Текст книги "Пляжное чтиво"

Автор книги: Шейла Дайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

– Так кто же отвез тебя? – спросила Робин, возобновляя разговор.

– Шел.

– Как он поживает?

– Прекрасно. Однако вопрос остается: как я поживаю?

– Хорошо. Как ты поживаешь?

– Знаешь, легче не становится, – вздохнула я.

– Что не становится легче?

– Дети. Или лучше сказать, иметь детей. Когда Шел был маленьким, я думала: вот он вырастет, станет легче, я перестану все время волноваться о нем… пытаться защитить его. Но теперь он вырос, а я беспокоюсь о нем больше, а не меньше.

Робин молча и снисходительно слушала мои нервные излияния, возможное последствие вчерашней размягченности. Безумие – побочный эффект господства здравого смысла.

– Когда он пошел в школу, я боялась, что его украдут с детской площадки… что автобус попадет в катастрофу, – продолжала я. – Я ненавидела ходить в торговый центр. Он никогда не хотел держать меня за руку… а там было столько народу, столько странных людей… готовых схватить его…

– Моя золовка не успокаивается даже когда мой племянник спит, – сказала Робин. – Она заходит в его комнату несколько раз за ночь, чтобы проверить… чтобы убедиться, что он еще дышит.

– О да. Я тоже это делала. Все матери делают это некоторое время.

– Моему племяннику десять лет!

– Думаю, что она зашла слишком далеко. Однако я могу понять ее. Я заглядывала в комнату Шела в два часа в воскресенье и прислушивалась к признакам жизни, следила, поднимается ли и опускается одеяло.

– В два часа? Дня?

– И потом еще секс, – продолжала я. – Когда я была подростком, наверное, и мои родители волновались из-за секса. Хотя им и не следовало: я была ужасная недотрога…

– Я не удивляюсь…

– Знаешь, именно это ты сказала в моем сне.

– Я была в твоем эротическом сне?

– Не волнуйся. Мы просто разговаривали.

– Ну да! – засмеялась Робин.

– Так на чем я остановилась? Ах, да. Секс. Когда средства массовой информации предупреждали о герпесе и бородавках на половых органах, я была счастлива, что Шел еще мал… что хоть об этом мне не надо беспокоиться. И что же? Он вырос, и теперь я должна волноваться из-за спида. Смерть – побочный эффект секса. Как я сказала, становится труднее, а не легче. И чем старше они, тем труднее. Ты не поверишь, что он говорил мне в последнее время!

– Но есть и компенсации, Алисон! В отличие от мужей дети ценят то, что для них делают, – сказала Робин.

– Если и ценят, то очень старательно это скрывают!

– Но ты же чувствуешь его любовь.

– Иногда я думаю о том, что Шел не говорил, что любит меня, с трех лет. Поэтому я иногда беспокоюсь, что не даю ему всего, в чем он нуждается, что он недоволен, что когда-нибудь ему понадобится психиатр… и он скажет своему психиатру, что винит меня за все плохое, что случилось в его жизни… что он ненавидит меня.

– Может, мне и повезло, что у меня нет детей – ни болезненных родов, ни волнений, – неуверенно сказала Робин.

– Родовые схватки… Роды – самое легкое! Послеродовые боли – самое страшное. Врач говорит, что они длятся несколько дней. Ха-ха! Они длятся всю жизнь, – я снова вздохнула. – Но, несмотря на тревоги и все остальное, Шел – самое главное в моей жизни. Я не могу представить, что бы делала без него.

– Ну, Алисон, ты скоро это выяснишь. Вот увидишь: как только он устроится в Чикаго, ты не будешь столько волноваться, – сказала Робин, пытаясь закрыть эту тему, а на самом деле подбрасывая поленья в костер моих тревог.

– Ты шутишь! Я сойду с ума. Я уже схожу с ума. Чем дальше он уезжает, тем больше я волнуюсь. Чем больше я не знаю, тем больше я волнуюсь! Правда в том, дорогая подружка, что волнение – побочный эффект материнства, – закончила я в полном изнеможении.

– Ммм, – пауза. – Что новенького насчет Айры? – спросила Робин, закрывая детскую тему.

– Ничего особенного. А что ты делала в квартире Марти Стейнера?

