делается? Дают просто так, ничего не требуя взамен? Так не бывает!.. С нами аллах и все мусульмане земли!..

– Таксыр, вы сказали – вам все дадут командиры исламской армии… Прошу прощения, вы призвали к откровенному разговору, я потому и спрашиваю: что дадут? – послышался голос из толпы.

Площадь замерла. Курбан проследил за взглядом хазрата и тихо ахнул: «Да это же Хуррам-аксакал! Почему он здесь? Откуда?.. Кто с ним?..» – оглядев стоящих вокруг Хуррама, увидал… Норхураза! Он самый! Одетый, как дикарь, – в вывернутом коротком полушубке, в драной шапке, в сапогах, обвязанных грубой веревкой.

– Ты не веришь, сын мой? – Хазрат укоризненно покачал головой. – Да, ты имеешь право не верить! Потому что ты много раз был обманут. Из тебя… выжимали все соки слуги эмира! Разоряли сборщики налогов!.. В трудное время, когда льется кровь, когда на родной земле чужие люди, надо быть благородным… забыть… простить… И равноправие, и справедливость, и хлеб, и землю, и воду, – все даст народу вот он – глава исламской армии, его величество Энвер-паша. С этой единственной целью он ступил на нашу священную землю! Все это вам даст победа исламской армии! То есть я хочу сказать, что вы добудете все своими собственными руками! Поэтому не теряйте разума и веры! Я ответил на вопрос?