– Ничего особенного.

Глава десятая

Зеленая

Я потела у кромки воды, рассказывая Робин о злоключениях воспитания ребенка, когда Марти появился из пены морской и приземлился у наших ног.

– Сегодня самый жаркий день за все лето, – обратился он к нам, вставая и поправляя маленькие откровенные черные плавки, стирая соль с глаз, взъерошивая кудрявые волосы.

– Привет, Марти, – промурлыкала Робин тоном, который показался мне неуместным. – Вы знакомы с Алисон Даймонд?

– Конечно, наши тропы часто пересекались, но, кажется, в первый раз нас официально представляют друг другу. И позвольте добавить: мне очень жаль, что это не случилось раньше, – сказал Марти с любезностью, превышающей требования пляжного знакомства. – Моя жена восхищается вами, Алисон. Она говорит, что отдала бы все на свете, чтобы носить купальник как "та очаровательная молодая женщина", – распинался Марти. – Я не хочу сказать, что с Мэгги что-то не в порядке!

Прищурившись от яркого солнечного света, я смотрела на невысокого стройного мужчину с очень холодными голубыми глазами и очень белыми зубами, явно лелеявшего свои спортивные и мужские достоинства. Я не помнила Марти в молодости. Когда я стала замечать его, он был уже на пенсии. Его прическа стала длиннее, дважды в неделю он посещал гимнастический зал и носил итальянские мягкие кожаные туфли. Он выглядел моложе своей жены Мэгги, хотя был на три года старше.

– Когда возвращается Мэгги? – спросила Робин.

– Вечером. Впервые она отсутствует так долго, уже больше недели. Она должна была вернуться в прошлую пятницу, но утром было так облачно, что я позвонил и велел ей остаться еще на денек, – объяснил он мне. – А потом Сьюзен и внучка заболели, и Мэгги осталась помочь зятю.

– Очень жаль это слышать, – сказала я. – Надеюсь, они поправляются.

– Как новенькие. Ничто не лечит так, как материнская любовь.

– Именно об этом мы сейчас говорили, Марти, – сказала Робин.

– Кто-нибудь хочет прогуляться?

– Нет, спасибо, – дуэтом ответили мы с Робин.

– Может быть, немного позже, – добавила Робин.

– Дружелюбный парень, – заметила я, когда Марти отбежал и не мог нас слышать.

– Очень, – согласилась Робин.

– И довольно привлекательный.

– Я тоже так думаю.

– У меня было ясное ощущение, что он приходил поговорить с тобой, Робин.

– Ты шутишь.

– Разве ты не говорила мне, что, по слухам, он погуливает… что у него любовница в Башне?

– Тиш Гордон… если верить Элен Кац, – сказала Робин.

– И разве не ты упоминала недавно возможную связь Марти с Марджори Эплбаум?

– Я только сказала, что он слишком потрясен ее смертью, – неохотно ответила Робин.

– И что: Марти старый сексуальный козел?

– У тебя неожиданно разгорелась страсть к сплетням, Алисон?

– И совершенно неожиданно все сплетни иссякли?

– Послушай, Алисон, не стоит беспокоиться! Марти любит поболтать… и мне нужен был кто-то для разговоров в последнее время.

– Берегись, Роб, – заботливо предупредила я.

– Чего?

– Просто будь осторожнее.

– Да, мэм, – сказала Робин, заходя поглубже в воду, и пробормотала так, чтобы я услышала ее за шумом прибоя: – Жду дальнейших предупреждений.

– Я слышала! – крикнула я ее подпрыгивающей в волнах голове.

– Именно этого я и хотела! – крикнула Робин.

Я нырнула в набежавшую волну, чтобы немного охладиться, успев услышать резкий крик Робин.

– Меня укусил краб!

Она выскочила из воды.

Я последовала за ней к моему зонтику и осмотрела укушенный палец.

– Надо быть осторожнее, Робин. Если кожа треснула, может попасть инфекция. Я не хочу пугать тебя, но воспаление иногда заканчивается гангреной. Ты можешь потерять палец… или ступню, – излила я свое подавленное настроение на подругу.

Но мы нашли минимальные повреждения – красную ямочку на ее большом пальце – и растянулись на солнце подсохнуть.

– Между прочим, именно это сказал мне Шел, – заявила я через минуту.

– Что? – спросила Робин, забыв, о чем мы говорили у воды.

– Шел сказал, что у меня мало опыта с мужчинами.

– Ну ты должна признать, Алисон…

– Я не монахиня, ты знаешь.

– Я никогда не говорила…

– И у меня были моменты.

– Конечно, ты…

– И не то чтобы я нарочно не хочу ходить на свидания. Но… с кем?

– Есть Джефри Кауфман.

Молчание.

– Есть Джефри Кауфман, – повторила Робин.

– Я слышала.

Но в моей голове непрерывно крутились слова Робин: "Я заглянула к Марти Стейнеру. Я пришла на пляж около двух". И я не могла забыть стальной взгляд Марти Стейнера, буравивший купальник Робин.

Мы замолчали под жарким солнцем, а мое воображение занялось конструированием отношений Марти и Мэгги из косточек "фактов", которым я была свидетелем и которые толковала по-своему, или из того, что слышала от Робин и других, – косточек, которые станут частью скелета "Пляжного чтива".

Я вернулась в свою квартиру, проглотила сэндвич с сыром, села на балконе с компьютером… и начала новый файл – "Зеленый"…

«Когда Марти Стейнер ушел на пенсию в возрасте пятидесяти пяти лет, бросив свой бизнес по импорту-экспорту, он и его жена Мэгги стали самыми молодыми постоянными обитателями „Башни из слоновой кости“, где они до этого снимали квартиру на лето.

У Стейнеров была единственная дочь Сьюзен, которая жила со своим мужем Ральфом и шестилетней дочкой Дженнифер на окраине Филадельфии, в удобном соседстве с загородным домом Стейнера. Выйдя в отставку, Марти продал этот дом и переехал в Башню ранней весной прошлого года, и с тех пор Мэгги проводила день-два у дочери пару раз в месяц.

В летние месяцы Сьюзен с семьей иногда приезжала в гости к родителям. Во время этих визитов Мэгги с удовольствием стряпала на всю семью, строила с внучкой замки из песка и пересказывала дочери сплетни о соседях, истории, которые она коллекционировала, будучи хорошей слушательницей.

Марти обычно гулял по променаду с зятем Ральфом, разглагольствуя о политике и бирже, хвастаясь удачами в казино, поясняя: "Это между нами… чисто мужские разговоры… женщины не понимают такие вещи". Он вспоминал о старых деловых днях, когда путешествовал в Гонконг, Таиланд, Индию. Рассказы о его путешествиях всегда включали то, что не понимают женщины – то есть других женщин. Ральф скептически слушал самодовольное радостное гуканье Марти, который хоть и был добродушен и щедр, но имел склонность к преувеличениям, и с каждым визитом его истории становились все цветистее.

На самом деле до знакомства с Тиш Гордон Марти был преданным мужем. Кроме пары загулов в экзотических странах, где реальность становится довольно относительной, Марти погуливал лишь в мечтах. И через тридцать два года супружеской жизни Марти и Мэгги казались счастливой парой.

Марти был хорошим бизнесменом и гордился своими достижениями. Особенно он гордился покупкой квартиры в Башне.

– Две за цену одной, – часто хвастался он зятю. – У хозяина были финансовые проблемы, и он хотел продать эту квартиру вместе с двумя другими. Я сказал, что куплю пентхаус с тремя спальнями, если он добавит квартиру на седьмом этаже. В квартирном бизнесе было затишье… А у меня были наличные… он не смог отказать.

Ральфу оставалось только гадать, какая на самом деле состоялась сделка и куда делись деньги от последующей продажи студии на седьмом этаже молодой даме "с зелеными глазами и обалденной улыбкой". Ральф считал, что казино стоили Марти гораздо больше, чем тот признавал. Но и он не мог представить, во сколько обошлась тестю дама на седьмом этаже.

Что касается Мэгги, она считала, что дела Марти – это дела Марти.

– Я ничего в этом не понимаю, и не хочу понимать, – говорила она дочери. – Раз на моем счету есть деньги, я надеюсь он знает, что делает.

Марти думал, что знает, что делает, когда привез свою любовницу Тиш Гордон из Питсбурга в Филадельфию и принял к себе на работу. Меньше чем через год Тиш удалилась от дел вместе с Марти и переехала в студию на седьмом этаже.

У Тиш были огромные зеленые глаза и великолепная улыбка, хотя она и пользовалась огромным количеством грима, о чем Мэгги как-то сказала Марти в лифте.

– Эта молодая женщина очень привлекательна, не правда ли? – сказала Мэгги, когда Тиш вышла на седьмом этаже. – Жаль только, что она портит себя таким количеством краски.

Действительно, много лет Марти успешно сопротивлялся обаянию женщин, прикрываясь щитом супружеской любви и морали среднего класса, но Тиш встретилась ему в критический момент – когда он был на вершине успеха. У него была любящая жена, все еще возбуждавшая его, много друзей и бизнес, далеко превзошедший его самые смелые мечты. Он стал самодовольным, а его грехопадение – неизбежным. Ибо что такое самодовольство, как не коварное проявление гордости? Жаль, Марти не читал древнегреческие трагедии.

И еще одно: Тиш была не просто чем-то новеньким для Марти, она вообще была необычна. И интрижка началась так, как начинаются все такие интрижки.

Марти познакомился с Тиш в Питсбурге за два года до своей отставки. Она работала руководителем персонала одного из клиентов Стейнера. Как-то вечером Марти пригласил клиента и Тиш на деловой ужин. Месяц спустя Марти пригласил одну Тиш, так как клиент был занят на благотворительном мероприятии. В следующем месяце Тиш пригласила Марти в постель. В следующие четыре месяца Марти часто ездил в Питсбург, гораздо чаще обычного, и часто не встречался со своим клиентом. Дальнейшая жизнь оказалась довольно сложной, потому что Марти приходилось скрывать свою связь не только от жены, но и от клиента, любовника Тиш.

Когда Марти решил тайком привезти Тиш в Филадельфию, он по наивности считал, что ему станет легче. Марти не только не читал древнегреческие трагедии, но и не смотрел телевизионные мыльные оперы.

Когда клиент Марти обнаружил, что потерял руководителя персонала и любовницу, Марти потерял клиента, самого выгодного клиента. И Марти пришлось уйти на покой гораздо раньше, чем он предполагал.

Мэгги познакомилась с Джефри Кауфманом через два года после того, как начала жаловаться дочери и друзьям на скуку, неудовлетворенность и одиночество, что неудивительно, поскольку именно в это время Марти встретил Тиш. Подозревая, что дело в климаксе, Сьюзен предложила матери услуги своего гинеколога. Гинеколог прописал Мэгги гормоны и помощь невропатолога. Друзья Мэгги предложили ей заняться керамикой.

Итак, Мэгги лепила горшки в местном колледже, что занимало у нее один вечер в неделю. Но глазурованные пепельницы и вазы, заполонившие ее дом, не излечили ее душу.

– Займитесь музыкой, – посоветовала ей одна дама в гончарном кружке, когда Мэгги пожаловалась на свое одиночество.

Мэгги стала учиться игре на флейте в музыкальной школе. Ее гаммы можно было слышать все вечера напролет. Но музыка, наполнившая ее дом, не заполнила ее постель.

– Попробуйте медитацию, – посоветовала любезная женщина из квартета, когда Мэгги пожаловалась на растущие тревоги.

Мэгги училась созерцанию в клубе йоги и медитировала до поздней ночи, но упражнения, угрожавшие сломать ей кости, не могли сломить молчание за ее обеденным столом.

Итак, Мэгги в конце концов отправилась на прием к Джефри Кауфману, которого рекомендовал ей гинеколог. Джефри предложил Мэгги привести Марти. Сооружая мост через пропасть, разделявшую супругов, он, конечно, не подозревал о новом увлечении Марти.

Считая, что его отношениям с Тиш ничто не угрожает (Тиш как раз перебралась в Филадельфию), Марти согласился посещать с Мэгги психиатра и кружок керамики. Мэгги торжествовала.

Марти также восхищался своими успехами и возрастающими жизненными интересами. Он занялся и музыкой, и исполнял с Мэгги дуэты. Марти научился сидеть на полу, скрестив ноги, дрейфуя с Мэгги к нирване… после краткого визита на седьмой этаж.

И Мэгги теперь была вполне довольна своими отношениями с мужем. Так что однажды днем, когда она собиралась к Сьюзен и Марти предложил ей остаться у дочери на ночь – "Тебе нужно развеяться… Должно быть, скучно все время сидеть дома" – Мэгги осталась на две ночи.

Марти же стал довольно дерзким от своей новой жизни, так что когда Марджори Эплбаум остановилась у его зеленого зонтика (в отсутствие Мэгги), чтобы спросить, который час, он закончил тем, что утолил ее жажду в своей квартире. И где-то вскоре после урока игры на флейте и йоги в ее квартире (ее второго урока, первый с Джефри Кауфманом состоялся за несколько недель до того) Марти оказался на "зеленой" страничке в маленькой красной книжке Марджори.

Любовница Марти видела больше мыльных опер, чем жена Марти, и потому быстро поняла, что происходит. Будучи прекрасным руководителем, Тиш вскоре познакомилась с Марджори Эплбаум и вовлекла ее в "любовь втроем", что показалось им всем очень удачным соглашением».

Глава одиннадцатая

Белая

В пятницу днем я качалась на волнах и вспоминала слова юного служителя пляжа: "Вы уверены, что не хотите чего-нибудь более веселого, миссис Ди? "

Пронзительный свист вернул меня к реальности. Я открыла глаза, приняла вертикальное положение и погрузилась с головой.

Вынырнув на поверхность, я увидела спасателя, стоящего у края воды, очень далеко от меня. Он свистел и махал руками, как будто заводил на посадку самолет. Я поплыла к берегу и позволила большой волне пронести меня последние несколько ярдов и выкинуть на берег. Протерев глаза от соли и песка, я увидела далеко в море собирающиеся темные облака и быстро пошла к своему зонтику, надеясь еще хоть полчасика погреться на солнце.

Покрывая тело защитным кремом, я увидела, как служитель пляжа несет розовый зонтик Робин в общую кучу. Я не видела его глаз за сплошными зеркальными очками, но его рот изогнулся в улыбке, когда он проходил мимо меня.

Я неловко опустилась в свой шезлонг, закрыла глаза и вскоре почувствовала, что зной впитывает мое сознание как промокашка…

– Вы уверены, что не хотите чего-нибудь более веселого, миссис Ди? – услышала я мужской голос. Открыв глаза, я обнаружила, что лежу на пляже ночью среди светящихся зонтиков.

Похожий на перезревший гриб, мой грязно-белый зонтик едва излучал слабый свет, так что я не могла различить, кто разговаривает со мной.

– Кто там? – нервно спросила я, садясь.

– Это я, миссис Ди, – сказал мужчина, наклоняясь.

Но я смогла различить лишь собственное лицо – удивительно юное, – отразившееся в его зеркальных светофильтрах.

– Что вы хотите? – спросила я.

– Гораздо интереснее, что вы хотите, – ответил мужчина.

– Я не знаю, – откликнулась я.

– У меня есть красный, желтый и оранжевый, – сказал он и достал из белого ящика цветную охапку фруктовых мороженых на палочке в форме закрытых зонтиков.

– Я не голодна, – сказала я, остро чувствуя силу земного притяжения. – Я просто очень устала.

– Тогда поспите. Я потру вам спину, – сказал он.

Я легла и повернулась на бок, и юноша лег за моей спиной. Закрыв глаза, я чувствовала его пальцы на своей спине. Когда он коснулся моих ягодиц, я задохнулась. И тогда он сунул руку между моих ног. Я открыла глаза и оглянулась, но смогла разглядеть лишь красную клетчатую ткань его рубашки.

"Нельзя это делать" – мысленно запротестовала я, не в состоянии открыть рот, ошеломленная незнакомым волнением, охватившим меня. Но желание утихомирило мои протесты, и я закрыла глаза и почувствовала, как мое тело отрывается от шезлонга под его прикосновениями…

—… Алисон? Вы спите? – услышала я другой голос из другого мира.

– Нет… хотя возможно, – ответила я, открывая глаза на потемневшее небо, на Джефри Кауфмана, на испаряющийся след ускользнувшего сновидения, оставившего меня в холодном поту.

– Что с вами? Вы побледнели, – сказал Джефри, садясь рядом со мной.

– Который час? И где солнце? – спросила я, приподнимаясь и потирая глаза. Мне было неловко. Тревожно.

– Почти половина пятого. Пора идти домой. Надвигается шторм, – ответил Джефри.

Небо затянулось тяжелыми свинцовыми облаками, и сильные порывы ветра наполнили влажный воздух обжигающим песком.

– Думаю, я посижу здесь еще несколько минут, – сказала я, глядя на белые барашки волн, но меня тут же охватило необъяснимое чувство подавленности и желание бежать. – Хотя, пожалуй, действительно пора идти.

Однако я не могла пошевелиться, пока яркая вспышка молнии и гром не заставили нас вскочить, хватая туфли и сумки.

Мы побежали к променаду под проливным дождем. Шезлонги и зонтики остались на попечении юноши, который, правда, уже спасся от стихии в подвале Башни. Мы столкнулись с ним в дверях. Увидев его, я вспомнила свой сон: "Вы уверены, что не хотите чего-нибудь более веселого, миссис Ди?" – и покраснела. Он держал свои светофильтры в руке, и его ясные семнадцатилетние глаза бесхитростно смотрели на мир. Он просто ребенок, подумала я, но дышать мне стало еще труднее.

– Нет ничего более унылого, чем дождливый день на побережье, – сказал Джефри в лифте.

И полдюжины людей, теснившихся вокруг нас, понимающе улыбнулись.

Когда лифт остановился на одиннадцатом этаже, я коснулась руки Джефри.

– Как насчет чашечки кофе? – предложила я, не желая оставаться в одиночестве.

– Прекрасно, – сказал он.

Войдя в мою квартиру, он вспомнил о своих мокрых плавках:

– Мне надо было зайти к себе и переодеться.

– Это подойдет, – сказала я, вытягивая пляжные шорты и тенниску Шела из кучи чистого белья на кухонном столе.

Я извинилась за беспорядок и пошла в свою комнату переодеться и высушить волосы. Когда я вернулась, Джефри стоял в одежде Шела и складывал его вещи. Вода в кофейнике уже закипала.

– Джефри, вы не должны…

– Никаких проблем. Я привык к домашним делам, – сказал он. – Между прочим, ваш автоответчик мигает.

Я нажала кнопку.

– Привет, мам. Это твой сын. Я голоден… и на мели. Покорми меня, – взмолился Шел из черного ящика. – В половине седьмого, хорошо? Или у тебя опять свидание с психиатром? Постскриптум: ты постирала мои шмотки?

Испытывая неловкость, я быстро стерла послание, как будто это могло стереть его из памяти Джефри.

– Извините.

– Не в чем извиняться, – бодро откликнулся Джефри.

Я открыла рот, но не издала ни звука.

– Итак, у вас сегодня свидание с психиатром? – спросил Джефри.

– Не знаю, что сказать, – наконец выдавила я.

– Скажите "да".

– Но Шел…

– Оставьте ему денег на ужин. Он будет в восторге. Поверьте мне, я понимаю подростков.

– О, я не знаю, Джефри. Шел скоро уезжает в колледж, и я стараюсь уделять ему как можно больше времени. Он в этом нуждается.

– Он или вы? – спросил Джефри тоном, показавшимся мне слишком профессиональным, чтобы быть успокаивающим, и слишком безразличным для человека, натянувшего одежду Шела.

Я отвернулась от Джефри, но недостаточно быстро, и он успел заметить слезы – возмущения? тоски? потери? – наполнившие мои глаза. Не дождавшись ответа, Джефри сказал:

– Конечно, вы должны поужинать с вашим сыном. И вот что, я приглашаю на ужин вас обоих. Что вы скажете на это?

– Я не знаю…

– Я не приму отказ. В конце концов, я у него в долгу, Он спас меня от пневмонии… хотя я все равно попаду в десятку самых плохо одетых мужчин, – сказал Джефри, показывая на мешковатые яркие шорты Шела.

Мы сидели на диване лицом к стеклянным балконным дверям, наблюдая за ветром и дождем, превратившими в хаос темное небо и море. Пытаясь стряхнуть подавленность, я сосредоточилась на Джефри.

"Он немного похож на обезьяну, – подумала я. – На симпатичную обезьяну. Темные круглые глаза, небольшой прямой нос. И довольно соблазнительный рот, и ямочка на подбородке".

– Полиция уже разговаривала с вами… о смерти Марджори? – спросила я, забыв на мгновение сплетни, связывавшие Джефри и Марджори.

– Нет, – ответил Джефри тоном, заставившим меня вспомнить.

– О, извините, – сорвалось с моих губ в обход внутреннего светского цензора.

– За что?

– Марджори. И мой вопрос. Я не подумала… принимая во внимание вашу дружбу и все… вы ведь были друзьями, не так ли? – бормотала я.

– Я бы так не сказал, – холодно ответил он.

– Извините, – повторила я, удрученная болью, появившейся в его глазах.

– Так как же прошло ваше исследование? – спросил Джефри, меняя тему.

– Прекрасно. Я думаю, что мое головокружение – психосоматического происхождения.

– Почему?

– Робин тоже так думает.

– Интересно. И что же вас привело к этому заключению?

– Я… Вообще-то мне не хочется говорить об этом.

– Понимаю, – сказал Джефри, хотя я была уверена, что он не понимает.

– Я едва знала Марджори, – сказала я, возвращаясь к трагедии.

– Думаю, что мало кто хорошо ее знал. Она даже меня, эксперта, захватила врасплох.

– Неужели? – удивилась я его неожиданной откровенности.

Откинув голову, Джефри уставился в потолок и вздохнул.

– Не могу поверить, что собираюсь рассказать вам об этом. Вы уверены, что хотите услышать?

Я промолчала, не отрывая от него широко раскрытых глаз, и он начал повествовать о своей неудачной связи с Марджори Эплбаум с того дня, когда она пришла к нему на прием рассказать об интрижке между ее мужем и его женой, и как это закончилось тем, что они занимались любовью. "Точно как я себе представляла! – подумала я, снова ошеломленная предсказуемостью жизни. – Интересно, угадала ли я и причудливые подробности?! "

– И когда она ушла в тот вечер, я был опустошен, уничтожен, и не только из-за жены, но и из-за собственного поведения. Я, профессионал, вел себя в высшей степени дилетантски.

– Вы слишком суровы к себе, – сказала я, разочарованная отсутствием деталей.

– О, это был не конец. Если бы на этом все закончилось… Я снова увиделся с ней. Я не хотел, но она позвонила через несколько дней якобы извиниться. Я был в жутком состоянии тогда… Тиффани сбежала и все такое… и Марджори говорила так искренне… Я сказал себе, что увижу ее только для того, чтобы объясниться, но все снова закончилось, как и в первый раз. И потом я встречался с ней снова и снова. Я и сейчас этого не понимаю. Она даже не была привлекательна… но что-то в ней было…

Джефри замолчал.

Я слышала об этой связи от Робин – которая узнала о ней от Мэгги – и от Эммы Чэнкин, однако услышать правду от самого Джефри и увидеть, как близко реальность совпала с моим воображением, оказалось для меня слишком большим шоком. И я задумалась над остальными слухами, на которые не обращала или пыталась не обращать внимания, хотя и переносила их в свою книгу. Мне казалось, что в книге с ними легче разбираться, как, например, с совращением сексуально озабоченных юнцов мамтрахалками. Но и в воображении я с трудом переносила мысль о совращении Шела Брендой Форестер.

– Как я мог оказаться таким наивным? – спросил Джефри, прерывая молчание.

– "Наивным"?! В чем?

Вот тогда он и рассказал мне о деньгах: о пятидесяти долларах, которые Марджори одолжила, чтобы оплатить телефонный счет, и двухстах долларах, которые она одолжила, чтобы заплатить водопроводчику, и тысяче ста долларах, чтобы заплатить налоги, и так далее и тому подобное, общей суммой три с половиной тысячи долларов за последние одиннадцать месяцев.

– А ведь предполагается, что я знаток человеческих душ, – сказал он.

– Джефри, мы верим в то, во что хотим верить, – сказала я, испуганная тем, во что была не в состоянии поверить.

Меня охватила паника, когда он наклонился поцеловать, так как я не могла сделать ничего, кроме как позволить ему это. Удивительно, но его поцелуй оказался теплым, успокаивающим, нетребовательным. Так что когда после поцелуя он снова пригласил меня на ужин, я согласилась…

– Так почему все-таки психиатр идет с нами? – спросил Шел, появившись в моей квартире в половине седьмого.

– Шел, его зовут Джефри.

– Так почему же все-таки?

– А почему ты так раздражен? Мне казалось, ты хочешь, чтобы я чаще выходила в свет.

– Я не раздражен. Я просто спросил, почему он ужинает с нами. Больше ничего.

– Вот именно. Открой дверь. Вероятно, это Джефри, – сказала я, складывая последние выстиранные вещи Шела в его сумку.

Буря кончилась, и мы предпочли прогулку по променаду поездке на микроавтобусе. В конце концов ресторан Барни находился всего в полутора милях от Башни.

– Ты собираешься идти пешком? – воскликнул Шел, когда мы повернули к променаду, и пояснил, обращаясь к Джефри: – В городе мама обычно берет такси до автобусной остановки на углу.

Я почему-то решила, что необходимо выступить в свою защиту.

– Я не настолько плоха.

– Ты хуже, – сказал Шел.

– Эй, вспомни! Это я стираю твое белье и набиваю твой голодный живот! Как насчет капельки уважения? – возмутилась я, чувствуя нечто большее за его обычным подтруниванием.

– Именно для этого и созданы матери, коротышка, – ответил Шел, потрепав меня по голове.

Я видела, как его попытки оставаться равнодушным перешли в грубость, но не могла понять причину.

Променад перед Олбани-авеню – там, где главные улицы сходятся вокруг монумента в двух кварталах от пляжа, – узок и тих. Идя между Шелом и Джефри, я вспоминала, как в детстве ходила на пирс со своими кузенами. Вокруг Аскот Плейс было очень тихо, и фонари не могли разогнать темноту. Справа был пляж, слева – огромные старые дома, пустые пространства песка и густых камышей. Теперь между старыми домами поднимались прекрасно освещенные двадцатиэтажные здания.

Но настоящий шум и гам начинался за Олбани-авеню. Когда-то на променад выходили отели и магазины с витринами, полными хрусталя и золота, фарфора и модной одежды, галереи с игральными автоматами, фотоателье и заведениями гадалок, кафе, кондитерские.

Сегодня же я видела толпы, снующие между ярко освещенными отелями-казино, занявшими место старых гостиниц и дорогих магазинов.

В ресторане Барни Шел ел с аппетитом, но был необычайно тих. Как только Джефри заплатил, Шел ушел, холодно поблагодарив его и ни слова не сказав мне. Я попыталась извиниться перед Джефри за поведение Шела, надеясь, что он поймет.

– Вы сегодня уже второй раз извиняетесь за поведение сына.

– Второй…

– Помните автоответчик?.. днем?

Я улыбнулась и кивнула.

– Чудесный мальчик, Алисон.

– Он был груб, Джефри.

– Ему восемнадцать лет. И он ревнует.

– "Ревнует"? – удивилась я.

– Боюсь, что посягнул на время, которое он хотел провести с вами, и поэтому он расстроился.

– Но это невозможно! Мы с Шелом прекрасно понимаем друг друга.

– Может, вы и правы. Но подростки непредсказуемы. Они часто видят все не так, как их рассудительные родители.

И я задумалась о несоответствии между реальностью Шела и своей, и, как рассудительная, самодовольно решила, что вижу истинный мир.

—… Алисон? – голос Джефри вторгся в мои воспоминания.

– Извините, Джефри. Что вы сказали?

– Я ничего не сказал. Просто интересно, о чем вы задумались.

– О Шеле. Когда он был маленьким.

– Они имеют привычку вырастать, стоит нам отвернуться.

– Мне не хочется говорить об этом.

– И раз уж мы вспомнили о маленьких мальчиках, маленький мальчик во мне мечтает о сливочном мороженом с фруктами и шоколадом.

– Звучит аппетитно, – сказала я, стряхивая ностальгию. – В следующем квартале, сразу за мадам Зора.

– А может, сначала узнаем свою судьбу?

Подпав под чары променада – единственного места в моем мире, где есть такое мороженое и можно узнать судьбу по ладони, я согласилась, и мы вошли в дверь под вывеской: "Мадам Зора – предсказательница и советчица".